(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Мам, в аду холодно
Катя встала на цыпочки и нащупала выключатель. Щелчок – и кухня утонула в тусклом свете лампочки. То, что в темноте девочка приняла за тонкую и неказистую фигуру, затаившуюся за посудным шкафом, оказалось всего лишь маминым фартуком, свисающим с небрежно вкрученного в стенку самореза. Тьма – умелый иллюзионист. Она умеет превращать совершенно обычные вещи в пугающие и странные.
Босыми ногами Катя прошлепала по холодному полу. Хлебные крошки прилипли к её стопам, впиваясь в нежную кожу и вынуждая девочку морщиться. Стайки вечно голодных тараканов разбегались на её пути как воды Чёрного моря перед Моисеем. На кухне царил кислый запах, который, казалось, давно уже въелся в стены. На столе, отражая в своих стеклянных боках каждое Катино движение, застыла бутылка водки.
Допотопный холодильник «Ленинград» был, пожалуй, самым старым жильцом квартиры. Катины бабушка с дедушкой купили его ещё будучи молодыми. Сейчас оба они были в земле, а холодильник всё стоял на своём месте, служа напоминанием о них. Катя потянула за рычажок, выпиравший из пузатой дверцы как металлический рог, и тот со скрипом поддался. Дверца открылась. Сглотнув наполнившую рот слюну, девочка пробежалась взглядом по полкам, выискивая что-нибудь съедобное и достаточно соблазнительное, чтобы утолить её внезапный ночной приступ голода.
Содержимое «Ленинграда» было скудным. Вот надкусанное почерневшее яблоко, вот банка с огурцами, похожими на плавающие в формалине ампутированные пальцы, вот пара бутербродов на плоской тарелке, чьи-то большие жёлтые глаза, глядящие прямо на Катю, остатки колбасы, борщ, которому уже неделя… Стоп!
Катина рука вцепилась в холодную металлическую ручку, а мышцы в теле напряглись, будто по ним пробежал разряд тока. Она перевела взгляд на среднюю полку и снова увидела их – огромные жёлтые глазища с прямоугольниками зрачков. Они взирали на неё с обратной стороны холодильника, посаженные на плоскую, ощерившуюся в улыбке мохнатую морду. Катя успела увидеть кружащиеся вокруг существа снежинки и большую когтистую лапу прежде, чем то пропало из виду. Оно будто закрыло ещё одну дверь с обратной стороны и там, за полками холодильника, снова возникла белая, покрытая грязными подтёками стенка.
– Мам, у нас в холодильнике кто-то живёт, – сообщила Катя следующим утром, когда они вдвоём с матерью замерли на коленях перед иконами.
Женщина прервала утреннюю молитву и стиснула тонкие губы – так она выражала разочарование. Её дочь считала материнскую мимику моментально и опустила голову, стыдливо пряча глаза.
– Молись усердней, – холодно бросила Татьяна. – Ты перед ликом Божьим встала, мысли к Нему должны быть обращены и к покаянию, а ты опять в облаках витаешь, и выдумки свои озвучиваешь, бессовестная.
Каждое мамино слово как болезненный удар прута. Катя съежилась, чувствуя на себе её взгляд – тяжёлый как смертный грех. Фантазия у девочки и вправду подчас была бурной, но на этот раз всё было по-настоящему: мохнатая рожа с улыбкой от уха до уха, снег посреди лета и жёлтые глаза. Такое не забыть.
Катя посмотрела на расставленные на маленькой тумбочке образы. С самой большой из икон на девочку взирал Иисус, и после маминых нравоучений девочке показалось, что даже он смотрел на неё с печалью и осуждением. Теребя край своего платьица, девочка опустила веки и напряглась, воссоздавая в памяти слова всех заученных ею наизусть молитв.
Своего настоящего папу Катя не помнила. Зато помнила почти всех мужчин, что успели пожить в их с мамой квартире, заполняя оставленную отцом пустоту. Все они были плохими и очень обижали маму, но Игорь оказался самым ужасным из них. Он появился около года тому назад и прижился в их маленькой семье, будто сорняк.
Хуже всего в нём было то, что иногда он казался нормальным: заставлял маму смеяться, тайком совал Кате конфеты и что-нибудь чинил в доме. Но вскоре девочка поняла, что эти его состояния длятся совсем недолго. Внутри Игоря сидело слишком много демонов. Целый легион свирепых бесов, которые регулярно брали над ним верх, пробуждая спящее в мужчине чудовище. В такие моменты он нередко доводил маму до слёз, говорил в её адрес страшные слова и даже бил. А когда Игорь брался за бутылку, то всё становилось многократно хуже. Ко всему прочему Катя часто ловила на себе его липкие неприятные взгляды. Мужчина любил распустить руки. Всё начиналось с невинных щипков и щекоток, но потом щипки стали больнее, а пальцы Игоря то и дело норовили забраться Кате под платье.
Маме об этих прикосновениях Игоря Катя не говорила – боялась расстроить или, что ещё хуже, вызвать в ней гнев. Когда мама ругалась с Игорем, то позже от неё неизбежно доставалось и девочке. Будучи не в духе, Татьяна могла найти любой повод, чтобы отчитать и пристыдить свою дочь.
