(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Чердак
«Вы знаете, этого человека?»
«Фейсбук» в этот раз приятно удивил, и человек которого он мне предложил, абсолютно стерся из моей памяти. Артем Щербань, переехавший с родителями из нашего родного города, куда-то далеко на восток. Трудно сказать каким алгоритмом пользовался сайт в этот раз, ведь этот паренек уехал с моего двора в далеком девяносто седьмом году. Нас тогда было трое друзей Артем, Витек и я. После моего сообщения, он сразу вспомнил меня, и мы начали говорить про наше детство.
Втроем мы и проводили большую часть времени на улице, лишь изредка играя с пацанами из других дворов. Все мы жили в одном доме, четырехэтажной сталинке с двумя входами в бомбоубежище и гигантским чердаком. Не помню, чтобы в то время нами двигала жажда авантюр – нет, скорее мы просто любили пугать друг друга. Часто мы лазили по гаражам, всякого рода заброшенным стройкам и базам. Иногда мы залазили в танк - памятник о великой отечественной войне, что стоял в небольшом сквере около шумного вокзала. Своим видом он и до сих пор напоминает гигантское выпотрошенное железное насекомое, которое будто и ждет момента, чтоб впихнуть куда-то свой маленький носик. В этот же сквер, нас позже ссылали на регулярные уборки территории от школы. Меня танк всегда пугал своей маленькой неизвестностью внутри, казалось, что там всегда сидят жуткие беспризорники, нюхающие клей. Но на деле, танк был нафарширован пустыми бутылками, испражнениями, пропаленными и обсосанными матрацами, которые умудрились в него затащить местные бомжи, и целой кучей использованных пакетиков с клеем.
Не могу сказать однозначно каких ощущений мы искали в детстве, мы как бы дружили вокруг страха, постоянно искали его, даже в самом малом и обыденном. Всегда находился паренек, который открывал новые грани таинственного и жуткого, показывал нам то, что заставляло нас приходить в ужас. Однажды, кто-то из таких пацанов затейников, потащил нас за собой в гаражи. Там лежал избитый пьяный бомж. Вокруг него уже собралась толпа малых со всех ближних дворов. Перекрикивая друг друга, они говорили, что он мертвый. Сам бомж лежал на боку, позу его трудно было назвать удобной. Хоть выставленной рукой он и делал себе подобие подушки, его неестественно вывернутые в бок ноги, наглядно демонстрировали, что об удобстве не может быть и речи. Помню у него было огромное в разводах грязи и крови пузо, оно торчало из-под сбившейся рубашки, поверх расстегнувшихся маленьких брюк. В куче слипшихся волос на голове, виднелись ярко розовые следы от ударов. Рассечение на огромной вздутой скуле, где в небольшой ложбинке, собралась уже совсем бесцветная кровь. Тогда кто-то из ребят начал кричать про его разбухшее ухо, а другой, что оно похоже на кучу слипшихся пельменей. Один пацан начал сильно топать и шуршать листвой возле лежащего бомжа, чтоб показать, смотрите - он мертв. Тогда бомж утробно буркнул и стал медленно, словно оживая, двигаться. «ЗОМБИ!!!» - закричал кто-то, и все побежали в разные стороны.
В детстве, мы всегда искали что-то жуткое. По традиции тогда каждый вечер завершался рассказами страшных историй, их обязательно жутким голосом, рассказывал кто-то из старших пацанов. Они всегда были только отчасти страшными, речь в них в основном была про ведьм, оборотней и призраков. Когда совсем повезет, кто-то из старших ребят рассказывал ту самую историю со скримером в конце – ту, где под конец был громкий крик «ЧЕРТ!!!», а перед этим, повествование заставляло долго вслушиваться в мелкие детали, последняя из которых были копыта под столом у попросившего ночлега путника. После таких историй, для меня самым страшным было добежать до квартиры, вечером, когда в подъезде было темней чем на улице. Добежать до третьего этажа, к заветной двери, пробежав перед этим пролет на втором этаже, где обычно любил стоять в темноте сверкая угольком сигареты, внук бабы Раи, соседки снизу. Во дворе все его боялись, потому что он был наркоманом и говорили, что, когда он в очередной раз придет к ней требовать деньги и не получит их, он схватит тебя. Артем говорил, что он ткнет в меня иглой, и я умру от СПИДА. Шприцы и иголки пугали его больше всего, даже больше, чем волосатые копыта из вечерних страшилок, и уж тем более сильнее чем неожиданный крик «ЧЕРТ!!!». Был даже день, когда Артем с каким-то пацаном потащил весь двор за котельную, в место, где колются наркоманы. Пацаны говорили, что того, кого хоть раз коснется СПИДозный, больше никогда нельзя трогать. Потом мне рассказали, что если наступить на шприц или какие-то ампулы, то тоже заболеешь. То место, где они кололись был угол котельной, который упирается в два гаража, создавая таким образом полностью скрытый от посторонних глаз квадрат. Сбоку от совсем покосившейся ивы, по гаражам мы залазили на котельную и смотрели на них сверху. Шприцы, к слову, они засовывали себе совсем не в руки, стояли со спущенными штанами и что-то долго высматривали у себя в паху. Мы старались не выдавать себя, а потом кто-то из пацанов резко со всей силы прыгал на крышу ближайшего железного гаража. Наркоты с опозданием пугались, пока мы с хохотом убегали.
