(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Тихая Эльза
Дом по соседству был окружён густыми зелёными яблонями. Их кроны так пышно раскинулись, что окна, выходившие на наш двор, не получалось отворить из-за ветвей, усыпанных нежными душистыми плодами.
Но однажды, вернувшись со школы, я увидел, что одно из окон отворено настежь. Мало того - в том окне был Вольдемар.
Его мать была наполовину украинкой, наполовину полячкой, а может, латышкой или эстонкой. Этим объяснялось его странное и непривычное для нас имя. Впрочем, мы всегда называли его просто Володей.
Володя сидел у окна своей спальни, положив руки на подоконник, а сверху на руки - свое лицо, бледное, хмурое, черноглазое. Именно таким, мрачным, всегда задумчивым, бледным странной смуглой бледностью, я его и запомнил с детства.
- Вольдемар, это ты? - негромко окликнул его я, подойдя к высокому деревянному забору, разграничивающему наши участки. Этот забор был достаточно прочен и удобен, чтобы сидеть на верхней его перекладине и срывать нежные и сладкие яблоки прямо с соседского двора - благо мать Вольдемара, такая же бледная и мрачная, как и он, всегда это позволяла.
- О, это ты... - грустно сказал Вольдемар, поднимая голову и поворачиваясь ко мне. - Привет. Какой ты взрослый стал, так вырос.
Вольдемар был старше меня на два с половиной года, и в детстве мы часто играли с ним вместе. Он был болезненным, молчаливым, все детство проводил где-нибудь на лечении. Однажды его положили в больницу, и я все ждал и ждал, пока его выпишут. Шли годы, а Вольдемара все не выписывали, и в какой-то момент мне начало казаться, что его и не было никогда.
- Я так рад тебя видеть. Ты наконец-то дома? Тебе уже лучше?
- Да. - ответил Вольдемар. - Намного.
Однако его лицо было таким землисто-бледным, осунувшимся, с темными кругами под глазами, что я засомневался в его словах. Признаться, в моих воспоминаниях он был куда румяней и здоровее.
- Слушай... Я не знаю, уместно ли спрашивать, но... - Я хотел узнать, от чего же его так долго лечили в больнице, но в последний момент застеснялся и спросил совсем другое: - Не хочешь выйти пройтись вечерком? Погуляем, побеседуем.
- А... - Вольдемар сразу поскучнел и потерял ко мне интерес, снова положив подбородок на ладони. Его взгляд блуждал где-то среди яблонь. - Я больше ходить не могу. Извини.
От этих слов сердце ухнуло у меня в самые пятки. Быстро извинившись и наговорив каких-то глупостей невпопад, я распрощался с Вольдемаром и быстро ушел.
Весь вечер я лежал в кровати, пытаясь заснуть, но в голову лезли воспоминания из детства. Вот мы с Вольдемаром пускаем кораблики в луже, жжем первые костры, переплываем реку. Вот мы уже чуть постарше, и он говорит, что влюблен в какую-то девочку, а я говорю ему быть смелее, ведь девчонки любят решительных. Я пытался вспомнить, что же такое случилось с Вольдемаром, что теперь он больше не может ходить? Падение с дерева или крыши? Серьезная болезнь? Но в памяти не сохранилось ровным счётом ничего необычного, а ведь его положили в больницу, когда мне было уже тринадцать лет. Я не мог просто взять и забыть такую драму из жизни своего хорошего друга.
Утром я наблюдал за Вольдемаром из своего окна, попивая чай. Он сидел ровно в той же позе, что и вчера, бледный и задумчивый, разглядывая свой двор, весь поросший дикими ромашками. На меня он не посмотрел ни разу, а самому привлекать его внимание после вчерашней неловкой беседы мне не хотелось.
Внезапно черные пустые глаза Вольдемара загорелись странным огнем. Он поднял голову медленно, как удав. Во двор вышла Эльза.