– Ты попадёшь в Ад, – вечно твердила мать. – А в Аду жарко. Чудовищно жарко. Настолько, что твоя кожа начинает плавиться, как воск. И черти будут плясать вокруг тебя, тыкать в тебя раскаленными прутьями, радуясь твоей боли. Молись, если не хочешь попасть туда. Молись изо всех сил!
И Катя молилась. Складывала вместе свои маленькие ладошки, жмурила глаза и шептала заветные слова, которым научила её мама. Когда Игорь устраивал очередной дебош, громил посуду и осыпал маму отборными матами, Катя тоже молилась, прося милостивого Бога лишь об одном – чтобы Игорь исчез из их жизни, а мама была счастливой. Но, судя по всему, молитвы Кати были слишком тихими, ведь Бог никогда не слышал её.
– Ты опять взялась за старое? Снова залезла посреди ночи в холодильник? – Татьяна нахмурила брови и скрестила руки на груди, после чего указала взглядом на то, что осталось от вчерашней колбасы.
Пальцы Кати по привычке вцепились в мятые края платья. Она покачала головой. Привычка стащить что-нибудь съедобное из холодильника, когда все уже давно спят, у неё и правда имелась, но девочка никогда не оставляла после себя таких явных следов.
– Катя, сколько раз я тебе говорила, что чревоугодие – это грех? – наседала мама, и её высокая худая фигура будто бы ещё больше вытянулась, нависнув над девятилетней девочкой угрожающе длинной и мрачной тенью.
– Я не трогала, – тихо и неуверенно отозвалась Катя, чувствуя как влага копится в её зелёных глазах. – Это…
Она едва не совершила ошибку, снова упомянув вслух о монстре из холодильника.
Мама тяжело вздохнула, и было в этом вздохе что-то такое, что заставило девочку почувствовать себя безмерно виноватой. Катя не прикасалась к колбасе, но всё равно ощущала гадкое чувство, расползающееся в груди. Мама казалась такой обессиленной и расстроенной, и в глубине своей детской души Катя была уверена – причина в ней.
– Иди в комнату и подумай над своим поведением, – без какой-либо интонации устало проговорила Татьяна. – Ей-богу, Катька, от тебя одни беды да убытки. Поймаю тебя на подобном поступке снова – выпорю.
Следующим утром, когда мама и Игорь ушли на работу, девочка несмело подошла к старому холодильнику и потянула за рычажок. Дверца открылась, и Катя заглянула внутрь, но не увидела ни жёлтых глаз, ни мохнатой морды с длинной щелью рта. Из чрева «Ленинграда» на неё смотрели лишь мамины кастрюли. Немного постояв так и выискивая следы таинственного портала, откуда на неё совсем недавно пялилось странное существо, Катя решилась проверить свою догадку. Не спеша она извлекла из холодильника всё содержимое, аккуратно расставила его на кухонном столе, вынула полки и освободила пространство так, чтобы в образовавшейся нише было достаточно места для девятилетней девочки. Катя забралась внутрь и прикрыла за собой дверцу, но не захлопнула её, чтобы не оказаться запертой внутри морозной тюрьмы.
Задняя стенка холодильника поддалась не сразу. Катя уже расстроенно надулась и собиралась вылезать наружу: если мама обнаружит её здесь, то объяснить ей всё будет очень непросто. Но с пятой попытки холодное полотно под ладонями девочки вдруг зашевелилось. Катька едва не взвизгнула от радости, когда перед ней открылся пейзаж заснеженного поля и лесного массива, окружившего это место монолитной стеной укутанных в белые шубы деревьев. Небо здесь было чёрным, как кофе, которое Катина мама пила по утрам – ни звёзд, ни луны. Только редкие одинокие фонари, иглами торчащие из земли, разгоняли кромешный аморфный мрак. Свет из камеры холодильника жёлтым прямоугольником падал на снег. Катя огляделась и, кряхтя, выбралась из своего «убежища». Босые ноги по колено провалились в холод, и девочка зашипела, чувствуя как тот обжёг её конечности. Если она вернётся сюда снова, то стоило бы взять с собой сапожки.
Густые хлопья слипшихся снежинок вертелись в воздухе и падали вниз, осыпаясь на Катькины волосы и плечи. Идти вперёд девочка не решалась. Здесь, рядом с холодильником, ей было спокойнее. Казалось, будто достаточно сделать всего пару шагов в сторону, и волшебный портал исчезнет, отрезав ей дорогу домой.
Тогда она и увидела его.
Хозяин огромных жёлтых глаз и длинного рта, рассекающего мохнатую морду от одного острого уха до другого, сидел под ближайшим фонарём метрах в десяти от Катьки. Он не шевелился, просто молча наблюдал за ней, расплывшись в улыбке.
– Эй! – обвинительным тоном бросила она в его адрес, выпуская на волю клубы молочного пара.
Существо подняло четырёхпалую руку в приветственном жесте. Это было вежливо, но Катя всё ещё помнила надкусанную колбасу, за которую её отчитала мать.
