(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Шизофрения (Денис Голубеев)
Свободных мест в вагоне метро не оставалось, однако и толчеи в проходах не было. Пассажиры, те, кто не спал, уткнулись в мобильные устройства, и, судя по манипуляциям пальцев, общались в соцсетях — лайкали фотки. В случае особого расположения могли и смайлик послать. И в ответ получить такую же карикатурную рожицу. Забавно. Пиктографическая письменность возникла вместе с Цивилизацией. Спустя тысячелетия люди вновь общаются посредством пиктограмм.
А вот чтением книг занимали себя лишь двое, причём один из них — невзрачный мужичок средних лет — листал брошюру какой-то очередной евангелистской секты. Деградация и мракобесие. Похоже, мне посчастливилось жить в конце Истории, чему я несказанно рад. Разрушение привлекательно. Разрушение эффектно. Много ли найдётся желающих поглядеть как строят дом? Зато, когда здание взрывают, зрителей столько, что не протолкнуться. Тут, главное, самому не оказаться под обломками. Я не окажусь. Я осторожный.
В вагоне никому не было до меня никакого дела, но я всё равно старался не привлекать внимания. По привычке. По той же самой привычке, в силу которой я, в отличие от окружающих, разглядывал их пристально, хотя и без интереса. Не напрямую, конечно, разглядывал, а исподволь: кого боковым зрением, кого в тёмном зеркале оконного стекла. И без малейшего напряжения.
Так, должно быть, опытный канатоходец, ступая по натянутой верёвке, не думает, куда ему ставить ногу. А о чём думает? Да чёрт его знает. Может, о том, что жена борщ пересолила. Это нормально. Профессионалу мысли о работе только мешают в работе. Тренированные разум и тело сами знают, как поступить. Мозг следует намеченному плану, а тело выполняет его команды. И всё получается. У меня всегда всё получается.
Я стоял между сиденьями, наполовину отвернувшись к дверям. Капюшон серой толстовки был снят. Я натяну его позже, когда выйду из вагона, а пока достаточно жёлтой бейсболки.
Спасибо американцам! До чего же полезная вещь эта бейсболка.
Нынче камер видеонаблюдения понавтыкали где ни попадя. Это стало бы проблемой, если б их не монтировали существенно выше человеческого роста. Да и качество, как правило, хуже, чем дерьмовое — хрен что разглядишь. У нас все, даже очень богатые, экономят на безопасности.
К счастью для тех, кто представляет опасность.
Потому — нацепил бейсболку, голову чуток опустил и всё. Чёрта с два потом мою физиономию под козырьком разглядишь. Толстовка или свободная куртка скроют особенности телосложения. Если сутулишься, расправь плечи, а если наоборот — сутулься. Кинь что-нибудь в обувь, чтобы немного мешало ступать — по пуговице, например — и походка изменится. Из всех примет останется только рост. Маловато? Верно, маловато. Ну, так можно подкинуть, запоминайте на здоровье. Толстовка на мне серая. Дешевые джинсы грязновато-синие. Зато бейсболка жёлтая, а кеды красные. Вот их-то и запомнит тот, кто всё же глянул на меня мельком. Если, вдруг, завтра его попросят меня описать, скажет: мужик в жёлтой бейсболке и красных кедах.
То и другое, да и толстовку тоже, я надел в кустах рядом с конечной станцией метро, которая, кстати, от моего дома на другом конце города.
После работы выброшу.
Когда изучал пути отхода, заприметил тихий дворик. Там, возле помойки, я и припрятал свёрток с чёрными бейсболкой и кедами, да простенькой синей ветровкой.
Впрочем, до возвращения домой придётся ещё раз переодеться уже в обычную свою одежду — мешковатую и неказистую, какая более всего подходит спившемуся интеллигенту.
Работаю я — неофициально, разумеется — кем-то вроде кладовщика на полулегальном складе контрафакта. Хозяева, бизнесмены из Закавказья, платят мало, но исправно. По крайней мере, мне. Меня ценят. Я исполнительный, неприхотливый и живу неподалёку, на городской окраине в тесной однокомнатной хрущёвке.
Район этот был гопницким с момента застройки, потому как до хрущёвок здесь стояли заводские бараки. Гопницким он остался и по сей день, с той лишь разницей, что если прежде местное население занималось грабежами, развлекалось пьяными дебошами и работало на заводе, то теперь — не работает. В заводских корпусах сегодня склады контрафактной продукции и общежития для трудовых мигрантов. Есть, правда, ещё шиномонтаж, но для трудоустройства населения бывшей рабочей окраины его маловато.
Местных, впрочем, повальная безработица беспокоит не слишком — ничто больше не отвлекает от пьянства, грабежей и дебошей.
Я переехал сюда два года назад, якобы пропив хорошую двушку в центре, и в первую же неделю после переезда оказался избитым и ограбленным.
Четверо недорослей грамотно обложили меня у гаражей, сразу лишив возможности спастись бегством.
Отбиваться я даже и не думал. Не то, чтобы это было вовсе уж невозможным, но четверо здоровых лбов — опасность, с которой приходится считаться, а любое сопротивление их только озлобило бы.
В кармане у меня лежал нож — никчёмная безделушка, купленная в привокзальном киоске. Неопытный человек таким даже консервную банку вскроет с трудом, но в умелых руках шаткое лезвие из дерьмовой стали отменно вскрывает артерии и режет сухожилия.
Мои руки умелые.
Мне бы хватило минуты, чтобы оставить на тёмном пустыре у гаражей только трупы да инвалидов. Правда, самому вряд ли удалось бы избежать пристального и совершенно ненужного внимания органов. Ставить крест на своей карьере было для меня как минимум преждевременно.
Поэтому от первого же удара я упал в грязь и, поскуливая, свернулся калачиком. В итоге получил пару пинков по заднице, да расстался с кошельком. Бить такое чмо реальным пацанам не то чтобы западло, но, уж всяко, неинтересно.