Но всё это было совсем не страшно, а нам хотелось настоящего ужаса, и мы продолжали искать. Нам было нужно что-то реальное и действительно жуткое, но главное взрослое. Не очередной дворовой прикол или вечерняя страшилка, а тот самый взрослый ужас, который как мы себе представляли будет непременно чем-то другим. Тогда-то мы и нашли дом, который начал двигать нашу небольшую компашку в правильном направлении. Дом тот был наполовину сгоревшим, а в другой его части, еще продолжали жить люди. Мужик из жилого подъезда, рассказал нам, что старик, который жил на третьем этаже, заснул с сигаретой, а теперь не то воет по ночам от ужаса содеянного, не то надрывно плачет, а быть может и вовсе смеется. Что люди, которые в жизни разочаровываются если со стороны внешней улицы идут, могут увидеть его, мол закурить он у них просит. Не видят они что два подъезда дома полностью выгорели, что с первого этажа по четвертый сквозь дыру в полу смотреть можно. Тех, кто не курит в гости зовет, хочет истории с фронта рассказать и боевых товарищей помянуть (хоть сам тот покойный старик, даже ребенком войны не был). Чем только он людей не заманивает, а кто в гости к нему пойдет, так и остаются не живые не мертвые в доме бродить. Мужик говорил, что сам с балкона видел, как хлебозаводские женщины, которые на ночную смену идут, что-то рассказывают возле той половины дома пустоте и смеются. И смех у них такой неприятный, блеющий, порой и вовсе на вой переходит. Пошел тот мужик раз посмотреть, что же там такого смешного, а там никого, только среди обвалившихся этажей и пустых окон ветер гуляет. Звуки похожие на слова издает, а в слова эти один в один произносятся голосом женщин что он с балкона слышал.
Большую часть нашей переписки, с Артемом мы вспоминали именно это, уделив лишь малую часть нашим текущим жизням. В момент, когда в оживленной переписке повисла пауза, я стал думать, как лучше задать один вопрос. Мне было неуютно это делать, ведь спустя столько времени даже не знал, что было правдой, и было ли это вообще.
— Ты помнишь про чердак? – написал я.
— Да, – ответил он.
И тут случилось то самое гнетущее «ничего». После моего вопроса – тишина. На протяжении всей нашей предыдущей переписки, он регулярно выражал какие-то эмоции смайликами, скобками улыбками и прочим, а тут только сухое «да». Минул час, он больше никак не продолжил свою мысль, только «да» и ничего больше.
Ночью мне приснился сон, с темным застывшим чердаком. Во сне там было очень неуютно и тихо, мое тело будто невольно двигалось вперед, паря в воздухе. Там на меня сильно давило осознание, что вот-вот эта тишина нарушится громким резким звуком, с секунды на секунду. Что страх, который мне предстоит испытать изменит меня навсегда, и он всегда там. Как темное пятно, которое мне не понять, как что-то за гранью моего восприятия. Был, есть и будет. Всегда. От этого чувства я проснулся, и еще долго всматривался в темный потолок. Чувство из сна никуда не ушло, чердак, как и сон растворились, а вот то жуткое ощущение осталось. До меня начало медленно доходить, что этот ужас вовсе не сновидческая интерпретация различных жизненных ситуаций. Что это чувство нечто другое, а что самое ужасное – это чувство реально, и также реально то, что скрыто за ним. Что-то продолжает существовать там, на чердаке, в пыльной тьме, прямо сейчас, но что это, у меня не было даже ни малейшего представления.
