(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Чудесное место
— Помнишь, как мы тогда умерли? — спрашиваю я, внезапно для самой себя.
Катя смотрит пристально и остро, пока в глазах не просыпается осознание. Ещё бы, только что она, бодро жестикулируя вилкой, рассказывала про свою работу, хобби, отношения и друзей; про всё, что произошло за те 15 лет, что между нами была тишина. И тут — такое.
Она машинально поправляет массивный кулон, за ним тщательно припудренный вертикальный рубец, как от операции. Надо бы спросить, откуда он.
— В ту ночь, на дачах? — уточняет она так, будто для нас это было каким-то рядовым событием. Хотя, я даже удивлена, что не было, с учётом того, как мы проводили досуг тогда, семнадцатилетними дурочками с разбитыми сердцами.
«Не такие как все» разлива две тысячи седьмого. Макс Фрай, Уэллс и поиск своей «Зелёной двери» в иные миры. Янка Дягилева и Башлачёв, извлекаемые из струн старой гитары. Дешёвые коктейли.
В ту ночь…
Мы оказались в богом забытой деревеньке под Шатурой, где у Кати жила бабушка. Лето, каникулы, немного карманных денег. На электричку — зайцем, зато оставалось на бухлишко, а мне с подработки ещё и досталась бутылка шампанского. Решение ехать было спонтанным. Я, городской житель в нескольких поколениях, ни разу не была в деревне, а Катя помнила её как мистический край с чертями и болотными огоньками, а главное — где-то там была дача, где мог бы как раз сейчас проводить каникулы парень, из-за которого в статусе ВКонтакте у неё и стояло «Всё сложно».
Мы предусмотрели всё, кроме пункта «предупредить бабушку». Ключи были, и мы смогли обустроиться и переночевать, но поутру, увидев у себя на кухне две цветные макушки, бабуля устроила скандал. Нам дали пару варёных яиц и хлеба в дорогу и отправили восвояси, в столицу. Чтобы первой же электричкой.
Ну и пожалуйста.
— Надо было тогда послушаться твою бабушку и вернуться домой, — смеюсь я. — Вот дуры малолетние.
Но как уехать, если рядом озеро и лес, на дворе лето, за спиной гитара, а тебе всего семнадцать лет?
Мы искупались и вдоволь позагорали, чтобы подсушить бельё. Позавтракали яйцами. Хлебнули шампанского и кое-как затолкали пластиковую пробку обратно в бутылку. Было решено — останемся на ночь и уедем утром. Первой же электричкой, как и завещала бабушка.
В сельпо купили литр «Столичной» и упаковку крекеров, чего для нашего вида досуга было совершенно достаточно. Уселись на остановке, в надежде, что пройдёт кто-то из Катиных знакомых: «с дач, там сейчас точно городские тусуют и пойдут бухать в шалаш, вот мы к ним и напросимся, там и Лёша будет».
После первых глотков непривычно крепкого по пищеводу растянулось приятное тепло. Из чехла извлеклась гитара, мелодичный Катин голос затянул «По трамвайным рельсам». Жара спала, сменившись душистым предсумрачным теплом. Скоро на дороге стали появляться группки подростков, к одной из них мы подскочили, стрельнули пару сигарет и получили подтверждение — тусе в шалаше сегодня быть. Набивая себе цену, важно сказали, что «может быть придём, но попозже — дела».
«Шалашом» называли сколоченную из досок бытовку, в паре километров от дороги, через частные дома и небольшой лесок. В деревеньке, конечно, был сельский клуб, но «дачные» его презирали — как минимум за то, что всегда был риск получить в морду от местных. В «шалаше» же существовал свой фейс-контроль.
Мимо нас пронеслась фура, и я вздрогнула от неожиданности.
— Они тут ездят, бывает, — меланхолично ответила Катя на мой незаданный вопрос. — В объезд от шоссе, всю дорогу раздолбали. В прошлом году тут авария была, остановку снесло… Извини, Лиз.
Я сделала глоток «Столичной» и пожала плечами. Мол, бывает.
Как оно бывает, я узнала за год до этого, когда фура буквально расплющила одноклассницу. Она была не первой, кого я успела похоронить, но только она повадилась приходить ко мне во снах — тяжёлых и однотипных.
Я до сих пор вспоминаю их с содроганием. Один и тот же сценарий — она звонит мне и хохочет, что я повелась на такой идиотский розыгрыш, разрывая меня на чистые ярость и облегчение, предлагает встретиться и самой убедиться. При встрече — тянет за руку, говорит: «Я нашла такое чудесное место». Говорит: «Пойдём, тебе непременно надо там побывать».
Сны заканчиваются одинаково — в какой-то момент я чувствую лёгкий запах ладана и земли, касаюсь её ледяной щеки, вижу злую улыбку — и просыпаюсь.
Пару раз я почти дошла с ней до «чудесного места». А потом, в мои семнадцать, сны прекратились. Подростковая психика пластична.
Очень скоро бутылка опустела больше, чем наполовину. Выдвинулись в путь, пока окончательно не стемнело.
Частный сектор за шлагбаумом огорожен от дороги забором.
— Можно было срезать от деревни, но здесь только один вход, — объяснила Катя. — Ну, если не хочешь лезть через забор.
Через забор лезть не хотелось.
