Приблизительное время на прочтение: 44 мин

Иерихонские трубы

Материал из Мракопедии
Перейти к: навигация, поиск
Pero.png
Эта история была написана участником Мракопедии Sallivan. Пожалуйста, не забудьте указать источник при использовании.


Почва чавкнула вчерашним дождем, и Боря грузно опустился на поваленное дерево. Заскользил, от души выматерился, удержал недовольно звякнувшие в пакете бутылки. Глядя на это, Артем рассмеялся.

– Встреча, блядь, одноклассников. – Боря с опаской проверил целостность тары.

– Ну, хочешь в кафе «Колобок» посидим?

– Нет уж, спасибо.

Высокий, нескладный Артем начал вынимать из пакетов выпивку и закуски. Идти в «Колобок» и правда не хотелось. В родном городе из всех достопримечательностей имелись только гипсовый памятник Ленину, да старые «карьерные» озера. Друзья давно истоптали пороги всех забегаловок с гордым наименованием «Кафе», коих в округе имелось аж целых три. Все они надоели, приелись кислыми запахами и оплывшими рожами посетителей. А на этом пустыре, как-никак, все детство прошло. За годы пустырь разухабился, взбух, дотянулся земляной лапой аж до дачного посёлка. Но в остальном, все оставалось таким же, как и десять лет назад. Слева – желтые огни многоэтажек, справа – колючие шапки ельника, а посередине в бетонное небо упиралась труба ТЭЦ.

Когда-то на пустыре Артем с Борей устраивали детские игры. Сюда они убегали, прогуливая школу, и здесь же была выкурена первая сигарета. Здесь, под старой ивой, Артем неловко чмокнул одноклассницу Олю, а после девятого пил вместе с Борей краденный у деда кагор. Блевали, опять же, на пустыре. С тех пор ничего не изменилось – разве что ива, на которую друзья вязали канатные качели, давно высохла, повалилась и ныне служила импровизированным столом. Да еще строительный вагончик на краю пустыря напоминал, что скоро тут раскинется супермаркет.

Небо брызнуло звездами. Друзья сидели молча, потягивая алкоголь. Привычные темы быстро закончились: кто с кем виделся, кто куда переехал, кто скольких детей родил…

– Скучно. – резюмировал Артем.

– Именно. Это потому, что мы с тобой тут как два бобыля остались. Все давно уехали: Диман, Саня… Валить надо. Я вот тоже следующим летом в Москву. Уже деньги коплю. Немного подзаработаю и в Москву.

Артем не сдержал смешка – в разное время Борис собирался уехать то в Тибет, то в арктическую экспедицию, то во французский иностранный легион, чтобы стрелять негров. Ныне он работает трактористом. Хотя, вдруг и правда уедет? В конце концов, то была молодость, а «Москва» уже походит на взрослое и взвешенное решение, которого, честно говоря, от Бори никто не ждал. Артем и сам давно бы уехал, если бы не бабушка.

Разговор прервал протяжный стонущий вой, донесшийся со стороны леса. «Да блядь!» – Борис облил себя пивом и уронил бутылку. Друзья повернулись в сторону темнеющих елей. Вой повторился где-то у кромки леса, и пока Артем пытался совладать с пеленой подступившего хмеля, Борис весело вскочил на ноги.

– Это же этот, поехавший. А ну-ка пошли.

– Чего? Боря, ты куда?

Но Боря уже продирался своим могучим мамоном сквозь кусты шиповника. Артем в сердцах выругался. Ничего не оставалось, как, слегка пошатываясь, последовать за товарищем. Несмотря на изрядное количестве выпитого и внушительные габариты, двигался Борис на удивление уверенно, с легкостью перешагивая лужи, в которые сам Артем периодически наступал.

– Это же этот поехавший! Старый пень! Юшка этот!

–Вообще-то его Степан Федорович зовут… Боря, завязывай.

Парни остановились у распадка, что отделял пустырь от еловой чащобы. Уже стемнело, и лес возвышался черной непроглядной громадой. Было тихо. Вокруг никого не было.

– Уууууааааа… – завывания донеслись откуда-то слева. Боря бросился туда, Артем нехотя заковылял следом.

В центре распадка стоял невысокий темный человечек, Юшка. Артем не мог его разглядеть, но сразу узнал по ломаным движениям и низкорослой фигуре. Повернувшись в сторону леса, человек воздевал руки к небу и совершал какие-то беспорядочные пасы руками, исторгая хриплый старческий вой. Затем он встал на колени и повторил то же самое. А дальше зачем-то начал ложиться на живот, прямо в липкую кашицу-грязь. Выглядело это странно, но скорее комично, нежели жутко. Артема начал покалывать стыд, захотелось быстро и незаметно уйти. Борис был, в сущности, неплохим парнем, вот только под градусом его частенько тянуло на приключения. Мог кинуться в драку, кого-то обматерить или бросить снежком в окно ради забавы. Черт бы с этим, но издеваться над больным человеком – это уже перебор. Надо было сейчас же взять друга за шкирку, оттянуть в сторону, надавать лещей в конце концов. Вот только проделать это со стокилограммовым пьяным Борей Артем не решался. И от этого было стыдно вдвойне.

– УУУУУУУУ! – низко пробасил Борис, передразнивая старческий вой. – Эй ты, поехавший!

Человек моментально вскочил на ноги и по-звериному заозирался вокруг, мотая растрепанной головой. Увидев парней, Юшка как-то затравленно съежился, припал к земле и рванулся прочь, только не в сторону города, а прямо в дремлющий лес.

– А ну стой! Да не бойся, не обижу! – Боря шлепнулся в глину и заскользил вниз по распадку. – Потеряешься ведь, дурак старый!

– Боря, я тебе сейчас лицо разобью! Ну на что он тебе сдался? Пошли назад! – почти в отчаянии прокричал Артем, но разгоряченного товарища уже было не остановить.

– Он мне еще пиво должен! – задорно крикнул Борис и, тяжело переваливаясь, скрылся в лесу.

Лес встретил хлопаньем крыльев и перестуком ветвей. Они хватали за воротник, норовили отпороть пуговицу и оцарапать лицо. Пахло листьями, хвоей, жидкой смолой и почему то так, как обычно пахнет весной, хоть и стояла первая декада сентября. От прелой земли шел пар. Смешиваясь с ночным мраком, он вился струйками вверх, до когтистых крон. Свет от города не проникал сюда. Тропинки не было, или, по крайней мере, ее было не разглядеть. Парни плелись на ощупь, угадывая дорожку среди серых и черных теней. Шли, как и были: приземистый плотный Борис, спотыкаясь, норовил привалиться к земле, тонкого невесомого Артема ветви крючьями пытались подцепить вверх. Заблудиться парни не могли – слишком хорошо знали эти места, но ночь опустилась окончательно. Ощутимо похолодало.

– Слушай, Боря, иди на хуй.

