(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Вопль (SAllivan)
В старшие классы Данила перевели только каким-то чудом. За свою жизнь он не прочитал ничего, кроме Курочки Рябы, а в математике ориентировался по стоимости алкогольных напитков в ближайшем ларьке.
В пятом классе Данил довел молодую учительницу до слез, записав процесс на камеру мобильного телефона, чем заслужил первый серьезный авторитет в дворовой среде. В седьмом — продавал одноклассникам «мыльные», но волнительные для школьников ролики, тайком снятые в женской раздевалке на физкультуре. А уже в девятом впервые избил бомжа и запостил ролик в закрытый канал, который сам же и создал. Канал, к слову, быстро начал расти и пользоваться нарастающей популярностью. Когда парень получил за это еще и первый донат, то понял, что схватил удачу за хвост и уже не собирался ее отпускать.
Пока его одногодки стояли на жизненном перепутье, выбирая между профтехучилищем и робкой надеждой на «вышку», Данил не терзался подобными гамлетовскими вопросами. Ему все было ясно: он станет блогером. Конечно, не тем, что ведет всякие скучные, никому не интересные передачи: подобное Данила мало интересовали. Его вообще не интересовало все то, что не относилось к попойкам, девкам сомнительного поведения и трешовому видеостримингу. Поклонником соответствующего жанра Данил сделался быстро.
Вместе со своим другом Саней он искал бродяг, бездомных и алкашей и за бутылку дешевой настойки заставлял их выделывать на камеру разные малоприятные вещи, которые так нравились Данилу и его публике. Некоторые соглашались сами, другим приходилось немного «помогать», и хоть начинающий блогер еще не дорос до великих «треш-стримеров», деньги понемногу, но шли, публика росла, а все остальные в его глазах стремительно опускались в касту «терпил». Шляясь по школьным задворкам и давая затрещины младшеклассникам, широкий и рослый Данилка чувствовал себя королем.
Впрочем, это ему быстро наскучило. Хоть Саня и продолжал пребывать в восторге от их совместного хобби, Данил никогда не считал того слишком смышленым. Как настоящий бизнесмен, он понимал, что останавливаться на достигнутом нельзя и нужно набирать обороты. Зрителям быстро надоест смотреть на бомжей, и их команде нужен полноценный герой для полноценного шоу. Какая-то изюминка. Абсолютный в своей никчемности лох, который одновременно удовлетворит требованиям самой взыскательной публики. Невероятно, но в их захолустном рабочем городке такой персонаж был, поэтому выбор Данилы сразу пал на Максимку.
На самом деле Максимку звали не так, а как именно — уже никто и не помнил. Для всех он был просто Максимка, «болван», «юшка» или «уродец со второй Комсомольской». Городские болтали, что мамаша Максимки была наркоманкой, потому что только наркоманы рожают таких вот мутантов, а отца Максимки и вовсе никто не знал. Он родился и жил на окраине города, в покосившемся старом бараке, и после смерти матери остался один. Что он делал и чем занимался, никого, в сущности, не интересовало, да и все вокруг старались его избегать.
Еще во времена Данилова детства Максимка являлся для дворовых пацанов чем-то вроде городской легенды, зловещим уродцем, наводившим на ребятню ужас одним своим внешним видом. Потом превратился в объект насмешек и издевательств, затем — в объект для сплетен и небылиц, а дальше о нем и вовсе забыли, передав эстафету следующему поколению спиногрызов. Уходили одни, приходили другие, но Максимка за это время ни капли не изменился. Никто не мог сказать, сколько ему лет: он всегда был похож на младенца-переростка, заключенного в тело тощей гориллы. С непропорционально большой головой, кривым позвоночником и горбом, тянущем тело к земле, со слишком вытянутыми руками и с ногами разной длины, из-за чего он постоянно прихрамывал. Максимка напоминал смесь Квазимодо и яйцеголового пришельца из старых фильмов, который медленно ковылял по окраинам их провинциального городка.
Вопреки устрашающей внешности, Максимка был существом совершенно безобидным. Он с невозмутимостью бирманской коровы сносил любые оскорбления, насмешки и летящие камни, волоча перед собой жестяную тележку в пространства, знакомые ему одному. Максимка получал какую-то пенсию, копался в заросшем сорняком огороде, но большую часть времени бродил по окраинам, волоча перед собой тележку с наполовину отвалившимся колесом. В нее он собирал разный хлам, который волок к себе в дом. Нехитрый быт Максимки не могло нарушить ничто и никто, тем более Данил со своими непонятными видеохостингами.
На пятисотрублевую купюру Максимка не соблазнился, не удостоив парня и взглядом. Не возымели действия уговоры, угрозы, крики, ругательства и даже сброшенная в канаву тележка. Максимка не то чтобы не поддавался на манипуляции самого крутого парня района, он их просто не понимал. В молчании и абсолютном спокойствии он поднял тележку и поковылял дальше, не проявляя ни малейшего интереса к словам «донат», «видеоролик» и «заработать». Данил пребывал в ярости.
— Хотел же по-хорошему, — говорил он Сане по телефону, — но ничего, ему просто надо «помочь» согласиться. Хороший контент будет. Это уже другой уровень, братан, за такое могут и бабла отвалить. Короче, в воскресенье утром я тебя жду. Я работаю — ты снимать будешь.
— Я это... ты чего это, ну? — идея тому явно не очень понравилась.
— Ты тупой, что ли? Будет акция, тебе говорю — готовься!
На самом деле Саня всегда был тупым настолько, насколько и трусом — это понимал даже Даня и чего-то неординарного от друга никогда и не ждал. Однако не ожидал от него и «предательства», недостойного звания нормального пацана. Ведь стоило Данилу явиться в назначенное время и место, он не обнаружил там ни подельника, ни даже крохотной смски на телефоне. Звонки Саня упорно скидывал, а когда, наконец, соизволил взять трубку, то затараторил что-то невнятное.
