(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Выкуп
В свой самый (предположительно) счастливый день Никита Горшин проснулся, тяжело дыша, на полчаса раньше, чем надо. Дата знакомства, первого поцелуя, первой поездки на море, любимый цвет, книга, страна, размер ноги, купальника, груди, возраст мамы, кота, собаки. Эти факты крутились в голове картинками, образуя пьяный извилистый хоровод. Далее сливались друг с другом, вставали в пары и принимались выписывать па.
Он любил Настю, и, уж, конечно, никто не заставлял его жениться. Но мысль о выкупе, свадебном танце и всех этих традициях, на которых она настояла, заставляла горло сжиматься. Хороший день не должен начинаться с Настиных придурочных друзей, их прогорклых шуток и айфонов, записывающих все подряд.
Никита сходил в душ, умылся, почистил зубы, надел костюм. На часах было 9.00. Набрал Юру.
— Да? — раздался в трубке сонный голос, и Никита почти застонал. Не дослушивая оправдания своего свидетеля, нажал на отбой и вызвал такси. Достал из холодильника букет — простой, из ромашек и васильков. Очень подойдут Насте.
Когда он приехал, у подъезда сталинской девятиэтажки уже дежурила Ленка. Розовое платье, вырез, вульгарно открывающий чересчур большие сиськи. На запястье красовался синий браслет свидетельницы.
Ладно, с Юрой или без, неважно. Десять минут позора, а дальше — Настя. Настенька.
— Пришел за тем, что хочешь? Готов платить? — спросила Ленка, улыбаясь. Улыбка открывала верхние десны.
Так себе формулировка вопроса, но, ладно, подыграем.
— Определенно, — заулыбался Никита.
Мимо них прошла, неодобрительно поглядывая, бабка в красном капоте и двумя пакетами. Лена придержала дверь, Никита рванулся за ней.
— Нет, а тебе нельзя, — хихикнула Ленка, загораживая дорогу буферами. Никита закатил глаза. — Пора пройти испытание. Ответишь на вопрос? Честно?
Никита вдруг почувствовал себя неуютно. День обещал быть жарким, и уже сейчас он ощущал под пиджаком и рубашкой липкие струи пота. Ленка ему не нравилась, но сегодня было что-то еще, что-то, кроме волнения перед бессмысленной полосой препятствий.
Так, соберись, скомандовал себе.
— Конечно, отвечу, — пожал плечами. Сейчас спросит что-нибудь вроде — «а помнишь ли ты день, когда ваши сердца соединились…»
Но Ленка спросила другое:
— Ты когда-нибудь хотел меня трахнуть?
— Что? — это могло быть смешно, но не на свадьбе, а еще Никите захотелось блевануть. — Лен, ты вообще в уме?
Ленка снова хихикнула, прикрыв рот ладонью. Почесала длинными ногтями губу. У Никиты по спине почему-то пробежал неприятный холодок.
— Ладно, — сникла она. — Извини. Обещай, что пройдешь испытания. Это очень важно.
Иди в жопу со своими испытаниями, подумал Никита, а вслух ответил:
— Хорошо, обещаю. Можно мне пройти? — двинул к дверям, но Лена цепко схватила за руку. Никита машинально отдернулся, и ее глаза сузились.
— Поклянись, что пройдешь.
— Клянусь. Теперь можно?
— Клянешься-клянешься? — начала она, но осеклась. — Ладно. Проходи.
Достала ключ и прижала к домофону. Со вздохом облегчения Никита завалился в подъезд. Дверь тяжело громыхнула за ним.
Поднимаясь по ступеням, вдруг понял, что смущало при разговоре с Ленкой. У нее была необычная радужка — левый глаз на четвертинку карий, остальной зрачок и правый глаз серые. Но сегодня оба глаза были серые… или нет? Возвращаться, чтобы проверить, Никита не собирался.
Настя жила на седьмом этаже. Никита размышлял, не вызвать ли лифт прямиком туда, когда сверху заулюлюкали.
