Ты еси муж сотворивый сие! (Эдгар По)

В роли страшилки эта история Настолько Плоха, Что Даже Хороша. Хотя она и пытается казаться страшной, её истинная цель отнюдь не в запугивании.

1

Я намерен сейчас разыграть из себя Эдипа и в этом качестве раскрыть секрет знаменитой «загадки Брякнисдуру». Посему расскажу вам, — ибо это могу сделать я один, — суть того фокуса, который породил «загадку Брякнисдуру», точнее «чудо в Брякнисдуру»: то единственное, достоверное, всеми признанное, неоспариваемое и неоспоримое чудо, которое искоренило среди брякнисдурцев неверие и обратило к истинно ортодоксальной религиозности, ранее свойственной в основном старым дамам, практические умы средних горожан, прежде дерзавших впадать в скептицизм.

Это событие, — о котором негоже рассуждать легкомысленным тоном, — случилось летом 18… года. Мистер Барнабас Тудойсюдойс, один из самых богатых и уважаемых жителей Брякнисдуру, пропал из городка — и, что важно, при таких обстоятельствах, которые заставляли подозревать нечто в высшей степени недоброе. Он выехал верхом из Брякнисдуру в субботу, рано поутру, публично изъявив желание посетить соседний городок, милях в пятнадцать, и воротиться сегодня же: как говорится, ближе к ночи, но в тот же день.

Через два часа после отъезда лошадь его воротилась домой одна, без всадника и без седельных сумок. Вдобавок несчастное животное было тяжело ранено и густо покрыто грязью. Все это, понятным образом, крайне встревожило всех друзей старого джентльмена, а когда он не воротился и в воскресенье, жители городка en masse отправились на розыски, надеясь отыскать если не пропавшего, то хотя бы его труп.

Более всех и энергичнее всех хлопотал при этом закадычный друг исчезнувшего, мистер Чарльз Славни, известный в просторечии под кличкою «Славни Чарли» или даже «Славни старина Чарли». Не знаю и знать не хочу, вступает ли тут в силу изумительное совпадение, или же имена наши имеют незаметное влияние на наши человеческие свойства, но более чем несомненно: вряд ли существует на свете хоть один Чарльз, который не был бы открытым, честным, прямым, добродушным, чистосердечным малым, обладателем ясного, звучного, приятного тембра голоса, ласкающим всякий слух, а взгляд его столь же прямо и открыт, как он сам, причем в этом взгляде читается: «У меня чистая совесть, я никого не боюсь и не способен ни на что дурное».

Я говорил уже, что мистер Тудойсюдойс был одним из самых почтенных людей в Брякнисдуру — и, без всякого сомнения, просто самым богатым, без всяких «одним из»; ну а «Славни старина Чарли» находился с ним в отношениях самых дружеских. Жили эти пожилые джентльмены по соседству и, хотя мистер Тудойсюдойс редко навещал мистера Славни, «старина Чарли» не пропускал и дня, чтобы не проведать своего приятеля три или четыре раза, причем зачастую оставался позавтракать, выпить чашку чая или даже пообедать; а уж подсчитать, сколько при этом выпивалось вина, было бы поистине трудно. Чарли особенно любил Шато Марго, а мистер Тудойсюдойс, по всему было видно, больше всего любил смотреть, как друг его поглощает этот драгоценный напиток буквально квартами. И вот однажды, когда друзья уже более чем порядочно нагрузились, мистер Тудойсюдойс хлопнул «старину Чарли» по плечу и сказал:

— Клянусь, старина Чарли, что за всю свою жизни я не встречал лучшего малого, чем ты, дружище! И если уж, черти меня забери, это вино так тебе по душе, что на другие ты и смотреть не в силах, то быть по сему: получишь от меня в презент большой ящик Шато Марго… Не отнекивайся: как сказано, так и будет! И чтоб мне сгнить без погребения (мистер Тудойсюдойс, как видите, обладал дурной привычкой давать опрометчивые и богохульные клятвы, а на этот раз он вообще превзошел самого себя, ибо ранее редко заходил далее «чтоб мне провалиться», или уже известного нам «черти меня забери», или просто «да будь оно все проклято»), если я не напишу сегодня же вечером в город, чтобы мои поставщики выслали тебе двойной заказ этого вина, да причем самого лучшего урожая… В общем, знай: ты получишь его на днях, причем — сюрприз! — именно тогда, когда меньше всего будешь ожидать этого!

