Приблизительное время на прочтение: 31 мин

Кости

Материал из Мракопедии
Перейти к: навигация, поиск
Pero.png
Эта история была написана участником Мракопедии Пучок Перцепций. Пожалуйста, не забудьте указать источник при использовании.
Triangle.png
Описываемые здесь события не поддаются никакой логике. Будьте готовы увидеть по-настоящему странные вещи.

Савкин Лёха опаздывал. Почти как всегда поругался с матерью — снова спалила за куревом. Долго орала, даже после того как Лёха вышел за калитку. Не дала желанные пятьдесят гривен на подарок, так что на день рождения к знакомому он шел с пустыми руками и парой весело танцующих сигарет в пустой пачке. Семья Лёхи была бедноватая, мать торговала вещами на рынке, отец, живущий отдельно — был пожарным, и большую часть денег, как и времени, уделял другой семье. Последние пару лет, Лёха был предоставлен сам себе. Часто не ночевал дома, зависая в компьютерных клубах, все больше времени проводил в компаниях старших пацанов. Внимал романтику шпаны и улицы, вел себя борзо, хоть на свои четырнадцать лет был по-детски пухлым. При всём этом Лёха был сильнее многих своих сверстников, от чего его пусть нехотя, но побаивались. В «контре», как и в «линейке», Лёха любил подписываться грозными никами в стиле «BRATVA» либо «BRATKI». Одно даже такое прозвище Лёха унес с собой и за пределы компьютерных клубов, и друг, к которому он шел на день рождения, называл без шуток Лёху — Братвой. Тот же друг за спиной мог его назвать и «Пузом», и «Пухлым» — как это делало большинство других Лёхиных знакомых, за это он даже однажды по-товарищески выхватил, после чего старался при Лёхе следить за своей речью.

Приятеля Лёхи звали Дима Бережной, и сегодня ему исполнилось тринадцать лет. Дима был из более состоятельной семьи, практически богатой. Отец Димы дослужился до полковника в ОБНОНе, мать была ухоженной домохозяйкой. Диму они любили, не скрывая, баловали. Себя родители любили не меньше, и вместо совместного празднования, улетели на неделю в Египет, оставив уже формально взрослого Диму одного. «Я в твоем возрасте…» — любил начинать матерый отец Димы, и всё в таком духе, «Не пропадешь, мы вон по десять километров в деревне ходили в школу, и обратно, а потом еще и печь топить, и жрать готовить». Для Димы нового было мало, как на все их уезды — будет есть мивину и покупать пиццу. Так он сделал и на свой день рождения, докупив еще маленькую пузатую бутылку коньяка сверху. Диму родители берегли, и старались держать подальше от таких пацанов как Лёха, ну а его наоборот, всё больше тянуло к запретному таинству уличной жизни. С Лёхой он познакомился на месте, где все курили после школы. Два пацана с параллельного класса задирали его, ну а чуть более старший и крупный в размерах Лёха заступился за Димона. «Еще раз тронете его, и я вам вторые головы набью», — сказал им тогда Лёха. Диму это впечатлило, и заставило уважать пухловатого Лёху, которого он стал вскоре по-дружески называть Братвой. Лёху он считал своей крышей, а себя кем-то вроде начинающего бандита. Для Лёхи же Дима был не очень умным мажором, которым было легко манипулировать, и заставлять того постоянно делать их прогулки недешевым удовольствием. Походы в «Макдональдс», компьютерные клубы и кинотеатры. Пиво во дворах, пиво у кого-то на хатах, пиво в подъездах — за всё это стабильно башлял Дима.

Каждый день как праздник — порой от такого даже Лёхе становилось тоскливо, и он на какое-то время старался пропасть для Димы. Но тот раз за разом звонил ему, либо и вовсе приходил домой, под калитку, и неумело свистел, чем регулярно приводил в бешенство сидящего на цепи здоровенного пса Августа. Заставляя того оторваться от кости. Кости. Так и сейчас, телефон в кармане Лёхи начал вибрировать. Старенькая кнопочная «Нокиа» разразилась на всю улицу монофоническим пиликаньем мелодии из «Бригады». На секунду Лёха испытал прилив гордости, вслушиваясь в мелодию, прикинул, видит ли его кто-то, насколько он круто идет под неё, после чего глянул на маленький, треснувший экранчик. Звонил Дима.

— Аллё, здарова, ну что ты там скоро?

— Здарова, да иду я, дела были, — с раздражением проговорил в трубку Лёха.

— Ну давай, мы тут уже с Разком пиццу купили, коньяк…

— Сигарет мне возьмите, «Честер» синий, — перебил Димона Лёха.

— Братан, мы уже зашли домой, возьми сам, — проговорил, извиняясь Димон.

— Пошли этого додика! И хай мне пива еще возьмет! — с раздражением рыкнул Лёха.

— Ладно, ладно… давай скорее мы уже хавать хотим, — все так же извиняясь, сказал Дима.

