Солнышко: 07. В омут

Эта история была написана участником Мракопедии Alexbrain. Пожалуйста, не забудьте указать источник при использовании.

• Список серий
• К предыдущей серии

Позже

Он не спрашивал, как она. Это было ни к чему. Она не интересовалась, сможет ли он. Это было излишне. Те, кто чувствовал себя неважно после рывка в пару сотен метров, давным-давно умерли. Как и те, кто не мог сходу перемахнуть через двухметровый забор. Нужда спрашивать, таким образом, пропала сама собой.

Две серые фигурки тихо шмякнулись на территорию посольства, припали к земле и немного полежали на брюхе - нет, они не отдыхали после очередного рывка, и уж точно не любовались видами. Они слушали.

Фигурка слева принадлежала женщине. У женщины были холодные злые серые глаза, и в целом немного звериное лицо. Довольно миловидную во всем остальном ее портил чрезмерно широкий, почти мужской подбородок, а еще крепко сжатые челюсти и по-животному расширяющиеся ноздри. А также то, что вместо привычного, оставленного в прошлой жизни легкомысленного каре на ее голове появился короткий ежик. Ежик не пыхтел и не топотал милыми лапками, он был в спешке, под треск - слишком громкий треск - машинки на батарейках выстрижен два дня назад в чьей-то покинутой квартире. Кроме машинки в квартире не оказалось ничего полезного. Только вонючий прогнивший мясной суп в ванне, в котором уже давно наладило себе житье-бытье счастливое семейство каких-то мух и личинок. Фигурку звали Майя. Она отнеслась к насекомым с уважением и не стала им мешать, даже открыла пошире в квартире окна.

Фигурка справа была мужчиной. Глаза у него ничего не выражали - но только потому, что были зачитаны уже донельзя и просто устали что-то изображать. У мужчины была гетерохромия, и в прошлой жизни он успешно использовал это, чтобы завлекать любопытных самок. Один глаз у него был голубым, а другой - карим. Лицо выглядело истощенным, но скорее это была особенность внешности. Несмотря на глубоко запавшие щеки и невероятно острый, тонкий нос, тело его было поджарым и крепким. Прической ему на макушке притаился точно такой же ежик, родной брат того, что у спутницы. Близнец, родившийся с разницей в десяток минут. Старшенький. Борода пыталась оформиться легкой щетиной, но и с ней успешно справлялась маленькая машинка на батарейках. Мужчина откликался на имя Сергей. Насекомые ему не нравились, и он был рад поскорее смыться из той квартиры.

Посольство молчало.

Оно было промежуточным пунктом. Что там случилось внутри этого здания, никто и не собирался выяснять. Битые окна, кровь, щедро залившая подоконники и дорожки, и тишина - чертова тишина. Из посольства никогда не доносилось ни звука. Ни одно праздношатающееся уебище не окликнуло случайного прохожего, не завопило, не просунуло руку сквозь окна первого этажа. Посольство превратилось в свою собственную экосистему и никаких контактов с внешним миров не планировало. Это устраивало всех. Мнением тех, кто мог бы находиться внутри, никто не интересовался. Мнение тех, кто срезал через посольство угол до сраного Евроопта, было очень простым и понятным.

Им было насрать.

Главной опасностью была неизвестность. Сергей встал на ноги и потрусил в нужную сторону. Майя шла за ним следом. Уебища не поддавались никакой логике, без всякой системы шатались по городу, периодически прислушиваясь, не задел ли кто живым, теплым кроссовком старую консервную банку. И из дворика посольства они давно ушли. А может и не было их тут вовсе. Внутрь здания никто заглянуть так и не отважился, да и ни к чему это. Что там можно найти? Еду, припасы, лекарства? Да в любом магазине этого добра всяко больше. Оружие? Ага, конечно. Все достаточно ебнутые на голову, чтобы вспомнить оголтелые фильмы про живых мертвецов, где палили направо и налево, уже давно прошли крайне эффективный курс лечения от заблуждений.

А так как то, что обитало - или не обитало - внутри посольства, предпочитало сохранять тишину, это было чуть ли не самое безопасное место в округе. Если, конечно, не испытывать судьбу.

Да ее никто и не испытывал. Ни одна из команд, воспользовавшаяся этим путем, не издала ни звука.

Вообще, конечно, бесшумность сильно преувеличена. Шуршали по земле подошвы, густо гудело дыхание, да и просто одежда терлась о кожу. В прошлом любой из них бы удивился гробовой тишине, висящей над городом. Сейчас же все слышали самый разнообразный калейдоскоп звуков, отзвуков, пошаркиваний да потрескиваний.

Потому что не только люди слушали. И от того, кто и что услышит первым, зависело то единственное, что еще оставалось у одиноких путников. Их жизнь.

Раньше

Кузьмич уже даже не давил на клаксон. Кто-то хрипло ругался - наверное, все, но в приоткрытое окно фуры залетал только один голос. Да и не ругался Кузьмич уже тоже. А что толку. Другие его невольные соседи еще гудели что есть сил, вдалбливая кулаки в центр руля, но тут хоть бульдозером, хоть танком, ничем такую пробку не проймешь.

Пробка тянулась к кольцевой, а оттуда - к долгожданной, вожделенной трассе. На самом деле, к любой. Кузьмич давно решил, что если прямой путь будет все так же заблокирован (а это почти наверняка случится), то он просто вырулит на кольцевую и поищет съезд подружелюбнее.

Потому что никто тут не ехал никуда. У каждого в его личном навигаторе, зашитом в мозг, ярко горела одна и та же точка назначения: Куда подальше отсюда.

Ничего удивительного, что образовалась пробка. На своем маленьком пыжике Кузьмич бы, наверное, прорвался из города быстрее, да и свобода маневра уж точно не была бы лишней, но фура тащила за собой целый рефрижератор консервов. Великим комбинатором, а уж тем более выживальщиком Кузьмич никогда не был (о существовании последних он даже не знал, предпочитая всему остальному содержимому интернета сериалы про ментов), но здраво рассудил, что в текущей ситуации фура жратвы - это слишком ценный актив, чтобы оставлять его позади.

Кроме того, ничего другого ему оставлять позади и не довелось. Семьи нет, друзей нет, вот только фуру тушенки и нажил. Которую надлежало перегнать в Смолевичи, но чутье, приобретенное еще в девяностые, подсказывало, что Смолевичи прекрасно обойдутся и без его тушенки, и без него самого. А за доставку все равно не заплатят, так что надо крутиться тем, что есть.

Кузьмич проехал вперед еще несколько жалких метров и остановился. Уже было видно мост - рукотворный, он не перепрыгивал через реку и не пересекал овраг. Он нависал над такой же дорогой, что сейчас пыталась вместить в себя все эти многочисленные автомобили, воняющие бензином, резиной и сталью, а еще кислым, прогорклым страхом.

∗ ∗ ∗

- Я 1794, я 1794. Ответьте.

Молчание. Может, диспетчеру приперло по нужде, а, может, она сейчас чесала лясы с кем-то из отделения. А, может, ее кишки сейчас развешивал красивой гирляндой по стенам какой-нибудь некстати заглянувший гость. Хрен его знает. Да уже и вещий хрен ровным счетом ничего не знает. Но Димон продолжал долдонить в рацию.

Пальчик на соседнем сидении поглаживал свою Ксюху, автомат укороченный АКС-У, и зыркал в окна. Несмотря на жару, он облачился во все, что только у них было. И бронежилет, и каска, и стекло на ней было опущено, прикрывая лицо. Димону захотелось в душ - он не сомневался, что от него точно так же, как от напарника, воняло потом и кошачьими ссаками. Коты, разумеется, милиционеров не метили, но Димон так нанюхался этого запаха, что прекрасно знал, что не только коты могут быть его источником. Перепуганные до смерти, зажатые в угол бомжи, гопники и прочие маргиналы воняли так же.

