(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Абсолютное зло
Сейчас, наверное, правильнее говорить, что раньше я был как вы. Также мечтал, ходил на работу и имел свою человеческую историю. О себе мне рассказывать особо нечего, в двадцать пять лет издалека перебрался в Москву. Там после пары лет мытарств и отчаянья нашел престижную хорошооплачиваемую работу в офисе. Вместе с деньгами в мою жизнь пришла вездесущая погруженность в сон. Меня убивал монотонный быт. Казалось, я уже был в аду, все это не имело никакого смысла. Скорее всего, я просто сошел с ума от замкнутого круга. Утро, метро, снова эти лица каждый день, потом работа, также механическая вежливость, и все одно и то же, день за днем, снова и снова. Мне всегда чего-то не хватало – одного ясного и четкого ответа. Меня не пробудили слова на мониторе «Ты увяз в матрице», нет, вместо этого я снова шел на работу, также во сне.
Пожалуй, самым знаменательным во всем этом, был мой переезд на окраину Москвы. Квартиру мне сдавали два армянина, и только мое отчаянье сыграло решающую роль в принятии решения. При других обстоятельствах у этих двоих я бы ничего не снял. Дело не в национальности, а в сомнительной сделке и условиях, которые были слишком хороши. Дом был из еще той старой Москвы, хотя что это значит, я, пожалуй, и сам не понимал, однако эта фраза наваливалась на меня со всех углов.
Меня никто не кинул. Первый, как и последующие два месяца, я исправно платил и также пропадал в своей рутине, и как мне показалось, стал более доверять хозяевам. Все и дальше бы шло своим чередом, если бы не грипп. В конце марта меня сразил сильный грипп, и на работе мне дали двухнедельный больничный. За пять месяцев одинакового стабильного графика работы это была моя первая болезнь. Первые двое суток прошли в постели, и на третий день меня совершенно сразило тягостное чувство. Так бывает, когда ты уже ничего не хочешь – ни спать, ни смотреть фильмы, даже лежать невыносимо тягостно. Тогда впервые за все это время я осмотрелся в квартире.
От прошлого хозяина здесь остался лишь памятный угол в сервизе и пара фотографий, которые почти выцвели. На одном из этих фото был запечатлён хозяин – точная копия Бела Лугоши, восседающий на троне с огромной книгой в руках. Он тоже был армянином на вид, но пребывал в том таинственном возрасте, когда больше походил на итальянца. Длинная мантия не выглядела глупо или дешево – казалось, что это скорее вырезка из журнала, или элемент дизайна сервиза. На паре других фотографий был тот же человек, но снятый менее профессионально, но именно первая показалась мне интересной – на мгновенье я чуть было не узнал в нем актера или эстрадного певца.
Ведомый странным чувством приобщенности к чему-то значительному, я решил сфотографировать её на телефон и переслать своему товарищу, чтобы он попытался узнать в "итальянце" кого-то. Однако фотография не поддавалась, какой бы угол я ни выбирал, и даже включенный свет не исправил ситуацию. Аккуратно отогнув сзади уголки рамки, я вытащил её и попытался сфотографировать уже на столе, но она была настолько старая, что как осенний лист все время хотела скрутиться внутрь. В том же сервизе, я увидел толстый и ровный кусок слегка мутного стекла, что лежал горизонтально, и из-за стоящих чайных наборов и блюдечек сначала я его даже не заметил.
Размером он был чуть больше рамки, в которой стояла фотография, но внушительно для обычного стекла толщины. Придавив им фотографию, со второго раза у меня получилось сделать снимок, и на кадре в телефоне я увидел что-то странное – будто у человека на этой фотографии в середине образовалась выжженная дырка в районе груди. Это меня удивило, ведь стекло было абсолютно чистым. Я еще раз проверил фотографию, и на ней все было чисто. Тогда я присмотрелся сквозь стекло на свет. Тоже чисто. И в этот момент я совершенно потерял способность мыслить. То, что я увидел, буквально ударило мне в голову – слева от сервиза на стене была черная дверь, абсолютно черная, без ручки и дверной рамы. Самое ужасающее было в том, что когда я отводил стекло, этой двери там не было.