— Даня, я это... короче, родители запрягли... я сегодня никак... может, через неделю... я тут пытался... ну никак вообще, ну...
Данил не стал его слушать, лишь выдал в трубку весь набор уничижительных выражений, которые выучил за годы стояния в школьной курилке. Все же Саня оказался «чушком», и его давно стоило выбросить из «проекта». В конце концов, Данил был популярен настолько, что любой нормальный пацан на районе хотел бы с ним задружиться, и он не понимал, почему до сих пор тянет Саню-неудачника на себе.
Отсутствие напарника усложняло задачу, однако не делало ее невыполнимой. У Данила был телефон с камерой, балаклава, перчатки, арматура, завернутая в газету, перцовый баллончик и большой охотничий нож. Нож ему подарил кто-то из подписчиков. Он был большой и грозный: с массивным лезвием, цельнолитой рукоятью и бивнеобразным скошенным обухом — почти как у Рэмбо. Нож Данил очень любил, впрочем, брал его обычно для устрашения: у любого, кто видел Данин тесак, отпадало желание перечить или задавать тупые вопросы. Так должно было пройти и сейчас. План был прост и надежен: он научит Максимку уважать «правильных пацанов», объяснит, чем тот отныне должен заниматься, а заодно сделает годный контент. Данил готов был поклясться, что подобного урода свет еще не видал, и Максимка станет его билетом в высшую лигу. Это будет успех. Парень выйдет на нужных людей, обрастет связями, поднимет бабла, начнет продавать записи за границу. В общем, планы вскружили Данилу голову. О том, что с Максимкой у него могут возникнуть проблемы, он не допускал даже в мыслях. Этот болван ведь даже говорить не умеет.
Древний барак примыкал к редеющему подлеску и был похож на вылезший из-под земли гриб. Данила осторожно подкрался, попытался вглядеться в мутные стекла, но не смог различить внутри ничего. Он обошел дом с двух сторон, и в нем оказалось два входа: один с главной улицы, другой со стороны леса — нечто вроде хозяйственной пристройки, соединявшейся с целым. Данил решил воспользоваться последним. Дверь закрывалась на хилый крючок, который он легко поддел изнутри. Та открылась со стонущим скрипом, явив за собой мрак, притаившийся в неровных закутках стен. Данил на секунду замешкался. Появилось какое-то иррациональное дурное предчувствие, возникшее из ниоткуда и призывавшее парня не ступать за порог.
«Может, все-таки Саню набрать? — мелькнула в мозгу малодушная мысль, но он сразу отогнал ее от себя. — Да не, мужик я, ебаный рот, или кто?»
Данил по-хозяйски прошел по дощатому коридору, хотя внутри у него что-то предательски продолжало поскуливать. Он обошел дом, заглянул в каждую комнату, готовясь немедленно наброситься на уродца, однако Максимки нигде не было. Это его озадачило. Он знал, что до обеда Максимка всегда просиживал дома, и только потом принимался прочесывать местность, но сейчас его не было, и ничего сделать с этим было нельзя. Взломщик еще раз обошел все комнаты: от одного конца дома к другому.
Внутри было бедно, но на удивление чисто, чего не мог не отметить даже такой дуболом, как Данил. Нехитрые вещи аккуратно разложены на своих нехитрых местах, пол тщательно вымыт, пыль вытерта; картину портила только единственная тарелка с остатками завтрака, оставленная на столе. Место нашлось даже каким-то «обновкам», вроде новенького обогревателя, заменявшего давно нетопленную кирпичную печь. В гостиной Данил приметил и поднес к глазам старую черно-белую фотографию. На ней дородная, но приятная на вид женщина, улыбаясь, обнимала хромого уродца — Максимку. Тот выглядел таким же, каким и сейчас, разве что из фотографии Данил понял, что Максимка когда-то умел улыбаться.
Он забросил фотографию в угол, снял с себя маску и плюхнулся в кресло. Пусть урода здесь нет, но он точно появится, а значит, надо лишь подождать. Данил немного покрушил хрустальный сервиз, покопался в столах и шкафчиках для одежды, но не нашел там ни денег, ни ценных вещей. Он быстро начал выходить из себя, как и бывало всегда, когда что-то шло не так, как он хотел. Максимки все не было.
В определенный момент Данил заметил некую странность. В очередной раз обходя дом, за дверью кладовки, расположенной между главным залом и кухней, он наткнулся на еще одну дверь. Возможно, Данил и не был слишком уж сообразительным, но запертая дверь внутри кладовки показалась ему подозрительной, тем более закрытая изнутри. Парень от души дернул ее на себя, и хлипкие петли не выдержали. За дверью шла лестница вниз. Земляные ступеньки, подбитые сгнившей доской. Данил щелкнул заляпанный выключатель, и где-то внизу загорелась тусклая лампа.
«Охренеть!» — только и смог вымолвить он.
На минуту он даже забыл о Максимке, о видео, о своем проекте, донатах и грядущем богатстве, увидев коридор, уходящий в немного пугающую, но манящую неизвестность. Об этом же можно целый репортаж снять! Пацаны не поверят. Возможно, кто-то другой бы и испугался, но оценить степень опасности и последствия Данилу не хватало фантазии, поэтому он решил проверить это самым доступным и простым способом. Подсвечивая себе фонариком и аккуратно нащупывая ступеньки, парень начал осторожно спускаться.
Спуск оказался более долгим, чем показалось вначале. Он вывел в подобие узкого коридора, идущего прямо, к зияющему клочку темноты. Там, далеко, мигала еще одна лампочка. Данил бесстрашно устремился вперед.
