(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Теперь, когда Господь явил себя, никому не дозволено умереть
Господь явил себя человечеству в четверг.
Начинался день довольно буднично, но где-то после обеда у меня вдруг возникло некое ощущение присутствия в груди, а в голове раздался голос.
— Я вернулся, — произнес он.
Как выяснилось, этот голос услышал каждый и каждый почувствовал это присутствие в груди, и вскоре каждый вышел из дома и взглянул на небо, чтобы увидеть, как разошлись облака, и слепящий свет воссиял в небесах. Свет столь яркий, что не мог он быть солнечным, но мог быть пролит лишь чем-то иным, и все осознали. Ощущение присутствия в нашей груди было несомненным. Господь был реален, и Он был здесь.
Вы, скорее всего, догадываетесь, что случилось потом.
Мир стал добрее — сострадательней. Не потому, что все вдруг вспомнили о добродетели, или некая благая сила изменила нас изнутри. Скорее, из страха возмездия. Ты не станешь нападать, не захочешь оскорблять, не решишься осуждать, если не знаешь, что за это будет. После недавних сверхъестественных событий более безопасной казалась жизнь, в которой будет больше места для милосердия. Чуть больше “подставь другую щеку”, чуть больше притворной добродетели. Стерпится — слюбится, в конце концов.
Я искал признаки новых изменений. Все мы теперь жили под бдительным всевидящим оком, но нам по крайней мере казалось – ошибочно, как выяснилось потом – что вмешательство Всевышнего в привычный уклад пока что почти неощутимо.
В свой черед каждый открыл для себя, что смерть осталась в прошлом. Некоторые поняли это сразу, когда их любимые, умиравшие в хосписах, вдруг чудесным образом исцелились. Остальные ни о чем не подозревали до тех пор, пока ученые и аналитики не вынесли совместный вердикт: количество смертей, вызванных любыми известными причинами (природные катастрофы, автомобильные аварии, сердечные приступы) рухнуло со среднестатистических 160 000 в день до нуля.
Жизнь продолжалась, а до меня начали доходить слухи о богослужении. В зависимости от того, где именно гуляли слухи – в интернете или возле офисного кулера – они разнились по содержанию и выводам. Я не мог разобраться в них до тех пор, пока на богослужение не призвали маму. Помню все, будто это было вчера.
7 часов вечера, после ужина. Мама поднялась со своего любимого кресла в гостиной, оделась, накинула пальто и подошла к полке для обуви.
— Куда ты, милая? — спросил папа.
— Я призвана.
— Что, прости?
— Господь призывает меня для богослужения.
Я отчетливо помню, каким странным ощущалось происходящее. С тех пор, как мы получили окончательный ответ на великий вопрос, вся наша жизнь была подернута тонким флером нереальности. Моя мама шла к двери, и это зрелище было бессмысленным, но в то же время исполненным смысла. Если б это происходило годом раньше, мы с отцом решили бы, что мама нас разыгрывает.
— Тебя э… подвезти? — в замешательстве спросил папа.
— Господь велит мне идти, — ответила она, повернула дверную ручку и вышла из дома.
Мне тогда было семнадцать. Брату двадцать. Мы спросили отца, нужно ли нам идти с ней. Он сказал остаться дома, сказал что пойдет с ней и выяснит, что происходит.
Вернулся он лишь на следующий день, вечером. Услышав, как открывается входная дверь, мы с братом кинулись вниз в надежде увидеть обоих родителей, но вернулся только отец, взъерошенный, уставший, со странным выражением лица.
Никогда не забуду, как он смотрел на нас.
— Она стоит в поле, — сказал он и добавил, — и другие люди тоже.
Прошло четыре месяца с тех пор, как мама была призвана на богослужение.
За это время мы узнали чуть больше о “вмешательствах” Всевышнего.
“Новые заповеди”, как я мысленно называл их, звучали примерно так:
1. Всякий Да Не Умрет (от болезней, катастроф и т. д.)
2. Всякий Да Будет Призван для Богослужения в Должный Час
Ну да, признаю, звучит не так круто, как библейские заповеди. Но это в конце концов не официальное слово божие, а мои собственные формулировки нагаданного по кофейной гуще.
Третья заповедь открылась мне во сне… Шутка, она открылась мне на ютубе.
