(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Fungus, Mycelium, Amor Durus
Fungus una nocte nascitur.
Гриб вырастает за одну ночь.
Quaestio quae genus humanum ab primo die suae existentiae vexavit satis simplex est: num fungi de myceliis somniant?
Вопрос, который терзает человечество с первого дня его существования, довольно прост: мечтают ли грибы о грибницах?
– Выплюнь, выплюнь, блять, немедленно, блядина тупая.
Короткие толстые пальцы Михея с силой протиснулись через плотно сжатые губы Искры как три бледных могильных червя. Левой рукой он крепко сжимал ее горло, а правой вытаскивал изо рта комья грибной кашицы, с отвращением сбрасывая ее на пол. Искра недовольно мычала и бешено вращала налившимися кровью глазами.
– Корова тупая, ебанина, тебе говорили есть? Говорил тебе кто-то есть, блять?
Закончив, Михей отвесил женщине звонкую пощечину и та, поскуливая как побитая собака, слезла со стула и спустилась на четвереньки. Он подсоединил толстую цепь к ее ошейнику, со злостью дернул и потащил через коридор в кладовку.
– Все, блять, нагулялась. Пиздец, ни на минуту нельзя оставить. Сука тупая.
Михей обвязал цепь вокруг железной перекладины, проверил крепко ли держится, погасил еле живую лампочку и запер дверь, оставив женщину в кромешной темноте.
Он облегченно выдохнул. Нет, все-таки так безопаснее и правильнее. Иногда жалость к женщине и врожденное человеколюбие брали верх и Михей выпускал ее. И каждый раз это заканчивалось плохо. Особенно Искру тянуло к мешку с засушенными грибами, в поедании которых она не знала меры. А еще никак не могла втемяшить, что грибы только для Михея. Он вышел на балкон и закурил. На улице пьяняще пахло весной и недавно прошедшим дождем. В чернеющем небе бледным светом тлели остатки звезд. За густо покрытой лесом низиной был виден тысячетрубный город. Черный дым тонкими струйками чернил умирающее небо. Город курильщика, подумалось Михею.
Там, на южной окраине города, находились руины их школы. Под кирпичными завалами, затопленные сточными водами, гнили остатки их одноклассников и классной руководительницы, Сентябрины Павловны. Жирная была тварь, свиноматка ебаная. Михей добавил струйку сизого дыма к общему чаду, внеся свою посильную лепту в грядущую смерть неба. Дура тупая, не могла вывести детей. Хорошо хоть он догадался, понял все сразу, и Искру свою вывел. Она мычала как всегда, царапалась, брыкалась. А он вывел. А он спас свою женщину. Заслужил ее. И руку, и сердце, и жизнь, и вообще все, что ни есть. Любовь такая, покачал он головой, и до конца дней будет любовь. Он вернулся к зеленой металлической двери кладовки, прислонился и прошептал:
– Искорка, я люблю тебя, ты не думай. Люблю тебя. – с этими словами Михей прислонил ладонь к шершавой поверхности двери, будто к ладони возлюбленной.
С той стороны истерично замычали. Было слышно, как Искра что есть сил бьет кулаками по голому телу. И так вся в синяках, дура.
– Не думай, говорю, люблю. Люблю тебя и все хорошо у нас с тобой будет, я тебя не брошу никогда.
Искра выла, рыдала, кричала. Снова расцарапает себе все, решил Михей, до струпьев доскребется. Делать нечего, придется связывать.
Ночь выдалась тяжелой, изматывающей. Искра никак не могла успокоиться, мычала и подвывала без конца, даже кипяток не помог. Михей решил, что лучше всего будет сходить с утра вместе в лес, за грибами, развеяться, расслабиться, прийти обоим в себя. Поэтому на следующий день он надел тяжелые начищенные до блеска сапоги, старое желтое пальто, взял большой нож, ружье, закинул на плечи вещмешок. Искре надел самый красивый из ее ошейников, красный намордник, хорошенько обтер ее тряпкой, нежно поцеловал.
– Вот дура, все мычишь. Сказала бы чего уже наконец.