Артем развернулся и тут же ткнулся во что-то лицом. Отшатнулся, замахал руками. Сверху упало что-то гибкое, обволокло шею. Артем вскрикнул от неожиданности, извернулся всем телом и скинул это с себя. Отплевываясь и ругаясь, он отскочил в сторону. Сердце бешено колотилось. Борис подошел и осторожно потянул за светлую жилку в траве. Ею оказался длинный кусок шпагата, сорвавшегося откуда-то сверху. То, во что врезался Артем – каким-то… амулетом, чем-то наподобие «ловца снов». Это была первая ассоциация, возникшая в голове Артема. Гибкие ветви были сплетены вместе, образуя полукруг. С него, болтаясь на обрывках бечёвки, свисали птичьи черепа и мелкие кости, пучки травы, колышки, деревянные резные фигурки. В самом низу Артем с отвращением нащупал две связанные вороньи лапки. Борис озадаченно встряхнул амулет и кости издали глухой перестук.

– Это еще что за хрень?

Оберег был выполнен просто, но в глухой мгле замолчавшего леса он производил сильное впечатление. Артем осмотрелся и увидел ствол дерева в белесых полосках - рубленных надписях, которые было не разглядеть.

– Слушай, ну все! Пойдем отсюда.

В ту же секунду раздался глухой нарастающий гул, взорвавший черную дрему и тяжкой волной взметнувшийся к небесам. Боря бросил костяную висюльку и непритворно схватился за сердце. Лес задрожал. Птицы сорвались с ветвей и бросились прочь. Что-то зашкворчало, заворочалось вокруг, и небо ответило громовым перезвоном. Артем вжал голову в плечи, будто на нее вот-вот опустится что-то неведомое и тяжелое, но почти тут же расслабился и даже расхохотался. То был всего лишь рокот от ТЭЦ – пар выпускали.

Исцарапанные, мокрые и замерзшие друзья шагали домой. На пустыре разругались со сторожем, и Боря пробил ногой стенку деревянного туалета. Потом немного пособачились между собой. Шли молча. Хмель выветрился, а холодный ночной воздух остудил гудящие головы. Борис затараторил, неловко извиняясь:

– Да ладно тебе! Я же пошутить хотел. Ты что, думаешь, я бы бить его стал? Юшку что ли? Да он нормальный мужик был, Степан… как его…Федорович. Посидели, накатили бы, а то он только с помойки жрет. Эх, если б жена его в карьере не купалась!

Борис затянул историю, которую Артем итак знал прекрасно, но останавливать друга не стал. Про озера и жену Степана Федоровича. Да это все в городе знали.

Карьер, как и большинство местных предприятий, остановился в девяностые, обрекая город на полуголодное, жалкое существование. Те, кто работали там либо померли, либо уехали, либо спились. Со временем отвалы карьера поросли мхом и кустарником, дно размыло дождями, затопило талой водой. И вот, диво дивное, вода в образовавшихся озерах обрела необычный ярко-лазоревый цвет. Сейчас-то все знают, что к чему. Дело в химии, в каких-то минералах которыми изобиловала порода, но это теперь-то все грамотные, да и за воротник закладывают поменьше. А тогда что? Люди воду у телевизоров заряжали. В общем, стали карьерные озера чем-то вроде местной достопримечательности: туда ездили, купались, некоторые эту воду даже пили. Вот так жена Степана Федоровича и слегла с онкологией. Конечно, дело могло быть не только в воде или даже не в ней вовсе, но все считали именно так. Умирала долго. Тогда Степана Федоровича и подкосило – любил жену очень. Он продал все до копейки, в долги залез, лишь бы жену вылечить – не помогло. С тех пор головой тронулся. А до этого и правда, был крепкий мужик, даже магазин свой держал. Карьер из оазиса быстро превратился в беду: раз в год кто-то свалится и утонет. А некоторое время назад вода оттуда даже попала в местный водозабор, но проблему вроде бы разрешили.

В городе пахло бензином, стылым асфальтом, гарью и чем-то еще, но совсем не так как в лесу. Во дворах друзья распрощались, и Артем зашагал к серой пятиэтажке. Жил он от пустыря в минутах ходьбы. Борис потащился ловить такси или попутку.

Ключ легонько скрипнул в замке, и из прихожей и кухни обожгло светом; в комнате гудел телевизор.

«Бабуль, не спишь еще?» – вполголоса проговорил Артем.

Он аккуратно разулся, прошел в ванную, скинул сырую и заляпанную глиной одежду. Выключил свет и плитку, про которые бабушка снова забыла – конфорка раскалилась почти докрасна. Артем вошел в комнату с телевизором, стал шарить на столике в поисках пульта и замер на месте. Бабушка лежала на кровати, как будто спала. Только вот голова была запрокинута слишком назад и слишком вбок. Как-то слишком неправильно. Скулы заострились, щеки запали, губы вытянулись в синюшную дужку. Рука безвольно свисала на пол. Артем почувствовал, как что-то тяжелое и ледяное заскользило по пищеводу вниз. Он негромко позвал, хотя все уже понял сам. Бабушка умерла.

∗ ∗ ∗

Артем понимал, что все закономерно и время берет свое. Бабушке перевалило за восемьдесят, она уже не выходила на улицу и с трудом могла себя обслуживать. Путала имена и даты, могла вместо пельменей засыпать в кастрюлю бигуди. Частенько сама посмеивалась над своим состоянием и прекрасно все понимала.

Бабушка лежала в простеньком деревянном гробу, высохшая, словно восковая статуя. Артем невольно отметил, как сильно смерть искажает лицо: заостряет черты, вымывает цвета, рвет змеящиеся под кожей линии – он едва мог узнать обтянутое пергаментной кожей лицо.

Внутри расплывалась тягучая, как смоляное черное озеро, тоска. Всплывали несказанные слова, мелькали обрывки каких-то воспоминаний. Обволакивало холодное и впервые так ясно осознанное одиночество. Далеко на задворках сознания пульсировало некое смутное чувство, от которого становилось мерзко. Что-то похожее на облегчение. Артем старательно гнал его от себя.

Немногочисленные старушки, в основном соседки, пришедшие на скромную панихиду, скорбели молча, не шамкали утешениями и слезами. Артем был им искренне благодарен. Отец Дмитрий, священник с бесцветными водянистыми глазами, вполголоса читал требник. Он пришел самый первый – бабушка была его прихожанкой. Пришел и Юшка. При его появлении Артема кольнула совесть, но юродивый даже бровью не повел: толи не узнал ночью в распадке, толи ему было все равно. Старушки неодобрительно косились на Юшку. Спутанные остатки волос обрамляли грязную плешь. В клочковатую бороденку набилась солома; на грязном, землистого цвета лице едва угадывались крохотные глазенки. Рваный свитер зарос репейником, и Степан Федорович, сам весь клочковатый и почвенный, походил на еловый пень, вылезший из болота. Медленно передвигая ноги, он неуклюже шаркнул ботинком по рясе священника и даже не извинился.