Обычное видео с уличной дракой. Два парня на тротуаре по непонятным причинам лупили друг друга до тех пока тот, что покрупнее, не прижал другого к земле. Он орал и вопил, потом достал нож и… У него словно лампочка в голове вспыхнула, до того резко он замер. Потом поднялся, и вместе с ним поднялся второй. А потом они оба просто… пошли. Друг за другом, с ничего не выражающими лицами. Будто в чертовом “Маньчжурском кандидате”.
Так что:
3. Всякий, Посягнувший на Жизнь Ближнего, Да Будет Немедленно Призван для Богослужения.
Как-то так.
Но, ради бога, что такое богослужение на самом деле?
Чтобы лучше понять это, я отправился к маме.
Место, куда она ушла было в часе езды от дома. В ту ночь она шагала несколько часов подряд.
Прибыв на место, я увидел тысячи людей, которые стояли в поле на одинаковом — примерно метр в любую сторону — расстоянии друг от друга. Все они были обращены лицами в одну сторону, головы чуть приподняты к небу, все абсолютно неподвижны. Ни единого движения.
Мне казалось, что я целую вечность петлял среди рядов. То, что мне удалось ее найти, ощущалось чистым везением.
Я видел ее в первый раз с момента ее ухода. Мне удалось убедить себя, что нет никакого смысла приходить сюда. В конце концов, она ведь уже скоро должна была вернуться — со дня на день, как мне казалось.
— Мам, — признаю, эмоции переполняли меня.
К моему изумлению, несмотря на полную неподвижность и устремленный в небо взгляд, ее губы шевельнулись.
— Привет, милый.
— Как ты?
— Все хорошо. Я служу Господу.
Она разговаривала как ни в чем не бывало.
— Мам, ты можешь двигаться?
— Я служу Господу.
— Но, ты не хочешь вернуться домой?
Голос ее был по прежнему мягок, но она будто пыталась вложить в свои слова какой-то подтекст, скрытый смысл. Намекнуть на что-то большее.
— Не могу, милый, — и уже яснее. — Думаю, тебе стоит пойти домой. Пока тебя тоже не заставили остаться.
— Но…
— Домой. Тебе пора идти, дорогой.
Я сказал ей, что люблю ее и ушел сквозь идеально ровные ряды других призванных на богослужение. Словно по шахматному полю, где каждая фигура на своей клетке. И путь был долгим, очень долгим. Таким долгим, что я задумался, где же однажды встану я, мои друзья, отец, старший брат и все остальные, кого я люблю.
По пути я заметил других посетителей. Выглядели эти люди еще мрачнее меня. Они шептали слова поддержки и любви своим близким, слышали ответ, конечно, но ответы, оброненные уголком рта казались невесомыми, мимолетными, краткими. Богоцентричными. Словно они пришли навестить чью-то могилу, или скорей даже памятник. Поминали кого-то давно ушедшего.
Но никто не ушел на самом деле. Мама не покинула нас. Богослужение скоро закончится, оно должно закончиться. Может, еще пару недель, пару месяцев от силы, и она вернется домой, а Господь призовет на ее место кого-то другого.
4. Всякий, Свершающий Богослужение, Да Не Состарится.
“Четвертая заповедь” стала очевидной спустя год.
Все это время количество призванных для богослужения постепенно росло. Это происходило по всему земному шару, конечно же, так что каждый желающий мог в любой момент посмотреть стримы с “мест поклонения” в любой точке мира, чтоб увидеть людей, стоящих ровными неподвижными рядами в парках, на пляжах и городских площадях, где угодно. В каждом городе, в каждом населенном пункте было свое “место”.
Меня, насколько я понимаю, ждало то самое поле, в котором стояла мама. Разве что к тому времени, как придет мой черед, оно будет совсем переполнено. Тогда я отправлюсь куда-то еще, куда угодно.
Концепцию “нестарения” сформулировали все те же ученые, количество которых постепенно сокращалось. Вне богослужения жизнь людей шла более-менее привычным порядком, кроме этой финальной непостижимой “стадии смерти”.
Появился новый термин: “Скорбь по призванным”. Так назывались чувства людей, близкие которых были призваны на богослужение. Пока еще никто не придумал термин для того, что сидело глубоко в каждом из нас, того, что, видит бог (буквально), мы боялись назвать вслух. Страха перед богослужением.
Я изо всех сил старался соблюдать чистоту помыслов. Трудно было отделаться от мысли, что любое богохульство, прокравшееся в мой 17-сантиметровый (или сколько там?) мозг, немедленно станет законной добычей Всевышнего и подвергнется тщательному изучению. Но хотелось тешить себя надеждой, что где-то есть участок, какой-то глухой уголок, не попавший под всевидящее око божественного видеонаблюдения. Место, где ты можешь быть самим собой, не опасаясь случайной мыслью купить себе отдельное место на холсте Божьем.