Утром я вновь написал Артему, пытаясь узнать, что произошло тогда. Все что мне удалось вспомнить, и сколько бы я не возвращался к этому в голове, не давало никаких ответов. А теперь спустя почти двадцать лет, это всплыло с новой силой, которая ковыряла меня из нутра своей неизвестностью. Артем не отвечал, а мне нужны были ответы. Не найдя себе места от навалившихся переживаний и дурного состояния, мне захотелось записать свои воспоминания, попытаться восстановить их, пусть и с такими огромными пробелами в памяти. Поэтому далее будет то, как это помню я.
Когда мы с друзьями поняли, что ведьм, призраков и чертей не существует, мы сами начали придумывать истории про различные места, и водили туда ребят показывать наши «ужасы». Так мы придумали сатанистов в старом заброшенном корпусе садика, когда нашли на стене кривую надпись и красный непонятный знак. Под неправильно написанным словом «Metalika», через букву «k», рядом с отпечатавшимся с годами темным следом от вырванной гармошки батареи, была пентаграмма. Обычно Артем говорил, что те самые сатанисты что обитали здесь, нарисовали её кровью. Иногда в его историях кровь эта была кошачья, иногда человечья. Через пару недель наших «экскурсий», в наш двор уже регулярно приходили пацаны со всей округи, желаю увидеть логово сатанистов. Слухи распространялись чудовищным темпами, и чтоб не потерять уважение и интерес других, нам приходилось постоянно думать, чем бы их удивить.
Следом появился гараж с похороненными заживо людьми. Эту историю обычно рассказывали мы с нашим третьим другом, Витькой. Гараж с выгоревшей на солнце краской был на вид погоревшим, словно его откопали из адских глубин. Витька в нашей компании был тихоней, и всё чем он ограничивался, когда показывал кому-то этот гараж, была фраза «не советовал бы я вам прислушиваться к его стенкам, а если услышите из него шум, лучше сразу бегите». Старый, ржавый и закопченный гараж постоянно издавал какие-то свои собственные звуки, поэтому эффект был потрясающий. Ребята со свей округи вновь приходили к нам и интересовались новыми жуткими местами.
Мы всё продолжали искать. Водили их внутрь местного заброшенного дома, придумав историю о том, что, если долго стоять в зале, можно услышать, как призрак хозяйки дома скажет, что гости собрались и все ждут только тебя. Если повернуться в этот момент, то окажешься в зале, где все гости будут за столом, они будут действительно ждать тебя, только чтобы съесть.
Артем, Витек и я, регулярно рассказывали нашим гостям маленькие истории – где кто-то кого-то съел, убил или украл. Вскоре историй и подобных экскурсий стало так много, что местные ребята начали остывать к нашей компании. С каждым разом придумывать что-то новое и страшное становилось всё сложнее, и на очередную жуткую дверь квартиры где жила проклятая бабка, пришла посмотреть и вовсе пара человек. Как-то незаметно и мы остыли к нашей своеобразной деятельности. Большую часть времени просто играли в самые обычные игры. И потом в одном подъезде нашего дома, убегая от кого-то при игре в «казаки-разбойники», я случайно нашел открытый вход на чердак, где после мы начали проводить много времени.
Сначала мы могли просто искать в горах мусора разный хлам, и изредка курить украденные сигареты. Потом нас все чаще прогоняли соседи с последних этажей, у них сыпалась штукатурка и они буквально устраивали засады на нас. Чердак имел два выхода, поэтому, когда они забегали с второго подъезда мы выбегали через третий, и наоборот. Часто туда заходили девочки постарше с нашего дома чтоб покурить, выждав, мы пугали их, кидая шифер или куски досок из-за угла, после чего со всех ног убегали. Один раз мы даже застукали двух взрослых соседей любовников, которые очень нелепо обжимались. Баба с первого, и мужик со второго подъезда. Так они и стояли, медленно двигая головами, пока мы с пацанами, зажав свои носы пальцами дабы не спалиться, багровели от утробного подавленного смеха.
Чердак был тихим и уютным местом, в котором мы впоследствии научились прибывать так, что даже соседи с последних этажей не прогоняли нас. Внутри чердака и время ощущалось по-другому, окружающий мир слово был где-то там, под толщей смыслов и времени, а здесь было спокойствие и тишина. Верхушки огромных тополей, что были видны из пары балконообразных окон, и те будто замирали, когда мы были на чердаке. Это приятное пространство безвременья пленило своим уютом, всё чаще мы упускали момент, когда начинало темнеть, и как это часто бывает, в один момент все изменилось.