2

Итак, в то роковое воскресенье, утром которого стало уже полностью очевидным, что с мистером Тудойсюдойсом случилось какое-то несчастье, «старина Чарли», я видел это своими глазами, был потрясен более всех. Сначала, по-видимому, он был так подавлен горем, что был не в состоянии что-нибудь предпринять сам; даже советовал прочим друзьям мистера Тудойсюдойса не спешить, а вместо этого повременить неделю-другую, а пожалуй, даже месяц-другой, в надежде, что обнаружатся какие-нибудь новые подробности, а может быть, и сам пропавший объявится собственной персоной. На том, вполне вероятно, все и порешили бы, не вмешайся в дело племянник мистера Тудойсюдойса, молодой человек очень легкомысленного образа жизни, незавидной репутации, а вдобавок крайне вздорного характера. Этот неугомонный родственник (фамилия его, к вашему сведению, была О'Хламонн) и слышать не хотел об откладывании дела, но, наоборот, яростно отстаивал необходимость тотчас же отправляться на розыски «тела злодейски убитого дядюшки». Именно таково было его подлинное выражение, и мистер Славни тогда же метко заметил, что оно звучит «странно, чтобы не сказать более». Вслед за этим немедленно разгорелся достаточно напряженный спор и обмен резкими формулировками, отчасти между всеми присутствующими, но преимущественно между самим «стариной Чарли» и О'Хламонном, что, впрочем, не было новостью, потому что эти двое все последние три-четыре месяца крайне не ладили между собою; однажды дело дошло даже до того, что О'Хламонн послал «старину Чарли» в классический нокдаун за то, что тот якобы позволил себе слишком хозяйничать в их, то есть О'Хламонна и его дядюшки, доме. Говорят, что мистер Славни продемонстрировал в том случае удивительную сдержанность и христианское отношение к ближнему. Он поднялся с пола, оправил на себе одежду — и даже не попытался воздать молодому человеку тем же образом, которым только что получил от него сам. Правда, с его губ сорвались слова, что, мол, «придет время — и ты заплатишь за это сполна» — но и только.

Как бы там ни было, вопрос был в настоящую минуту не в этом, а в настоятельных стремлениях племянника немедленно организовать поиски своего дяди, на что побуждаемые им жители городка в конце концов и решились. Уточним: это сперва они решились действовать именно так, как договорились было друг с другом и с О'Хламонном. Само собой разумеется, что это была не лучшая стратегия: виданное ли дело — разослать во все стороны небольшие самостоятельные партии, тем самым обеспечивая наиболее полный охват и прочесывание местности! Но, к счастью, «старина Чарли» сумел им доказать всю губительную несообразность такого плана — и было решено, что поиски, как можно более внимательные, будут производиться именно en masse, причем под предводительством самого «старины Чарли».

Вскоре горожане убедились в правильности своего выбора: лучшего предводителя, чем «старина Чарли», им нельзя было и пожелать. Но, хотя он водил свой отряд по таким чащобам и таким потайным тропкам, о которых никто из коренных брякнисдурцев даже понятия не имел, — прошла целая неделя, а дело не подвинулось ни на шаг. Никакого следа пропавшего мистера Тудойсюдойса так и не отыскалось. Впрочем, фразу «никакого следа» не надо понимать буквально. Следы как раз существовали, и именно оставленные копытами лошади, принадлежавшей Тудойсюдойсу. По этим следам поисковая партия дошла до небольшого заболоченного озерка, полускрытого в густых зарослях куманики. Следы копыт здесь исчезали. Но, по-видимому, тут происходила какая-то борьба, после чего какое-то большое тело, много превышающее человеческое размерами и весом, было протащено от тропинки к этому озерку. Обыскали баграми весь водоем, причем дважды, но не нашли ничего и в печали совсем уже собрались было идти назад, когда, должно быть, само провидение внушило мистеру Славни мысль спустить из этого озерца всю воду. Когда дно обнажилось еще даже не до конца, все увидели среди ила черный вельветовый камзол, который был тотчас же и почти всеми сразу опознан как принадлежавший мистеру О'Хламонну. Этот жилет оказался изорванным и испачканным кровью, однако многие из присутствовавших тотчас же припомнили, что видели его на молодом человеке именно в то утро, когда уехал и исчез мистер Тудойсюдойс.