В целом, и происшествием, и собой я остался доволен: не только не вышел из образа, но и наглядно подтвердил легенду. Другое дело, что оставлять безнаказанным такое не следовало. Ежели повадятся меня этак щипать, то вскоре вовсе проходу не дадут.
Здесь мне улыбнулась удача. Хотя, удача — понятие относительное. Счастливые случаи подворачиваются всем, но один их упускает, другой нет. Я не упускаю.
Мне повезло с соседом. Толян, субъект сорока с небольшим лет, родился и вырос «на районе». Дважды был судим за хулиганство и ныне пользовался у местной шпаны заслуженным авторитетом.
Я распознал в нём полезную связь, едва заселился в свою халупу. А распознав — скорешился. Это оказалось нетрудно. Достаточно было несколько раз напоить Толяна дешёвой водкой, что я и сделал. Сам употреблял вместе с ним. Выпивал две-три стопки, и, как положено чмошнику, «выключался». Остальная халявная выпивка доставалась Толяну, за что он меня и привечал.
Я, как был, грязный, заявился к нему в тот же вечер. Рассказал об учинённой обиде. Не забыл упомянуть, что похищенные средства предназначались на приобретение спиртного. Толян, цыкнув зубом, пообещал разобраться.
Разобрался.
Денег мне не вернули. Извинений тоже не принесли, но Толяну проставились литром разведённого спирта, а меня больше не трогали. Отныне я был «на районе» корешем Толяна. Мой новый статус не добавил уважения, но оно мне и без надобности.
Нет, я вовсе не лишён того, что называют мужским самолюбием. Просто критерии самооценки другие. А испытывать обычные для прочих эмоции для меня — роскошь. Эмоции я играю. Любовь, ненависть, или вот, например, обиду.
Помню, отрабатывал одну бизнесвумен.
В свои сорок лет выглядела она, надо сказать, безупречно, однако была совершенно не в моём вкусе. Во-первых — мне не нравятся самоуверенные чванливые стервы. А, во-вторых — предпочитаю, всё-таки, бабёнок помоложе. Старею, наверное.
Тем не менее, целый месяц мне пришлось изображать пылкую страсть. Настоящую. Суррогатную можно купить в эскорт-агентстве.
Я нещадно гробил здоровье «Виагрой», но преуспел. Уверен, бизнесменша была в меня влюблена. По-своему, конечно, по-стервозному, но влюблена, и до поры меня это устраивало. Однако заказчик торопил.
За месяц я изучил объект. С исполнением проблем не возникало, но я успел изрядно засветиться. Под чужим именем и с чужой биографией, разумеется, но всё же целесообразно было исчезнуть заранее и так, чтобы выглядело естественно. Она сама должна была меня выгнать. Мне следовало обидеться и хорошенько обидеть.
Поводы высокомерная дура давала по пять раз на дню. Оставалось выбрать подходящее время.
В тот вечер она катала меня на новеньком, только что приобретённом спорткаре. Неоправданно дорогая эта игрушка была предназначена если не повысить, то подтвердить социальный статус своей владелицы. Подозреваю, я во многом служил той же цели, хотя и обходился значительно дешевле.
Наверное поэтому на будущий день хозяйка намерена была вместе с новым авто представить Обществу и меня, как своего бойфренда. Крепкий парень, бывший контрактник, воевавший-в-каких-то-там-горячих-точках, на десять лет младше её — это тоже статусный признак.
Меня всегда забавляло, что барыги всерьёз считают себя Высшим Обществом, но тут стало не до забав. Публичность мне была нужна в последнюю очередь. Момент настал. К тому же, моя госпожа завтра сама собиралась быть за рулём, что дополнительно повышало шансы на успех.
Припарковав машину, автоледи не спешила покидать салон. Грациозно потянулась и глянула на меня искоса.
— Я тут подумала, надо бы и тебе машину купить. Маленькую. Я уже приглядела. Симпатичная, такая, жёлтенькая.
Она глупо захихикала, должно быть, представив меня в маленькой жёлтой машине. Смеялась, впрочем, недолго, заметив, что я рассеянно кручу в руках бутылочку «Evian». — Эй! — возмутилась дамочка, — Положи-ка на место! Тебе всё равно, что хлебать.
Стареющая красавица, всерьёз полагая, будто эта жидкость способна её омолодить, в день выдувала литра по три чудодейственной французской водицы. Она так привыкла к тому, что «Evian» с ней повсюду, что даже не задумалась, откуда той взяться в новой машине.
Я положил бутылку между сидений и ответил чуть-чуть резковато:
— Я ведь говорил, что не умею водить.
— Да-да, помню, говорил. Правда смешно, котик? Я, девушка, умею, а ты, мужик, нет. Настоящий мужик должен уметь водить машину.
Смешным мне показалось лишь то, что эта калоша назвала себя девушкой. Чтобы не улыбнуться, я нахмурился. Вышло кстати.
— А настоящие — это кто? Лягушки из офисов? Я думал, настоящий мужик должен уметь прыгать с парашютом и стрелять из автомата.
— Мы живём в цивилизованном обществе. В кого ты собрался здесь стрелять из своего автомата? — матрона принялась гладить меня по ляжке. — Меня заводит, когда ты сердишься, солдатик.
Не глядя, я убрал её руку.
— Ну хватит дуться. Мы сделаем тебе права. И водить ты научишься. Не бойся, у тебя получится.
Я обернулся резко, словно получил пощёчину. Глядел с нескрываемым презрением. Слова цедил сквозь зубы, играя желваками.
— Единственно, чего я боюсь, что меня стошнит.
— В смысле?
— В том смысле, что если я научусь, то научусь уже после тебя. А я после тебя брезгую.
Надо было видеть, как с её физиономии сползает самодовольно-игривая улыбка.
— Что-о-о?! А ты не заговариваешься?! Не боишься снова оказаться на помойке?!
Я не ответил. Молча достал айфон — её подарок — и швырнул между сидений, рядом с минералкой. Всё, теперь ей было меня не найти.
