(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
То, что страшнее дьявола
— Вот, садись, - Михалыч сел на табуретку, пододвинулся к низенькому столу, покрытому рваной клеёнкой, на середине которого стояла забитая пепельница, и налил себе и мне водку в рюмки.
-Я не пью, - сказал я, садясь за стол.
-Ну и хрен с тобой, - Михалыч залпом осушил рюмку и занюхнул промасленный рукав синей спецовки.
-Так ты зачем позвал, Михалыч? Отметить мою первую неделю на заводе?
Я осмотрелся. Помещение, в котором мы вдвоем с Михалычем сидели, была самая обычная подсобка без окон и с кривой деревянной дверью, которую надо пнуть, чтобы закрыть её. Низкий потолок, темные, желтые стены, стеллаж с разными инструментами и мусором у одной стены, стол с табуретками у другой. И мигающая раз через раз старая лампа накаливания, освещающая все в мутные оранжевые цвета.
-Ага, да, - Михалыч покивал, наливая себе дешевую водку. -Слушай, темнить с тобой не буду. Хрен знает, зачем ты на этот завод устроился.
-Ну не всем же в программисты идти. Да и не получится это у меня. А на станке детали вытачивать меня еще дед учил.
-Да я не про это, - Михалыч отмахнулся и опрокинул в себя второю стопку.
В моем маленьком городке идти работать либо продавцом в пятерочке, либо разнорабочим, либо на завод, на который я, собственно, и устроился. К учебе в институте у меня тяги не было, в армию не взяли, родители сказали: «Иди работай – кормить не будем». Вот и пришлось пойти на завод слесарем, точнее, помощником слесаря, подмастерьем у Михалыча.
-А про что? Думаешь завод закроют?
-Да хрен его знает закроют или нет. Стоит ведь еще как-то, держится производство. Может еще сколько-то лет протянет.
Наш завод, градообразующее предприятие, как и многие другие заводы по всей стране после развала союза, переживал не лучшие времена. Большая часть площади – это заброшки с развалинами, все остальное – полуживые цеха и склады, которые сдаются в аренду. Обычная промзона на окраине города. Размытые дороги, кучи бытового и строительного мусора, похабные и не очень надписи на стенах, фонарей нет от слова совсем, и бывает, что иногда где-то вдалеке слышатся крики, а чьи именно разобрать сложно.
-А тогда что такое? Михалыч, если я что-то не так делаю, ты так и скажи.
Михалыч ничего не ответил. Смотрел с пол минуты на меня серьезным взглядом, нахмурив брови. А я все ждал, пока он что-нибудь скажет. В тишине было слышно, как потрескивает лампочка. Я даже предположить не мог, что он мне скажет. С виду Михалыч был простым мужиком-работягой, чуть не бритый, лет за пятьдесят-шестьдесят, крепко сбитый, с черными от работы руками.
-Ты в Бога веришь? – слова Михалча разрезали тишину, как нож масло.
-Че? Ты о чем, Михалыч? – я чуть не поперхнулся, даже подумал, что он собирается заманить меня в какую-нибудь секту.
-Ну не в Бога, в мистику какую-нибудь там, не знаю, в чертовщину, короче, как это все называется, - Михалыч пытался что-то показать на пальцах.
-Ну… - я замялся, не знал, что ответить.
Моя семья была верующей. А я сам не то, чтобы особо во что-то верил. В храм не ходил, намаз не делал. Верил я во что-то такое? Сам не знаю.
Михалыч налил себе еще одну рюмку и также залпом осушил. По нему было сразу видно, что таким количеством алкоголя его не возьмешь. Даже не скажешь, что он хоть на капельку стал пьянее.
-Ладно, забей. Ты же видел, что возле завода и рядом ни одна собака не ошивается?
-Ага. Их типо всех переловили или…
-Они тут вообще не водятся. Вон во всем остальном городе стаями ходят, пройти не дают, только дай повод – задерут. Сам знаешь, как того мужика зимой загрызли. А тут что? Даже следов нет. По ночам никто не воет. Не ходят тут собаки. И кошки тоже тут не приживаются.