- Я 1794, я 1794. Ответьте.

- Ебалово, - прошипел Пальчик.

Станислав Пальчик, капитан милиции. Слишком молодой для своего звания, нихренашеньки в жизни не видевший, кроме стен родной академии. Старший сержант Димон - то есть, Дмитрий Заяц, с неприязнью посмотрел на своего формального начальника. Когда вся эта плотина с говном прорвалась, стало ясно, кто тут на самом деле старший по званию. И тут рация ожила:

- Девяносто четвертый, вас слышу. Докладывайте.

- Блядь, Светка, тут пробка до горизонта.

- А, привет, Димон. И что теперь?

- Да того. Рапортую. Ребят по другим маршрутам пускай, тут и танк не проедет.

- Да сейчас везде так, - подтвердила его опасения диспетчер, - Что прикажешь, блокпосты ставить?

- В отделении как? - сменил тему Димон.

- Да по-старому, - из рации донеслись приглушенные хлопки, поразительно похожие на выстрелы, - Степаныч херни не допустит, ты же знаешь.

Конечно, не допустит. Вопрос был больше в том, допустит ли херня Степаныча. В том, что стрелял он и немногие оставшиеся вменяемые сотрудники отделения, Димон не сомневался:

- Много их у вас?

- Между нами, Дим. Рембо только не говори.

Рембо поджал губы под забралом своего шлема, но смолчал.

- Пиздец нам, Дим. Вы уж там езжайте, куда сможете. Я… Я таблеток нажрусь.

- Каких таблеток? - машинально спросил Димон.

- Конфискованных. Не могу я. Как Надя, пулю в лоб. Не могу. А Степаныч меня обругал. Не хочу я так, Степа. Не хочу. Конец связи.

- Держись там, Света.

Его никто не слышал. Ну кроме Рембо, он же Пальчик. Милиционер проехал еще несколько метров и остановился. Снаружи была смерть. Разнообразная, но всегда мучительная. В машине было относительно безопасно. Но стремительно мчаться куда-то, несмотря на все желание, не получалось. На дороге образовалась пробка. Совершенно обычная ситуация в любой другой день. Чертовски опасная сейчас.

- Сука, блядь, - ударил по клаксону Димон.

Позже

- Рыл сто, - окинул быстрым взглядом толпу Сергей.

Толпы появились ко второму или третьему месяцу после пиздеца. Их называли по-разному. Кто-то ордами, кто-то скоплениями, один особо умный долбоеб назвал конгломерацией. С таким же успехом они могли уебищ называть ожившими мертвецами. Вроде и правильно, но пока выговоришь, в твоих кишках уже будет колупаться незваный гость.

“Осторожно, почтенные господа. Если позволите мне мою дерзость, то у нас тут конгломерация живых мертвецов. Предлагаю соблюдать осторожность.”

- Толпа в сто рыл. Хуево, - откликнулась Майя.

Вот это более практично.

До Евроопта было рукой подать. От российского посольства, молчаливого уголка безопасности за Комсомольским озером, до вожделенного магазина, где ждали своего часа многочисленные продукты питания, их отделял только небольшой парк и та самая сотня живых мертвецов.

- Ебалово, - тихо, почти беззвучно, не громче шороха своих кроссовок прошептал Сергей.

Они все так сейчас говорили. А чаще вообще перебрасывались короткими жестами.

Казалось бы, магазины давно должны быть разорены и растасканы многочисленными выжившими. Только вот выживших становилось с каждым днем все меньше. А магазины стояли себе спокойно, а иногда даже и безлюдно. Оно и правильно, уважающему себя уебищу в магазине делать нечего. Только вот толпы действовали немного иначе.

Они целенаправленно собирались в каком-то месте - и если магазин еще можно было понять, все-таки, туда рано или поздно заявится порция свежего мяса, - то толпу возле Софийского собора Сергей даже не пытался объяснить. И даже когда собор сгорел, они все равно тащились к нему, становились рядом, и молчали.

Набожные мертвяки - это что-то, блядь, вообще запредельное. Впрочем, даже эти ошметки благочестия с них слетали мгновенно, стоило лишь обозначить, что где-то неподалеку обитает что-то вкусное, теплое, живое. Уж хрен его знает, как на уебищ действовал старый добрый опиум для народа, но вот опиум живой плоти они втягивали в себя, как любой наркоша долгожданную дозу.

Но они с Майей уже провели здесь достаточно времени.

Майя искала пути подхода. Можно было подождать - уебища иногда сходили с места, какой-нибудь незадачливый трупак топал в сторону, спотыкался, отчаянно вопил, и толпа приходила в движение. И вся эта орда, сраная конгломерация, ебучая толпа шла следом, тихонько подвывая. И перемещалась медленно, неуклюже, даже растерянно, как тогда, от кафе на Свислочи на Зыбицкую, ну а оттуда хоть в ад на броненосце.

В новом мире у Зыбицкой была довольно хреновая репутация. Впрочем, и в старом тоже. Только тогда она очаровывала, влекла, а сейчас Майя знала, что что угодно - только не на Зыбицкую. Если понадобится, она сама себе кишки выпустит. Только бы не так, как с Алесей.

- Дохрена их стало, - заметил Сергей.

- Угу, - согласилась Майя.

Немига была не самым поганым местом. Большие здания, относительно мало народу. Большие здания - больше лута. Это слово, лут, ей привил Коля, склеивший ласты месяц назад. Добыча, то есть. Мало народу - меньше зубастых любителей помешать им добывать тот самый лут. Уебищ тут, конечно, было дохрена и трошки. Но их сейчас по всему городу было ровно столько же, а кое-где сверху еще вагон и маленькая тележка. Но с Немиги выжившие предпочитали валить.

И большинство успешно свалило. Ну или не успешно, но это уже проблемы той местности, где удача этих ребят покинула. Тут же ж какое дело. Если ты выжил, то молодец. Если есть чего полезного на обмен - то прям желанный гость. Во всех остальных случаях ты есть куча зубов, которые рано или поздно попытаются врезаться в плоть твоих вчерашних друзей. Чисто технически любому собеседнику было выгоднее проломить голову, а не общаться с ним. Это сразу избавляло от огромной кучи проблем.

Ну и те команды, что шныряли по городу, особого дружелюбия друг к другу не испытывали. Лишний раз никто на рожон не лез - себе дороже. Любой конфликт - от словесной перепалки до драки - это всегда шум и ненужная суета. Но бывало всякое. Сергей бы и сам - даже сейчас, спустя все это время, - не раздумывая бы раскурочил череп любого нового знакомого за пару банок тушенки. Такие вот они теперь.

Все остальные просто умерли.

Простой природный естественный отбор. Ты имеешь свое мнение ровно до того момента, как остаешься живым. А иначе - уебища тебя обглодали, или ополоумевший коллега отоварил кастрюлей по кумполу, - иди-ка ты на хуй.

- Хрен там мы прорвемся, - с сожалением прошипел Сергей.

Это становилось проблемой.

Раньше

Радио Кузьмич больше не включал. Так-то радио он любил: любая, даже самая гениальная пластинка твоего любимого исполнителя превратится в тыкву после двух-трех рейсов. А тут бубнеж под ухо, мешающий заснуть, разрывы рекламных пауз, незнакомые звуки. Иногда даже приятные. Но сейчас радио на всех волнах твердило одно и то же - сохраняйте спокойствие, помощь близко, террористы окружены и скоро все наладится.

Ну да, наладится оно. И в восемьсят шестом нихрена не наладилось, и в девяносто первом, и в девяносто четвертом. Да вообще за всю его жизнь ничто ни разу не наладилось. И пусть не все из этого сопровождалось заявлениями по радио, но одно Кузьмич усвоил четко. Когда тебе говорят, что поводов для паники нет, то нужно хватать манатки и сваливать к хуям собачьим куда подальше.