– Ты кто? – спросила она мохнатого незнакомца.
Тот пожал плечами.
– Я просто живу здесь, – ответил он.
Глубокий бархатистый низкий голос существа эхом отражался от невидимых стен, заполняя все пространство вокруг Катьки. Оно говорило спокойно и уверенно, но, несмотря на разделявшее их расстояние, девочка слышала его так чётко, будто существо произнесло эти слова прямо ей на ухо. Слегка опешив, девочка схватилась за край платья, но спустя несколько секунд затяжной тишины всё же решилась на второй вопрос.
– Зачем ты ел из чужого холодильника?
– Так было нужно, – тем же спокойным тоном произнёс собеседник. – Я хотел, чтобы ты пришла поиграть.
– Так нельзя!
Катя нахмурила брови. Пальцы на ногах немели от холода.
– Почему? – спросил её обволакивающий голос.
– Потому что мне влетело от мамы!
– Хмм, – существо задумалась. – Больше не буду.
Это Катьку удовлетворило, и она смягчилась.
– У меня ноги мёрзнут, – пожаловалась она. – Я приду в другой раз.
С этими словами она вскарабкалась обратно в холодильник, стряхивая со стоп налипший снег и чувствуя, как онемели на ногах маленькие пальчики. Прежде, чем задвинуть стенку «Ленинграда», она бросила последний взгляд на зимний пейзаж и нового знакомого, всё так же сидевшего под фонарём.
– Меня Катей зовут! – крикнула она ему, и он кивнул.
– Приходи поиграть, Катя. Я буду ждать тут.
Задняя стенка холодильника, превратившаяся в ещё одну дверь, начала закрываться, скрывая говорящего от Катькиных глаз, пока не достигла угла и не слилась с ним в единое целое. Не осталось ни щели, ни какого-либо видимого намёка на то, что её можно легко отворить, чтобы попасть в другой мир.
В квартире было тепло, и, спрыгнув на пол, Катя поспешила в ванную, чтобы опустить ноги в тёплую воду. Только спустя минуту до неё дошло, что существо, с которым она вела диалог, ни разу не открыло свой рот в процессе беседы. Оно просто улыбалось.
Каждый раз, когда мама или Игорь хватались за серебристую ручку холодильника, Катька замирала. Но за тяжёлой дверцей со скругленными углами не было ничего, кроме продуктов и приготовленной мамой еды. Это заставляло Катю облегчённо выдыхать и где-то в глубине её наивной детской души чувствовать себя особенной. Её новый друг явно не желал открываться кому-то, кроме неё.
Однако новой встречи с ним пришлось ждать два долгих дня – до самого понедельника. В какой-то момент девочка даже испугалась, что существо из холодильника не станет ждать так долго и найдёт себе другую подругу. В воскресение мать потащила Катю в церковь, и трехчасовая служба, которая и прежде казалась девочке непомерно долгой, на этот раз растянулась на целую вечность, заставляя её нетерпеливо переминаться с ноги на ногу. Батюшка – худенький и высокий мужчина с седой бородкой – нацепил на нос очки и прочитал проповедь, но Катя особо не вслушивалась в слова. Её мысли были заняты старым холодильником и волшебным проходом в другой мир, который она так удачно обнаружила.
В понедельник она буквально вприпрыжку мчалась со школы домой, зная, что у неё будет всего несколько часов, прежде чем мама и Игорь вернутся с работы. Бросив ранец на пороге и, скинув босоножки, Катя устремилась к шкафу, отыскала в его утробе свои прошлогодние сапожки и, искренне надеясь, что не успела из них вырасти, побежала к холодильнику.
На этот раз задняя стенка поддалась с первой попытки. Едва она отъехала в сторону, Катька свесила ноги с края полки, обулась и спрыгнула в мягкий сугроб. Снег приятно захрустел под подошвами сапожек. Катин новый знакомый сидел всё там же – в свете одинокого фонаря, и его большие жёлтые глаза, казалось, горели ещё ярче. Девочка замерла, глядя на него и не решаясь отойти далеко от холодильника. Существо медленно выпрямилось и двинулись к ней. Чем ближе оно приближалось, тем лучше Катя могла его разглядеть. Мех на нем был густой – настолько, что свисал вниз тяжёлой бахромой, пряча под собой массивные ноги. У существа был мохнатый хвост, который начинал расти будто бы от самого хребта и напоминал скорее плащ из шкур, чей подол волочился позади, заметая следы хозяина. Голова его была круглой и диспропорционально огромной. Оно напоминало одновременно мамонта и гигантского прямоходящего кота. Когда между Катей и существом осталась всего пара шагов, оно остановилось и внимательно взглянуло на девочку с высоты своего роста. В желтизне его глаз застыли прямоугольники вертикальных зрачков, вокруг которых, словно мошки, крутились маленькие чёрные точки.
– Ты пришла, – удовлетворённо произнёс голос во тьме, и вновь, к удивлению Кати, рот существа не зашевелился, оставаясь всё так же растянутым в широкой улыбке.
– Как тебя зовут? – неуверенно спросила она.
– Г'лор, – ответила за него окружившая их темнота.