Эльза, родная сестра Вольдемара, была странной и тихой девушкой. Всегда молчаливая, она мела двор, развешивала белье, рисовала картины в саду, погруженная в себя, ни на кого не обращающая внимания. Когда я с ней здоровался, она только поворачивала голову в мою сторону, но не отвечала ни кивком, ни улыбкой, ни ответным приветствием. По правде говоря, я уже много лет не слышал, чтобы она говорила.
Вот и сейчас она собирала опавшие зелёные яблоки в саду в небольшую корзинку, как всегда бледная, задумчивая, грустная, в белом кружевном платье. Я не мог назвать ее мрачной или угрюмой - ведь бывало она протягивала через забор мне свою корзинку, угощая меня яблоками, не говоря при этом ни слова, даже не улыбаясь. Просто ее мысли словно вечно были где-то далеко.
А меж тем она не всегда была такой. Я помнил, что раньше она была обычной разговорчивой девочкой, улыбчивой и веселой, - а потом стала такой, как Вольдемар.
Возможно, все дело было в их матери. Вот уж с кем было сложно ужиться! Эта бледная женщина с пронзительными черными глазами, мрачными и злыми, вообще никогда не улыбалась. Тяжёлая поступь, угрюмый взгляд, редкая скудная речь, - она как будто всю жизнь носила траур. Возможно, так оно и было.
- Наверное, это из-за смерти ее мужа, - сказала мне мама, когда я спросил ее об этом за завтраком. - Когда они строили этот дом, случился несчастный случай, и он погиб. К тому же... Ты ведь знаешь, что случилось с Эльзой.
- А что с ней случилось?
- Говорят, ее изнасиловали и с тех пор она не говорит. Только это секрет, тс-с-с. Как страшна иногда бывает жизнь! Так что не думай, что они злые или мрачные люди. Просто жизнь их поломала.
Мне хотелось в это верить, и я старался напоминать себе об этом всякий раз, когда я слышал злобные крики матери Вольдемара, доносящиеся из их дома. Мне казалось, что она в принципе не способна улыбаться, смеяться, говорить о хорошем - только кричать.
На следующий день я сгребал листья у себя во дворе, когда Вольдемар окликнул меня. Я подошёл к нему, радуясь, что он заговорил со мной первым, а значит, не злится.
Вольдемар сидел у распахнутого окна своей комнаты и курил. Сигаретный дым висел среди яблонь, словно туман. Володины черные волосы были взъерошены, а на щеке виднелся красный след.
- Спрашивай, не бойся, - сказал он, заметив мой взгляд. - Я ведь понимаю, что ее крики слышит вся улица.
- Это она тебя так..?
- Обычная пощёчина. Бывало и хуже.
Это я знал. Мать Вольдемара лупила его почём зря, и раньше он неоднократно показывал мне следы от ремня на своей спине - вот большой синяк, а вот след от пряжки.
Какое-то время мы оба молчали. Наконец Вольдемар докурил сигарету, выбросил окурок и сказал:
- Мне нужна будет твоя помощь.
- Конечно. - сказал я, хотя в глубине души не был уверен, что смогу чем-то помочь.
- Я хочу сбежать от нее вместе с Эльзой. Помоги по старой дружбе.
- Но чем же я тебе помогу? - растерянно спросил я.
- Займи денег. У меня друг живёт под Мукачевым, в больнице познакомились. Согласился, чтобы мы пожили у него какое-то время. А там я решу вопрос с жильем и работой и сразу все тебе верну.
- О... Я поговорю с родителями.
- С родителями не надо, - торопливо прервал меня Вольдемар. - Родители они, знаешь, все заодно друг с другом. Ты ведь подрабатываешь где-то? Накопи пару месяцев, я подожду. А потом верну тебе всё с лихвой! Обещаю.
Видя, что я колеблюсь, он добавил:
- Ты ведь слышишь ее крики, знаешь, как она меня била. Как в подвале замыкала. Помнишь? А теперь представь, я все эти годы лежал в больнице, а Эльза здесь была одна, с ней. Представил? Благо я теперь совершеннолетний и могу позаботиться о ней сам.
В его словах было зерно истины, но кое-что не давало мне покоя.