Чем он сейчас и занимался, загружая в магнитолу диск с любовными балладами. Сваливать с приемлемой скоростью не получалось, но даже при всем желании он поделать ничего не мог. Конечно, многотонная фура еще кое-как распихает по углам дороги ближайших соседей - вот то пошарпанное рено и полудохлую ржавую копейку, - но дальше не получится. Не хватит движка. Может, еще парочку осилит, буханку эту, да таксиста. Но рано или поздно увязнет, заглохнет, остановится. И людей погубишь, и сам пропадешь. Пропадать Кузьмич не собирался. Сколько раз он уже чуть не пропал - и все выворачивался.

Как тогда, в девяносто втором, когда тормознули, съездили по затылку трубой. Едва оклемался. Как в две тыщи десятом, с теми сигаретами чертовыми в Литве.

Сдохнуть просто потому, что надоело ждать, он точно не планировал.

Уебищ этих расхристанных на дороге не было. Он их видел - очень хорошо видел - по пути сюда. Он даже с ними встретился. Разок, но желания повторять этот опыт не было. В руках еще оставалась сила, несмотря на возраст, в ногах - прыть. Но лучше всего было то, что в руках у него оставалась баранка. Урчание мотора его старого трудяги добавляло уверенности. Он знал, что стоит лишь вырваться на простор, как мотор перестанет урчать, и взревет, как дракон, и вся эта многотонная мощь умчит его куда угодно, на край света, в космос, куда он только пожелает.

Осталось только совладать с чертовой пробкой. Он снова проехал пару-тройку метров, и точно так же неумолимо застрял. Как и все его товарищи по несчастью.

∗ ∗ ∗

- 1794 вызывает диспетчера. 1794 вызывает диспетчера.

- Да толку нет нихера от этого, - буркнул Пальчик.

- Забейся, и без тебя тошно.

Их было четверо когда-то. Сработала сигнализация. Давно, утром. В прошлой жизни. Кто-то разбил окно, может. Может, детвора разошлась, может, алкашня за догонкой собралась, а ближайшие финансовые средства скрывались в квартире на первом этаже.

Хрен его знает, да Димону и не интересно было. Он натягивал сраный бронежилет и уже предчувствовал, как вспотеет в машине, как будет проклинать все на свете, и как никаких злостных рецидивистов они не найдут. Самое хуевое, если хозяин спьяну (или просто по глупости) решил открыть дверь, не обезвредив таблетку сигнализации. Это был самый частый и самый доставучий случай.

А еще хуже будет, если Рембо Пальчик начнет раздавать приказы - а он начнет, - и придется корячиться по углам, чувствуя себя полным дебилом. Почти тридцать лет в органах, и вот на тебе, - исполняй распоряжения молокососа, который только вчера вышел из академии. Рассредоточиться, поделиться на две команды.

Во времена Димона все было проще - он и сам, когда только начинал, ориентировался на Глеба Жеглова. Это было простительно. Но Жеглов не практиковал такой херни, как вынос двери, внутрь светошумовую гранату (это вообще, блядь, законно?), а потом на корточках, щелкая уже далеко не такими молодыми суставами, лезть в обычную квартиру.

Пизданутым был этот Пальчик. Боевиков пересмотрел.

Правда, в этот день граната бы им и правда пригодилась. Только не светошумовая.

Потому что первым в квартиру залез Федя, непонятно как умудрившийся застрять в старлеях дед, и тут же бесславно погиб. Стой он в полный рост, а не скрючившись по новомодным заветам Пальчика, может, и отмахался бы. Рука у мужика была крепкая. Но вышло что вышло. Винить молодого Димон не решался, но неприязнь затаил. Потом был побег - а кто бы не побежал? Последнее, к чему их готовили (да, если честно, вообще не готовили), это к нападению ебучих людоедов.

Бронежилет оказался штукой полезной. При том условии, что ты не запаникуешь и не схватишь нападавшего за грудки, за волосы, неважно. Бронежилет они могли жевать долго. Сунешь им руку - считай, пропал. В ближнем бою никто из милиционеров не имел ни малейшего шанса - может, какие краповые береты еще смогли бы отбиться от уебищ, но милиция точно нет. Выход был только один - держать дистанцию. Вторым блюдом уебищам стал Куля, низенький прапор, брюшком напоминавший куль с зерном. А они вдвоем - Димон и Пальчик - выбежали из подъезда и заперли его. Никогда вот не думал, что это знание ему понадобится. Что магнитный замок в подъездной двери способен выдерживать нагрузку в несколько сотен килограммов.

Этого как раз хватило, чтобы добежать до машины и рвануть куда глаза глядят.

Нет, они стреляли. конечно. За весь период службы это вообще был первый раз, когда им довелось стрелять вне полигона. И Ксюхи, и Макаровы щедро лаяли, но толку от них было, как от комнатной собачки против матерого уголовника. Димон свой автомат вообще потерял, только Пальчик прижимал его к груди, как любимое дитя.

В общем, к такому их никто не готовил. Это должно было успокаивать, но почему-то вызывало злость. Димон понимал всю глупость этой эмоции - буквально вчера, если бы ему начали преподавать навыки ближнего боя против оживших ебучих трупаков, он бы ругался, как сапожник.

Но их все равно к этому не готовили. Это все же немного успокаивало и дарило чувство облегчения, потому что, когда он закрыл подъезд, Куля был еще жив. И Димон продолжал себе твердить, что иначе было нельзя.

Позже

Толпы для всех стали неожиданностью. Насколько уж неожиданностью стал большой пиздец, но со временем и к нему начали привыкать. Передвигаться лучше днем - днем уебища прячутся в теньке. Как следствие, избегать того самого тенька. Ну и, конечно, соблюдая полную тишину. Ночью тоже можно было передвигаться, не так сложно, на самом деле. Просто уебищ становилось кратно больше. А уж если на одного из них наткнулся, то тут сценарий от времени суток не зависел.

Уебища так-то были довольно смирные. Самые непоседливые куда-то ковыляли, постоянно спотыкаясь и падая, со скоростью нажравшегося в зюзю инвалида. Иногда поворачивали невпопад, то удачно попадая в улицы, то неудачно - в мусорные контейнеры, обломки машин, уличные фонари. Рано или поздно даже они останавливались и вели себя прилично - стояли, задумчиво глядя в небо, и пофыркивали. Иногда делали нервные, рваные жесты руками, да - совсем редко - взвизгивали.

А по большей части все они просто топтались на месте с вот этими самыми взмахами и визгами. Разумеется, когда рядом не было ничего интересного. Как только интересное появлялось, уебища мгновенно сбрасывали свое оцепенение и начинали орать, корчиться, бежать в сторону этого самого интереса. Увлекая, разумеется, с собой своих соседей.

Вели себя как обычно, короче. Все оставшиеся в живых сполна насмотрелись этой радости.

Толпы же были другими. Если оставить уебищ в покое - а это стремились сделать все в городе, то они со временем совсем замирают, и только что не падают на землю. Даже фыркать и дергаться перестают. Замирают неживыми столбиками и качаются только туда-сюда, как травинки на ветру. Ну и со временем эти травинки становятся настоящим морем - реально, как со стороны посмотреть - океан нелюдских голов, исходящий ритмичными волнами. Тот пиздец, который творился сейчас на Октябрьской площади, Сергей иначе и назвать не мог. Куда ни глянь - головы, головы. головы. И шатаются в едином ритме.

Толпу на Октябрьской никто не тревожил уже добрый месяц, а сам Сергей на нее посмотреть не ходил уже несколько недель. Если Немига была еще туда-сюда безопасным местом, то вот Октябрьская…

В общем, толпы в один прекрасный момент начинали двигаться. Не так, как обычно, - кто-то шатнулся в сторону, и потянулись все остальные. Они начинали двигаться куда-то. Октябрьская, Зыбицкая. Это где Сергей сам видел. Места известные, насиженные. Толпы двигались туда. Со всех концов города. Как будто уебища еще помнили что-то из своей прошлой и единственной жизни, и топали по старым адресам. Сто рыл из одного района, двести - с другого, целая тыща приперлась из пригорода.

