Приблизительное время на прочтение: 9 мин

Чертов казак. Сибирская сказка

Материал из Мракопедии
Перейти к: навигация, поиск

Давно это было, а вспомню, как будто вчера. Возвращался как-то казак с женой от кума. Долго они ехали в свою станицу, уже и ночь настала. Думает казак, где б ему с супружницей заночевать. Глядит: а у погоста изба стоит пустая. Много о той избе нехорошего сказывали, да не верил казак россказням. Он аккурат, как полгода с Империалистической вернулся, а потому не боялся боле ни бога, ни черта. Решили в той избе и заночевать. Жена, было упрямиться стала, да только казак ей кулаком погрозил, как она и присмирела.

Ну, значится, расстелили скарб свой, да и легли спать. Задремал уже было казак, а тут слышит: за печкой кто-то скребется. Думал, сначала, мыши, а глазам не поверил, как трех чертей увидел. Жирные такие черти, и все аккурат с рогами, как у козла. Другой бы на его месте наутек помчался, а казак лежит и думает: «Неужто германец не взял, а эти возьмут?» Потешаться давай черти над казаком, и по матушке его посылали, и разные другие пакости говорили, а казак все лежит, да и думает, что дальше будет: интерес его пробрал. А жена рядом спит себе спокойно, ей с мужским плечом никогда не страшно.

А тут один черт, который самый жирный, изловчился, да и схватил жену казака, да за печку потащил. Вскочил тут казак, схватил жену за руку. А черт по-тарабарски прошептал что-то, и жена вмиг веником обратилась. Да только знал казак, что жена его это. И даже черты лица милого в венике видел. Выхватил он веник у черта, обнял, да давай приговаривать: «Родненькая ты моя, что же сделали с тобой, супостаты». А черти с печки над ним потешаются: «Какая ж это твоя жена, это ж просто веник». И правда веник… Пригляделся казак, да понял, что обманули его черти. Выхватил он тогда шашку и давай чертей рубать. А они опять потешаются — шашка сквозь них, как сквозь туман проходит, и никакого вреда не приносит. Так и рубал их казак до первых петухов. А с первыми петухами исчезли черти…

Опомнился казак, жену-то ведь нечистые утащили… Заглянул было за печку — а там и нет никого. Опустились руки у казака, пошел на погост, сел там, да и заплакал горько. Да так горько, что до вечера уняться не мог. А вечером, как солнце село, учуяли казака покойники, да повылазили из могил своих. Покойники, они ведь народ сердобольный, особенно те, что на погосте за сотню верст от церкви похоронены. Стали они казака расспрашивать, что-де с ним случилось, да чем помочь можно. А казак долго молчал, а потом и рассказал им все, и как жену у него черти украли, и как свет ему теперь не мил. А покойники ему и говорят: «Ты погоди горевать. Ляг лучше в могилку, где повешенный днюет, да засни там. Оттуда к чертям дорога прямая, может и жену вернешь свою». А один покойник, с петлей на шее, прямо пальцем на могилку тычет, вон, дескать, моя, заходи — гостем будешь. Подумал было казак, что обманут его покойники, так ведь одно свет ему без жены не мил. Пошел и лег в могилку, да и заснул, как будто в родной постели.

Просыпается казак, а вокруг шум, гам, да чертей видимо-невидимо. «Чего к нам пожаловал?» — кричат. «А это вы ко мне пожаловали, — говорит казак, — да жену мою украли. Вот и отдавайте её теперь! А не то всех шашкой зарубаю!» Пригорюнились черти, знамо дело, в пекле-то их и шашкой порубать можно, и обухом по башке, да и батогами побить тоже неплохо. «Ладно, — говорят. — Бери свою жену, да проваливай!» И ткнули ему пальцами костлявыми, где супружница его в пекле обитает.

Пошел туда казак, вроде изба, как изба. А вроде и не изба, а на церковь похожа. Заходит, значит, а там и жена его сидит. Да в сарафане новом, из ткани буржуйской. «Пташка ты моя!» — не удержался казак, да и на грудь ей бросился. А жена посидела чуток, да и отстранилась. «Любила я, — говорит, — тебя, да только с той поры, как черт меня унес, у нас десять лет минуло. Плакала я горько по первости, а потом и вышла за того черта замуж. Уже и детишки народились. Не брошу же я их!» Глядит казак, а на печке и правда пять чертенят сидят, да кушать просят. Раздосадовался он, и прочь из той избы вышел.

Как вышел, так и проснулся. Лежит в разрытой могиле, а небо уже зарей покрылось, рассвет скоро. И так досадно стало казаку, что вот лежит он один под этим небом, а женушка его черту портки стирает. Так он разозлился, что решил больше ни в черта, ни в покойников не верить. Назло им всем.

Сел казак на телегу, да и уехал в свою станицу. А как приехал, подал заявление в сельсовет. Примите мол, кандидатом в члены партии, не хочу больше мракобесом быть. Просвещаться хочу наукою! И что, приняли. Тогда-то всех принимали. Чай, 17-й год на дворе стоял.

Минуло с того дня три года. Казак и белых успел порубать, и бандитов, и в партию вступить. Ценили его сильно. Даже в уезде председателем исполкома избрали. А как избрали, так и пришла бумага из Губкома: избы крестьянские сносить, да печи крушить, а за место них строить просторные общежития с паровым отоплением. С радостью казак за это дело взялся. Он ведь с тех пор, как жену его черт унес, твердо знал, что за печкой вся нечистая сила гнездиться, хоть и не верил в неё. В общем, собрал он мужиков, да давай приказ Губкома исполнять, да с таким усердием, что половину домой в уезде покрушил.