Закончив разговор по-телефону, Лёха стал прикидывать, сколько можно пожить у Димона в квартире, прежде чем возвращаться к себе домой. Впереди была учебная неделя, там надо и шоколадку купить участковому врачу, чтоб справку дала, а потом и выходные. Тогда мамка вновь напьется, и снова будет целый день спать, там можно и домой залезть, взять у неё с кошелька денег, и переодеть шмотки. С этими мыслями довольный он и шел.

Вечер плавно перешел в ночь, и вместе с темнотой на улицу опустилась такая редкая для конца апреля прохлада. Пейзажи маленьких одноэтажных частных домиков и околопоселочных пустырей лёхиного квартала сменились пятиэтажками спальных районов. Вдали мелькали еще более высокие новострои, с которыми неприметно соседствовали длинные трубы каких-то котельных или заводов. Лёха так часто бывал здесь, а всегда видел одно и то же — как они еще пять лет назад жили нормальной жизнью, в одном из таких тихих и уютных домов. Как отец еще не ушел из семьи, а мать не начала бухать. Тогда они были добрыми и постоянно весело и оживленно общались между собой. Вспоминал те дни, где они всей семьей, после того как поставили машину в гараж, шли в только недавно открывшийся супермаркет и покупали там огромную курицу — гриль. Как он нес ее, завернутую в фольгу, а она грела его. Пахла, сначала на всю улицу, потом на весь подъезд. Как они ели ее, ели и ели. Макали в кетчуп, майонез и горчицу. Обгладывали кости. Кости. Кости? На моменте, когда в Лёхиной памяти всплыли кости, ему стало неприятно. Он вспомнил большую тарелку, полную костей. Добрый отец сменился сидящим в кресле замученным мужиком, который, обожравшись, стал каким-то лениво пугающим. Мать сменилась стоящим в углу кухни силуэтом со стаканом в руках. И в центре всего этого были кости. Кости. Обглоданные серые и давно остывшие кости, на большой тарелке.

Через добрых полчаса и пары контрольных звонков от Димы, Лёха наконец дошел до Диминой пятиэтажки. За это время он порядком распалился от своих воспоминаний, был зол и возбужден. Хотел с порога поставить Диму в виноватое положение, наехать на него. Ему даже пришло удачное объяснение своего опоздания — «Пепсы хлопнули». Остановил патруль, увидели подарочное бухло, и чтоб не загребли — отдал все деньги, что были на подарок для Димы сверху. Зайдя в подъезд и поднимаясь по ступенькам, Лёха еще прикидывал — а не выставить ли небольшой счет Диме за такое происшествие. Сказать, что там были деньги не только ему на подарок, а еще, например мамкины сто гривен. Лёха прикидывал, а затем сдался, и решил пожалеть в день рождения Димона. Ступая по лестнице, он слышал, как сверху доносится приглушенное «туц-туц», и периодические веселые вопли. Поднявшись на четвертый этаж к двери Димы, он перевел дыхание и позвонил в дверной звонок.

Дверь Дима открыл моментально, голос его был пьяный и веселый.

— Братва! Здарова! Заходи, мы тут уже с Разком бахнули немного, — прокричал Дима, и протянул размашистую пятерню Лёхе. Затем стал с излишним нависанием обнимать его, от чего Лёхе стало немного неудобно.

Зайдя в квартиру к Диме, он принялся снимать с себя дубленку и обувь, пока рядом сновали без футболок пьяные Димон и Разок. В квартире Димона Лёха бывал множество раз, и сразу узнал успокаивающий запах богатства. От этого запаха Лёхе даже захотелось сегодня дать пьяным пацанам своеобразный выходной, и лишний раз не нависать над ними.

— Короче, купил тебе бутылку хорошей конины, а на Закревского хлопнули пепсы, — начал озвучивать сочиненную историю Лёха. — Так еще и бабки все забрали гандоны!

— Да всё нормально! Забей! Пошли на кухню, — сильно прокричал Димон, хоть музыку после прихода Лёхи сделали тише.

Там в набитой окурками пепельнице дымилась пара сигарет в соседстве с двумя стаканами, в которых на дне был разведенный колой коньяк. Кухонный стол представлял собой не вызывающее аппетит зрелище. В двух раскрытых коробочках пиццы боком лежала пара пустых бутылок колы. Рядом хаотично валялись корочки от пиццы и скомканные салфетки. Пара успела впитать разлитую колу, и напоминала мертвых неведомых жителей моря, выброшенных на берег. Во всем этом хаосе выделялись пустые пачки сигарет, и одинокая, выпитая наполовину, пузатая бутылка коньяка. И куриные кости. Кости. Увидев их, Лёха на мгновенье застыл, и перестал слышать Димона который что-то горланил на фоне. Теперь он видел только кости. Кости. Безжизненные, серые и как-то по-утробному назидательные кости. Кости. В голове витала напряженная пустота, как на уроках математики, когда он в очередной раз не сделав домашнее задание, вставал по требованию учителя перед всем классом, и не знал, что сказать. Вроде он понимал, что должен ответить, и осознавал, что должен знать ответ, но каким он должен быть — он не представлял. Кости оказывали на него похожий эффект, перед ними он разом терял все мысли, и испытывал лишь страх.

