(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Три таинства
— Ну, бездельники? Дня трудящихся ждем? Давайте уже, вскрывайте! — Алексей Матвеевич поежился, стряхнул с тощей кожанки начавшую подтаивать порошу — октябрь в этом году выдался холодным.
— Не положено ж, тащ капитан! Мы вскроем, а потом соседи скажут, мол, беспредел чиним…
— Да какой беспредел? Мы же сами вызвали! — перебила опера приземистая тумбочкообразная тетка с таксой на руках. Песик увлеченно тянул носом воздух рядом с дерматиновой дверью, из-за которой веяло сладковатым душком. — Да вы понюхайте, это же невозможно!
— Видишь, Гордиенко, понятые не против. Не против же? — следователь с улыбкой потянулся к мордочке таксы, но внимание зверька было поглощено идущими из-за двери запахами. — А ты тут вола… пардон, мучаешь.
— Это не я, это он! — оправдывался опер, кивая на мужика в оранжевой жилетке.
Тот — краснощекий слесарь, похожий на бурдюк с горючей жидкостью внутри — требовательно протягивал какую-то бумажку то таксе, то соседке. Увидев новое лицо, он с удовольствием предложил замызганный листок Алексею Матвеевичу.
— Вы из следственного комитета? Распишитесь вот! Пока участкового нет…
— Запил ваш участковый! — усмехнулся следователь, принимая бумагу. Слесарь натужно сглотнул, явно в душе завидуя участковому. Пошамкав губами, он вновь выдал:
— Распишитесь! Пока участкового нет, вскрытие имею право производить только в присутствии сотрудника следственного комитета. Мне так в ЖЭКе сказали!
— Ну, если в ЖЭКе… — вывел Алексей Матвеевич закорючку на листке, благодушно разрешил. — Вскрывайте, маэстро! — повернулся к тетке с таксой. — А что же… прошу прощения, как вас…
— Анна Львовна, — подсказала соседка.
— Анна Львовна, а давно, извиняюсь, попахивает?
— Да, почитай, дня три уж.
— О как! А чего ж раньше тревогу не забили?
— Да знаете, он редко выходил, вообще нелюдимый был. Думала, мож завонялось чего — мусор же неделями не выбрасывает. А потом собака с ума сходить начала… Прикинула, может, неладное что, дай, значит, постучу… Три раза подходила, стучала, не открывает. А вонь из-за двери — не вдохнуть! Вот я, значит, Павла Егорыча позвала, а он говорит, нельзя без милиции…
— Статья сто тридцать девятая УК РФ, — неожиданно выдал слесарь, возясь с ключами. — Нельзя без участкового, самоуправство иначе…
Поковырялся в замке, позвенел связками, тяжело выдохнул:
— Не открывается, товарищ милиционер!
— Полицейский, — автоматически поправил опер. — Не те ключи взял? Или пропил?
— Куда там! — возмутился слесарь. При слове «пропил» усы его печально поникли. — Я замок-то отпер, дверь не открывается.
И в подтверждение подергал ручку. Дверь осталась на месте.
— Да… Ситуация, — промычал Алексей Матвеевич, дернул пару раз на пробу сам. Напряг мускулы, уперся ногой в косяк, взялся покрепче. Лысый, коренастый, широкий, он был антиподом высокого, дрищеватого Гордиенко. Крякнув, следователь как следует рванул ручку. Раздался треск и хруст, дверь отошла от косяка на пару сантиметров, да так и осталась — точно ее что-то держало изнутри. Воздух тут же наполнился душным смрадом гниения. Соседка зажала рот, рванула в свою квартиру напротив, едва не саданув таксой об косяк, бросила на бегу:
— Потом подпишу, что скажете!
— Фу-у-ух! Забаррикадировался ваш бобыль. Слышь, отец, а есть у тебя ломик там или ключ разводной? — обратился он к слесарю.
— Да как же не быть, вот… Только это порча имущества. Статья сто шестьдесят седьмая…
— Тебе б в юристы или к нам в СК! Вот, Гордиенко, учись! Вот так кодекс знать надо!
— Вот вам, значит, ломик, а я пойду, у меня еще дел невпроворот, — заторопился и слесарь, морщась не то от вони, не то от нестерпимой трезвости. — Инвентарь с ключами потом занесите...
— Отставить! — гаркнул Алексей Матвеевич. — Одна понятая уже сбежала, второго не отпущу. Гордиенко! А ну, покажи удаль молодецкую!
Лейтенант принял ломик, воткнул его в какие-то доски, торчащие из проема и надавил. Хрипя и сопя, он по миллиметру оттягивал дверь, кое-где даже металл загнулся. А потом вдруг резко что-то звякнуло, захрустело, обрушилось с треском, и Гордиенко, не удержав равновесия, шлепнулся на задницу. В лоб ему припечатало открывшейся дверью.
- Ты погляди на этот гений инженерной мысли… — присвистнул Алексей Матвеевич.
К двери были беспорядочно приколочены какие-то доски, обломки мебели. Поперек свисал кусок двери от шкафа. По краям торчали самодельные скобы, с них свисала цепь. Замок с выломанной дужкой болтался у дверной ручки. Об кафель подъезда звякнули несколько выпавших гвоздей.
— Да-а-а… Знатно забаррикадировался, — с интересом осматривал дверь Алексей Матвеевич, болтая ей из стороны в сторону и разгоняя по подъезду тошнотворные миазмы. Следом за ними, едва слышная, лилась из квартиры грустная, но при этом какая-то неправильная, атональная мелодия, точно из старого мобильника с полифонией.
Слесарь же, хоть и сморщился как сушеная хурма, уходить не спешил — видать, и не такого нанюхался. В дверном проеме внутри квартиры призывно колыхались синие тени, точно за окнами квартиры был океан.
— Гордиенко, а ты окна с улицы смотрел?
