(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Наш самолёт летит уже 30 часов и здесь происходит что-то странное
Тридцать часов назад я сел на ночной самолёт из Нью-Йорка в Лос-Анжелес. После посадки оказалось, что места рядом со мной не заняты. Взлёт прошёл нормально, ко мне никто не подсел, и я решил вздремнуть.
Я проспал несколько часов, не знаю точно, сколько, но проснулся от того, что самолёт трясло в сильной турбулентности. Возможно, в салоне даже на мгновение погас свет — или мне это показалось спросонок.
Я глянул на телефон: было 4:03 утра. До посадки оставался примерно час. Я посмотрел в иллюминатор, и задохнулся от удивления: под нами, во все стороны, была только гладь океана. Но я-то точно знаю, что между Нью-Йорком и Лос-Анджелесом никакого океана нет!
Я нажал на кнопку вызова стюардессы, и, ожидая, изо всех сил пытался вспомнить, есть ли на нашем пути хотя бы достаточно большое озеро. Я так задумался, что подпрыгнул на месте, когда стюардесса пришла и выключила сигнал вызова. Она широко улыбалась, но по её щекам текли слёзы.
— Как я могу помочь вам, сэр? — спросила она.
Я на мгновение замер, удивлённый её видом, перед тем как задать вопрос:
— Где мы находимся? Почему мы вроде как летим над океаном?
Стюардесса, всё ещё улыбаясь, стёрла со щёк слёзы:
— Сэр, мы приземлимся примерно через час.
— Я... Хорошо, спасибо, — ответил я.
После того как она ушла, я снова посмотрел на часы в телефоне. 4:03. На них ничего не поменялось. Но ведь после вызова я наверняка прождал стюардессу не менее пяти минут, так почему время на часах осталось прежним?
Я открыл ноутбук: его часы тоже показывали 4:03. Тогда я запустил в телефоне секундомер, и провёл два часа, попеременно глядя то в ноут, то в телефон, ожидая, когда цифры, наконец, сменятся. Но ничего не менялось.
Я легонько похлопал по плечу пожилой женщины, сидящей на переднем ряду. Она оглянулась, и раздражённо бросила:
— Да?
— Вы не знаете, сколько времени осталось до приземления? — спросил я.
Она недовольно прищурилась:
— Стюардесса же сказала, что примерно час.
Я тряхнул головой, чтобы немного прийти в себя:
— Но она сказала это почти два часа назад! Мы давно должны были приземлиться.
Женщина посмотрела на меня как на психа. Я наклонился к ней, желая всё объяснить, но почувствовал руку на плече. Повернувшись, я увидел стюарда. Он улыбался, однако по его щекам текли слёзы, и капали мне на плечо.
— Сэр, я прошу вас успокоиться. Иначе я буду вынужден позвать капитана.
Я ответил, что это будет излишне, и откинулся на спинку кресла. Стюард отпустил моё плечо и ушёл.
Стюардессы проходили по салону каждые несколько часов, предлагая перекусить. Секундомер в телефоне продолжал отсчитывать время, и показывал, что самолёт летит уже больше тридцати часов.
Я прошёлся по всему второму классу, пытаясь поговорить с другими пассажирами, но все они отвечали, что мы приземлимся примерно через час.
Около трёх часов назад я попытался пробраться в первый класс, однако меня перехватили на входе два стюарда. Они улыбались, но держали меня за руки так крепко, как будто я собирался вырваться и убежать.
— Сэр, включен сигнал «пристегните ремни», — сказал один из них. — Пожалуйста, оставайтесь в своём кресле, и пристегните ремень. Мы приземлимся примерно через час.
Я уже почти потерял всякую надежду, когда в проходе появилась женщина в деловом костюме, направлявшаяся хвост самолёта, где находились туалеты. Она прошла мимо не глядя на меня и не замедляя шаг, но успела уронить на мой поднос скомканый клочок бумаги.
Я незаметно огляделся перед тем, как развернуть записку. «Вы тоже застряли?» — прочитал я.
«Да, — написал я в ответ. — Уже часов тридцать как.»
Я снова скомкал листок и положил его на поднос, ближайший к проходу. Женщина забрала записку на обратном пути.