Туннель был неодинаков на разных участках: где-то расширялся, где-то сужался настолько, что можно протиснуться только боком. Свод подпирали сырые, давно уже сгнившие балки. Вдоль потолка тянулась ржавая проволока, на которой висели низковаттные лампочки. Правда, большинство не работало, и Данилу приходилось то и дело подсвечивать дорогу фонариком. Включив камеру и комментируя происходящее крайне эмоционально, хотя и не слишком цензурно, он продвигался вперед по туннелю. Тот вывел его к развилке — Данил пошел направо. Вышел к разветвлению уже из трех коридоров — Данил пошел прямо. На следующем повороте он свернул налево, а потом направо, затем еще раз налево. Понадобилось еще пара развилок, чтобы Данил понял, что он не помнит дорогу назад. Он попробовал вернуться: поворачивал направо, прямо, налево и понял, что заблудился окончательно. Страх еще не полностью овладел им, но колени начали предательски дрожать при каждом шаге по скользкому камню. Освещение давно кончилось, и остался лишь фонарик на телефоне. Он двигался быстро, уже не заботясь об осторожности, капающей сверху воде и перспективе измазаться в глине.
Наконец Данил вышел в какое-то довольно просторное помещение, похожее на небольшую пещеру. Свет выхватил у стены пугающую длинную тень, и парень вздрогнул, но это оказался всего лишь деревянный стул. Стул и маленькая керосиновая лампа, стоявшая на нем, казались предметами странными и совершенно неуместными здесь. А главное, не дающими даже намека на выход, потому что пещера оказалась глухим тупиком.
Данил постоял немного, освещая фонариком влажные стены, и уже развернулся, сделав пару шагов, как с ним случилась худшая вещь, которая только могла случиться тут с человеком. Сначала он вскрикнул и завалился набок. Телефон выскользнул из рук и с гулким стуком ударился оземь; фонарик погас. Данил не сразу понял, что его левая нога угодила в какую-то полость: ушла туда почти по колено и застряла внутри. Он попытался высвободиться, но едва не вскрикнул от боли: ступню вывернуло и зажало под неудобным углом, причем зажало основательно. В панике он стал шарить в темноте в поисках телефона, и к его неописуемой радости рука почти сразу коснулась гладкого корпуса. Дисплей треснул, но зажегся, и у Данила отлегло на сердце. Однако эта маленькая удача еще не решала главной проблемы.
Данил посветил фонарем и выругался. Он провалился ногой в какую-то узкую расщелину в скальной породе, которую не заметил. Она была небольшая: длиной метра полтора, а шириной не больше ладони; какой-то странный разлом, уходивший в глубину. Под богатырским весом Данилы нога проскользнула в эту щель, но вернуть ее обратно не получалось. Сработал эффект гарпуна: острые скальные выступы, обращенные вниз, теперь упирались в щиколотку. Данил подергал и так и этак, попытался сдвинуть ее вперед или назад — не получалось. Он нервно рассмеялся.
«Нет, ну не может такого быть. Такого просто не бывает», — говорил он себе, однако паника уже нависала над ним ледяной океанской волной.
Данил потянул ногу изо всех сил и глухо застонал, когда по телу словно пробежал электрический разряд. Результат был тем же. Он провел рукой по волосам и обнаружил, что весь взмок. Дыхание вырывалось изо рта облачками горячего пара, которые растворялись в студеном воздухе. Здесь было холодно. Нога, попавшая в своеобразный капкан, начинала потихоньку пульсировать болью: наверняка он ободрал там кожу до мяса, подвернул лодыжку, а может, даже сломал. Данил застрял под землей без связи, обездвиженный, в лабиринте, в котором он заблудился, и никто на свете не знает, где он.
«Да нет же, такого просто не бывает, не бывает. Не со мной же...» — почти всхлипнул он и начал судорожно перебирать номера в телефоне. Конечно же, ни один вызов не проходил.
Он снова начал пытаться вытянуть ногу, смещать тело вперед или назад, дергаться, извиваться, крыть матом все вокруг и себя самого, потом снова перебирал телефонные номера, тщетно тыкая «вызов»; снова пытался высвободиться и так далее.
Внезапно потускневший экран заставил сердце биться еще быстрее. Данил так неразумно светил фонарем и расходовал батарею, что не заметил, как от заряда осталось всего пятнадцать процентов, и телефон перешел в режим энергосбережения. Он смотрел на значок, светившийся красным, и чувствовал, как нависшая над ним океанская волна достигла высшей точки и падает вниз. Она обрушилась на него, сметая мысли, чувства, воспоминания в один бурлящий неконтролируемый поток животного страха, и вырвалась из груди криком о помощи, который потонул в темноте.
Данил проснулся от холода. Он зябко поежился и закутался в тонкую ветровку, которую, к счастью, надел перед вылазкой. Он никогда раньше не думал, что под землей может быть так холодно, пока наверху пылает зноем августовский день. Хотя, может быть, там была уже ночь. Он не стал проверять телефон, чтобы не тратить заряд батареи. Застрявшая нога онемела, но не перестала болеть, и Данил понимал, что это нехорошо. Неприятным было и то, что неметь начала и другая, «свободная» нога, и ему пришлось чуть изменить положение тела, чтобы разогнать кровь. Он был ограничен в движениях, и в текущем положении мог только стоять на одном колене или сидеть на заднице, ну и немного варьировать эти две позы. Из-за этого ныли все части тела: он никак не мог подобрать удобное положение, то и дело сдвигаясь, то на один бок, то на другой. Впрочем, все это были мелочи по сравнению с болью в ноге, которая усиливалась с каждой минутой. В борьбе с собственным телом Данил облизал пересохшие губы и понял, что не взял с собой даже бутылку воды. Он едва не заплакал. Охрипшим голосом Данил снова начал взывать о помощи в безразличную темноту, и к его полному изумлению, это сработало.
