(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
То, что приходит в ночи (А.В. Бородин)
El sueño de la razón produce monstruos
Испанская пословица
Хорошо, джентльмены, я расскажу! Я вижу в ваших глазах пламя праздного интереса, и его отблески ведут удивительнейшую игру на ваших покрытых испариной лицах. Я расскажу вам всё, что произошло со мной в ту роковую ночь. Вы из первых уст узнаете, почему я, ещё молодой мужчина, стал совершенно седым; почему то и дело мою левую руку сводит судорогой; и почему всякий раз, когда я слышу, как ветви деревьев скребут в окно нашего гостеприимного паба, моё сердце на миг останавливается – и я замираю вместе с ним, обливаясь холодным потом. Здесь, за бокалом старого доброго Vin de Bourgogne, я поведаю вам самую пугающую и поучительную историю из всех когда-либо случавшихся со мною. И, надеюсь, услышав её, вы не просто посмеётесь, выразите своё недоверие или сочувствие, но вынесете для себя бесценный урок, уже усвоенный мною. Впрочем, довольно растрачиваться на прелюдии. Ваше здоровье, господа! Здоровья и вашим чудесным деткам, мистер Парсон! Пусть жизнь не преподнесёт им таких переживаний, которые пришлось испытать мне. Что ж, пока внутри меня разливается тепло, а ветер снаружи немного успокоился, начну свой рассказ.
Как вы знаете, с декабря прошлого года я вынужден был поменять место жительства. Не буду вдаваться вновь в подробности этого запутанного дела, но напомню, что обстоятельства, сподвигшие меня к таким переменам, были чрезвычайными и безотлагательными. Мой выбор нового местообитания пал на двухэтажный дом, тесно примыкавший к местному лесопарку. Он являлся ярким образчиком раннего колониального стиля, и, видимо, привлёк меня, пресытившегося повсеместным и навязчивым bizarrerie нашего времени, именно своей неброскостью. Стены моего нового жилища были пропитаны духом, оставшимся после бывших владельцев-пуритан, поэтому я не нашёл в нём той гнетущей атмосферы, какую можно было бы предвосхитить. Внутри они были покрыты строгими обоями, половицы исторгали из себя тоскливый скрип при каждом моём шаге. То и дело на глаза попадались различные насекомые гнусного вида, а в углах таились жирные пауки. Затхлый запах, просачивающийся из подвала, поначалу доставлял определённые неудобства, но мы с моим верным Джимом провели серию мероприятий и полностью решили эту проблему. Скверное семейство летучих мышей, долгое время считавшее своим домом чердак и пребывавшее в спячке в его укромных закутках, было также с позором изгнано прочь.
Вскоре дом был заполнен бесхитростными предметами моего быта и приобрёл должный уютный вид. Джим разместился на первом этаже в каморке рядом с кухней, я же занял второй этаж. В мои владения входил, помимо спальни, в которой я предавался грёзам на двуспальной кровати с балдахином, просторный рабочий кабинет с видом на лесопарк, который я не преминул наполнить массивным дубовым столом, парой кресел, удобным диваном и несколькими стеллажами, вмещавшими в себя тщательно собранную в течение многих лет личную библиотеку. Пара гостевых спален, равно как и иные комнаты первого этажа, остались пустыми, но из них, в знак грядущего ремонта и отделки, был вынесен различный хлам. Признаюсь, в первые ночи там я ожидал явлений призраков, о которых столь часто можно услышать рассказы, едва речь заходит о старых домах. Но всё было тихо, и завывающие, гремящие цепями тени не тревожили наш покой. Увы, подлинный ужас мне пришлось испытать много позже, и явился он совсем не оттуда, откуда его можно было ожидать.
Освоившись в своем новом жилище, я часто совершал пешие прогулки по прилегающей территории. Мне довелось в разных направлениях исходить столь удачно расположенный вблизи дома лесопарк. На снегу я часто находил следы зайцев и лис, иногда встречал отпечатки копыт лосей. Подчас среди стволов я замечал лесных птиц, улетавших прочь при моем приближении. Я доходил до покрытой льдом речушки, служащей северной границей лесопарка, но на более дальние походы меня уже не хватало. Помимо блужданий на природе, я наносил визиты соседям, чьи дома располагались в полумиле от моего. Более добропорядочных людей (кроме вас, конечно), мне ещё не доводилось видеть. Не раз зимними вечерами я пропускал с ними бокальчик-другой, сидя у камина и ведя светские беседы.