Появилось немало групп психологической поддержки, и я вступил в одну из них. Именно там концепцию “нестарения” сунули мне под нос как один из множества плюсов происходящего. “Четвертая заповедь” не особенно успокаивала меня, но я все равно улыбался и кивал.
Мир оставался все тем же, но стал меньше. Выражение лиц людей, которых я видел в электричке, по пути на работу, постепенно сменялось с утомленного и раздраженного на мертвенное. Однажды на моих глазах какая-то женщина вдруг разразилась рыданиями, и, могу поклясться, я слышал, как она еле слышно шепчет: “Я не хочу идти”. А может, я просто проецировал.
Ночные кошмары тоже изменились. Преследующий меня маньяк или разразившийся шторм больше не казались такими страшными. Теперь мне снилось, что я просто замираю посреди каких-то рутинных ежедневных занятий, и в моей голове раздается голос. Он говорит: “Ты призван”. Ноги сами собой приходят в движение, и я точно знаю, куда они несут меня, пусть и не знаю, где это. Я подскакивал на постели, обливаясь потом. Смешно, но я молился о возможности управлять своим телом. Эти кошмары и случайные спазмы, подергивания в мышцах ног – они просто сводили меня с ума.
Прошло еще четыре года, уже почти треть человечества была призвана на богослужение, включая моего несчастного отца.
Нам с братом не удалось стать свидетелями того, как он покинул сцену и исчез в толпе: в день, когда Господь призвал его, отца не было дома. Кажется, он пошел к слесарю, а потом мог быть записан на прием к физиотерапевту. Теперь уже неважно. Три дня мы ждали его возвращения.
Поле, где стояла мама, к тому времени уже переполнилось, и в городе появились немало других мест для богослужения. Мы с братом начали объезжать их в надежде заметить в неподвижных рядах людей нашего отца. Тщетно.
Примерно в это время я начал догадываться, какой может быть “Пятая заповедь”. Я опять тыкал пальцем в небо, но попытки понять правила или структуру событий странным образом успокаивали. Возможность определить закономерности происходящего, если такие были, приносила облегчение.
Вообще-то “пятая заповедь” была избыточной. Вы поймете почему, как только я сформулирую ее явно. Я начал догадываться, когда заметил, как люди подходят к краям крыш и других высоких мест, а затем… разворачиваются и просто уходят. Или когда видел людей на мосту, которые, которые как-то слишком механически шагали вдоль проезжей части. Может я излишне циничен, думал я, но не могло ли быть так, что кто-то из пешеходов пришел к дороге со скрытыми мотивами?
Все начало проясняться после того, как мой брат совершил ошибку.
Однажды я без предупреждения зашел к нему в комнату и застал его сидящим за столом. В дрожащей руке он сжимал пистолет, трясущееся дуло которого было направлено ему в висок. Палец лежал на курке. Я замер на месте и, должен признать, в голове у меня пронеслось: “Пожалуйста, Господи, прошу тебя, дай ему пустить пулю в череп. Позволь ему умереть.” Вместо этого пистолет выпал из его руки, а рука перестала дрожать. Он встал со стула, подошел к шкафу, достал и накинул пальто.
— Маркус? — позвал я.
— Пора идти, — отозвался он.
— Идти…
— На богослужение, — пояснил Маркус, как ни в чем не бывало, — я призван.
Он направился к двери, я следовал за ним.
— Маркус, — опять позвал я, но он меня проигнорировал.
— Я не… Слушай, э… мне просто любопытно, — я изо всех сил старался не заработать собственную повестку на богослужение, — ты можешь хоть немного управлять телом? Хоть чуть-чуть?
— Нет, мне пора на богослужение.
— Ты не можешь хотя бы…
— Если бы ты почувствовал призыв, то все понял бы. А теперь мне надо идти.
Он взял обувь
Я шел с ним всю дорогу, пять часов, до тех пор пока он не занял свое место на пустой парковке перед неработающим парком развлечений, среди тысяч других мужчин женщин и детей. За всю дорогу он не проронил ни слова, да и я, если честно, мало что мог ему сказать.
5. Всякий, Посягнувший на Жизнь Свою, Угадай Что? — Да Будет Немедленно Призван на Богослужение.
Черный юмор. Мир справлялся с происходящим при помощи черного юмора.