Вначале он подумал, что ему просто мерещится. Однако тоненький лучик света медленно приближался, и в проеме показался фонарь, ослепивший невольного пленника, а потом и горбатая тень, вошедшая под своды пещеры. Перед ним стоял Максимка.
Данила был так поражен, что потерял дар речи: если честно, в пылу всех своих злоключений о Максимке он как-то совсем позабыл. Хотя, с другой стороны, кого еще он ожидал встретить в Максимкином, собственно, подвале? В полумраке пещеры, укрытый вуалью из теней и неровного света, тот выглядел еще более пугающе, чем обычно. Его гориллоподобные руки казались еще длиннее, горб — больше, черты лица — уродливее. Он смотрел на Данилу немигающим взглядом больших белых глаз, которые, казалось, были лишены радужки.
Данил быстро взял себя в руки.
— Привет, Максимка! — произнес он как можно более дружелюбно. — Я тут... заблудился в общем, и мне нужна помощь, видишь? Слушай, будь другом, поднимись наверх и позови кого-нибудь, а?
Он указал на свою левую ногу, застрявшую в разломе, однако Максимка не сдвинулся с места.
— Я тебе денег дам, — неуверенно продолжил Данил. — Позвони в скорую. У тебя же дома есть телефон? Так вот, дуй домой и позвони в скорую. Или может, у тебя инструменты есть? Монтировка там, молоток — такое что-нибудь? Их тоже возьми. Но главное, позвони в скорую и приведи кого-нибудь, слышишь? Пацан, мне помощь нужна. Я застрял тут и выбраться не могу. Ну все, давай, иди...
Максимка молчал.
— Чувак, ты мне поможешь или нет? Ну, давай же, помоги, потяни меня хоть. — Данил протянул к нему руку. — А лучше сходи наверх и позвони в скорую или мамке моей, я телефон дам. Иди, сука, наверх ЗА ЕБАНЫМ ТЕЛЕФОНОМ!
Данил заорал, и ему захотелось вцепиться в эту тупую яйцеподобную голову и расколотить ее о булыжник. Максимка не отвечал. Ни один мускул на его лице не дрогнул, он лишь молча оценивал взбешенного Данила взглядом, в котором было сложно что-либо прочитать.
Наконец до Данила стало понемногу доходить, что уродец его попросту не понимает. Он смекнул, что нужно действовать по-другому.
— Слушай, Максимка! Смотри! — Данил достал из кармана и повертел телефон, на дисплее которого загорелись яркие цветные иконки. Заряда оставалось совсем немного, но это был его шанс, и он должен был его как-то использовать. — Смотри, какая штука! Тут можно в игры играть — хочешь, я научу?
Данил включил какую-то простенькую игрушку, и заиграла мелодия, резко ударившая по ушам. Он протянул телефон Максимке.
— На, посмотри, попробуй.
Тот придвинулся ближе. Похоже, непонятная цветастая штука и правда заинтересовала уродца. Тонкими, но мозолистыми пальцами он неловко подхватил телефон и поднес прямо к глазам. По лицу, напоминавшему страшную маску, побежали цветные блики. Глаза Максимки расширились, как у ребенка, получившего новогодний подарок.
«Вот же обезьяна», — подумал Данил, но сказал совершенно другое.
— Я тебе подарю, а ты поднимись наружу и приведи кого-нибудь сюда: соседа там, доктора, полицейского... Договорились? Я — тебе, а ты — мне, ок? — Данил пытался сопроводить свою речь обильной жестикуляцией, чтобы Максимка догнал, что он от него хочет.
Уродец неуклюже тыкал пальцами по дисплею, и каждое нажатие запускало перед ним картину цветных фейерверков. В большущих глазах читался восторг, и Данил не мог поверить, что этот неандерталец и правда настолько отсталый. Наверное, он и телевизора в жизни не видел и упадет на колени, увидев рекламу на «ТНТ». В любом случае игрушка Максимке понравилась, и когда Данила решил, что дело уже в шляпе, произошло непредвиденное.
Назойливая мелодия резко оборвалась, и вместо цветных отражений по лицу Максимки побежали какие-то серые тени. Послышались крики, мат и отборные ругательства, а потом и глухие звуки ударов. Данила тотчас замолк. На телефоне проигрывалась видеозапись, которую Данил сразу узнал: он часто любил ее пересматривать. Начинающий блогер был настолько небрежен, что все свои подвиги хранил в памяти телефона, и Максимка имел неосторожность что-то случайно переключить. На видео Данил вместе с Саней мутузили какого-то бедолагу, а потом заставили раздеться и пить из лужи. Хорошая была запись, собрала много просмотров, но в данный момент неуместная совершенно. Данил растерялся.
— Я сейчас все верну, дай телефон, — скомандовал он, но Максимка не шелохнулся. Минутный восторг стерся с его лица, сменившись прежним непроницаемым выражением, с которым он уставился на Данила.
— Ты нехороший человек, — проговорил Максимка низким, немного скрипучим голосом, заставившим того вздрогнуть.
Прежде, чем парень опомнился и осознал то, что урод способен на внятную речь, Максимка бросил телефон под ноги и, взяв в руки фонарь, поплелся по направлению к коридору.
— СТОЙ! — закричал Данил что есть мочи. — Стой, сука! Вернись! Вернись, я тебя урою, если ты щас уйдешь! Отвечаю тебе! Стой! Подожди! Подожди...
Луч фонаря скрылся за поворотом, оставив Данила в непроницаемой тьме.