— Давай, вали, козёл! — услыхал я вслед. — Не вздумай обратно приползать, нищеброд долбанный!
Уходил я не оборачиваясь, и моей довольной улыбки она видеть не могла.
Больше мы с ней не виделись. О том, что она умерла, я узнал через день, когда получил основной гонорар.
Подробности смерти мне неизвестны, зато я точно знаю причину — кардиотропный яд в бутылочке с «Evian». В нужной концентрации кардиотоксический эффект наступает не сразу. К тому же, почувствовав недомогание, покойная, скорее всего, приняла обычные свои препараты, содержащие всё тот же гликозид.
По-моему, она была здорова, как лошадь, но вбила в свою пустую голову, что у неё больное сердце. Врачи престижной клиники её, конечно же, не разубеждали — на то она и платная медицина, чтобы «зарабатывать» деньги.
Но попробуй-ка заставить доктора признать, что он — мошенник. В общем, не только ему, но даже и полицейскому понятно — ишемическая болезнь сердца. В крайнем случае — передозировка препаратами.
Я невысокого мнения о нынешних органах. По-моему, преступника они могут поймать, только если он оставит паспорт на месте преступления. Ну, или выложит фотки самого процесса в соцсетях.
И всё же, на некомпетентность я не надеюсь. Всегда остаётся шанс, что среди всех этих стриженных пуделей найдётся один волкодав. Бережёного бог бережёт. Хотя, в моём случае, скорее — чёрт.
Я совершенно уверен, что по месту жительства усопшей бизнес-леди не отыщется ни одного моего «пальчика». Нет, наследил-то я там предостаточно, однако любой криминалист скажет, что человек оставляет своими руками не так уж много пригодных для идентификации следов. Создатели «ментовских» сериалов об этом, видимо, не знают. Я знаю.
Я смазываю папиллярный узор всегда. Не только на работе, но и дома. Это — одна из моих профессиональных привычек. Я — профессионал.
В наше время — это редкость, и потому — неоспоримое преимущество. В обществе глупых, самодовольных и самоуверенных посредственностей я — как волк в отаре. Умный волк — всех подряд овец не режу, а только самых жирных баранов. Умный и осторожный.
Впрочем в случае с бизнесвумен я не слишком беспокоился.
Милицию обозвали полицией. Набрали туда губастых девчушек. Обрядили их в пилотки и красные шарфики, как стюардесс. Стильненько так. Ну, колоду генералов перетасовали. Зато монолиты Управлений и легионы управленцев остались незыблемы. И незыблемой осталась основа их благополучия — очковтирательство.
Даже если найдётся в этой трясине настоящий сыщик, что заподозрит неладное, кто ж ему позволит возбудить «глухаря»? Нераскрытое убийство крайне негативно сказывается на показателях. Так что «помэрла панночка» хоть и преждевременной, но вполне естественной смертью. И всем хорошо.
Вот преимущества использования ядов. Недостаток же заключается в том, что яды, как между прочим, и оружие, запрещены в свободном обороте. Поставщик — слабое звено. Через него проще всего выйти на меня, и потому его всегда приходится зачищать.
У меня припрятан простой и надёжный «Наган». В отличном состоянии. Конечно, с современным оружием ему не сравниться, но я ведь воевать и не собираюсь. Так, на всякий случай.
Я очень хорошо стреляю. Да, найдутся стрелки получше, но и у меня довольно высокий уровень, однако в работе огнестрельное оружие не использую. Снайперы на крышах и заминированные автомобили ушли вместе с бандитской эпохой. Тогда выстрелы и взрывы были нормой. Сегодня обывателю хочется верить в государство, стабильность и собственную защищённость.
В действительности заказных убийств меньше не стало, но в болоте не бывает волн. Несчастные случаи, или, на худой конец, девиантное поведение неведомого маргинала не нарушают покой стоячего благообразия.
И мне приходится соответствовать. Иначе на одинокого волка такая облава начнётся, что и не сбежишь, и не отсидишься. Не потому что убил, а потому что нарушил покой.
Если не удаётся замаскировать исполнение заказа под несчастный случай, я стараюсь использовать простой, доступный и безликий инструмент: топор, кухонный нож, молоток, а то и вовсе кирпич.
Кто обрезком арматуры проломил голову главврачу элитной клиники в его же собственном коттедже? Разумеется наркоманы, кому же ещё! Житья от них не стало. Одни наркоманы вокруг! И куда охрана посёлка смотрела?! Гнать бездельников! Что? Заказное убийство? Да бросьте, не в лихие девяностые живём, слава богу! Да и где вы видели киллера с арматурой? Наркоманы, точно Вам говорю.
Ну вот и славно. Наркоманы, они хоть и зло, но объективное. Как стихийное бедствие...
Взрывчаткой я прежде не пользовался никогда. Бомбы — штука ненадёжная. Достаточно вспомнить череду неудавшихся покушений на российских царей. Или хоть на германского Гитлера. Да и в новейшей Истории тому немало примеров. Нет, бомба — оружие отморозков-террористов. Куча случайных жертв и животный ужас толпы. Я работаю ювелирно, с гарантированным результатом и без лишней крови. Кровь стоит денег. С какой стати мне проливать её бесплатно?! Я — профессионал. И, как профессионалу, мне сразу очень не понравился последний заказ.
Началось с того, что заказчик настоял на личной встрече.
При таком условии я бы ни за что не взялся за исполнение, но сумма гонорара оказалась настолько нереально велика, что это просто не могло быть ловушкой. Предлагать такие деньги — глупость, а разработками наёмных убийц полные идиоты не занимаются даже в наше время.
Я согласился, и, должен признаться, не в последнюю очередь из любопытства.
Разумеется, я не позабыл окончательно об осторожности. Мой грим был настолько очевиден — парик, усы, борода — что в другое время бросался бы в глаза. К счастью, всякая посредственность способна к самовыражению единственным способом — через одежду, причёску и вызывающее поведение. Сегодня им дали эту возможность, и улицы городов заполнили экстравагантные субъекты. Свободные.