Наш дом был длинной придавленной буковой «П», как многие сталинки на моем районе. Когда заходишь через любой из входов, тебе не видно, что происходит в углах, поэтому в них мы и проводили большую часть времени. Не могу точно сказать, что был тогда за месяц, но дожди были почти каждый день. В такие дни туда могли зайти бомжи и наркоманы, но чаще увидев нас они разворачивались и уходили. Курящие девушки куда-то пропали, любовники соседи и те давно не появлялись. Как я не пытаюсь, но не могу вспомнить больше ничего, только редкие картинки того дня, помню лишь то, что зашедший на чердак мужик не был похож на бомжа. Мы как обычно сидели в нашем углу на балке, передавали по кругу зажатую в палочках сигарету. По шиферу барабанил ливень, от чего все окружающее пространство давало странный эффект, будто мы были внутри очень шумной и одновременно изолированной от звуков сферы. Была вроде середина дня, затянутое тучами небо делало и без того темный чердак по настоящему мрачным местом. Небольшая область света была только в нашем углу, где было одно из балконообразных окон, там мы и сидели. Всё было как обычно, а потом Артем резко отбросил в сторону зажатую в палочках сигарету. Мне еще не было видно кто зашел, а пацаны уже подскочили на месте. Ступая по хрустящей пыли и лопающимся кускам битого шифера, в нашу сторону шел темный силуэт. Не помню, чтоб кто-то из нас обронил хоть слово в тот момент, страх будто сковал всех разом, мы лишь всматривались как на очень тусклый свет в нашем углу, выходит здоровенная туша. Мужик с мутными глазами, которые были не сфокусированы на окружающем, появился из чердачной темноты. Этого мига была достаточно. Артем начал тихонько выть, Витек очень быстро стучал ладошкой по моей спине, а я почувствовал, как мой живот скрутило от страха. Было что-то в его виде другое, что-то неправильное. Он не был похож на жутких наркоманов или безобразных бомжей. Какие-то непонятные черты лица, не могу вспомнить что было не так, но точно помню – меня что-то сильно пугало в его внешности. Жуткий мужик замер недалеко от нас, он просто стоял и дышал, невозможно было понять куда он точно смотрит. Взгляд был тупой, словно нарисованный, но нарочно глупо. Мне казалось, что он сдерживается, лишь бы начать смеяться, но не над нами, а над самим пространством, над миром. Артем вышел из ступора первым, мы начали робко идти вслед за ним. Жуткий мужик продолжал просто стоять. Внутри меня пронзал острый страх, толкал вперед, со всех сил я сдерживался чтоб не побежать. Кажется, мы почти обошли его, вроде все было нормально, а потом мужик стал клониться в нашу сторону. Он будто падал, без звуков и все с тем же взглядом в никуда, он стал преследовать нас. Все бросились бежать, кто куда. Так получилось, что мы с Артемом пробежали мужика чуть быстрее Вити, он бежал последним из нас. Артем побежал вместо ближнего выхода во второй подъезд, к третьему, я вслед за ним. Витя, который остался позади всех нас замешкался, когда я обернулся, непонятно почему, но он был слишком далеко позади. Он попытался выбежать через второй подъезд, который был ближе к нему, но дверь была закрыта, намертво. Как только жуткий мужик услышал попытки Вити открыть дверь, он начал стремительно двигаться на него. Не могу передать каким был мой ужас, когда Артем дернул ручку выхода в третий подъезд и дверь оказалась закрыта. К этому времени мужик уже схватил застывшего на месте Витю, он обхватил руками его голову и начал пристально смотреть ему в глаза. Следом он принялся короткими движениями очень быстро трусить голову Вити, будто пытался пробудить того от сна. Артем все продолжал дергать ручку и бессильно биться об закрытую дверь, пока этот страшный человек тряс Витю. Далее начали происходить вещи, которые я и по сей день считаю помутнением рассудка. Когда Витя, казалось, начал терять сознание, мужик открыл рот и начал всасывая воздух издавать жуткий звук похожий на скрежет ржавого метала на ветру, он делал это с какой-то агонией, будто только вынырнул из-под долгого пребывания под водой. Мне казалось его издевательства над Витей длились вечность, лицо Вити перекосило и скрутило в гримасе, которой он скорее любил кривляться - широко натянутый вниз рот, закатившиеся глаза и напряженный лоб. На секунду мне почудилось что там нет Вити, а лишь яркий свет, который уходит в искаженную, рваную и переходящую в разложение темноту, за которой угадывался силуэт этого жуткого мужика. Мы просто наблюдали за этим и не могли ничего сделать, стояли как вкопанные. Вроде я ныл, Артем продолжал биться в дверь, сколько это длилось не помню, для меня целую вечность, жуть продолжалась до тех пор, пока позади их не открылась дверь. Это зашла соседка с четвертого этажа, одна из тех, у кого сыпалась штукатурка с потолка от наших чердачных игр. Вместе с ней её здоровый двадцатилетний лоб сын, они видят нас и ничего не понимают. Жуткий мужик, не говоря ни слова просто отпускает голову Вити, идет мимо них, и уходит. Соседка и её сын начинают орать на Витю, но он уже ничего не слышит.