- Но, Володь... Кем ты будешь работать? Ты же не можешь ходить.
Тогда он посмотрел на меня так, как не смотрят даже на злейшего врага.
- Смогу! Просто мать не разрешает мне выходить из дому, постоянно запирает в комнате на ключ. Я болею, и она боится, что что-нибудь случится.
- А чем ты болеешь?
- Не переживай, это не заразно и не смертельно. Думаю, это потому что меня запирали в подвале.
Неловко извинившись, я попятился. Разговор у нас снова не клеился. Благо Вольдемар опять погрузился в свои мрачные мысли и не стал меня останавливать.
Вечером, когда мать пришла с работы, я аккуратно начал с ней разговор по поводу денег. Услышав имя Вольдемара, она вдруг скривилась:
- Слушай, не общайся с ним. Он несчастный ребенок, но у меня от него почему-то мурашки по коже.
- Поверь мне, среди всего их семейства он самый адекватный и вменяемый. - заверил ее я. Однако больше эту тему поднимать не стал.
Шли месяцы. Я копил деньги со своих подработок, как и обещал Вольдемару. Иногда мы с ним перекидывались парой словечек через забор, даже бывало вели дружеские беседы, - я сидел на заборе, а он у своего окна. От домашней еды и свежего воздуха он зарумянился, а в глазах появился здоровый блеск. Теперь он часто смеялся хриплым грудным смехом над моими шутками и даже шутил сам. Про деньги он больше не спрашивал, но однажды я завел эту тему сам:
- По поводу той твоей просьбы. У тебя всё ещё... плохие отношения с твоей матерью? Она все ещё не выпускает тебя из комнаты?
- Да, она избивает меня за любую попытку выйти.
И правда, их дом то и дело сотрясался от воплей и щелкающего звука ремня, а на теле Вольдемара появлялись все новые и новые следы. Как она может избивать своего неходячего сына, который только что вернулся из больницы? Глядя на страдания Вольдемара, я работал и копил, работал и копил, чувствуя некоторую виновность за то, что ему не повезло ни со здоровьем, ни с родителями, а у меня есть и то, и другое.
Наконец я накопил внушительную сумму. Когда я протягивал Володе конверт с деньгами, клянусь, его глаза загорелись странным огнем, какого я прежде никогда не видел.
- Этого хватит вам с Эльзой на первое время, - бормотал я, пока он считал купюры. - И можешь... Можешь не отдавать.
Но Вольдемар меня уже не слышал.
- Да... - горячо прошептал. - Здесь на все хватит... На переезд, еду, даже на свадьбу! А ещё на месть...
- Какую месть? - переспросил я. Тогда Вольдемар тихо и быстро заговорил, перегнувшись через подоконник поближе ко мне:
- Я отомщу своей матери! За то, что била, за то, что держала в подвале... Вот увидишь! Спасибо тебе, друг, спасибо, спасибо! Мы уедем с сестрой... Осталось дождаться удобного случая.
Шли дни и недели, а удобного случая все никак не представлялось. Мать Вольдемара как назло никуда не отлучалась и постоянно находилась дома, даже покупки ей приносили соседи. Ее сердце как будто предчувствовало.
- Когда же она уже уйдет... - шептал Вольдемар, куря в окно. - Я отомщу ей и за это долгое ожидание тоже. Ты знаешь, а я ведь фотографировал все следы от ее побоев, чтобы было что предъявить. Я уже давно готовлюсь, я это так не оставлю... И все сделаю по закону.
Была осень, я сгребал листья во дворе, вполуха слушая тихую ругань Вольдемара, который как обычно курил и наблюдал за Эльзой. Она поливала хризантемы в саду, и солнечные зайчики плясали на ее русых волосах и белой шее.
- Слушай, а твоя сестра получает какое-нибудь лечение? - спросил я.
- Какое лечение?
- Ну, она же ни с кем не общается, никуда не ходит, вообще не разговаривает. Она даже в школе не учится, правильно я понимаю?