Я до этого момента не особо сильно обращал на это внимание, но Михалыч был прав. На территории завода я никогда не видел ни одного четвероного животного будь то собака или кошка. Только вороны и сороки летают над заводом. Садятся на голые ветки деревьев и внимательно наблюдают своими черными глазами.
-Ну да, нет животинки, ну и что с того? – я решительно не понимал, к чему клонит Михалыч.
-Да, как бы тебе объяснить, - Михалыч уперся рукой в щеку и начал сверлить стену взглядом, обдумывая что-то. -Ну вот нет животных, не ходят они здесь, это о чем говорит?
-Я не знаю. Может быть, что им тут не нравится?
-Или им страшно. Они ведь мир лучше нашего чувствуют.
У меня возникло смутное ощущение, что разговор нормальным не будет. Не будет разговора про жизнь, про тяжелую судьбу, про то, как Михалыч всю жизнь пахал на заводе, а получил дырку от бублика.
-А кого им боятся тут? Разве что людей.
-Ох, если бы только людей, - Михалыч хотел налить себе еще одну рюмку, но передумал. -Слушай, ты тут хоть и новенький, но, наверное, сам замечал за нашим заводом…что-то.
-Да нет, завод, как завод. Ничего такого.
-А, например, помнишь, когда я показывал, как ту фигню точить, а потом звук был такой, словно шпала железобетонная в кузов камаза упала? Тихо так, едва слышно было, станки все же гудят.
-Припоминаю.
-И потом Анатольич с его больными коленями побежал в другой конец цеха? А потом вернулся бледным, как мел. И позвал меня и еще пару мужиков.
-Ага. Ты сказал, что ничего такого не случилось. Я же видел, как арматуру и листы железные тащили. Усирались, но тащили. Там у вас крыша упала или что-то такое да? Ну бывает, экономия на ремонте здания, а потом стены падают, и приходится их наспех чинить.
-Да какие, нахрен, стены, какая крыша. Ты в той части здания был?
-А как? Там замок на двери висит. Да и что там делать? Там ведь часть здания нерабочая.
— Вот. Ладно, сказал, что темнить с тобой не буду, значит не буду. Расскажу, все как есть.
Мне аж стало интересно, что может такого рассказать старый Михалыч. Я пододвинулся поближе, чтобы ничего не пропустить.
— Это все началось, м-м, в восьмидесятые где-то, да. Завод уже тогда на ладан дышал, но еще более-менее работал. А я тогда еще совсем молодой был, прям как ты сейчас, может чуть постарше был, не важно. У нас тогда начальник цеха был Виктор Сергеевич, не помню уже как у него фамилия была, и Анатольич его замом работал. Это сейчас Анатольич начальник, а тогда на побегушках был. Работал я уже какое-то время, делал все как надо, не косячил. И тут в один день ко мне подбегает Анатольич, говорит, что помочь надо срочно. А его всего трясет аж. Ну и пошли мы с ним. Что и зачем, он мне тогда не ответил, только повел меня на другой конец здания, в нерабочую зону. А там у нас вход в подвал был. По лестнице спускаешься и сразу дверь железная стоит. И вела она не в тот подвал, который под нами, а в другой, в отдельный. Нахер он такой нужен был, никто не знал, ну есть и есть, и ладно. Мы там разный хлам и детали хранили. Ну вот, значит приходим мы с Анатольичем туда, а там уже трое человек было. Один арматуру держит, другой её заваривает, третий помогает первому. Анатольич как увидел, что они особо не торопятся, так тут же прикрикнул на них, чтобы быстрее работали. Я еще ни разу не видел, чтобы он на кого-то голос повышал. А мужики че, как говорится: "хозяин – барин". Меня Анатольич тут же приставил, сказал помогать, а сам убежал куда-то. Я тогда у мужиков и спрашиваю, что такое они там делают. А они сами ничего объяснить не могут, сказали только, что их тоже Анатольич притащил, от работы оторвал, сказал: «Двери заварите, нормально заварите так, и премию годовую получите».
-Ну и что? – спросил я, качаясь на стуле.
-Ну и заварили мы эту дверь. Конкретно так заварили. Дверь сама по себе толстая была, сантиметра три что ли. Так мы её еще укрепили арматурой. А как Анатольич пришел, спросили у него: «Нахер мы это все делали». Только сказать он нам ничего не смог, что-то промямлил, деньги всучил и отпустил нас, сказав, чтобы мы про это не болтали.