Отойдя от оцепенения, я еще несколько раз водил этим стеклом по воздуху, меняя угол обзора. Все в комнате было на своих местах, включая черную дверь. Тогда, собравшись с духом, я подошел к тому месту и начал простукивать стену. Глухой бетон, как и вся эта стена. Тогда я посмотрел на пол, и по старинному многократно крашенному деревянному плинтусу понял, что там не может быть двери. У меня появилось рациональное объяснение происходящему, что некая краска, возможно невидимая человеческому глазу, нанесена на этот кусок стены в форме двери. В этом страстном приступе паранойи я стал отдирать обои, пока не добрался до стены нефритового цвета. Когда я смотрел через стекло, дверь была на том же месте. Казалось еще немного, и я сойду с ума. Я её реально видел. Это был не сон, не глюк, все это происходило в реальности.
Включив весь свет в квартире, телевизор и ноутбук, я забился в угол и старался максимально от этого абстрагироваться, но все равно поглядывал на черную дверь через стеклышко, пока не начал проваливаться в сон.
Мои последующие дни болезни проходили в странной вахте, в периодическом разглядывании двери через стеклышко, с ноутбуком на коленях в попытке найти любую информацию про подобное явление. Во мне начало пухнуть безумие. Поглядывая через стекло, я очертил карандашом грани двери на стене, а по полу под порогом рассыпал линию соли, так как где-то слышал, что это спасает от нечистой силы. Но страшнее всего было чувство, которое начало зреть у меня внутри.
Пугающее злое чувство. Будто все, от чего я бежал всю свою жизнь, начало вырываться из темных углов моей души на поверхность. Меня буквально колбасило. Поначалу мне казалось, что это из-за болезни, но потом я начал понимать, что долго живу с этим чувством, просто не замечал его – также по инерции жил с ним, принимая за норму.
Когда больничный подошел к концу, в этом непонятном состоянии, мне пришлось вернуться к повседневной жизни. Снова идти на работу, также ехать на метро, подолгу вглядываясь в человеческие лица, в надежде увидеть в них хоть что-то, способное освободить от тягостного чувства потерянности. Возвращаться в офис, изображать из себя нормального человека, говорить с коллегами и выполнять абсолютно бессмысленный одинаковый труд. Во всем офисе более дружески я общался с одним человеком, который в ответ на моё состояние приобщил меня к восточным практикам столичного толка. Нет, про дверь я не рассказывал никому, но то чувство, с которым я стал жить, ему объяснил.
Так по его совету я стал ходить на ретриты мастеров различных восточных учений. Кто-то рассказывал про просветление, кто про выход из матрицы, другие о расширении сознания, о начале мысли и присутствия. Были огромные залы с таблицами и проекторами на стене, а также маленькие аудитории местных университетов. Выходы на свежий воздух и скайп-консультации. Я избавился от огромного количества материальных денег, но не от этого состояния. Прошло пару месяцев, но с места я так и не сдвинулся. Дверь на стене больше не пугала, теперь она была чем-то подсознательно неизбежным, как осознание смертности тела.
За квартиру хозяевам исправно поступали деньги на карточку, и с ними мы давно не виделись. С их разрешения переклеил в комнате обои и убрал стекло обратно в сервиз. Снова метро, бесконечный поток людей туда-сюда, вагоны, шум, работа, коллеги, перерывы на обед и опять метро.