— Так, щя уберу, — спотыкаясь, заскочил на кухню Дима.

Он небрежно сгреб кости, салфетки и пустые пачки из под сигарет в коробку от пиццы, и поставил её возле холодильника, на пол.

— Толяна и Кравца загнали, Макс не смог, а Никиту мамка только что по телефону спалила, и он ушел минут пять назад, так что на ночь остаемся только мы втроем, — радостно проговорил Димон.

— А что же вы так понабухались, а? — пристально смотря на Димона, спросил Лёха.

— Та уже выпили бутылку водки с пацанами, пока они тут были, а конину вообще с Разком чисто вдвоем почти раздавили, — сказал он и посмотрел в сторону засыпающего Разка.

Разок был неприметным одноклассником Димона, который никуда не лез, со всеми соглашался и чуть что был тут как тут. Когда Лёха видел его с Димоном, то про себя отмечал, что Димона сегодня полтора, а не один. В полной мере к Разку как к человеку он не относился еще по той причине, что Разка звали тоже Алексеем. Это бесило Лёху больше всего.

С приходом Лёхи в квартиру Димона, вокруг появился запах собачей будки, грязных носков и сигарет. Димон, когда чувствовал этот запах, полагал, что в нем зашифровано нечто сакральное. То, что есть кровь и вера той жизни, в которую ему когда-то предстоит вырасти. Что общение с такими как Лёха подготовит его к этому.

— Короче наливай, — сказал Лёха засыпающему Разку. — А нам надо перетереть, — он посмотрел на Димона и кивнул тому в сторону.

Когда они отошли, он подробно и в красках рассказал Димону, что мать выгнала его из дома после ссоры, и идти ему некуда. Выслушав, Димон сам попросил его пожить вместе с ним. В пьяном угаре, он через слово напоминал, какой Лёха ему «братан» и как он любого за него порвет. Лёха улыбнулся и пошел вместе с Димоном на кухню. Там как-то совсем опьяневший Разок буровил неразборчивые слова, своей периодичностью напоминающие песню, а затем тихонько обмяк, после чего вроде как заснул. Лёха без охоты выпил коньяк, закусил холодной пиццей. К этому времени и Димон стал заметно косеть, зажевывая целые слова. После пары стаканов колы с коньяком и Лёхе стало немного веселее. Он стал бросать бычки из пепельницы в спящего Разка, пока еле воротящий языком Димон призывал его перестать. А затем как-то плавно выключился и Димон, заснув на полу, возле холодильника, прям поверх пустой коробки от пиццы.

Лёха выпил еще один стакан коньяка с колой, после чего решил по-отцовски перетащить спящих пацанов в комнату Димона. На деле же он особо не аккуратничал, пару раз по приколу уронил Разка. Именинника же, в честь дня рождения, решил пожалеть. В комнате Димона он их бросил рядом друг с другом, после чего стал прикидывать, что б такого сделать. Глаза зацепились за маркер в стакане с канцелярскими предметами на столе. Лёха подумал, что надо будет подговорить их завтра вместе идти в больницу и брать больничный. И вот когда они зайдут в кабинеты своих врачей, и поднимут верхнюю одежду, чтоб им послушали легкие, и когда их попросят повернуться спиной, то увидят они следующее, и прыская со смеху стал водить маркером сначала на спине Разка, затем Димона. «Здесь был Братва» и длинная стрелка в сторону ягодиц, «Собственность Братвы», рядом знаки долларов. Порисовав спины спящих пацанов, он удовлетворенно оглядел результат, после чего включил компьютер Димона.

Пока его пьяные приятели спали, он успел допить остатки коньяка, и пару раз перекурить на кухне. Войти в линейку, развести одного лоха на шмот, посмотреть порнуху и вновь зайти в линейку, в уже более распыленном состоянии. Через час от скуки он решил еще выпить. У Димона дома он был не один раз, поэтому прекрасно знал, где что лежит, так он решил переключиться на бар Диминого отца. Они так уже делали не один раз, выпивая понемногу с каждой бутылки. Он пошел в зал, и открыл шкаф, где был весь алкоголь в доме. Там ему предстала маленькая армия разномастных бутылок, за которыми виднелось зеркало с куском отраженной Лёхиной макушки. Лёха стал наливать себе в стакан, и пробовать. Всё было одинаковым и гадким. Треугольные, квадратные, плоские и длинные бутылки. Красные, синие и зеленые этикетки. Лёха помнил, что когда-то Димон доставал бутылку, где внутри была засушенная змея. Там оставалось немного и Лёха резонно посчитал, что в таком количестве бутылок, её пропажу даже не заметят, и он сможет достать себе заветную змею. Он стал вынимать одну бутылку за другой, в поисках той самой. Доставал их, пока полностью не выставил содержимое шкафа на пол. Бутылки не было, зато Лёха заметил кое-что не менее интересное. Ключ.