И все эти толпы сливались в одну.

А стоило их побеспокоить - они возвращались в изначальную точку. Начинали орать, выть и бежать. И как уж могли попортить нервы, кожу и вообще жизнь десятки уебищ, то уж тысячи… После Зыбицкой Сергей на пушечный выстрел к толпам не хотел подходить. Пусть и сам там не был, только со стороны зацепил.

Да и активничали они иначе. Рассеять, сбить со следа, отвлечь - с обычной кучей сукиных детей это работало. С толпами - нет. Они или бежали все как один, или стояли все как один. Или жрали. Как один.

И вот одна такая толпа облюбовала Евроопт. Конечно, там дальше по улице были маленькие Соседи, но оттуда вычистили уже вообще все. Последний тухлый кусочек съестного уже давным-давно исчез в котомке очередного выжившего. Вероятность что-то найти, конечно, сохранялась, но в их с Майей случае это был дохлый номер. Им надо было пожрать здесь и сейчас, или проще будет расчехлить подарочек Коваля и уйти с помпой.

- У меня есть идея, - прошептала Майя.

Коваль притащил их обоих. Лидер - возможно. Формально командой управлял Семен, но жизненно важные вопросы определял Коваль.

Если у Семена получалось распределить ресурсы между всеми требовательными ртами, то добыть эти ресурсы мог только бывший солдат. Он же их и познакомил с толпами. Не по своему желанию, конечно. Просто пояснил то немногое, что о них знал.

У толп было одно уязвимое место, если знать, как его использовать. Одиночные уебища очень легко отвлекались. Просто неудачно вздохнув, можно было получить на свою голову пять-шесть любопытных каннибалов. С толпами это не работало. Они шли напролом. Если толпа поперла по улице, то хоть концерты играй на ближайшей крыше, никто даже не обернется.

Поэтому с Ковалем они в основном толпы и лутали. Бросишь им какую хлопушку, отсидишься, а потом - считай раздолье, нет никого. Завтра они вернутся - или через час, как повезет. Но в любом случае времени сделать свои дела хватит.

План был, конечно, рискованный, но и ситуация была отчаянной. Сергей вздохнул, убрал бинокль и положил его под куст. Стихийная нычка выживших - одинокий куст в сраном посольстве. Иногда под ним даже жратва появлялась, пусть и нечасто. Уж слишком многие пользовались этим перевалочным пунктом.

- Ладно, - беззвучно кивнул он.

Раньше

Рев приближался. Димон вытащил свой Макаров, проверил магазин. Пять патронов. Негусто.

- Пять патронов. Негусто. У тебя?

Пальчик провел пальцем по прорези в магазине, шевеля губами при подсчетах:

- Пятнадцать.

- Если что, ебашь одиночными.

- Да знаю.

- В голову, сука, ебашь.

- Да знаю я, блядь.

- Знает он. Ты не знай, ты делай.

- Да иди ты на хуй.

Рембо Пальчика прозвали за его удалые тактические замашки. Ну, его и прозывать кем-то не было необходимости, фамилия располагала. Но он был самым молодым, самым неопытным. и самым старшим по званию. Сам бог велел его назвать ну хоть как-то. Явился тут, порядки наводит, кукольный, блядь, Кен.

- Димон?

- 1974, вас слышу. Прием, - выхватил рацию милиционер.

- Прости, Дима, прости, зла не держи только…

- Света? Что там? Свет?

- Люблю тебя, Дим. Жене только…

Из рации донесся крайне неприятный звук.

- Светка? Проснись, блядь, что там в отделении?

- Люблю тебя… Люблю тебя, Дим…

Таблетки. Конфискат. Видать, забористые. Димон все понял.

На другом конце города истерзанный огрызок плоти сжимал в руках старомодную телефонную трубку и бубнел в нее слова банальной подростковой любви. Искренне, или же под влиянием препаратов, это было уже не важно.

Светлана больше не чувствовала боли. Ее распирало какое-то другое, небесное, невесомое чувство, от которого слезилось в уцелевшем глазу и хотелось петь. Хотелось обнять Степаныча, который деловито откусывал ей пальцы - один за одним. Ну, Степаныч же знает. Он же знает. Она уронила рацию и протянула ему вторую руку:

- Степаныч, солнышко…

Кусь.

Уроненная трубка транслировала звуки пиршества, но ни одного крика боли. Только смех. И звук, названия которому еще не придумали. Времени не было, так сказать.

∗ ∗ ∗

Кузьмич продолжал преодолевать метр за метром. Это была не первая и не тысячная пробка в его жизни - таких чисел вообще не существовало, а если и были, то простой дальнобой их чисто физически не мог знать. Пробки они такие, приходят и уходят. И смысл их считать - как воробьев над хлебными крошками.

Сами воробьи присутствуют, а вот считать их совершенно бесполезно.

Мост все-таки приближался - еще пара таких вот коротких рывков, и его фура наконец-то покорит этот рубеж - ну а там всего ничего, до кольцевой дотянуть, и на простор. Черт, да даже и с дороги можно будет свернуть, если прижмет. Это сейчас кидаться некуда - все обочины застроены, - а там… Там будет видно.

Впрочем, что-то Кузьмича насторожило. Он не сразу понял, что, но потом беззвучно прошептал:

- Какого хуя…

Бензовоз (какого хрена он вообще тут делает?), уже наполовину выехавший с моста, вдруг заревел так, что даже на фоне общей какофонии это стало заметно, и дернулся в сторону, немедленно протаранив бок соседней машины.

- Какого, мать твою, хуя? - уже в голос заорал Кузьмич.

Позже

Толпа пришла в движение. Чуть пораньше пришел в движение небольшой фургончик - одна из немногих машин, сохранившая способность передвигаться. Сергей заклинил ей руль, заботливо уложил груз на педаль и…

И сам не знал, как остался жив.

Машина далеко не уехала - кувыркнулась об одного из своих собратьев, влетела в стену. Но толпе уже было до лампочки. Толпа, в секунду скатившись обратно в кучу уебищ, радостно ломанулась вслед за тарахтеньем движка. Было в этом что-то красивое. Изящное даже. Все эти человекоподобные идолы, как один, сорвались с места и, колыхаясь, как ебучий океан, помчались вперед. Без сомнений, без сожалений, просто помчались.

И заорали, конечно.

И им ответили - ох, им ответили. Сергей едва успел перемахнуть через забор посольства и закрыл голову руками. Так, по привычке. Инстинктивно. Только бы, только бы, только бы…

Потом толпа ушла. Как пьяный - хуже, чем пьяный, - он распознал, что его гладит по голове Майя. Разобрал шепот. Вернулся. А толпа уже месила асфальт за квартал отсюда. У них было мало времени. В магазин и обратно. Ни больше, ни меньше. Если честно, у них и этого времени не было.

У них вообще ничего не было. Только они двое.

Большая часть магазина отчаянно воняла. Сейчас вообще весь город так вонял - разлагающиеся трупы разной степени свежести, кучки дерьма - апокалипсис отменил канализацию, но оставил в силе базовые нужды физиологии. Ну и такие вот кучи испортившихся продуктов - даже те, которые оставались в холодильниках, уже давным-давно сгнили, испортились, вздулись опасными опухолями консервных банок.

Выбор у выживших был невелик. Крупы, фаст-фуд… и опять крупы. Фаст-фуд, особенно многочисленные чипсы, брать было решительно нерационально, но когда ты жрешь последние полгода только рис без нихуя, удержаться от соблазна сложно. Даже почти преступно. Ощутить хоть какой-то вкус, хотя бы что-то, напоминающее, что ты все еще человек - один из немногих методов не скатиться кукушкой. Как и потрахаться. Или накатить кипяченой горячей воды с сахаром - чай давно вымели.