С того времени прошло двадцать минут. Мне кажется, стюарды будут недовольны, если узнают, что мы общались. Но это неважно: я просто обязан был что-то сделать.
Через несколько часов после того, как женщина в деловом костюме забрала листок с моим ответом, она вернулась и, стараясь не привлекать внимания, села в кресло рядом со мной, пристегнув ремень.
— Значит, вы тоже застряли? — спросила она.
— Да, — ответил я тихо. — Кстати, меня зовут Джек. Я бы сказал, что очень приятная встреча, но учитывая обстоятельства...
Женщина кивнула:
— Я Мэри. Получить ваш ответ — это, пожалуй, самое лучшее событие за последний день, так что встреча всё-таки приятная. Полтора дня до этого я была уверена, что я единственная, кто сознаёт происходящее.
Мэри ненадолго замолчала, глядя в салон, потом продолжила шёпотом:
— Джек, у вас есть какие-нибудь идеи о том, что за чертовщина здесь происходит?
Я подумал, не сказать ли ей какую-нибудь успокоительную ложь... Но зачем? Пусть лучше будет горькая правда:
— Я считаю, что мы умерли.
Мэри отрицательно покачала головой:
— Так могло бы быть, если бы всё замечал только один из нас. Если это какой-то потусторонний рейс в ад, то почему странности видим мы оба?
— Тогда не имею ни малейшего понятия.
Мэри достала телефон и передала мне. Там была открыта статья из википедии, про рейс MH370, исчезнувший в 2014-м. Я внимательно изучил статью: в ней писалось о куче возможных объяснений случившегося, от гипоксии и массового самоубийства до похищения пришельцами.
— Не особо-то нам это полезно, — сказал я.
— Но показывает, что подобное могло случаться и раньше, — возразила Мэри.
— А ваши идеи? Какие-нибудь предположения? Почему больше никто не видит ничего странного?
После недолгих обсуждений мы пришли к выводу, что у нас есть общее обстоятельство: мы оба крепко спали в 4:30.
Мэри засомневалась:
— Не может быть, чтобы мы были единственными спящими в этот момент.
— Возможно, остальные просто дремали, — ответил я. — Не знаю, как вы, но я точно очень крепко спал.
Свет в салоне мигнул и погас, вместо него зажглись аварийные огни вдоль пола, заполнив салон красным свечением. Интерком зашипел, потом передал слова:
— Просим пассажиров вернуться на свои места и тщательно пристегнуться. Мы проходим зону турбулентности, возможна тряска. Мы приземлимся примерно через час.
Мэри оцепенела:
— Может, мне стоит вернуться к себе? — тихо спросила она.
— А может они и не заметили, что вы ушли. Или наоборот, заметили, и теперь пытаются разделить нас.
— Да, нам лучше оставаться вместе, — кивнула Мэри.
Интерком снова зашипел и сказал:
— Господа, рад сообщить вам: прибыл сам Капитан. Всем нам будет дана возможность поговорить с ним. Пожалуйста, оставайтесь на своих местах до тех пор, пока вас не вызовут. Если вам понадобится какая-либо помощь, не волнуйтесь и позовите стюардессу, она будет рада услужить.
В самолёте послышались звуки вскакивающих с мест пассажиров. Мы же молча сидели, стараясь угадать, что происходит за ширмой, отделяющей салон первого класса.
— Сам капитан? Так торжественно? — удивился я.
— Мне кажется, они говорили не об обычном лётчике. Как вы думаете?
— Похоже на то.
В этот момент в нос ударил острый запах серы, такой сильный, что мне стоило огромных усилий удержаться от кашля. Как будто в салоне воняло протухшими яйцами, огромной кучей протухших яиц. Но пожилая женщина на переднем ряду как будто ничего не замечала, она продолжала просто смотреть кино по бортовой сети.
— Не кашляйте, — с трудом прошептал я Мэри.
Мы изо всех сил старались, но смогли продержаться только несколько секунд, а потом жестокий кашель скрутил нас.
Скоро ширма сдвинулась, и мы с Мэри замерли, глядя в проход, освещённый красными огнями.
Четыре стюарда с приклеенными улыбками шли из переднего салона к нам. Стюарды всё ещё плакали, но их слёзы были темней обычного. Возможно, это был всего лишь эффект освещения, но казалось, что они плачут кровью.