— А вот и наш жених!
— Иди, иди сюда, парень!
Вздохнув, Никита поплелся на радостные голоса. На втором этаже ждали двое в костюмах и массивных, похожие на африканские, масках. Одна — черная, с белыми прожилками, словно на куске мяса. Другая — красная, испещренная перечеркнутыми полосками, как на стенах темниц.
Красный приблизился к Никите, обдав густым запахом одеколона. Казалось, он вылил на себя целый флакон.
— Первый конкурс. Буду доставать карточки, а ты угадывай по ним, что случилось в этот день. Ладно?
— Звучит просто, — пожал плечами Никита.
Красный перетасовал колоду карт с рубашками того же узора, что и маска. Никита заметил, что на руках у него черные перчатки.
— 10 апреля 1270 года.
— Что?..
— Что-что. Отвечай, давай, — сказал Черный.
Чего Никита не ожидал, так это подобного. Настя всегда повторяла, что хочет сделать все по правилам. По традициям. Дикие маски, вопросы — все это, может, было бы уместно на другой свадьбе, но не Настиной.
Возможно, это связано с ее увлечениями. Хотя Никита не замечал в ней интереса к истории. Впрочем, и этих друзей он не знал. Мог поклясться, что голоса ему незнакомы.
— Ну, не знаю… Куликовская битва?
— Вот же дебил, — захихикал Черный.
— В этот день одно из племен индейцев пуэбло напало на другое, — сказал Красный. — Маленькая деревня на юго-западе Северной Америки, местечко Сэкред Ридж. Они считали, что жители деревни одержимы духами. Особенно боялись детей — легкая добыча для духов. Убили каждого, размозжили головы и ступни. Разрезали на куски, чтобы духи снова не овладели мертвыми телами. Тридцать пять человек разломали на четырнадцать тысяч кусочков.
Внутри вдруг шевельнулось ощущение, что за этими масками ничего нет. И если попробует их сорвать, обнаружит темную, густую пустоту.
— Правильно думаешь, — просвистел красный.
Никита начал чувствовать уже не раздражение, а настоящее бешенство. В карманах инстинктивно сжались кулаки.
— Ладно, мне надоело. Кто вы вообще? Где Настя?
Маски переглянулись, и Красный продекламировал, старательно, как вставший на табуретку под Новый год октябренок:
— Настя Петрова пошла погулять,
Настя Петрова надула в кровать,
Насте Петровой шампусик налей,
Настю Петрову скорее убей!
Маски зашлись хохотом. Никита рванулся вперед, ударив Красного под дых. Тот согнулся, отшатнулся к стене. Сбоку налетел черный, схватил за шею необычно горячими пальцами. Повалил на землю. Ромашки выскользнули из рук. Красный, одним прыжком преодолев расстояние, уселся Никите на грудь, выставив колени. Никита ожидал, что ему сдавит грудную клетку, но Красный словно весил не больше кота.
Красный пригнулся, почти касаясь омерзительной маской Никитиного лица. Внезапно Никита понял, что одеколон — маскировка: сквозь душистые ароматы прорывался тлетворный, гадкий душок, что-то вроде смеси гнили и ржавчины.
— Сдурел? Клялся, что все испытания пройдешь, а теперь с нами дерешься? — злобно прошипел Красный. — Отпусти его. Пошел вон.
Соскочил с Никиты, и тот медленно, шумно вздыхая, поднялся. Маски, не двигаясь, смотрели на него. Схватил букет, пустился вверх по лестнице.
Скорее к Насте, запереться в квартире и вызвать полицию! Нужно убедиться, что эти психи ничего с ней не сделали.
В голову ворвалась ужасная мысль — что, если Ленка задумала испоганить свадьбу таким безумным способом? Этот ее вопрос… Мозг прогонял, прокручивал эту теорию и постепенно все больше с ней соглашался, двигая на задворки факты, которые в нее не ложились: запах, вес Красного.