В общем, я был доволен сменой места жительства. В определённой степени, такое относительное уединение было полезно для моего ума, и я мог всецело посвятить себя своим делам. Временами я был вынужден уезжать в центр города, но эти поездки отнюдь не приносили мне тех потрясений, каковые я имел, постоянно в этом центре пребывая. На позднюю весну были запланированы ремонтные работы, и строительные материалы понемногу стягивались к месту своего приложения, до поры хранясь на заднем дворе. Впервые за многие месяцы жизнь вошла в размеренное русло, и я, считавший своим кредо перманентную настороженность, позволил себе расслабиться.
Не открою для вас чего-то нового, друзья, если скажу, что меня привлекали оккультные науки. Впрочем, кого в наше время не привлекает запретное и иррациональное? Вспомните популярные в своё время месмерические опыты, сеансы спиритизма, различные тайные сборища декадентов и шабаши закрытых обществ. Человеку, скорее всего, с самого его отделения от животного состояния, свойственно устремлять свой взор в сферы, лежащие за пределом обычного человеческого понимания. При этом мы можем наблюдать две крайности этого явления: когда изучению оккультного себя посвящает человек высшего общества и прилежащих к нему слоёв – и когда совершенно необразованная вырождающаяся деревенщина занимается ровно тем же, пускай и в несколько другой форме. Меня всегда поражал этот баланс, оставляя после размышлений о нём двойственные чувства. Ведь, с одной стороны, вполне может быть, что то, что человек образованный способен постичь в силу своих умений и навыков, может быть доступно и совершенно простому духом человеку, что, несомненно, говорит обо всей условности границ, проводимых между людьми разных социальных групп. С другой стороны, не есть ли опыты, проводимые неотёсанным деревенским колдуном, лишь результат его умственной ограниченности, непросвещённости, стремление как-то выразить законы, царящие в мире, и подсознательное желание повлиять на действительность хоть каким-то образом, не имея всего того, что имеет человек высшего света? И насколько глупо будет выглядеть представитель высшего общества, уподобившись, пусть и на ином уровне, дикарю, что едва может прочитать газету по слогам, но куда увереннее чувствует себя, призывая дождь на свои посевы и задабривая духов, выходящих в ночь на первое мая из холмов? Между тем, широкая масса народа между этими двумя крайностями чаще всего представляет собой ту самую толпу, что с искажёнными отупелой злобой лицами принимала активное участие в печально известном салемском процессе. И, на мой взгляд, в таком воплощении это самый никчёмный сорт людей, что в своём свином неведении готовы уничтожать всё, что противоречит впитанной ими через поколения с молоком матери картине мира.
Но я, при всём моём увлечении, успешно держался между этими тремя категориями. Различные оккультные практики я справедливо считал делом несерьёзным, полагая меж тем, что некие силы, безусловно, имеют место быть в мироздании, равно как и за его пределами. В конце концов, несмотря на значительный научный прогресс, многое даже в пределах человеческого естества является непознанным, не говоря уже о тёмных уголках мира и иных мирах, о которых в последнее время столько разговоров в научном обществе. Но некая часть меня, древняя и находящаяся в каждом человеке разумном, влекла меня к бесконечному познанию, мыслимому мною сокрытым не иначе как в данных областях. Справедливое замечание, мистер Дженкинс, выводящее-таки поток моих мыслей в нужное русло! Я не зря говорю о своих увлечениях в прошедшем времени. После того кошмара, что я пережил; невыразимого ужаса, оставившего неизгладимый след в моей душе равно как и теле, я избавился от всей оккультной литературы, составлявшей добрую половину моей библиотеки, сжёгши её на заднем дворе. Впредь я зарёкся пускаться в плавание по опасным областям непознанного, скрытым метафизическими туманами. Человеческий разум слишком хрупок, и вряд ли даже дети наших детей застанут тот момент, когда погружение в океан сокровенных тайн не будет погружением в океан безумия.