Дело принимало для О'Хламонна худой оборот, причем возникшие против него подозрения тут же перешли почти что в уверенность, когда он страшно побледнел и абсолютно не нашелся, что ответить в оправдание на посыпавшиеся со всех сторон вопросы. Но тут-то и выказалось во всем своем блеске великодушие мистера Славни. Он горячо и красноречиво вступился за юношу, напирая несколько раз в своей речи на то, что лично он, Славни Чарльз, охотно прощает свою обиду этому молодому джентльмену. Искренне и от всей души прощает — а посему вместо того, чтобы настаивать на подозрениях, которые, к сожалению, возникают против мистера О'Хламонна, будет стараться из всех сил, употребит все свое, пускай даже слишком слабое для этого случая, красноречие на то, чтобы… чтобы… э-э-э… по возможности смягчить — да, хотя бы смягчить явственно зловещие для молодого человека обстоятельства этого чрезвычайно тяжелого дела…

Мистер Славни продолжал говорить в том же духе добрых полчаса, к большой чести своего сердца и ума; но всем известно, что пылкое и искреннее добросердечие часто бывает крайне неудачливо в своих намерениях; они вовлекают людей, яро усердствующих в чью-нибудь пользу, во всяческие contre-temps или, того хуже, mal aproposisms; итак, даже при самых благих намерениях, такой защитник сплошь и рядом скорее вредит своему подзащитному, нежели выручает его из беды.

Одним из самых непростительных промахов оратора было наименование заподозренного «наследником достойного мистера Тудойсюдойса». До этой его обмолвки никто и не помышлял о таком мотиве. Помнили только, что года два тому назад старик грозил племяннику лишить его наследства (а других родных у Тудойсюдойса не было), и все жители Брякнисдуру были до того просты, что думали — это наверняка уже решенное дело! В результате лишь слова «старины Чарли» заставили их предположить, что угроза дяди так и могла остаться только словесной угрозой. И непосредственно из этой мысли вырос вопрос «cui bono?» — поистине губительный вопрос, усиливавший подозрения против молодого человека еще более, нежели находка его жилета.

В данном случае вопрос «cui bono?» самым недвусмысленным образом указывал на мистера О'Хламонна. Его дядя, ранее сделавший завещание в его пользу, был твердо намерен изменить свою волю, однако, как выяснилось, не привел в исполнение этого намерения. Однако при наличии завещания и, одновременно, сохранявшейся угрозе, которая продолжала висеть над головой молодого человека, было ясно, что боязнь лишиться наследства действительно могла вовлечь его в ужасное преступление.

На основании этого молодой О'Хламонн был тут же арестован, после чего все под караулом повели его обратно в город. На обратном пути случилось еще нечто, дополнительно подтвердившее общие подозрения. Мистер Славни, который продолжал идти впереди всех, вдруг сделал несколько быстрых шагов в сторону от тропинки, остановился и поднял из травы какой-то небольшой предмет. Быстро осмотрев его, он хотел уже спрятать найденное в карман своей куртки, но не проявил при этом должной ловкости, и движение его было замечено. В результате предмет на глазах у всех был извлечен из его кармана — и оказался ножом испанского образца, каковой нож сразу дюжина человек опознали как принадлежащий О'Хламонну.

3

Положение молодого человека еще более ухудшилось после первого же допроса. Спрошенный о том, где он находился утром того дня, когда пропал мистер Тудойсюдойс, он ничтоже сумняшеся заявил, что был на охоте, причем с мощным нарезным ружьем, ибо охотился на оленей — и именно неподалеку от того озерка, в котором благодаря счастливой догадливости мистера Славни был найден его жилет.