Суррогат свободы.
Суррогат пищи с заменителями вкуса. Суррогат секса с фаллоимитатором. Суррогат общения с реалити-шоу. Суррогатная жизнь. В наше время лишь смерть осталась настоящей. Так или иначе, но мой маскарад не произвел впечатления не только на окружающих, но и на заказчика.
Отчего-то мне показалось вдруг, что он просто-напросто прекрасно знает меня в лицо.
Тревожный холодок по спине казался беспричинным. Обычно я доверяю чувству опасности, даже не пытаясь сию минуту разобраться, чем оно вызвано.
Не в этот раз.
Невнятную тревогу я объяснил нервозностью от непривычной ситуации, а невозмутимость заказчика его азиатским происхождением. Он, хотя и не был типичным монголоидом, но обладал, всё же, азиатской внешностью.
Мы встретились в сетевой забегаловке из тех, что по недоразумению или по глупости называют теперь ресторанами.
Несмотря на ранний час, низкое качество блюд и непомерно завышенные цены, народу в обеденном зале оказалось с избытком. Граждане всех возрастов самозабвенно чавкали фастфудом. Позавтракать банальными бутербродами или яичницей дома быстрее, дешевле и вкуснее, но в «ресторане» престижнее. Хотя бы и дерьмом.
Мой визави потягивал минералку. Я взял себе кофе.
Он назвался Шолотом. Сам, разумеется. Я не спрашивал, и своего имени не называл — ни вымышленного, ни, уж тем более, настоящего.
Говорил Шолот по-русски чисто, совершенно без акцента, но как-то слишком уж правильно, отчего складывалось впечатление, что русский язык ему всё же не родной.
Не задавая лишних вопросов, он небрежно, словно дешёвую безделушку, толкнул ко мне свой айфон. Тот заскользил по столу, как стакан виски по барной стойке.
Я глянул на экран. Изображение оказалось перевёрнутым, но оставлять на корпусе свои «пальцы», даже смазанные, мне не хотелось.
Шолот понял меня без слов. Чуть наклонившись над столом и поставив гаджет на ребро, вернул нормальную картинку.
Камера медленно двигалась по кругу, показывая панораму небольшой площади, со всех сторон зажатой торговыми комплексами. Уныло-однообразные здания, одинаково изъязвлённые лишаём рекламы. Все, кроме одного. Это стеклянное строение, имеющее фасад с отрицательным углом наклона, всегда напоминало мне аквариум.
— Это площадь около...
— Я знаю, где это. — перебил я Шолота.
Само собой, привокзальная площадь была мне знакома. Я вообще хорошо знаю город.
Тем временем, камера замерла, приближая изображение противоположного конца площади. Там, между двух скамеек, слегка приплясывая, играл на многоствольной флейте индеец. Ну, не настоящий, конечно. Я слыхал, будто это наши тувинцы, наряжаясь индейцами, играют на городских улицах.
Звук отсутствовал, однако, судя по количеству зрителей, играл парень хорошо. За их спинами было его толком не разглядеть. Лишь в какой-то момент, когда народ расступился, я, наконец, увидел лицо музыканта, и посмотрел, ожидая объяснений, в глаза Шолоту.
— Мой брат, — сказал тот, забирая айфон. — Близнец. Ваш объект.
Не стану утверждать, что меня это удивило. Заказы на родственников — не редкость. Настораживало другое. Один из братьев готов заплатить неприлично большие деньги, чтобы убрать второго, который зарабатывает на жизнь, играя на улицах.
Впрочем, выяснять мотивы клиентов — непрофессионально, да и небезопасно тоже. Поэтому я попросту спросил:
— Инструкции?
— Он играет там ежедневно. Ровно в полдень Вы устроите взрыв.
Я лишь слегка покачал головой и начал подниматься.
— Сядьте! — произнёс Шолот негромко, но столь властно, что мне показалось, будто он крикнул. Взгляд его не карих даже, а по-настоящему чёрных глаз мне не понравился. Ох, как не понравился! Было в нём что-то такое... Угроза? Нет, пожалуй. Власть! Огромная власть! Этот человек привык повелевать, а не уговаривать.
Я сел.
— Что Вас не устраивает?
— Я не работаю на террористов. Хлопотно и слишком опасно. Теракты, как правило, не остаются безнаказанными.
— Понимаю, — кивнул Шолот. — Но это не теракт.
— Вот как?..
— Обычный заказ. Заказчик ведь вправе выбрать способ исполнения?
— Если это не угрожает исполнителю.
— Вам это не угрожает. Напротив, спецслужбы станут отрабатывать террористические организации. И совершенно напрасно.
— Погибнут посторонние люди, — не унимался я.
Шолот позволил себе едва заметную улыбку.
— Вас это смущает?
— Я не убиваю бесплатно.
— Хорошо. Я удвою гонорар. Треть от вновь оговоренной суммы поступит на указанный Вами счёт сегодня вечером.
Я почувствовал, как вспотели ладони. Кого, чёрт возьми, мне нужно исполнить?! Столько платят, разве что, за президентов! Или... Или он вовсе не собирался платить!
Сомнения свои я вновь не стал высказывать. Сказал вместо этого:
— Мне потребуется некоторое время, чтобы достать... необходимое оборудование.
— Не потребуется.
Шолот пододвинул ко мне бумажный пакет, из тех в какие упаковывают фастфуд на вынос.
— Здесь всё необходимое.
Я едва не присвистнул. Тот, кто вот так запросто таскает с собой взрывное устройство, либо непуганый идиот, либо профессионал. Идиотом мой наниматель не выглядел.
Я слегка поморщился.
— Не слишком люблю работать с оборудованием заказчика.
— Полно! Это избавит Вас от затруднений.
Я пригляделся к пакету. Содержимое очевидно не отличалось ни значительными размерами, ни весом. Тринитротолуол в таком объёме, даже усиленный поражающими элементами, вряд ли способен однозначно обеспечить желаемый эффект.