Никита вытянул из кармана мобильный и выругался. Связь пропала.
Добежал до квартиры Насти. Почему-то на двери не было ни номера, ни звонка. Затарабанил в дверь. Нет ответа.
Кинулся к соседней двери, следующей. Тишина.
— Кто там? – донесся женский голос.
— Слава богу! — Никита кинулся к красной двери напротив Настиной квартиры. — Я… я жених! Пришел на выкуп!
— Замуж не собираюсь, извините.
— Нет, вы не поняли! Невеста не отвечает! Не открывает дверь!
— Так, может, она замуж передумала? Невеста-то… — дверь открылась, и перед Никитой предстала невысокого роста девушка с густыми черными волосами. За ее спиной почему-то было темно, словно в квартире завешены все окна.
Никита чуть не заплакал.
— Помогите, пожалуйста, — взмолился он. — У меня свадьба. Тут происходит что-то... Телефон не ловит. Можете, пожалуйста, одолжить телефон?
Девушка хмыкнула и полезла в карман. Достала мобильный — древнюю «Моторолу». Поглядела на экран.
— Не ловит, — сказала она. Никита чертыхнулся.
— А домашний у вас есть?
Она покачала головой и спросила:
— А вы мне не поможете? Мне нужно кое-что посмотреть…
Прежде чем Никита успел ответить, она убрала волосы за спину, шагнула к нему и повернулась левой щекой.
Сначала он подумал, что это круглое пятно, но затем осознал: в щеке огромная дыра, словно кто-то прогрыз ее. Через эту нору отчетливо было видно челюсть и зубы. На рваных краях засохла кровь.
Девушка открыла рот, и из выеденной лунки высунулась мышь. Потянула носом воздух, посмотрела по сторонам и принялась умываться.
— Как Иветта? — обеспокоенно спросила девушка. – Я ее не чувствую…
Никита заорал и кубарем скатился по лестнице. Вниз, нужно вниз. Лучше вернуться к кошмарным маскам, чем идти дальше, туда, где ждет еще что-то, что-то жуткое. Нужно уйти из дома. Пробежал мимо лифта… Лифт, да лифт! Никита застучал по кнопке. Сейчас он проедет пять этажей, в тихом и безопасном лифте… Что, если они откроют? Попробуют зайти? Огляделся, схватил торчащий за перилами железный прут. То, что надо. Пусть только попытаются сунуться…
Двери лифта открылись, и Никита отпрянул так резко, что почти упал. Спасла лишь стена, в которую он буквально вжался всем существом. Загремел выпавший из руки прут.
Он был ростом метр девяносто, как минимум, крепкий и мощный, в темном костюме. Из ворота рубашки торчала толстая шея, которая перерастала в огромный, шириной с целую голову, полуметровый ноготь. Аккуратно подстриженный, с холеной кожей по краям — Настя это называла «ухоженная кутикула». Из черных рукавов торчали еще два гигантских пальца, на каждом по ногтю.
Головной ноготь сдвинулся вверх, приоткрывая красное, мясистое, складчатое. Складки зашевелились, и Человек-Ноготь произнес:
— Вы заходите или как?
Никита оцепенел. В ушах зазвенело, словно его со всей силы ударили по голове. Под костюмной тканью брюк потекла теплая жидкость.
— Достали уже… — досадливо буркнул Ноготь. Двери лифта медленно закрылись.
Никита со всей дури шлепнул себя по щеке. Еще раз. Еще. Застонал, поднялся, держась за стену. Вниз, к маскам и Человеку-Ногтю? Наверх, к Иветте?..
Может быть, Ноготь уже вышел, пронеслась мысль. Но он не слышал привычного шума открывающихся дверей.
Никита повернулся к окну. Казалось, весь дом окутал плотный, тяжелый туман.
Нагнулся, подхватил прут. Медленно, пытаясь ступать как можно тише, пошел вниз. Услышав голоса, свесился через перила.