В конце концов 70% человечества, плюс-минус, перешли в режим богослужения.
Я изо всех сил старался не думать об этом. Просто стоять, устремив взгляд в небеса, неподвижно, недели, месяцы или даже — если вспомнить о моих родителях — годы подряд.
Это эгоистично, но я старался реже навещать маму. Когда я все-таки приходил, то торопливо и неловко обнимал ее, бормотал: “Люблю тебя”, и поспешно сбегал. Мне очень хотелось чтоб она погрузилась в транс, ушла в себя слишком глубоко для ответов, но ее сознание всегда оставалось ясным.
— Я тоже тебя люблю, милый, — отвечала она, до боли обыденно.
Пребывать в таком ясном сознании, настолько отдавать себе отчет о том, что происходит вокруг… Мне это не нравилось. Я строил свои теории на допущении, что во время Богослужения человек пребывает блаженном и безмятежном полусонном состоянии. Но все говорило об обратном.
Надо отдать Богу должное, нам было разрешено свободно обсуждать Страх перед Богослужением. Естественно все группы поддержки, онлайн сообщества и тому подобные объединения лишь поверхностно отражали иное, истинное состояние людей.
Ролики на Ютубе и в тиктоке кричали о “надежном варианте побега”: верном способе покинуть эту реальность и найти что-то другое. Глубокая медитация, которая позволит безмятежно покинуть этот мир, не будучи призванным в одно из бесчисленных Божьих собраний. И, конечно же, избыток видеоэссе, посвященных тщательному изучению Господа. Жалобы на текущее положение вещей. Призывы к революции — откровенное безумие.
Я хорошо запомнил две вещи — два события, которые хорошо отражали суть вещей.
Во-первых, последнее видео парня, который соорудил сложный голдберговский механизм для побега из физического тела. Облил себя и всю свою комнату бензином, взялся за веревку, привязанную к лезвию, подвешенному над головой, запустил таймер взрывчатки. Когда момент настал, он бросил на пол горящую спичку. Вспыхнуло пламя, он отпустил веревку и… Пламя погасло едва добравшись до него. Лезвие повисло в воздухе. Взрывчатка так и не сработала (и слава Богу, правда, ведь камера уцелела, и эта запись, которую в итоге нашли и опубликовали, просто клад). А потом наш легковоспламеняющийся герой, встал со стула и, капая бензином, вышел из кадра.
Пятая заповедь, дружище, пятая заповедь.
Во-вторых, записи популярного стримера, который делал вид что его призвали для богослужения прямо во время стрима. Лицо его вдруг теряло все эмоции, он вставал и, шагая, словно робот, покидал комнату. Этот трюк он проделывал столько раз, что, когда его и в самом деле призвали, чат не верил в происходящее несколько часов.
До смешного страшно.
Люди все еще ходили на работу, придерживались ежедневной рутины, но уже без особого толку. Я встречал проповедников с мегафонами, которые вещали, что “грядет наш час”, типа, да ладно, чувак, серьезно? Эппл, даже лишившись почти всей своей рабочей силы, все еще умудрялся выпускать что-то новое. Стриминги, в прочем, гнали в основном повторы. Наверное сложно снимать новые сезоны, когда режиссер, ведущие актеры, сценаристы и вообще кто угодно может в любой момент просто встать и уйти навсегда.
Куда бы ты не пошел, работников было все меньше, но эй, в этом был смысл. Клиентов ведь тоже поубавилось.
Я заскочил за кофе в ближайший старбакс, в котором еще были работники, и поехал навестить брата.
Два года прошло. С ним было труднее всего. В глубине души я знал: он не хотел бы чтоб я жалел его. Но я, черт возьми, жалел.
Людей на парковке стало куда больше. Судя по всему, она была почти полна. Петляя между рядами я в конце концов нашел его.
— Привет, — сказал я.
— Привет, — отозвался он.
— Ну, как ты?
Его грудь мерно поднималась и опускалась. Голова приподнята, глаза устремлены вверх.
— Как ты? — повторил я.
— Я служу Господу.
— Наверное, мое время тоже скоро придет, — сказал я, — помоги мне подготовиться.
Он опять промолчал.
— Бро, – позвал я.
Спустя некоторое время он все же заговорил.
— Знаешь, — сказал он, — чаще всего я думаю о шальной пуле. Просто случайный выстрел за сотни миль отсюда. Бог не заметит ее, пуля попадет мне в затылок, и все исчезнет. Это моя любимая мысль. Мечта, которая помогает мне жить дальше.