-Так, допустим. И что дальше было?
-Первые два дня было все нормально. Только начальника нашего Виктора Сергеевича никто не видел. Он мужик суровый был, любил ходить по цеху, смотреть, кто сачковал. А тут про него не видно не слышно. Но, по правде сказать, он в последнее время сам не свой был. Видеть его реже стали. Весь дерганный, мешки под глазами, ходил весь растрепанный, за малейший косяк мог натурально выпороть. Все думали, что его начальство имеет за невыполнение плана, или что совсем перегорел. Мы тогда с мужиками, с которыми дверь варили, поговорили и предположили, что мы этого самого, Сергеевича и заварили. Мол, Анатольич его место занять решил, вот так и избавился от начальника, сказав, что тот слинял куда-то. Но ничего делать не стали. Вроде как это же мы его и заварили, еще и деньги за это получили.
-Брэ, Михалыч, ну че ты, хочешь, сказать, что у вас там призрак старого начальника цеха хулиганит, да? – Я, как сам тогда думал, уже понял, о чем мне хочет рассказать Михалыч, думал, что он решил напугать неопытного меня. Уже собирался я встать, чтобы уйти, как тут старый работяга остановил меня.
-Да ты дослушай! Дослушай. У нас как раз после этого случая и ушли все кошки с собаками. Да не просто ушли, сбежали! Была у нас кошка в цеху, мы её подкармливали, кто чем мог. И вот как раз в эти дни после того, как мы эту дверь заварили, она сбежала. Как мне сказали, она сначала уставилась в сторону нерабочей зоны, спину выгнула, у неё шерсть дыбом встала, а потом хвостатая резко бросилась прочь, как от стаи собак. Так её больше никто и не видел. И ладно бы на этом всё закончилось. Я бы был даже рад, если бы от этого места только кошки с собаками шарахались. Но то, что началось... это было совсем за гранью.
-У вас барабашка завелся? – я уже перестал воспринимать Михалыча серьезно.
— Вот тебе смешно, а вон видишь у меня седина?
-Так что случилось, то?
Михалыч тяжело вздохнул и продолжил свой рассказ.
-А потом начались удары. Это на третий день было. Стою я за станком, потом чувствую вибрацию такую. Подумал даже, что в станок что-то попало, а потом до ушей звук удара об железо доходит. Потом еще один. Ничего понять не могу, что такое там происходит. И тут ко мне со всех ног Анатольич подбегает, говорит идти туда. Я сразу понял, про что он. И вот, прибежали мы всей толпой в пять человек, стоим мы значит у этой самой двери, Анатольич весь бледный, его аж трясет, а мы понять ничего не можем. Как только хотели спросить у него, что за дела происходят, как тут грохот такой раздался из-за двери! Аж земля задрожала! Мы все прихерели знатно от такого. Анатольич тут же заорал, чтобы мы дверь начали варить. Я как туда посмотрел, сразу увидел, что шов у самой двери и у арматуры в нескольких местах разошелся. Мы бы, наверное, так и стояли смотрели на дверь, обдумывали, что к чему, если бы в дверь еще раз не ударили, да сильнее прежнего. Я аж видел, как эта дверь прогибается! Мы, ничего не говоря, тут же принялись за работу. Анатольич кричит, орет, чуть ли не плачет, только умоляет, чтобы дверь как можно быстрее заварили, никто ничего не понимает, все суетятся, орут, руки дрожат, электроды ломаются, об провода ноги запинаются. Мне тогда по-настоящему страшно стало. Никогда такого ужаса не испытывал, как тогда. Просто представь, ты молодой, зелёный, не понимаешь, что вообще происходит, все суетятся, чуть ли не паникуют, орут, матерятся, а за стальной дверью что-то ломится, об метал бьется, да так, что у тебя аж кишки трясутся от вибрации. То, что там было вырваться хотело! И это что-то почти выбило стальную заваренную трёхсантиметровую дверь! Ты представляешь, это какая сила? Это был не человек, это не могло быть человеком. Мы все тогда поняли, что если мы дверь не заварим лучше прежнего, то кабздец нам. Полный. У всех тогда седины на волосках прибавилось. Удары не заканчивались, но мы кое-как справились. А там и затихло все. Мы, как отдышались, перед Анатольичем встали, и один из нас в лоб спросил: «Что это было?».