Но довольно отвлекаться от сути. Чувствую, мои размышления нагоняют на вас скуку. Плеснём в наши бокалы ещё этого чудесного напитка, джентльмены. Проклятье, ветер вновь бросает ветви на штурм нашей уютной цитадели! И, кажется, пошёл дождь. Право, погода нынче ровно такая, как в ту роковую ночь с третьего на четвёртое апреля, когда всё и произошло. Ваше здоровье! Теперь я смогу без дрожи продолжить свой рассказ, тем более, что он приближается к своей кульминации.
Той ночью штормовой ветер, бушевавший над Род-Айлендом последние несколько дней, казалось, достиг пика своего первобытного безумства. Сносивший по доходившим до меня новостям крыши в центре города, он испытывал на прочность стены моего жилища. Я явственно слышал, как старый дом тягостно стонет под его натиском, как дребезжат агонизирующим перестуком костей грешников стёкла в рамах, как скрежещет, словно чёрным песком смертельного ужаса на зубах, черепица. Глядя за окно на лесопарк, я видел, как деревья гнутся, будто лёгкие тростинки. Не заставлял себя ждать и треск ломающихся стволов и ветвей, то и дело доносившийся до меня сквозь завывания бури. Аккомпанементом этой макабрической симфонии служили причитания моего верного Джима, молившегося своим диким чернокожим богам в приступе суеверного трепета перед силами природы.
Признаться, и мне несколько раз силилось накинуть петлю на шею опасение, что следующий порыв ветра соорудит славный склеп для наших несчастных останков. Но я плотно поужинал, выпил пару стаканов бренди и, дымя буковой трубкой моего прославленного деда, предавался чтению при свете настольной лампы, вверив своё тело удобному креслу, располагавшемуся у окна кабинета. Чтение настолько увлекло меня, что все волнения ночи постепенно отошли на второй план.
Стоит сказать, что в руках я держал недавнее своё приобретение, которым был очень горд – сочинение некого европейского оккультиста XVII века Леви Жаккара «Отражённые искажения Лха». Этот теоретический трактат представлял собой описание малоизвестных мифологических систем мира, сокровенных культов, а также непосредственных их составляющих – всевозможных богов и демонов, чьи имена порой были очень сложны для восприятия. «Сумманус», «Кишну», «Аму’кнгхтхай», «Саа’итии», «Фмнхшар»… Страница за страницей я постигал содержимое книги, и постепенно в моём сознании реальность смешивалась с рождаемыми в процессе чтения химерами. В посетившем наши края шторме мне теперь виделась бесконечная битва незримых божеств воздуха с непостижимыми богами огня. В дожде, который внезапно забарабанил по крыше, я угадывал отзвуки смертоносных когтей маленьких чёрных демонов, чьи крыла подобны ночи, а дыхание несёт тлетворное зловоние. И даже за именами богов, к которым обращал свои молитвы Джим, как мне казалось теперь, стояли куда более грозные и неведомые существа.