«У моего бати есть сейф, и там он хранит ствол, он всего пару раз его брал, когда мы ездили на шашлыки, стрелял по бутылкам, ствол точно там, только я не знаю, где ключ» — отчетливо всплыл разговор с Димоном в Лёхиной голове. От такой удачи Лёха принялся наскоро ставить бутылки обратно, а затем увидел ту самую, со змеей внутри. В предвкушении, небрежно вылил остатки бутылки себе в стакан, и залпом осушил его. Внутри разлилось пятно тепла, а скулы стали неприятно звенеть, пока рот наполнялся слюной и чувством подступающей тошноты. Вскоре это чувство стало вытеснять другие, и Лёху чуть не вывернуло, особенно после того как он увидел, что внутри бутылки вместо змеи было длинное подобие кости. Кости.

Он смотрел на неё и не мог понять, как она там оказалась. С последнего раза, осенью, когда они пили эту гадость, там еще была маленькая змея, а теперь он видел кость. От её вида ему захотелось пойти и хорошенько проблеваться, но вместо этого он поставил бутылку с костью в самый конец полки, и побежал курить на кухню. Там он долго собирался с мыслями и приходил в себя, пока найденный ключ, что всё это время был в его руке, не вывел его из витания в облаках. «Пистолет! Пистолет!» — радостно думая, он прошел в спальню родителей Димы. Он помнил, что сейф в шкафу, и особо не спешил. Смотрел на фотографии, висящие на стенах, на красивую маму Димы, и его становящегося бесформенным отца. На фото маленького Димона, где тот в костюме мушкетера довольно улыбался. Присев на четвереньки, он открыл полку длинной тумбочки и достал оттуда маленький шелковый халат, понюхал. Потом стал открывать другие полки, вновь вещи. Когда он открыл последнюю нижнюю полку и запустил в неё пятерню, ему сразу стало на душе тепло — знакомые очертания. Пачки денег. Подняв лежащие сверху вещи, он присмотрелся. Зеленые пачки, оранжевые пачки и фиолетовые. Штук пять, все толстые, словно те книги, которые Лёха и не думал читать в школе. Достав из одной пачки купюру, Лёха аккуратно сунул её себе в трусы, после чего как-то по-матерински наклонил голову и посмотрел на другие. «Еще одну отсюда, и всё», — и достал еще одну купюру из зеленой пачки.

Закончив, он положил вещи обратно, и закрыл полку, после чего перешел на шкаф, где был сейф. Вопреки представлениям Лёхи, сейф оказался небольшой коробочкой, в которой заветный пистолет визуально поместиться и не мог. Лёха даже расстроился немного, и открывал его в самых грустных чувствах. Каков же был предел его радости и изумления, когда из сейфа на него смотрела черная рукоять пистолета. «Тяжелый какой» — подумал Лёха, доставая пистолет. С этой тяжестью в руках, с ее ощущением он сразу почувствовал себя весомее в этом мире. Словно это и был ответ на все его беды. В отражении зеркала, он выглядел словно настоящий бандит. Оценив себя, Лёха приосанился и направил дуло на свое отражение, прицелился, после чего повернулся боком, затем другим. «Братва рвется к власти» — всплыло в его голове. Лёха не знал, был ли это «ТТ» или «Макаров», он был черным и очень тяжелым, в его обойме были настоящие блестящие пули, и вставляясь обратно, обойма издавала тот самый звук из боевиков. Последующие пять минут Лёха ходил по квартире, и направлял пистолет на всё, выискивая себя в различных отражениях. Зашел в комнату к спящим пацанам, направил сначала на Разка, «Бах» — прошептал себе под нос, потом на Димона «Бах». Дошел до окна в кухне, вновь увидел свое отражение, «Бах». Зрение расфокусировалось и вместо своего отражение в окне, он увидел вид ночного двора за ним. Там одинокий фонарь высвечивал большое поле с тропинкой в виде буквы «Y», что рассекало его поперек. Рядом с полем были гаражи и такой же темный дом, с несколькими окнами, в которых горел свет. Лёха стал всерьез думать, а не пойти бы ему на улицу и не сделать один выстрел. Глянул на часы в телефоне — «02:41». «Один раз пальну в воздух, и сразу смотаюсь, все спят, никто даже ничего понять не успеет». От этих мыслей он начал возбужденно собираться, перед этим заглянув в комнату к пацанам — они всё также крепко и пьяно спали.