Михалыч налил себе в рюмку водку, выдохнул, выпил, занюхнул рукав.
-А он нам и говорит: «То, что нельзя выпускать». Ну мы его за шкирку взяли, и сказали: «отвечай, все как есть отвечай!». Анатольич сам по себе мягкий, так что быстро сдался и начал лепетать. Виктор Сергеевич, хотел что-то с этим подвалом сделать. Что именно, он Анатольичу не говорил, может быть, решил как-то наживиться на этом. Не знаю. И Анатольич тоже не знает, что именно он там такого сделал, или что нашел такого, но как раз после этого Сергеевич и стал вести себя нервно. Он всю свою работу на Анатольича свалил и всё время в этом подвале сидел. Говорил никому туда не ходить, никого не пускать. Выбегал оттуда, куда-то бегал, потом снова в подвал. Сидел там днями и ночами. А потом, просто не вышел. Ну Анатольич подождал день, потом решил сходить посмотреть, не случилось ли чего. Спустился он в этот подвал, посмотрел, да так и выбежал, сразу за нами направился, чтобы мы эту дверь заварили. Что именно долбилось в дверь мы так и не узнали. Ну это, наверное, даже к лучшему. Анатольич лишь раз под мухой сказал, что видел это всего одно мгновение и то, краем глаза. Но даже от такого ему до сих пор кошмары снятся. Он сказал, что это было страшнее самого дьявола.
-И что, это все?
-Нет, конечно! Эти удары продолжаются уже сорок лет! Днем, ночью, не важно. В первые года каждый день било и не по разу! А мы все наваривали и наваривали. Потом удары стали происходить пореже, но все равно не прекращались. Страна развалилась, а удары все продолжаются. Даже не могу представить, что там такое может быть. И знать не хочу. И что мы только не делали! Священника водили – он своим кадилом навонял больше. Иконы к двери приделывали – они после двух-трех ударов отлетели. Даже странницы из библии приклеивали. Иер-, еир-, каракули, нахрен, рисовали, Коран подкладывали, бусы, побрякушки вешали. Ничего не работает! Бывало даже ночные смены устраивали смотреть, не оторвет ли чего. А сейчас просто раз в месяц, в два подвариваем, но это уже больше по привычке.
Михалыч налил огненной воды, но смог осилить только половину рюмки. Язык его начал немного заплетаться, сам он стал более расслабленным.
-Да ты гонишь! – я вообще не собирался верить Михалычу.
Для меня это был самый настоящий бред старого мужика. Я думал, что это какой-то розыгрыш, местный прикол, через который проходят все новички. Для меня все это были глупости.
-А разве этого, Виктора Сергеевича не стали искать? И как про это никто не узнал, если удары каждый день были?
-Сергеевича то? Искали, да. Так мы все сказали, что не видели его. Мол, убежал с деньгами, которые наша премия была. Анатольич хоть и мямля, но подтасовал всё, как надо. А про удары говорили, что ремонтируем, что-то делаем. Их ведь днем не особо слышно. Подвал далеко, станки работают. Ночью только услышать можно. Так мы и там говорили, что работаем. Потом все привыкли к этому, а там и союз рухнул.
-М-да, - у меня было такое ощущение, что только что посмотрел выпуск глупой передачи про пришельцев.
-Не веришь? Да, я и сам бывает не верю. Но как дверь увижу эту. Ты дверь увидишь, тоже поймешь. Идем. Посмотришь на дверь. Сразу все поймешь. Идем-идем.
-Ну ладно идем, - мне в какой-то момент все это надоело, от чего я просто хотел, чтобы Михалыч наконец от меня отстал со своими байками.
Рабочий день уже давно кончился. Больше никого на заводе, кроме нас двоих не было. Выйдя из подсобки, мы двинулись по длинному, метров сто длинной, цеху с высоким потолком. Он весь был заставлен заводским оборудованием, там и тут висели провода, кабели, но работала только половина из всего этого.