Я высказал своё мнение.
— Не стоит беспокоиться, — отозвался Шолот. — Результат будет достигнут. Всё, что Вам нужно — правильно разместить устройство. Там, рядом со скамейками, находятся урны. Знаете, такие, с пепельницами. Положите пакет сверху в пепельницу и уходите. Проще некуда.
Да уж! Раз он так уверен в результате, то «адская машинка» скорее всего содержит октол. А то и вовсе CL-20. А что, не удивлюсь. Судя по всему, Шолоту по карману такая игрушка. Во что же я вляпался?!
— Что ж, буду с Вами откровенен, — решился я прояснить ситуацию. — Где гарантии, что устройство не сработает в момент активации таймера?
— Разумный вопрос. Разумная предосторожность. Гарантии — здравый смысл. Во-первых — если бы я задумал избавиться от Вас, то выбрал бы менее затейливый способ. А во-вторых — таймер уже активирован. Срабатывание произойдёт двадцать второго сентября. Ровно в полдень. Вам нужно сделать закладку примерно за тридцать минут до срока. Выберите момент между выступлениями, подойдите, положите пакет и сразу уходите. Сразу! Не вздумайте слушать песни моего брата! Это важно, запомните это!
Я удержался чтобы не поморщиться. Причуды заказчика меня волновали меньше всего. Если я возьму заказ, то исполню его так, как посчитаю целесообразным. Спорить я, впрочем, не стал, да и волновало меня другое.
— Моя работа не выглядит сложной. За что Вы готовы платить такие деньги. Меня это настораживает.
Шолот снова улыбнулся.
— Для родного брата никаких денег не жалко. К тому же, не стану скрывать, у меня на Вас некоторые виды на будущее.
«А вот это вряд ли!» — подумал я тогда. Полученный гонорар позволял мне закончить карьеру. Я собирался под видом польского эмигранта купить придорожную забегаловку в Панаме и отсидеться там пару лет. Затем продать, приобрести небольшую яхту и навсегда исчезнуть. Деньги, вложенные в ценные бумаги, не сделают меня богатым, но позволят не зависеть от общества. А от общения с отдельными его представителями навсегда избавит Мировой океан. Заветная мечта воплощалась в жизнь. Всего-то исполнить один заказ. Да, пугающе странный, но всего один.
Я согласился.
За оставшиеся два дня осмотрелся на месте и устроил тайник со сменной одеждой. С отходом проблем не возникало.
Нет ничего проще, чем затеряться в оживлённом городском районе. Общество индивидуальностей — это сказка на ночь. Основа нашей цивилизации — посредственность. Серенькая. Самовыражение приветствуется, но лишь в качестве оттенков однотонной серости.
Можно достичь успеха — стать офисным планктоном, съездить в Турцию и взять в кредит иномарку.
Можно реализовать себя в творчестве — покакать через форточку и выложить ролик на YouTube.
Можно демонстрировать свою независимость — заходить в магазин с велосипедом и сидеть на ступенях эскалатора.
Можно не быть равнодушным — подкармливать голодных бездомных собачек. Или людишек. Кому что больше нравится.
А вот пытаться сделать так, чтобы не было ни бездомных, ни голодных — нельзя. Нищета — основа благосостояния, но что важнее — основа душевного равновесия посредственностей. Их успех заметен лишь на фоне нищеты. На фоне чёрного серое кажется белым. Кажется.
Человек-невидимка стал прозрачным. Ха! Тоже мне — невидимка! Да если бы он ходил по улицам Лондона голым, то, пожалуй, привлёк бы к себе меньше внимания. Он же возомнил себя независимым от толпы, а толпа этого не прощает. Растворись, стань сереньким. Толпа безлика. Стань безликим и станешь невидимым. И невредимым.
Когда я заходил в метро, то бдительный охранник заметил у меня за спиной рюкзак. Я безропотно поставил его на ленту интроскопа, а бумажный пакет держал в руке. Что в пакете? Разумеется, фастфуд, не взрывчатка же. Невзрачный мужикашка с фастфудом — это ожидаемо, это «как все».
Пакет я на глазах у охранника уложил в полученный назад рюкзак, и спокойно прошёл через турникет.
До вокзала не доехал две остановки — не хотелось лишний раз светиться под камерами. Они, конечно, всё равно просчитают, но со временем. Всегда лучше иметь запас времени.
Остаток пути проделал на маршрутке, да немного пешком. Чтобы выйти на площадь, оставалось пересечь улицу, когда меня едва не сбил с ног незнакомый юноша. Впрочем юношей он показался мне лишь на первый взгляд, по причине, должно быть, хронической инфантильности. При ближайшем рассмотрении стало понятно, что из юношеского возраста молодой человек уже вышел. Со мною он столкнулся оттого, что, перемещаясь по улице, глядел не по сторонам, а на экран своего смартфона. Не иначе как прокладывал маршрут, используя мобильный навигатор.
Налетев на меня, он и не подумал извиниться, зато поинтересовался, где найти ресторан «Пряность в радость».
Я, опустив голову, молча пожал плечами. С одной стороны мне не хотелось, чтобы моё лицо запомнил пусть даже случайный прохожий, а с другой, почему бы не дать одноклеточному шанс эволюционировать до разумного. Вдруг додумается, всё же, оглядеться. Забегаловка с идиотским названием находилась прямо перед нами.
Нет, ну хоть бы раз увидеть того, кто придумывает такие названия. «Пряность в радость»... А опрелость в гадость? Интересно, он сам примитивный, или считает примитивными всех остальных? Или и то, и другое? Ведь ходит же народец в такие рестораны. Покупают же бесполезные препараты с названиями для идиотов. Средство для улучшения зрения — «Зоркоглаз». Средство от бессонницы — «Крепкоспим». Как же, исходя из дебильной логики, назвать средство для повышения потенции? «Х*естой»?
О боже мой, боже мой! Порой мне кажется, что, если бы мне не платили, я бы убивал их бесплатно. С санитарными целями.