Когда Данил очнулся, перед ним стояла тарелка с глазуньей и маленьким ломтиком помидора, бутылка с водой и крохотный огарок свечи. Он схватил бутылку и в несколько жадных глотков осушил ее. Максимка сидел перед ним на том самом деревянном стуле, находившемся тут непонятно зачем, и в его ногах тлел фитилек керосиновой лампы. Данил выругался и покрыл его отборнейшим матом, обещая на его голову все казни египетские. Схватив тарелку с яичницей, он запустил ею в уродца, но промахнулся. Максимка не дернул и бровью.
— Ты нехороший человек, — снова повторил он своим режущим слух голосом.
Он говорил медленно, с расстановкой, растягивая и подбирая слова, будто обычная человеческая речь давалась ему с определенным трудом. Данил готов был поклясться, что это вообще первые слова от Максимки, которые кто-либо услышал за все время. Ну, кроме разве что его жирной мамаши.
— ПОШЕЛ НАХУЙ, ПЕТУХ ЕБАНЫЙ! — во все горло заорал Данил, дернулся в сторону Максимки, но скорчился от боли в ноге.
— Мама учила меня, что ругаться такими словами нехорошо.
— Да я тебя убью, пидор...
— И бить другого человека тоже нехорошо. Люди не должны бить людей.
— Мне похуй, что твоя свиноматка тебе говорила... Ты хоть знаешь, сука, что с тобой будет, если не будешь делать то, что я тебе говорю? Знаешь? Иди сюда, блять! Ну, подойди, не очкуй...
Максимка покачал головой.
— Ты так говоришь, как будто это я тебя тут держу. Но ты ведь сам сюда пришел. Сломал мою дверь, разбил мои вещи, зашел в мой дом, хотя я тебя и не приглашал.
— Ты меня, блять, еще и учить будешь? — взревел парень, хотя и правда почувствовал себя по-дурацки.
— Ты сам сюда пришел и сам тут остался. Я тебе ничего не делаю дурного. Я помогаю. Принес еды. Мама учила меня, что надо делиться.
Данил перестал себя сдерживать и обрушил на Максимку бесконечный поток оскорблений. С невозмутимым видом Максимка слушал его, а потом молча встал и направился к выходу.
Когда колючая тьма сомкнулась за фонарем, Данил снова остался один. С бешеной злобой он попытался освободить ногу, и снова потерпел неудачу. Пульсирующая боль в левой ноге сменилось болью тянущей и непрерывной, усиливающейся в несколько крат, когда он пытался ею пошевелить. Данил взял спички, оставленные Максимкой, и зажег огарок свечи. Фитиль вспыхнул, рассыпав по пещере неровные тени, придавая ей вид зловещего старого склепа.
Прошло около часа, прежде чем Данил пожалел о выброшенной тарелке с глазуньей: в животе его гулко и призывно урчало. Он не ел уже целые сутки. Наверно. Или сколько прошло времени? Несколько дней? Или всего лишь пара часов? Телефон разрядился, оставив его в неведении относительно времени суток. Здесь время застыло, как студень, и не было явления или вещи, которая могла бы явиться его мерилом. Все было каким-то другим. Звуки слышались по-другому, отражаясь от стен. Тени ложились иначе. Даже воздух тут был другим: терпким, затхлым, холодным.
Холодным... Данил растер пальцы и выпотрошил карманы в поисках любых полезных предметов, которые могли бы хоть как-то помочь. Кусок арматуры, охотничий нож, перцовый баллончик, балаклава, перчатки, разряженный и бесполезный уже телефон, кошелек с банковской картой, горстка мелочи, собранная по карманам. К этому можно было прибавить только пластиковую пустую бутылку, огарок свечи и спички, которые оставил ему Максимка.
Данил осматривал инвентарь, понятия не имея, что с этим делать. Решил осмотреть свою ногу, и зрелище не вызвало радости. Нога сильно распухла, и отек прочно запечатал ее в расщелине. Если в начале он еще мог немного ее сместить, то теперь был не в силах сдвинуть даже на миллиметр. Шансы на самостоятельное освобождение таяли на глазах.
«Но ведь меня будут искать, — шевельнулась в груди робкая надежда. — Меня будут искать и обязательно найдут. Саня должен знать, где я, и когда меня начнут искать, они точно придут сюда, найдут подвал... Уродец едва ли сумеет соврать. Хрен с ним, придется объясняться с ментами, но это мелочи — главное, выбраться отсюда, а потом...»
Он старался не смотреть на свою ногу и не думать о том, что может произойти.
«Все будет хорошо, — твердо решил Данил. — Я выберусь, а с уродом потом разберусь».
Он надел перчатки и балаклаву, закутался в куртку, немного поерзал, пытаясь согреться и отвлечься от боли, которая с каждым часом становилась мучительней, однако заснуть не получалось. Данил весь извелся, меняя позы и ни в одной не находя относительного покоя. Минуты перетекли в бесконечность, в которой была только боль, и темнота, и сырая земля под ладонями, и капли воды, и спертый воздух пещеры. Когда ему показалось, что это никогда не закончится, Данил закрыл лицо ладонями и разрыдался. А после провалился в какую-то тревожную дрему, которую лишь отдаленно можно сравнить со сном.
Перед Данилом лежала тарелка с жареными сосисками, салатом, яблоком и полная бутылка воды. В этот раз он молча накинулся на еду, не обращая внимания на сидящего рядом Максимку.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил тот, когда Данил закончил.
— А тебя это волнует, обезьяна? Что тогда не поможешь? Вызови мне помощь, урод.
Максимка покачал головой.
— Ты нехороший человек, но я все равно помогаю. Мама сказала бы, что нужно делиться. Правда, мы живем небогато.