После этого случая он больше никого не слышит, он не разговаривает, его взгляд смотрит сквозь людей и вещи. Он стал овощем, прикованным к кровати. Его я больше никогда не видел, его не вывозили из дома в коляске, нас с Артемом к нему не пускали. Когда мы проходили под балконом возле его комнаты, мы всегда кричали ему, но после пары минут балкон просто закрывался. Его папа и мама ни со мной, ни с моей семьей больше не здоровались. Но самое странное что диагноз ему так и не смогли поставить. Дома после всего этого от меня долго требовали рассказать, что было на самом деле. С Артемом было тоже самое, потом к нам приходил участковый, после него нас водили в больницу возле наркологии. Там нам задавали много одинаковых вопросов, и давали абсолютно бессмысленные задачи к решению. Психологи, к которым мы ходили вскоре отпустили нас так ничего не сказав однозначно. Потом мои родители, когда вроде как обсуждали это и я входил в комнату, резко меняли тему и очень странно на меня смотрели. Уже через пару недель они попросили меня поменьше гулять с Артемом, и тогда состоялся наш последний телефонный разговор. Ему его родители сказали примерно тоже самое. Вроде мы даже поклялись друг другу что останемся друзьями чтобы не было, пока не узнаем правду.
Прошла еще пара месяцев и все стало более-менее обыденно. Сначала уехал Артем, а после переезжает и Витя. Последнее что я слышал от родителей за него, это что мать Вити устроилась на стационар в одном Одесском пансионате, вроде как свежий воздух и море пошли ему на пользу. Ну, а дальше после их уезда, года начали лететь, и я нашел других друзей, в их компании пробыл до конца школы и после уехал в другой город на учебу. В то время в школе многие расспрашивали меня об этом случае, слухи распространялись очень быстро. Спустя время события того дня на чердаке, исказилось вплоть до того, что Витя упал с пожарной лестницы и сломал позвоночник.
Потом через пару лет вопросы закончились, да и я если честно никогда не хотел об этом говорить, поэтому эти события совершенно стерлись на долгие годы из моей памяти. После окончания института я вернулся к себе в город, устроился на работу, начал жить в унаследованной от бабушки квартире. Конец. Это - всё что мне удалось вспомнить, и записать. Странно, но как только я начал это писать, меня не покидает острое желание съездить в родительский дом, подняться на этот чердак и попытаться вспомнить что-то еще. Звучит очень глупо, но последнюю неделю не могу думать о чем-либо другом.
Артем, к слову, после той нашей переписки так и не отвечал мне. Идея поездки в родительский дом продолжала постоянно крутиться в моей голове. Не могу сказать, что от воспоминаний я прям стал одержимым чердаком, но голова была какая-то чумная. Стали проскакивать всякие странности, первой из которых были листики от куста или дерева в моем кармане. Обычно у меня в правом кармане штанов был телефон, в левом деньги и ключи, а придя домой с работы, и выкладывая всё из штанов, вместо денег увидел зеленые листики. Потом появилось постоянное ощущение песка на зубах. Что бы не ел, вечно какой-то песок на зубах. И главное всё время сны про этот чердак. Какие-то балки, дождь, бьющий по шиферу, темные углы и горы пыли. Где-то шуршат голуби, где-то ветки тополя от ветра лезут в окно. За окном буря, камнями ступает, а во сне у меня нет ни тела, ни глаз, только ощущение чердака. Чувствую, как буря ходит за домом и несет в себе что-то нехорошее, то, что я уже знаю, но просто не помню и на этом сон заканчивается.
Наконец, через пару недель таких по капле давящих странностей, мною было принято решение, что нужно просто съездить к родителям попытаться узнать у них, что нам они тогда не рассказывали, и всё-таки сходить на чердак. Жили мы не так уж далеко друг от друга, через пятнадцать неспешных минут уже подходил к дому своего детства. Теперь он был весь словно соткан из жуткого смысла, и не казался мне уютным эпицентром детских воспоминаний. Странно, первое что пришло на ум - будто не был здесь сотню лет, хотя два месяца назад был в гостях у родителей. Дом был наполнен влагой после дождя, выглядел грязным и живым, как организм, переваривающий сам себя. Идя через двор, не встретил никого из соседей, хотя там всегда сидели бабки и гуляли семьи с детьми, так как рядом был детский садик. Пока поднимался по лестнице меня также провожала тишина, словно вокруг были не квартиры, а двери, налепленные на мертвый бетон.