На площадь я вышел в четверть двенадцатого. Ряженный индейцем музыкант был уже там, правда, не играл, а копошился в объемном чёрном кофре. Времени как раз хватало, чтобы оглядеться.
Следовать указаниям Шолота я не собирался. Заказчики могут позволить себе капризы. Я — нет.
Меня волновали дворники и бомжи. Уборщики могли некстати начать вычищать урны, а бродяги в поисках объедков позариться на приметный пакет.
Ни тех, ни других я на площади не заметил, но решил всё же не рисковать и заложить мину перед самым взрывом. Трёх минут мне хватит, чтобы если и не покинуть площадь, то отойти на безопасное расстояние. Паникующая толпа меня сама вынесет, а я укроюсь паникой, как Гарри Поттер мантией-невидимкой.
Устроившись на одной из скамеек, я достал из пакета заранее уложенный туда хот-дог и принялся жевать.
Блюдо это и в горячем-то виде малопривлекательно, а в холодном и вовсе отвратительное, однако я не обращал внимания на вкус. Работёнка предстояла хоть и не сложная, но адреналин, всё-таки, изрядно разбавил кровь. Хотелось действия и приходилось себя сдерживать.
Я искоса поглядывал вокруг.
Музыкант, должно быть, уже выступал до моего прихода — я насчитал целых двенадцать слушателей. Что примечательно, они не расходились. Хорошо, видать, играет брат Шолота. Вот только наличие среди его поклонников двоих детей мне не слишком понравилось. Хотя помешать мне исполнить заказ это обстоятельство не могло. Я, в основном, против детей ничего не имею, однако репутация профессионала дороже. Да и сумма гонорара... К тому же дети имеют свойство вырастать. И тупеть.
«Индеец» тем временем извлёк из своего ящика деревянную дудку, диковинные погремушки, и, расстелив на асфальте циновку, опустился на колени.
Секунду спустя начал играть.
Музыка нахлынула волной — тёплой и неторопливо сильной — обняла и увлекла, плавно покачивая. В такт ей покачивались перья, что, охватывая лоб и виски музыканта, двумя косами опускались на спину. Покачивалась бахрома на рукавах его замшевой куртки.
Я с трудом отвёл взгляд и не сразу понял, что произошло. Небо, второй месяц затянутое серой пеленой, вдруг стало по-летнему ясным. Вовсю светило полуденное солнце. Заметно потеплело.
Я посмотрел наверх.
Там, высоко, в ослепительной лазури парила птица. Не очень-то в них разбираюсь, но, по-моему, это был орёл. Или кто-то на него похожий. Кондор? У нас такие точно не водятся, но в горах...
Горы?! О боже! Горы!..
Меня окружали пустынные заснеженные пики. Людей не было. Только горы. И парящий кондор.
Неведомым образом я оказался в Андах. Откуда-то я точно знал, что это — Кордильеры Южной Америки.
Как же давно я мечтал их увидеть! Сколько же я убил людей, чтобы увидеть их...
Наваждение отпустило, как только стихли звуки флейты.
Осеннее солнце и впрямь выглянуло ненадолго, но тучи уже вновь затягивали небосвод. Вместо гор вокруг меня громоздились уродливые торговые центры.
Народ потихоньку приходил в себя, хотя у многих выражение лиц всё ещё оставалось по-идиотски блаженным. На меня никто не обращал внимания.
Никто, кроме музыканта.
Я встретился с ним взглядом. «Индеец» смотрел мне в глаза и улыбался. Его, так похожего на брата, было, вместе с тем, невозможно перепутать с Шолотом. Ни следа властной силы. И улыбка, и взгляд светло-карих глаз прямо-таки лучились доброжелательностью. И раздражали меня уже одним этим.
Ситуация переставала нравиться.
Я мельком глянул на часы. Без десяти. Ждать дольше, пожалуй, не стоило. Возможно, внимание ко мне объекта — случайность, но лучше не рисковать.
Я небрежно бросил в пакет со взрывчаткой недоеденный хот-дог и хотел было встать, чтобы, проходя мимо, оставить его в урне, однако... не смог.
Ноги не слушались меня!
Да что там — от поясницы до пяток я вообще не чувствовал тела!
Панике я не поддался с неимоверным трудом, а вот соображал быстро.
Выяснять причины странного паралича не было времени. Предстояло срочно решить, как поступить со взрывным устройством. Я лихорадочно искал выход.
Разминировать, или остановить таймер не стоило и пытаться — Шолот предупредил.
Взрываться самому в мои планы тоже не входило. Я — наёмный убийца, а не террорист-смертник.
Единственное, что приходило на ум — если подвижность не восстановится в ближайшие минуты — забросить пакет за спины зрителей. Лучше вон туда, где стоит, держась за руку отца, маленькая девочка. Поражающие элементы с асфальта пойдут по низу. Девчонка поймает их спиной. Тела любителей индейского фольклора и взрывную волну должны экранировать.
Потом меня, конечно, просчитают, но теперь нужно выжить и выиграть время. Если паралич не пройдёт, меня эвакуируют вместе с пострадавшими. Поместят в больницу, окажут помощь. Пока глуповатая и неповоротливая полиция станет разбираться в трупах и обстоятельствах, у меня появится шанс нырнуть поглубже. Отсиживаться, похоже, придётся долго. Но это потом. Сейчас главное — правильно рассчитать время. Бросать нужно за минуту до взрыва. А лучше секунд за тридцать.
Ох, не зря у меня не лежала душа к этой работе!
Я вздрогнул, когда почувствовал чью-то руку на своём плече. Когда музыкант успел устроиться на скамейке рядом со мной, я не заметил.
— Отдайте мне то, что вы принесли, — попросил он.
Вот так-то. Он знал. Почему-то меня это не удивило. А может просто показалось не важным. Другое занимало. Ног я по-прежнему не чувствовал, а значит удрать не получится, и, поскольку брат Шолота в курсе, то прикинуться пострадавшим тоже. Сдаст. Я основательно влип!