Теперь вместо обычных посиделок на ретритах я стал ходить на медитации. Это были все те же небольшие помещения, куда в основном ходила масса странных женщин среднего возраста, у которых вечно звонили мобильные телефоны и урчали животы. Вместо того, чтобы сосредотачиваться на дыхании, мне постоянно в нос била масса запахов. Всех этих духов, пота, ковриков для йоги и благовонии. Труднее всего в эти моменты было сосредоточиться на дыхании, и чтобы абстрагироваться от этого, я стал концентрироваться на моем ужасном чувстве в груди. Том, что поселилось во мне после той болезни и черной двери. Вернее, не я на нем концентрировался, а, скорее, оно управляло мной. Первый раз я просто наблюдал за ним как за болью в теле или чем-то само собой происходящим, так как конкретного намерения у меня еще не сформировалось. На других медитациях, мне уже хотелось понять его как явление психики, отраженное через тело, и стоило мне подобраться к определенному рубежу, как медитация подходила к концу.
Казалось, странные герметические законы, когда-то давно прочитанные в молодости, начали повсеместно действовать в моей жизни. Вместе с частичным осознанием природы этого чувства, радужка вокруг моего зрачка стала обретать красный цвет, а кожа тела заметно побелела. Медитации я стал проводить сам у себя дома, также концентрируясь на этом чувстве. После нескольких длительных сеансов, я стал понимать его как гнев и зло, но что дальше делать с этим, не знал. Хотелось найти ответы, и за помощью я отправился к учителю, у которого дольше всех задержался на ретритах.
Там как всегда была наигранно-волшебная атмосфера, поэтому задав свой вопрос при полном зале учеников, каждый стал давать мне свои неуместно-фальшивые ответы. «Просто поиграй со своим чувством как с добрым ребенком», «Дай ему сказать тебе, что оно хочет, и ты увидишь, что за всеми его ликами была любовь», «Будь этим чувством, ты уже есть это чувство, прямо здесь, позволь себе принять эго, обладающее им». Каждая мадам в аудитории норовила показать себя всезнающей и просветленной, однако их ответы ни на миллиметр не приближали меня к пониманию что это.
Дождавшись окончания ретрита, я попросил учителя помочь мне разобраться с этим, дать мне хоть один ответ, направление к пониманию, что происходит, и он пригласил меня прогуляться вдоль Москва-реки. Стоял один из тех мрачных вечеров, когда настолько темно, что темнота буквально светиться, и кажется, ты в солнечном месте с плотно закрытыми глазами и в любой момент все начнет сиять. Учитель как всегда говорил односложно и мало, давая мне большую часть самому задавать вопросы и также самому отвечать. Все это довольно долго продолжалось и, казалось, он, как обычно, оставит меня со своим вопросом, но максимально обесценит его, только теперь для меня это был вопрос моей жизни.
Не хочу уточнять, в каком месте мы остановились, так как то, что случилось, выходит за все рамки возможного. Он все повторял то, что я уже сотню раз слышал, про проекции психики, отождествление, игру эго и тому подобное. Что-то ужасное произошло со мной, как по щелчку пальцев все изменилось. Способность слушать ушла, и на её место пришла ярость. Все было слишком быстро, чтоб это описать, я лишь помню, как все уже произошло. Его сладкая речь прервалась импульсом моей ярости, словно во мне произошел взрыв, и мои руки сами по инерции толкнули его. В этом толчке было столько силы, что он, перелетев через ограждение, прокрутился, ударившись затылком о внутреннюю часть перил, и свалился в реку.
Все это время как загипнотизированный я стоял и смотрел на воду, еще не понимая, что хочу увидеть – всплывшее тело или гладкую поверхность воды, что скроет собой все произошедшее. Но одно я отчетливо понимал: пусть со всеми ужасными чувствами внутри, но быть пойманным мне вообще не хотелось. И я принялся бежать.
Странно, за мной никто не гнался, небеса не обрушились, и через десять минут я понял, что на меня даже никто не смотрит. Дома я провалился в странный бред, который принимал за сон, с обилием неровных высот и диких людей. Всю ночь я потел и крутился в постели, наверное пытаясь понять подсознанием, что случилось.
