(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Таня родила рано
Во всех смыслах, Таня родила рано. Во-первых, ей тогда стукнуло только девятнадцать лет. Во время схваток — это я точно помню — ее полнощёкое лицо мимикой было похоже на лицо девочки, которую натужно заплетают утром в школу. А во-вторых, Антоша появился на свет на седьмом месяце беременности. «Спешит жить», — пошутил я, обливаясь слезами, впервые держа сына на дрожащих руках. Таня вымученно улыбнулась, уголки ее рта поползли вниз — роды были тяжелыми, плод разорвал ей что-то внутри. Я держал жену за бледную руку в россыпи родинок, наблюдая, как мерно отсчитывает тягучее время капельница. Кап-кап-кап-кап… После череды пасмурных февральских дней, тем утром, когда солнце, изголодавшись, лизнуло уголок стерильной постели палаты, нас выписали.
Мы познакомились, когда я работал в одной юридической конторке, расположившейся на краю города, на последнем этаже уродливого офисного центра. Он был похож на шершавый бетонный блок, а из окна виднелись какие-то трущобы и висящий на ветках деревьев мусор. Я как раз праздновал год успешной (скорее — рутинной) работы в компании, когда Таня пришла к нам на студенческую практику. Ей 17, мне — 25, на улице разгар весны, со дворов проливается удушающий аромат цветущих яблонь, у нее большая грудь, но тонкая талия, струящиеся по плечам рыжеватые локоны волос и вопрошающие светлые глаза.
— Здравствуйте, меня зовут Таня. Я бы хотела попросить вашей помощи…
— Привет. Я Валик. Давай говорить друг другу «привет» лучше? И на «ты». Я ненамного тебя старше ведь.
Смущается, моментально заливается красным, а я невольно роняю взгляд на вздымающуюся грудь, обтянутую белой водолазкой.
— Идет. Так что, поможете… Шь?
Как это часто бывает по молодости, закрутилось все быстро, словно по наитию. Я приносил в офис цветы — белые лилии, и ставил в вазу на ее рабочем столе. У нее почти все было белое — белые кофточки и гетры, белый, чуть ли не школьный рюкзак, даже кожа была фаянсовая, будто светилась изнутри. Потом позвал на кофе в забегаловку за углом (глупо, на самом деле — будто мы и так его не распивали в перерывах). Дальше были прогулки в парке после работы, кино, ресторан (не очень дорогой, зато там подавали самые вкусные в моей жизни блины с поджаренным до золотистости беконом). Эти составляющие классических романтических отношений повторялись в случайном порядке несколько недель, пока я, наконец, не пригласил Таню домой. Мы тогда выпили прилично вина, но я до сих пор помню сладкий треск той самой белой водолазки, когда я сорвал ее слишком резко. Через несколько дней после этого практика моей будущей супруги закончилась, но это, конечно же, уже не играло для нас никакой роли.
Свадьба была скромная, грубо говоря, сколоченная наспех. Таня уже была в положении и сильно нервничала из-за того, что трудно подобрать платье, чтобы не выглядеть, по ее словам, как бегемот. От ходьбы по салонам у нее отекали ноги, но она снова и снова по-детски надувала губы, разглядывая очередной рекламируемый ей наряд. Наконец, Таня ткнула тонким пальчиком на понравившееся ей на витрине платье. Я не смотрел на сумму, зная, как трудно угодить беременному почти подростку. С моей стороны было больше гостей — родители, друзья с университета, коллеги, дядя с женой, смогла приехать даже крестная из Канады. От Тани присутствовала мама, лучшая подруга со школы и дедушка, с трудом передвигающийся с помощью трости — бабушка супруги приехать не смогла. Таня говорила, что она сильно болеет, и на нашу дату как раз пришлось обострение. Отгуляли хорошо и душевно. В ЗАГСе Таня даже заплакала — несколько стеклянных слезинок впитались в не очень плотно затянутый корсет.
С приездом из роддома началась настоящая семейная жизнь. Я взял отпуск на новой работе, чтобы поухаживать за Антошкой и нашим той-терьером Сеней — Таня после операции была совсем вялой, лежала тряпочкой на постели, и я варил ей легкие диетические супы. Первое время Сеня тыкался влажным носом в свешенную с кровати руку хозяйки, облизывал ей уши, призывно скуля. Не встретив никакой реакции, пес лишь вопросительно смотрел то на меня, то на Таню, распластавшись на паркете. Возвращаясь мысленно в то время, я понимаю, что первые «звоночки» прозвучали уже тогда.
— Оно спит? — прошелестела одними губами жена, вперившись оленьим взглядом в стену позади меня, когда я укладывался спать рядом.
— Кто?