Постепенно реальность и вовсе начала исчезать, и вот я уже всецело существовал лишь в пределах пожелтевших страниц. Не было больше дома, кабинета, потухшая трубка покоилась вечным сном на столе. Буря, ставшая для меня не громче шелеста листьев в осеннем парке, оставалась последней связующей нитью с миром действительности. Я уже не сидел в кресле – я блуждал дорогами древней Тьмы вместе с целым сонмом богов, наблюдая их благие деяния и неописуемые бесчинства. Я познавал десятки имён, что ныне пребывают в забвении – с тех самых пор, как человек выбрал для своего поклонения наиболее понятных богов, подобных обликом и внутренним наполнением ему самому. Но сами боги, чьи имена забыты, по утверждению Жаккара, продолжают своё непостижимое существование вне зависимости от памяти и почитания людей, поскольку являют собой подлинный трансцендентальный абсолют. Когда-нибудь очередной цикл подойдёт к концу, и человечество вновь вспомнит о своих забытых кумирах; до той же поры лишь малочисленные группы в разных частях света продолжают почитать их, выкрикивая древние имена над пламенем жертвенных костров, вздымающимся к чёрному небу, усыпанному звёздами, сотрясаемыми когда-то тяжкой поступью неизъяснимых божеств…
И вдруг я резко вернулся в действительность, и книга вылетела у меня из рук! Ибо ужасающий скрежет на улице донёсся до меня сквозь стекло и буйство погоды; и источник его был практически под окном кабинета! Мой разум, до сего момента пребывавший в иных мирах, мгновенно нарисовал ужасающие картины чудовищ внешнего пространства, явившихся за мной в эту страшную ночь. Но, тем не менее, я собрал волю в кулак и, достав из ящика стола револьвер, решительно отворил окно и взглянул вниз, готовясь дать отпор неведомому врагу. Ветер метнул мне в лицо потоки холодного дождя, и сквозь его пелену я различил то, что так напугало меня. Это был лист жести, вырванный бурей из одной из куч строительных материалов. Он прополз несколько метров по тонкой наледи, кое-где ещё покрывавшей превратившуюся во время дождя в вязкую грязь землю, и теперь покоился в отдалении от окна. Покуда я, облившись за эти секунды кошмара холодным потом, взирал на него, он вновь был подхвачен ветром и продолжил своё зловещее странствие вдоль стены дома.
Не улыбайтесь так, джентльмены! Вы, естественно, думаете, что все изменения моего тела и души – следствие этого происшествия. Поверьте мне, это не так. Мой дух крепок, я не женщина и не дитя, меня не сломить одним лишь пугающим звуком. Но это событие стало вратами, пройдя через которые, я погрузился в пучину сверхъестественного ужаса, испив до дна полную до краёв чашу безумия, что поднесло мне то, что приходит в ночи…
Итак, разобравшись с источником звука, я затворил окно, вернул на прежнее место револьвер и глянул на часы. Стрелки неуклонно подходили к двум часам ночи, и я решил, что чтения, особенно такого рода, на сегодня довольно. Прибрав злополучный труд Жаккара и потушив лампу, я направился в спальню, рассчитывая славно отдохнуть после пережитого. Пока я готовился ко сну, буря за окном улеглась, сошёл на нет дождь, и тишина, нарушаемая лишь стуком стекающих с крыши остатков дождевой воды да тихими шумами дома, оправляющегося от яростного натиска природы, разлилась повсеместно терпким мёдом. Я услышал, как Джим внизу прекратил молиться и облегчённо вздохнул; могу поспорить, старый чертяка записал прекращение бури на свой счёт. Уже будучи в пижаме, я решил подышать перед сном ночным воздухом, освеженным дождём, поэтому отворил окно и несколько минут простоял у него, обозревая окрестности. Я отметил, что небо, обрётшее синевато-чёрный цвет, затянуто плотным слоем туч, и оттого вокруг царила кромешная тьма. Чёрным массивом среди окружающего мрака поднимался лесопарк. Я не мог различить отдельных деревьев, это был единый организм, ощерившийся клыками ветвей, уже начавших покрываться кое-где листьями; доисторическое животное, исторгавшее из своей утробы скрипы, шуршание и голоса птиц, с окончанием бури наконец получивших возможность предаться желанному сну. Размокшая земля пахла недавним дождём и пробуждающейся весной. Ещё какое-то время послушав тихий перестук опадавших с крыши капель, я всё же лёг в постель, решив оставить окно открытым: в доме было довольно тепло, воздух, проникавший с улицы, не грозил выстудить спальню; к тому же я не раз убеждался на практике, что свежий воздух, поступающий в процессе сна, нормализует его и способствует полному восстановлению сил спящего.