– Как тебе это удаётся? – девочка наморщила лоб. – Разговаривать не открывая рта, – пояснила Катька.
На морде исполинского кота не отразилось ни одной эмоции.
– Мне это не нужно. Есть много иных способов.
– Научишь меня?
Маленькие пальчики, следуя привычке, вцепились в край платья.
– Когда-нибудь, когда ты будешь готова, – заверил Г'лор, и Катька нахмурилась.
– Я уже готова! Правда-правда!
Существо не ответило.
Оно медленно повернулось, протянуло руку и указало толстым пальцем в сторону белой от укрывшего деревья снега полосы леса.
– Только те, кто удостоился чести уйти в чащу, могут говорить, не размыкая губ.
Катька сглотнула. Ей было страшно решиться даже на пару шагов, а лес был так непреодолимо далеко. Одна лишь мысль о том, чтобы уйти от холодильника и портала, ведущего домой, на столь большое расстояние, вызывала головокружение.
– А что там? – поинтересовалась она.
– Волшебная страна, – с улыбкой в голосе проурчал Г'лор. – Место, где нет мам и пап, где девочки и мальчики свободны от всего, что им мешало раньше. Место, где каждый из них – особенный. Они умеют общаться, не используя рта, они не знают боли. И они летают. Лета-а-ют.
Мохнатые руки поднялись вверх и принялись совершать волнообразные движения, имитируя крылья. Катька засмеялась, но новые вопросы, вспыхнувшие в её юной светловолосой голове, заставили девочку вновь натянуть на лицо маску серьёзности.
– И много там… других? – с сомнением спросила она.
– О да. Много! – Существо активно закивало, словно кукла, управляемая невидимым чревовещателем. – Много маленьких друзей!
– И как мне туда попасть? – Катька нервно сглотнула.
Г'лор улыбался.
Есть не хотелось, и Катя, подперев щеку рукой, со скучающим видом размешивала ложкой давно остывший суп.
Мама цокнула.
– Не балуйся. У тебя что, аппетит пропал?
На лице Татьяны красовался свежий синяк. Прошлой ночью они с Игорем сильно повздорили, и скандал быстро перетёк в потасовку. Но ещё позже Катька услышала, как в маминой комнате заскрипела кровать. Когда девочка осторожно приблизилась к двери и заглянула внутрь, то увидела, как два мокрых тела сплелись в одно целое. Игорь противно рычал и двигался, разместившись между широко раскинутых маминых ног. Его мерзкая, покрытая страшными рисунками туша пульсировала.
Лицо мамы было заплаканным и красным, она тихо просила навалившегося на неё мужчину перестать, но оттолкнуть его не пыталась, а лишь напротив обхватила его торс своими бледными ногами. Катьке стало омерзительно от этого зрелища, и она ушла обратно к себе, где ещё на протяжении часа слышала через стенку вздохи двух взрослых. А позже, когда все закончилось, мама захихикала и что-то сказала Игорю. Вслушиваясь в их неразборчивые голоса, Катя уснула. Теперь, сидя за столом, она снова и снова прокручивала в голове события вчерашнего вечера, пытаясь понять, что именно заставляло маму терпеть побои её сожителя, а позже обниматься с ним в постели.
– Ты не заболела? – Татьяна бросила на дочь обеспокоенный взгляд.
– Просто нет настроения, мам, – пожаловалась девочка, наблюдая за созданным движениями ложки маленьким водоворотом в тарелке.
– Уныние – это грех, – бросила мать, вытирая руки полотенцем. – Ешь давай. Знаю тебя. Утром у неё аппетита нет, а ночами к холодильнику бегает.
Катька покраснела и нехотя проглотила первую порцию супа.
– Мам, а когда Игорь от нас уедет? – решилась спросить она и Таня растерянно посмотрела на девочку.
– А с чего ты решила, что он уедет?
Папа ушёл от них, когда Кате ещё не исполнилось четырёх. Потом были другие мужчины, чьи лица в памяти расплылись в неясные пятна. Они все уходили. Рано или поздно. Игорь задержался дольше всех прочих.
В какой-то момент мама перестала приводить в дом новых кандидатов на роль Катькиного отца. Года три на пороге не появлялось никого, а Татьяна, никогда прежде не проявлявшая набожности, вдруг ударилась в религию. Игорь же появился на горизонте всего год назад, но лучше бы он никогда не приходил.
На вопрос матери Катя только пожала худыми плечами.
– Он ведь обижает тебя, разве нет?
– Все люди иногда ссорятся, – резко, будто оправдываясь, ответила мать. – Нужно уметь прощать. Этому нас учил Иисус.
– Угу.
Катька отвернулась, глядя на зелёные кроны деревьев в окне. На улице было солнечно и тепло, но тянуло девочку совсем не туда. По ту сторону холодильника всегда царит зима, но замёрзнуть там невозможно. Катя чувствует обжигающий кожу холод, но его покалывание всегда кажется таким приятным и… правильным. Главное – не забывать надевать сапоги, потому что ногам в снегу не так комфортно. Но, несмотря на властвующий в другом мире мороз, Катька могла часами гулять там в платье, не задумываясь о необходимости облачиться в куртку или нацепить на голову шапку.