Я всегда быстро пьянела, поэтому мир сократился до череды вспышек. Раз — мы идём по тропинке и хохочем. Два — какая-то канава, через неё перекинут импровизированный мостик в виде узкой дощечки. Три — я на земле, ничком. Пахнет болотом.
— «Доска моя кончается, сейчас я упаду…» — продекламировала я, глядя во встревоженное лицо склонившейся над канавой Кати.
— Ну ты даёшь, блин, — она помогла мне выбраться. — В порядке?
— Сойдёт, — я потёрла шею — больно, но терпимо. — Дай угадаю — я грязная, как свинья?
— Сойдёт, — засмеялась она. — Пойдём, пока все не разошлись.
«Пойдём, я покажу тебе чудесное место…»
Я мотнула головой, чтобы сбросить непрошенные воспоминания. Чёрт, всё-таки больно… Такая я неуклюжая, вечно ушиб всей Лизочки.
Чашка чая в руках, пахнет бергамотом. Фу, ненавижу этот запах, как будто швабру сварили. Сделала глоток — ещё и с сахаром, или медом, приторный незнакомый вкус.
— Какая гадость, — сказала я вслух.
— Весёлые вы девчонки, — раздался хриплый басок откуда-то сверху.
Мужик. Всамделишный. Майка-алкоголичка, семейники, халат поверх. Сейчас таких называют скуфами, кажется.
— Пей, полегчает. А ты, красавица, что свой не пьешь?
— Не люблю чай, — отвечает Катя.
— Ну, у нас тут не кафетерий.
Я окончательно открыла глаза. Чужой недостроенный забор, аккуратно подстриженная лужайка.
— Вы бы поосторожней, — хмыкнул мужик. — А то вон... один парень так же тут шлялся и не вернулся. До сих пор не вернулся.
— В смысле, совсем? — спросила Катя со скомканным смешком. Краем глаза я уловила, как содержимое ее чашки оказывается на траве.
— А кто ж его знает. Может, вернулся, да не туда, — он делает глоток, как будто ничего такого не сказал. — Тут вообще... много кто ходил. Пели, смеялись. А потом — тишина.
Он посмотрел на мою чашку. Слишком пристально.
— Места здесь… чудные, — добавил он.
Я уловила, как Катя напряглась рядом. Незаметно, едва-едва. Потом быстро кивнула.
— Добрый вы человек, — сказала она. Голос был чуть выше обычного. — Спасибо за чай.
Он кивнул. Медленно. Улыбка не дошла до глаз.
— Дорогу показать?
— Нет, спасибо.
Мы поднялись. Я не помнила, как оказались у него во дворе, совсем. Словно кто-то вырезал фрагмент. Или будто я туда никогда и не приходила.
Катя шла впереди, потом обернулась — проверила, не идёт ли он за нами. Поймала мой взгляд и тут же отвернулась.
— Что это было? — спросила я, когда мы вышли за калитку, провожаемые хмурым взглядом.
— Ты о чём? — с недоумением посмотрела на меня Катя и остановилась на месте, озираясь. — Чёрт, я забыла, куда идти.
Одни проселочные дороги между домами и ничего, похожего на проход к лесу.
— Надо было все-таки спросить дорогу, — пожала плечами я. — Что чувствует жопа?
— Жопа чувствует, что нужно идти вперёд и только вперёд, — ухмыльнулась Катя.
Я всегда плохо видела в темноте. Нет, я понимаю, что все люди плохо видят в темноте, но я становлюсь слепым котёнком даже с наступлением сумерек. Окружающий мир превратился в царство причудливых теней, лишь светлая до белизны кожа Кати служила ориентиром. Хотелось к костру, гитаре и шумной компании, но, одновременно, и подольше остаться тут, в этом моменте.
Мы шли и шли, глаза слипались, потянуло в сон. Ни фонарей, ни света окон, только тени и густая летняя ночь…
Катя откидывается в кресле, морщит лоб.
— Слушай, а ведь мы тогда реально как-то странно вышли… Вроде забор был, а потом — бах — и мы уже на дороге. Сидим на асфальте, и звёзды такие яркие. Мы ещё долго не могли понять, там же точно был глухой забор, и тогда решили…
— Что не выбрались, — эхом отвечаю я.
Катя хмыкает.
— Утром мы были в электричке. Наскребли на бутылку воды, сушняк был жуткий.
Я улыбаюсь, но во мне всё сжимается. Я не помню электрички. Ни воды. Ни дома. Только лужайку, запах бергамота и исчезающие тени.
— А ты… потом мы ведь… — она начинает сбиваться, как будто слова убегают от неё, и смотрит на меня, как будто только что, наконец, увидела. — Ты, кстати, совсем не изменилась. Поделишься молодильным яблочком? — неловкая попытка пошутить.
Мы уже не в кафе. Мы стоим на остывающем асфальте. Вокруг тишина, над нами — яркие звёзды.
Я мягко беру её за руку.
— Всё в порядке, — говорю я. — Просто я тут недавно нашла одно место. Недалеко. Очень красивое.
Она не двигается.
— Мне кажется, тебе тоже стоит там побывать. Я ведь не сразу нашла дорогу.
Катя замирает. Смотрит на меня. И не спрашивает «где». Потому что, может быть, в глубине души — она уже знает.
Текущий рейтинг: 60/100 (На основе 13 мнений)