Маски дежурили внизу.
— Мы Никиту ждем,
Женишка мы ждем,
Если он придет сюда,
Мы его убьем!
— бравурно распевали они.
— Слышал, Никита? Мы тебя убьем, палка не спасет, — сказал Черный и поднял глаза на Никиту. Нарисованные, треугольные глаза.
Никита кинул прут вниз и, не оглядываясь, понесся обратно, на верхние этажи. Седьмой. Восьмой. Девятый. Десятый. Он бежал мимо дверей, сотрясавшихся от ударов изнутри. Двадцатый. Кто-то кричит из квартир, зовет на помощь. Тридцатый. Все сильнее обдавало ржавым, гнилым запахом, он гадливо копошился в ноздрях и лез в горло, скатывая там ком тошноты.
Ноги ныли, легкие сжимало от нехватки кислорода. Сердце тяжело бултыхалось. Никита почти полз вверх. На стенах стали появляться фиолетово-красные наросты — словно от сырости здание проросло мхом. Сначала они проступали еле заметными пятнами густой, блестящей, темной, как печень, жижи. На пятидесятых этажах Никита почти не мог ступить, чтобы не вляпаться в красное варево, из которого тянулись громадные полипы.
Он не знал, сколько прошел. Сто, двести, миллион этажей, но у этого здания был и последний.
Стены, пол, потолок заполонили фиолетово-кровавые полипы. Субстанция дышала, плевалась и злобно харкала в его сторону.
С удивлением — если то, что он чувствовал, еще можно было называть человеческими словами — Никита заметил, что из окна бьет яркий свет. Подошел ближе.
Отсюда все было видно высоко-высоко, как из самолета. Километры вокруг заполняла пустыня — лимонно-желтый, даже кислотный, песок. Среди песка пролегали ровные, тонкие дороги, образовывая кварталы. В каждом квартале стояла огромная — на вид высотой километр или два — статуя, словно также сделанная из песка. Двухголовые боги. Боги с кистями вместо головы. Бог с приросшим к голове близнецом. Самый человекоподобный бог одной рукой держал замотанного ребенка, сосавшего его грудь. В другой была связка отрубленных голов, ног, рук, пальцев.
Никита отвел взгляд и увидел, что букет завял в руках. Ромашки и васильки превратились в ссохшиеся соломинки.
— Букет не нужен. Ты больше никогда не увидишь невесту.
Никита вздрогнул, оглянулся. Никого.
— Так ты тоже попался? — грустно продолжил голос.
Поднял голову. Из полипа торчало бледное, почти прозрачное лицо. Из угла между потолком и стенами торчала рука, из другого — вторая. Еще в двух углах расположились ноги, вывернутые под неестественным углом. Они вяло подергивались в ответ на пульсации красной жижи.
— Я Харитон.
— Никита, — машинально ответил Никита.
— Попался ты. Она так же стояла. Вопрос задает. Обещаешь — и ты в ловушке, — глазные яблоки Харитона вращались в глазницах, то показывая зрачки, то скрывая их и словно вытягиваясь куда-то в сторону.
— Кто она?
— Он. Она. Они все и никто. Много и одно.
— Он это кто?