— То, что выпало…
Таня невесомым движением коснулась низа живота — примерно в том месте, где изнутри была наложена дюжина швов, не позволяющая кишечнику выпасть в полость матки. Я сглотнул, не зная, что отвечать на это. Однако защитный механизм психики тут же списал это на адаптацию после операции вперемешку со стрессом. Утром я рассказал супруге о ее полусонном бреде, решив для себя, что он станет первым смешным случаем в нашей семье, который потом вспоминают годами. Таня сухо хохотнула, посмотрела на меня, приподняв брови: «Так оно спало?»
После этого ничего странного не было. Долго. Я вернулся на работу — какое-то время назад меня приняла под крыло фирма посолиднее, с налаженной корпоративной культурой — оплаченные обеды, спортзал, есть теннисный корт — в общем, мечта белого человека. Наш достаток стал заметно выше, что позволяло мне приносить домой дорогую ветчину, импортный сыр, даже Сеню я старался баловать разными угощениями. Таня поправилась, опавшие было щеки снова налились здоровьем, покрылись румянцем, она стала активнее и, наконец, по-настоящему заинтересовалась сыном. Исправно кормила его по часам — молока было много, несмотря на пережитые неурядицы, стирала крохотные вещички, регулярно измеряла ребенку температуру и была на связи с местным педиатром. Даже ежедневно успевала готовить простой, но всегда аппетитный домашний ужин. Я не сомневался в жене — всегда видел в ней здравомыслящего, зрелого человека даже тогда, в тесной юридической конторке, несмотря на нежный возраст. Видимо, зря. Я хорошо запомнил те счастливые примерно полгода нашей жизни. А дальше…
Таня стала плохо спать — я сквозь одеяло чувствовал, как передергивается, словно от электрошока, ее хрупкое тело по ночам. Она то и дело вскакивала то в час, то в три, то уже под утро, и больше не смыкала глаз, шатаясь по сумрачной спальне в тонкой ночной рубашке. Я недоумевал — уже закончился тяжелый для нас период, когда Антошка надрывно кричал и капризничал вместо того, чтобы спать ангельским сном, но режим жены, видимо, все еще не восстановился. Дальше — еще интереснее. Несколько раз я просыпался оттого, что Таня сквозь беспокойную полудрему фыркает — в точности такой звук издают буйные лошади, вскапывая землю острым копытом. Я долго спрашивал у нее, что ей снится — ответом на это был долгий грузный взгляд в сторону, поджатые ниточки губ. Наконец, она коснулась этой темы сама (если можно так сказать) — грубо растолкала меня, когда небо уже заливало розоватое зарево.
— Табол!
— Что?
— Мне снится Табол. Мне нужно к нему.
Конной ездой Таня начала заниматься с раннего детства, лет с шести. Мама каждый четверг возила ее на секцию на окраину города, на живописную ферму, где речка прытко изгибалась и бежала дальше, за горизонт. Конечно, в таком малом возрасте Тане разрешалось немногое, в основном — прогулки верхом на самом мирном и престарелом скакуне. Это был Табол, чистокровный верховой конь серой масти, грустный и тихий, но всегда послушный к командам.
— Он был не просто серый, а серебристый, — заговорщицки шептала мне уже взрослая Таня как-то перед сном, вспоминая детство, пока я гладил ее волосы, — Как сказали бы поэты: будто соткан из серебряных ниток или присыпанный свежим пеплом. Наверное, был такой седой.
Больше я особо ничего от супруги не слышал — знаю лишь, что конный спорт пришлось бросить через пару лет — Таня увидела фильм о том, как гробит лошадей такая человеческая прихоть. Будучи девочкой очень впечатлительной, она наотрез отказалась садиться верхом, лишь пару раз еще съездила с мамой на ферму, чтобы покормить старого друга с маленькой ладошки. Табол любил сладкое и молодую морковку. Каждый раз, выходя с конюшни, Таня махала ему на прощание.
Потирая глаза, я сидел в коридоре и медленно натягивал ветровку. Таня мельтешила рядом, я увидел, как она положила в сумку упаковку кускового сахара. Из кухни доносилось шипение жарки и характерные запахи — моя мама согласилась посидеть с Антошкой, пока нас не будет, и уже варганила у плиты. Часы едва коснулись отметки в восемь утра, и я бы уже собирался на работу. Благо (или это очень), была суббота. Солнце щедро заливало подоконник лучистым неосязаемым молоком.
— Поехали, — нервно обронила жена, дергая ручку входной двери.
Я обреченно встал, оттолкнувшись руками от колен. Идея была странной, даже нелепой, но чего только не сделаешь, чтобы вернуть здравомыслие любимому человеку, понимаете? Глядя на ситуацию с высоты уже пережитого опыта, я невольно задумываюсь: а было ли оно вообще?