Во время прощания Степан Федорович неловко переминался с ноги на ногу, дергал головой и бесцеремонно чесался. Как и все остальные, он пришел, чтобы проститься с бабушкой (как-никак, почти в соседних домах жили), но сама процедура была ему непонятна. Артем, наверное, не мог его винить. Сам он просто хотел, чтобы все прошло чинно – без омерзительных стариковских разборок, потому что с приходом Юшки воздух на кладбище как будто наэлектризовался. Отец Дмитрий иногда зыркал исподлобья, отчего терял нить и давился словами, но продолжал читать. Старушки шамкали ртами, грозясь выплюнуть колкое словцо. На какой-то миг напряжение стало почти осязаемым, нить натянулась, но ничего так и не произошло. Прощание закончилось, гроб опустили, могильщики насыпали тяжелый земляной вал. Старушки начали расходиться.

Артем оставался – хотелось побыть наедине с водруженным деревянным крестом. Однако священник и Степан Федорович уходить как-то не торопились. Отец Дмитрий подчеркнуто медленно складывал вещь в дорожную сумку, а Юшка нерешительно топтался на месте, ковыряя землю носком ботинка. Артему показалось, что он хочет заговорить с ним, но почему-то не решается при священнике. Впрочем, ему было все равно – он не хотел видеть обоих. Тишину нарушил отец Дмитрий. Голос его звучал с укоризной:

– Степан Федорович, ты бы в храм сходил.

Юшка неприязненно повернулся и по-звериному замотал головой, поймав на себе взгляд сероватых глаз.

– Чой-то вдруг? Я не из ваших.

Не гневи Бога, Степан. Нельзя вот так вот, как ты. Господь испытания посылает, а ты борись. Облегчи душу, в храм сходи, исповедуйся. Господь милостив.

– Милостив был бы, когда моя Лиза стену ногтями скребла. Тоже молилась – хотя бы о том, чтобы сдохнуть скорей. Да и того не давали.

Отец Дмитрий замешкался.

–Лизавета сейчас…со Христом – за муки награда положена, на небесах.

Степан Федорович побледнел, настолько, насколько позволяла обожженная солнцем кожа. Затем осклабился и расхохотался каким-то собачьим лающим смехом. В священника впился чахоточный взгляд.

– Награда… – Юшка смачно плюнул священнику под ноги, и коричневый жирный плевок шлепнулся на подол рясы.– Конееешшно! Вам лишь бы награду свою поповскую вылизать. Смотрите-ка, не подавитесь там своей наградой.

Водянистые глаза отца Дмитрия заблестели. Священник дернулся, забормотал что-то, потом закричал зло и бессвязно. Из кладбищенской сторожки на окраине выбежал пожилой мужичок. До него доносилось только «урод», «черт старый», «в аду гореть», «не простит тебе», но Юшка уже шаркал к воротам, обернувшись лишь один раз:

– Ну а коль не прощает, то и бога твоего шелудивого нам не надо. Мы себе другого бога сыщем.

Ошеломленный Артем смотрел ему вслед.

∗ ∗ ∗

Ночью Артему снился отвратительный сон. Артем бегал по коридорам необъятной больницы, ища палату, куда поместили бабушку. Во сне он не мог вспомнить, что именно с ней произошло, знал только что что-то очень плохое. Парень носился по лестницам, жал кнопки лифтов, расталкивал безликие фигуры в халатах. Коридоры петляли, растягиваясь и сужаясь, уходили вдаль, поворачивали, снова и снова возвращая на бесконечные лестницы и грязно-серые этажи. Каким-то чудом он отыскивает нужную дверь, врывается в палату и видит бабушку, сидящую на кушетке. Артемом тотчас овладевает смятение и ужас. Оказывается, у бабушки помутился рассудок, и она паяльником выколола себе глаза. В небольшой четырехместной палате, где нет больше никого кроме них, тихо шуршит телевизор; голову бабушки облегает плотная марлевая повязка. Артем бросается к женщине, падает на колени и начинает плакать. Бабушка виновато улыбается, бледной рукой поглаживая его по голове, и приговаривает что-то успокаивающее. Он пытается что-то сказать, но, как это часто бывает во снах, нить разговора выскальзывает, логика рвется, распадаясь на черепки бессмысленных событий и фраз. Они тут же стираются из памяти. Все выравнивается только к концу, когда из разрозненной мозаики вновь складывается палата больницы, в которой звучит тихий бабушкин голос:

– Тёмочка, не плачь, ну что же ты? Это мне в пору плакать – оставляешь старуху одну. Уже ведь уезжать собрался, знаю. Ты повременил бы, а то как же там будешь один? Или не уезжай вовсе, оставайся. У нас чем хуже? А скоро совсем хорошо будет. Ты оставайся лучше.

– Да зачем мне здесь оставаться? Что будет-то? – не выдерживает Артем.

Бабушка низко к нему наклоняется. Мягкая кроткая улыбка не покидает выцветших губ.

– А ты выжги себе глаза, внучок, и увидишь.

Она выпрямляется на кушетке и начинает медленно разматывать глазную повязку.

∗ ∗ ∗

Проснулся Артем от оглушающего рева ТЭЦ. Со стоном перевернувшись, он накрыл голову подушкой, заткнул уши и в шаткой дреме провалялся почти до полудня. Был полдень воскресенья и перед завтрашним рабочим днем он чувствовал себя вымотанным, замученным и уставшим. В голове противно гудело, и этого не смогли исправить ни кофе, ни холодный душ. В наполовину разряженном телефоне светились три пропущенных от Бориса и два лаконичных сообщения: «Как ты там?», «Перезвони». Перезванивать Артем не стал - так или иначе Боря снова утянет его на пьянку, а этого сейчас совсем не хотелось. С другой стороны, оставаться в квартире было невозможно. Без бабушки трехкомнатная брежневка стала какой-то чужой, слишком огромной, чересчур тихой: не шуршал телевизор, не шлепали по полу старые тапки. Множество вещей, к которым он привык, в один миг оказались не нужными: они сиротливо ютились в комоде, на спинках кресел, в шкафчиках и на полках. Вязанная овечья шаль, ходунки, сложенные у стенки, а там, за стеклянной дверцей, так и не дождавшийся своего часа чайный сервиз. Артем не знал, как поступить со всем этим. Квартиру надо продавать – это он твердо решил. Денег хватит на первое время, а дальше видно будет. Он оглядел ворох ненужных вещей, и внутри неприятно кольнуло. Большую часть придется выкинуть – они никогда не пригодится, едва ли кто возьмет даже даром. Артем попытался убраться, что сортировать, но дело не заладилось. Стало досадно. Не зная чем себя занять, он просто оделся и вышел на улицу. Голова болела.

В городе непривычно пахло грозой. Низкие облака клонились грозно и густо. Артем немного побродил по знакомым улицам, но там было шумно и людно. Ноги сами привели его к пустырю. Он часто сюда приходил. Артем любил пустырь. Любил дышащий прохладой ельник и разросшиеся кусты шиповника. Пожалуй, это единственное место в городе, которое ему нравилось. Здесь было тихо и можно было думать над чем-то, что не облекается в слова.

