Жёлтые шары (Дж. Уиндем)

Пролог

Кордах, принц Гангистанский, находился не в настроении.

Его советники успели уже привыкнуть к его мрачному виду. Выражение неудовольствия в последнее время буквально не сходило с его смуглого лица. Советники заранее знали, что скажет принц, настолько часто им приходилось это слышать в последнее время.

— Для всех великих наций,— изрек он,— право — это сила. Сегодня много болтают о правах малых наций. И что результате? Да ничего. Разве что ветер поднимает пыль, и эта пыль запорашивает глаза тем, кто раньше хоть что-то видел.

Он окинул взглядом своих советников, расположившихся перед ним полукругом на подушках. Все они, казалось, были поглощены изучением мозаичного пола. Красота узора привлекла их взоры более, чем лицо властителя. Их ладони поглаживали густые бороды, дабы со стороны показалось, будто обладатель бороды погружен в глубочайшие раздумья.

Совет состоял из одних стариков. Не потому, что старики всегда мудры, но потому что им менее свойственна амбизиозность. Будь вы принц Гангистанский или крупная шишка в Чикаго, избыток амбиций в вашем окружении — всегда помеха. Амбиции же большинства советников заходили немногим выше, чем обилие еды и питья, да изредка — новый брак. Принц снова обратился к безмолвствующим бородатым истуканам:

— Что мы можем сделать? Все эти англичане и прочие чужеземцы нас попросту дурачат. Они и не собираются рассматривать наши требования. С нами обращаются как с детьми — это с нами-то, народом Гангистана, дворцы и храмы которого обветшали уже тогда, когда англичане еще укрывались в пещерах. Мы, древний народ, предки, которого восходят к самому Началу Творения. Мы угрожаем им войной, а они смеются, как мы смеемся над разъяренной мышью, загнанной в угол. И вот мы вынуждены сидеть здесь, бессильные что-либо предпринять, в то время как они распространяют среди наших людей ядовитые плоды своего вздорного образа жизни, словно смеясь над священной мудростью наших отцов.

Принц снова сделал паузу, огляделся и, так и не услышав отклика, пожал плечами. Казалось, он даже несколько пал духом. Руки его взметнулись в жесте отчаяния.

— И мы абсолютно ничего не можем с этим поделать. У нас нет ни больших пушек, ни аэропланов. Мы вынуждены просто сидеть и наблюдать, как наше древнее племя отпадает от своих богов и перестает внимательно прислушиваться к голосу мудрости, заглушаемому гулкой пустотой материализма!

Он удрученно замолчал. Гнев его угас, сменившись глубокой печалью, и принц погрузился в раздумья, советники же по-прежнему безмолвствовали, храня почтительный, хотя и несколько скучающий вид, Наконец, один из старцев поднял голову и посмотрел на принца. Он выждал немного, как подобает, прежде чем спросить:

— Дозволено ли мне будет говорить?

— Дозволено, Харамин,— ответил принц.

Старец несколько мгновений поглаживал бороду, пребывая в безмятежной отрешенности.

— Сдается мне, —нарочито медленно начал он,— что мы уже куда сильнее заражены тлетворным влиянием Запада, чем готовы признать. Даже наша манера мыслить ныне любопытным образом уподобляется их ментальной традиции. И вот мы начинаем извращать нашу чистую мудрость, чтобы соответствовать их нелепым обычаям.

По Совету прокатился протестующий шум, но никто не осмелился выразить негодование в полный голос, ибо у старика были особые привилегии.

— Объясни, же что ты имеешь в виду,— потребовал принц.

— Это хорошо заметно на одном примере, мой принц. Посмотри, как эти люди Запада ведут войну. Сперва они ее объявляют, дабы предупредить врага,— разве это не абсурдно? Затем они выступают против врага с оружием, подобным его собственному, что уже попросту нелепо. У них вообще в сущности имеются правила ведения войны — выдумка, достойная разве что детей или слабоумных. Мы с нашей мудростью понимаем: войну надо выиграть или проиграть, а не продолжать по-детски до тех пор, пока обе стороны не сдадутся от изнеможения и слабости. И все же...— он сделал паузу и огляделся.— И все же — вот мы сидим и причитаем, что не можем схватиться с нашими угнетателями на их собственной земле. По-моему, вообще глупо думать о войне в западных традициях.

Принц Кордах нахмурился. Ему не нравился тон советника, но он догадывался, что вызван подобный тон некоей тайной мыслью. Принц холодно спросил:

— Харамин, разве здесь, передо мной, подобает таиться, подобно лисе, в словесных дебрях?

— Принц, у меня есть племянник — человек, весьма искушенный в западной науке и тем не менее сохранивший мудрость наших предков. У него имеется план, который непременно должен заинтересовать Твое Высочество.

Принц подался вперед. Наконец-то они, кажется, до чего-то добрались.

— И где же твой племянник, Харамин?

— Я привел его, и он ждет, когда Твоё Высочество призовет его.

Принц ударил в стоявший рядом с ним гонг и сказал явившемуся слуге:

— Там ждет племянник Харамина. Пусть он предстанет перед нами.

1

Отец добродушно улыбнулся Ральфу Уэйту.

— Как хорошо, что ты опять дома, мой мальчик,— сказал он.— Интересно, долго ты сможешь у нас пробыть?

Ральф, здоровый светловолосый молодой человек, обернулся к нему.

— Боюсь, я только на выходные, папа.

Миссис Уэйт подняла голову и слегка поморщилась, огорченная и разочарованная.

— И только, дорогой? А как по-твоему, если написать им вежливое письмо, не позволят ли они тебе погостить у нас хоть немного еще?

Ральф едва сдержал набегающую улыбку.

— Не думаю, что имеет смысл писать вежливые письма в «Амальгамэйтед Кемикэлз», мамочка,—серьезно ответил он.

— Полагаю, тебе лучше знать, дорогой, но все же ...— и миссис Уэйт умолкла в некотором волнении.

— А у меня тут появилось кое-что новенькое. Покажу после обеда, Ральф. И это — воистину самая замечательная вещь за все годы, что я занимаюсь садоводством...— при этом мистер Уэйт смотрел в тарелку и поэтому не заметил, каким взглядом наградила его жена.

— Но, дорогой,— начала было она,— ведь Ральф захочет... Ральф остановил ее взглядом. Конечно, он хотел пойти навестить Дороти. Более того, истинным его желанием было сию же минуту, но он знал, с каким энтузиазмом отец относится к своему хобби. Старик будет немало разочарован, если не сумеет поразить сына своим последним триумфом в области садоводства. В конце концов, подумал Ральф, не так уж и много у старика радостей с тех пор, как он на старости лет окопался в этом маленьком корнуэльском городишке

— И что же это?

— Увидишь, мой мальчик. Все в свое время. Все в свое время.

Миссис Уэйт хихикнула.