— Если Вы отдадите мне это, — музыкант указал на пакет, — то взрыва не будет. Обещаю. Всё обойдётся. А вот это был шанс! Возможно, парень знает, как разминировать устройство?!
— Почему сами не возьмёте?
Оставалось пять минут.
— Мне важно, чтобы бомбу отдали мне Вы.
Четыре минуты. Пора было решаться. Я пожал плечами и протянул «индейцу» пакет со взрывчаткой.
Он не стал его разминировать. Даже заглядывать внутрь не стал. Провёл пальцами, положил на колени и замер так, словно прислушиваясь к чему-то.
Всё. Конец. Я доверился сумасшедшему.
Мне удалось не показать того ужаса, который я испытывал. Ну, почти. Глаза я всё же закрыл. Убийцам умирать страшно. Они знают, как выглядит смерть. Единственно на что надеялся — всё произойдёт мгновенно.
Казалось, я просидел так не меньше часа, однако взрыва всё не было. Ожидание так измотало, что я даже начал испытывать нетерпение, и, наконец не выдержав, открыл глаза. Музыкант по-прежнему сидел рядом, а пакет куда-то подевался. Я посмотрел на часы. Стрелки показывали три минуты первого.
— Не волнуйтесь, — вновь улыбнулся брат Шолота. — Сегодня здесь никто не умрёт. Жертвы не будет. Вам тоже ничего не грозит.
— Я не могу встать, — собственный голос показался мне чужим.
— Это пройдёт.
— Кто Вы?
Музыкант пожал плечами.
— Вас ведь послал мой брат. Он назвал своё имя?
— Шолот.
— Шолотль. Так его зовут. А меня можете называть Кец.
Я не удержался от усмешки.
— Похоже на еврейскую фамилию. Не слишком подходит «индейцу».
— У меня нет национальности. Это имя. Сокращённое. Полное труднопроизносимо для русского, но извольте: Кецалькоатль.
Я не удивился. Чувствовал уже, что мой объект — сумасшедший. А впрочем, и заказчик тоже. Мне подфартило ввязаться в разборку двух шизофреников.
— Так звали индейского божка, — зачем-то блеснул я эрудицией, хотя стоило бы промолчать. — И ещё, кажется, ископаемую рептилию. Крылатую.
— Ха! — деланно возмутился Кец. — Божка-а! Ацтеки, между прочим, считали меня вполне полноценным, и даже могущественным богом. Впрочем, — слегка погрустнел он, — моего брата тоже.
Я всё ещё оставался беспомощным. Как станут развиваться события, понятия не имел и пока просто тянул время.
— Зачем Вашему брату убивать Вас? — спросил я.
Кец беспечно махнул рукой.
— Не меня, — он кивнул в сторону зрителей. — Их. Меня так просто не убить, но развоплотить можно. На время. Если в этот момент будет принесена человеческая жертва, время затянется. Сегодня должно было погибнуть много людей. Я бы очень долго не смог вернуться, а в вашем и без того сумрачном мире стало бы ещё темней.
Он помолчал немного.
— Я ответил на Ваш вопрос. Теперь Вы ответьте. Зачем это Вам?
— Думаю, Вам известно кто я.
Кец кивнул.
— Тогда вот Вам и ответ. Это мой бизнес.
— Нет-нет! — затряс головой музыкант. — Я играю и люди кидают мне деньги. Это — бизнес. Та харчевня, в которой Вы купили сосиску с булочкой — тоже чей-то бизнес. Но Вы не бизнесмен. Вы — убийца.
Я разозлился. Вот кого ненавижу, так это пропахших нафталином лицемерных моралистов!
— Вы ошибаетесь! — возразил я чуть резче, чем было допустимо в моём положении. — Я бизнесмен. Смысл любого бизнеса в извлечении прибыли от продажи товаров и услуг. Я подаю услуги. Мой бизнес процветает, потому что я профессионал, сильная и творческая личность, в отличие от всех тех ничтожных недоумков, которые считают себя успешными бизнесменами.
— Демагогия. Вы убиваете людей.
— Правда? — я злился всё сильнее. — Владелец магазина уволил с работы многодетную мать. Это было экономически выгодно, однако многодетным матерям сложно трудоустроиться. От отчаяния она повесилась. Торгаш убийца? Чёрта с два! Он уважаемый член общества. Опора государства. А ведь так, не задумываясь, поступит каждый добропорядочный лавочник, если ему будет это выгодно. И чем же все они лучше меня, а?! Кец — или как его там — широко улыбнулся и хлопнул меня по колену. Я ничего не почувствовал.
— Вы оправдываетесь, — сказал он, вставая, — а значит знаете, что не правы. Я помогу Вам. Вы больше не станете убивать. Не сможете.
Внутри у меня всё похолодело.
— Я... останусь инвалидом?
— Что? Ах это! Не волнуйтесь. Вашему здоровью ничто не угрожает. Вы свободны. Ступайте.
Он отвернулся, а я почувствовал, как заколола в венах прильнувшая к ногам кровь.
Я стоял на кухне, глядя на мутное оконное стекло. Слой прилипшей к нему пыли успел окаменеть. Дожди оказались бессильны смыть затвердевший налёт. Капли сумели лишь проложить причудливой формы русла. Ныне пересохшие.
Марсианский пейзаж.
Странная мысль бродила у меня в голове. Я всерьёз подумывал, что хорошо бы, наконец, очистить от грязи окна.
По-настоящему странным было, однако, то, что подобные мысли посещали меня уже не раз. Например — сделать ремонт в квартире.
Ну на кой чёрт ремонтировать временную берлогу, которая, к тому же, должна соответствовать образу опустившегося интеллигента?!
Хуже того. Накануне, увидав, как расфуфыренная кукла, небрежно махнув пультом, заставила пропищать автомобильную сигнализацию, мне вдруг самому захотелось приобрести автомобиль. Не то, чтобы он был мне действительно нужен, но у всех-то есть. По крайней мере, у всех успешных.