За чай было не зазорно и убить. За потрахаться, впрочем, тоже, но Сергею повезло. У него была Майя. Да и ей повезло. У нее был Сергей.

А теперь у них был еще и мешок, наполовину наполненный гречкой, перловкой, какими-то экзотическими детокс-культурами - насрать совершенно, - тем же рисом, настоящее, мать его, богатство.

Из-за такого Сергей и убил в первый раз. Магазинчик под Стелой, хрен его уже упомнит, какой торговой сети он принадлежал. Под Стелу теперь тоже пришли толпы, и путь туда был давно заказан. Когда толпы было три, еще туда-сюда. Когда они объединились в одну, даже безбашенный Коваль отказался там светиться.

Но сначала там было сравнительно безопасно. Еще до Коваля. До Майи. До того, как Сергей впервые задумался, каково это - жрать людей. Собственно, именно тогда и задумался. Чаша эта его пронесла, да и всех остальных в команде (если, конечно, никто не врал), но Сергей подозревал, что не всем так повезло. И с тех пор часто думал. И о том, как это будет (в минуты особенного пессимизма), и о том, что теперь делать с такими.

Во-первых, каннибализм давно превратился в обыденность - спасибо уебищам, они это занятие практиковали и любили. Во-вторых, несколько месяцев назад и убийство было чем-то из ряда вон выходящим. А когда ты очень сильно хочешь жрать, в твоей голове ломается очень многое. Тут же ж какое дело, хотеть жрать ты будешь постоянно, а вот способность добыть жратву у тебя будет постоянно угасать. Поэтому либо ты достанешь ее сейчас, либо тебе пиздец. Вообще.

Сергей очень хотел тогда жрать. Не было еще ни Коваля, ни Майи, ни всех остальных. Была Полина и ее дочь. Сергей свято верил, что спасал от смерти женщину с ребенком. И прекрасно знал, что просто хотел жрать.

Их было трое. Один стоял на шухере - его Сергей даже не трогал. Второй набивал рюкзак припасами. Третий что-то выискивал в отделе бытовой техники - батарейки, mp3-плеер, один хрен сейчас. Нападать в одно лицо на трех выживших? Чистое самоубийство. Сейчас. Тогда же…

Он даже не попытался с ними заговорить. Кто знает, может, они бы ему посочувствовали и позволили набрать свой собственный мешок добра. Какая разница, рисковать он не стал. Того, который потрошил прилавки с консервами, он убил быстро. Нож в шею. Повезло, что ни хрипеть, ни стонать тот не стал. Дисциплинированно рухнул мордой в пол и затих.

Вы ни хрена себе не представляете, на что способен человек, обезумевший от голода.

Второго Сергей уложил грязнее - вышла небольшая схватка, во время которой он огрел оппонента по голове тем самым мешком, да для верности всадил нож в живот. Потому что распсиховался. Нож в живот, блядь. Ничего более дурацкого и придумать нельзя. Естественно, бедолага заорал.

Ну а дальше Сергей уже ни о чем не думал. В себя пришел где-то на козырьке подъезда, заталкивая в рот какие-то овсяные хлопья. Вот об этом - не об убийстве - он старался не думать. Потому что он жрал, урчал и давился, а дальше по улице умирали от голода женщина с ребенком. И ему было похуй.

А еще он думал, каково бы было добавить к этим хлопьям теплого красного мяса, которое вывалилось из брюха того безымянного человека. С солью, разумеется.

Раньше

- Уебища, твою мать!

Такой нелестной оценке они не удивились. Им еще и покруче сентенции прилетали, но твари не расстраивались, деловито разбирались, откуда и кто их оскорбляет, и проводили с этим кем-то профилактическую беседу. Примерно вот как сейчас.

Кажется, на целую дорогу консервов они даже не рассчитывали. Что именно их потревожило дальше по улице, было уже не узнать. Даже если бы у кого-то возникло такое желание. Первые уебища даже никак не обратили внимание на внезапные препятствия - они прогремели своими конечностями по крышам автомобилей и скрылись вдалеке. Но некоторые остановились. Первых к чертовой матери затоптали - сбили с ног, сбросили на обочину, проигнорировали. Но чем дальше, тем больше окровавленных фигур замирали на обочине перекрестка. И удивленно пытались окинуть взглядом всю эту вакханалию машин и их обитателей. И искренне удивлялись.

Ни Пальчик, ни Димон не стали бы в этом упорствовать, но, кажется, все испортил тот чувак в сером пассате. Он вышел из машины. Серьезно. Гений мысли. В текущей ситуации. Вышел из машины. Ну ебаный в рот…

А дальше на первую горку любопытных уебищ взобралась вторая. Третья уже поджимала, а группы с четвертой по десяти-тыщ-мильенную недоумевали, почему вдруг все остановились. Незадачливого владельца пассата даже не было жалко.

- Ебаный насос… - протянул Рембо-Пальчик.

Особо целеустремленное уебище рыбкой сигануло к бензовозу, стоящему во втором ряду, и раскроило себе череп - мозги аж живописно разбросало по асфальту. Водитель струхнул - его можно было понять, хотя и не хотелось, и попытался проломить себе дорогу за счет массы. Спихнул с дороги одну машину, две, три… Пока не заглох. Еще парочка тварей отрикошетила от дверей машины, но последующие времени зря не теряли - в окне стали появляться трещины. А в трещины лезли пальцы, руки, ноги, в трещины лезло все, что могло себе это позволить.

Страшно, наверное, было.

Водитель бензовоза пытался свернуть, объехать, не сдохнуть, - но провалил все эти задачи. Стекло лопнуло, и в кабину вползли как минимум двое. Крики уже не были чем-то новым - ни те, что сопровождали очередное пиршество, ни матюги неудачливой жертвы. Бензовоз так вильнул по дороге, что закупорил единственный путь наружу, и тут же получил еще одну порцию любопытных пришельцев. Цистерна стала диагонально, уткнувшись носом в ограждение моста. Какую-то машину - вроде бы, тот самый пассат, - сбросило вниз. Это было уже не важно. Руки и ноги тварей забарабанили по крышам транспорта. Уебища почуяли неладное и сменили направление.

Кто-то из них заорал - страшно, безголосо. Вопль тут же подхватили соседи, и вскоре до самого горизонта стоял лютый, бескомпромиссный, нечеловеческий ор. Уебища останавливались, прислушивались, иногда сантиметра не дотянувшись до своих жертв. Кое-кто даже умудрился из-за этого остаться в живых. Всхрюкивали, подвывали. А потом, уже не в силах сдерживаться, орали точно так же. И мчались на зов. Волна, грозящая затопить весь город, резко повернула назад.

Только Димон знал, что первый страшный вопль издал ебаный Рембо - он действительно звучал как уебище, только что за воплем последовала короткая очередь из ксюхи - хрен его знает, попал он куда-то или нет. Стрелять одиночными, сука, в ебучую голову.

Говорил же.

А водитель бензовоза не кричал. Он вывалился из разбитого окна, улыбнулся приветливому солнышку и, скорее всего, так и не понял, почему ничего другого у него не получалось. Под грудиной водителя, та, где должны были обитать многочисленные потроха, плавно перерастающие в нижние конечности, не было ничего. Он плюхнулся на асфальт под своей машиной и даже не успел присоединиться к начинающемуся веселью.

Его на хрен затоптали.