Городок Сент-Брайан располагался неподалеку от южного побережья Корнуолла. Быстрая река Бод бежала через него туда, где ее поджидал Ла-Манш почти что в самом начале Атлантического океана. К северу от городка виднелись загадочные ослепительно-белые конусы — порода, выброшенная из глиняных ям, и с самой высокой их точки можно было проследить, как Бод течет на юг, до самого моря.

Дома здесь были сложены в основном из серого камня, их крыши придавлены такими же камнями — иначе их унесло бы штормами, приходящими зимой с Атлантики. В защищенных местах, где можно было воспользоваться преимуществами мягкого климата, обильно произрастали цветы, фрукты и овощи, лучшим доказательством чему являлся сад мистера Уэйта.

После того как обед закончился, старик с важным видом пересек аккуратный газон и приблизился к некрашеной изгороди, заслоняющей дальний угол его владений. Когда они достигли калитки, он задержался и как заправский экскурсовод жестом пригласил сына пройти вперед.

— Сюда, мой мальчик,— сказал он с гордостью.— Ты только взгляни на это!

Подходя к изгороди, Ральф основательно приготовился, но при взгляде на обещанный сюрприз все восторженные слова улетучились. Мгновение он безмолвно пялился на садик. Затем спросил:

— Да что это такое, черт возьми?!

— А я-то думал, что это тебя потрясет. Дивное растение, а?

— Но... Но что это за штука? — не унимался Ральф, разглядывая неведомое растение.

— Ну...— неуверенно произнес мистер Уэйт.— Не думаю, что ему уже дали название. Это — что-то вроде эксперимента, который меня попросили произвести. Новая разновидность кабачка или, насколько я понимаю, что-то вроде того. Подожди минутку, я принесу письмо...

И он снова заторопился через газон, а сын его между тем повернулся и принялся с интересом рассматривать «новую разновидность кабачка». Эксперимент или нет, но Ральф решил, что это одно из самых омерзительных на вид растений, которые ему когда-либо доводилось видеть. Грубосферическое, оно более всего напоминало тыкву приблизительно двух футов в диаметре. Но Ральфа поразили не столько размеры, сколько цвет. Эта штуковина лежала перед ним, влажно поблескивая в свете вечернего солнца,— пятнистый, ядовито-желтый шар. Земля вокруг была голой. Шар валялся на боку, соединенный с почвой только жалким черенком, похожим на перекрученный жгут, непропорционально маленький, будто свиной хвостик.

— Штуковина таких размеров должна порядочно весить,— пробурчал Ральф себе под нос.

С некоторой брезгливостью он подсунул руку под шар, а затем уставился на него в полнейшем недоумении. Шар весил около фунта. Ральф все еще таращился на диковину, когда вернулся мистер Уэйт с трепещущим в руках листком.

— А, ты здесь. Вот это плюс инструкция по выращиванию — и это все, что я знаю.

Ральф взял у него письмо, отпечатанное на машинке. Сверху стояло:

«Слоуитт и К0».

Пониже было добавлено мелким шрифтом: «Агенты Экпериментал-Гроуэрз Компани».

— Дорогой сэр,— прочел он,— в ходе нашей экспериментальной работы мы преуспели в выведении нового сорта овощей. Мы весьма и весьма надеемся, что это крайне плодоносное растение успешно приспособится к величайшему разнообразию климатических условий. Настолько, насколько мы оказались в силах воссоздать различные условия в наших лабораториях, результаты не оставляют желать лучшего, и мы чувствуем, что настало время приступить к испытанию растения в условиях реального климата, с которыми ему предстоит столкнуться. Наши агенты в соответствии с данными им инструкциями повсюду ищут людей, так или иначе заинтересованных в данном начинании. Они-то и предложили нам вашу кандидатуру, как неоднократного победителя многочисленных выставок сельхозпродукции, испытывающего к тому же живой интерес к научной стороне садоводства. Итак, мы с большим удовольствием просим вас согласиться нам помочь в испытании этого нового овоща.

Ральф прочел достаточно много, чтобы успеть утомиться и потерять нить.

— Все это просто прекрасно,— заметил он.— Но, черт возьми, чем же все-таки хороша эта штука? Она ведь небось полая. Ты ее уже пробовал на вес?

— Все в порядке. В инструкции по выращиванию, которую они прислали вместе с семенами, говорится, что чрезвычайная легкость плодов поначалу способна поразить огородника. Я так понял, что когда эта штука вырастет, она начнет уплотняться или твердеть. Хотя, признаю, выглядит она очень странно, и такими же чудными были семена.

Он пошарил у себя в кармане, отыскал какой-то предмет и положил себе на ладонь.

— Я сохранил это из любопытства. Видишь, они заключили его... Или, скорее, их — в нечто вроде капсулы. Инструкция предупреждает, что капсулу нельзя открывать ни при каких обстоятельствах.

— Тогда как же...

— А просто закапываешь все целиком и обильно поливаешь. Полагаю, капсула растворяется, и овощ начинает расти. Он определенно показывает отличную скорость роста. Ни за что не угадаешь, когда я эту штуковину посадил.

Он тронул шар носком туфли.

Ральф даже не стал пробовать угадать.

— Ну и когда же? — спросил он...

— Всего три дня тому назад,— с гордостью ответил отец.— Всего за каких-то три дня она достигла таких вот размеров! Конечно, я не берусь судить, сколько еще пройдет, прежде чем от нее будет польза, но все так хорошо началось...

Лекция, которую планировал мистер Уэйт, была прервана. Миссис Уэйт позвала мужа домой.

— Не говори об этом никому, мой мальчик. Я пообещал хранить тайну, пока овощ не созреет,— сказал старик, спеша через лужайку обратно к дому.

Ральф с удовольствием, отправился в гости. Позже он так и не смог вспомнить, результатом любопытства или рассеянности было то, что оставшаяся семенная капсула оказалась у него в кармане. Он знал только одно — ему повезло, что он ее не выбросил.

Дороти Форбс ожидала, что Ральф появится гораздо раньше. Ожидая его, она даже предавалась изобретению различных упреков, которые вполне может высказать дама, которой так пренебрегли. Это было приятным умственным упражнением. И даже чуть более того.

Но вместо того чтобы дать выход своему неудовольствию опозданием, она разгладила платье, движением головы отбросила за спину светлые волосы и предложила Ральфу пройти в сад на качели.

Качели имели такой успех, что прошло не менее получаса, прежде чем нечто в дальнем углу сада привлекло внимание Ральфа, заставив его выпрямиться и уставиться туда. Над верхушкой огуречного парника виднелся край знакомой желтой сферы.

— О Господи! — воскликнул он.

— Что? — спросила Дороти. Проследив его взгляд, она добавила.— О, это один из папиных секретов. Предполагается, что ты этого не должен видеть.

Нескольких секунд хватило, чтобы разрешить все сомнения. Овощ позади парника был абсолютно идентичен тому, который выращивал мистер Уэйт. Ну разве что, может, на несколько дюймов поменьше.

— Странное дело,— пробормотал Ральф. Дороти кивнула, хотя и не совсем правильно поняла его замечание.