Стал накрапывать мелкий дождь. Парень опустился на привычную иву и долго сидел, постукивая пальцами по стволу. Взгляд притягивала вечно зеленая кромка леса, которую заволокло дымкой. Жаль, что и его скоро не будет – слух уже резал механический лязг техники. Пока еще не близко, где-то на окраине пустыря.

Темные заросли хвои невольно воскресили в памяти ночь, и костяной амулет, и чем-то исписанные стволы. Некстати вспомнился ночной кошмар. Стало немного не по себе, и Артем поежился. Вид темной чащи почему-то вызывал оторопь, хоть он и исходил ее в детстве вдоль и поперек. Но сейчас как будто что-то изменилось. Степан Федорович? Нет, тот был вполне безобиден. Несчастный мужик, повредившийся от горя рассудком. Да и не слишком Артему интересны дела Юшки. С другой стороны, возвращаться домой не хотелось. Пьянствовать с Борей тоже. Что случится плохого, если он еще раз посмотрит на непонятное лесное капище? Пожалуй, что ничего. Проверив на телефоне время и убедившись, что до заката еще пара часов, Артем не спеша направился к лесу.

К сожалению, отыскать искомое место не удалось. Хоть Артем и был уверен, что прошел через распадок и двигался примерно в ту же сторону, что и они с Борисом, найти изрубленные стволы в надписях не вышло. Это немного расстроило, но не удивило – пропустить конкретное место в лесу легко, к тому же друзья набрели на него случайно и в полной темноте. Артем побродил наугад еще немного и уже хотел возвращаться, когда уперся в небольшой бурелом. Обходя, он вышел на затененную большую поляну и в нерешительности остановился. Влажный, лоснящийся от дождя чернозем, вывороченный из земляного нутра, сплошь засыпал траву и заросли папоротника – поляна была сплошь изрыта, можно сказать усыпана ямами.

Парень осмотрелся: ямы были повсюду, разных форм и размеров. Некоторые совсем маленькими, другие могли легко вместить в себя человека; какие-то были вырыты вертикально, другие змеились и уходили под корни, дна некоторых было не разглядеть. Почва размякла и осыпалась, и Артем пару раз оступился, едва не угодив в один из провалов. Он глубоко вдохнул, пытаясь унять бешенный сердечный ритм и вглядываясь в лес – почему-то находка его напугала. Царящая вокруг тишина была неприятной. Мелькнула мысль о медведе, но он ее тут же отмел. Глупости. До города рукой подать - медведи так далеко не заходят, разве что весной. Да и это не берлога, а берлоги. Нет, тогда уж медвежий город какой-то. Но все же это постаралось какое-то животное – такое объяснение выглядело самым логичным. Степан Федорович может и сумасшедший, но не до такой степени, чтобы рыть норы в лесу.

Артем принялся осторожно обходить поляну и заглядывать в земляные провалы, перед этим аккуратно простукивая почву, когда голова вдруг взорвалась пронзительной болью. Он застонал, и, почувствовав, что может упасть, опустился на колени, а потом мягко слег в траву. По лицу мелкими каплями забарабанил дождь. Боль была дикой, будто кто-то вогнал в череп сверло перфоратора и настолько неожиданной, что он даже не успел испугаться и хоть что-нибудь сообразить. Артем вскрикнул и судорожно сжимал виски, пока первая волна боли не отхлынула, позволив ему хотя бы дышать. Постепенно боль притупилась, затем стихла до легкой пульсации, и отступила, превратившись в шелестящий шум помех, далекий нарастающий гул. «Что-то не так. Что-то неправильное происходит». Артем открыл глаза, и взгляду предстало сизое небо; сверху махали верхушки сосен. Гул то отдалялся, вытянувшись звенящей струной, то усиливался, мешаясь с шумом дождя, оборачивался пульсирующей барабанной дробью. Страх неожиданно испарился, напало холодное оцепенение. Тело отяжелело. Картинка перед глазами начала плыть, и сосны на ней изгибались зелеными змеями. Артему казалось, что гул идет из земли, из влажной чавкающей почвы, рвет седые коренья и прорывается к небу, возвращаясь назад. Он почувствовал, как земля под ним влажно дышит, тихонько приподнимая легкое тело Артема, а на глубине что-то чавкает и скворчит.

Сделав над собой усилие, Артем замотал головой, закрыл глаза, потом снова открыл. Сосны над головой все также падали в небо. Боль окончательно отступила, какофония прекратилась, и в наступившей тишине он ясно различил негромкие шлепающие звуки. Вернулись привычные чувства, и первым был страх. Артем резко поднялся на ноги, оглядываясь по сторонам. Звуки раздавались где-то поодаль, какие-то влажные шлепки, будто кто-то месит ботинками грязь. Артем медленно пошел на шум, пересек поляну и вошел в темнеющий ельник. Там тоже были ямы, они уходили на пригорок и в овраг слева и… были везде. Одна заметно больше остальных, и парень различил, что звук шел оттуда. Готовясь в любой момент сорваться с места, Артем заглянул краем глаза и увидел… Степана Федоровича.

Полностью голый, облепленный грязью, он лежал на животе в мутной коричневой луже, намытой дождем, и как-то странно вошкался, как будто полз, елозя брюхом по вязкой земле. К волосам налипла комьями грязь, чахлая бородёнка тонула в воде. Пальцы жадно мяли водянистую массу. Артем с отвращением уставился на копошащееся тело. Со стенок ямы, потревоженные дождем, выползали дождевые черви. Они плюхались вниз и ползали вместе со Степаном Федоровичем. Увидев Артема, он ничуть не смутился.

–Артёмка, пришел таки!

– Степан… Федорович…?

–Вымахал ты, сынок! А когда-то карапузом за яблоками ко мне бегал, помнишь? Молодец, что пришел. Я ведь бабуле твоей обещал за тобой приглядеть. Очень просила за тебя. Я и пообещал. Ты хоть и большой уже стал, но нужно еще кое-что… Подойди сюда, Тёмка.

Артем не слушал.

– Степан Федорович… вам помощь нужна? Не уходите, я сейчас позову кого-нибудь.

Он попятился, но не за помощью, а оттого, что Степан Федорович странными изгибами тела начал выкарабкиваться из ямы.

– Степан Федорович… – Язык заплетался. – Вы что это тут? Не двигайтесь, я сейчас вернусь.

Из ямы показались тонкие руки, затем высунулась залепленная грязью макушка. Где-то под слоем глины, сорной травы и иловых иголок поблескивали крохотные глазенки.

– Да ты не бойся, Тёма. Подойди. Вокруг эти жулики, трепачи… Им лишь бы небо подмаслить. А я твоей бабуле пообещал, что тебя в обиду не дам. Я-то узнал, Тёма, что правда в земле. Я правду в земле нашел. Подойди.