Вольдемар помолчал, а потом выбросил окурок и негромко сказал:
- Нечего ей там делать. Пока она дома, мы все за нее спокойны. Ещё не хватало, чтобы там с ней начали спать какие-то мальчишки. Никто не имеет на это права.
Я помялся и наконец решился спросить:
- Это связано с... тем, что с ней случилось?
Вольдемар мрачно взглянул на меня:
- Кто тебе уже рассказал?
- Моя мать.
Вольдемар снова долго молчал и наконец произнес:
- Моя сестра - единственная, кого я люблю в этой семье и этом мире. Она самая красивая, самая чистая женщина на свете, и благодаря тебе я увезу ее отсюда и позабочусь о ней наилучшим способом. И ей не нужно никакое лечение, она умеет разговаривать, просто не хочет.
- Не хочет? Да она оторванная от реальности совершенно. Ей нужен врач.
- Она просто тихая.
- Нет, ей нужна медицинская помощь. Тот урод, что с ней такое сотворил, понес вообще хоть какое-то наказание?
- А причем тут это?
- Как же ты не видишь? Она же попросту сошла с ума после того, что с ней было. Она хоть слово произнесла после того случая?
Вольдемар молчал и смотрел на Эльзу.
- Вы выбрали просто забыть о том, что было, сделать вид, будто ничего не было. Неужели вы не видите, что она так и не пришла в себя? Какое наказание понес тот, кто с ней это совершил? Он же ей всю жизнь сломал. Его убить нужно, так я считаю.
- Ты так думаешь? - глухо спросил Вольдемар. - Что ж, наверное, ты прав.
И я оставил его там, задумчивого и мрачного, наблюдающего за Эльзой.
А потом мать Вольдемара нашла у него одолженные мной деньги и явилась в наш дом, вся красная от гнева.
- Я всю свою жизнь посвятила тому, чтобы ухаживать за своими больными детьми! - кричала она, брызжа слюной и потрясая мятым конвертом, из которого сыпались купюры. - После смерти мужа никого и ничего, только крошечная помощь от государства и собственное хозяйство! А вы помогаете больному человеку, которому нельзя выходить из дома, в его глупых идеях! Нельзя потакать больным людям!
- Если бы вы хотя бы выпускали Вольдемара на улицу... - оправдывался я. - Если бы вы хотя бы не били его!
- Вольдемару нельзя на улицу, потому что он болен, - отрезала она. - А бью я его, потому что он это заслужил.
О, как же я ее ненавидел!
Когда она ушла, я собрал разбросанные по полу деньги и засунул их обратно в конверт. Теперь моя решимость помочь Вольдемару была ещё сильней. Моя мама ещё долго успокаивала Вольдемарову мать на крыльце и проводила ее до самых ворот.
- Она просто беспокоится о своих детях, потому что они больны, - сказала она мне вечером, сидя за своим вязанием, пока я смотрел телевизор. - Не стоит ее винить. Она боится, что ее дети без нее не выживут.
- Думаю, им без нее будет гораздо лучше, чем с ней. - ответил я. - Хотя бы их никто не будет бить.
- Ну уж Эльзу она не бьёт, - отозвалась мама. Я задумался над ее словами. Да, Эльзу она не била никогда, - по крайней мере я ни разу не слышал ни единого крика или звука удара, пока домой не вернулся Вольдемар.
- У меня такое чувство, что Вольдемара она не любит, - сказал я.
- Так и есть, - рассеянно подтвердила мама, пересчитывая петли. - Она мне много раз говорила, что Вольдемар всем приносит только несчастья. Бедняга, как же ей тяжело тащить на себе сразу двоих больных детей.
После этого мы долгое время не виделись с Вольдемаром. Его мать забила его окно досками с внутренней стороны, и теперь он не мог даже открыть форточку.
Я пытался разговаривать с Эльзой, но она даже не поворачивала голову в мою сторону. Она развешивала белье, рисовала, полола грядки, и мои слова словно не долетали до ее сознания, как будто бы я не стоял в шаге от нее. Я мог бы посчитать ее глухонемой, если бы она не реагировала на окружающие шорохи и на оклики своей матери. Почему-то мне вспомнилось, что Вольдемар не окликал ее никогда и не разговаривал с ней никогда - хотя по его же собственным словам так сильно ее любил.