— По-моему, это ужасно. Я уже и сама говорила папе: это наверняка очень вредная штука, но он надо мной только посмеялся. Я ее буквально ненавижу. Этот мерзкий, прямо ядовитый желтый оттенок...

— И он хранит это в тайне?

— Да. И ужасно ревнив на этот счет. Говорит, что эта бяка однажды сделает его знаменитым.

Ральф кивнул. Еще больше странностей. Он с минуту поразмыслил. Два человека, каждый из которых думает, будто он единственный в своем роде, выращивают один и тот же заведомо никчемный овощ.

— А не пройтись ли нам немного? — спросил он.

Дороти, несколько удивленная внезапной перемене предмета разговора, согласилась.

То была сумбурная, почти бесцельная прогулка. Однако она провела их по задворкам нескольких садов. И в целом они насчитали свыше двадцати странных желтых овощей.

2

Когда Ральф возвращался в Лондон, было очевидно, что очень скоро странные растения перестанут быть тайной. Они раздувались до громадных размеров со скоростью, которая делала никакую секретность просто невозможной. Уже два раздражительных джентльмена, считавших себя уникальными экспериментаторами, внезапно открыли, что они — соперники и принялись обмениваться чрезвычайно обидными замечаниями,

Пройдет совсем немного времени, и все двадцать, и еще множество других, пока не обнаруженных садоводов, прослышат об этом и выразят свое негодование. Таким образом, очередное письмо Дороти не удивило его.

«Когда наши с тобой отцы обнаружили, что являются соперниками,— писала девушка,— это уже само по себе было достаточно скверно. Но теперь, наверное, человек двадцать, а то и больше, рвут на себе волосы и грозят друг другу разными юридическими карами. И не только в Сент-Брайане. До нас доходят сообщения, что сотни садоводов, как в Корнуолле, так и в Западном Девоне, растят эту гадость. Наши уже тоже очень большие. Теперь они превышают четыре фута в диаметре и выглядят еще более зловеще, чем прежде. Я даже начинаю их немного бояться. Знаю, что это глупо, но ничего не могу с собой поделать. Я как-то сказала папе, что дело тут нечисто и я уверена что, у нас в Англии такого отродясь не растили, а он только рассмеялся и ответил, что то же самое когда-то говорили и о картошке. Все равно, думаю, эти шары — скверная затея. Я слышала, что где-то около Ньюквея мальчишки сорвали один такой и сбросили на скалы, а он как взорвется! Я бы то же самое и с нашими сделала, да только мне и думать противно до них дотронуться...Бр-р-р-р...»

Начало письма вызвало у Ральфа легкую улыбку — он хорошо знал, каков темперамент у садоводов-любителей, и догадывался, что зрелище военных действий, будоражащих нынче общину, могло бы немало позабавить стороннего наблюдателя. Но он сделался серьезней, когда вспомнил недобрый вид этих растений, достигших в его приезд еще едва ли двух футов в диаметре. А теперь они увеличились аж до четырех...

Какой бы беспричинной ни была неприязнь к ним у Дороти, Ральф обнаружил, что способен понять девушку и посочувствовать ей. Правда, ощущение это слегка его беспокоило: он предпочитал, чтобы у нелюбви к чему-либо имелись разумные основания.

И все же дело это постепенно отошло для Ральфа на задний план, как вдруг несколько дней спустя ему встретилась заметка в самом низу газетной полосы:

«Из Ньюквея, знаменитого корнуэльского курорта, сообщают о нескольких случаях появившегося там заболевания, сбившего с толку местных врачей. Предполагается, что оно может быть вызвано неразумно продолжительным пребыванием на солнце любителей позагорать».

С минуту Ральф беспокойно соображал, когда же он недавно думал о Ньюквее, затем вспомнил, что как раз где-то там сбросили недавно со скалы желтый шар.

Следующее письмо Дороти информировало его, что состояние возбуждения распространилось по всей Западной Англии. Создавалось впечатление, что местные жители буквально раскололись из-за желтых шаров на две философские школы.

Садоводы и их друзья бурно защищали свое право выращивать на собственной земле все, что им вздумается, в то время как оппозиция без явных причин для подобного рода заявлений утверждала, что это растение, безусловно, вредное. Как полагала Дороти, они разделяли ее все растущую неприязнь к шарам. Несколько дней назад в Бодмине даже имело место нечто вроде бунта, по ходу которого три шара были расколоты.

Дочитав письмо, Ральф вернулся к газете и обнаружил там информацию, которая заставила его озабоченно наморщить лоб.

Оказывается, положение в Ньюквее становилось все более серьезным. Одна из жертв неизвестной болезни скончалась, прочие же пациенты находись в тяжелом состоянии.

Далее следовала информация, что та же таинственная болезнь обнаружена в Бодмине, причем выражалась уверенность, что в последнем случае ее уже никак не припишешь любви позагорать.

Ральф задумчиво вынул из кармана отцовскую семенную капсулу и воззрился на нее.

«Возможно, я и дурак. Не исключено, что это просто совпадение. Но это стоит проверить»,— сказал он сам себе.

Прежде чем заглянуть к себе в кабинет, он позвонил в лабораторию приятеля, который работал в биохимическом отделе «Амальгамэйтед Кемикэлз Лимитед».

Прошло два дня, прежде чем он услышал о результатах исследования капсулы. Биохимик Арнольд Джордан вошел в его кабинет как раз, когда он заканчивал работу.

— Ну как, ты ее раскусил? — спросил Ральф. Арнольд кивнул.

— Да, раскусил. И не уверен, то ли я должен угостить тебя обедом за то, что ты мне ее подсунул, то ли с тебя причитается за то, что доставил мне так дьявольски много работы. В целом же я склоняюсь к последнему.

— Отлично. Ты выглядишь так, как будто немного доброй пищи тебе совсем бы не повредило. Идем.

Только в самом конце обеда, уже за кофе и сигаретами, Арнольд согласился изложить свое заключение, причем начал с претензий:

— Думаю, старина, ты бы мог меня и получше предупредить насчет этого зловредного образчика, который принес.

— Ну я же тебе сказал, что, по моему мнению это какая-то весьма пакостная штука,— заметил Ральф.— В конце концов, причина, по которой я ее тебе принес именно в том, что я о ней почти ничего не знаю.

— И где же ты ее, если не секрет, раздобыл? — с любопытством спросил Арнольд.

Когда Ральф все объяснил, его манеры утратили обычное легкое добродушие, лицо сделалось серьезным.

— Боже мой! Так ты хочешь сказать, что эту дрянь выращивают? Зачем?

— Для еды. А зачем еще выращивают овощи.

— Но ведь это же — грибы.

— Я тоже подумал, что очень на то похоже, но существует немало съедобных грибов, которые нужно только правильно приготовить.

Несколько секунд Арнольд был не в состоянии ответить. Он, казалось, и не слышал последней фразу приятеля, лишь упорно смотрел в одну точку. Когда он наконец очнулся, выражение его лица напугало Ральфа.

— Ты что-нибудь знаешь о грибах?

— Нет,— тут же ответил Ральф.