— Кто мы? И причем здесь, блять, твоя мама? Что ты, сука, несешь?
— Мы, с Ксюшей и Ваней — кто же еще? Не надо так говорить, мама была хорошей. Верила в Бога и учила помогать людям. Вот тетя Наташа — она тоже хорошая. Сегодня принесла нам еды, я и с тобой поделился. Тетя Наташа часто мне помогает. Еще тетя Света и тетя Ира, правда, они редко приходят. Но я не обижаюсь, конечно...
Данил едва не завыл, не в силах больше выносить этот бред. Он инстинктивно нащупал за пазухой нож. Нужно было всего лишь подпустить урода достаточно близко. Возможно, когда тот потянется за тарелкой. Тогда он всадит лезвие в его тупую башку и провернет несколько раз, чтобы ублюдок рухнул на землю, выл и истекал кровью. И тогда Данил будет бить его, удар за ударом, пока не сломает каждую кость. А потом он отрежет его бестолковую голову, а потом... а потом... Останется здесь навсегда. Эта мысль ударила его неожиданно и неприятно. Да, его уже ищут и непременно найдут — Данил в этом не сомневался, но что, если... что, если все-таки нет? Что, если Максимка, каким бы он ни был, его единственная ниточка, ведущая на поверхность?
Данил замолчал, запутавшись в лабиринте собственных мыслей, из которого его вывел голос, раздавшийся совсем рядом.
— Тебя надо покаяться.
— Что?
— Тебе надо покаяться. Мама так говорила. Тогда Бог поможет тебе.
— Так я «покаялся». Правда! — выпалил Даня, но Максимка замотал головой.
— Это происходит не так. Тебе нужно покаяться и попросить у всех прощения. Только по-настоящему.
— Ты издеваешься? — Данил снова вспылил и сдержался с огромным трудом. — А как это, по-твоему, происходит? Ты можешь, блять, просто привести помощь? Мне, блять, больно! Твоя тетя Наташа — она вообще кто? Она еще наверху?
— Она по соседству живет, раз в неделю приходит. Помогает мне вот. Добрая тетя. А так, никого здесь нет, только я, Ксюша и Ваня.
— Какая еще Ксюша?
— Ну, Ксюша и Ваня. Мы тут живем. Теперь и ты с нами. Правда, Ваня кушает много: тяжело его прокормить, но ничего — справимся как-нибудь. Мама сказала бы, что надо делиться и всем помогать.
— Где ты их видишь здесь, своих Ксюшу и Ваню? Здесь есть еще люди, кроме нас? Ты что, совсем идиот?
Максимка нахмурился.
— Ругаться такими словами плохо. Ты все еще остался плохим человеком. Тебе нужно покаяться, а пока еще рано, — ответил Максимка, развернулся и заковылял в темноту, а ему вслед раздался крик, полный ярости и бессильной злобы.
Данил просыпался и видел перед собой тарелку с макаронами. Миску с супом. Омлет. Жаренные сосиски. Картофель в мундире. Помидоры и огурцы. Для большого Данилы — ничтожно малые порции, которых ему никогда не хватало. Зато эти белые эмалированные тарелки служили для него единственным мерилом времени. Он считал время по приходам Максимки, по каплям воды, падающим с потолка, по лихорадочному течению собственных мыслей. Время шло, но никто не являлся, чтобы его спасти, расширяя в душе Данила звенящую пустоту. Он был близок к отчаянию. Подолгу пребывая в неудобной позе, он с трудом мог спать, мучился от непрекращающихся болей и абсолютной беспомощности, а еще, что было странно: от невозможности хоть чем-то себя занять. Впервые за всю свою жизнь Данил остался наедине сам с собой, и в его пустой голове начали созревать мысли, которых никогда прежде там не было. Он начал думать о многом, в том числе и о самом очевидном в его положении. Почему в подвале Максимки есть подземелье? Что это за тоннели? Кто их построил, и куда они ведут? Неужто их вырыл сам кривоногий урод? А главное — для чего? Он не был уверен, что хотел знать ответы.
Данил додумался обрезать горлышка пластиковых бутылок и собирать конденсат с ближайшей стены: так у него всегда оставался небольшой запас воды. Он жевал мох, встречавшийся здесь, какие-то грибы и даже червей, но это совершенно не утоляло голод, оставляя лишь мерзкий привкус на языке. Справлять естественную нужду Данилу приходилось так, как придется, благо расщелина была под ногами, и это был, пожалуй, единственный ее плюс. И хоть идеально все сделать не получалось, к запаху Данил быстро привык.
Главное, он не оставлял надежды спастись. Парень решил использовать нож как долото, а арматуру как молоток, чтобы раздробить каменную породу, ставшую для него капканом. Вот только нож, несмотря на брутальный вид, оказался сделан из какой-то халтуры, да и не был предназначен для подобных занятий. Он лишь царапал камень, оставляя на нем белые сечки, и каждый раз норовил выскользнуть и затеряться в расщелине. Данил выбился из сил, но смог расширить щель едва ли на миллиметр. Один раз он неосторожно всадил кончик лезвия себе в голень, и темноту закапала кровь, как в жертвенную яму какого-то языческого божества.
Но все это были мелочи по сравнению с ногой, состояние которой стремительно ухудшалось. Нога болела чудовищно, и временами Данилу казалось, что от боли он потеряет рассудок. Боль то нарастала, то утихала, а в какой-то момент достигла такой силы, что он вопил во все горло, беспомощно дергаясь и скребя ногтями земляной пол. Затем Данил вовсе перестал чувствовать ногу. Зато почувствовал ее запах.