С родителями мы просидели около часа, говорили в основном на нейтральные темы, и потом я осмелился спросить про чердак. По их виду было понятно, что они не хотят говорить, и всеми силами уходят от разговора. Папа сказал, что входы в чердак в обеих подъездах заварили клетками на пролете, что пару лет назад там грелся бомж и устроил костер, теперь ключи только у рабочих котельной. Они его открывают только когда дают отопление и проверяют трубы. Родители не могли понять моей резкой озабоченности событием, которое произошло так давно что трудно вспомнить. Тогда мне пришлось им рассказать про Артема, только после их вопроса чем он занимается сейчас, поймал себя на мысли, что за ту нашу переписку совсем ничего не спросил про его нынешнею жизнь. Конечно, я успел просмотреть его фотографии в «фейсбуке», и примерно составить представление о его образе жизни. На фотографиях он был на природе с треногой как у геодезистов, либо в окружении коллектива своей организации. Почти на каждом фото он смотрел прямиком в кадр, и везде я узнавал этот взгляд, микро-эмоцию отображающая душевную боль. Меня это немного напрягло, ведь на моих фото такого нет, везде я улыбаюсь, и выгляжу довольно жизнерадостно.
По пути назад случился еще один странный эпизод. Продавщица в магазине дала сдачу зелеными листиками от дерева. Когда указал ей на это, смотрела на меня как на дурака, попросил поменять. Она долго мешкала, забрала зеленые листики и дала нормальные деньги. После прихода домой от родителей, я снова написал Артему, спросил, как сложилась его судьба после переезда. Пока мыл посуду на кухне, представлял, как он отвечает мне почти сразу. Как он рассказывает мне про смены школ и финансовые проблемы своей семьи. Мол, это только у меня те события прошли быстро и забылись, а у него всё было иначе. Что он не мог подружиться с одноклассниками из-за частых переездов, и в моменты отчаяния, он все больше думал о том, что случилось в тот день. Финалом моих фантазий стало сообщение, которое как я представлял, Артем должен отправить мне:
«Понимаешь, я не мог перестать думать про это. Физически я-то уехал, но в реальности так и остался там понимаешь? Мой мир остался там. Вся моя жизнь, это лишь блеклая тень в углах огромного темного чердака. Ничего не исчезло, ничего не закончилось. Мне приходится жить, хоть я и знаю, что эта жизнь далека от настоящей»
«В каком смысле?» - мысленно спрашиваю я, продолжая вести свой собственный диалог с Артемом.
«Совсем скоро ты поймешь… да ты уже наверное начал многое замечать. Просто присмотрись внимательнее вокруг»
Вновь привкус песка на зубах.
Выйдя из плена внутреннего диалога, мной овладело острое желание найти наши старые фото в одном из школьных альбомов. Какова была степень моего непонимания, когда вместо фотографий в альбоме, я находил примитивные рисунки на бумаге «А4». По своим сюжетам они повторяли мою жизнь. «МАМА, ПАПА И Я. АЗОВСКОЕ МОРЕ 1994г», «ПЕРВЫЙ КЛАСС», «ВЫПУСКНОЙ». Везде детский почерк и стрелочки с подписями. Все нарисовано ребенком.
Не понимая, что происходит, открыл «фейсбук» и вновь зашел на страницу Артема. Открыл фото в его профиле, долго смотрел пустым взглядом в монитор. На всех фотографиях, где раньше был Артем, вместо него была игрушечная кукла. Маленькая кукла ребенка. Там же и тренога геодезистов, и кукла Артема в окружении других кукол. И везде все тот же взгляд полный боли и печали, взгляд неживой куклы.
Тогда я открыл ту нашу переписку, и стал перечитывать её. Выглядела она как разговор двух безграмотных первоклассников: «- А помнеш как мы лазели в танк в парке? – Помню, там еще была многа мусара и пакетав с краскай. – А помнеш как Ветек напугал девак в старам садике? – Помню, они так смишно арали». Эта переписка не имела конца, но главное она не имела смысла. Пролистав десять страниц, я понял, что всё в ней повторяется, только в разных последовательностях. Вершиной непонимания для меня стало то, что было у меня в холодильнике. Вместо гречки что я ел в обед, кастрюля в холодильнике была полна песка. Песок был в пачках вместо макарон и овсянки. Ровным и плотным куличиком вместо батона в хлебнице. Мутные замороженные куски в морозилке, там, где должно было быть мясо, вместо него был замороженный песок в кульках. Везде палочки, веточки и листики. От всего это мне стало плохо.