Рабочие, запачканные в масле станки, лет которым было больше, чем любому человеку в городе, а над станками такие же старые мигающие лампочки. Тут и там валялась металлическая стружка. Кто-то забыл свою спецовку. В неприметных уголках валяются окурки. В воздухе витают запахи масла, отработки, табака, железа и пота. Со стен облупливается краска, обнажая свои многочисленные слои. Бетонный пол весь потрескался. За грязными окнами в деревянных рамах была темнота. Завод доживал свои последние дни.
Мы прошли в конец цеха. Звук шагов отдавался эхом. Михалыч шел удивительно быстро и ровно для пьяного. Вскоре мы пришли к двери, на которой висели цепи, удерживаемые замком. Михалыч встал перед дверью, вспомнил, что дальше без ключа не пойти, и пошел за ним, оставив меня одного.
Я оперся на дверь спиной. Тишина поглотила меня, я не слышал ничего, кроме звона в ушах и звука собственного дыхания. Стоял так минуту, две, три. Мне это надоело настолько, что я уже собирался уйти домой. Сказал сам себе в мыслях, что если Михалыча не будет еще десять минут, то пойду домой. А потом одна мысль за другой заставила меня задуматься. Не суть важно, о чем я думал. Из мыслей меня выдернул странный звук. Нет не звук, даже гул, низкий, протяжный, цокающий. На грани слуха, даже не слышимый, но ощущаемый всем телом. Мне тут же стало не по себе. Жутко. Я вдруг почувствовал себя беззащитным, ничтожным. Мне захотелось сбежать оттуда как можно дальше и спрятаться. Больше всего это можно было сравнить с далеким гулом мотоцикла, который переходил в приглушенный звук самолета, заканчивающийся чем-то похожим на звучание сломанного саксофона, перерастающим снова в гул мотоцикла. И все это было таким странным, таким противоестественным, что кожа невольно покрылась мурашками.
Я справился с этим желанием, внушив себе, что где-то просто проехала тяжелая техника. Но что было после этого гула, я так и не смог себе объяснить. После него раздался еще один звук, но совсем другой. Словно кто-то ногтями школьную доску царапает или ножом стену ковыряет. Я вслушивался, пытался понять, что это было, но так и не понял тогда. А вскоре и Михалыч вернулся со связкой ключей.
Повозившись трясущимися руками с замком, он сумел открыть двери, щелкнул выключателем и моему взору предстало помещение метров двадцать на тридцать, освещаемое двумя лампами накаливания. Такие же облезлые стены, битая плитка на полу, пустое пространство. А в дальнему углу была лестница ведущая вниз. В нос тут же ударил запах сырости и ветхости.
По Михалычу было видно, как ему не хотелось идти туда. Я же решил проявить себя, показать, что мне не страшны никакие байки, и смелым шагом направился к лестнице. Только тогда за мной последовал Михалыч. Поравнявшись со мной, он, словно проводник, показывал мне дорогу. Спустившись по короткой бетонной лестнице со скругленными и сколотыми от времени краями, я увидел дверь. Сказать, что я был удивлен, значит ничего не сказать. Я был просто поражен тем, что увидел. Это было даже сложно называть дверью. Огромная куча железа, сваренная вместе: листы железа, уголки и арматура, которые упирались в выдолбленные лунки для них в стенах, потолку и в полу, какие-то громадные металлические болванки, стоящие внизу, швеллеры и двутавры, разные трубы и прочее. И между всем этим лежали разные иконы, бусы, талисманы, а плоские поверхности этой стальной даже не двери, а стены, были исписаны разными знаками, пентаграммами, иероглифами и обклеены страницами из священных писаний, которые потрескались и пожелтели. Весь пол возле двери был усеян ржавым порошком вперемешку с окурками. Это была не дверь – это была самая настоящая металлическая баррикада.
-И вот это вы все наваривали? – я показал рукой на дверь.
-Да, - тихо сказал Михалыч. -Теперь убедился? Анатольич все говорит, что этого мало. Хочет тут вообще все в бетон укатать. Может тогда успокоится и на пенсию уйдет.
-М-да, - я еще раз окинул взглядом металлическое нагромождение и протянул руку, собираясь постучать.