— Он, — благоговейным тоном заговорил Харитон, — Великий Хирург. Композитор Маток. Говорит о чем-нибудь, а? Ыырх!.. Смотри, какой красивый, — одна из рук погладила полип, и тот укусил ее за палец. Палец захрустел, брызнула кровь. Харитон любовно улыбнулся. – Мы одно. Я это он. Только сейчас понял. Он кушает нас, а мы его. Друг друга кормим, как полагается у нормальных. Поэтому он справедливый, да. Только сейчас понял… — сбился на сиплый хохот. – Я продавец года, а ты? Мне полагается табличка! Повышение! — истерические ноты все нарастали, конечности в разных углах этажа конвульсивно задергались, изо рта стреляла слюна. — Требую жемчуга! И ногтей, ногтей побольше! Они нынче в цене, жмаха… уалухэ… ыыы… уоуууу…
Никита прижался лбом к окну, прикоснулся ладонью. Зажмурил глаза и попытался представить Настю. Как она просыпается в лучах теплого июньского солнца, пританцовывает по дороге в ванную, поет в душе — голос у нее замечательный, нежный, васильковый. Потом возвращается в комнату, расчесывает густые, длинные, до талии, волосы, надевает на легкую фигурку платье. Сейчас он проснется, очнется от этого кошмара, встанет с постели, соберется и поедет к Насте, пошлет всех на хер с их конкурсами и поднимется прямо к ней, обнимет, и снова станет хорошо, да, хорошо…
Но вопли Харитона все разносились по этажу, ввинчиваясь в ушные раковины, стуча в барабанные перепонки, залезая под кожу, глаза, ногти. Крутилось лицо на 360 градусов, дергались конечности, как у больного Паркинсоном. Лава на стенах словно почувствовала возбуждение Харитона и пошла пузырями, истекая вязкой жидкостью цвета ржавчины, ошпаривая и кусая тлетворным запахом.
Никита потянулся к ручке окна. К удивлению, повернулась. Ни шума, ни малейшего ветерка, словно за окном была огромная декорация. Зато Харитон резко стих.
— Ку… куда? — взвизгнул он. — Нельзя! Туда нельзя!
Статуи внизу зашевелились, начали медленно поднимать головы.
— Нельзя! — продолжал надрываться Харитон. — Испортишь! Испортишь!
Значит, точно туда, решил Никита и, перевалившись через подоконник, прыгнул.
Он проснулся, тяжело дыша. Сердце отбивало неистовую чечетку. По спине, рукам, шее струился пот.
— Твою мать, — Никита привстал на кровати, дрожащей рукой схватил с тумбочки стакан воды, крупными глотками прикончил. Достал телефон: проснулся на полчаса раньше.
Набрал Настю по видеосвязи. Та ответила не сразу.
— Зай, меня красят, я на громкой связи, — донесся любимый голос. Никита шумно вздохнул. — Ты чего такой?
— Насть... А можешь включить видео? — Никита понимал, что это глупо, но чувство реальности сна не покидало. Казалось, в ноздрях еще стоит запах Харитона.
— Зай, ну я еще некрасивая, — закапризничала Настя. — Давай ты придешь, и тогда меня увидишь...
— Настюш, я тебя очень прошу, — взмолился Никита. — Я... я нервничаю очень. Хочу на тебя посмотреть.
Послышался стук, и на экране возникла Настя — чуть сонная, в белом халатике, с полосами тонального крема на лице. Она улыбнулась.
— Ну что, увидел? Давай сюда уже, жду тебя, — Настя обернулась на чей-то голос, в кадре показалась рука с кисточкой. — Все, зай, мне правда надо, увидимся!
Настина рука потянулась к камере, и тут на экране возникли помехи. Экран то темнел, то загорался, буквально на секунду. И Никите казалось, что в этих кадрах, мелькающих на долю мгновения, проскакивают образы — девушка с мышью во рту, мужчина с пальцем вместо головы, кровавые полипы и торчащее из них лицо...
Но спустя пять секунд все кончилось. На Никиту смотрела только совместная фотография с Настей, сделанная в Египте.
Никита отложил телефон и глубоко вздохнул несколько раз.
Сходил в душ, умылся, почистил зубы, надел костюм. На часах было 9.00. Набрал Юру.
— Да? — раздался в трубке сонный голос. Никита почти застонал. Не дослушивая оправдания своего свидетеля, нажал на отбой и вызвал такси. Достал из холодильника букет — простой, из ромашек и васильков. Очень подойдут Насте.
Автор: Оля Яркова
Текущий рейтинг: 66/100 (На основе 39 мнений)