Тихо обувшись и аккуратно сняв с крючка возле входа ключи, он вышел за дверь, и очень медленно закрыл ее за собой. Сначала один замок, затем другой. Пистолет засунул за пояс, как в кино. Затаив дыхание, спустился по лестнице, и вышел на улицу. В ночной тишине где-то вдали звучал лай собаки, в остальном никаких посторонних звуков. Лёха смотрел на застывший ночной двор, на соседние дома. Смотрел вокруг, пока глаза привыкали к темноте, а уши пытались уловить ту самую тишину, что даст удостовериться Лёхе — рядом никого нет. Он так еще немного постоял у подъезда, после чего направился в сторону поля, которое ранее видел из окна. Быстро достал пистолет, направил его вверх, и нажал на курок. Ничего. Вопреки всем ожиданиям и искривленному лицу Лёхи. Еще одно нажатие. Ничего. Тогда Лёха стал по-всякому передвигать маленький рычажок, что был сбоку. В один момент курок и вовсе стал тугой. Тянул на себя затвор как в кино, натягивал собачку сверху, а пистолет словно издевался над ним. Лёха уже совсем остыл к придуманной им авантюре, и стал думать, что пистолет бракованный. Жал на спусковой курок, поднимал вверх, тянул на себя затвор и снова жал на курок. В момент, когда он уже ничего не ждал, и делал очередное нажатие на автомате, пистолет выстрелил. Ночную тишину разразил грохот такого масштаба, что Лёха аж невольно присел. Уши заложило, но даже сквозь эту пелену было слышно поднявшийся гул сигнализаций машин, стоящих во дворе. В окнах соседних домов один за другим начал зажигаться свет, где-то прозвучал матерный недобрый крик, затем еще один. Казалось, проснулся весь район. В Лёхиной голове уже была погоня, и он что есть силы принялся мотать. Залетел в подъезд, и задыхаясь от страха стал бежать, пролетая один этаж за другим. Первый, второй, третий, четвертый… Он не заметил как пробежал нужный ему четвертый этаж, и вместо этого стал трясущимися руками пытаться вставить ключ в квартиру, что была на один этаж выше Димоновой. «Ну же! Зараза! Сначала большой ключ, зубчики вверх» — думал он, и всё так же трясущимися руками пытался попасть в замок. В свете тусклой лампочки, он не видел, что разрез на этой двери горизонтальный, а не вертикальный, как на двери Димы. «Еще и телефон в хате оставил…» — с горечью подумал он.

— Кто там? — из-за двери послышался совсем детский голос.

— Это Лёха! Открывай скорее! Димон?! Открывай! — переступая с ноги на ногу, нетерпеливо проговорил Лёха.

— А я Костя, я не могу открыть, меня закрыли, — сказал всё тот же детский голос.

— Кто тебя закрыл?! Где Димон или Разок?! Ты вообще кто такой! Как ты там оказался! — злостно шипел у двери Лёха. — Буди пацанов я тебе говорю! Щя не хватало чтоб еще мусора приехали!

Из-за двери до Лёхи донеслось неразборчивое бурчание, тогда он наклонился поближе.

— Дяденька, а вы там один? — спросил детский голос.

Звук был очень низко, где-то на уровне Лёхиных коленей, будто ребенку за дверью было года четыре, если не меньше, Лёха присел и быстро проговорил:

— Один. А теперь открывай давай, — прошипел Лёха, а сам стал думать, что это за малой. Может быть, это какой-то брат Димона или Разка, который где-то тихо спал или был в ванной, пока они бухали, вопрос оставался открытым. — Ты что не слышал как я пальнул? Не хватало чтоб меня мусора приняли! — все более теряя терпение, сквозь зубы цедил Лёха.

— Вы не один там. «Он» то же слышал, как вы пальнули, а теперь идет за вами, — проговорил детский голос, ставший каким-то очень робким.

От сказанного в животе у Лёхи стало как-то холодно, он покрепче прижал пистолет к себе и спросил:

— «Он»?

— Да.

Лёха ждал, что малой за дверью продолжит, но он молчал.

— Что за «Он»?! — скорее от страха, нежели от нетерпения прикрикнул Лёха.

— Тот, кто ходит по ночам. «Он» очень глупый и медленный, если вы будете сидеть очень тихо — он вас не услышит. Это «Он» запер меня здесь, — сказал детский голос за дверью.

«Запер? «Он»? «Ходит по ночам» — от всех этих мыслей Лёхе стало не по себе, он вновь еще крепче сжал рукоять пистолета.

— Слушай малой, а где Димон с Разком? Они проснулись? — спросил Лёха, но ответа не последовало. Тогда он пару раз постучал и с раздражением проговорил в сторону двери. — Оу, малой! Буди пацанов!

Тут внизу тихо щелкнула подъездная дверь, и в подъездном эхе стали разноситься какие-то странные и медленные звуки.

— Это «Он»! — раздался из-за двери испуганный детский шепот.

Лёхе стало еще больше не по себе, он наклонился и глянул в дыру между пролетами, там где-то в самом низу здоровенная бледная лапища взялась за перила, после чего на миг исчезла. Лёха с ужасом замер, вслушиваясь в повторяющиеся очень страшные звуки. «Пшшшшш…. Пшлк…. Пшшшшш…Пшлк….Пшшшш…Пшлк». Звуки были такие, словно кто-то доставал из тела органы, немного протягивал труп по земле и с силой швырял внутренности об пол. Вырывал целые куски плоти, и кидал их, снова и снова.

— Я заперт, помогите мне, откройте дверь, — жалобно пропищал детский голос.

Продолжая, словно ошпаренный, думать, Лёха перебирал в голове все возможные и невозможные варианты объяснения происходящего. «Такого не может быть, может мне что-то подмешали пацаны? Как такое может быть, таких рук не бывает, людей такого размера не может существовать, так не бывает, должно же быть объяснение происходящему» — снова и снова повторял сам себе Лёха. Детский голос за дверью тем временем продолжал:

— Быстрее, нельзя чтоб «Он» поймал вас, откройте мне дверь, откройте мне дверь, откройте мне дверь, — нетерпеливо и быстро проговаривал малой.