При этих словах «старина Чарли» выступил вперед и со слезами на глазах попросил, чтобы его тоже подвергли допросу. Он заявил, что рад бы промолчать, однако сознание своего долга не дозволяет ему долее скрывать ничего… Произнеся это, «старина Чарли» поведал всем, что накануне своего отъезда в соседний город почтенный мистер Тудойсюдойс в присутствии его, мистера Славни, объявил своему племяннику, что предпримет эту поездку, дабы поместить очень большую сумму в «Фермерский и промышленный банк», причем в дальнейшем разговоре подтвердил свою твердую решимость уничтожить прежнее завещание и не оставить молодому человеку ни шиллинга.

Тут магистрат счел своим долгом распорядиться насчет обыска в доме мистера Тудойсюдойса, а конкретно — в комнате, которую занимал там племянник; за чем и были отправлены двое констеблей. Почти незамедлительно те вернулись, принеся с собой обнаруженный там бумажник, известный всему городу; дядюшка обвиняемого не расставался с ним уже много лет. Однако все ценные бумаги, что были в нем, исчезли бесследно: следователь только время зря потратил, убеждая юношу сознаться, куда он вложил (или хотя бы положил) похищенное.

Надо же было так случиться, чтобы именно в это время стало известно, что лошадь мистера Тудойсюдойса пала в своей конюшне вследствие полученной ею в тот злосчастный день раны, и мистер Славни тотчас же предложил произвести исследование post mortem, сиречь вскрытие. Это было сделано и, лишний раз подтверждая вину подозреваемого, «старина Чарли», с особой тщательностью обследовав грудную клетку трупа лошади, обнаружил там пулю, которая совершенно точно подошла к нарезному охотничьему ружью О'Хламонна.

Дело О'Хламонна было назначено к слушанию в ближайшую же сессию уголовного суда. Приговор было нетрудно предугадать заранее. Публика громко выражала свое негодование в адрес подсудимого, а новые доказательства, пусть косвенные, но подкрепленные обнародованием еще кое-каких эпизодов не в пользу обвиняемого, сплелись в столь прочную цепь и произвели столь гнетущее впечатление, что присяжные, даже не удаляясь для совещания, произнесли формулировку: «виновен в убийстве первой степени». После чего был торжественно прочитан смертный приговор, и несчастного юношу отвели в тюрьму, где ему предстояло дожидаться исполнения неумолимой кары правосудия.

Но благородное поведение «старины Чарли» еще более возвысило его в глазах всех достойных брякнисдурцев и брякнисдурок. Отныне мистера Славни возлюбили в десять раз более прежнего; приглашения так и сыпались на него — и в результате, понятно, он оказался вынужден отступить от обычно царившего в его доме режима крайней экономии — и стал устраивать у себя регулярные reunions. Эти собрания отличались большим оживлением, которое немного затуманивалось лишь при эпизодических воспоминаниях о роковой участи, вскорости ожидающей племянника того почтенного джентльмена, которого так оплакивал гостеприимный хозяин.

4

Однажды достойный мистер Славни был приятно изумлен получением следующего письма:

Чарльзу Славни, эскв., Брякнисдуру.
От Г., С., X. и К°.
Шат. Мар. А. — № 1. — 6 дюж. бут. (1/2 гросса).

Чарльзу Славни, эсквайру.

Достопочтенный сэр!
Согласно заказу, полученному нами два месяца тому назад от нашего уважаемого клиента, м-ра Барнаби Тудойсюдойса, имеем честь выслать вам сего же утра по указанному адресу двойной ящик Шато Марго. Марка упаковки — «антилопа», цвет сургучной печати — сиреневый. Номер и маркировку ящика см. на полях.

Всегда к вашим услугам
Грюкк, Стукк, Хрюкк и К°.

Город: …
Дата: 21 июня 18…

P.S. Ящик будет доставлен вам грузовой повозкой на следующий день по получении вами сего извещения. Просим передать наше почтение м-ру Тудойсюдойсу.

Г., С., X. и К°.