А в Волшебной стране, что скрывается в сердце леса, снег падает вверх. Там нет забот, проблем и никаких запретов. Всё потому, что в тех местах никогда не было Бога, диктующего правила и осуждающего за каждую мысль.
Так говорит Г'лор.
Он ждёт её каждый раз, терпеливо сидя под фонарным столбом, будто с уходом Катьки жизнь по ту сторону холодильника останавливается. Они бродят по заснеженному полю, и Г'лор рассказывает ей невероятные истории о Волшебной стране и её обитателях. Он говорит, что у Кати будет много друзей, когда она придёт туда. Её ладошки в такие моменты потеют. Большинство сверстников, что окружали её в реальной жизни, были жестоки и злы. Они дразнили её за старую и невзрачную одежду, за торчащие в стороны уши и большую щербинку между зубами. Ей с трудом верилось, что существует такое место, где всё может быть иначе, но Г'лор казался убедительным.
Спустя три недели после своей первой вылазки в другой мир Катя разболелась. Мама хмурилась, заставляла её пить много горячего чая с медом и растирала водкой, стараясь не отходить от дочери без надобности.
– Где же ты умудрилась так сильно простудиться летом, Катюха? – озабоченно спрашивала Татьяна, но в её голосе совсем не чувствовалось раздражения.
Катя только пожимала плечами и смотрела на мать виноватым взглядом. Потом они лежали вместе, смотрели какие-то глупые мультики по телевизору, и Катька впервые за долгое время чувствовала себя по-настоящему счастливой. Это был последний раз, когда они с матерью были настолько близки.
У дурных событий нет расписания. Они всегда несвоевременны и наступают неумолимо, одно за другим, едва ты вообразишь, что все плохое уже позади. Игорь, на неделю умчавшийся в командировку, вернулся не в духе. Новые скандалы не заставили себя ждать, а по утрам Катина мама выходила из спальни с красными глазами, синюшными пятнами на лице и следами грубых мужских пальцев на белой коже шеи. Видя на себе пристальный взгляд дочери, всё понимавшей, но не решавшейся что-либо спросить, Татьяна напрягалась и велела Катьке не пялиться.
То, о чем Катя не могла поговорить с матерью, с радостью выслушивал Г'лор, впитывая душевные излияния девочки жадно, как губка, и задавая уточняющие вопросы.
Игорь перевелся новый график работы, и все стало еще хуже, ведь это позволяло ему бывать в квартире в те дни, когда Татьяна находилась на смене. Оставаться наедине со всё более падким на алкоголь и склонным к агрессии мужчиной Катьке совсем не нравилось. Выпивая, Игорь, пытался казаться добрым и делал попытки подкупить Катьку приятными словами или сладкими угощениями, но за его мерзкой щербатой улыбкой и горящими глазами скрывалось нечто иное. Лицо Игоря в такие моменты походило на резиновую маску, прячущую его истинную натуру и помыслы. Он не упускал ни единой возможности распустить руки, больно схватить Катю за руку и притянуть к себе, запустить жёсткие и шершавые пальцы под платье девочки, уткнуться носом в её шею. Его колючая щетина впивалась ей в кожу, запах перегара отравлял.
Когда он в очередной раз попытался залезть ей под одежду, Катька укусила его, и Игорь рассвирепел. Одним ударом тяжёлой руки он опрокинул девчонку на пол, прижал её ручки к полу, а затем, роняя слюну и рыча, навис над брыкающимся худеньким созданием, чувствуя полную власть над ним.
Так их и застала Татьяна, вернувшаяся с работы раньше положенного. Катька помнит, как округлились и налились кровью мамины глаза, как хотела позвать на помощь, но звук застрял где-то в горле. А затем Игорь вдруг отпустил её и с виноватым видом поднял руки вверх.
– Она сама начала, – клялся он. – Крутилась передо мной, лезла целоваться, сказала, что видела, как мы с тобой делали в спальне… это самое…
Но его оправдания потонули в автоматной очереди маминых криков, когда она кинулась на него, лупя по лицу ладонями и отвешивая звонкие пощёчины. В какой-то момент это вновь запустило инстинкты жестокого хищника, сидевшие внутри Игоря. Он поймал Катькину маму за тонкие запястья и ударил коленом ей в живот, заставляя лицо женщины побагроветь. Татьяна выпустила разом весь скопившийся в груди воздух и осела на пол.
– Успокоилась? – строго спросил её Игорь. – Остынь и в следующий раз подумай дважды, прежде чем позволять себе такую херню.
Едва он покинул комнату, как Катя бросилась к Татьяне, крепко обняв её и прижавшись мокрым от слез лицом к маминой щеке, но та грубо отпихнула дочь, сверкнув глазами, и тогда девочка впервые прочла в них нечто куда более холодное и глубоко ранящее, чем разочарование.
– Дрянь ты, Катюха, – выплюнула Татьяна. – Так ты, значит, матери отплатила?
Ничего не понимающая девочка попятилась.