∗ ∗ ∗

Кузьмич же банально разинул рот. Первая волна уебищ пробежала через машины, вообще не обращая внимания на их содержимое. Последующие останавливались. В этом было что-то магнетически привлекательное - расхристанный комок лохмотьев и конечностей вдруг останавливался, принимал почти нормальную позу и смотрел на них всех. Кузьмичу, конечно, казалось, что на него лично. Казалось, что уебина удивляется. Пытается понять, что за херня тут происходит. Но не понимает - оно ж мертвое, еб твою мать, - и просто бежит тебе навстречу. Ну так, мало ли. Вдруг что-то найдет. Захотелось сжаться на полу кабины, сделать вид, что тебя просто нет. Дальнобой, скорее всего, так бы и сделал, если бы не одно “но”. “Но” было не одно, и не оставило ему ни хрена ни какого выбора.

Позже

Шелестнуло весло, лодка ткнулась носом в берег. Сергей подал руку Майе - даже не глядя на нее. В этом не было необходимости. В живых здесь остались два типа людей. Агрессивные самонадеянные психопаты и командные игроки, понимающие друг друга с полуслова.

Остальные заканчивались естественным образом.

Сергей уже выработал своеобразный нюх на все это. Психопатов он сразу заканчивал - такие всю команду легко скормят уебищам, лишь бы выжить. Слабаков бросал в первую очередь - всех тех, кто не вписался в команду, не смог понять. Психопатам было все равно, кого жрали уебища. Лишь бы не их. Это было разумно, но непоследовательно. Всяким идеалистам была противна сама идея пожирания кого-либо. Последовательно, но неразумно. Эти сами себя в могилу загоняли. Реалисты молча сражались. Потому что кто сражался не молча - тот быстро заканчивался. Многие уходили за город - Сергей сомневался, что кому-то удалось. Оставались единицы. Такие как он и Майя.

Потому что, по большому счету, а куда уходить-то?

Сохранялась слабая вероятность - черт, он даже встречал чудика, который в это верил, - что пиздец случился строго на этой местности. Вот так вот Минск случайно стал элитным клубом для людоедов, куда принимали всех желающих и не желающих независимо от пола и возраста. Дескать, скоро силы ОДКБ, НАТО, ООН и других бессмысленных комбинаций букв восстановят порядок и всех спасут.

Сергей был реалистом. Радио молчало, интернет сдох, из благ цивилизации осталось только электричество - слава, блядь, сраной Островецкой АЭС. Пусть бы она ебанула уже их всех уютным грибом, и забыться навсегда. Но Сергей был реалистом - АЭС, при условии, что ее построили правильно, ебанет не раньше, чем через год. Даже при полном отсутствии персонала. И даже в этом случае хрен им достанется красивый гриб. А еще Сергей любил смотреть в небо. Выискивать там облачка всякие, птичек, наслаждаться теплом и бесконечностью. И вглядываться со злобой и затаенной надеждой во все эти вертолеты, самолеты и прочую херотень, которая иногда летала над городом.

И когда истек первый месяц, над ними уже никто не летал. Вариантов было несколько. Все воздушные судна сожрали на земле, всех, кто мог летать на воздушных судах, сожрали на земле, и все места, куда могли приземлиться воздушные суда, сожрали на земле. Выбирай на свой вкус. В любом случае, это означало, что, скорее всего, эта хрень везде. И злое НАТО вовсе не потирало сейчас руки, а истекало кровью, как и все остальные.

Солнце заходило. Уебища ночные мало чем отличались от своих дневных коллег, разве что становилось их больше. Выползали из своих нычек, бродили по улицам, натыкались на стены и друг друга. Но люди видели хуже. Пускай город и тонул до сих пор в подсветке, в уличных фонарях и редких неоновых вывесках, но риск был слишком велик.

Они пристали к острову. Было ли у острова название, никто из них не знал. Клочок земли посреди Свислочи. В прошлом мире они могли просто спросить гугл. В этом мире скорее гугл должен у них спрашивать - как так вышло, почему, и как можно с помощью подручных средств снести голову с плеч первому попавшемуся незнакомцу, который уже давно перестал быть человеком. Ну или не перестал. А как жить с этим - ни гугл, ни Сергей не знали. Если кого-то серьезно и занимал этот вопрос, то скорее гугл.

Когда тебя занимают такие вопросы, это значит, что над твоей головой тикает таймер. И от тебя нужно держаться подальше. Такие пугали Сергея больше всего. С психопата чего взять - убьет кого-нибудь, ограбит, самое страшное - надругается над трупом. Ну или над живым. Убежит, а то и будет забит до смерти. А вот эти были самые страшные. Открыть дверь перед своей мертвой, ебать ее в сраку, женой? Да как нехер.

Сергей спрятал лодку - уебища такими подробностями не удивишь, но какая-нибудь залетная команда могла заинтересоваться, что это такое происходит на внешне безлюдном зеленом островке. На этот случай у него был презент от Коваля. На самый крайний случай.

∗ ∗ ∗

Майя втянула воздух сквозь стиснутые зубы и подавила крик.

Напряженный день выдался. Как и все остальные дни. В напряженный день - ну, то есть, в самый обычный по сегодняшним меркам, человек превращается в оголенный набор нервов, который хищно зыркает по сторонам. Когда-то давно, в прошлой жизни, она выезжала куда подальше - насрать, в лесополосу ли или на стопятьсотый километр, - и орала в воздух. Проклиная треклятого мужа, судьбу свою незавидную, сволочного кота, ебучую работу… Список был обширным.

Последние события список стремительно сократили. Теперь проклинать было особо и некого - только себя, разве что. За то, что не хватило силенок просто дисциплинированно сдохнуть, как все остальные. За то, что доведенный до отчаяния организм цеплялся за жизнь, вырывая с кровью куски мяса из реальности. За все то, благодаря чему она еще была жива.

Каждый раз, глядя на Сергея, Майя вспоминала мужа. За это она их ненавидела. Обоих. И давно почившего супруга, и этого случайного попутчика, одного из многих. И волосы у него были такие же, и выражение глаз, и форма лица. И была у него такая же блядская слепая вера. Что они, значится, партнеры, если не больше. Друзья, сука. Коллеги. Любовники.

Хрен там плавал.

Сама Майя не цеплялась за такие категории. Когда она вылезла из метро - да, она была одной из немногих, кто пережил прорыв уебищ в подземку, в ней не оставалось решительно ничего. Ногти на руках обломаны, с большого пальца правой руки так вообще сошел полностью. Во рту - вкус крови. Вечный спутник, с тех пор ее не отпускающий. В голове - не то что ужас, просто пустота. Ужас заполнил ее полностью, навалился поднимающимся тестом над краем и хлынул наружу. Наверное, вместе с ужасом выплеснуло и ее.

Бей или беги, говорят они. Очень простой выбор. На самом деле, все намного сложнее. Ужас не парализовал Майю, не позволил сжаться в клубочек и просто смириться со своей судьбой. Ужас гнал ее, не давая ни секунды передышки, не позволяя расслабить ни одну мышцу, запрещая думать и рассуждать. Ужас гнал ее сквозь тоннели метро, через вентиляционные короба ТЦ “Столица”, через темноту и неизвестность. Ужас не позволял ей даже заплакать - черт, она лучше дня своей свадьбы помнила тот день, когда плакала в последний раз. Так просто, легко и понятно. Горечь, страх, обида, все это просто вытекало через глаза и рваные всхлипы. Не так, как сейчас. Не оседало мертвым грузом на дне желудка.

Последний раз она плакала за два дня до пиздеца. Когда нашла у мужа ту переписку с бухгалтершей Леной. А потом уже не плакала. И молча, не соображая, что делает, как-то выкарабкалась из самой большой задницы, которая только вообще существовала на планете. Прошла метро. Ушла с площади Независимости. Каким-то хреном проскочила на Городской вал.

Там она нашла свою первую команду. Владик, местный лидер, взял ее под свое крыло. Дал ей чувство пусть и сомнительной, но безопасности. Владику она и дала, ничего не почувствовав. Исправно давала каждый день. Владика она и оставила в той чертовой мясорубке. Он дал ей драгоценную минуту, чтобы вскарабкаться по лесам. Она же со своей стороны дала ему то немногое, что могла. Честная сделка, если подумать.