Рассудком Артем понимал, что тщедушный старик едва ли представляет угрозу, но какая-то нереальность происходящего заставляла отступать. А то, что произошло в следующий момент, выглядело настолько дико, что по-настоящему напугало. Юшка вылез из ямы, но не встал на ноги, а лег на живот и пополз. На животе, почти как червь. Руки при этом безвольно волочились вдоль тела. Он дрыгался и извивался, елозя по траве брюхом и отталкиваясь босыми ногами. И двигался он довольно быстро. Быстрее чем можно было ожидать. Пару секунд Артем остолбенело смотрел, как голый Степан Федорович ползет к нему, а затем развернулся и побежал.

– Темочка! Куда же ты? Да не бось…

Артем бежал так, как не бегал уже давно. Скользил на мокрой траве, падал, цеплялся за ветки, поднимался и снова бежал. С разгону он ввалился в распадок, где сильно ушиб колено, распластавшись на земле. Остановился Артем только на пустыре. Легкие жгло огнем, в правом боку кололо. Зеленые ели мерно качались, будто посмеиваясь над ним. Дождь зарядил в полную силу.

«Нахуй! Просто ну его нахуй…»

Дома Артем долго отпаивался чаем и сидел на кухне, не включая свет. Первым делом он решил позвонить Боре, но того история не впечатлила:

– Значит, мне морали читал, а сам за голым Юшкой подсматривал?

– Да я тебе не о том. Ты просто не видел, как он ползет. И в этой яме он лежал… как будто с женщиной… я не знаю.

– Не видел, потому что ты мне не перезвонил, верно? А вообще, у Юшки с головой все очень плохо. Ты вроде не хуже меня это знаешь. А у таких бывают… обострения всякие. У меня когда-то соседка была, тоже кукухой поехала. Так она каждую ночь шла к гаражам и лезла в голубятню. Там и спала, с говном и птицами, а поутру возвращалась. Поэтому чему удивляться? А вообще, я думал у тебя траур, хотел тебя поддержать, все дела. А ты там на голых дедов смотреть бегаешь.

Артем тяжело вздохнул и не стал пререкаться. Ближе к ночи голова опять разболелась, и Артем твердо решил сходить к врачу. Головными болями он никогда не страдал, и внезапные приступы мигрени всерьез его обеспокоили. Вот только разберется с делами и обязательно сходит. ТЭЦ в эту ночь ревела особенно сильно.

∗ ∗ ∗

Последующие дни потекли вяло и не запомнились абсолютно ничем. Пестрящий цифрами рабочий компьютер, перекусы в столовой, сиденье на скамейке в обшарпанном сквере. Редкие солнечные деньки перемежались с тягучей дождливой порой, возвещающей приход октября. Артем разрывался между рутиной и оформлением наследства, которое тянулось мучительно долго, цепляясь за всевозможные бюрократические крючки. Приводил в порядок квартиру. Правда разбирать комнату бабушки рука так и не поднялась, зато он выкинул явный хлам, а кое-что даже продал. Жизнь завертелась своим чередом, оттесняя на задний план и боль утраты и Юшку и ямы в лесу, становясь такой, какой и должна быть – спокойной, немного скучной. Даже голова почти не болела, оттого и к врачу идти не пришлось. Такой исход Артема вполне устраивал.

Беспокоили только ночи, в которые Артем подолгу не мог уснуть – ТЭЦ стала реветь уже в темноте. Он пробовал куда-то звонить, даже писал жалобы, но потом просто махнул рукой. Оставалось обкладывать подушками голову и только далеко за полночь забываться тревожным сном.

Борис, как и всегда, ворвался внезапно и не поздоровавшись, когда Артем тыкнул зеленый кружок на дисплее жужжащего телефона.

– Слыхал про попа?

– Какого еще попа?

– А я не знаю, как его звать, но ты его видел. Он вроде на похоронах был… – Боря понизил голос.

– Отец Дмитрий? А что с ним?

– Да в этом городе все вдруг головой поехать решили. Приходи завтра, поглядим. Офигеешь. – Боря назвал адрес, который показался смутно знакомым. Вроде бы дачный поселок – идти совсем близко.

– Опять тащишь меня по слякоти и говну. Ты бы хоть намекнул, что там?

– Да не, тут лучше самому. Завтра увидишь.

Разговор закончился, но выдержав небольшую паузу, Артем все же добавил:

– Слушай, Борь, а ты слышишь, как ТЭЦ ночью гудит?

Борис помолчал. Затем ответил, и Артему показалось, что в его голосе проскальзывали нервные нотки.

– Ну, может и шумит иногда. Она всегда шумит, сколько лет уже. А чего такое? Чего спрашиваешь?

– Да нет… это я просто.

Боря хотел сказать что-то еще, но Артем положил трубку.

До места и правда, оказалось недалеко. Стык крохотной улицы в пару панелек, и разбитой грунтовки, уходившей в чадящий трубами частный сектор. Дачный поселок был там же, только чуть дальше. Улица была почти что пуста, только у перекрестка встретился забулдыга, избивающий авоськой фонарный столб. Артем осторожно его обошел. Дым из барачных труб щекотал ноздри.

Боря не приходил, а телефон друга отвечал длинными гудками. Артем нетерпеливо топтался на месте, наблюдая за алкашом, чья набитая сумка наконец лопнула, рассыпав содержимое по земле. Некоторое время тот глупо таращился на получившийся натюрморт, а после стал поднимать с земли пузатые картофелины, и столб подвергся уже массированной бомбардировке. А ведь и правда, не город, а большая психушка, сплошные юродивые – подумал про себя Артем. Он начинал зябнуть на осеннем ветру и уже подумал, что Боря решил над ним пошутить, когда осмотрелся получше и увидел «это». Низенькие домишки не загораживали взор, и разглядеть можно было отсюда. Не теряя времени и не став ждать товарища, Артем углубился в застройку.

Артем не был хорошо знаком с отцом Дмитрием и даже не знал, где тот живет. Теперь понял, что видимо здесь. Небольшой участок с курятником и огородом, да частный домик – бывший барак. Только не покосившийся и сгнивший, как большинство вокруг, а вполне ухоженный, с переделанной крышей и обшитый панелями. Вокруг деревянный заборчик, поблескивающий свежей краской. Под ним – аккуратные кусты малины. На стенке уличной беседки висела икона. Перед ней суетилась женщина в платке – наверно жена или родственница. Но вот это, собственно, что?

Артем задрал голову, рассматривая неуклюжую уродливую конструкцию, воздвигнутую прям на участке. Именно ее он и заприметил издалека. Конструкция достигала, наверно, высоты третьего этажа и состояла из досок, разобранной мебели, каких-то тумбочек и столов, поставленных друг на друга, железок и бог знает из чего еще. Отовсюду торчали острия длинных, криво забитых гвоздей. Шаткая и кособокая, она ощутимо заваливалась набок, но каким-то чудом все же стояла, подпираемая сбоку гаражной воротиной. Останавливаться строитель явно не собирался. На самой вершине суетился седой бородатый мужик. Он что-то крутил, тянул наверх длиннющую доску. Увидев стоящего внизу Артема, мужик энергично ему помахал. Это и был отец Дмитрий.