— Тогда постараюсь быть кратким, но попробую объяснить тебе, что это такое. Прежде всего, существует два типа грибов. Гриб — это либо сапрофит, который живет за счет разлагающихся тканей, либо же он паразит, и в таком случае существует за счет живых тканей. Насколько известно, сапрофиты — ну ты их довольно много пробовал в свое время — это и лесные грибы, и плесень на сыре рокфор, и сотня других разновидностей. Ну а паразиты не столь многочисленны. Например, вид, который чаще всего поражает людей,— так называемый стригущий лишай. Ну, а тот особый образчик мерзости, который ты мне столь любезно вручил — ни то и ни другое. Или, скорее, и то, и другое. То есть можно сказать, что он в равной степени благоденствует и на мертвой, и на живой ткани. Чувствуешь, куда я клоню?

Ральф начал догадываться.

— Эта штука,— продолжал Арнольд,— не просто паразит, но притом еще и самый зловредный из всех известных. Все растения, о которых ты мне рассказывал, надо срезать, ликвидировать и уничтожить, пока они не созрели. Если позволить лопнуть хоть одному, если рассеются споры...— и он выразительно распростер руки.

Ральф нервно оглядел его:

— А ты уверен?

Арнольд кивнул.

— Насчет опасности я убежден абсолютно. Что же до самого растения, то я весьма озадачен. Очевидно, споры были заключены в растворимую капсулу, чтобы их можно было безопасно посадить и взрастить. Если твоя информация верна, все это, похоже, организовывалось со злым умыслом и в широком масштабе. Эти споры не просто случайно рассеяли и вырастили наудачу, нет, были предприняты широкие меры, чтобы побудить людей культивировать этот гриб, в результате чего однажды повсюду разлетятся миллионы спор,— он сделал паузу и добавил: — Наша задача — попытаться это остановить, старина. Кто-то должен вмешаться, или да поможет Бог тысячам несчастных.

Ральф молчал. Он вспомнил таинственную эпидемию в Ньюквее и подобную же вспышку в Бодмине. Он снова представил себе слизистый желтый шар в отцовском саду, и, когда он взглянул на приятеля, лицо его снова побледнело.

— Мы опоздали,— сказал он.— Уже началось.

3

— Чепуха! — подчеркнуто резко сказал майор Форбс.— Чепуха и вздор! Вам бы следовало все получше разузнать, молодой человек, а не являться ко мне со всякими старушечьими байками.

Ральф оставил попытки переубедить старика. Накануне вечером, после разговора с Арнольдом, он сел на ближайший поезд, направляющийся на Запад, и провел в дороге всю ночь. Нельзя было терять ни секунды. Насколько он знал, огромные шары могли лопнуть сами собой в любой час, не говоря уже об опасности, что один из них обо что-то случайно ударится, и споры разлетятся по окрестностям.

Ральф примчался в Сент-Брайан усталый и обеспокоенный, но оба старика — отец Дороти и его собственный — выслушали его рассказ с полнейшим недоверием. Тщетно он приводил в качестве доказательства случаи заболевания и пересказывал им услышанное от Арнольда. Никакого проку. Каждый из сельских джентльменов про себя решил, что это какая-то хитрая уловка садоводов-соперников, желающих устранить его с пути. А если это и гриб, какой стоящий мужчина способен испугаться каких-то там лопающихся шаров, пусть даже и необычайно больших.

— Нет,— твердо повторил майор Форбс.— Ты говоришь, что твоя мать и моя дочь хотят уехать. Ничуть не сомневаюсь. Женщины всегда рады рвануть в Лондон не из-за одного, так из-за другого. Возьми их с собой, им полезно сменить обстановку, но не пудри мне мозги.

Подобную же беседу он имел и со своим отцом. Миссис Уэйт попыталась умерить раздражение мужа.

— Ладно, не беспокой больше отца, дорогой. Ты должен понять, что он ничего и слушать не желает. Я бы и сама с удовольствием отправилась на недельку в Лондон, но я ему ничем таким не докучаю. В любом случае, мне скоро надо туда съездить, чтобы кое-что купить.

— Ты просто не понимаешь, мамочка. Это и вправду серьезно. Штука, которую растит отец,— чистый яд.

Миссис Уэйт была явно малость огорчена.

— Ты так и вправду думаешь, дорогой? Я хочу сказать, что это так неправдоподобно и люди, которые нам их прислали, так не думали. Они определенно сообщили, что это — овощи.

— А не все ли равно, что они сообщили? Поверь мне или, скорее, Арнольду как специалисту — эти штуки смертоносны, их надо уничтожить.

— Вот как!? — вмешался мистер Уэйт.— Уничтожить? Хотел бы я посмотреть на того, кто попытается уничтожить мои образцы! Уж я бы ему показал! Слава Богу, в этой стране еще существует закон.

— Ты ведь пообещаешь мне, правда, Джон, хотя бы не есть этого, пока я не вернусь? — сказала миссис Уэйт, как будто ее присутствие должно было нейтрализовать ядовитые свойства растения.

Муж с неохотой уступил ей.

— Хорошо,— довольно грубо сказал он.— Уж это-то я тебе обещаю. Хотя я по-прежнему считаю, что кто-то нас попросту пугает.

— Ну, если ты мне не веришь, заставить я тебя, конечно, не могу,— сказал Ральф.— Но я тебя умоляю...— и он снова в подробностях изложил предупреждение Арнольда, но преуспел только в том, что атмосфера снова накалилась.

Наконец он повернулся к миссис Уэйт.

— Мы только зря тратим время. Лучше пойди упакуй свои вещи, мамочка, и будь готова ехать.

— Прямо сейчас, дорогой?

— Да. Немедленно.

— О, но я, возможно, не смогу быть готова раньше завтрашнего дня. У меня еще куча незаконченных дел.

Ральф снова отправился к Дороти.

— Придется подождать до завтра,— сообщил он.— Никак не могу заставить их поверить, что малейшее промедление опасно.

— Ну, на день раньше, на день позже — невелика разница,— предположила Дороти.

— Возможно, как раз велика. Я хочу забрать отсюда вас обеих как можно скорее. В любой момент может оказаться слишком поздно.

— Завтра в это время нас здесь уже не будет. А теперь давай поговорим о кое о чем другом.

— Я не могу думать ни о чем другом. Ведь я-то слышал, как Арнольд об этом рассуждает, а ты нет. Давай-ка выйдем и еще раз взглянем на эту гадость.

— Привет,— сказал Арнольд, входя в кабинет Ральфа.

— Где тебя дьявол носил последние два дня?

— В Корнуолле. Пытался увезти оттуда своих.

— И как — удалось?

— Дороти и мама — здесь, со мной. А вот отцы наши не дрогнули. До чего же упрямые козлы! А что у тебя?

Арнольд проигнорировал вопрос.

— Ты сделал все, что смог?

— Конечно, все. Разве что — не похитил старых олухов.

Арнольд выглядел озабоченным.