Я попытался привести мысли в порядок.
Когда, проклятие, меня интересовали статусные признаки обывательского успеха?! Успешный — я! А вся цена их «успеха» — сумма моего гонорара.
Тогда мне и подурнело. Впервые после неудачного покушения на сумасшедшего «индейца». От воспоминаний об убийствах меня начинало мутить.
А ведь чёртов музыкант предупреждал. Или не предупреждал, а угрожал? Или не музыкант, а... а кто? Кецалькоатль?
Бред!
Просто музыкант оказался не прост. Такой вот каламбур. Может он действительно не уличный музыкант, но уж точно не ацтекский бог. Как-то он меня просчитал. И переиграл. Хороший психолог, да и по взрывным устройствам, видимо, специалист. Вот и всё объяснение. А тот паралич и эти дурацкие приступы тошноты — следствие нервного срыва. Я же не железный. Переутомился. Отдохнуть надо. Взять отпуск на месяцок, уехать в провинцию, где рядом природа, где нравы попроще, а девки не до конца испорчены.
Вот только сначала придётся как-то решить вопрос с Шолотом. Заказ-то я не исполнил. Хорошо, если согласится взять обратно аванс. Пусть бы даже компенсацию разумную потребовал. А если нет?..
Я не только не почувствовал, но и не услышал его появления. В мутном оконном стекле, словно появившись из ниоткуда, вдруг отразился его силуэт.
Пугаться, а уж тем более разбираться в странностях времени не было. Тело действовало само.
Уходя с линии атаки, в развороте сдёрнул с магнитного держателя два кухонных ножа. В левую руку обратным хватом, в правую прямым — я правша — и, завершая движение, шагнул левой ногой, сокращая дистанцию.
Вот и решение проблемы.
Шолот — или, всё-таки, Шолотль? — стоял расслабленно и глядел на меня, казалось, с любопытством. Руки он держал в карманах, потому имелось ли у него оружие я понять не мог, и выяснять не собирался. У ножей против пистолета немного шансов. Немного, но всё же есть.
Пока он не достал руки, рывком сблизиться. Левой полоснуть по лицу. Удастся достать — хорошо. Нет — заставить отшатнуться. Правой колющим ударом вогнать клинок в солнечное сплетение, а левой, обратным движением, в сонную артерию.
О том, как потом поступить с трупом, я подумать не успел.
Ножи с глухим стуком упали на грязный линолеум.
Следом за ними упал на колени я.
Меня вырвало. Желчью. Больше было просто нечем. И ещё раз, и ещё. Рвало долго, и даже окончательно опустевший желудок не отпускали спазмы, от которых потемнело в налитых кровью глазах.
Когда вернулись зрение и способность соображать, я понял, что стою на четвереньках над омерзительной лужей. Совершенно беззащитный. Впрочем, нападать на меня никто, похоже, и не собирался.
Я поднял голову и встретился с насмешливым взглядом Шолота. Тот оставался в прежней позе.
— Узнаю работу брата, — произнёс он.
— Я верну задаток, — слова давались мне с трудом.
— Не беспокойся, — отозвался мой наниматель, — деньги я уже вернул. Вместе с неустойкой из твоих накоплений. Ты ведь не против?
Я кивнул, соглашаясь. Не в моём положении спорить.
— Под моим покровительством у тебя были блестящие перспективы. Я бы мог исполнить твои мечты. Яхта? Горы? Я бы показал тебе Кордильеры. Настоящие, а не иллюзию. Ты побывал бы в таких местах, где не был ни один из ныне живущих. Тебе просто следовало выполнять мои указания. Да, ты сильная и независимая личность, но когда говорят боги, даже короли внимают с почтением. Ты разочаровал меня, и за моё разочарование будешь наказан.
— Постойте! — я попытался подняться, но не смог. — Я исполню заказ. Бесплатно. Я смогу всё исправить!
— Нет, — качнул головой Шолот, — не сможешь. Даже я не смогу. Но вот подправить кое-что попробую. Благословение брата мне не отменить, ты никогда больше не сможешь забирать жизни. Остальные твои качества останутся при тебе. Целеустремлённость, ум, умение принимать нестандартные решения, способность к мимикрии, наконец. Вполне достаточно для успешной карьеры. Станешь торговать стройматериалами, или косметикой. Да хоть гигиеническими прокладками — какая разница. Положение менеджера среднего звена в какой-нибудь компании тебе обеспечено. Будешь завтракать, обедать, а иногда и ужинать в сетевых ресторанах. А по пятницам, в обществе таких же состоявшихся, ходить в паб. Сдашь на права и купишь автомобиль. Каждый год сможешь выезжать на курорты. Не только в Турцию или Тунис, но и в саму Испанию. И будешь ты собою нынешним вполне доволен. Днём. Но с наступлением темноты, — Шолот хищно осклабился, — ты станешь вспоминать о том, кем ты был прежде. Каждый вечер осознание этого будет возвращаться к тебе. Ты будешь выть как волк, которого посадили — нет, даже не в клетку! — на цепь. Волк, который больше не рычит на добычу, а гавкает, чтобы выпросить объедки с хозяйского стола. Каждую ночь ты станешь запивать снотворное вискарём. Ты не сможешь покончить с собой — самоубийство тоже убийство. Рано или поздно ты окажешься в психиатрической лечебнице. Я навещу тебя там. Лоботомию теперь не делают, зато применяют весьма эффективные нейролептики. А ведь есть ещё электросудорожная терапия! Твоему лечащему врачу не помешает парочка моих советов. Тебя ждёт счастливое овощное будущее. До встречи, ничтожество!
Вновь опустив голову, я не видел, как ушёл мой страшный гость. Я смотрел на своё отражение в собственной блевотине. Оттуда, из мерзкой жёлтой лужи, на меня глядело жалкое, испуганное, незнакомое лицо. Моё лицо.
Первосточник - rulit.me
Текущий рейтинг: 76/100 (На основе 83 мнений)