Я ничего не ответил, мне нечего было сказать.
— Это ощущение глубоко в груди — уверенность. Это не прекратится.
Наверное так чувствует себя зверь, пойманный в ловушку.
— Это будет продолжаться вечность. Никакой тепловой смерти. Только это.
Я положил руку ему на плечо. Бессмысленный жест, если честно. Наверное, мне просто нужна была опора, чтобы не упасть.
— Прошу, найди способ убить меня, — сказал он.
А потом я вынужден был уйти. Кажется, он сказал: “Пожалуйста, останься, мне нужно с кем-то говорить”, но, может, мне просто показалось. А может, я слышал это ясно и четко, но не хочу думать об этом, чтобы не чувствовать себя дерьмом.
Забавная штука эта ошибка выжившего, когда ты на тонущем Титанике. Да, твоя часть корабля пока еще над водой, но уже совсем скоро ты присоединишься к Лео и остальным.
Кто б там не следил за положением вещей, ему надоело вести статистику. Не осталось почти никого.
Это чистая удача, твердо и четко. Голое везение, что я все еще не призван.
Мои осторожные поиски начались еще когда призвали папу, но будьте уверены, после беседы с братом я удесятерил усилия.
Любые варианты я рассматривал непредвзято и пробовал все, что мог. Необычные медитации, заклятия, молитвы Господу об окончании всемирного богослужения. Я ездил в определенные точки на карте, в особые городки, где, по слухам, люди действительно могли умереть. Мои поездки были опустошительно бессмысленны. Смерти не существовало нигде.
Прежние постоянные – смерть и налоги.
Новые постоянные – бессмертие и богослужение.
Эта попытка номер восемьдесят, или около того. В одну из множества “мать вашу, нам всем срочно надо сдохнуть!” групп, где я состою, скинули фото листовки с приглашением в церковь, где проповедовал некий Люсьен Ферре. Проповедник сыпал с листовки смелыми обещаниями, которые, я уверен, не мог выполнить. В нижней части бежала надпись, больше напоминающая слоганы типичных пирамид: Присоединяйся к сообществу тех, кто точно знает, как избавиться от Страха Богослужения! Отзывов нет, потому что успех гарантирован! Приходи и сам стань свидетелем чуда!
Но, хех. “Отчаянные времена требуют…” и вот это вот все.
За пять часов пути до церкви я увидел очень, очень много новых мест для богослужения, где люди идеально ровными рядами смотрели в одну сторону, подняв головы, в вечном преклонении перед Господом.
Я не мог отделаться от ощущения, что мое время почти пришло. Что в любой момент я могу остановить машину — выйти и шагать по обочине до тех пор, пока не приду на свое место.
Вот и пункт назначения. Снаружи церковь выглядит покинутой. Давным давно заброшенной. Не знаю, что там задумал Преподобный Люсьен, но, эй, если это пранк – я купился.
Я зашел внутрь и почувствовал это.
Отсутствие. Ощущение божественного присутствия в моей груди пропало. Словно кто-то вдруг перерезал нить, что связывала меня с создателем.
Возле входа на столике лежал журнал посещений. Я вписал свое имя и время. Присел на одну из скамей в длинном нефе. Кое-где в других рядах сидели люди. Они выглядели так, словно ждут уже давно.
Спустя какое-то время на возвышение вышел мужчина.
— Понадобится еще несколько часов, но вскоре он примет каждого из вас, — сказал он.
Ощущение было такое, словно я пришел на прием к доктору по записи.
Мужчина, как и обещал, не появлялся довольно долго. Время замерло. Я слушал тик-так, тик-так настенных часов. Руки на коленях. Только не двигайтесь сами собой, только не двигайтесь…
Мужчина снова вышел и назвал очередное имя.
— Томас Гилмор? Здесь есть Томас Гилмор?
И, ясное дело, Томас Гилмор встал со своего места и ушел с мужчиной.
Тик-так, тик-так.
— Ив Меррит? Ив?
— Я тут! — взметнулась чья-то рука, — Это я.
И она тоже ушла.
Тик-так, тик-так.
Я правда, честное слово, не знаю, сколько времени прошло.
— Написано просто Лили, — мужчина заглянул в журнал посещений, — Лили здесь?
— Она только в туалет отошла, — сказал кто-то.
— Хорошо, пригласим ее, когда вернется.
И вот на улице уже вечереет. Как долго идет эта сессия взаимопомощи? Я не могу ждать пока они закроются на ночь.