Однако меня больше занимало другое зрелище: фигура, стоящая в носу самолёта. Чёрный силуэт на фоне двери в кабину пилотов, ростом не менее двух с половиной метров. И он указывал на нас. Он вызывал нас.
— Туалеты! — воскликнул я.
Стюарды подходили всё ближе, и кровь капала с их улыбающихся лиц на дорожку вдоль салона. Мы кинулись в хвост самолёта.
— Капитан прибыл, — сказал один из стюардов профессионально поставленым голосом, улыбаясь тем шире, чем ближе подходил.
Мы добежали до туалетов и юркнули в кабинки друг напротив друга. Я торопливо захлопнул дверь и щёлкнул замком, для верности уперевшись в дверь ногами.
Стюарды стучали и налегали на ручку, а я старался не дать им открыть.
— Простите, но вы оба обязаны поговорить с Капитаном, — сказал за дверями один из стюардов.
— Джек! — услышал я крик Мэри. — Джек! Помоги мне!
Я услышал резкий звук — как будто что-то треснуло и сломалось в дверях её кабинки. Мэри сопротивлялась и кричала, пока её тащили к носу самолёта. К чёрной фигуре, которую я видел там.
Мне бы очень хотелось сказать, что я выскочил из укрытия и дрался за Мэри, или хотя бы как-то отвлёк стюардов, но... Нет. Мэри уволокли, и через несколько секунд её крик оборвался.
Это было несколько часов назад, и я всё ещё сижу запершись в туалетной кабинке. Я стараюсь не думать о том, что сделали с Мэри. Та фигура в носу самолёта... Она не была похожа на человека. Я надеюсь, Мэри жива, иначе я не смогу простить себе, что оставил её, когда она звала меня на помощь.
Всё это время я не слышал снаружи никакого движения, но мне страшно открывать дверь. Зарядить телефон можно только в салоне, так что он почти сел. И я голоден. Если я выйду, что сделают стюарды? Стоит ли там до сих пор эта... штука?
Прошло ещё часов десять (или около того) перед тем, как я решился открыть дверь кабинки. Свет в салоне снова стал нормальным, и запаха серы больше не было.
Я осторожно пробрался обратно к своему месту, и когда стюардесса — в слезах и с улыбкой — подошла предложить перекусить, я сам чуть не расплакался. Дряная самолётная еда показалась мне вкуснейшим деликатесом.
Когда я поел, я сразу вспомнил о Мэри. Что с ней случилось?
Я пробрался в первый класс, стараясь делать это как можно тише и незаметней. Стюардов, на удивление, не было видно: как будто на меня специально никто не обращал внимания; как будто они хотели, чтобы я нашёл Мэри.
Мэри тоже была одна на всём ряду, и сидела в кресле у иллюминатора, уткнувшись в телефон. Я проскользнул туда и пожал её руку:
— Мэри! — сказал я севшим от волнения голосом.
Она выдернула наушник и удивлённо посмотрела на меня:
— Да? Что такое?
— С вами всё в порядке? Что с вами делала та штука... что они все с вами делали?
— Извините, мы знакомы? — спросила Мэри.
— Что вы имеете в виду? Мы же... — тут я с ужасом понял, что она не помнит меня. С трудом сглотнув слёзы, я спросил:
— Мэри, как долго вы летите?
Она глянула на наручные часы:
— Ну, сейчас 4:03, так что думаю, как минимум несколько часов. — и посмотрела на меня как будто я был психом, возвещающим, что являюсь очередным воплощением Христа, или какую-то подобную безумную чушь. Её голос стал тихим и успокаивающим:
— Не стоит волноваться. Подумайте о хорошем: мы приземлимся всего лишь через час.
Я ощутил, что меня крепко взяли за плечо. Это был один из двух незаметно подошедших стюардов.
— Сэр, — сказал он, — это места только для пассажиров первого класса.
Стюрарды всё ещё улыбались и плакали одновременно, но на этот раз слёзы были просто обычными слезами. Однако я видел потёки крови на их форменных рубашках.
Меня отвели назад на моё место, где я и провёл следующие дни. Стюардессы продолжали разносить еду, я периодически приводил себя в порядок в туалете, и скоро совсем ошалел от рутинности происходящего.