Следует уточнить, что после смерти мистера Тудойсюдойса мистер Славни потерял всякую надежду на получение обещанного презента, и потому такой дар теперь был сочтен им за особую милость судьбы. Он был в столь полном восторге, что немедленно пригласил к себе на завтрашний petit souper большое общество, чтобы воздать честь щедротам старого доброго Тудойсюдойса. Вы спросите, в каких фразах он описал присылку дара от «старого доброго Тудойсюдойса»? Не то чтобы в особенно цветистых… Собственно говоря, мистер Славни, рассылая свои приглашения, не упомянул о «старом добром Тудойсюдойсе» вовсе. Он счел за лучшее умолчать о том, что получал вино в подарок от покойного, а вместо этого просто созвал своих друзей отведать отличного Шато Марго, еще два месяца тому назад выписанного им самим из Европы через столицу штата.

5

Итак, завтрашний день наступил, и в доме мистера Славни собралось большое и вместе с тем по-настоящему избранное общество. Право слово, к «старине Чарли» явилось чуть не полгородка, то есть, по вашему выбору, в полном составе либо Брякни, либо Сдуру. В числе гостей был и я. К великой досаде хозяина, ящик с Шато Марго был доставлен много позже, чем ожидалось, так что приглашенные уже воздали должное великолепному ужину и даже успели порядочно осоловеть. Но вот наконец ящик все же прибыл — чудовищно громадный ящик, говоря по чести, — и так как все гости были в самом веселом расположении духа, то nem. con. было решено, что его следует водрузить на стол и вскрыть тотчас же.

Сказано — сделано. Я тоже оказался среди тех, чьими стараниями ящик был установлен среди бутылок и бокалов, из которых многие при этом весьма пострадали, но это уже не могло никого остановить. «Старина Чарли», осоловевший более многих, уселся во главе стола, приняв вид комического достоинства и в шутливой ярости принялся неистово стучать по столешнице графином, призывая общество «сохранять спокойствие вплоть до того мига, как сокровище будет извлечено из своей гробницы». Ему пришлось повторить это несколько раз повышенно громогласным голосом — и, как часто происходит в подобных случаях, когда тишина вдруг наступила, она оказалась поистине мертвой. Меня попросили снять крышку, на что я согласился, как говорится, «с величайшей готовностью и искренним удовольствием». Я запустил в щель стамеску, несколько раз, причем совсем не сильно, ударил по ней молотком — и крышка немедленно отлетела. Но в тот же миг из-под нее поднялось, перейдя из лежачего в сидячее положение, тело убитого мистера Тудойсюдойса: страшное, покрытое трупными пятнами и запекшейся кровью, уже наполовину разложившееся. Труп, словно погруженный в глубокую скорбь, несколько мгновений смотрел своими тусклыми, ввалившимися, тронутыми тлением глазами в лицо сидевшего прямо напротив него мистера Славни, а затем зловещим шепотом, медленно, но раздельно и совершенно ясно проговорил: «Ты еси муж сотворивый сие!», после чего, перегнувшись или, вернее сказать, переломившись в груди, завалился набок, с грохотом уронив руки на праздничный стол, — как видно, полностью довольный содеянным.

Невозможно описать последовавшую за тем сцену. Некоторые из гостей в паническом страхе кинулись прочь через двери и окна, не заботясь о том, открыты ли они; многие же буквально попадали в обморок, причем особый пример тут показали самые, казалось бы, здоровые и крепкие мужчины. Но после того как первый, неудержимый пароксизм ужаса миновал, те, кто еще оставался в комнате, все как один обратили взгляды на мистера Славни. Если мне доведется прожить еще хоть тысячу лет, то и тогда не забуду выражения той смертельной муки, которая проступила на его бледном, как кость, лице, всего за минуту перед тем красном от вина и радостного воодушевления. Он просидел несколько мгновений неподвижно, как мраморная статуя; взгляд его, совершенно безжизненный, казался обращенным внутрь, в самую глубь его души, ничтожной, жалкой души убийцы. Потом вдруг этот взгляд словно бы вновь ожил для внешнего мира, и «старина Чарли», вскочив с своего места, повалился головой и руками вперед, прямо на стол, почти соприкасаясь с трупом — и из его уст полилась покаянная исповедь в преступлении, том самом преступлении, за которое был присужден к смерти молодой О'Хламонн.