Лёха не мог понять, что не так, он слышал фоном детский голос за дверью, но что было не так, разобрать не мог, а когда до него дошло, он стал пятиться и целиться из пистолета в сторону двери. Тот голос, который изначально звучал за дверью на уровне Лёхиных коленей, теперь исходил из самого верхнего угла двери. От осознания этого повеяло чем-то холодным и недобрым. Лёха пытаясь не выдавать своего страха, тихо приблизился к двери, и стал вслушиваться. За ней была тишина. Тишина настала и в подъезде.

— «Он» услышал вас! — проговорил испуганный детский шепот за дверью. — Быстрее откройте дверь!

Трясущейся рукой Лёха потянул дверную ручку на себя — дверь не поддавалась.

— Там щеколда с вашей стороны, снимите её, — проговорил над головой Лёхи всё тот же детский голос за дверью.

Лёха стал всматриваться, а когда обнаружил то, что было в щеколде, чуть не закричал. Там была маленькая кость, очень белая, которую он изначально даже не заметил из-за её избыточной наглядности.

Желание открывать или дальше продолжать беседу с тем, кто был за дверью, у Лёхи мигом исчезло. За последние пару минут он испытал такое количество страха и адреналина, что начал трезветь. Всё то отупение от алкоголя начало уходить, и до Лехи наконец начало доходить «Дверь не та!». Он вдруг отчетливо вспомнил, что у Димона была квартира двадцать семь, а здесь тридцать. Не та квартира, не тот этаж. Всё вдруг встало на свои места.

— Стойте! «Он» уже здесь, — проговорил детский шепот за дверь.

Замерев, Лёха стал медленно наклоняться через перила. Он хотел просто выглянуть, просто глянуть, но вместо этого чуть не принялся орать на весь подъезд от увиденного. Огромная голова, размер которой был больше, чем способен развести руки в стороны Лёха, смотрела на него снизу. Изуродованное раздутое лицо, с тяжело нависшими бровями и косящими в разные стороны глазами пыталось выдавить из себя доброжелательную улыбку. От этих потуг, глаза огромной головы стали закатываться, а и без того жуткая рожа приобрела в своих чертах новый, еще более пугающий характер. На лбу вздулись огромные, толщиной с Лёхино тело вены, которые как-то неправильно пульсировали. Будто в них проплывали тела, которые изо всех сил пытались высвободиться, будто им было очень больно. Эти судороги и агония плывущих внутри вен тел словно доставляли ему удовольствие, и то, что изначально Лёха принял за попытку улыбки, была лишь реакция огромного существа на процессы, происходящие в его же теле. Тогда жуткая рожа стала приоткрывать свой гигантский рот, обнажая застрявшие в нем куски травы, сгнивших тел животных и людей. Лёха мог поклясться, что во рту в этой рожи вместо зубов были могильные плиты, что хаотично торчали во все стороны. Весь подъезд заполнил запах небывалой гнили и разложения, Лёху моментально вырвало. Ему было достаточно несколько секунд взгляда на рожу, чтоб, забыв о пистолете, о своих страхах, вытащить из щеколды кость и залететь внутрь квартиры.

За дверью еще доносилось движение огромного жуткого существа. То же плюханье органов об пол, и протаскивание тела. Лёха уже ничего не понимал, пистолет в его руке больше не приносил чувства безопасности. В квартире он не сразу понял, что рядом нет никакого малого, лишь тишина, темнота, и пустой коридор впереди. Планировка здесь была такая же, как у Димона: коридор по прямой, от него комната справа, комната слева, далее стена и три двери — ванная средняя дверь, туалет правая, кладовка левая. Справа была кухня, слева комната.

Лёха долго не решался сделать шаг и пройти внутрь квартиры, страх по-прежнему заставлял его сердце бешено колотиться, а ватные ноги и не думали слушаться. Он вновь вспомнил за пистолет в своей руке, после чего наконец вышел из ступора. Что сразу бросилось в глаза Лёхи, так это то, что в этой квартире были какие-то уж слишком большие комнаты. В первые две по коридору он успел бегло заглянуть. Одна была копия родительской комнаты Димона, другая залом. Они были пустые, большие и очень темные. На стенах не было обоев или подобия узоров, лишь серые стены. Когда Лёхины глаза привыкли к темноте, он наконец прошел еще дальше вперед, держа пистолет перед собой. В кухне было так же пусто и темно, в комнате слева, которая была копией комнаты Димона, было непроглядно темно. Лёха подошел к порогу и замер, казалось в комнате кто-то присутствует. Ему становилось всё более страшно, и он неуверенно целился из пистолета куда-то перед собой.

— Утром «Он» исчезает вместе с моими снами, а ночью тащит в дом всё что наловит: мышей, котов, собак и людей, — проговорил тонкий детский голос из темноты, где-то в области потолка.