Немногочисленные прохожие едва обращали внимание на «башню», лениво скользя по ней взглядом, и только Артем таращился на нее снизу вверх. Отец Дмитрий заметил его интерес и начал спускаться, не обращая внимания на женщину, которая кинулась к нему, пытаясь схватить за край одежды.

– Ну что, нравится? Уже на неделе дострою!

Смутное чувство тревоги, зародившееся при первом взгляде на «строение», превратилось в громадный пульсирующий ком, распирающий ребра. С момента, как Артем видел священника на похоронах, от его благообразности не осталось и следа: всклокоченная бородка походила на ощетинившегося ежа, подрясник порвался и отходил лохмотьями. Бесцветные поповские глаза тлели каким-то нехорошим бледным огнем. Отец Дмитрий схватил гостя за плечи, будто пытаясь обнять, хотя они и на улице-то здоровались не всегда. Артем инстинктивно отстранился.

– Здравствуйте… Я… не знаю. А это что такое? У вас тут вообще все в порядке? – Артем покосился на заплаканное лицо женщины в платке.

Священник остановился, вперив в парня недоверчивый взгляд.

– Ты что, Артем? Я думал, ты все понимаешь. Это же лестница. Наша Лестница!– он понизил голос. – Ты ведь слышишь гул? Скажи, что тоже слышишь.

Артем вмиг пожалел, что поддался на Борины уговоры, стоило посмотреть в белесые старческие глаза. Прохожие как назло куда-то испарились. Артем начал осторожно пятиться, стараясь перейти на другую сторону улочки. Священник уверенно наступал. В какой-то момент он схватил парня за ворот рубашки, притянув к себе. От отца Дмитрия ощутимо несло перегаром.

– Знамение было мне, Артем! Я ведь тоже грешен. Я ведь знаешь, и не верил ни во что никогда. Вот так вот, не верил. Ну, дед у меня был священником, и я стал… Это же как работа, понимаешь. У тебя своя работа, а у меня своя - кушать ведь всем надо. А теперь то, вот оно что. Но все еще можно исправить, Артем. Я могу, вот увидишь. Взойдем по лестнице в небо! В Царствие Божие! Со Христом вместе будем! Слышишь, гудит? Иерихонские трубы!

– Батюшки! – на помощь выбежала женщина в платке, оказавшись для Артема нежданным спасением. – Да угомонись же ты, скотина! Иди домой! Да что ж это делается, люди? Ну остановите его кто-нибудь…

Резким движением Артем вырвался. Ткань надрывно затрещала – по земле разбежались черные пуговицы, но отец Дмитрий, кажется, не собирался его догонять.

– Последние времена, Артем! Последние времена! – кричал он, грозя небу высохшим кулаком.

∗ ∗ ∗

Отец Дмитрий любитель закладывать за воротник, а Степан Федорович простой сумасшедший. Это было правильное и самое логичное объяснение. Только оно, естественно, не успокаивало. И когда Артем долго глядел из окна на соседнюю крышу, над которой поднимался черный столб дыма, то уже не был уверен, гудит ли это там, или это гул в его голове.

Борис не брал трубку, и Артем отшвырнул телефон, в сердцах пообещав больше ему не звонить. Он успокаивал себя тем, что совсем скоро все это сумасшествие, творящееся вокруг, перестанет быть его заботой. Осталось не так уж долго – закончить формальности, оформить наследство и навсегда уехать из этой дыры. Уехать. Там, где-нибудь, все наладится – звучал голос Артема, его собственный голос, но как-то приглушенно и далеко, будто прорываясь сквозь толщу воды. Пытаясь отвлечься, он в очередной раз обошел комнату бабушки, но рука так и не поднялась выбросить хотя бы что-то. Артем с удивлением обнаружил, что за все это время он даже не удосужился разложить вещи, разбросанные тут и там. А вечером, в матовом свете бронзовой люстры, комната неожиданно показалась ему слишком уютной, какой-то целостной. Тени плясали по полкам, шевелили страницы выцветших книг, и вещи уже не казались брошенными – мягкая шаль источала тепло, скользя между пальцев, кресла скрипели легко и задорно. Все выглядело так, будто кто-то вышел всего на минуту и скоро вернется. В воздухе витало чувство чьего-то скорого прибытия, и все вокруг напряглось, ожидая. Артем не мог объяснить, что именно изменилось, и изменилось ли вообще, но комната дышала умиротворяющей, теплой, готовой к зарождению жизнью, и даже алоэ на окошке разросся и взбух. Там Артем и заснул, на старом диване, не раздеваясь.

Ночью ему снилось, что он гнался за Юшкой – тот превратился во что-то скользкое и длинное, и уползал от него в сумрачной роще, петляя меж выступающих древесных корней. Артем бежал, пытаясь схватить старика за угревидный хвост, но тот каждый раз выскальзывал из пальцев, а Юшка смеялся где-то далеко впереди. Наконец он юркнул под корень, исчезнув в толще земли. Артем упал на колени и принялся рыть, разгребая в стороны пожухлые листья, ломая ногти, царапая пальцы, углубляясь все глубже. По бокам выросли земляные отвалы, которые рушились, осыпаясь обратно. Артем злился, с остервенением раскидывал землю, руки деревенели от напряжения, но, сколько бы он не старался, черным потоком почва плыла назад. Не находя выхода, Артем принялся набивать в рот рыхлый сухой чернозем. Тот скрипел на зубах, влажно катился по пищеводу. Артем плевался, его тошнило, но он продолжал есть и рыл, углубляя провал, пока тот не превратился в сплошную бездонную черноту.

Мрак раскололся, обнажив бледные пятна в синеватом свечении – это свет луны вырвал из темноты его руки. Предметы начали обретать форму, а мысли вяло заворочались в голове. Вернулись и чувства: сначала ноющей боли в руках, затем – холода. Артем попытался подняться, но его тут же согнуло пополам и вырвало – прямо в разрытую ямку посреди пустыря. Рвало мучительно долго – черной смолистой жижей, которая собиралась в зловонные ручейки, растекавшиеся вокруг и мерзко щекотавшие пальцы. В коротких перерывах он бешено хватал воздух ртом. Босые ступни закоченели от холода. Артем растеряно смотрел на разрытую яму, на вывороченные пучки сорной травы, собственные руки в кровоточащих порезах. Неужели он действительно…? От мрачной догадки тело сдавил новый спазм, и внутренности вывернуло наизнанку в очередной, к счастью последний раз. На ватных ногах Артем доковылял до поваленной ивы и привалился к стволу. Его знобило.