— Вот здесь-то и похоронен-то. Лет семь назад это было-ть, — сбивчиво протараторила тучная женщина-завхоз, потирая красный след от надавивших «треников». Большой пустырь за фермой производил гнетущее впечатление — земля была усеяна небольшими холмиками. На многие из них уже перешагнула трава, разрастаясь все гуще, некоторые были совсем свежими. Я говорю «свежими», потому что это были импровизированные могилки лошадей. Не знаю, уместно ли говорить «могилы», если там похоронены лошади.
— Ладно, пошла я-ть. Если что, зовите-ть.
Шаркающие шаги стали удаляться, и я присел около сгорбившийся у земли супруги, заглянул ей в лицо. Мне показалось, что оно посерело и подтекло, как пластичный воск. Я отошел немного, чтобы в интимный момент оставить Таню наедине со своими мыслями. Моя жена потрогала высокую траву, колышущуюся в такт дыханию ветра (или её?), затем постояла, повернулась и пошла. Я догнал ее, приобнял за теплые плечи. До конца дня она не разговаривала. После этого, наверное, все полетело в тартарары. Я до сих пор не понимаю, какая связь может быть между человеческим существом и животным, чтобы… Обострить такие… Проявления. Я, конечно, люблю своего пса Сеню, например — он член нашей семьи, но чтобы я… В общем, обо всем по порядку.
Таня «пришла в себя» уже на следующий день. Пишу в кавычках, потому что… Как бы это объяснить. Моя супруга стала слишком живой. Она без устали готовила что-то на кухне, и из-под ее ножа выходили настоящие шедевры — лангустины, запеченные в духовке, паштет из гусиной печени, экзотический гаспачо — каждый день что-то новое. Проснувшись ночью, чтобы пойти в туалет, я обнаружил Таню на кухне, пекущую хлеб. Я после этого не видел, как она спит. Когда я ложился в постель, супруга шелестела страницами книги или смотрела телевизор, когда просыпался — уже чуял божественные ароматы, расползшиеся по квартире. Антошка так же купался в любви и внимании, как и я — он рос, и с каждой неделей с ним становилось все интереснее. Таня почти не отвлекала его мультиками и прочей белибердой, а старалась уделять внимание, показывала сыну коровок и лошадок в детской книжке. Лошадок, ха-ха. Могу ли я винить в случившемся серого коня, который издох семь лет назад?
Дальше события развивались быстрее. Я почти физически чувствую напряжение, когда подбираюсь к сути — оно играет в желваках. Воскресным утром мы собирались на прогулку всей семьей в ближайший парк. Там небольшое искусственное озеро, плавают утки, которых можно прикормить хлебом, хотя зоологи советуют этого не делать. Но мне так хотелось показать сыну первых в его жизни птиц, дать ему прикоснуться к ним, услышать радостный заливистый смех.
— Таня, одевай Антошку, выходим.
Я прикинул взглядом, какие кроссовки буду надевать. На улице слякоть, значит, точно не белые. Хотя, они ведь из кожи, значит, попрактичнее, чем сетчатые… Когда я поднял глаза, моя жена держала в руках собачий поводок.
— Нет, Сеня с нами не идет. Наказан. Нечего гадить посреди прихожей, — сказал я, доставая с полки пару белых кроссовок.
Но Тане было все равно. Она молча положила ребенка на пол, склонилась над ним и начала натягивать шлею на голову Антошки. Мальчик сперва засуетился, а когда движения матери стали более настойчивыми, протестующе засучил ножками и заплакал.
— Что ты делаешь? — зашипел я, слегка отталкивая жену и поднимая на руки сына.
Таня стояла неподвижно с постным выражением лица. Раздраженный я не обращал на это внимания.
— Завели собаку… Завели…
— Что ты там бормочешь? Пойдем уже, — я как раз закончил одевать сына, мы вышли в коридор.
После этого странности посыпались на каждом шагу. Начиная от ситуаций, когда мне подсовывали вилку к супу и после моего вопросительного жеста требовательно говорили: «Ешь», и заканчивая ночной примеркой моих вещей с долгим взглядом в зеркало (зная, что я проснулся от шума). Это происходило иногда раз в неделю, иногда — по несколько раз на день. С зеркалами у Тани была какая-то особая… Любовь. Однажды, зайдя вечером в ванную, я увидел, как жена, надрывно кашляя, пытается достать что-то из горла. Я жутко перепугался и бросился к ней, но она оттолкнула меня достаточно сильным движением. Не переставая давиться кашлем, она стала делать характерные движения руками, будто вытягивая изо рта большие комки спутанных волос. Но в пальцах ничего не было. Или другой случай — в вечер, казавшийся до этого уютным, мы все вместе сидели в зале под убаюкивающие звуки ящика — даже Сеня устроился в моих ногах. Внезапно Таня резко выпрямилась и стала выталкивать звуки — так, будто это они заставили ее тело сорваться с сидящей позы, выпрыгивая наружу.