Оцепеневший от ужаса Лёха не дышал, а продолжал вглядываться в полную тьму комнаты.

— Вы не ходите за дверь. Теперь «Он» знает, как вы выглядите. Будьте лучше здесь. Поиграем с вами? Со мной раньше никто не играл. Говорили — уходи Костя! Мы не будем играть с Костей! Не пойдем мы к Косте! Не ходили ко мне! Не оставались дома у Кости! — проговорил детский голос в темноте у самого потолка.

«Кости?» — жутковато мелькнуло в голове у Лёхи.

С улицы стал доноситься звук мотора, за окнами проезжала машина, и полоска света начала медленно ползти по огромной комнате, освещая её. Она двигалась слева направо, и по мере её движения, Лёха ощущал тепло стекающей по ногам мочи. Сначала он увидел огромное плечо, затем непомерную спину, далее понурую огромную голову. Безмерные руки обхватывали ноги, своей толщиной напоминающие толстые деревья. В комнате, спиной к Лёхе сидел огромный ребенок. Перед собой он держал гигантский мешок, из которого пытался что-то медленно и неуклюже достать. Лёха даже не пытался пятиться. «Только бы получилось» — подумал он и направил пистолет в сторону огромного существа. Щелк — осечка. Трясущимися руками он передернул затвор, и вновь направил пистолет в темноту. Щелк — снова осечка. Лицо обжигали слезы. Снова потянул затвор, щелк — осечка.

— А не, я в войнуху не играю, — спокойно проговорил детский голос из темноты. — Давайте лучше в мою любимую игру, и если вы победите — можете спокойно уходить. Вам нужно просто угадать, кого я загадал, и если у вас получится, вы выиграли! — радостно проговорил детский голос.

Лёха всё еще продолжал монотонно дергать затвор и жать на курок, он уже ничего не ждал, у него больше не было сил даже рыдать.

— Ну, так что, играем? Итак: кого я загадал — кошку, собаку, девочку или мальчика?

В голове у Лёхи была пустота, он не понимал что происходит, не понимал, что отвечать или не отвечать огромному жуткому ребенку в темной комнате. Как назло ребенок начал считать:

— Пять секунд. Рааааззз… Двааааааааа…… Триииииииии…. Три на веревочке…. Три на ниточке….

— СОБАКА!!! — выкрикнул Лёха и испугавшись собственного голоса нажал на курок. Комнату разразила вспышка, и сильный грохот, от которого первые несколько секунд и без того детский голос жуткого ребенка стал мультяшным и быстрым. Лёху сильно оглушило, и он не мог понять, попал он вообще, или нет, и что без перерыва говорит ему жуткий ребенок.

— Неправильно! Неправильно! Неправильно! Неправильно! — раз за разом, очень быстро повторял писклявый голос. — А правильный ответ: КОСТИ!

На слове «Кости» он развернулся и стал сыпать в центр зала содержимое мешка, в котором недавно неуклюже и медленно копошился. Лёха продолжал стоять как вкопанный, пока что-то не отскочило к его ногам, белая длинная кость. Увидев её, Лёха взвыл и улетел в кухню. Там он забился в угол и стал пытаться молиться. В свои четырнадцать лет он не знал ни единой молитвы, поэтому без перерыва проговаривал сочетание «Отче наш». «ОтченашОтченашОтченашОтченашОтченашОтченаш» — мысленно повторял Леха. Это никак его не успокаивало, звук высыпающихся из мешка костей всё еще продолжал прорываться в его сознание. Тогда, не придумав ничего лучше, он стал вместо молитвы читать себе под нос песню Михаила Круга — «Кольщик». Всю свою короткую жизнь Лёха почему-то считал ее чем-то приобщенным к церкви и Богу. Её, к счастью, он знал наизусть, и вскоре фразы наподобие «Рядом чудотворный крест с иконами» пересилили звук падающих костей. Так Лёха продолжал сидеть, забившись в углу, читая себе под нос вместо молитвы «Кольщика», продолжал до момента, пока не начало светать, до поры, пока не стал бредить.

Вскоре в его куплеты «Кольщика» стали попадать кости, а может от них оставались одни кости. Кости. Себе под нос он буровил «Кости вместо дома у ручья, пусть сияют цветом беленьким», «Нарисуй мне белеющую кость» и «Ты видишь сны, где я совсем уже кость». Под эти костяные вторжение Леха провалился в бредовый, короткий сон.

Когда он открыл глаза, на улице уже было светло. За окном чирикали птички и кипела жизнь. На миг ему даже показалось, что всё это ему приснилось, и нет никакого пистолета и костей, кошмара вчерашнего дня и жуткого ребенка. Но всё это было, кроме жуткого ребенка. Его не было ни в одной из комнат. Лёха пролазил по квартире больше часа. Бил дверь со всей силы, прыгал в неё с двух ног, один раз выстрелил в замок — ничего. Она никак не реагировала на его усилия. Тогда он стал пытаться выбить окна. Наносил удары сначала рукоятью пистолета, затем руками и ногами. Снова ничего. Пуля тоже не пробила их. Отчаявшись, Лёха бродил из комнаты в комнату, в надежде на чудо. Он видел, как за окнами происходит самая обычная жизнь, но эта самая жизнь забыла о Лёхе. И он был бессилен против неё, а что страшнее всего — ей было плевать на Лёху.