Михалыч тут же схватил мою кисть и крепко сжал её, не давая вытянуть её дальше.
-Че творишь?! –он шепотом орал на меня. -Совсем охерел?
-А что такого? Вон как все запаяно, что будет то?
Я все еще не верил в то, что рассказал мне Михалыч.
-Может и запаяно, - Михалыч отпустил мою руку, он явно был рассержен и раздражен, но больше всего напуган, - да только с таким не играются. Все посмотрели, хватит. Не надо было тебя сюда приводить.
Страх Михалыча неким образом передался и мне. На подсознательном уровне я тоже стал видеть в этой железной конструкции что-то пугающее. А может это еще страх от того гула не ушел окончательно. Мне было страшно, да, но я не хотел признаваться в этом даже самому себе. Я только понимал, что в этом нагромождении железа и стали было что-то неправильное.
Мы вернулись в подсобку.
-Так и зачем ты все это рассказал мне? - спросил я.
Михалыч не ответил. Налил, выпил.
-Да и сам не знаю, - он опустил голову.
-Может просто захотелось рассказать про все это. Захотелось выговориться. Мы ведь про это никому. Да и старый я стал.
Михалыч тяжело выдохнул. Теперь я смотрел на него по-другому. И та дверь все еще не выходила у меня из головы. Я все никак не мог понять, зачем они сделали всё это.
-Анатольич подумал, что нам не помешает юный помощник, когда бетон будем закладывать. Да только знаешь, что я тебе скажу, ничего с этой дверью не случится!
-Тогда чего ты так боялся?
-Знаешь, как говорится: «не буди лихо, пока тихо». Вот и тут также. А Анатольич не о том думает. На этой двери железа, как на танке. Я больше переживают про сам подвал.
-А чего там переживать? Там ведь всё в бетон закатано.
-Так-то оно так. Метр, два, может больше. Но ты посмотри на это так, то, что там есть, оно ведь все сорок лет там сидит. Так? Так. И я тут подумал, а что, если это что-то не только в дверь ломится? Что если оно еще и проход копает? Бетон сломать ему не составит труда, раз оно заваренную дверь выбивает. И вот с двух сторон бетон и земля, с одной дверь и еще больше бетона, а с другой…
Михалыч напрягся, сжался, будто боялся собственных слов.
-А что с другой?
-А с другой - через десять метров начинается общий подвал, из которого можно выйти на поверхность. И вот чего я больше всего боюсь, что, если это все время копало. Может не туда, но копало. И если… А, да ладно. Не слушай глупого старика. Пошли домой лучше.
Вместе с Михалычом мы вернули ключи на место, выключили везде свет и пошли по домам, разойдясь своими дорогами. Та ночь была довольно тихая. Я остановился посмотреть на здание завода, обдумать все то, что услышал. Я не хотел верить, но вдалеке раздался слабый звук удара чего-то где-то об металл. Это могло быть где угодно в промзоне, может быть, кто-то разбирал цех на металлолом, такое уже было, может быть, перекрытие где-то не выдержало, тоже было такое, но все же семя страха было посеяно. А последующий еще один точно такой же звук взрастил его.
Нет, я не уволился с завода, не уехал из города. Я продолжил работать также, как и до всего этого, ни с кем об этом не говорил. Даже Михалыч больше не упоминал об этом. Но я начал прислушиваться, начал разбирать среди звуков работы завода тяжелые, гулкие удары об металл. За всем гамом станков и заводского оборудования это, если это вообще повезет услышать, действительно можно было принять за естественный звук работы завода. Только это было не так. Чем больше я слушал, тем больше понимал, что такого не может быть. Я долго не хотел принимать тот факт, что в дверь может что-то бить, чтобы вырываться. Мысли о том, что это может быть затянувшийся розыгрыш, ушли потому, что никто и ни при каких условиях мне об этом больше не говорил, даже намека не было на это. И вместе с этим страх в моей душе все рос и рос. Это в какой-то мере стало задевать мое самомнение. Ну не может такой парень, как я, боятся всяких старых заводских баек. Я думал, что это может быть какое-то заблуждение, думал, что может это фундамент завода садится, что может где-то трубу прорвало. Чтобы убедиться в этом, чтобы побороть свое волнение, я несколько дней подряд искал вход в часть подвала, которая должна быть под нерабочей зоной, но все без толку. Искал дверь, потайной люк, вход. Почему я вообще был уверен, что отдельный подвал существует? Я специально разыскал планы здания за год постройки и там действительно был отдельный подвал прямо под нерабочей секцией. И в него действительно вел всего один вход – та замурованная стальная дверь.