Прошла зима и настала весна. В нашем саду зазеленела трава и появились первые цветы.
Я читал книгу на крыльце, когда услышал оклик Вольдемара. Сначала я даже не узнал его голос.
- Подойди сюда, пожалуйста!
Я увидел, что он выломал одну из досок и смог приотворить форточку. Я приблизился к нему.
- Друг! Моей мамы дома нет. Она ушла и забрала Эльзу с собой. Пока ее нет, у тебя есть время найти ключ. Пожалуйста, помоги мне!
Конечно, я пришел ему на помощь. Я даже те деньги в мятом конверте сохранил - но пока не стал ему говорить об этом.
- Мама прячет ключ от входной двери под половицей на веранде. Пожалуйста, войди ко мне в дом и отыщи маленький ключик, вот такого размера! - он показал пальцами, какого. - Он должен быть либо на кухне, либо в ее спальне. Пожалуйста, сделай это, а если она вернётся и застанет тебя, я всю вину возьму на себя.
Конечно, я не мог отказать другу детства. Ключ от входной двери и правда нашелся под половицей, и вскоре я уже переворачивал банки с крупами и старые вазочки на кухне. В итоге маленький ключик странной формы действительно нашелся в ящичке прикроватной тумбочки в спальне.
Я ожидал, что этот ключ будет от спальни Вольдемара, но дверь в его комнату неожиданно оказалась незапертой. Я вошёл и словно окаменел - Вольдемар сидел у окна, а его нога была прикована к ножке кровати тяжёлой цепью, которой обычно у нас приковывают коров.
- Не спрашивай меня ни о чем, просто дай ключ, - попросил Вольдемар. Я так и замер с открытым ртом, пока он вставлял ключик в скважину замка, пытаясь освободиться. Наконец цепь с глухим звоном упала на пол, и Вольдемар принялся растирать щиколотку, покрытую мозолями.
- Она больная женщина, я же говорил тебе, - сказал он, заметив мой взгляд. - Ты не пожалеешь, что помог мне. Я тебе этого не забуду.
Вольдемар прошёлся по своей комнате, разминая ноги. Худой, бледный, с взъерошенными черными волосами и горящим взглядом, он выглядел безумным. Я протянул ему конверт с деньгами.
А потом произошло страшное.
Мать Вольдемара и Эльзы приползла к нам на четвереньках, плачущая, с разбитой головой и кровью, струящейся по лбу.
- Эльза, моя милая Эльза! Девочка моя! Он уехал и ее забрал!..
Моя мама омыла ее лицо, поухаживала за раной, налила чаю. Полиция уже ехала к нам, когда Вольдемарова мать рассказала нам свою историю:
- Я родила Вольдемара сама не знаю, от кого... Это не было добровольно и я не знала этого человека. Его так и не поймали. С самого детства Володя был не такой, как все... То птичку поймает, голову свернёт, то котенку отрежет лапу. Дикий, злобный, как волчонок! Как будто всему живому желает зла. Я пыталась с ним и лаской, и нежностью, и к врачу водила, но он на все отвечает злом, понимает только побои. Когда я вышла замуж и родила Эльзу, он совсем с ума сошел. С детства боюсь оставлять их наедине! То пытался ее из колыбельки в окно выбросить, то в ванной топил... Тогда я и начала его запирать. А когда он вырос... - она заплакала и поднесла к лицу белый носовой платок, - когда он вырос, я начала замечать... Он следил за Эльзой! Лез под платье к ней руками, заводил странные разговоры, говорил, мол, поженимся с тобой! Наловчился дверь свою открывать, чтобы лазить к ней по ночам... - Она всхлипнула. - Я как-то иду мимо ее спальни, а через приоткрытую дверь видно - сидит Вольдемар в ее комнате прямо напротив ее кровати и смотрит на нее в темноте. Я же не дурочка, понимаю, какой он и от какого человека родился... Мы начали дверь в его комнату шкафом подпирать, а он смеётся и говорит "Я через окно вылезу!" Уж мы его и к врачам возили, и куда только ни ложили, но все без толку. Столько раз просили его - "Уйди, живи отдельно, сам по себе, мы деньги присылать будем!", а он говорит "Уйду только вместе с Эльзой, а будете прогонять, дом подожгу!". Когда и вправду попытался поджечь дом, я оборудовала ему комнату в подвале, кровать там постелила. Начали его там запирать. Муж мой столько раз пытался его определить в диспансер, но перед врачами он ведёт себя как совсем нормальный человек! Тогда мы его начали класть в платную клинику, но когда муж умер... когда муж умер, денег у меня на это перестало хватать, и вот он вернулся и все заново!.. А положили мы его впервые туда знаете когда?.. Думаете, почему я его привязываю и из комнаты выходить не даю? Почему не поймали того, кто сделал это с Эльзой, того, из-за кого моя бедная девочка больше не говорит?.. - И она снова начала плакать.