— Боюсь, новости невеселые,— начал он.— Наутро после нашей беседы я отправился навестить одного знакомого в министерстве здравоохранения. И что бы ты думал? Там меня встретили буквально с распростертыми объятиями. Оказывается, масштаб всей этой затеи куда шире, чем мы думали. Власти его еще даже преуменьшают — им, видите ли, не хочется портить людям отдых — или еще какая-то чушь в этом роде. Они мне сказали, что зарегистрированы уже сотни случаев заболевания и несколько десятков смертей. Мало того — вскоре после похорон эти желтые шары начинают вырастать на могилах. Министерские эксперты, как и я, уверены, что об этой форме гриба никто и никогда раньше не слышал, и большинство твердо убеждено, что это чей-то злой умысел. Вчера они издали распоряжение, что эту штуку отныне сажать запрещено, но оказалось слишком поздно. Вокруг мест, где такие шарики лопнули, все уже усеяно новыми.

— И они растут?

— Тысячами. Близ Ньюквея и Бодмина и еще в нескольких местах. И никто их не смеет тронуть.

— Что же, никто ничего не предпринимает? Не уничтожает их?

— Как именно?

— А нельзя ли... Нельзя ли обрызгать их кислотой или еще чем-то? Ты ведь помнишь, первая партия еще не достигла стадии, когда они лопаются сами. Весь этот второй посев — результат случайности. Бог знает, что произойдет, если мы допустим, чтобы они лопнули.

— Никто, кажется, просто не знает, как взяться за дело. Но специалисты не сдаются. Они-то. видят, насколько велика опасность. И работают над этим день и ночь. Ты ведь и сам понимаешь, проблема — в том, как уничтожить шары, не высвобождая споры.

— Наверняка должен быть какой-то путь.

— О, они его непременно найдут. Просто нужно, чтобы способ был радикален, а борьба с этой заразой хорошо организована. Что их больше всего беспокоит в настоящий момент, это — чтобы не возникла паника. Ты не представляешь, на что становятся похожи люди, когда они теряют головы. Если они очумеют и примутся все крушить направо и налево, мы пропали. Можешь мне поверить, соответствующие учреждения уже занялись соответствующими приготовлениями.

— А между тем первый урожай шариков вот-вот созреет.

Ральф окинул взглядом вестибюль отеля, где остановились мама и Дороти. Наконец он заметил миссис Уэйт, расположившуюся в удобном кресле в дальнем углу. Он поздоровался и уселся рядом.

— А где Дороти? — спросил он несколько минут спустя.— Переодевается?

— Переодевается? — переспросила миссис Уэйт.

— Мы договорились сегодня вечером сходить потанцевать.

— О Боже! Ну конечно... Так ты ничего не слышал? Она сказала, что она тебе позвонит.

— Она не звонила. А что такое?

— Ну, она не сможет провести с тобой сегодняшний вечер. Видишь ли, она уехала в Корнуолл.

— Что-что?! — вскричал Ральф, и голос его эхом прокатился по рекреации.

— Да, дорогой. Она сказала: я чувствую, что должна ехать обратно в Корнуолл,— спокойно повторила миссис Уэйт.

— Но почему же ты ее не удержала? Неужели же ты не понимаешь, как это опасно? О Господи, вдруг она уже заразилась! Ведь она может от этого умереть!

Миссис Уэйт не на шутку разволновалась.

— Ну, дорогой, я же ей сказала, что вряд ли это тебе понравится. Но она, кажется, очень уж беспокоилась за своего отца. Такая милая черта для молодой девушки... вот я и посчитала... я просто сочла себя не вправе вмешиваться.

Ральф не ответил. Взглянув на него, мать увидела, что лицо сына словно окаменело, а в глазах появилось выражение, от которого ей стало не по себе. Впервые она начала понимать, что за его поступками и разговорами в последние несколько дней стоит настоящий страх.

— Впрочем, все это может не настолько и опасно. По-моему, просто очередная паника. Поверь, милый, все кончится хорошо, и мы еще здорово посмеемся над собственными страхами. Не беспокойся, дорогой... Я думаю... О Боже!

Ральф отвлекся от своих мыслей, дабы взглянуть, что же вызвало ее изумленный возглас. Подняв глаза, он обнаружил перед собой отца и майора Форбса. Час назад он был бы рад их видеть, он бы испытал искреннее удовольствие при мысли, что все они снова вместе. Теперь же он приветствовал их более чем холодно.

Майор Форбс огляделся.

— А где же Дороти? — спросил он.

Ральф с горечью ответил:

— Уехала спасать вас.

4

— Да, мой мальчик,— сказал мистер Уэйт.— Мы, конечно же, весьма тебе обязаны. Ты, казалось, был так убежден насчет грозящей нам всем опасности, что я провел собственное небольшое расследование, некоторое время потолкавшись среди представителей местных властей. Ну и, конечно же, старый инспектор Робертс намекнул мне— он ведь всегда считал себя передо мной в долгу из-за этой истории с его сынишкой. «Мистер Уэйт,— сказал он,— вообще-то я не должен бы вам этого говорить, более того, я в сущности нарушу приказ, если скажу, но если вам нужен мой совет — выбирайтесь из здешних мест, и как можно скорее».

— Да, это был чертовски откровенный намек,— согласился майор.— Мне удалось кое-что услышать о том, что происходит в окрестных краях,— скверные новости. Какой-то дурак поднял панику в Лаунгестоне. Полгорода высыпало на улицу с палками, камнями и ножами, разбивая все желтые шары, какие им только попадались. Один человек мне сказал, что земля буквально побелела от спор — будто снежная буря пронеслась. Некоторые садоводы попытались вмешаться, и вспыхнуло нечто вроде сражения. Кажется, несколько подобных происшествий случилось и в Тавистоке, и в других горродках Западного Девона.

Ральф поднял глаза.

— Как бы там ни было, я выезжаю полуночным поездом — нужно вытаскивать оттуда Дороти. Который час?

Майор фыркнул.

— Не будьте дураком, молодой человек. С девочкой все в порядке. Она может вернуться в любой момент, я вам ручаюсь. Въезд полностью перекрыли, так что ей просто придется вернуться. Мы с вашим отцом прибыли на одном из последних поездов, которые пропустили в Лондон.

— Который час? — снова спросил Ральф.

— Без двадцати десять,— сказал майор.— И повторяю: ты только время потеряешь, если вздумаешь туда податься.

— Новости,— внезапно сказал мистер Уэйт.— По радио, конечно же, что-нибудь об этом расскажут,— он позвал лакея и попросил включить приемник. Несколько секунд спустя они уже слушали невозмутимый знакомый голос диктора.

Прогноз погоды оказался мало воодушевляющим.

— Объявляется штормовое предупреждение. Метеослужба в двадцать часов по Гринвичу предупредила все суда в открытом море: мощные западные ветры, переходящие в шторм, могут ожидаться в районе всего побережья Ирландии, а также у побережья Англии к западу от линии Саутхемптон-Ньюкасл и в Ла Манше.