Несколько дней я терзался сомнениями, но в итоге решил бороться с этим страхом радикальным методом. Дождавшись, пока все уйдут с завода, я достал ключи от нерабочей зоны, открыл замок на двери, включил свет и спустился к двери. Буду честен, было страшно стоять одному там перед дверью, которая своим видом, своим нагромождением ржавого металла сама по себе внушала страх, особенно, когда в голову лезли мысли о том, что за этой дверью прячется что-то жуткое. Но я сказал себе: «Раз решился, надо доводить дело до конца».
Я вытянул руку вперед, дотянулся до ровной поверхности, перелезая через арматуру и двутавры с трубами, и постучал. Стук-стук. Ничего. Я постучал еще раз. Стук-стук-стук. Снова ничего. Я усмехнулся: «Ну как же, старый дурак тебе такую фигню наплел, а ты поверил!». Я отряхнул руки от ржавчины, упер в бок кулаки, и с глупой улыбкой смотрел на кучу сваренного железа.
Улыбка тут же слетела с моего лица, а глаза округлились, когда в тишине подвала я услышал тяжелый быстрый топот за дверью и низкий, утробный гул. А затем раздался оглушительный удар чего-то невероятно тяжелого и сильного об стальную дверь. Я не услышал, я прочувствовал это. Последствия удара прошли через все мое тело, отдавая вибрацией в легких. У меня тут же зазвенело в ушах. Машинально я отступил назад на шатающихся ногах и упал, прямо в кучи ржавчины с окурками. Одинокий крик вырывался из моего горла. На одном ударе это не остановилось, нечто за дверью продолжало бить в эту самую дверь. Удары наносились с огромной скоростью и силой. Бом-Бом-Бом-Бом-Бом-Бом-Бом-Бом. Быстрее, чем мое сердце, намеревающееся вырваться из груди. Бетон у двери начал крошиться и пылить, ржавчина отпадать, сварка лопаться, металлические детали гнулись и отрывались. Я лежал на полу, зажав уши, крича от страха и чувствуя, как дрожит пол, и я вместе с ним. Чувствовал, как мое нутро резонирует от того ужасного гула. Невероятный страх, колкий, острый, как игла, прошивал меня насквозь. Мне хотелось сбежать оттуда, но я не мог даже встать. Всё, что рассказал Михалыч, было правдой! И с каждым ударом мне становилось страшнее, с каждым ударом я понимал, что то нечто за дверью все ближе ко мне.
Потом удары резко прекратились. Я все еще держал уши и глаза закрытыми. Секунда, две. Я почувствовал новые удары. Но они были другими – глухими, дальше, в другом месте. Они были направленны не на дверь, но на…стены подвала! Я отвел руки от ушей, и услышал, как за дверью ломается бетон, как рвется арматура, чувствовал, как падают целые куски стены на противоположной стороне подвала. А затем наступила звенящая тишина.
Сердце колотилось, в ушах пищало, руки тряслись. Я с трудом поднялся на ноги, сделал пару шагов, сел на ступеньки. Мысли неслись одним потоком, сознание с трудом успевало обрабатывать их, складывая всё в цельную картину. Мне потребовалось время, чтобы осознать, что только что случилось, что произошло. И тогда я почувствовал, как холодный, мёртвый ужас ледяными пальцами сжал все внутренности, и едкий, противный страх начал разъедать все мое нутро, как самая едкая кислота. Я осознал всю неисправимость ситуации, осознал, что случилось нечто поистине жуткое. То, что было за дверью все это время, то, что все сорок лет било в эту дверь, то, что напугало одним своим видом заместителя начальника цеха, заставив его приказать заварить эту дверь, то, что страшнее самого дьявола, выбралось на свободу.
Текущий рейтинг: 77/100 (На основе 37 мнений)