∗ ∗ ∗

Сергей же смотрел на небо. Оно не изменилось. Казалось бы, с таким-то объемом апокалипсиса, там гребаная пентаграмма должна была сложиться из звезд. Ан нет. Космосу было решительно насрать на то, что происходило на Земле. Более того, пока работало электричество, само небо в Минске оставалось таким же пустым, как раньше. Световое, мать его, загрязнение.

Ну хотя бы полярную звезду видно.

Сергей как-то почти рефлекторно, не осознавая, прижал к себе Майю, и вздрогнул. Она сразу откликнулась, обняла его, рукой провела по груди, потеребила пуговицу рубашки, потом опустила руку ниже, еще ниже…

Полгода, блядь, прошло. Половина сраного года.

Точно так же в его паху хозяйничала холодная ладошка Светы. Мир еще казался нормальным, созвездия выглядели относительно дружелюбными, а город был таким же говном, как и всегда. Единственное, что как-то спасало ситуацию, это ладошка Светы. И губы. Когда они сменили ладошку, Сергей глубоко вздохнул, и продолжил смотреть на звезды.

Пока их всех на хрен не звездануло.

Раньше

Рембо высунулся из окна. Это было по-киношному уж вообще непростительно, но Димон даже подумать об этом не успел. Уебища появились внезапно - мчались куда-то по своим делам, да вот только наткнулись на перпендикулярный их планам поток авто. И это их, ебаный в рот, заинтересовало.

Ебаный в рот.

А сраный Пальчик-Рембо заорал, вылез из гребаной машины и поднял автомат. В смысле вопля Пальчику ответили.

Бумц, бумц, бумц. Это в кино только пуля врезается в бак с топливом, и сразу красивый взрыв. В жизни это так не работает. Два дня назад - к счастью. Сейчас - к сожалению.

Шесть патронов так и ушли в никуда - бумкали в цистерну, никак не влияя на энтузиазм бледных, осунувшихся людей…

(они не люди, еб твою мать)

…которые бежали им навстречу…

(они не люди, еб твою мать)

… что заставило их так резко остановиться и обратить свое внимание на перпендикулярную дорогу…

ОНИ НЕ ЛЮДИ ЕБ ТВОЮ МАТЬ

- ХРЕНАК, - ответил бензовоз, наконец обнаружив в себе горячие пули, выпущенные Пальчиком. У того сухо щелкнул затвор. Патроны закончились. Но это уже было не важно.

Огненный шар подхватил самопального Рембо и, сожрав большинство его кожи, кинул оставшееся на дорогу. Оставшееся было этим процессом недовольно. Сам Димон опалил только лицо и голову, метнулся назад в салон и пожалел.

Дело было не в том, что обожженные ресницы застилали глаза слезами. И не в том, что Пальчик кричал - все еще, блядь, кричал, - дело вообще было ни в чем. Они шли по их машине. И ничто не могло это остановить.

∗ ∗ ∗

Кузьмич среагировал молниеносно. Хрен его знает, почему. В себя он пришел уже на крыше фургона. Немного жгло - бензовоз взорвался весьма энергично, а дальнобой до сих пор не очень понимал, насколько это его задело. Может, он просто был в шоке, и разлетающиеся во все стороны пламенные облака его не тронули. Это было не то чтобы важно.

Уебища перфоманс не оценили. Большой, добротный бада-бум их никак не впечатлил в хорошем смысле - не остановил, то есть. Зато прекрасно впечатлил в смысле плохом. Потому что все они тут же повернулись в сторону грохота и заорали. У Кузьмича не просто заложило уши, он нахрен оглох. И от взрыва, и от этого крика, и от последующих микрокриков вокруг.

Как правило, почти все существа на планете Земля боятся огня. На это и был расчет Рембо-Пальчика. Строго говоря, даже мертвые огонь не жалуют - ни один клиент крематория еще не оставил положительного отзыва. Уебища только вот не были ни существами планеты Земля, ни клиентами крематория. Насчет планеты у них вообще были свои соображения, а вот по поводу крематория…

Он их банально не впечатлил.

Позже

Она не спрашивало, хорошо ли ему. Майя делала привычную работу - и делала ее хорошо. Он не спрашивал, хорошо ли ей. Он смотрел на небо и чувствовал, как напряжение вытекает из его тела.

В их новом мире никто никого ни о чем не спрашивал. Все эти сентиментальные идиоты, которые отказывались рубить головы лучшим друзьям и ломать черепа своих любимых. Все те, кто считал, что лучше сдохнуть, чем перешагнуть через свои внутренние ограничения. Ну что ж, они и вправду сдохли. Правда, то, что от них осталось, такими высокими материями обычно не заморачивалось. Интересно, что бы они ответили, посмотрев на свои действия после смерти.

Коваль тот же - солдат, от которого Сергею перешло по наследству сомнительное богатство в виде трех гранат. Последний подарочек, на случай, если их редеющую компанию захотят посетить какие-нибудь недружелюбные люди. Уебищам на гранаты было плевать. Как и на мины и почти на все, что им могли предложить военные. Коваль постоянно об этом рассказывал.

Майя толкнула его в грудь и поудобнее устроилась между ног. Стянула штаны пониже. А Сергей продолжал думать о небритом, на всю голову пизданутом солдате.

∗ ∗ ∗

Вверх-вниз, вверх-вниз. До пиздеца Майе бы уже заболела шея. Собственно, и с мужем у них оральные ласки обычно натыкались на эту вот ее слабость. Может, поэтому он и предпочел Ленку. Шея у нее повыносливей была.

Но там уж выбирать не приходилось. Владик ясно дал понять, на каких условиях он берет ее под свою защиту. Тогда шею сводило, язык онемел, в глазах плясали какие-то размытые тени, колени больно колола кирпичная крошка - но Майя справилась. И с тех пор всегда справлялась.

И с Владиком, и с Генкой, и со всеми остальными. Иногда она даже не успевала узнать, как их зовут. Один раз ее даже взяли силой. Странные люди.

В том, старом мире Майя умела делать хороший макияж. Умела неплохо готовить. Отлично разбиралась в таргетированной рекламе и в искусстве итальянского возрождения. В том мире у Майи было много преимуществ. Ну, по крайней мере хоть какие-то были. В новом мире Майя умела только не отказывать. Никому и никогда. Она не могла лихо ломать черепа, не выносила таскать огромные мешки с провизией, не умела взламывать замки.

Она умела игнорировать тупую боль в шее и не переставая орудовать онемевшим, отекшим языком. Если бы не это, то сейчас она бы в ряду вон той толпы пялилась незрячими глазами в магазинные окна.

К тому же, секс это просто секс. Физиологическая потребность, вроде сходить в туалет. После таких дней - то есть, фактически, каждый день, - она и сама была готова сделать что угодно, чтобы забыть, выбросить из головы, пережить все это.

Вверх-вниз. Вверх и вниз.

∗ ∗ ∗

Сергей уже кончил, но Майя продолжала. Ему и самому было мало - все еще бурлило в крови, отдавалось. Коваль - призрачный его спутник в этом нелепом путешествии - как будто стоял рядом. Как тогда, в его последний день.

- У меня есть четыре гранаты, - сказал он.

Охренеть новости. От воя ломило виски, но солдат деловито погонял оставшихся - и самого Сергея, и канувших в безвестность Витьку, Софу и Гарика. Витька тогда и утонул - легко отделался, можно сказать. Правда, одну лодку они из-за него потеряли. Потом это вызывало проблемы, до тех пор, как их не стало трое, а потом и вообще двое.

Кольнула жалость - когда Гарик был еще жив и обрабатывал Майю сзади, она с намного большим энтузиазмом… Ну да ладно.

- На остров, живо.