Испугались черти да домовые, они ведь и правда все из-за печей да из труб к людям приходили. Прознали, кто им вредит. Собрались всем скопом и решили казака пугать. Да только пришли к нему, как он говорит: «Ишь чего удумали, меня пугать! Я сейчас сам кого хошь запугаю!» И маузером наградным в темноте сверкнул.

Пригорюнились черти да домовые. Давай казака молить да умолять. Жалко ему их стало. Он и говорит: «Я теперь лицо официальное, председатель уездного исполкома. Так что, коль вы со мной говорить решили, так пусть ваш старший ко мне в исполком придет, да не просто придет, а с подарками — сала принесет, картошки да самогона четверть». На том и решили.

Через день заночевал казак у себя в исполкоме. А ровно в полночь черт к нему пожаловал. Маститый такой черт, с бородой длинной да подковами золотыми на копытах. Сыру с собой принес, колбас разных, да и сала с самогоном, естественно. Стали они с казаком толковать.

— Ты пойми, товарищ, — взмолился черт. — Скучно нам в пекле, ну спасу нет! А ты печки разбираешь, да избы сносишь! Как же нам дальше жить? Как людей пугать? Опять же план у нас тоже имеется…

— Да погоди про план, — махнул рукой казак. — Я свой план на двадцать процентов перевыполнил. Могу и не сносить больше, коль захочу. Да только чего мне вас, чертей, жалеть, коли вы у меня жену украли, да бобылем оставили. Вот захочу, так вообще все избы в губернии снесу, и не видать вам света нашего, как рогов своих.

— Ну не сноси, родимый, — черт слезу утер притворно. — Оставь хоть, что есть. А мы тебе и жену сыщем и хату справим.

— Жену, говоришь, — удивился казак. — А давай и жену! Да только, чтоб по справедливости, вот пусть твоя дочка за меня и пойдет, ну или племянница какая, черт вас там чертей разберет. Раз у меня жену украли, так теперь своей дочкой и расплачивайтесь, папаша!

Ушел тогда черт. Думал он три дня, да и решил свою дочь за казака отдать. Все ведь жених видный, и в орденах, и с усами. А чертовке и интересно за большевика замуж пойти. В общем, прикрыла она копыта юбкой, рога под волосами спрятала, да и пошла за казака. Свадьбу на старом кладбище сыграли. Сам леший тост говорил.

Живёт казак с чертовкой, и в ус не дует. И хозяйственная у него жена и веселая. А коли он пьяный с другой загуляет, так она и не заметит. И, правда, чего рога замечать, когда всю жизнь рогатая. А дома старые казак сносить перестал, пусть черти, да домовые, да и прочая нечисть резвятся себе.

Минуло ещё лет десять. Казак с чертовкой детишек нарожали, в город на партийную работу перебрались. А тут как раз бумага из Крайкома: срочно на одном старом погосте лагерь для пионеров разбить. Взял казак людей побольше, да и поехал туда — могилы крушить. А как приехал, так обомлел — то ведь тот самый погост был, где у него черти жену украли. Стал он могилы обходить. Глядит, и покойники его учуяли, повылезали на свет Божий. Не сноси, говорят, погост, хорошо нам здесь. Ты, говорят, проси, чего хочешь, а надгробья с землей не ровняй.

Глазки у казака заблестели… Чего хочешь говорит, так хочу, чтоб смерть меня не трогала! Вечно жить хочу! Хорошо, говорят покойники, тогда выйди за ограду да застрели из своего маузера человек десять. Плевое дело, махнул рукой казак. Вышел за ограду, да и перестрелял с десяток оппортунистов да подкулачников. Приходит опять к покойникам, что, говорит, не умру теперь никогда. А они ему, а нет, это ты себе на год билет у смерти купил. Вот теперь каждый год ходи да стреляй, и чтоб не меньше десятка было. Пока стрелять будешь — жить будешь. А как не станешь — лютой смертью умрешь.

Поразмыслил казак, да и махнул рукой. Бросил тот погост и в город вернулся. Не знаю уж, как он там в Крайкоме отбрехался, но зажил с тех пор со своей чертовкой лучше прежнего. Детей нарожали десять человек, все с рожками да с копытцами. Один другого краше. Все подросли, все устроились: кто в МГБ, кто в армию, кто в милицию советскую, а кто и в партшколу преподавать, убогим-то ведь тоже делать чего-то надо. Все и живут, как и казак. Людей стреляют, да срок свой продлевают. Так что, если вам расскажут, как кого-то к стенке зазря поставили, ну или милиция средь бела дня пристрелила, знайте — то казак со своими чертенятами балуются, жизнь себе продляют.

Я-то сам не знаю, но мужики сказывают, что сам Лаврентий Палыч тому казаку зятем приходится, но это вы, товарищ фольклорист, не пишите. Не пишите, говорю, давайте выпьем ещё лучше…


Записано проф. П. К. Маккавеевым 6 апреля 1950 г. в ходе фольклорной экспедиции в северные районы Тофаларии

Зиновий Мороков


Текущий рейтинг: 89/100 (На основе 52 мнений)

 Включите JavaScript, чтобы проголосовать