Он вспомнил ее первый поцелуй в восьмом классе. Следил тогда, страшно разозлился, проплакал всю ночь. Но твердо тогда решил, что будет она его и ничья больше. И сделал. Выполнил. Михей сильно уважал себя за твердость характера и железную волю.
– Ну давай-давай, не выкабенивайся, дуреха.
Он немного подергал за ошейник и Искра поддалась, неохотно переставляя конечности.
Утро выдалось прекрасным, свежим и светлым. Такой благодати они давно не испытывали. В подъезде встретили искриного отца и мужчины немного поболтали о том о сем. Когда тот в очередной раз попытался завести разговор о дочери, позволив себе даже мельком взглянуть на Искру, Михей грубо прервал его и ушел прочь, потянув женщину за собой. Старик смотрел вслед до тех пор, пока тяжелая дверь подъезда не закрылась за ними.
Головой потому что надо думать, со злостью повторял про себя Михей, головой, блять, не жопой. До леса шли долго, особо не торопясь и наслаждаясь утром. А еще Михей наслаждался Искрой, ковылявшей рядом. Искра мычала и плакала. Обогнули две старые воронки, залитые водой от вчерашнего дождя. В них копошилось какое-то гнусное лишайное зверье, которое Михей не удостоил вниманием. Стрелять не перестрелять.
Капли росы блестели на зеленых листьях травы. Капли росы блестели на искрином теле. Особенно красиво в них отражались ее кровавые струпья. Рубин. Ее синяки. Сапфир. На грязных руках и ногах уже алели новые раны и царапины, открываясь с каждым движением, будто прекрасные бутоны.
– Удобрим земельку женской влагой. – подмигнув, со смехом заметил Михей. За несколько часов он набрал целый вещмешок грибов, крохотных, почти прозрачных, из тех, что новыми были. Он любил есть только их. Пришлось несколько раз пнуть Искру сапогом в морду, чтобы не совала к ним рот. Третьим ударом, переусердствовав, Михей выбил ей зуб.
– Ну, милка, тут уж ничего не поделаешь. Не боись, вставим тебе деревянный. Услышав эти слова, женщина в ужасе замычала, из глаз хлынули потоки слез, прокладывая по щекам глубокие красные русла. Не выдержав, она отчаянно закричала. Раздирающие душу женские вопли наполнили тихий до того лес.
– Тихо ты, дура, блять, услышат, тихо, сука.
Михей бил ее, затыкал рот, под конец стал даже умолять, но Искра не унималась.
– Ну хватит, хватит же, милка, хватит, все, не будем деревянный зуб делать, не будем, все. И грибов дам тебе поесть, и на цепь сажать не буду пока, и к родителям твоим в гости сходим, а. Ну хватит, хватит, хватит, блять, блядина ебаная тупая, тварь. Сука. – отчаялся Михей.
В этот момент Искра внезапно, как по звонкому щелчку, остановилась. Вокруг воцарилась полная тишина, какая бывает только в глубоком лесу. И Михей понял, что таки накликала, дура. Грибной ангел стоял вдали, едва выглядывая из-за тонкого ствола гниющего дерева. Молочно-белый, почти прозрачный, тощий, будто ствол молодого деревца, он возвышался на добрых четыре метра и смотрел на них белесыми, абсолютно равнодушными глазами, выглядывающими из-под полей его грибной шляпы.
Медленно, насколько только мог, Михей потянулся за ружьем. В кронах блеснули лучи вечернего солнца, осветив фигуру грибного ангела. Тот стоял неподвижно, голый, бледный и безволосый. Дрожащими руками Михей нацелил на него ружье и ангел резким, едва уловимым движением, скрылся за деревом.
– Пойдем… – тихо прошептал Михей, намотав поводок на руку и держа Искру у самой ноги. Женщина подчинилась. Они медленно пятились, похрустывая ветками и старой листвой. Сердце мужчины колотилось так сильно, что, казалось, вот-вот выскочит в глотку. Женщина тихонько всхлипывала, пуская изо рта пузыри розовой пены. Когда они отошли достаточно далеко, Михей резко развернулся и потрусил прочь из леса по знакомой тропке. Он не смотрел по сторонам, боясь, что среди деревьев промелькнет идиотская морда грибного ангела. Солнце уже садилось, окрашивая лес в черное и бордовое.