– Я ничего не сделала… мама, прости…
– Он бы никогда не посмотрел на тебя, если бы ты его не вынудила!
Катька не помнит, как в руке мамы возник ремень. В памяти осело лишь то, как больно он жёг её плоть, как незримые змеи жалили прямо сквозь одежду, пока голос женщины, что подарила ей жизнь, повторял:
– Такие как ты попадают в ад! Ты сгоришь в аду, маленькая дрянь! Потому что там жарко! Там чудовищно жарко!
В этот миг неустойчивый рассудок девятилетней Катьки пошатнулся в жалкой попытке сохранить равновесие, чтобы затем упасть в гостеприимные объятия подкрадывающегося безумия.
– Хмм, – сказало существо, живущее в пасти Г'лора, как только Катька, преодолев преграду из задней стенки холодильника, снова оказалась в его мире и шагнула в снег.
Маленькие пальчики теребили ткань потрепанного платьица, яркие полосы и иссечения покрыли бледные тонкие ноги и руки девочки. Щеки опухли от слез. Глядя в её красное лицо, Г'лор видел всю боль, что сочилась из каждой Катиной клетки.
– Что с тобой случилось? – задал свой вопрос голос, доносящийся из всех точек пространства одновременно.
Порой Катьке казалось, что Г'лору и так известны абсолютно все ответы, но он продолжает вежливо интересоваться.
Девочка ответила ему хныканьем, и солёные ручьи снова потекли из отёкших глаз, а вместе с ними наружу прорвался её сбивчивый и нечеткий рассказ. Однако Г'лор не перебивал её. Он молча слушал и кивал, пока Катька не закончила, и лишь потом голос извне расколол повисшую между ними тишину.
– Похоже, мама любит Игоря куда больше, чем тебя. Это грустно.
– Нет, – зареванная Катька покачала головой, выражая свой отказ принимать такую правду. – Это неправда! Мама любит меня!
– Разумеется, любит, – тут же отозвался Г'лор. – Ты чувствуешь это? Ты ощущаешь её любовь, Катя?
И вместо уверенного «да» она выдавила из себя сдавленный всхлип. Мама любила папу когда-то давно. Катя знала это точно, ведь с его уходом что-то внутри женщины не заживало очень долго. А ещё мама любила Иисуса. Его портретами была уставлена вся их душная квартирка. Мама учила любить Иисуса и Катю, но та, взирая на святые образы, видела только лишённых эмоций неулыбчивых незнакомцев.
И, несомненно, мама любила Игоря. Ведь она столько раз терпела его побои и издевательства. Катька помнит её счастливое потное лицо, когда застала их в постели после очередной ссоры. Выражение маминых глаз говорило о многом.
Но с Катей она почти не улыбалась, лишь указывала на её недостатки и требовала усердней молиться об отпущении грехов, хотя сама Катька откровенно не понимала, за какие ужасные деяния просит прощения у невидимого и бестелесного слушателя.
Г'лор шагнул вперёд, протянул Кате большую мохнатую лапу и, когда та вложила в неё свою крохотную ладошку, не спеша повёл её вперёд по хрустящему снегу прямиком к кромке тёмного леса. Катька никогда не отходила от холодильника так далеко. Уже у самого края густой чащи они остановились, и только тогда девочка заглянула через плечо, чтобы увидеть тусклый огонёк света, бьющего из недр оставшегося позади открытого холодильника.
– Ты почти готова к переходу в Волшебную страну, – радостно оповестил Катьку Г'лор. – Но те, кто туда уходят, никогда не возвращаются назад.
– Никогда? – выдохнула Катя, выпуская на волю клочки бледного пара. – А как же, мама?
– Взрослым туда нельзя, – напомнил ей голос Г'лора. – Мама будет рада, когда узнает, что ты ушла в Волшебную страну. Разве ты ещё не поняла? Она больше не хочет видеть тебя рядом с собой и Игорем.
Г'лор улыбался. Его громадные жёлтые глаза обладали магнетизмом, и Катька вдруг подумала о том, что никто за долгое время не был с ней так честен и добр, как этот монстр из холодильника. Никто никогда не слушал её так, как он, и никто, кроме Г'лора, не предлагал ей то, чего ей действительно хотелось: жизни без боли и забот. Друзей. Самых настоящих.
– Ты отведешь меня туда? – тихо спросила Катька, будто не имела никого права на подобные просьбы.
– Конечно, – пообещал ей Г'лор. – Но сначала ты должна пройти испытание и совершить для меня одну маленькую шалость.
Хихикая и тут же больно щипая себя за эти неосторожные проявления эмоций, что могли разбудить маму, Катька кралась по квартире.
Первым делом она скользнула в ванную. Г'лор не солгал. Катька понятия не имела, откуда её новый друг мог знать о том, что творится за пределами его морозного мира, но, как он и говорил, Игорь лежал в полной давно остывшей воды ванне, прямо в одежде. Рядом на полу валялся опустевший цилиндр, в котором прежде плескалась ядрёная водка, запах которой Катя так не любила. Игорь спал с открытым ртом, громко похрапывая и пустив ручеек слюны, стекавший с уголка губ.