«Это все еще сон. Сейчас я проснусь» – на задворках сознания закопошились мысли, которые тут же утонули в знакомом нарастающем гуле. Артем, кажется, закричал, но не услышал собственного голоса. Он смог лишь закрыть уши и беспомощно сжаться, ощущая всем телом колкое подрагивание земли. В один миг гул погасил звезды, заполняя собой пространство, перекрывая боль, озноб, привкус желчи во рту, и даже черное небо над головой. Тело забила мелкая дрожь, живот опять закрутило, и он почувствовал, как волоски на теле встали дыбом, когда за его спиной дрогнула и расхохоталась павшая ива. Все длилось считанные секунды и когда Артему показалось, что он больше не выдержит, что голова вот-вот лопнет, словно расколотый орех, гул неожиданно стих, и Артем услышал его. Голос.

Тело расслабилось. Вокруг посветлело. Луна запульсировала в небе гнойным нарывом. Артем замер в сгорбленной позе, когда многоголосый вкрадчивый Голос коснулся его ушей. Он шептал, расщепляясь на миллионы стрекочущих звуков, которые журчали, выли, постукивали, стенали, и непрестанно говорили, говорили, говорили. Голос обволакивал, пиявкой прилипал к коже. Артем был не в силах двинуться с места, не мог воспротивиться, да наверно, и не хотел. Слов было не разобрать. Они странно заплетались, а смысл ускользал, теряясь где-то у самого уха, но голос продолжал шептать настойчиво, вкрадчиво. Звуки затягивали в себя, и он почувствовал, как падает в бездонную пропасть. Непонятно откуда, но Артем явственно осознал, что когда расслышит слова, разберет то, что хочет сказать ему Голос, то случится что-то очень важное, возможно даже непоправимое.

Рассвет тонкой проволокой уже натянулся над горизонтом.

Неожиданно послышались другие, близкие голоса, потом что-то грубое ударило по лицу.

– Обкуренный что ли? Ага.

Артем поднял голову и увидел две мужицкие фигуры, склонившиеся над ним. Один – маленький и тощий, в наброшенном на плечи сигнальном жилете. Другой – безразмерно широкий, в надувшемся бомбере. На плече взгляд выхватил обрывок надписи: «Какой-то там ЧОП». Тот, что побольше, тыкал его носком ботинка в лицо.

– Смотри, он тебя сейчас заблюет. – одернул его второй.

– Для них тут как медом намазано! Ну что за город? Эй ты, вставай быстро!

Артем хотел что-то сказать, но вместо этого захрипел – во рту пересохло и отчаянно жгло, взбухший язык прилипал к небу.

– Чего «ммммм»? Здесь частная собственность. Уебывай. Или тебя по ребрам приложить, чтобы взбодрился?

Их появление немного привело парня в чувство. Дважды повторять не пришлось. Артем поднялся и побежал, слыша за спиной отборную ругань.

– Еще раз здесь увижу – покалечу.

Ворвавшись в открытую дверь собственной квартиры, Артем обессилено рухнул на кровать. Его лихорадило. Саднили порезы на руках и ногах, а правое плечо отчаянно ныло. Температура, кажется, поднялась, и Артем то и дело проваливался в хлипкую беспокойную дрему. В перерывах он пробовал дрожащими пальцами набрать номер скорой. Женский голос на той стороне уточнил фамилию, симптомы и адрес и повелел ждать, но почему-то никто не приехал. Возможно, Артем снова забылся сном и не услышал звонка.

Было тихо. Город за окном как-то сам собой стух, затаился, даже шум автомобилей почти исчез. В подъезде не хлопали двери. Не кричали на детской площадке. Кусочек неба, что проглядывал из окна, заволокла клубящаяся серая масса. Все исчезло, остался лишь комната, Артем и Голос, змеящийся в мутном сиреневом мареве. Он шелестел где-то очень далеко и слова опять растворялись, рассыпались осколками. На разный манер оборачивались то журчаньем ручьев, то уханьем филина, то чем-то огромным, что с бульканьем ворочается и стонет в болотной трясине. Артем напрасно затыкал уши. Он метался в бреду, то и дело сваливаясь в зыбкое забытье, в котором не находил покоя. Там ему начинали мерещиться черные провалы, бесчисленные ямы в лесу и вкрадчивый шепот из них.

Перед тем как окончательно нырнуть в темноту, Артем ясно услышал еще один голос, уже настоящий. Голос Степана Федоровича, который доносился из ванной, прямо из гудящего крана:

– Хе-хе, плотью земли причастился. Большой уже стал…

∗ ∗ ∗

Артем очнулся на мокрой от испарины постели. Серая хмарь за окном не давала понять, утро сейчас или вечер, отчего первой мыслью был глупый страх, что он, наверное, опоздал на работу. На негнущихся ногах Артем прошел в ванную, но воды не было. Ощущалась какая-то нереальность, неправильность происходящего и он не сразу, но понял в чем дело – было чересчур тихо. Из окна виднелся засыпанный листьями двор и детская площадка – абсолютно пустые. Послышался вой полицейской сирены, но где-то далеко, наверное, в центре. В замешательстве Артем оделся и вышел на улицу.

Кроссовки облепило желтыми листьями. Прохожих не было, хоть в окнах многоэтажек и горел свет. Автомобили застыли на стоянках, и, чувствуя свою ненужность, светофоры мигали желтым. Артем дошел до привычного продуктового магазина на углу, который оказался закрыт. Парень обошел вокруг, немного помялся у входа, несмотря на то, что ржавый амбарный замок на двери говорил вполне однозначно. Пришлось заворачивать в частный сектор.

На покосившейся «лестнице в небо», раскачиваясь в петле, висел отец Дмитрий.

Магазин напротив был открыт, но совершенно пуст. Артем постоял в нерешительности, потом достал из-под прилавка пачку сигарет. Оставил на стойке пару смятых купюр. Зайдя за угол, открыл картонную пачку и первый раз за два года закурил. Голова закружилась, перед глазами побежали белые блики. Мысли текли вяло и как-то неправильно.

Внезапный сигнал телефона показался настолько нелепым, что Артем вздрогнул, долго не решаясь достать его из кармана. На дисплее высветился знакомый номер и краткое сообщение: «Ну и где ты там? Все ждут. Приходи». Дрожащими пальцами Артем набрал что-то на клавиатуре, потом удалил. Он знал все и так. Голос звал его в лес. В теплый седеющий ельник, где так хорошо уснуть до весны.

Небо низко нависло над сырым пустырем. В котловане лежал опрокинутый кем-то бульдозер. Артем месил ботинками грязь, бредя по брошенной стройплощадке. Огибая забор, он едва не налетел на две смутно знакомые фигуры. Взгляд остановился на желтом жилете.

– Эй, ты! А ну, стой где стоишь! – крикнул ему тот, что поменьше, выставив вперед руку. Потом обернулся к товарищу. – Да позвони ты, блядь, еще раз!

– Не берут. Чертовщина какая-то. – ответил другой. – Ты там, не подходи, слышишь? Откуда взялся?

Мужики выглядели растерянными. Худощавый бешено стучал пальцами по дисплею телефона. Второй напряженно рассматривал Артема. Парень отчего-то почувствовал к ним стойкую неприязнь. Она нахлынула внезапно и была вызвана даже не обидой за вчерашнее, а чем-то другим. Он инстинктивно подался вперед.