Когда они вышли на разбитую асфальтированную дорогу, Михей зарядил ружьем по спине женщины. Она взвыла от боли, скрючилась и заплакала. Он бил ее и ругал самой грязной бранью. Когда сил не осталось, он сел рядом, схватил ее за остатки волос, притянул к себе и прижал к груди.
– Ну чего ты, чего ты ревешь, милка. Все кончилось, все, все, страшило осталось в лесу, а мы с тобой вон, на асфальтике. Не реви, все, нечего бояться, родная. Моя хорошая.
Михей поцеловал женщину в макушку. Вспомнились школьные годы. Как пытался ухаживать за Искрой. Отдавал ей свой хлеб и даже свой сахар. А она над ним смеялась тогда. Дура. С Юрком целовалась. Эх. Дура тупая. Он крепче сжал ее в своих объятьях. Крепче, крепче, так крепко, что затрещали ее тонкие кости. Дура тупая. Дура, блядина, тварь ебаная.
Солнце село и они медленно побрели домой. Где-то далеко промчался, позвякивая пустыми вагонами, поезд. Или это было что-то другое – Михей знать не хотел. Он с наслаждением закурил, хотя Искра и не любила запаха папиросного дыма. Вечные звезды на небе или то, что от них осталось, уже видели Михея в гробу, но он знал, что впереди у них с его Искрой еще долгие годы счастливой жизни. Мы с тобой проживем как-нибудь, безмолвно обращался он к женщине на поводке.
Лунный свет на мгновение осветил лес, лежавший по левую руку, и высунувшуюся из листвы дебильную морду. Глаза грибного ангела неотрывно следили за ними, горя каким-то бледным огнем.
– Вот сука.
Михей быстро вскинул ружье и выстрелил. Оглушительный рев без остатка заполнил собой тишину ночи. Со сдавленным карканьем в черное небо повзлетали черные птицы. Не более трех.
Ангел не шелохнулся. Его бледная, молочно-белая морда начала резко подергиваться, как от сильного возбуждения. Михей заряжал ружье. Искра спряталась за его ногами, сжавшись всем телом.
– Вот сука. – повторял мужчина. – Вот сука.
Когда он снова поднял ружье, ангел уже растворился в темной листве. Быстрым шагом Михей продолжил путь, тихо подгоняя израненную побитую Искру. Им осталось перейти маленький металлический мостик через ручей и дойти до дома, уже видневшегося невдалеке. Как только они вступили на протяжно скрипнувшие под ногами листы мостика, слева послышались хлюпающие по воде шаги. Грибной ангел приближался на четвереньках, стремительно переставляя свои длинные, тонкие, как паучьи лапки, конечности. Всего его тело, светящееся бледным молочно-белым светом, била мелкая дрожь. Иска вскрикнула и они побежали. Обернувшись, Михей увидел, что ангел стоит перед самым мостом, как перед непреодолимой преградой, и неотрывно, абсолютно безразлично, смотрим им вслед.
Дома Михей, не раздеваясь, плюхнулся в кровать и провалился в кошмарные сны. Ему снился свист падающих на город бомб, взлетающие вверх комья грязи, камня и плоти. Ему снился обросший гниющим мясом лес, тонкие бледные грибы, странное зверье. Ему снился грибной ангел – высокий, бледный, безмолвный. Рядом с тварью стояла (стояла!) улыбающаяся Искра. Прямо там, прямо у него на глазах они занялись любовью. Они ласкали друг друга, раздувались, наполнялись друг другом. Идеальная кожа Искры блестела от капель пота, мокрые волосы липли к голове. Она тяжело дышала и стонала от удовольствия. Грибной ангел неотрывно, безразлично смотрел на Михея. Мясной лес пульсировал в такт их ускоряющимся движениям. Вновь послышался пронизывающий небо свист и Михей проснулся.