Тогда Катька переместилась обратно на кухню и, едва сдерживая смех, достала старый советский кипятильник, хранившийся в глубине нижней полки посудного шкафа. Г'лор сказал, что Игорь непременно замёрзнет в воде и Катьке стоило бы позаботиться об этом.
Бесшумная, как водомерка, бегущая по глади пруда, она переместилась назад в ванную комнату, вонзила вилку в пустые глазницы розетки и опустила металлическую спираль кипятильника в воду.
Затем она прошла в спальню и застала маму мирно спящей на краю кровати. Лицо женщины казалось грустным. Осторожно приблизившись, Катька коснулась её щеки губами и, убедившись в том, что сон мамы достаточно крепкий, сходила за своими фломастерами. Одним уверенным и аккуратным движением Катька нарисовала на лице женщины улыбку, продлив чёрными штрихами линии её губ и загнув их к ушам. Так было гораздо лучше. Искусственная улыбка на материнском лице снова заставила Катю захихикать над собственной шалостью.
Уже пора было возвращаться, когда ей в голову пришла ещё одна идея. Катька была уверена, что её задумка позабавит Г'лора. Девочка последовательно прошлась от иконы к иконе, плавными движениями дорисовывая святым ликам улыбки. Теперь эти лица не казались ей осуждающими и угрюмыми. И Катьку вдруг охватило спокойствие. Бросив фломастеры, она вернулась к холодильнику, окинула кухню последним прощальным взглядом, вздохнула и залезла внутрь, закрыв за собой тяжёлую пузатую дверцу.
На той стороне было темнее обычного. Фонари не горели, и чёрное небо будто бы стало ближе. Лишь белое полотно снега создавало контраст с окружающим мраком. Огромные, прежде жёлтые глаза Г'лора горели кроваво-красным огнём, разгоняя сгустившуюся черноту.
– Время пришло, – объявил он, едва Катя выбралась из холодного металлического ящика.
– Я все сделала, – морщась от ставшего вдруг таким ощутимым и колким холода, сказала она. Раньше ей не приходилось тут мёрзнуть, но на этот раз всё было иначе, и дрожь стала бить хрупкое тело девочки почти сразу же.
Но Катька пыталась не обращать на это внимания, со счастливой улыбкой таращась на своего друга.
– Теперь ты приведешь меня в Волшебную страну? – спросила она его с надеждой.
Г'лор заурчал.
Закрыв дверцу старенького «Ленинграда» по эту сторону реальности, они вдвоём обвязали его тяжёлыми цепями, концы которых Г'лор перекинул через плечо. Парочка зашагала к темнеющему вдалеке частоколу деревьев. Катька обнимала себя худыми руками и её зубы стучали друг о друга, в то время как непривычно молчаливое существо подле неё упрямо тащило за собой холодильник, оставляя на снегу длинную и глубокую колею.
Достигнув кромки леса, Г'лор не остановился, а продолжил путь, освещая дорогу прожекторами собственных глаз и пробираясь между деревьями вместе с увесистым грузом позади.
Катька замерла всего на мгновение, подумала о чем-то своём, обеспокоенно поглядела туда, откуда пришла, вздохнула и последовала за своим проводником.
В пучине чащи, метрах в ста от границы леса, тут и там валялись холодильники. Их было так много, что вскоре Катя сбилась со счета: старые советские и новые, импортные, разных форм и размеров. Иногда рядом с ними ей попадалась детская обувь: брошенные в беспорядке сандалии, туфли и ботиночки.
Г'лор петлял между оставленными неизвестными хозяевами «Витэками» и «Индезитами» ещё долго, пока наконец не остановился, «припарковав» Катькин «Ленинград» на свободное место посреди кладбища брошенной бытовой техники.
Освободив холодильник от цепей, он открыл дверцу, и желтоватый свет пролился на них изнутри.
– Ещё не передумала? – спросил её Г'лор.
Красные фонари его глаз глядели на Катьку выжидающе.
Она покачала головой.
– Волшебная страна совсем рядом, – уверил её голос, сочившийся из-за деревьев и с верхушек крон обступивших их деревьев. – Не хочешь оставить маме послание на прощание?
– Может быть, – неуверенно обронила девочка.
Она ненадолго задумалась, поджимая пальчики на промерзающих даже сквозь сапоги ногах. Один-единственный вопрос до сих пор не давал ей покоя, и тогда Катька все же решилась его задать.
– Г'лор, а где мы сейчас? – спросила она своего огромного страшного спутника.
В тусклом желтоватом свете его широкий рот рассекла похожая на глубокий порез улыбка.
Спрятавшийся от ливня под козырьком у входа в подъезд Овчаров докуривал вторую по счету сигарету подряд.
– Так что там все-таки случилось-то? – допытывался до участкового Иван Свиридов – маленький, пухленький и лысеющий человечек с крошечными глазами и назойливым характером.
Этим утром все жильцы дома были встревожены криками, шумом сирен и несколько часов простоявшими перед их домом машинами полиции и скорой помощи. В столь тихом районе, как этот, подобные события обычно подолгу оставались в центре внимания, обрастая всё новыми слухами и подробностями. Не в меру любопытный Свиридов – главный коллекционер местных сплетен – не желал упустить возможности узнать правду из первых уст.