— А как же! Занавешены наглухо говном всяким. Газеты-обои, хер разберешь…
— О как! Мож сейчас лабораторию накроем, а? Какой-нибудь «Цирк Двух Солей»? — каламбурил Алексей Матвеевич, заходя в квартиру. Лабораторию она, впрочем, не напоминала. Больше всего квартира была похожа на бабушатник, из тех, где возрастные изменения сказывались на здравомыслии хозяйки и та принималась перетаскивать домой содержимое мусорных контейнеров. Почти весь коридор занимали какие-то черные завязанные мешки. Следователь пнул один, полиэтилен порвался, показался угол коробки из-под пиццы. К трупным миазмам прибавился запашок давно протухшей еды.
— Ну и неряха…
— Еще какая ряха, Алексей Матвеич! — отозвался Гордиенко из единственной комнаты, той самой, из которой шло голубоватое сияние и душный гнилостный смрад. Уже никого не стесняясь, следователь зажал нос и вошел в помещение, следуя за назойливым мушиным жужжанием, вплетавшимся в тоскливую полифоническую мелодию.
— Мать моя...
Зрелище впечатляло. В окружении использованных салфеток и оберток от шоколадных батончиков восседал хозяин квартиры. Его грузное, вздувшееся тело расплылось по эргономическому креслу. Руки-окорока застыли на клавиатуре ноутбука, прыщавая кожа свисала складками со спинки, перекошенное смертной гримасой лицо покоилось на подушке из подбородков, зрачки закатились. По белкам глаз расплывались бурые пятна Лярше.
— Бля, Гордиенко, скажи, что он хотя бы в трусах…
— А разница, Алексей Матвеич? — ответил лейтенант, рассматривая плакаты, сплошняком покрывавшие стены. Те изображали каких-то анимешных персонажей, в основном девушек в откровенных позах и нарядах. Направив фонарик телефона на один из плакатов, оперуполномоченный скривился — антропоморфная не то лошадь, не то ослица с явным сладострастием на морде шерудила копытом в собственных внутренностях. — Куда ни глянь — сплошное брюхо.
— Нехорошо так о мертвых, лейтенант, — покачал головой следователь, продолжая осмотр. На полках толпились вперемешку фигурки мультяшных монстров и школьниц в коротких юбочках. Алексей Матвеевич скривился — «Педофил гребанный». На полу среди банок из-под газировки и энергетиков беспорядочно валялись кипы каких-то комиксов. Следователь взял на пробу один, пролистал — картинки почему-то шли в обратном порядке, но обилие рюшечек, задниц, грудей и бедер в кадре подсказало жанровое направление. Поморщившись, отбросил комикс в сторону. Заметив на полке какое-то устройство, похожее на белый цилиндр, следователь попытался подцепить его за крышку, но палец ухнул во что-то мягкое, влажное, похожее на холодный рот. Устройство выскользнуло, грохнулось на пол, обдав ботинки Алексея Матвеевича зловонными желтоватыми брызгами.
— Это что?
— Вы б руками-то, тащ капитан, не особо… Дрочилка это электронная.
— Он что, туда хуй совал? Сука, да что с вами не так? Не понимаю я их, Гордиенко, нихуя не понимаю. Поколение пидарасов… — неконтролируемая судорога пробежала по телу следователя. Матерясь, он сорвал какой-то плакат с нарочито бесполым уродцем и принялся остервенело вытирать руки. Одно дело — мухи, опарыши, трупная эмфизема и прочие естественные процессы, а другое… это. — Ляпнешь кому — отправлю участковым в поселок Кислые Дрищи. Я могу, поверь. Понял?
— Рот на замке! — пообещал Гордиенко, но не сдержал смешка.
— Ладно… Ты увидел чего? Что с трупом?
— Да непонятно… Внешних повреждений нет. Разве что… Фу, бля! Под себя он ходил, Алексей Матвеевич! Прямо в кресло!
— Поближе глянь.
— Нахер, я не полезу! Все, труп есть, я вызываю экспертов — мои полномочия всё! — лейтенант отвернулся от толстяка в облаке мух, достал смартфон, принялся искать номер. Следователь же, движимый профессиональным интересом не удержался и взглянул на монитор ноутбука. Там, на фоне багрового заката стояла большеглазая монашка, вроде тех, что рисуют в аниме. От монашки, правда, на ней была лишь власяница — полная грудь размера этак пятого едва не вываливалась из глубокого выреза, а короткая юбчонка совсем не скрывала стройные, упакованные в чулки ноги. Пиксельные листья сакуры, падающие у нее за спиной по ту сторону монитора кружились в своеобразном парном танце с мухами по эту. Внизу экрана мигала белым надпись: «… и третье таинство — Вознесение.»
— Слышь, лейтенант, это что? Чат какой-то?
— Да, Володь, ща, Матвеич зовет… — отвлекся Гордиенко от телефона, — Ась? А, вы про это… Игра такая. Визуальная новелла типа. Сидишь, выбираешь варианты ответа, отвечаешь правильно — показывают ролик. Эротический.
— Ты в такое играл?
— Не-е-е, это для задротов, я «танчики» люблю...
— А что это она имеет ввиду — «третье таинство», «Вознесение»?
— Да я ж откуда знаю? Я не играл.
— Слушай… «Синий кит» такую же хуергу вкидывал. Задания, этапы, таинства. Звучит, как какая-то секта. Ты скажи ребятам, пусть пробьют. Как суицид закроем, и висяком меньше, — хлопнув опера по плечу, Алексей Матвеевич засобирался, бросил взгляд на монитор. На секунду показалось, что монашка ему подмигнула.
«Анимация, наверное».
Только теперь он заметил подпись над ее репликой — «Курушими, Великая Инокиня». Пожав плечами, следователь выскочил в подъезд, преодолел несколько лестничных пролетов едва ли не бегом и вылетел на улицу, с наслаждением вдыхая морозный октябрьский воздух, но, попадая в ноздри, он будто смешивался с гнилостным смрадом из квартиры, точно в нос набилось несколько жирных трупных мух. Запах, как всегда, пропал к вечеру. А вот писклявая неровная мелодия так и зудела в ушах.
— Маша, не балуйся с едой, я все вижу!