Еще немного, и буря из моих снов, начала бы бушевать на Яву. Омерзение к происходящему было слишком велико, особенно когда в рвоте на полу я безошибочно распознал песок и маленькие ветки. Перед тем, как решимость пойти туда взяла вверх, мне приснился один сон. Меня пугала его глубина, реалистичность и холодная неизбежность. Будто вечером, потеряв какую либо способность адекватно мыслить, я решился пойти туда. Во сне единственным вариантом попасть на чердак, была пожарная лестница. Где-то далеко шагала буря, гремела так, будто она лопает горы, как прыщи на теле земли. Жуткие пустые улицы, и совершенно темные дома. Казалось, все близилось к логическому завершению, и там в свете ночного неба, мой дом был словно оплот вечности. Последний рубеж, там, где кончалась сама пустота.
Дойдя до пожарной лестницы, я быстро полез вверх. Мир, оставшийся позади меня, словно хотел укусить меня, догнать. Все вокруг вызывало тревогу. Прыгнув в глухую мягкую темноту, мне как это часто бывает в снах, показалось словно за пределами чердака нет вообще ничего. Есть только это место, а за шифером таинственная космическая темнота способная убить все живое в мире. Перед глазами прыгал свет фонаря, внутри, мне не предстало ничего нового, все осталось также, как было в моем далеком детстве. Медленно, я пошел в тот угол, где мы были, когда все это случилось, мой фонарь выхватывал из тьмы дальние стены, свисающие с крыши куски пыли и вертикальные балки. Мне уже не казалось что это всего лишь сон, как тот, где я словно пролетаю в воздухе по чердаку. Пройдя два выхода в подъезды слева, и обойдя кучу ржавого металла, я вышел за «наш» угол, и не увидел там ничего жуткого, лишь окно на другую пожарную лестницу. Продолжая дальше светить по сторонам, я еще какое-то время осматривался, страх не уходил. Между выходами во второй и третий подъезд, мой фонарь словно во что-то уперся. Луч стал тускло, будто через черную ткань светить вперед. На месте, где тогда все случилось, луч фонаря просвечивал тот самый силуэт. Не знаю, как сказать правильно, но после пары секунд свет из фонаря всосался в эту тьму, я видел, как он просто уходит из моего фонаря тонкой струйкой в кусок темноты что висел в воздухе.
За моей спиной стал различим тихий голос. Он походил на шум сквозняка, на холодный ветер. Голос словно был разочарован. Говорил о том, что я снова вернулся. Как приходил всегда, и буду возвращаться и после этого. Мне было нечего сказать, страх испытываемый мной во сне, затемнял окружающий мир. Голос за моей спиной тем временем продолжал говорить. Пытался убедить меня в том, что это не сон. Что мы с друзьями всю жизнь искали что-то жуткое, и нашли. Говорил о том, что тогда из нас никто не выбрался. Мою голову прошили сотни импульсов боли, за которой были вспышки воспоминаний. Тогда я увидел тот жуткий день, все было также, только дверь не открылась. Когда он закончил с Витей, то пошел в нашу сторону и все что я смог сделать, это толкнуть в его сторону Артема, а сам убежать в дальний угол и забиться там, дрожа от страха. Именно это мне не удавалось вспомнить. От увиденного хотелось кричать. После того как он закончил с Артемом, он без труда загипнотизировал меня и притянул к себе. А затем я увидел себя сидящим перед компьютером, в «фейсбуке», как пишу Артему, а потом все это повторилось снова и снова. И он показывал мне это бесконечное путешествие в один конец, где я всегда приходил сюда. Уже целую вечность. Снова и снова. Вечно. Он не кричал, не смеялся, никак не проявлял себя. Он был просто голосом из-за спины. В моей голове проносились обрывки молитв, мысли о Боге. Казалось он вновь испытал разочарование, его тон был слишком усталый. Этим тоном он словно напоминал мне о том, что говорил не один раз. Что никакого Бога нет, и саму идею Бога придумал он. А затем он приказал мне идти, и я подчинился.