Ральф взглянул на отца, который мгновенно уловил его взгляд, но тут же предупреждающе покосился на мать. Оба они почуяли, чем это пахнет. Тысячи легких желтых шаров, держащихся на каких-то там жалких черенках — и надвигающийся шторм... Диктор приступил к чтению новостей.

— Министерство транспорта попросило нас сделать следующее объявление. Приостановка движения. Движение поездов между Эксетером и всеми населенными пунктами к западу от него временно прекращается. Дальнейшие подробности будут сообщены завтра.

Майор торжествующе взглянул на Ральфа:

— Я же тебе говорил: они изолируют весь район. Так что нет смысла никуда ехать. Дороти и так очень скоро опять будет здесь.

Но Ральф в этом убежден вовсе не был. Майор, похоже, просто не знал, насколько у него целеустремленная дочь. Молодой человек решительно поднялся.

— Я выезжаю немедленно. Даже если отменены поезда, машины еще должны пропускать.

Тук-тук-тук, стучал молоточек Ральфа. Прошло три дня с тех пор, как он оставил Лондон, и вот он вбивает колышки в твердую почву Дартмура.

В послании, которое он получил сегодня утром, сообщалось, что о Дороти никаких новостей по-прежнему нет. Не оставалось сомнений, что она застряла в блокированном районе и теперь находится — если ей вообще удалось достичь Сент-Брайана — где-то в сорока-пятидесяти милях к западу от Ральфа. Он с неудовольствием вспомнил о событиях, в результате которых приступил к своей нынешней деятельности.

Выскочив из отеля, Ральф помчался искать Арнольда. Еще до полуночи он одолжил у того автомобиль и понесся по Пиккадилли, лавируя среди такси, битком набитых возвращающимися домой театралами. Пока он одолевал необозримые пригороды, движение делалось все более плотным. Он надеялся развить приличную скорость на Большом западном шоссе, но достигнув его, понял, что количество транспорта только возросло. Впереди тянулись длинные вереницы грузовиков, не слишком пунктуально державшихся своей стороны дороги. Непрерывный поток частных машин, тянущийся в обратном направлении, просто немыслимый в такое время суток, делал обгон грузовиков задачей довольно-таки затруднительной. Ральф последними словами ругал неуклюжие грузовики и вдруг впервые заметил, что это не коммерческие машины, что они окрашены в цвет хаки, а на бортах у них — армейские эмблемы. Он снова выругался. Вот незадача-то: угодить в гущу военных маневров. Но, может быть, они свернут у Олдершота? Нет, не свернули. Машины продолжали двигаться по шоссе на запад, и, к его отчаянию, вскоре их стало на добрую сотню больше.

— Можно подумать,— пробормотал Ральф себе под нос,— война началась. Кажется, вся наша доблестная армия едет туда же, куда и я!

Вдобавок ко всем прочим бедам поднялся ветер, который принес резкий неровный дождь. И Ральфу, вместо того чтобы рвануть сквозь ночь, как он намеревался, пришлось сбросить скорость до черепашьей. Лишь изредка разрывы в потоке встречных машин позволяли ему вырваться вперед и оставить позади хоть несколько громоздких машин. Утро забрезжило задолго до того, как он достиг Эксетера, и даже по узким улицам этого старинного города он все еще двигался в военной колонне. В двух милях от города дорогу преградил барьер. Часовые с примкнутыми штыками помогали полиции заворачивать обратно частные машины. Ни военных, ни полицейских совершенно не тронули ни предложенные деньги, ни явное отчаяние Ральфа.

— Не стоит суетиться, парень,— посоветовал ему полицейский сержант.— Если бы я сегодня брал деньги, я бы сделал себе состояние и вышел в отставку. Езжай-ка ты лучше домой.

Ничего не оставалось, кроме как развернуть машину и в полном унынии вернуться в Эксетер. Там Ральф машинально жевал завтрак и обдумывал следующий ход.

«Частным машинам запрещено»,— сказал полицейский. Но ведь грузовики-то проходили — те самые треклятые грузовики, которые так досаждали ему всю ночь... Сотни грузовиков — их пропускали без каких-либо вопросов и, более того,— без осмотра. Не исключено, что ему удастся вскочить на один из них и забраться в кузов.

Протрясясь несколько миль, грузовик наконец остановился. Задний борт откинули.

— Эй ты, вылезай! — приказал чей-то голос. Сильная рука ухватила Ральфа за воротник и весьма чувствительно потащила из его убежища через штабеля деревянных кольев и мотки колючей проволоки. Он приземлился посреди группы солдат, возглавляемой сержантом. Последний тут же приблизился к нему. Остроконечные усики лишь подчеркивали выражение ярости на лице сержанта, оравшего:

— Какого... Холера, да на кой ляд ты забрался в этот... в грузовик?! А ну-ка идем со мной!

Офицер, к которому привели Ральфа, выслушал его, а затем участливо на него посмотрел.

— Я понимаю ваши чувства,— сказал он,— но выслушайте и вы меня. Вы, кажется, что-то знаете о ситуации, просто не с того конца ухватились. Туда пробираться не имеет смысла,— он махнул рукой на запад.— Если бы вы и проскочили, вам бы все равно ни черта не удалось сделать, разве что стали бы еще одной жертвой. Вашей девушке вовсе ни к чему, чтобы вы погибли. Вы бы лучше подумали о том, что она гордилась бы вами куда больше, если бы вы помогли нам одолеть эту заразу, стереть с лица земли проклятое растение и обезопасить тысячи людей.

— Но она...

— А вы разве не понимаете, что из тела каждого, кто там умирает, растут новые желтые шары. Если вы туда отправитесь, то окажетесь не просто беспомощны — вы еще и пищей для них станете. Нет, мой мальчик, ваше дело — помочь нам бороться с угрозой. У нас — чрезвычайная ситуация, и нам нужна любая помощь, которую вы в состоянии предложить. Что вы на это скажете?

Ральф подумал и согласился, хотя и без особой радости. Он понимал, что офицер прав. Его дело — бороться. Не рисковать попусту жизнью, а... Он не вполне доверял себе. Иногда побуждение найти Дороти оказывалось слишком сильным...

Голос напарника отвлек его от размышлений.

— Как насчет того, чтобы перекурить, приятель?

Ральф согласился. Направо и налево от них по пустынным холмам протянулась длинная линия столбов. Там и сям группы людей, уже закончившие свои участки, начинали натягивать между кольями непроходимую сеть из колючей проволоки. Сзади по дороге тянулась бесконечная вереница грузовиков, везущих новую проволоку и все новые колышки, а поближе, между дорогой и заграждением, целая армия, обливаясь потом, рыла широкую траншею.

Ральфа поразила организованность, благодаря которой всего за какие-нибудь два-три дня власти оказались способны так продвинуться в том, чтобы отрезать целую область от остальной страны. Но одновременно он чувствовал и растерянность. Цель строительства заграждений была очевидна, но он не мог понять, зачем нужна неглубокая и широкая траншея. Не понимал этого и его напарник Билл Оукинс, но Билл с готовностью допускал, что уж власти-то знают, что делают, и времени зря не тратят.