Чтоб не выдавать себя, я также пошел на работу. Снова метро, обед, коллеги и бесконечный поток неуловимого стремительно уходящего человеческого мгновенья «сейчас». Теперь что-то изменилось. Нет, все было так же, как бы он сказал, наверное: когда ты не просветленный ты едешь в метро, обедаешь, общаешься с коллегами, когда ты просветленный ты едешь в метро, обедаешь, общаешься с коллегами. Но теперь он ничего не скажет, вроде ничего еще не произошло, но мне казалось, что сложные механизмы жизни уже где-то закрутились, и скоро они найдут его, а затем и меня.
Чтоб хоть как-то успокоится, мне пришлось снова медитировать на свое чувство, все больше проваливаясь в интенсивное новое состояние. В это мгновенье я становился огнем, а скорее, раскаленным светом, что бил из моей груди в постоянное «ничто». Воспаленный ум понимал, что у этой энергии другая природа, не та, что вихрем проносится по отголоскам человеческих желаний. Темная и одновременно не имеющая ничего общего с мертвым миром непостоянных людей. Оно поглощало все, что имело природу вибрации, но почему-то не трогало меня. Но, я не готов был раскаиваться и искупать свою вину, нет. Теперь я точно понял что хочу, стать служителем абсолютного зла.
С этим пониманием ничего не изменилось, новый день смыл остатки былого переживания, а чтоб вновь попасть на порог того состояния, пришлось бы часами медитировать, на состояние что было у меня внутри. Также как тогда, я взял больничный, но теперь я был в подобии помешательства. Меня также лихорадило, когда медитация начинала идти в нужном ключе, и через другой час, подом мной уже была небольшая лужа пота.
Я хочу внести ясность о своем восприятии в те мгновенья, когда информация поступала в меня. Мой ум был в таком состоянии, что то, что мне приходится, подбирая слова, описывать здесь, тогда для меня было очевиднейшими само собой разумеющимися вещами.
Мне не открывалось ничего нового, только очередной провал в жуткое переживание неосознаваемого зла, которые было пределом могущества всего. Что вырастило внутри себя Добро и Зло, Богов и все ныне известное, и скрывалось за фрактальной бесконечностью оставляя что-то похожее на свою «Абсолютную копию», внутри которой все это происходило. Казалось, что это уже конечное воплощение, как за ним следовало новое, а там еще, и еще. Почему-то я знал, что каждое воплощение «Абсолютного зла», думает, что оно конечное и единственное, и далее я падал в новую бесконечность. Все это мне показывало состояние, поселившееся во мне, и большинство той информации было сложно осознавать. Еще сложнее её было структурировать и запоминать.
После каждого такого сеанса медитаций я чувствовал себя заново рожденным. Нет, не новым и обновленным, наоборот, все мое тело было липкое, зрение расфокусированное, вибрации за окном банально не декодировались в звук. Несколько часов ползанья, мычанья, обгаживания под себя и слез. С небывалым трудом, по кусочкам я собирался в былое подобме человека. Невыносимое чувство ломки внутри груди требовало снова погружаться в медитацию.
Телу была нужна еда и вода, а мне – отдых, но эта энергия тянула меня обратно, перед ней я не имел силы, моя воля была поводком в её руках. Теперь мне хотелось найти в интернете хоть что-то про «Абсолютное зло». Но даже самые оккультные источники оперировали злом в парадигме религий. Того «Абсолютного зла», как ни странно, нигде не было, и после нескольких часов поисков в моей голове была насыщенная каша из библейского противостояния, древних мифов и метафизических догадок. Я знал, что должен служить ему, но как – было тайной.
Убийства и другие виды насилья явно ему были неинтересны, как и вражда с религиями «добродетели». Найти, как реализовать это, было моей самой большой трудностью. Весь известный материальный мир, отходил на второй план, когда я хотел применить служение по отношению к нему, будто это был сон, который обрывками вспомнился.