В принципе, эти дни были не самыми плохими: в самолёте кое-как работал WiFi, так что я мог развлекаться хотя бы чтением интернета. По-настоящему плохо стало дней через десять, когда WiFi накрылся.
Где-то через неделю я сорвался, и начал громко кричать, зовя стюардессу. Несколько минут никто не реагировал, но потом стюардесса всё-таки пришла.
— Нельзя ли... Позвольте... Позвольте мне увидеть Капитана, — запинаясь, попросил я.
Стюардесса наклонилась и сказала уже знакомым профессиональным тоном:
— Я очень сожалею, сэр, но Капитан ясно дал понять, что желает вас видеть. Вы не пошли, и поэтому теперь вам придётся подождать.
— К-как долго?
— Я боюсь, что довольно долго. Но не переживайте, сэр, мы приземлимся примерно через час.
С этими словами стюардесса выпрямилась и ушла.
Я начал считать события, делая царапины на спинках кресел. Одни для каждого посещения уборной, другие для еды, третьи отмечали повторы фильмов...
Я был как будто в аду. Я пересмотрел все фильмы, которые были в бортовой сети, как минимум несколько десятков раз. Если я срывался и начинал бушевать, появлялись стюарды и водворяли меня обратно на моё место. Если я пытался поговорить с другими пассажирами, меня встречало лишь удивление, потом стюарды, и снова моё кресло.
День на тридцатый, мне кажется, в приступе помутнения рассудка я орал что было сил, разбил ноутбук и телефон... Но никто вокруг не обратил на это никакого внимания.
Через два месяца я изрядно вонял, потому что перестал мыться. Мышцы ног постоянно ныли от сидения в тесноте кресел. В конце концов я решил, что мой последний вариант — убить себя. Это было после того, как я в сто двадцать восьмой раз посмотрел «Тор: Рагнарёк».
Я с трудом встал на ноги и захромал к аварийному выходу. Обычно давление внутри салона не позволяет открыть аварийный люк, но я подумал, что в моём положении давно нет ничего обычного. Если не сработает, я найду какой-нибудь другой способ, пусть даже более болезненный.
Я схватил рукоять люка и дёрнул вверх. Удивительно, но люк легко открылся. Однако сквозь него не ворвался ветер и холод, словно мы никуда не летели.
Открытый люк манил меня чернотой, обещая избавление от проклятого самолёта. Я долго смотрел в неё. Наверное, чересчур долго, потому что почувствовал, как меня схватил за руку стюард, пытаясь оттащить обратно в салон. Во вспышке ярости, удивившей меня самого, я рванулся и выпрыгнул из самолёта.
Ощущение ветра, дующего мне в лицо, было почти волшебным: наконец что-то новое после многих месяцев бесконечных повторений. Я падал, океанская гладь была всё ближе... и я внезапно понял, что совершенно не хочу умирать.
Вода приближалась и приближалась, казалось, вокруг не было ничего кроме волн и темноты над ними.
Я ударился о поверхность воды с такой силой, что содрогнулся в кресле. Дёрнул рукой, и прижал к губам костяшку, которую ушиб о спинку впереди.
— Нет... — прошептал я, а потом закричал: — Нет, нет, нет!
Вдоль прохода пробежала стюардесса, и присела на колено возле меня:
— С вами всё в порядке, сэр?
Я сжал кулаки, уже почти готовый ударить её, но вдруг понял: она не улыбалась. И не плакала. Кажется, она даже немного испугалась.
Я полез в правый карман, где снова ощущал свой телефон. Целый.
4:04 утра.
— Сэр, не могли бы вы успокоиться? Мы приземлимся примерно через час.
— Спасибо, — ответил я пересохшим ртом. — Я уже почти спокоен.
Не моргая, я смотрел на телефон. Часы показывали 4:05. Повернув голову к иллюминатору, я увидел за ним огни ночного города, и заплакал.
Мы приземлились примерно через час. Я совершенно не представляю, как и почему я сейчас сижу в кафе аэропорта, набирая этот текст. Но я вырвался. Я свободен.
И я больше никогда не буду летать.
P.S.: Я очень надеюсь, что у здешнего бармена просто от природы такая широкая улыбка.
Ссылка на оригинал.
Текущий рейтинг: 83/100 (На основе 103 мнений)