Судя по льющемуся из окна свету, было раннее утро. Все тело затекло и страшно болело. В квартире царила абсолютная тишина. Спит еще, понял Михей, ну и славно, спит, спит, спит. Почему-то вспомнилась жирная туша Сентябрины Павловны, корчащейся под обломками и умоляющей ей помочь. Это заставило его лицо расплыться в улыбке.
Искра действительно спала, тихонько посапывая, на пороге. Все тело покрывали причудливые подтеки запекшейся крови и глазки синяков. Как картошка, нежно подумал Михей. Он набрал полную ванну холодной ржавой воды, разбудил женщину легким тычком сапога по хребту и погнал мыться. Он долго тер ее, тер каждую рану, каждую царапинку, каждый синяк на теле любимой женщины. На улице пронзительно завизжала какая-то птица. На завтрак он дал своей женщине немного вяленого мяса и вареных костей, а себе сварил кашу из свежесобранных грибов. Несколько оказались червивыми и черные склизкие черви отправились прямиком в миску Искры. Грибы были чертовски вкусными. Как всегда после них, Михей почувствовал прилив сил и бодрости. Заперев Искру, он вышел на балкон и закурил. Курил он долго и с удовольствием. Грибной табак отогнал плохие мысли и воспоминания о встрече с ангелом.
– Все у нас будет хорошо. – обратился Михей не то сам к себе, не то к запертой в кладовке Искре, не то к тысячетрубному городу, курящему вместе с ним. – Все будет хорошо.
К обеду разбитое вдребезги серое небо стянуло тучами и начался ливень. Совсем скоро обрушивающиеся вниз потоки воды затопили всю прилегающую к дому территорию, бурля и пузырясь мутной коричневой водой с характерным маслянистым блеском. Дождь нещадно заливал и тысячетрубный город, и раскинувшийся в низине лес. В небольшой прогалине, будто плеши на голове лишайного, Михей увидел совсем крохотную на таком расстоянии, но возвышающуюся над невысокими гнилыми деревцами и кустами, фигуру грибного ангела. С расстояния было не разглядеть, но он был уверен, знал, что существо смотрит прямо на него. Смотрит своим безразличным пустым взглядом. Михей показал один из излюбленных своих жестов, все же понимая, что дела обстоят скверно. Когда он вновь вышел на балкон, ангела уже не было, но легче от этого, понятное дело, не сделалось. В такую-то погоду. В кладовке необычайно тихо для себя поскуливала Искра. Дождь лил весь вечер. Не прекратился он и ночью, перерастя в настоящую бурю, ломающую и вырывающую с корнем деревья.
Михей снова спал плохо. Ему снилась одна из многочисленных сцен с полоумными искриными родителями, умоляющими его, часами стоя перед дверью на коленях. Лица старика и старухи были словно отлиты из желтого воска и медленно растекались от катящихся из безжизненных глаз горячих слез. Ему снилась совершенно остервеневшая Искра, клочьями вырывающая свои некогда шикарные волосы, сползающую с костей плоть и кожу, растрескавшиеся черные ногти и зубы. Ему снился грибной ангел, сжимающий рыдающую женщину в своих холодных объятьях. Белесые глаза существа смотрели только на него, будто глаза хищника, гипнотизирующего свою незадачливую жертву. Из приоткрытого рта грибного ангела капали пенистые розовые слюни, с шипением падая на тело Искры. Приснилась Михею и Сентябрина Павловна. Жирная тупая свинья визжала как умалишенная и все звала его по имени, протягивая к Михею свои отвратительные жирные покалеченные культи. Затем вновь послышался умопомрачительный свист бомб, оглушительный рев сирены и он проснулся.
Одежда пропиталась липким вонючим потом, сладковатым на вкус, и Михей разделся догола, накинув на плечи тяжелый бархатный плащ, черный с серо-голубой подкладкой. Стена дождя за окном не думала пропадать, только усилившись и скрыв за своими мутными водами и лес, и тысячетрубный город. Такими темпами, подумалось Михею, зальет и первый, и второй этажи. Ладно, хрен с ним, зато грибов будет целый вагон. Правда, идти за ними в лес ему ой как не хотелось.