Мне пришла идея разобраться, что же это все-таки за черная дверь, которая была видна через толстый кусок стекла. Она как-то была связанна с чувством, поселившимся во мне, и на миг мне показалось, будто это убежище зла, которое только и ждало момента, чтобы вселится в человеческое тело и поедать из нутра душу. Это одновременно пугало и завораживало, все границы двери остались на своем месте, но она также была вне моего понимания. Казалось, ответом всему может стать ритуал, мистерия или что-то объединяющее нас более грубым образом. Но для проведения подобного у меня не было ни знаний, ни практики, лишь большое желание, и только это двигало меня вперед.
Под разными углами и положениями тела моя медитация происходила с концентрацией на темную дверь. Были попытки направлять зло в моей груди через стекло, создавая таким образом призму, направленную в дверь, также призму через зрение, и обратно от двери в меня. Все это также изматывало меня, оставляя вновь скрученным на полу, в фантомном галлюцинировании минувших откровений.
Природа «Абсолютного зла» поглощала любую вибрацию как бархатные или войлочные стены. Все это виделось мне в форме сходящего вверх потока. Самое странное, что библейский ад существовал в смеженном одновременном пространстве их рая. Страдание как вибрация ада поддерживало существование божественной благодати на небесах. Они словно были одним, но существующим только как полярности друг друга, в этом потоке они могли отображаться. Человеческие души также были одновременно в двух плоскостях, ежесекундно отправляя благодать в ад, преобразуя её в страдание, которое преобразовывалось в благодать. Все это происходило снова и снова, бесконечный цикл, который создавал ту реверсивную непознаваемую вибрацию, что впитывало в себя «Абсолютное зло».
Эти откровения проносились иногда пульсирующими воспоминаниями в моем уме, иногда картинками, значение которых я точно понимал. Мне становилось страшно, от той безысходности, что ждала в конце человеческого воплощения. Страшно не от ада и рая, а от того, что никогда, никаким способом не спрятаться от этого «Абсолютного зла». Того конца, когда все вселенные и Боги умрут, попросту нет. Еще страшнее было от мыслей про это, особенно понимая свое нынешнее положение.
Мое тело стало претерпевать уродливые преобразования, с каждым последующим сеансом медитаций, хотя прошло меньше недели. Плечи осунулись, и, подобно стервятнику, я тянулся головой неприлично далеко. В редкие мгновенья сознания, я питался завалявшимися консервами и пил много воды, но стоило мне сесть за очередную медитацию, и с меня вновь сходило семь потов.
После еще одного сеанса я стал слышать голоса, бормотания и шепот. Сначала очень сильно, будто надел наушники с прямым эфиром политической программы. Дикие споры, крики, но стоило мне начать вслушиваться в слова, как они моментально переходили на шепот, а то и вовсе замолкали. Потом голоса и разговоры переросли в редкие и односложные ответы, не связанные между собой. Все это меня мало занимало, когда на меня нисходила энергия, и я вновь будто обретал смысл жизни. Смысл вновь страдать, проходить это все снова. Будто я находился внутри огня, который ничто не было способно потушить или пройти сквозь него. Это было проявление абсолютной безопасности, словно моя душа в этом поле могла расслабиться и ей ничего не грозило. Это был тот самый, добровольный, как мне казалось, стимул вновь сесть за медитацию.
Старые попытки войти вниманием в черную дверь также уносили в немыслимые по своим масштабам откровения. Также пропадая в грубых диссоциативных далях, я пытался постичь возможность служить «Абсолютному злу». Мои медитации отныне проходили только напротив черной двери, и, казалось, через меня в этот мир попадала та густая черная тьма, что была скрыта здесь. Может, мое предназначение именно в том, чтоб сидеть здесь и вытягивать собой тьму в этот мир? Между моим чувством внутри был образован канат, что уходил из груди туда, внутрь черной густой тьмы двери. Я насыщался «Абсолютным злом», и когда напитавшись этим без сил падал, то прейдя в себя, смотря в зеркало обнаруживал огромный темный зрачок.