Но сон долго не мог найти дорогу ко мне. Я ворочался, прислушивался к звукам, доносившимся с улицы, к скрипу дома, к храпу Джима. Постепенно мне удалось отрешиться от внешних раздражителей, равно как и от внутренних, представленных неспешно проползавшими сквозь мой разум мыслями различного содержания: от посвящённых тому, чем я завтра буду обедать, до устремлённых к таинственным сферам, о которых я столь много прочёл сегодня. Трясина сна подступила вплотную ко мне, и я с удовольствием рухнул в неё, позволив себе полностью раствориться в иррациональной жиже подсознания. Тем не менее, сон мой был тревожен. Из черноты, освещённой огнями возжигаемых каждую ночь факелов небытия, я был перенесён на удивительные тропы, что пролегали во внешнем пространстве среди звёзд и других планет. Их было множество, и ни у одной из них я не смог заметить ни конца, ни начала. Склонившись и пощупав поверхность тропы, на которой я стоял, рукой, чтобы попробовать понять структуру этой невероятной поверхности, я обнаружил, что она более всего напоминает сконцентрированный дым, иногда проявляющий свойства световой волны. Это поразило меня, ведь из такого положения дел следовало два вывода – либо то, из чего состояли тропы, невозможно было определять земными мерами и понятиями, поскольку даже в таком безвещественном состоянии они были способны удерживать моё тело; либо же я сам стал подобен этим тропам, и являл собою лишь бесплотный дух, для сотоварищей которого, скорее всего, и были предназначены эти тропы.
Пока я был занят размышлениями о природе троп, позади себя я услышал оглушительный размеренный грохот, заставивший меня обернуться. Вдали я увидел их… приближающихся ко мне богов, о которых я читал перед сном. Но вряд ли целью их движения был я, ведь вдумайтесь – самый низкий из них достигал размеров пяти лун, поставленных одна на другую. Они были ужасны, если мерить земными стандартами – но по стандартам вселенной они были прекрасны. Их величественные и отрешённые лики были подобны протуберанцам на поверхности звёзд; их руки при неосторожных взмахах смещали орбиты планет; их ступни оставляли непостижимые следы на поверхности троп – и пространство содрогалось, но не от страха или боли, а от благоговейного торжества. Шествие богов сопровождало нечто, напоминавшее музыку, но музыку вне земного понимания.
Заворожённый, я взирал на колонну исполинов, а они подходили всё ближе. Вот они оказались рядом со мной, вот они прошли сквозь меня, будто меня и вовсе не существовало – а я продолжал стоять, лишь чудом не превратившись в облако атомов. Думаю, происходи это всё наяву, так бы и случилось, настолько велики были эти непостижимые титаны. Они уходили всё дальше, постепенно скрываясь из виду, и лишь тогда я заметил каких-то чёрных тварей, напоминающих бесформенные тени. Они струились из той области пространства, откуда пришли боги, и на этот раз сомнений быть не могло – их пунктом назначения являюсь я! Охваченный ужасом, я бросился прочь, бросился за богами, надеясь найти в них спасение, но твари оказались быстрее. Они взяли меня в кольцо, схватили своими губительными конечностями, я утонул в их бездонных глазах, и волны ужаса, что страшнее гибели не только тела, но и души, устремились мне в лицо из их отвратительных пастей, издававших богомерзкое чавканье…
На этом моменте меня настигло пробуждение, обычное в тех случаях, когда ты умеешь управлять кошмарами. Моё дыхание было сбивчивым, одеяло оказалось сброшено на пол, и меня бил озноб. Утерев пот, выступивший на лбу, я решил закрыть окно, так как в спальне заметно похолодало. Но едва я начал подниматься с постели для этого дела, как замер, превратившись в слух.
Поскольку в тишине, царившей за окном, явственно слышалось то же чавканье, что ещё пару десятков секунд назад я слышал в своём сне!
Ржавая машина безумного ужаса начала потихоньку втягивать меня в свои фатальные обороты. Я слушал. Вот чавканье прекратилось. Оно сменилось звуками шагов относительно тяжёлого существа по грязи за стенами дома. Раздалось пыхтение, как если бы нечто принюхивалось, ища, чем бы поживиться. Вновь звуки шагов. Пыхтение. Скрежет чьих-то клыков. И вновь чавканье, уже совсем близко к моему окну.