С обоих чердачных окон ударил ярко синий свет, и я принялся бежать, перескочил балку и вылез в окно. То, что я увидел, было не мыслимым даже по законам снов. За окном был разлом вечности, свечение бордовых областей газа, в невесомости плавали следы камней, куски земли и домов. Целые обломки планет. За всем этим что-то несоизмеримое двигалось в мою сторону. Буря. Разломы вечности. Жуткий демон, размером с галактику, занимал собой все обозримое пространство. Казалось, он наполовину вынырнул из глянцевой тьмы, которая медленно стекала по его телу. Всё его туловище было тьмой, в которой умирали целые миры. Его голову невозможно описать, это будто сотня планет, что слиплись вокруг чего-то вытянутого. Он тянулся к дому, одна из сотен планет его головы практически вплотную приблизился к окну, и моргнула. Голос позади меня не кричал, лишь заставлял смотреть. Сначала это было похоже на отражение, где в маленьком окошке был я.
Мне быстро стало ясно, что отражение было не от глаза, а отражением был весь этот демон, и я нахожусь внутри. Внутри его глаза-планеты, отражаюсь в темных глянцевых водах вечности, на которые он смотрит впритык. Потом я увидел, что и всё это уже было. Миллиарды раз повторялось точно также. Это будет повторятся вечно, как повторялось до этого. Я приходил сюда снова и снова, и всегда всё было одинаково. Наверное, и этот сон снился мне уже миллиарды ведь я его знаю, но не помню.
Утром мне не осталось ничего другого, кроме как пойти туда. Как и во сне, я также лез по пожарной лестнице, также со страхом внутри стоял там. Песок скрипел на зубах, иногда выходил с кашлем из моих легких. Песком были засыпаны выходы в подъезды. Засыпаны толстые трубы под стеной. Песок был везде. Он был и в том углу, где все случилось. Детский смех донесся до моих ушей. Мне вновь начало казаться что я сплю. Этого просто не могло быть. Артем, Витек и я. Витек еще был нормальным. Они увидели меня, молча встали и попытались уйти. Я кричал им, пытался позвать их. Пытался предупредить. Витек хотел обойти меня, старался не смотреть в мою сторону. Тогда я схватил его. Он был в оцепенении. На мои слова и крики он не реагировал, но я продолжал кричать. Трясти его и кричать.
Это продолжалось долго, пока мои руки кто-то не разжал. Пока я не осознал что в них лишь мокрый песок, а передо мной слепленная из песка небольшая фигура. А две другие слепленные из песка фигуры стояли позади, того, кого я принял за Витька. Те кто разжал мои руки взяли меня под локти и начали уводить. В этот раз сопротивляться мне не хотелось, начал вспоминать чем это заканчивается. На улице уже стояли мать с отцом, провожали взглядом. Вновь длительное лечение.
Краткий промежуток ясного разума, скорее всего, скоро вновь исчезнет из моей памяти. Снова будут попытки вспомнить, о том, что же тогда произошло на чердаке. Потом обострение и стационар. Родители платят не маленькие деньги, лишь бы все было тихо. Находят очередных специалистов, которые пытаются сделать меня нормальным. Снова и снова, начиная с самого детства. Они общаются со мной, заставляют поверить в иную жизнь, придумывают её и тогда я забываю обо всем. Какое-то время живу подобие нормальной жизни, социализируюсь, что-то делаю, а потом опять происходит ЭТО.
Мне сложно судить о том, насколько хорошо работает их терапия. Каждый из них, всегда заставляет вести меня дневник, записывать все. Только это стало моей условной привычкой. Подобных дневников не один десяток, и все они одинаковы, порой до слова. Перечитывать их нет смысла, так-как память их сотрет. В этом и кроется мой главный ужас. Ведь все эти записи заканчиваются так-же бессвязно как и начинаются. Наверное в моим мыслях и озарениях нет ничего нового, ведь все что можно я уже писал, но почему-то мне кажется, что врачи упускают немаловажную деталь. Они делают так, что я забываю о своей травме. О той травме, которую не могу вспомнить. Но как можно забыть, то что ты не можешь вспомнить? Оно всегда лезет обратно, и наверное вернется вновь.
В этот раз меня увезли на море, в пансионат. Скорее всего скоро вновь будет период беспамятства, до очередного обострения. Как было до этого, и будет после. Пока у меня есть время, просто посидеть на пляже. Там очень много песка, теплого, нагретого солнцем. Сидя перед бескрайним спокойным морем, мне нравится закапывать свои ноги в нем. Почему-то видя как их нет, мне хорошо. Становясь частью песка, я чувствую себя живым.
Текущий рейтинг: 55/100 (На основе 25 мнений)