— Угу,— заметил он.— Ловко они взялись за дело. Уж они у нас такие. Несколько дней назад было штормовое предупреждение. Может, слыхал?

Ральф кивнул.

— Ну, как только об этом стало известно, они мигом изменили свои планы — р-р-раз — и готово. Эту загородку должны были ставить на несколько миль дальше. Они даже начали подвозить туда материал, а тут приходит приказ к отступлению. Видишь ли, ветер в здешних краях почти всегда дует с запада. И вот что их напугало: что эту дрянь разнесет по всей стране. Если правда, что там говорят насчет какого-то парня, который это затеял нарочно, так он как раз самое подходящее место выбрал. Однако ветер, в конце концов, был не такой уж и сильный. Большинство этих желтеньких шариков просто прокатилось чуток, а затем застряло в долинах, овражках и все такое — словом, чертовски удачно.

— Так все это,— сказал Ральф, указывая на защитные сооружения,— на случай, если поднимется настоящая буря?

— Ну, что-то вроде того,— согласился Билл. Некоторое время они молча курили. То и дело большие самолеты рокотали над пустошью, неся запасы провизии, чтобы сбросить их в карантинную зону. А как-то раз мимо них покачиваясь и ныряя прогрохотал здоровенный гусеничный транспортер, держа путь на запад. Билл ухмыльнулся, разглядев в кабине людей и оборудование, которое они с собой везли.

— Что это? — спросил Ральф.— Похоже на отряд водолазов, отправляющихся на задание.

— Асбестовые костюмы и маски,— объяснил напарник.— А с собой у них — огнеметы. Чтобы малость поджарить эти пакостные штуковины.

5

Шесть дней спустя Ральф сидел со свой группой в конюшне, где они квартировали. Один из ребят пессимистически разглагольствовал:

— Само собой, какую-то пользу эти огнеметы или что там еще приносят. Но так далеко не уедешь. Растения-то, до которых нужно добраться,— под землей. Это не просто желтые шарики. Шарики — только плод. Сбив яблоки яблоню не погубишь. Грибы распускают что-то вроде паутины, которая тянется повсюду под землей — вокруг них, так они и живут, и вот еще что...

Раздался громоподобный стук в дверь, и зычный голос велел всем выходить

— Ветер поднимается,— объявил сержант.— Свою задачу вы все знаете. Так что за дело, да поживее.

Ветер с Атлантики набирал силу. Первые несколько порывов подняли желтые шары и немного прокатили, натянув до предела жалкие черешки. Затем последовал более мощный порыв, который настолько перекрутил стебли, что они лопнули, и теперь шары свободно понеслись туда, куда их гнал ветер. Как только ветер превратился в настоящий ураган, он подхватил великое множество легких шаров и заставил их вприпрыжку нестись на восток — желтую армию агрессоров, перешедших в атаку, дабы захватить всю страну и погубить ее обитателей.

Ветру, задувшему неделю назад, удалось сорвать только шары, росшие на наиболее открытых местах. На этот же раз только у самых молодых и незрелых оказались достаточно крепкие корни, чтобы сопротивляться рвавшему их с насиженного места шторму. То и дело фонтан белых брызг взметывался над их подпрыгивавшей и сталкивавшейся оравой, когда крепкая желтая шкура какого-нибудь одного оказывалась разорвана острым каменным выступом или углом крыши. Затем сами большие споры подхватил ветер и понес вперед, словно авангард желтой армии.

Шторм, затеявший эту новую дьявольскую игру, кажется, начал входить в раж. Через некоторое время он усилился и еще яростней погнал шары вперед. Ни изгороди, ни канавы, ни деревья не смогли устоять перед таким натиском. Даже реки не оказались для круглых пришельцев препятствием. Разгоняемые ветром шары тысячами плыли через них, покачиваясь и подскакивая на волнах. Они безжалостно врывались на узкие улочки маленьких городов, теснясь и толкаясь близ углов зданий, пока дома не пропали в облаках вихрящихся спор, а уцелевшие шары наконец высвободились и покатились вдогонку за своими собратьями.

Но ветер унес не все. Многие застряли в лощинах, но кончилось всего-навсего тем, что они эти лощины заполнили доверху и образовали дорогу, по которой смогли свободно мчаться дальше остальные. Волна захватчиков вскарабкалась по склонам холмов, а затем скатилась на пустошь, где шары беспрепятственно набрали скорость и еще быстрей атаковали защитников страны.

На земле вспыхнула огненная линия. Только теперь Ральф понял, зачем понадобилась широкая канава. Ее наполнили горящей нефтью и деревом, так что образовался огненный вал.

— Вот они! — крикнул наблюдатель, вцепившийся в раскачивающийся насест высоко над их головами.

Вскоре все увидели несколько крутящихся шаров, которые, казалось, вели за собой сплошную желтую массу.

Люди задержали дыхание. Первые шары, бросившись на ощетинившуюся колючками изгородь, разорвались, высвободив споры, которые устремились прямо в огонь.

Но шары двигались слишком быстрым и плотным потоком. Во многих местах они тесно скопились у колючей ограды, образуя опору для задних, которые взлетели по ним, как по эстакаде, и рухнули вниз через петли колючей проволоки. То там, то тут желтый шар проскакивал, как если бы обладал силой воли. Одолев заграждение, такой шар катился по ничейной полосе и наконец разрывался в огненном рву. Пылающие споры выстреливали в воздух, напоминая какой-то чудовищный фейерверк.

— Боже мой,— пробормотал сосед Ральфа,— если этот ветер вскоре не уляжется, мы пропали. Взгляните-ка вот на это!

«Это» было одним из нескольких шаров, которые, чудесным образом избежав всех ловушек, приготовленных для них, проскочили мимо людей во тьму.

— Когда ветер уляжется, их там поймают сетями и сожгут,— ответил Ральф с уверенностью, которую едва ли испытывал.— Меня больше беспокоит, что огонь может угаснуть, а нам нельзя подойти поближе подбросить топлива — мы-то с этой стороны.

Но, к счастью, буре не удалось загасить пламя.

— Ребята,— начал дежурный офицер,— нынче ночью у нас чуть не сорвалось, и следует благодарить провидение, за то, что мы успешно выстояли. Но нельзя позволить себе попусту тратить время. Нужно немедля приниматься за работу. В любой момент может снова подняться ветер, поэтому всю ту дрянь, которая облепила колючки, надо убрать, пока тихо. Каждый, у кого есть опыт обращения с огнеметами — шаг вперед.

И Ральф вышел вперед вместе со многими другими. Он не имел ни малейшего представления об огнеметах, но то был единственно возможный для него способ получить асбестовый костюм и пробраться в опасный район. Ибо он уже больше недели сдерживал свое беспокойство за судьбу Дороти и вот, наконец, оказался не в силах этого выносить.