Человек – единственное, что стоит между абсолютной тьмой и окружающим миром. Только человек может нести в себе эту тьму и держать внутри своего тела, и если присмотреться, то видно её проявление внутри зрачка, вот где прячется тьма. Все люди уже служат абсолютному злу, так как принесли с собой в этот мир тьму. Их души, они уже тьма. И тут я понял, что должен делать, как служить абсолютному злу – я должен везде нести тьму, везде смотреть тьмой на этот мир, смотреть в тьму других, я должен все осквернить. Я был «рожден» в тот миг.
Э Мое откровение прервалось неожиданной фразой «Готов». В этот миг квартирная дверь с гулким хлопком вылетела, послышались шаги, и довольно полноватый мужик, забежал в зал, бросая бутоны сушеных цветов на пол. Все это воспринималось мной как в состоянии сильного опьянения, и помнятся лишь куски происходящего. Другой человек обхватил тканью то самое толстое стеклышко, через которое я смотрел на черную дверь, кинул в мешочек и разбил его грубым камнем, пока толстый мужик рисовал белой краской в том месте рунические знаки.
Когда я пришел в себя, мне уже представились. Это было ФСБ, но какой-то непонятный отдел, который боролся с подобными вещами. Они рассказали мне, что те двое, хозяева квартиры, давно у них проходят по делу. Таких, как они, несчетное количество в стране. Все это время, я был под их наблюдением, и болел я тогда вовсе не гриппом. Уже с той поры в меня подселили демона, только как семя, половина моих действий с той поры принималась им. Он глубинно руководил мой, направлял на том пути, и убил того учителя, которого к слову мне простили.
Те двое владельцев квартиры, подселяли демона в человека и потом убивали его, тем самым высвобождая тьму, пришедшую в этот мир, таков был их ритуал. Так они, вроде, накапливали потенциал зла в этом мире. Как оказалось все те переживания, откровения и желания были не мои, а демона. Через человеческое тело и сознание он мог их «переживать и ощущать», а моё, то самое неуловимое «Я» словно было наблюдателем во всем этом ошибочно отождествлялось происходящим.
ФСБ в момент, когда демон был больше всего уязвим, связанный канатом с тьмой, обрубала его, заключало демона в стекло и разбивало его, и уничтожало те темные врата. Таких точек доступа по всей стране несчетное множество. Образуются они подобно плесени, от перепада энергий, когда долго в определенном месте была негативная энергия, затем она бродит, образуя нечто подобное. Все это мне рассказывал толстый фсбшник, постоянно смеясь и говоря, что мне все равно никто не поверит.
Под конец в квартиру пришел маленький якут и начал меня очищать. Бил горящим веником, поил приторным отваром, после которого я блевал черной мутной смолянистой массой, и когда я пришел в себя, никого уже не было. Дверь стояла на месте, и лишь следы и на ковре и белые знаки на стене выдавали былое присутствие. Чувствовал я себя обновленным, впервые за долгие годы. После недели отдыха я вернулся на работу и стал приобщаться к обыденной жизни. Еще через пару недель мне пришла дарственная на квартиру. Я также езжу на метро, хожу на обеды, общаюсь с коллегами и исчезаю в рутине огромного города. Иногда я вспоминаю все это. С того времени уже прошло несколько лет, и почему-то захотелось записать это, хотя мне все равно никто не поверит.
Ну, а я и дальше буду гулять под солнышками, теперь их на небе два, они подобно огненным глазам смотрят на меня, и греют еще сильнее.
Текущий рейтинг: 54/100 (На основе 44 мнений)