Он лежал на полу в обнимку с пистолетом, и думал о случившемся за ночь, как о чем-то далеком. Сейчас всё было спокойно, и последние несколько часов ничего не происходило. К Лёхе стали возвращаться самые обычные желания, он резко вспомнил, что хочет есть и умирает от жажды. В квартире не было ни единого крана, раковины, ванной и даже унитаза. Лишь ржавые и сухие отверстия у самого пола. Облазив пустую квартиру в сотый раз, он вновь обмяк на кухне в углу. Теперь по мере того как темнело на улице, он стал замечать, как квартира увеличивается на глазах. Он вновь погрузился в непрерывное состояние страха. Вскоре глаза привыкли к темноте, а уши моментально фиксировали любой, даже самый тихий посторонний шум. Из угла в кухне ему стали видны очертания темной оконной рамы в противоположном конце квартиры. В той комнате, где сидел огромный жуткий ребенок. Тогда же его уши начали улавливать первые неестественные звуки, вновь копошение. Жуткий ребенок словно не замечал присутствие Лёхи. Он продолжал тихонько доставать кости из своего мешка и разлаживать их на полу, Лёха старался туда не смотреть. Затем жуткий ребенок принялся напевать себе под нос тихую мелодию, услышав которую, Лёха начал терять рассудок. Было в ней что-то такое, от чего Лёха то засовывал себе дуло пистолета в рот, то принимался, ополоумев, трогать свою промежность. Будто эта мелодия была дыханием жизни и смерти в одном лице. Вся людская похоть и её страх. Её мечты и разочарование, тайные и мерзкие желания, кровь, мясо и кости. Кости.

А затем было утро, и вновь пустая квартира. Тело Лёхи быстро утратило подростковую пухлость, вся вода в нем с каждой секундой словно куда-то испарялась. Прошел лишь день, а Лёха уже с трудом передвигался. И тогда дни стали незаметно сменять друг друга. Светлую часть дня, он сидел на подоконнике и смотрел во двор. Он даже пару раз видел Димона и Разка, весело идущих из магазина. С наступлением темноты Лёха пропадал в песне смерти и похоти. В ней он забывал о жутком и гигантском ребенке в зале, в ней он путал день с ночью. Спустя неделю он впервые увидел, что было за окном, когда наступала ночь. Увидел мир глазами того жуткого ребенка, что жил здесь. Дома напротив, что днем были обычными пятиэтажками, в ночи выглядели белыми костями с повторяющимися точками полостей. На небе сияла белая костяная луна, пока по двору шастало гигантское существо. Один раз Лёха видел, как в его бездонные руки попался бомж, после этого он старался больше не смотреть в ту сторону, где проплывал непомерный медленный силуэт. Вместо этого Лёха предпочитал любоваться костями деревьев. Пока полоумная песня смерти и похоти щекотала его рассудок. Совсем скоро он начал напевать её сам себе под нос. В дневное время он с отвращением смотрел на идущих по двору людей. Ему было мерзко от того, что такие прекрасные кости облеплены мясом. Мясом, конечная цель которого — сгнить и разложиться. Мясом, в котором кровь — такая же фальшивка, и может лишь свернуться. А кости не такие, нет. Они будут сиять.

Спустя пару недель пребывания в квартире, Лёха уже не двигался. Его тело было сплошные кожа да кости. Кости. Редкие моменты сознания, не затуманенного мычанием полоумной песни и костяным безумием, Лёха пытался дотянуться до лежащего рядом черного пистолета. Там еще вроде была пара пуль. Пытался встать либо поднять голову. Кожа на его ногах давно сгнила, и являла белые сияющие кости. Кости. Если бы Лёха мог поднять шею и посмотреть на них, он возможно обрадовался бы, полюбовался бы ими. Его одежда уже не имела смысла, она просто лежала на полу, а в ней были кости. Кости. Каким-то неведомым образом Лёха продолжал где-то глубоко внутри себя мычать песню смерти и похоти, а она еще более неведомым образом поддерживала жизнь в нем.

Лежа на полу под стеной, он иногда осознавал себя. Иногда ему снился мир, и там был Лёха, и его кости. Кости. Он иногда вспоминал жизнь, свои причудливые желания и страхи, ему было странно от того, что он боялся высыпающиеся из мешка кости. Кости. Он также иногда вспоминал какого-то Лёху, какой-то пистолет, какие-то кости. Кости. Он пытался вспомнить, что это был за Лёха, но почему-то вспоминал кости. Кости. Пытался вспомнить Лёху, ведь он был. Был. Он, правда, почти что-то понял, пока не осознал — что нет никакого Лёхи, а есть лишь кости. Кости. Кости. Кости.

См. также[править]


Текущий рейтинг: 67/100 (На основе 72 мнений)

 Включите JavaScript, чтобы проголосовать