Я слушал, и по спине моей бегали мурашки. Ужас от услышанного усилился многократно, когда я осознал - это я помог ему сбежать с ней, я, я! Позволил обмануть себя, как глупого барашка, разговорами о старой дружбе. Но почему же я столько лет дружил с ним и ничего не замечал в нем дикого, темного?
"Моя сестра - самая красивая женщина в мире." - вспомнились мне его слова.
Поймали Вольдемара и Эльзу на станции, когда они уже садились на поезд до Мукачева. Вольдемар рычал и отбивался, как волчонок, а Эльза, тихая, бледная, стояла с выражением полнейшей отрешённости в пустых черных глазах и, видимо, даже не понимала, кто и куда ее везёт. Глядя на ее нежное личико в обрамлении русых локонов, я думал о том, что осознанности в ее голове не больше, чем у золотой рыбки, и что она навсегда, навечно осталась в той своей темной спальне, куда однажды, полный мрачной решимости, зашёл Вольдемар.
Я навестил Вольдемара только один раз. Он сидел, угрюмый, злой, и даже кивком и взглядом не поприветствовал меня. Я принес ему букет свежих ромашек, похожих на те, что росли у них в саду, чтобы хоть как-то скрасить скудное убранство его комнаты.
- Скажи, друг, - наконец-то решился спросить я, - неужели это правда - то, что говорят про тебя и Эльзу?
Вольдемар скривился и отмахнулся от меня, как от надоедливой мухи.
- Да она сама этого хотела... Веришь? Иначе бы не носила при мне это странное кружевное платье и не звала меня к себе в спальню. "Вольдемар! - постоянно говорила. - Мне приснился страшный сон, приляг возле меня!" Так что не верь ее напускной невинности. Я сразу понял, что она сама этого хотела. И знай, что я не жалею ни о чем.
Растерянный, я слушал все это, теребя в руках принесённый букет ромашек.
- И вообще... - он посмотрел на меня с неожиданной ненавистью. - Ведь это ты мне, как лучший друг, посоветовал тогда.
- Как я мог тебе такое посоветовать? - холодея, спросил я.
- Помнишь, мы шли со школы, говорили о девчонках, и я тебе сказал, что я люблю кое-кого? А ты ответил, мол, давай, будь смелее. Девчонки любят решительных. Не ты ли мне это сказал?
- Что ж, - вставая со своего места, ответил я. - Раз мои слова так значимы для тебя, тогда, я надеюсь, ты помнишь, что я сказал по поводу наказания, которое стоит понести тому, из-за кого она больше не говорит. И если ты правда любишь ее, ты это сделаешь.
И я оставил его там, замершего и молчаливого, оставив букет ромашек у него на столе. Обернувшись на пороге, я увидел, как он задумчиво глядит мне вслед.
Через два дня стало известно, что Вольдемар повесился на собственном ремне, привязав его к быльцу кровати.
Текущий рейтинг: 65/100 (На основе 37 мнений)