С усилием натягивая тяжелое одеяние, которое не только должно было предохранить его от огня, но и защитить от смертоносных спор, Ральф обдумывал свой план. Возможно, такая простая затея и не заслуживала того, чтобы называть ее планом. Грубо говоря, замысел Ральфа заключался в том, чтобы попасть в первые ряды тех, кто будет расчищать землю огненными струями, и, работая, постоянно продвигаться вперед, пока густо теснящиеся шары не скроют его от глаз остальных. Все, что требовалось потом,— это топать на запад.

Единственной опасностью, если удастся уйти, было то, что его могут заметить с одного из самолетов, доставляющих пищу. Но шанс был невелик, да и не похоже, что одинокого бродягу сочтут достаточным поводом для проведения расследования.

Как он и ожидал, замысел удался. Никто не заметил, как Ральф пошел прочь, и в очень скором времени оказался один на границе запретной зоны. Насколько он мог видеть, земля была буквально усеяна желтыми шарами, зловеще замершими там, где их оставил ветер, и, казалось, ожидающими следующей бури. Окруженный их недобро поблескивающими шкурами, Ральф содрогнулся на миг, но тут же к нему снова вернулась решимость.

Он глубоко вдохнул через маску и зашагал вперед — одинокая серая фигура, единственный движущийся объект в опустошенном пространстве.

В первой же деревне Ральф нашел мотоцикл с наполовину заполненным баком и шесть миль, нарушая треском безмолвие пустоши, гнал на этом мотоцикле зигзагами, дабы не задеть разбросанных по дороге шаров. Потом потянулась узкая долина, столь густо запруженная шарами, что пришлось оставить мотоцикл, бросить тяжелый огнемет и карабкаться прямо по шарам. Несколько раз случалось, что шар лопался под его тяжестью, и Ральф падал вниз на несколько футов в фонтане спор, грозивших залепить дыхательную маску, а затем с трудом ее очищал. Далее ему пришлось собрать все свои силы и пробиваться вперед, а между тем ручьи пота насквозь промочили одежду под неуклюжим защитным костюмом. В одном месте он чуть было не повернул назад, чтобы забрать огнемет, решив выжечь себе путь через массу шаров, но вспомнил, что резервуар огнемета уже наполовину пуст. Поэтому он отчаянно пробивался дальше до тех пор, пока нога его наконец не ступила на папоротник и вереск на дальнем склоне.

С того момента Ральф мало что смог бы вспомнить о своем путешествии. Он не был даже уверен, сколько дней прошло, пока он тащился и карабкался из одной забитой шарами долины в другую... Только странные происшествия нет-нет да выводили его из тупого оцепенения: маленький городок посреди вересковых пустошей, где прямо посреди улиц валялись трупы мужчин и женщин, прямо из них росли грибы, окна были загромождены желтыми шарами, милосердно скрывающими внутренность комнат, да голос сумасшедшего пел гимны в забаррикадированном домишке — гимны, сменившиеся проклятиями и богохульством, когда поющий услыхал снаружи шаги Ральфа... То, что когда-то было людьми и что он вынужден был убрать с дороги, когда его замучила жажда и заставила поискать хоть какого-то питья в вымершей гостинице... Но каким-то образом даже с притуплёнными чувствами он по-прежнему пробирался через весь этот кошмар, и с каждой милей его страх перед тем, что он найдет, достигнув цели только усиливался.

Перебравшись через реку Теймар, отделявшую Девон от Корнуолла, он почувствовал себя почти дома. Грибы запрудили мост. Выше по течению скопилась желтая масса, но ниже моста река свободно струилась дальше, неся лишь случайные, безмятежно плывущие шарики, которые должны будут позже встретить свой конец, доплыв до пылающих лодок в Плимут-Саунд.

Вот наконец и Сент-Брайан. Здесь было куда меньше шаров, ветер их почти все унес. Вот и его дом. Поодаль — дом Дороти, тихий, запертый... Значит, там — никого?

Ральф разбил окно, забрался внутрь дома и двинулся по пустым комнатам. Ни следа грибов в доме. Но и Дороти — тоже ни следа. Может быть, она наверху? Ральф был слаб и голоден. Каждый шаг по лестнице давался ему с трудом.

У дверей ее комнаты он поколебался. А если она там и желтые шары растут из нее, питаясь ее мертвым телом? Он отворил дверь — нет ничего хуже неопределенности. На постели никого. В комнате вообще пусто. Ральф истерически расхохотался. Значит, Дороти удалось провести проклятые шары. Они ее не убили. Она жива, теперь он был в этом уверен — жива, несмотря на проклятые шары. Он упал на кровать, полусмеясь-полуплача.

И вдруг остановился. Снаружи донеслись какие-то звуки. Голоса? Превозмогая боль, он пополз через комнату, чтобы взглянуть в окно. По дороге шла группа людей. Людей, которых он знал. Люди были в обычной одежде, и среди них он разглядел Дороти. Дороти!

Он сорвал маску и попытался их окликнуть. Смешно, голос почему-то его не слушался. Не важно. Дороти одурачила желтые шары. Это было чертовски забавно. Он снова расхохотался и упал на пол.

— Да, дорогой, я — настоящая,— сказала Дороти, стоя у кровати.

— Но... Но как?

— Когда я сюда добралась, оказалось, что папа уже уехал. Единственное, что мне осталось,— тоже уезжать. Мы — несколько человек — поплыли вниз по реке в лодке и добрались чуть ли не до самого края земли. У самой оконечности Корнуолла мы оказались вне угрозы, так как ветер дул в другую сторону. Ну а потом, когда стало безопасно...

— Безопасно?

— Да, дорогой. Теперь здесь стало безопасно. Шары теперь ведут себя как обычные грибы. Они не нападают больше на живые существа. Одним словом, мы вернулись домой и нашли здесь тебя.

— Но..,

— Подожди. Тебе нельзя много говорить, дорогой. Ты, видишь ли, сильно заболел...

Ральф молча согласился и мирно уснул. Ее рука лежала в его ладони, и на лице у него светилась улыбка.

Эпилог

Принц Кордах Гангистанский взглянул на племянника Харамина, который низко поклонился ему.

— Твой замысел провалился,— сказал ему принц. Племянник Харамина молча кивнул.

— Но,— продолжал принц,— это обошлось их проклятой стране дороже, чем любые наши войны, а мы ничего не потеряли. Скажи мне, почему план провалился?

— Ваше Высочество, эта порода не совсем правильно выведена. Через два поколения или около того она перестает быть паразитом и превращается в самый обыкновенный гриб-сапрофит.

— Который им, однако, придется уничтожать в течение многих лет?

— В течение многих лет,— с надеждой ответил тот.

Принц Кордах поразмыслил несколько минут.

— Нельзя сказать, что мы недовольны,— изрек он наконец.— Вне сомнения, первая стрела льва не убивает. Ведь есть и другие средства, племянник Харамина?

Склоненная фигура испустила вздох облегчения.

— Есть и другие средства,— подтвердил племянник Харамина.

---

Автор: Джон Уиндем

Текущий рейтинг: 85/100 (На основе 40 мнений)

 Включите JavaScript, чтобы проголосовать