Маша — семилетняя дочь Алексея Матвеевича — непослушно мотнула соломенной шевелюрой, и все же нацепила на лицо маску, сделанную из блинчика, повернулась к папе. Тот прыснул в усы, забрызгав их сметаной, отчего дочка рассмеялась уже в голос.
— Так, это невозможно! — Люда — жена Алексея Матвеевича, крупнокостная, похожая на вороную кобылу — резко повернулась к столу. Килограмм пятнадцать и лет десять назад она могла бы сыграть весьма соблазнительную шамаханскую царицу, но проклюнувшиеся усики и глубокие носогубные морщины теперь придавали ей сходство скорее с атаманшей из «Бременских музыкантов». — Могу я хоть один выходной провести в тишине? Я, блин, впахиваю всю неделю как ломовая лошадь, потом по дому… Могу я уже отдохнуть, а?
— Ты, Люд, отдохни-отдохни! Вечером-то поработать придется! — подмигнул следователь, потянулся шлепнуть жену по внушительному крупу, та увернулась.
— Ой, не говори, на мне еще эта бухгалтерия! — будто не поняв намека, «атаманша» запричитала. — Эти куры из отдела закупок мне не чеки, а какие-то ошметки притащили! До утра б не провозиться, — вздохнула, глянула на часы, ахнула. — Так, все, доедайте и выметайтесь! В кино опоздаете!
— А еще в Макдональдс! — напомнила Маша.
— Только если сейчас все доешь! — уточнил Алексей Матвеевич. Дочка кивнула и принялась усердно запихивать в себя блинчик с проделанными ею прорезями для глаз. Запиликал в кармане телефон.
— Алексей, я ж просила тебя звук выключать…
— Да я… — начал было следователь, но уже поднял трубку. — Але! Что?! Самойлов, у меня выходной, давай как-ни… А что с Гордиенко? Еще раз?
Выражение лица Алексей Матвеевича менялось, как картинки в калейдоскопе. Началось все с раздражения, продолжилось удивлением, налилось малиновым гневом и вдруг остыло до овсяной бледности.
— Да как так? Я ж его три дня тому… Ладно. А я причем? Куда? Слушай, до завтра никак? У меня планы, я дочь в кино сводить хотел… Ох, ладно, через час жди, выезжаю…
— Куда это ты выезжаешь? — поинтересовалась Люда, скрестив руки на груди. — А с дочерью день провести?
— Слушай, Людок, не сейчас, там ЧП… — бурчал следователь, уже натягивая куртку. — Думаешь, мне охота?
— Я не знаю, чего тебе там охота. А с Машкой опять я?
— В следующие выходные подменю, ладно? Все, давай! — клюнув жену в щеку, он вытянул голову из дверного проема, спросил. — Эй, Машонок, не обижаешься на папу?
— А ты Киндер привезешь? — спросила дочь строго.
— Обязательно.
— Тогда не обижаюсь.
Люда же возмущенно надула ноздри, явив на обозрение мелкие волоски в носу.
— Вечером буду.
В коридоре отделения было тихо — отмокал на скамейке какой-то бомжик, мимо прошмыгнула плоскогрудая общественная помощница с папкой в руках. Алексей Матвеевич без стука открыл дверь Самойлова — начальника отделения. Тот поднял круглую, слившуюся с плечами голову — вылитый Весельчак У.
— Наумов, ты охренел? Ты бы еще с ноги открыл!
— Это ты, Самойлов охренел — в выходной меня выдергивать. Я ведь на звание не посмотрю, ты меня знаешь... Что там с Гордиенко-то?
— Что-что… Увезли пока полежать под капельницей. Сейчас задним числом его из доблестных рядов...
— Что он натворил-то? Табельным соседу угрожал?
— Если бы, — горько усмехнулся начальник. — Это бы еще замяли… Сто тридцать первая ему корячится. Часть четвертая, пункт «Б»… С особой жестокостью. По травмам еще экспертиза будет…
— Гордиенко? Да ну! Нормальный же мужик! Ты уверен?
— Свидетелей спроси — полный двор их и две видеозаписи сверху… Пизде-е-ец! — выдохнул Самойлов. — Ты прикинь, что будет, когда это в Сеть утечет! Лейтенант полиции выебал пятилетнего мальчика посреди детской площадки на глазах матери и старшей сестры! Самому бы погоны сохранить…
— Да ладно? Слушай, а он в адеквате вообще?
— Какой там! Стены лижет, воет что-то, за хер хватается… Пока задерживали, он Карпухина взасос поцеловал, тот до сих пор отплевывается.
Алексей Матвеевич не сдержал смешка.
— Короче, Лёха, выручай. Отдел зашивается, а по этому борову как раз Гордиенко работал…
— А чего там работать? Отравился небось...
— Умный, да? Вчера результаты экспертизы пришли. Лезвий бритвенных он наглотался. Причина смерти — внутреннее кровотечение.
— Тем более! Суицид как есть!
— Суицид есть, записки нет. А если его кто-то накормил?
— Кто? Дверь изнутри заколочена!
— Да это ты мне скажи! — захныкал начальник. — Я все равно без записки закрыть не могу… Плюс, тут еще вот… А, смотри: «На половых органах множественные кровоподтеки и ссадины. Рентген показал не менее восьмидесяти иголок, булавок и других острых предметов в районе простаты». Чуешь, чем дело пахнет?
— Чую. Псих нам достался. Дома заперся и…
— Слушай, я все понимаю, но и ты меня пойми — если выяснится, что там пежня какая-то нездоровая была, с нас же и спросят. Ты, вот что, не копай особенно… Просто ноут его просмотри. Я Гордиенко просил, но…
— Ноут-то зачем? Что там может быть?
— Да ты ж сам говорил, мол, «Синий Кит» или еще какая херня. Будь душкой, найди подтверждения суицида. Мы дело закроем — и баба с возу! Чем плохо, ну?
— Плохо, что я в свой выходной с тобой здесь сижу! Где твой ноут?