— Б… Б… М… Мум…
— Тебе плохо? — я подбежал к ней.
— М-малиновое… — она потеряла сознание.
Вы справедливо спросите меня, почему я не обсуждал с супругой эти странные припадки, почему мы не обращались к врачу? Да потому, что все остальное время она была почти обычным человеком. Активность никуда не пропала и я по-прежнему не мог гарантировать, что Таня спит по ночам, она разговаривала быстро, перепрыгивая с темы на тему, но в целом все было нормально. А когда я украдкой спрашивал у нее что-то о «грымзах», по ее словам, скребущих потолок, или о черном «Лексусе», который сбил ее на переходе, она смотрела на меня удивленными глазами и смеялась. Больше ничего. Это помогало мне продолжать надеяться на благоразумие моей, несмотря ни на что, такой любимой и единственной жены. Так я обманывал себя. Я кратко описал вам суть того, что происходило, и не намерен занимать ваше время дольше, чем потребуется. Мы как раз подобрались к финишной прямой.
В тот вечер я пришел с работы немного пораньше — коллеги весь день крутились в офисе, готовя все к корпоративу по случаю дня рождения начальника. Я поздравил его раньше, постучав в лакированную дверь кабинета и вручив бутылку односолодового виски. Затем раскланялся, сославшись на головную боль. На самом деле, не было никакого настроения для праздника. Внутренности пожирало какое-то гнетущее чувство, и я, повинуясь ему, вжал педаль газа, спеша по проспекту домой. Открыв дверь квартиры, я с порога едва не закашлялся от вони. Несло чем-то сильно горелым с непонятной примесью. Коридор заполонила сизая пелена дыма. Тогда я впервые ощутил, что такое душа, ухающая в пятки. Не снимая обувь, я зашагал на кухню — дым столбами шел из работающей духовки. Я выключил ее, ухватился за горячую ручку, потянул. На противне лежала обугленная тушка, мое лицо обдало жаром, защипало глаза. Я отвернулся, а когда снова принялся разглядывать, что умудрилась сжечь моя супруга, увидел тонкие лапы с почерневшими коготками. Тогда я понял, что именно примешивалось к обычному запаху гари. Запах жженой шерсти.
— Таня!!! — что есть мочи заорал я, вскакивая с места.
— Я-а-а кормлю-ю Анто-ошку, — нараспев ответили мне из зала.
Не помня себя от злости, страха и невесть чего еще, на подкашивающихся ногах я примчался в комнату. То, что предстало перед моими глазами, по сей день образовывает в горле тугой ком. Первое, что я увидел — вдребезги разбитую стеклянную вазу, подарок моих родителей на свадьбу. Семейная реликвия. Затем я скользнул пульсирующим взглядом по Тане, которая сидела спиной ко мне. Она протягивала руку сидящему напротив Антошке — вдоль ее запястья бежали ручейки крови. А в пальцах была зажата маленькая детская ложечка, полная кусков стекла.
Что было дальше, помню достаточно смутно. Кажется, я оттащил жену за волосы, ударил в лицо, а затем еще некоторое время бил беспорядочно. Так продолжалось какое-то время — оно сильно смазалось для меня в тот момент — пока я не отвлекся на плач Антошки. Не буду описывать, как я собирал вещи, как проклинал супругу мысленно и вслух и как боялся, до смерти боялся приближаться к ней, заливисто хохочущей в крови на полу комнаты. В общем-то, на этом история заканчивается. Мы с сыном живем в квартире моей мамы, и она помогает мне всем, чем может, несмотря на усталость от ставшего нервным ребенка. Никто толком не понимает, почему я принял решение «разрушить семью», ведь в глазах посторонних моя уже бывшая супруга всегда была кроткой и воспитанной молодой девушкой. Я стараюсь приходить с работы пораньше, регулярно покупать Антошке новые игрушки и книжки, ходить с ним на прогулки, чтобы пережитый хтонический ужас быстрее выветрился из детской психики. Я уверен — она гибкая, и вскоре мой сын оттает, снова начнет улыбаться. А что с Таней? Сейчас у нас происходит бракоразводный процесс, после которого я пообещал себе больше никогда не жениться. Решил оставить Тане квартиру. Одного я не могу понять до сих пор — что за болезнь у ее бабушки?
Текущий рейтинг: 58/100 (На основе 60 мнений)