– Иди с богом, Иван, не хочу я об этом, - отмахнулся от мужчины Овчаров, которому сейчас больше всего хотелось забраться в горячий душ, смыть с себя воспоминания о минувшем утре и уснуть крепким сном.
– Да ладно вам, Сергей Алексеич, я жилец этого дома, я имею право знать, – не унимался человек, стоявший справа от него. – Ну, хоть намекните. По старой дружбе-то можно, а?
Никакой старой дружбы между ними Овчаров припомнить не мог.
Да, они все выросли на этих вот улицах, учились в одних и тех же школах, но он и Свиридов всегда были людьми из совершенно разных миров.
– Да всё одно и то же, – бросил он. – Люди по синьке творят страшные вещи, Иван. Соседку свою Татьяну Корневу знаешь?
– Таньку то? Конечно, знаю, – воодушевившись тем, что Овчаров пошёл на контакт, тут же ответил мужчина. – Так это она глотку драла с утра.
– Она, – вздохнул Сергей и швырнул окурок в урну. – Была на то причина. Хахаль её перепил.
– Видал я этого хмыря. Последние полгода постоянно тут крутился. Сразу мне не понравился. Машка из 72-й говорила, что у них там за стенкой вечно были какие-то скандалы и потасовки.
– Угу.
Овчаров шмыгнул носом и поглядел на низкорослого собеседника.
– Так чего он там устроил-то? – нетерпеливо надавил тот.
– Я видел много дичи, которую люди творят по пьяни, но то, что выкинул этот урод – это что-то новенькое, – признался участковый. – Прошлым вечером у Татьяны с ним случилась очередная ссора. Потом она уснула, а хахаль её нажрался, разрисовал все иконы в доме, даже ей на лице улыбку маркером расчертил, ты прикинь.
– А дальше-то что?
– Дальше?
Овчаров поёжился. Следующую часть ему и вспоминать особо не хотелось, но Свиридов смотрел на него с такой надеждой и жаждой подробностей, что участковый сдался.
– У Корневой дочка была. Девять лет девчонке. Ну, ты и сам знаешь.
– Ещё бы, – утвердительно закивал Иван. – Катюшка. Хорошая девчонка. Тихая, скромная, с Машкиным сыном в одном классе учится.
– Угу, – хмуро подтвердил Овчаров. – Нет её теперь, ясно? Этот козёл затолкал девчонку в холодильник и запер её там. Открыть дверцу изнутри ребёнок не смог.
Лицо Свиридова побелело.
– Потом он решил принять ванну, – продолжал Сергей. – Дальнейшую логику событий восстановить сложно, но, полагаю, вода показалась ему холодной и придурок решил подогреть её кипятильником.
– И?
– Что и? Уснул. Татьяна встала часов в девять утра и нашла его на том же месте.
– Живой?
– Да какой там? Сварился. Мясо от костей уже отделялось.
К горлу Ивана подкатила тошнота, и он отвернулся, уже жалея о том, что потребовал всех подробностей.
– Мудила заслужил это, – вырвалось у Овчарова, и он инстинктивно потянулся за третьей сигаретой.
– Бедная Танька, – задумчиво проговорил Свиридов. – Никому не пожелаешь такого горя.
– Это точно.
– Как она сейчас?
– Хреново, – признался участковый. – Когда мы вошли в квартиру, она сидела на кухонном полу, руки у неё были по локоть в крови, орала что-то несуразное. Выцарапала себе глаза ногтями. Врачам пришлось вколоть ей успокоительное и оказать первую помощь.
– Вот блин.
Свиридов нервно сглотнул.
– Девочку я тоже видел, – выдохнул после недолгой паузы Овчаров. – Сидела в холодильнике, свернувшись в клубок. Вся синяя, а на лице счастливая улыбка, веришь-нет? И глаза безумные. Не представляю, что за мысли были у ребёнка перед смертью, но рассудок её явно покинул.
– Неудивительно, что Танька с собой такое сотворила, – проговорил Свиридов. – Увидеть свою маленькую дочь мёртвой и в таком состоянии… ни одна мать бы такое не выдержала.
– Да, пожалуй, что так, – согласился с ним участковый, задумчиво глядя вдаль. – Но, знаешь, я думаю, с ума её свело не это.
Маленький лысеющий человечек вопросительно поглядел на участкового.
– Там на внутренней стенке дверцы холодильника Катя оставила надпись, – пояснил Овчаров. – Девчонка прокусила собственный палец, чтобы было, чем писать. У меня это до сих пор в голове не укладывается.
Раздался щелчок зажигалки.
– Что она написала? – тихо поинтересовался Иван, ещё не будучи до конца уверенным, действительно ли он хочет знать ответ.
Участковый жадно втянул в лёгкие табачный дым, покосился на замершего рядом с ним Свиридова, вспомнил кривые буквы цвета гранатового сока, выведенные на гладкой поверхности дверцы, а затем произнёс их вслух:
См. также[править]
Текущий рейтинг: 82/100 (На основе 71 мнений)