Данил больше не хотел мстить Максимке. Не хотел мучить, пытать и убивать его, как это делал в своих фантазиях. Теперь он хотел лишь вернуться домой. Полежать на диване и попить чай с самым дешевым печеньем. Диван и печенье, и чашка горячего кофе — это казалось ему каким-то нечеловеческим счастьем. Он вспоминал о родителях, которых он никогда не любил, и очень хотел увидеть их лица. А еще Данил очень хотел, чтобы ему не отрезали ногу.
Максимка приходил регулярно. Данил просил его, угрожал, требовал, а в конце концов, умолял позвать помощь, но уродец был непреклонен.
— Я не могу никого приводить. Люди злые. Начнут обижать Ксюшу и Ваню. А тебе нужно покаяться, и Боженька тебе поможет: мне мама так говорила.
— Но я ведь покаялся... Покаялся! Посмотри на меня. Что еще ты от меня хочешь?
— Это происходит не так. Если бы ты покаялся, Бог бы помог.
Данил уткнулся головой в землю и разрыдался. Он плакал, пуская сопли, уже не сдерживая себя, и не думая, как выглядит перед этим скрюченным уродцем.
— Ты просто монстр, — наконец сказал он сквозь слезы. — Тебе нравится надо мной издеваться.
Максимка нахмурился.
— Ты ведь, сука, еще хуже меня. Тебе просто нравится меня пытать, нравится смотреть, как я здесь сгниваю.
Неожиданно Максимка обиделся. Даже стал выглядеть в высшей степени оскорбленным. Он яростно завертел своей большой головой, поднялся со стула и начал мерить шагами пещеру.
— Нет, — говорил он, — это не так. Тебе просто нужно покаяться, тогда Бог поможет. Так мама говорила. Ксюша и Ваня...
— Да откуда ты, блять, знаешь, покаялся я там или нет? Я, может, десять раз раскаялся. Ты мысли можешь читать, что ли? Я просто хочу домой. Я никому ничего не расскажу. Ни про Ваню, ни про Ксюшу твою... Пожалуйста!
Какое-то время в пещере слышались только прихрамывающие шаги и тихое поскуливание Данилы. Максимка долго молчал. Наконец он остановился и, набрав воздуха во впалую грудь, долго готовился что-то сказать.
— Я хороший. Меня мама так воспитала. Но ты можешь быть прав, я не читаю мысли. Я позову Ксюшу — Ксюша умеет читать.
— Да какую еще Ксюшу?
— Ксюша умеет различать: обманывает человек или нет.
Максимка долго не приходил, а у Данила тем временем поднялась температура. Его бил озноб, и даже теплое одеяло, принесенное ему ранее, не спасало. Временами он проваливался в зыбкое забытье, а когда приходил в себя, то принимался с удвоенной силой крошить камень, но чувствовал, что сильно ослаб.
Синюшно-багровое пятно на ноге расползлось по голени и почти добралось до колена. В какой-то момент в пылу бившей его лихорадки он вонзил кончик ножа в синюшную голень и почти не почувствовал боли. Возникла безумная, но очень простая идея, однако Данил испугался, отбросил ее и снова принялся за бессмысленный труд.
Он начал видеть галлюцинации: к нему приходили его мама, отец, Саня и разные люди, которые приносили огромные подносы с едой, а потом уходили. Он тянулся к подносам, но нащупывал перед собой только влажную землю.
Появление Максимки Данил воспринял как очередное видение. Тот ковылял к нему, держа в руках что-то похожее на большое подвижное одеяло. Данил мотнул головой, но видение не исчезло. То, что Максимка нес на руках, отчетливо шевелилось.
— Не двигайся и не бойся, — тихо, почти ласково произнес Максимка, — ей надо будет тебя поцеловать.
У Данила перехватило дыхание. Он взвизгнул, не то от резкой боли в ноге, не то от накатившего ужаса.
У каждого есть свои фобии, о которых предпочитают молчать. Кто-то боится змей, кто-то летучих мышей. Данилу не посчастливилось панически бояться любых насекомых. Он всегда скрывал эту свою маленькую слабость и даже пытался бороться с ней. Но барьеры рухнули, и они рухнули бы у любого человека, лицезревшего, как подвижный комок выскользнул из объятий Максимки, и невероятно длинное тело, состоящее из хитиновых сочленений, напоминавших танковую броню, зашевелило тысячей ножек. Оно было большим. Нет, просто огромным, похожим на исполинскую сколопендру, о которых Данил как-то смотрел документальную передачу. Правда, те размером не превышали ладонь, а «это» походило на пожарный рукав, растянувшийся по всему полу пещеры. Твердое блестящее нечто метнулось к нему с удивительным проворством, и Данил успел разглядеть только хитиновый панцирь и мерзкие, непрерывно шевелящиеся усики. Он завизжал что есть мочи и дернулся в сторону, едва не потеряв сознание от боли.
— Сиди спокойно! Она не укусит. Ей просто надо тебя «поцеловать». Ей надо тебя «поцеловать», — повторял Максимка, указывая пальцем на свой затылок.
Но Данил не слушал его. Его забило от отвращения, когда десятки цепких маленьких ножек заскребли по его здоровой ноге. Тварь скользнула по бедру к пояснице, пытаясь взобраться на спину. В ужасе, который сложно передать, Данил заколотил по панцирю кулаками, но легче было пробить кузов грузовика. Тварь лишь недовольно застрекотала; послышался звук разрываемой ткани, и Данил ощутил, как мерзкие конечности стали царапать кожу в районе лопатки. Не помня себя от страха и не отдавая отчет своим действиям, он схватил арматуру и со всей силы саданул ей наугад, туда, где существо порвало одежду. Послышался приглушенный удар, закричал Максимка, тварь содрогнулась, но тут же уцепилась за руку, обхватив ее плотным кольцом. Через секунду Данил почувствовал жгучую боль. Хватка ослабла, и мелкие ножки заскрежетали по камню, унося чудовище прочь. Данил потерял сознание.