— Вот и молодец, вот и спасибо… С меня причитается! Давай, мы тебе кабинет выделили…
Кабинет оказался утлой каморкой без окон, спасибо хоть пепельницу поставили. Усевшись перед компьютером, следователь покликал тачпадом на пробу, тот оказался липким.
— Дрочила…
Включив устройство, Алексей Матвеевич достал сигарету, затянулся. Расцвел зеленым лугом десктоп.
— Ну, поглядим, что тут...
Глядеть оказалось особенно не на что. Девственно-чистая история браузера, никаких закладок, пустые папки. Почти все место на жестком диске — полтора терабайта — занимала единственная программа — некая «Temple of Beyond». Алексей Матвеевич не был любителем компьютерных игр. Играл, бывало, в «Сапера» и «Косынку», не больше. Сопровождаемый странным чувством стыда и гадливости, он дважды кликнул по ярлыку — тот изображал какой-то украшенный вензелями кубик.
Игра запустилась. Тоскливая мелодия вызвала болезненно-противное дежавю. По экрану поползли строчки.
«Добро пожаловать в Храм За Гранью. Для максимального погружения игра использует технологию дополненной реальности. Если вы страдаете от эпилепсии, сердечно-сосудистых заболеваний, беременны...» — предупреждал дикслеймер.
«Дополненная реальность» звучала знакомо. Кажется, дочка играла во что-то похожее на телефоне. То ли «Покемоны», то ли еще какая популярная детская ерундистика.
«В игре отсутствует функция сохранения. Начав паломничество через три таинства, вам нужно будет пройти его до конца. Ок?»
Палец машинально клацнул «Enter». Дисплей расцвел кроваво-розовым закатом, на фоне чернел шпилями готический собор, навроде Кельнского. Лепестки сакуры, гонимые ветром через экран придавали всему оттенок абсурда. В кадр вплыла уже знакомая сексапильная монашка. Появилась подпись — «Курушими, Великая Инокиня». Побежали полоски текста:
«Здравствуй, паломник. Выдохни. Здесь ты можешь расслабиться и побыть самим собой. Прежде чем Храм За Гранью примет тебя в свое лоно…» — на секунду следователь покраснел: глядя на эту монашку, при слово «лоно» думалось вовсе не о церкви, — «…тебе нужно будет исповедоваться и открыть душу, чтобы персонализировать наши литургии. Вы согласны?»
Под репликой Великой Инокини появились варианты ответа — «Да» и «Нет».
«Это будет чертовски долгий день» — подумалось следователю. Конечно же, он нажал «Да».
На первые вопросов двадцать Алексей Матвеевич ответил почти честно. Они были тривиальны — возрастная категория, любимый цвет, пол, женат ли, есть ли дети. «Похоже, — думалось следователю, — если эта игрушка и могла довести беднягу до суицида, то наверняка каким-нибудь психотрепом. Сейчас информацию соберет, а потом...»
Но дальше вопросы посыпались очень странные.
«Как давно у тебя был секс?»
«У тебя были фантазии об изнасиловании?»
«Тебе удаляли зубы без наркоза?»
«Какие ожоги тебе больше нравятся?»
«Насколько сильно ты любишь жирафов по шкале от одного до десяти?»
«Привлекает ли тебя однополая любовь?»
«Ты пробовал на вкус свою сперму?»
— Ебола какая-то! — возмутился следователь, закуривая вторую. На вопросы решил отвечать наугад, не читая. Забавно, но в зависимости от ответа монашка либо хмурилась, либо подмигивала. Временами Алексею Матвеевичу казалось, что стоит отвести взгляд, как та запускает руку под юбку или принимается сладострастно облизываться, но, повернувшись, не обнаруживал ни того, ни другого. Лишь вздымалась мерно полная грудь — единственная анимированная деталь Инокини.
Вопросы продолжали поступать. Временами следователю начинало казаться, что он проходит психологический тест на профориентацию. С безобидными вопросами, вроде «Как частоты ходишь в спортзал?» соседствовали и такие как «Согласился бы ты заняться сексом с мертвым животным?» Из баловства следователь кликнул «да».
Наконец, почти через полтора часа этой муторной процедуры, Инокиня радостно сообщила:
«Спасибо, паломник! Теперь, облегчив душу, ты можешь войти в Храм!»
Кадр сменился. Красавица-Инокиня стояла к нему спиной и наклонялась ключом к замочной скважине во вратах собора. Аппетитная задница была ничуть не прикрыта юбкой, и в штанах у Алексея Матвеевича стало тесновато.
— Манит, чертовка, — усмехнулся он, вдруг скривившись от отвращения — из-за узкой полоски белых трусиков монашки выпал огромный, едва ли не до колена, член. На конце болталась поблескивающая капля, — Фу, бля! Ах ты…
Подавив порыв захлопнуть крышку ноутбука, следователь со злостью затушил бычок в пепельнице. Врата собора распахнулись и экран поглотила белая вспышка. Мелодия прервалась, экран вдруг расцвел пикселями, показав нечто вроде QR-кода. Тут же заныло в висках, точно резко ударила мигрень, почему-то засвербело в носу, мазнуло кислым привкусом по небу, а следом все прошло. На экране вновь появилась Инокиня.
«Инок» — поправил себя Алексей Матвеевич.
На этот раз «она» была не одна — под высокими нефами собора выстроились и другие «монашки» — в коже, в кружевах, с пирсингом в сосках и с призывно-развратными лицами. Стены собора были исписаны какими-то фресками, собранными из крупных пикселей. Что именно они изображали, определить не удавалось, но в одном следователь был уверен — на них что-то с чем-то переплеталось и входило одно в другое. Где-то далеко на заднем плане странное нечто, похожее на груду плоти переливалось и шевелилось, но стоило Алексею Матвеевичу сощуриться, пытаясь разглядеть странный объект, как на передний план вышла уже знакомая ему Инокиня, загородив розовую груду. Теперь следователь четко знал, откуда эта складка на ее юбке спереди.
— Гребаный транс.
Побежали строчки:
«Мы рады приветствовать тебя в Храме За Гранью, паломник. Прими же Таинство Экстаза. Прими же наслаждения плоти — все фаллосы и отверстия, все жидкости и стоны отныне лишь для тебя!»