- А потянет?

- Сделай так, чтобы потянуло, - Коваль забросил в лодку еще один мешок, - Ну, с богом.

- А… - начала было Майя.

- Я все, подруга, - помахал рукой Коваль.

Добрую половину ладони ему стесало - вернее, стесали. Если быть совсем точным - отгрызли. Только большой и указательный пальцы еще могли что-то сделать, а вот все остальное аж до самой кисти было неровным свидетельством того, что Коваль уже никуда не пойдет, не поедет, не поплывет, и вообще. Кроме того, изувеченная рука уже сжимала гранату. Без кольца. Коваль ухмыльнулся, заметив тревогу в глазах Сергея:

- Остальное твое. Сам знаешь, что делать. А это, - кивнул он на залитую кровью лимонку, - Ты понял. Когда я ее уроню, лучше бы вам быть, мать его в сраку, подальше отсюда.

Уебища валили сплошным водопадом с дома Мусинского, вылетали из окон любого мало-мальски значимого строения и просто мчались по улицам, иногда путая направления и исчезая где-то вдалеке. На общую статистику это не влияло.

- Вали, подруга, - обратился тогда к Майе Коваль, - Иначе оба ляжем. Спасибо.

∗ ∗ ∗

Она его поцеловала на прощание. Коваль не подвел - усердно работая веслами, она четко рассмотрела дымный хлопок. Что ж, по крайней мере с его крепкими зубами ей знакомиться не придется. Его, все-таки, прерогатива. Он любил, чтобы она немного прикусила…

Когда Сергей снова окреп, она выпустила его изо рта, облизнула губы и начала пристраиваться сверху.

Было страшно. Было пиздец как страшно. Причем всегда. Страх этот требовал выхода. Орать было противопоказано, плакать она больше не умела, бить кулаками в стену - значило покалечить руки, и стать бесполезным для команды. Пусть ее основным достоинством и был рот.

Майя не имела ни малейшего понятия, как ей справляться с этим страхом. Пока не поняла, что можно просто расслабиться и получать удовольствие. Вот именно так, как в тупых анекдотах.

Она покрепче сжала Сергея, от чего он даже ойкнул, и насадилась на него сверху. Крик застрял в глотке - даже дышать было сложно. Пожалуй. единственная положительная черта уебищепокалипсиса. Все здесь - как в последний раз.

Все здесь и есть в последний раз.

∗ ∗ ∗

- Видел?

- Что?

- Они не умеют плавать, - ткнул еще целой ладонью Коваль, - Просто прыгают в реку, блин.

- И?

- Остров, дубина. Остров. Там можно сделать базу. И хрен они туда доберутся.

- А мы?

- Да тут, блядь, ебучее хозяйство с катамаранами и лодками. Надо только найти.

- А дальше?

- А что? Плывем на вылазки, потом обратно. Все лучше, чем каждый день баррикадироваться на этажах.

- Не знаю, мне это не нравится, - покачал головой Сергей.

- А знаешь, что мне нравится? - почесал в паху Гарик.

Сергей вздохнул. Майя тут же подползла, куда нужно, и принялась за работу:

- Если что-то пойдет не так, с острова уходить некуда.

- Если что-то пойдет не так, нам в принципе уходить некуда. Ну так что?

Да, собственно, и ничего.

Необитаемый остров. Увлекательная детская фантазия, так удачно переглянувшаяся с фантазией взрослой.

∗ ∗ ∗

Майя застонала. Сергей ответил. На удивление, тишина никак на них не отреагировала. Уебища, по всему городу плетущиеся к одним им ведомой цели, их попросту проигнорировали.

И Майя заорала. Как в лесу, сбрасывая чертов стресс - стресс, блядь. Стресс, нахуй. Сейчас Майя сбрасывала кожу. Лоскутами, насколько хватало ногтей. Низ живота исходил болью, но это была ее боль, ее низ живота, ее Сергей. Майя орала.

Сергей ей вторил.

А город молчал.

Раньше

Вы вообще себе представляете, сколько может гореть человек? А человек. который не чувствует боли? Нет, не представляете. В общем, долго. И если Пальчик довольно быстро в этом разобрался (пусть ему и не понравилось), то Димон прожил подольше. Нет, его пока не сожрали толпы уебищ, ему не повезло вот вообще. Его обожженное тело никого не интересовало. Тыгыдык, тыгыдык - уебища перемахивали его машину и шли дальше. Пальчик уже заткнулся - нет, он был пока жив, но способность орать от боли из него уже выгрызли.

Догрызали остальное.

∗ ∗ ∗

Кузьмич орал. Да, он уже давно уяснил, что шуметь не рекомендуется. Но не орать не получалось. Его не грызли, других неприятностей с ним тоже не происходило. Он сидел на крыше своего фургона и что-то кричал в небо - что-то нечленораздельное. А мимо него проносились живые факелы. Оно ж как, огонь останавливает все на свете. Кроме них.

На него неслась сплошная стена пламени. Даже более того, она давно пронеслась мимо и ушла дальше. Человеческие тела так-то гореть могут довольно долго без потери функциональности. Такие умозаключения, конечно, были Кузьмичу чужды, но огненное море обтекало его со всех сторон.

Ебсти-колупсти.

Кузьмич засмеялся.

Позже

Из-под воды показалась голова. Голову эту изрядно обтесали подводные обитатели, но она все еще обладала некоторой функциональностью. Уебища и правда не умели плавать, но тонуть они не умели так же. К тому же, под водой было мутно и тихо. Тварь что-то прохрипела, и ее взяла за затылок рука. Утопив конкурента, второй любопытствующий попытался вылезти на сушу, но не смог.

Уебища не орали. Они честно пытались, но из легких выплескивалась только вода. В конце концов, они почти полгода там тусовались, на дне.

Коваль был прав. Они не умели плавать. Но и тонуть не умели тоже.

Майя же орала, как резаная, сжимая бедрами Сергея.

Раньше

Димону уже было почти не больно. Он смотрел на пролетающие через лобовое стекло фигуры и ничего не понимал. Сожженные взрывом волосы отвратительно воняли, и, пожалуй, кроме этого он ничего не воспринимал. Ну, пока они не начали жрать его ноги.

∗ ∗ ∗

Кузьмич же тоже орал. Он с каким-то невероятным трудом утвердил свои конечности, и ни черта не понимал, что с ними происходит. Наверное, он сошел с ума. Других объяснений тому, что он ощущал себя капитаном пиратского корабля, прорывающегося через океан пламени, он не видел.

Да и похуй было.

Горящие люди шли один за другим мимо него. Да, это были не люди, но вы объясните это собственному сознанию, которое… Которое уже давно перестало цепляться за нормальность.

- Йо-хо-хо! - вдруг заорал он и пизданулся на дорогу.

После этого он прожил недолго, но весело. А фура тушенки уже вообще перестала быть важной.

Позже

Они шли молча. Ползли молча. Вылезали на берег молча. Хрен его знает, что они делали. Сергей кончил прямо в Майю - чего раньше себе не позволял - и уставился в сероватое, гнилостное, опухшее лицо.

Они не умели плавать. Но не умели и тонуть. А ждать они умели лучше всего на свете. Ждать, когда кто-нибудь закричит так громко, что это будет слышно даже на дне реки. Сергей прижал к себе Майю, впился в ее губы, подавил крик, и свой, и ее. И так криков было достаточно. И пока ей разрывали спину, он грыз ее губы - хрен его знает, почему, - а потом схватил за горло скотину, которая жрала со спины женщины все оставшееся мясо.

Ну и снова кончил, разумеется.

А что, если…

Да ничего.

Майя смотрела стеклянными глазами, а из брюха Сергея выходили кишки.

Подарочек Коваля так и не пригодился.

Текущий рейтинг: 44/100 (На основе 9 мнений)

 Включите JavaScript, чтобы проголосовать