Искра в своей комнате тихо подвывала и позвякивала цепью. Михей поменял воду в ее миске, включил тусклую лампочку и закрыл за собой дверь. Женщина давно научилась понимать его намеки и покорно легла на холодный бетонный пол, широко расставив ноги. Он вышел от нее совсем скоро, расстроенный и злой. Ничего, Михей, ничего, бывает. Смотри какая погода, неудивительно. Он остановился, будто внезапно вспомнил что-то очень важное, вернулся обратно, перевернул ногой миску с водой, подтянул цепь так, чтобы Искра могла лишь стоять, и ушел, громыхнув железной дверью.
Дождь без остановки лил четыре дня, пока наконец под самое утро на драном небе не появилось совсем крохотное, бледное, скорее серое, чем желтое, солнце. Как холодный желток, поэтично подумал Михей и, прикрыв один глаз, выдул струйку дыма прямо в умирающее светило.
По случаю окончания ливня мужчина откупорил бутыль грибного самогона и банку маринованных грибов к нему. К вечеру он был основательно пьян. Глаза застилала мутная бурая пелена, а тело наполняло приятное покалывание, расслабляющее мышцы. В кладовке громко мычала Искра, но Михей твердо решил на время забыть о взбалмошной бабе. Говоря сам с собой, он припомнил и ее школьные насмешки, и Юрка, жадно целовавшего и лапавшего ее на лесной поляне. Когда бутыль подходила к концу, в голове снова яростно завыла сирена, сливаясь со страшным воем падающих бомб. Михей обхватил гудящую голову руками и заплакал. Ему показалось, что шишки вздулись сильнее обычного и запульсировали, пытаясь разорвать кожу и проломить череп. Он чувствовал нестерпимую боль, уши заложило, в глазах замерцал кровавый туман. Тремя большими глотками он допил остатки самогона и отключился.
…
…
…
– Грибочек. – тихо, почти по-детски произнес голос.
Михей с трудом продрал залитые самогоном глаза, силясь разглядеть хоть что-то в цветастой мешанине, предлагаемой зрением. Голова болела страшно и мельчайшее движение вызывало раскалывающую череп боль. Из окон бил неестественно яркий золотистый цвет. Михей не видел подобного с самого детства.
– Грибочек.
Михей моргал и неистово продирал глаза, силясь разглядеть хоть что-нибудь. С трудом доковыляв до раковины, он умылся коричневатой вонючей водой и наконец смог разглядеть маленькую грязную кухоньку. Из дверного проема на него безразлично смотрели тусклые, затянутые молочно-белой пленкой, глаза грибного ангела. Его непомерно огромное тело, занявшее весь коридор, согнулось в три погибели, выгнувшись под невообразимыми углами. Руки существа сжимали стены дверного проема, кроша кирпичную кладку.
– Грибочек. – повторил грибной идиот и из его рта закапала розовая пенистая слюна.
– Блядь. – с досадой успел прошептать Михей, прежде чем невероятно длинная, сильная рука ангела схватила и до треска в костях сжала его тело, будто тряпичную куклу.
Он поднес застывшего от боли мужчину прямо к своему лицу и Михей почувствовал запах дождя, мокрой травы и специй. Он разглядел мелкие синие прожилки на молочно-белой, почти прозрачной, коже ангела, уловил легкое электрическое подрагивание его тела, серый блеск тупых глаз. Длинным указательным пальцем свободной руки существо отрицательно помахало перед искаженным болью и ужасом лицом своего пленника.
– Не грибничка. – по-детски пролепетал ангел, тяжело выдыхая воздух. – Не грибничка.
Резким движением грибной ангел схватил правую руку мужчины и без малейшего усилия выгнул ее под противоположным углом. Квартиру наполнили треск рвущейся плоти, ломающихся костей и отчаянный крик, полный невообразимой боли. В кладовке притаилась Искра. Михей всхлипнул и потерял сознание, так что не мог видеть как ангел сделал то же самое и со второй рукой.