– Стоять, сука! Это же тот тип, что вчера здесь сидел. Тот нарик. – В его голосе амбала прибавилось уверенности. – Я тебе что говорил? Пошел нахуй отсюда.

Голоса взорвали голову злобным шипением. Неожиданно даже для самого себя Артем рванулся вперед. Удар получился размашистым и неумелым, но его хватило, чтобы человек в жилете как-то глупо ойкнул и шлепнулся наземь. Охранник заматерился, отстёгивая что-то от поясного ремня. Тем временем Артем выудил из травы обломок заостренной ветки.

– Пацан, да ты чего…

Если двигаться быстро, то все получится – так говорила обломанная пикой древесная плоть. Земля запружинила под ногами, проталкивая тело вперед. Артем слегка пригнулся, отводя руку для удара, надеясь, что он успеет до того, как шкафообразный охранник справится с брючным ремнем. Тот отступал, отчаянно теребя поясную застежку и извергая потоки ругательств, которые утонули в бурлящем котле Голосов. На фоне бесцветно-серого неба, совсем близко, парень успел разглядеть капельки пота над верхней губой и метавшийся испуганный взгляд. Артем не успел совсем немного. Удар повалил его оземь и погрузил в темноту, которая почему-то казалась белой.

∗ ∗ ∗

В чувство привело какое-то шебуршание. Голова откликнулась резкой болью, которая концентрировалась где-то в области темени. Было, впрочем, вполне терпимо. Артем приподнялся на руках и попытался сесть. Стало подташнивать. Перед глазами поплыли круги.

– Я-то все ждал, когда же ты очухаешься.

Парень напрягся и медленно поднял взгляд. В глазах расплывалось, но Артем точно узнал пусть изменившийся, но знакомый до зуда в костях голос.

– Боря?

– А кто же тебя из говна будет вытаскивать?

Боря весело хлопал ушами, восседая на каком-то пеньке. На развороченном, истоптанном участке пустыря лежали те двое. Тот тощий, что был в защитном жилете – валялся с вывороченными руками, разбитый и переломанный, как брошенная об пол шарнирная кукла. Второй лежал чуть поодаль, на животе, уткнувшись головой в кусты. Из-под него вытекала красная лужица, поившая землю. Рядом – переломленный надвое электрошокер в виде дубинки.

Боря периодически встряхивал большой головой, поросшей серо-коричневой шерстью. Шумное дыхание отдавалось сиплым похрюкиванием. Артем рассматривал друга с каким-то странным чувством, которому затруднялся дать определение. Охранник, конечно, был хоть и крепкий, но против Бори не имел шансов: тот и раньше-то был не хилой комплекции, а теперь его развезло раза в два. Массивному раздувшемуся телу было тесно в клетчатой рубашонке и порванных джинсах, которые расползлись по швам, но каким-то непонятным образом еще держались. Левую руку венчало исполинское копыто, каким вполне можно было забивать гвозди. Правая оканчивалась пятипалой, вполне человеческой кистью. На кривоватых клыках, торчащих из пасти, каждый – размером с охотничий нож, засохли бурые пятна. Боря шумно втягивал воздух, шевеля коричневым пятаком.

– Курить есть?

Немного помедлив, Артем протянул ему мятую пачку. Боря заелозил копытом по нагрудному карману. Потом спохватился, запустил туда правую, обычную руку, и достал зажигалку. Злобно пнул валявшийся в ногах труп.

– Пидоры! – Проделав ритуал курильщика несколько медленнее обычного, он, наконец, засмолил. – Приходят сюда со своими железяками, со своими бумажками, блядь. Чего-то тут роют, вынюхивают.

Из кабаньей пасти повалило облако дыма. Смотреть на это было странно.

– Наш пустырь! Наш лес! – Боря мощно ударил по земле исполинским копытом. – Да мы же тут с тобой еще пацанами бегали, помнишь ведь? Выросли здесь. Наше тут! Чего им здесь надо? Пускай уебывают, в Москву свою – в жопу ебаться! В нахлынувшем приступе негодования Боря поднялся с пенька, распинывая комья земли.

– Ну чего ты так вылупился? Язык проглотил?

– Да я так…думаю. – Артем не сводил глаз с вытянутого Бориного рыла. – Что-то странное все-таки вокруг происходит, Боря.

– Ты это о чем? Не знаю, лично я ничего такого не замечал. Напридумывал опять себе что-то!

Боря упал на четвереньки, подтянув рыльце к затылку распластанного тела в черной куртке. Ноздри задергались и засопели. Он вопросительно повернулся к Артему:

– Будешь?

Тот отрицательно покачал головой.

– Ну как хочешь. Этого тогда на зиму закопаю.

Боря наклонился, и мертвенно-бледная кожа щеки натянулась – раздался треск, будто разрываемой кожаной сумки. Клыки распороли черную куртку.

– Ты приходи. – Боря снова повернулся к Артему. – Я тут устроился недалеко, покажу. Приходи вечером, пива попьем. Как в старые времена, Тём. Нынче самые лучшие времена. Обязательно приходи, понял?

Артем кивнул. Он знал что придет. Не только придет, но и останется. Как и все остальные. Как город по левую руку, где больше не горели огни. Черная труба ТЭЦ утонула в тумане – ее больше не было. Он зашагал по пустырю, на этот раз не спеша – торопиться уже было незачем. Пришлось огибать вырытые бульдозерами рытвины, забирая почти до дачных поселков. Земля мелко дрожала – в ней ворочался и клокотал Юшка, становясь все больше, выныривал к самой поверхности, оставляя на ней длинные борозды.

– Хе-хе-хе, Тёмка, приходи. Мы все уже здесь. Нет больше ничего, только правда земли. С доченькой моей сосватаем – красавица, вот увидишь! Ветви – выше облаков!

Артем прошагал мимо сереющих дачных домишек, обвитых плющом, где полицейская машина догоняла убегающий куда-то памятник Ленину. Распадок заполнился мутной водой, и голени обожгло холодным потоком. Затем лицо закололи иголочки хвои. Мир наполнился запахами и звуком. Голоса ворвались в пространство, обволокли, стали почти осязаемыми. Мир растянулся и вмиг схлопнулся до темно-зеленой поляны, где все непрестанно двигалось, шелестело, ворочалось, жило.

Страха не было – Артем наконец услышал.

Шаги стали легче, и Артем засеменил в зыбком воздухе над листьями папоротника. Дыхание перехватило, не позволяя сделать еще один вдох – легкие расползались в стороны прозрачными нитями, которые уносил ветер. Зрение было не нужно – он видел во все стороны сразу и даже то, для чего глаза были бесполезны. Мерно поднимаясь к верхушкам седеющих крон, Артем истончался, плыл, обернувшись зыбким туманом, сизой белеющей дымкой.


Текущий рейтинг: 78/100 (На основе 72 мнений)

 Включите JavaScript, чтобы проголосовать