Замерев и затаив дыхание, я лихорадочно пытался сообразить, как быть в этой ситуации. Не могло ли увиденное мною во сне воплотиться в реальности? Я читал о подобных случаях, когда мыслеформы обретали вполне материальное воплощение. Или же некая тварь просочилась сквозь грани миров, и теперь ищет в лице меня добычу для утоления своего неописуемого голода? За несколько секунд в моём сознании промелькнули все отрывки из оккультных писаний, в которых упоминались всевозможные хищные сущности и способ защиты от них; но я не был практиком! В моём доме были лишь книги, но ни одного атрибута, который мог бы помочь в борьбе с неведомым. Даже револьвер остался в кабинете, и пока я смог бы добраться до него, тварь, пришедшая под покровом ночи, уже вторгнется в дом и набросится на меня или на Джима.
Это было совершенно безвыходное положение. Вот так наяву столкнуться с запредельным – и быть совершенно неготовым к этому. Чавканье стало чуть громче, и новые струи ледяного пота побежали по моей спине. Я поднялся с кровати и стал медленно продвигаться к окну. Так происходит в некоторых кошмарах, когда ты абсолютно уверен, что за углом тебя ожидает чудовище – но всё равно идёшь туда, от любопытства ли, жажды увидеть перед гибелью маску, которую на этот раз надела твоя смерть, или же от предопределённой неизбежности, сценария, написанного не тобой, который ты можешь лишь отыграть с безмолвием и безучастностью марионетки. Я приближался к окну, но чувствовал, что это происходит без участия моей воли. Видимо, эта чавкавшая тварь, что притаилась под окном, учуяла меня и, подавив мою волю, влекла меня прямо в свою смрадную пасть.
Я стоял уже у самого окна; дыхание и чавканье чудовища стали слышны так отчётливо, что последние надежды на то, что всё это лишь продолжение сна или игры разума, осыпались прахом. На негнущихся ногах, под стук собственного сердца, прокалываемого сотней ледяных игл, и чавканье, я преодолел последние сантиметры, отделявшие меня от окна, высунулся в него и посмотрел вниз.
Оно было там. Ночная тьма была всё такой же непроглядной, но и на её фоне стигийским пятном абсолютной черноты выделялся мой кошмарный посетитель. Тварь в длину достигала семи футов, высотою же была приблизительно фута три-четыре. Она имела тучное тело, лоснившееся, будто оно вымазано дёгтем. Змееподобный хвост то и дело трепыхался в такт движению уродливой головы чудовища, занятой на данный момент разгрызанием чего-то под моим окном. При этом тварь, придерживая свою добычу увенчанными длинными когтями лапами, издавала то самое нечестивое чавканье, что я услышал после пробуждения.
Уподобившись соляному столбу, я с минуту взирал на это кошмарное создание, наблюдая за богомерзким процессом поглощения им того, что наверняка ещё недавно было живым существом. А потом оно почуяло меня, и, выпустив из зубов несчастную жертву своего неутолимого голода, подняло голову вверх, издав глухое утробное рычание. И тогда я впервые за ночь издал крик, исполненный первобытного ужаса, закрыл лицо руками и отшатнулся от окна, рухнув на пол!
Эти глаза, что полыхнули на её богохульной морде! Отблески зелёного пламени, горящего в безднах Ишат’ядж! Вся она – воплощённый кошмар, явившийся из смоляных озёр, в которых от века кипят остовы отрицавших существование сверхъестественного глупцов, коими она и была вскормлена. А блеснувшие во тьме клыки, с которых стекала ядовитая слюна! Нет спасения от них! Горе каждому, кто рождён на земле, кто открыл врата в своё сознание запредельному ужасу! Ибо глотка её, исторгнувшая эти дьявольские звуки – вход в бесконечный колодец, на дне которого одна-единственная истина, которую я теперь познал!..
Через несколько секунд после моего падения в спальню влетел Джим, вооружённый ружьём и фонарём. Он поднял меня, привёл в чувство, и вместе мы выглянули за окно, осветив задний двор лучом света.
Огромный чёрный мастифф одного из моих соседей, похоже, сорвавшийся с цепи во время бури и вспугнутый теперь моим криком, уносил ноги в сторону лесопарка, зажав в зубах говяжью кость с остатками мяса, которую Джим неосторожно оставил на улице, и которая, видимо, и привлекла к моему дому животное.
А. В. Бородин (взято с Проза.ру)
См. также[править]
Текущий рейтинг: 73/100 (На основе 42 мнений)