Данил несколько раз просыпался и снова проваливался в кошмар. Он видел то ровное пламя свечи, то осуждающий взгляд Максимки, то просто каких-то людей и какие-то невероятные события, которые не запоминал. Когда парень все же смог удержаться в сознании, то почувствовал, что все тело невероятно болело. Максимка сидел перед ним на том же деревянном стуле, а в его ногах копошилось и вилось кольцами чудовище, которое тот ласково называл Ксюшей.
Несмотря на свое положение, на ужасные боли и спутанность мыслей, на остатки сознания, которые вот-вот были готовы отделиться от тела, Данил ощутил что-то, напоминавшее изумление. Каким-то непостижимым образом уродец смог приручить тварь, которая ластилась и ползала у его ног, словно кошка. Это казалось настолько же невероятным, насколько само существование существа, что он мог лицезреть.
— Ты плохой человек, — сказал Максимка. — Зачем ты ударил Ксюшу? Ей нужно было тебя поцеловать. Я предупреждал, чтобы ты не двигался.
Данил не ответил. Он взглянул на свою правую руку и увидел след от укуса: два проникающих глубоких отверстия. Кисть набухла, как резиновая перчатка; ткани вокруг приобрели багрово-зеленоватый оттенок. Тварь оказалась ядовита. Парень отметил это отстраненно и почти безразлично, будто все это происходило с кем-то другим. Сознание плыло в мутном мареве, лишь иногда рассекаемом болью. Он следил взглядом за исполинским насекомым, перебирающим острыми лапками и думал, что это все это какой-то сон.
— Это плохо, — Максимка кивнул на поврежденную руку. — Зря ты ударил Ксюшу. Не надо было. Я постараюсь что-нибудь принести.
Данил рассмеялся бы, но не хватило сил. Он не стал сотрясать воздух очередными мольбами. Его былой гнев, паника, ужас сменились ледяным безразличием и полным принятием собственной участи. Он даже как будто увидел сам себя со стороны: грязный, забитый, похороненный под землей кусок гниющего мяса.
Он мог бы отрезать эту дурацкую ногу. Да, уже давно ему надо было отрезать себе ногу. Нож был большой, хороший — пошло бы легче, чем ковырять камень. Но он не мог. Сделать это надо было раньше, а сейчас воля его сломлена, сознание спутанно, тело било лихорадкой, а правая рука превратилась в ватную, набитую соломой перчатку. А главное, ему уже было все равно.
Максимка и правда принес какие-то тюбики с мазями, но они не помогли. Рука отекла выше предплечья, и ядовито-зеленные краски расползлись шире. Данил уже редко приходил в сознание, часто и подолгу проваливаясь в темноту. Есть больше совсем не хотелось, пить — очень редко. Максимка что-то постоянно ему говорил, но Данил не слушал, ну или не запоминал. Его существование сместилось на шаткий мостик между жизнью и полусном, и он не мог дождаться, когда сваи под ним наконец треснут и придет избавление.
Этому помешал Максимка.
Данил закашлялся и принялся хватать ртом воздух, ощутив, как дыхательные пути обожгло нашатырем. Затем поток ледяной воды окатил его голову. Данил снова вынырнул в темный, сочащийся болью мир и увидел перед собой уродливое лицо. Максимка стоял совсем рядом, и его большие бесцветные глаза походили на две полные луны, висящие в ночном небе.
— Я знаю, что делать, — радостно сообщил он. — Ванечка тебя вылечит.
— Что... Что?
— Ваня тебя вылечит, — повторил Максимка. — Он скоро придет, ты не засыпай только, пожалуйста.
— Что? Нет... Нет, Максимка, пожалуйста!
Его слова всколыхнули в Даниле остатки жизненных сил, эмоции и, прежде всего, страх. Нет, даже не страх, а всеобъемлющий, панический ужас. Еще недавно он бы просто посмеялся над каким-то воображаемым «Ваней». Но сейчас... В памяти мелькнул образ многоногой твари, обвивающей его тело, и Данила забила крупная дрожь. Если то мерзкое насекомое Максимка ласково называл «Ксюшей», то что представлял собой «Ваня», Данилу было страшно даже представить.
— Послушай, Максимка, не надо... я тебя очень прошу... Прости меня, пожалуйста, за все, ну пожалуйста...
Но Максимка не слушал.
— Если ты умрешь и не покаешься, то попадешь в ад. Мне мама так говорила. Тебе нужно покаяться. Ваня поможет. Он уже здесь.
Максимка отошел от него в дальний угол пещеры, как раз в тот момент, когда в коридоре шевельнулась неровная громадная тень. Волосы на голове Данилы встали дыбом. Он зашарил руками вокруг, но не нашел арматуры: наверное, та укатилась в расщелину. Под рукой оказался только затупленный о камни охотничий нож. Он выставил его перед собой, как колдовской оберег, но с трудом мог удержать в трясущихся от страха руках. Тень приближалась. Данил стиснул зубы, зажмурился, отвернулся; голова разрывалась от тысячи мыслей и абсолютно безумных догадок. Он пытался себя заставить, пытался... но взгляд каждый раз возвращался к темному коридору, едва освещаемому огарком свечи. Данил был готов ко всему: к любому чудовищу, любому жуткому образу, что возникал в его голове, и больше всего на свете надеялся не закричать. И все же, когда часть «Вани» показалась из-за угла, Данил понял, что даже близко не был готов. Из его горла вырвался полный ужаса, нечеловеческий вопль.
Текущий рейтинг: 74/100 (На основе 71 мнений)