Оторвав взгляд от текста, следователь вскочил, опрокинув стул.
— Еб твою мать!
Оказывается, пока он читал очередной бред для извращенцев, Инокиня вынула из-под юбки свой громадный член и принялась увлеченно мастурбировать.
— Сука! — потянувшись к пачке, следователь с досадой обнаружил, что та пуста. Нужен был перерыв.
Пока он сидел за компьютером «жмура», на улице успело стемнеть. Голые ветки угрожающе чернели на фоне грязно-синего неба. Ворчливо перекаркивались вороны у мусорных контейнеров. Светлым пятном притягивала взгляд вывеска супермаркета напротив.
Пробежав через торговый зал, Алексей Матвеевич сразу направился к кассе. Чуть погодя, хлопнул себя по лбу, сделал шаг назад, схватил с полки «Киндер-Сюрприз» — глядишь, хоть Машка меньше обижаться будет. Бросил фигуре за кассой, не глядя:
— «Мальборо» красный.
В ответ раздалось какое-то неразборчивое сопение и хрип.
— Простите, что?
Взглянув на лицо кассирши, Алексей Матвеевич — в прошлом КМС по боксу — плаксиво взвыл и отступил, толкнув спиной полку со смазками и презервативами. Многочисленные «Контексы» и «Гусарские» посыпались на пол и следователю за шиворот, но он не мог оторвать глаз от лица, на котором не было ничего, кроме огромной влажной вертикальной дыры. Мясистая и блестящая, она пульсировала, шевелилась, подобно моллюску, пуская длинную нить густой слюны на бейджик с надписью «Кассир-продавец Худайкулова Наргиз».
Алексей Матвеевич пытался встать, но ноги разъезжались по намытому кафелю, на голову сыпались «Сникерсы» и «Натсы», шоколадное яйцо лопнуло в кулаке а кассирша, в свою очередь, поднялась с кресла и теперь тянулась этим жутким нечеловеческим лицом к следователю.
— Помогите! — закричал он, но издал лишь сиплый писк. Сзади послышались шаги. Обернувшись, Алексей Матвеевич обреченно осознал — окружают. У нечто, одетого в форму ЧОПа голова отсутствовала. Зато из-под распахнутой на груди рубашки свисали грозди женский грудей, меж ними проглядывали седые вьющиеся волоски. Пожалуй, хуже всего было то, что вместо сосков Алексею Матвеевичу озорно подмигивали десятки благородно-голубых глаз.
Здесь настал тот самый предел, когда человек перестает пугаться и начинает действовать. Вспомнив все, чему его учили в академии, следователь вскочил и с места рванул на «охранника», врезавшись плечом в мягкую колышущуюся массу грудей. Некоторые глаза лопнули, другие выпали, раскатившись по полу. На один следователь, кажется, даже наступил — тот лопнул под каблуком. Чудище в форме ЧОПовца не удержалось на ногах, село на задницу, открывая путь к свободе. Не оглядываясь, Алексей Матвеевич бросился к выходу, врезавшись в запоздало открывшуюся стеклянную дверь и рванул прямо в сквер.
Последнее время на ОФП следователь откровенно сачковал, так что, пробежав метров четыреста, он согнулся пополам, держась за ребра. Под боком кололо. Счистив слякоть, он угнездился на краю скамейки. Вытянул руки перед собой — те дрожали. Пытаясь успокоиться, он искренне искал объяснение происходящему, но не находил.
Он поднял взгляд и встретился глазами с чьими-то серыми от катаракты бельмами. Горбатая бомжиха выглядела отвратительно, но при этом, в отличие от кассирши, вполне человечно. Стоя в талом осеннем снегу, она задрала бесчисленные свои пуховики и юбки и мочилась прямо посреди сквера. Поймав взгляд следователя, бомжиха расплылась в редкозубой улыбке, после чего сунула руку между ног, пошерудила и извлекла ее уже перепачканной какой-то красновато-бурой жижей. Наклонив голову набок, точно заигрывая с Алексеем Матвеевичем, она поднесла ладонь ко рту…
Досматривать мерзкую сцену следователь не стал. Едва сдержав рвотный позыв, он вскочил со скамейки и поспешил прочь. Осознание того, что с ним происходит, пришло не сразу.
— Это же галлюцинации… Наркота какая-нибудь! Точно! — застыл он, занеся ногу над слякотной лужей. Мысли спешили, толпились меж синапсов, набегали друг на друга. Вспомнился солевой наркоман, задержанный прошлым летом — он расковырял себе все лицо, пытаясь избавиться от каких-то «жучков».
«Точно! Наверняка, на клавиатуру нанесен какой-нибудь яд, психотропная дрянь! То-то пальцы липли… И что теперь? На скорой в «желтый дом»? Потом ведь не отмоешься — погонят со службы, как пить дать. Выпишут пинка с волчьим билетом и привет — сам будешь в ЧОПовской форме щеголять.»
Решение бросилось в глаза яркой вывеской «Аптека-24». Какое-нибудь успокоительное или абсорбент могли бы пригасить эффект галлюциногена, а то и вовсе ликвидировать. Окрыленной надеждой, Алексей Матвеевич в несколько прыжков преодолел расстояние, отделявшее его от застекленной двери, но в последний момент застыл в отчаянии: там, за оргстеклом многосуставчатая сороконожка телесного цвета поливала из бесчисленных отверстий на теле розоватой смазкой тощего карлика… или ребенка.
В аптеку, похоже, попасть не удастся. Выматерившись, Алексей Матвеевич развернулся на каблуках и поспешил обратно в отделение. Нужно было забрать сумку, ключи и ехать домой.