…
…
…
– Грибничка… грибничка… грибничка…
Слова как капли падали на раскалывающуюся голову Михея. Вскоре по его телу одна за другой начали прокатываться усиливающиеся волны боли. Мужчина попытался ощупать себя, но безвольно повисшие руки отказывались слушаться. Опустить голову и посмотреть на них он не мог, так как шею сковывала цепь, закрепленная на железной перекладине. Длина ее едва позволяла Михею стоять на ногах. Дверь кладовки была широко раскрыта и в неестественном золотом свечении, наполнявшем коридор квартиры, он вновь увидел грибного ангела, всем телом склонившегося над распластанной на куче гнилого тряпья Искрой.
Существо мелко дрожало от возбуждения, пуская изо рта потоки пенистой розовой слюны, льющиеся на женщину. Она смотрела на него с ужасом, не в силах пошевелиться, будто завороженная. Между широко расставленных ног грибного ангела показалось несколько толстых, блестящих от студенистых выделений, пульсирующих, извивающихся жгутиков, медленно потянувшихся в сторону Искры. Прямо как Юрок тогда, вспомнилось Михею в полубреду.
В следующий миг Искра резко отпрянула от тянущихся к ней жгутиков и бросила ошалелый, полный отчаяния и беспомощности взгляд влажных глаз на Михея. Прости, милка, прости, родная, ничего уже не могу поделать, во второй раз не спасу. Его любовь вскочила на четвереньки и, будто затравленная собака, принялась бегать по коридору, уворачиваясь от паучьих конечностей ангела, ударяясь о стены и ломая давно сгнившую мебель. Спасения нет, понял Михей. Никому.
– Грибничка. – протяжно мычал урод и женщина в панике мычала в ответ.
Наконец, она вбежала на кухню, переворачивая мебель и разнося посуду. Спустя какое-то мгновение до Михея донесся звук вдребезги разбившегося стекла, короткий женский вскрик и чавкнувший удар упавшего на землю тела. Все, милка, отмучалась, бедняга.
На несколько минут в квартире, в доме, в мире воцарилась необычайная, почти что прозрачная тишина. Льющийся из окон золотистый свет резко поблек и вокруг прикованного Михея сгустились тени. Тоже сдохну, тоже сдохну, уйдем в один день, тоже сдохну. Сентябрьский Паводок. Появившаяся в дверном проеме тупая морда грибного ангела теперь, казалось, глядела на мужчину с едва уловимым интересом.
– Грибничка.
Минуты сливались в часы, часы в недели, недели в месяцы и годы. В конце концов Михей сначала потерял всякий счет времени, а затем и человеческое восприятие пространства. Судя по тому, что он мог видеть, будучи неподвижно прикованным к полу, неспособным на мельчайшее движение, его тело ныне представляло собой непомерно раздувшуюся, студенистую, молочно-белую массу, упирающуюся в стены и медленно растекающуюся по квартире. На том, что раньше было его грудью и животом, бурно росли грибы, крохотные, почти прозрачные. Больше не было боли, страха, сожалений, вездесущего воя сирены. Только полное понимание и принятие естественности и красоты происходящего. Михей понял, что значит любить и быть любимым, что значит жить и давать жизнь. Наконец-то понял. В его распухших внутренностях копошились друзья-черви и миллионы тончайших жгутиков ловили в свои сети питательную влагу и золотистые солнечные лучи.
Возможно, прошла тысяча лет, прежде чем он почувствовал присутствие другого существа. Кто-то медленно, с трудом переставляя конечности, шел по нему – судя по всему, человек. Когда желтое морщинистое лицо, выражавшее лишь ненависть и отвращение, склонилось над ним, Михей узнал старика из своей прошлой жизни. Эластичная масса, на которой расплылось лицо Михея, глубоко прогнулась под сапогом искриного отца. Старик недолго побродил по квартире и вскоре вернулся, наставив на Михея чернеющее вечностью дуло ружья.
– Грибничка. – непосредственно, словно ребенок, пролепетал Михей. – Грибничка.
Текущий рейтинг: 92/100 (На основе 12 мнений)