Сущность его исповеди заключалась в следующем: он проследовал верхом за своею жертвой до самого озерца, там выстрелил в лошадь Тудойсюдойса, а самому мистеру Тудойсюдойсу нанес смертельный удар по голове тяжелой рукоятью своего пистолета; обчистил карманы мертвеца; потом, считая лошадь убитой, с большим трудом отволок ее тушу в колючие заросли куманики, взвалил труп Тудойсюдойса к себе на седло и отвез его далее в чащу леса, где и спрятал тщательно. Жилет, нож, бумажник и пуля были подброшены им самим туда, где они были найдены, чтобы отмстить О'Хламонну.

К концу этого страшного рассказа речь преступника, в последние минуты и так несвязная, стала звучать все глуше. Произнеся заключительное слово признания, он поднялся, сделал шаг прочь от стола и упал — мертвым…

6

Способ, которым было исторгнуто это вынужденное признание, столь же прост, сколь и эффектен. Слишком откровенные показания мистера Славни с самого начала не нравились мне настолько, что возбудили по-настоящему серьезные подозрения. О'Хламонн сбил его с ног в моем присутствии, и от меня не укрылось выражение запредельной, поистине сатанинской злобы, промелькнувшее на лице «старины Чарли». А уж окончательно открыла мне глаза пуля, найденная им в трупе лошади. Жители Брякнисдуру успели забыть, что в груди животного имелись две раны: одна, через которую пуля вошла, и другая, через которую она вышла, пробив тело насквозь; но я-то не был коренным брякнисдурцем и забывать этого не собирался! А поскольку эта пуля все-таки отыскалась во время вскрытия, то, очевидно, она была подложена туда именно тем, кто якобы нашел ее. При таких обстоятельствах, да еще при учете того, сколь неожиданно мистер Славни преобразился в гораздо более щедрого и гостеприимного человека, чем недавно мог себе позволить, — я начал сильно подозревать в убийстве его самого.

Итак, я стал втайне от всех разыскивать труп мистера Тудойсюдойса, направляя свои поиски, совершенно понятным образом, в места, диаметрально противоположные тем, по которым водил всех мистер Славни. В конце концов через несколько дней я наткнулся на русло пересохшего, почти заросшего колючим кустарником ручейка, в котором и нашел то, что искал.

Между тем я тоже слышал разговор между двумя закадычными друзьями, в ходе которого мистер Тудойсюдойс пообещал (а точнее, его коварный приятель ухитрился выманить такое обещание) мистеру Славни в подарок партию Шато Марго. Это и подсказало мне способ дальнейших действий. Добыв крепкую и гибкую полосу китового уса, я пропустил ее через горло покойника вглубь его пищевода, уложил тело в старый ящик из-под вина — и с силой пригнул верхнюю часть трупа вперед, при чем, разумеется, сгибался и китовый ус; заколотить крышку, придерживая тело в таком положении, стоило мне, конечно, большого труда, но зато я был уверен, что лишь только будут вынуты гвозди с нужной стороны, как крышка тотчас же отлетит и труп в то же мгновение выпрямится. Наладив все, я сделал на ящике уже известную вам маркировку — и отправил мистеру Славни извещение о посылке от лица виноторговой фирмы, с которой имел дело Тудойсюдойс. Мой слуга должен был по условленному знаку подвезти ящик к порогу мистера Славни. В отношении слов, которые должен был произнести труп, я целиком и полностью полагался на свои навыки чревовещателя; также я рассчитывал, что эффект окажется достаточным для того, чтобы пробудить остатки совести убийцы.

Полагаю, что объяснять более нечего. Мистер О'Хламонн был тотчас же освобожден из узилища, унаследовал все состояние покойного дядюшки, принял к сведению горький опыт, начал жизнь, как говорится, с чистого листа — и в этой новой жизни все у него сложилось более чем удачно.

---

Автор: Эдгар Аллан По, перевод Софьи Климовицкой.

Рассказ приведён в сокращении и для удобства чтения разбит на подразделы.

Источник (полная версия): [1]

Примечания

Текущий рейтинг: 66/100 (На основе 13 мнений)

 Включите JavaScript, чтобы проголосовать