Стол дежурного, как назло, пустовал — а так хотелось на кого-нибудь наорать, хоть за грязные полы, хоть за переполненную урну при входе — лишь бы ненадолго вернуться в нормальность. В коридоре следователю тоже никто не встретился. Сунувшись в каморку, он быстро побросал все в крепкий кожаный портфель, взглянул на дисплей ноутбука — Инокиня увлеченно обсасывала пальцы, покрытые какими-то жемчужными каплями. Мелькнула мысль — а что если забрать ноут с собой, а завтра сразу из дома рвануть в лабораторию на Космодемьянских и сдать на его на анализ? Если яд обнаружат, можно и Гордиенко отмазать…
Захлопнув крышку, Алексей Матвеевич бросил устройство, не выключая, в сумку и застыл на пороге. Напротив двери стояла помощница шефа — практикантка-студенточка с плоской грудью и глупыми глазами. Глаза были полуприкрыты, а грудь — обнажена. Наманикюренные пальчики выкручивали соски, девушка бесстыдно вытягивала язык, точно на приеме у отоларинголога. Ноги разошлись, из-под юбки шлепнулись на линолеум влажные горячие кишки. Лоно ее широко, до пупа, распахнулось, стенки нутра жадно пульсировали.
— Нахуй! — следователь оттолкнул плечом девушку, врезался в дверь, та распахнулась. Самойлов, сидевший за столом, обернулся пристыженно, заморгал. Из-под стола с чмоканьем поднялась голова давешнего бомжа — беззубая дырка рта растянулась на все лицо, опухла, налилась кровью.
Не вглядываясь, чем же занимались бомж и его начальник, Алексей Матвеевич шмыгнул мимо ковыряющейся в брюшной полости помощницы, споткнулся, ободрал колено, но побежал дальше, стараясь ни на чем не задерживать взгляд — мало ли, что еще может привидеться.
— Это мне кажется, все кажется…
До дома пришлось бежать пешком через мокрую промозглую метель — стоило следователю сесть в родную «Тойоту» и схватиться за рычаг переключения передач, как тот обернулся чем-то склизким, жилистым и горячим. Чем именно — он предпочел не всматриваться. К счастью, по дороге домой никто не попался, лишь мокрая с ошпаренным боком дворняга облаяла Алексея Матвеевича, когда он уже почти добежал до своей девятиэтажки. То, что он поначалу принял за грязные колтуны оказалось болтающимися мешочками женских грудей.
Домой следователь заходил нерешительно, долго ковырялся ключом в замке, отворял дверь по сантиметру, опасаясь увидеть, что его искаженное сознание могло сотворить с собственными родными. Как тать в ночи, он пробрался по коридору к спальне — никого. Жены и дочери также не оказалось ни на кухне, ни в гостиной, ни в санузле. Черт его знает, куда Людка с Машкой пропали, да так оно сейчас и лучше. Может, пошли в кино, а, может, к Людкиной подруге. Сегодня ему лучше со своими «девочками» не видеться. Нужно поскорее проспаться. Прямо в одежде он плюхнулся поверх одеяла, запоздало вспомнив, что оставил портфель с ноутбуком в ванной. Ладно, Машке оно не надо, а Людка не полезет — уже обожглась разок, найдя материалы судмедэкспертизы.
— Люд, перестань! — сонно бурчал он, пока что-то влажное и горячее касалось его шеи. — Хорош! Не сегодня!
— Вставай, папа! Вставай! — донесся шепот до ушей Алексея Матвеевича, сгоняя остатки сна, заменяя их холодной, липкой, как обмоченные штаны, жутью. — Папочка, вставай!
— Машка, ты чего? — вскочил он, пытаясь разглядеть хоть что-то в темноте. По кровати прыгало маленькое, юркое существо, уворачивалось от взгляда. В воздухе густо пахло чем-то пошлым, соловатым — как из мусорного ведерка в ванной, когда у Людмилы были «эти дни». Провел рукой по шее — мокро. Кисло пахло слюнями. — Машка! А ну перестань! Выпорю!
— Да, накажи меня, папочка! — шипело со всех сторон. — Отшлепай меня, засунь мне пальцы в прямую кишку, отдолби меня, сделай со мной все, что хочешь!
— Я тебе по губам… — машинально возмутился было Алексей Матвеевич, осекся. Все еще галлюцинация. Сон никак не спасал. Вдруг в глаза ударил свет из открывшейся двери, ослепил. На пороге застыла громоздкая фигура. Что-то цокнуло по паркету. Когда глаза привыкли к освещению, следователь не смог сдержать крик. Изуродованное чудовище, чье сходство с Людмилой казалось жестокой насмешкой похотливо потянулось и прыгнуло на него. Матрас промялся, хрустнула ножка кровати. Вытянутая лошадиная морда с размазанным по боку носом и единственным глазом по центру тянулась к нему, что-то пытаясь произнести вздутыми красными губами:
— Втроем… Мечтал? Мама и дочка…
Когда голова оказалась совсем близко, пасть твари приоткрылась, и длинный твердый язык ткнулся следователю в шею. На кончике покрывавшей его крайней плоти болталась прозрачная капля. Застыв в хватке кошмара, Алексей Матвеевич не мог пошевелиться и лишь молился, чтобы галлюциноген поскорее отпустил. Вдруг под одеялом что-то зашуршало, маленькая ручка ухватила его за яйца и принялась их наминать как тесто. Осознание того, чья это может быть рука придало следователю сил.
— Нет! — взревел он, вырываясь из мощной хватки кобылоподобного чудовища в безвкусном пеньюаре и сетчатых чулках. Пнул нечто, что скрывалось под одеялом, и оно с тоненьким писком отлетело к шкафу. Вывалившись из спальни, Алексей Матвеевич запутался в приспущенных штанах, растянулся на полу, а за спиной уже цокали копыта и перебирали торопко чьи-то маленькие ножки. Оставалась секунда, не больше, прежде чем «кобылица» догонит его и случится непоправимое. Распахнутая дверь в ванную сама подкинула ответ. По-армейски перекатившись через порог, Алексей Матвеевич захлопнул дверь и щелкнул задвижкой. Секунду спустя нечто с силой врезалось в дверь, потом еще раз, еще… и затихло. Приникнув затылком к холодному кафелю, следователь сполз по стенке и беззвучно зарыдал.