Я не могу прийти завтра.
Я не могу ждать, я, блять, не могу…
— Так, Джейк Миллер присутствует? Джейк…
— Здесь! — крикнул я.
Меня подбросило со скамьи. На одно жуткое мгновение мне показалось, что мое тело сейчас развернется и ноги сами собой унесут меня в закат, но вместо этого я прошагал по длинному проходу меж скамей и вот я уже стою перед мужчиной.
— Вон туда, — показал он, и я последовал за ним по сбивающему с толку, петляющему проходу мимо каких-то коробок, закрытых дверей, хлама и боковых коридоров до тех пока мы не пришли…
К кабинке для исповеди.
— Туда? — спросил я.
— Туда, — ответил он.
Я вошел.
На сидении была кровь.
Кровь. Что-то новенькое.
— Присаживайся. Не беспокойся насчет пятен, ну, ты понял, все нормально. Все будет нормально. Садись, — кто-то, я так понимаю, священник, сидел в другом отделении кабинки, за перегородкой.
Я сел.
— Преподобный Люсьен? — уточнил я.
Ему понадобилось время чтоб ответить. Чтоб сообразить.
— А! Ага, да. Преподобный Люсьен. Конечно.
— Ну, — надо было продолжать, — я, если честно, давно уже не делал эту вещь, с исповеданием, но, наверное, вы должны предложить мне покаяться… в чем-то?
— Да! Пожалуйста, кайся в чем хочешь.
Я какое-то время собирался с мыслями.
— Верно, да, значит…
Я услышал как за ширмой что-то протерли тканью, после чего раздался намеренно громкий хруст. Он что, ел?
— Точно, значит я… я увидел вашу листовку, хотя, скорее я отыскал вашу листовку и э, ну… я испытываю страх перед богослужением. Я не хотел бы кощунствовать, или что-то в этом духе…
Еще один звонкий хруст. Господи, чувак, это немного грубо.
— Но, эм, я не уверен, что хотел бы… сотни лет стоять в поле и э, служить Господу, наверное…
— Не, эт не на сотни лет, — услышал я сквозь громкий жующий хруст. — Это навеки. Вечность. Таков его маленький проект.
— Его маленький что?
— Царство Небесное на земле. Вечность. Давний план. Все вы должны стать едины с богом на веки вечные. Ясно дело он хотел явиться когда вас будет больше всего, правильно? — пояснил он, продолжая жевать.
— Ну, типа, — он подавил смешок, — наверное, это не так прикольно, когда кругом сраные дикари, да? Миллиарды людей или десять тысяч неандертальцев, ты б что выбрал?
— Простите, какое это имеет отношение к… всему?
— Никакого, никакого, извини, продолжай.
— Да, — я опять сбился с мысли, — ну, я имею в виду, в смысле, мне кажется, дело в этом. Вы писали что у вас есть надежное решение. В вашей листовке.
— Да, — сказал он, — я могу тебя убить.
— Вы можете?
— Да. Прямо сейчас, прямо здесь. Естественно, если тебе нужно время, чтоб все обдумать, то ничего не выйдет. И как только ты выйдешь из церкви, бог моментально призовет тебя, и — добро пожаловать в стадо.
— Это… Что… как вы можете это знать?
— Так что ответишь? Там вообще-то люди ждут, я занятой человек. Я очень, очень занятой преподобный.
— Я … Я имею в виду, что ответ будет да, но это ведь нарушение третьей заповеди… Эм, простите, думаю вы не в курсе, что это. По сути, я пытаюсь сформулировать основные правила происходящего, и третья заповедь это про то, что если ты пытаешься…
Внезапно ширма, разделявшая нас, упала, и в мою яремную вену вонзился нож.
Быть того не может.
Кровь хлынула на рубашку, на колени.
Я захлебнулся, зрение расфокусировалось, не позволяя рассмотреть лицо того, кто нанес удар. Человека с окровавленным ножом в одной руке и наполовину съеденным яблоком в другой.
— У нас с богом уговор, — сказал он, — у него свое место, у меня свое. Правда мое местечко гораздо меньше, чем то, к которому я привык.
Моя голова бессильно упала на грудь. Последнее, что я видел – мое тело, залитое алым.
— На здоровье, — донесся до меня его голос.
А потом все кануло во тьму.
Чудо.
Оригинал: Now that God has revealed himself, none of us are allowed to die.
Автор: WorldAwayTweedy
Текущий рейтинг: 70/100 (На основе 11 мнений)