Сколько он так просидел, сказать было сложно. В этой темноте и тишине ему наконец было спокойно — окружающая реальность не угрожала в любую секунду обернуться чавкающим, пошлым кошмаром. Кошмаром, начавшимся…
Да, звучало как полный бред, Алексей Матвеевич прекрасно это понимал. Но что если просто предположить, хоть на миг, что все дело в этой гребаной визуальной новелле? Что если на секунду поверить, будто определенные сочетания звуков и картинок могли на уровне гипноза изменять сознание… или саму реальность? Некстати вспомнился Гордиенко. Что же он видел на месте пятилетнего мальчонки?
Не позволяя себе лишний раз ставить под сомнение теорию, следователь потянулся к портфелю, благодаря небеса за свою забывчивость. Открыл ноутбук, раздалась противная полифоническая мелодия. Зажав комбинацию клавиш Alt и F4, Алексей Матвеевич держал ее до тех пор, пока постылое лицо Инокини не исчезло, сменившись картинкой рабочего стола.
— Так-то, сучки! — удовлетворенно хмыкнул следователь. Теория требовала проверки. Опустившись на колени, он осторожно подполз к узкой щели под дверью и принялся высматривать признаки изменений окружающей реальности к лучшему, но видел лишь полоску света. Долго решаясь, унимая дрожь в голосе, Алексей Матвеевич позвал:
— М-милая? Людочка?
Откуда-то с кухни послышалось похабное лошадиное ржание. Кто-то врезался в дверь, из щели повеяло кислым, раздалось шипение:
— Забей мне свой хуй в глотку, папочка! Хочешь трахнуть меня в глазницу? Насри на меня!
Алексей Матвеевич отшатнулся от двери, поскользнулся на кафеле, саданулся поясницей об унитаз. Нет, ведь так не бывает! Это не может быть настоящим! Это не реальность, это…
«Дополненная реальность!» — подсказала память. А что если…
Он несколько раз истерично кликнул по иконке, едва успев удивиться тому, что она изменилась — теперь кубик как будто «раскрылся». Пока шла загрузка, Алексей Матвеевич лихорадочно прокручивал в голове вопросы, на которые ответил «не так». Если снова пройти тест и ответить на вопросы верно, то, возможно, реальность удастся… нормализовать? Появился знакомый дисклеймер, мелькнуло диалоговое окно «В игре отсутствует функция сохранения. Начав паломничество через три таинства, вам нужно будет пройти его до конца. Ок?» Где-то под сердцем зашевелилось дурное предчувствие.
— Не-е-ет, — простонал он. Никакого теста, никаких вопросов игра не предоставила, отправив его сразу в Храм. Инокиня стояла молча, выжидательно указывая взглядом на мигающую кнопку «Завершить таинство», — Да! Завершить таинство!
Радостно клацнув по кнопке тачпада, следователь выдавил стон разочарования — Инокиня строго покачала пальцем. Зачастили строчки:
«Не достигнув экстаза, ты не можешь завершить таинство».
— Да какой экстаз, мать твою? — воскликнул Алексей Матвеевич. За дверью тут же заскреблись.
— Кончи в меня, папа. Оплодотвори плоть от плоти своей, набей меня собой, залей меня семенем…
Теперь все стало на свои места. Алексею Матвеевичу стало ясно, чего от него добивались все это время. Вот почему Гордиенко…
— Не дождешься, сука! — процедил он. Спустил брюки, пошарил рукой в ящике для грязного белья, пока не попалось что-то гладкое, невесомое, с кружевами. Вытащив нечто под свет от дисплея, он удовлетворенно кивнул — кружевные синие трусики Людмилы - «Бюстье», пятидесятый размер. Подарок на годовщину.
Он проделывал это раньше, сможет проделать и сейчас. В холодные ночи, когда он возвращался с работы слишком поздно, и Люда уже спала или была не в настроении, или наступали эти дни, он запирался в санузле, копался в ящике с вещами для стирки, выуживал лифчик или трусики и…
Возбудить себя было нелегко. После всего произошедшего… Член лежал на ладони размороженной креветкой. Вдруг Инокиня, будто поняв, что Алексею Матвеевичу нужна помощь, вырвала из толпы одну из монашек, поставила ее в коленно-локтевую позицию и задрала ей юбку. Под ней, к счастью, оказалось нарисовано вполне нормальные женские половые губы. Естество шевельнулось, среагировав на картинку, в ноздри проникал пряный аромат ношеных трусиков. Инокиня, озорно улыбнувшись, засунула в монашку два пальца, рот той раскрылся в беззвучном стоне.
Наконец-то! Крепкая эрекция, ладонь задвигалась в привычном темпе. Инокиня тем временем засунула в свою подопечную руку на всю длину, да так, что кисть выглядывала из распахнутого рта. Другой рукой она наминала свой вновь вставший отросток. Следователь поморщился, но настроя не потерял. Буквально через тридцать секунд он вяло излился на ладонь теплой жемчужной жидкостью, вытер руку трусиками жены.
— Теперь-то все?
«Возрадуйся, паломник, ибо познал Таинство Экстаза. Прими же Таинство Агонии!» — при этих словах кожа и одежда Инокини рассыпались на пиксели, обнажая блестящие красные, будто карамелизованное яблоко, мышцы. Какие-то крюки растянули веки и губы, неизвестно откуда взявшиеся цепи скрутили, сдавили талию «девушки» так, что та стала толщиной с локоть. Алексей Матвеевич готов был поклясться, что слышит хруст. За спиной Инокини остальные монашки также сбрасывали кожу, тела их покрывались жуткими увечьями, — «Прими же страдания плоти — все сущее создано для твоих страданий. Все иглы и лезвия, все щипцы и крюки отныне лишь для тебя!»
— Нет-нет-нет! — взвизгнул Алексей Матвеевич, сбросив ноут. Одновременно с этим дверь в ванную разлетелась в щепки, и в неверном голубоватом свете дисплея перед ним стояло нечто, бывшее когда-то Людмилой. Мощные копыта с хрустом перетаптывались по битому кафелю, единственный глаз, налитый кровью, бешено вращался, в руке хищно пощелкивали плоскогубцы.
Следователь попытался встать, но вновь запутался в спущенных штанах, а на лицо ему прыгнуло нечто голое, мелкое, опутанное колючей проволокой. Маленькие грязные пальчики полезли в ноздри и глазницы, надрывая и оттягивая их. Один надавил прямо на зрачок и теперь расковыривал дырку в середине. Но не зря Алексей Наумов в девяносто втором взял первое место по области среди юниоров на боксерских соревнованиях. Мир заволокла красная пелена, единственным желанием стало банальное «выжить».
Оторвав от лица верещащую тварь, он с силой приложил ее об полотенцесушитель. Раз, другой, а потом еще разок затылком об кафель. Какая-то болезненная жуткая мыслишка исподволь подкралась к сознанию, но Алексей Матвеевич отбросил ее. Мелкая белобрысая чертовка поникла, упала на пол, а впереди был новый враг.
— Я раздроблю тебе каждую фалангу! — прогудела кобылица, и последние сомнения в сердце следователя рассеялись. Точно носорог, он рванулся вперед, выставив перед собой голову. Людмила была женщина в теле, мощная, крепкая, но муж все же оказался сильнее. Сбив ее с ног, он вылетел в гостиную, но… Чертовы брюки!
Так и не застегнутые, они мгновенно сползли на колени, запутались, и Алексей Матвеевич вновь грохнулся на пол, ударившись носом о порожек. Чья-то крепкая рука схватила его за щиколотку, сдернула носок.
— Вот та-а-ак! — басовито раздалось из-за спины, а следом Алексей Матвеевич ощутил, как челюсти плоскогубцев в ноготь большого пальца на ноге.
— Не-е-ет! Нет, Люда, не смей! — но та уже тянула. Омерзительное чавканье было мгновенно заглушено каким-то пароходным гудком, что обрушился на многострадальную голову Алексея Матвеевича. Лишь спустя секунду, он понял, что звук издает сам. Обернувшись, он завороженно глядел, как ногтевая пластина отделяется от пальца, надламывается по центру и сопровождаемая кровавой гущей покидает насиженное место. Поняв, что если будет смотреть на это, сойдет с ума, он перевел взгляд туда, где должен был валяться второй монстр… Его маленький монстр, которого он сегодня обещал сводить в кино.
Сил на последний рывок придало отчаяние. Это была не попытка выжить. Это была попытка избежать еще большей боли.
— Хуй вам, а не Алексей Наумов! — процедил он сквозь зубы, выдергивая ногу из хватки кобылицы. Ноготь остался в щипцах, но стопа была свободна. При попытке поставить ее на пол, он взвыл от боли, но требовалось лишь несколько шагов. Подхватив по дороге статуэтку в виде собачки — подарок тещи — он с силой швырнул ее в окно спальни. Брызнули осколки, мазнуло острыми каплями по лицу, но это все было не важно. Свежий воздух наполнил комнату, отрезвил ненадолго — может, не надо?
«Надо, Федя, надо! Главное — успеть.»
Перевалившись через низкий подоконник, Алексей Матвеевич нырнул с восьмого этажа в клубящуюся в ночном небе порошу. Летя вниз, он успел заметить какую-то гигантскую фигуру, что шагала в ночи меж домами, но и это, к счастью, было неважно. Важно было лишь то, что Алексей Матвеевич никогда не узнает, какое оно — третье таинство, таинство Вознесения.
Труп увезли больше часа назад, а дворовые бабки все охали вокруг палисадника, в котором и было найдено тело Наумова Алексея Матвеевича, старшего следователя в звании капитана, глубоко насаженное на металлические прутья ограды. Настроение у Самойлова было ни к черту — выдернули посреди ночи, наорали, стой теперь тут, мерзни, жди, пока все эти ленивые трутни-опера закончат с формальностями. Притопнул ногой, сбрасывая с ботинка налипшую слякоть, открыл дверь «УАЗика», залез на пассажирское сиденье, выкинув недокуренную сигарету в закрывающуюся дверь. Голова буквально пухла от осознания того, сколько дерьма ему еще предстоит разгрести — Людмила Наумова уехала на скорой в больницу, откуда, скорее всего, отправится следом на принудительное лечение. Даже единственного оставшегося на ее лице глаза было достаточно, чтобы понять, что разума в этом взгляде не осталось ни на йоту. Второй же глаз был найден в луже блевотины под кроватью. Про дочь Наумова Самойлов и вовсе старался не вспоминать. Выжить-то девчонка выживет, но с такими травмами она не то что родить не сможет, а даже в бане не разденется. Поток невеселых мыслей прервал стук в окошко. Самойлов с неохотой покрутил ручку. В салон автомобиля вместе с холодным октябрьским ветром ворвалась какая-то на редкость тоскливая и гадкая мелодия. Следом просунулось прыщавое лицо оперуполномоченного Карпухина:
— Евгений Семеныч, а не наш ли это вещдок-то?
В окошко ткнулся смутно знакомый ноутбук с сильным сколом на дисплее. Экран шел полосками, рябил пикселями, но не мешал в деталях разглядеть вульгарную монашку, нарисованную в стиле японских мультиков. Внизу бежал какой-то текст, Самойлов прищурился, но так ничего и не смог прочесть через запотевшие очки.
— Молодец, Карпухин, что вспомнил. Давай его сюда. И это, скажи им, пусть не описывают — к делу Наумова его шить без понту. Эх, Леха-Леха, подставил ты нас… Ладно, иди работай, лейтенант!
— Есть, товарищ майор! — козырнул Карпухин и отошел от машины. Вздохнув, Самойлов раскрыл пошире ноутбук и принялся искать настройки звука, чтобы отключить гадкую мелодию. Не нашел. По кнопке «escape» предлагалась единственная опция «Новая игра».
— Хер с тобой, новая так новая, только заткнись! — майор с силой вдавил палец в тачпад. На мгновение ему показалось, что монахиня озорно ему подмигнула.
Текущий рейтинг: 69/100 (На основе 61 мнений)
