(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Редкие птицы
— Наблюдаете за птицами?
Альберт раздраженно отнял бинокль от лица. Женщина, с какой-то стати заговорившая с ним, стояла на тропинке неподалеку от лавочки и внимательно смотрела на него. Дама явно принадлежала к породе тех людей, которым вечно до всего есть дело. Альберт одарил ее тяжелым взглядом, и она тут же стушевалась. Улыбка на ее свекольно-розовых губах увяла, а руки невольно сжали кожаную сумочку покрепче. Собака, которая до этого обнюхивала мусорку, будто почувствовала перемену в настроении хозяйки и залилась визгливым лаем.
— Наблюдаю. Я люблю редких птиц.
Дама вновь улыбнулась, на этот раз напряженно.
— Что ж… хорошего дня. Тесси, ко мне!
От Альберта не укрылось, что женщина напоследок бросила взгляд туда, куда он смотрел в бинокль. Выражение ее лица Альберту не понравилось. Она, кажется, что-то поняла. Собака в последний раз тявкнула, поспешила за пожилой хозяйкой и вскоре скрылась за поворотом боковой аллеи. Оставшись в одиночестве, Альберт на всякий случай выждал немного, затем поднял бинокль и снова уставился на окна дома, который возвышался на другой стороне дороги. К счастью, объект наблюдения все еще был там.
Он начал подглядывать за этой женщиной в окне две недели назад. Добраться в парк было непросто — час на автобусе из района, где он снимал квартирку, и еще двадцать минут пешком. И все-таки оно того стоило — такого многообразия птиц, как здесь, не было нигде. Альберту удалось найти тенистый участок на окраине парка, где гнездились серые сорокопуты, и он начал наблюдать за ними, вооружившись своим любимым походным биноклем. В первый же день он осмотрел окрестности — так, из праздного любопытства.
Не то чтобы Альберт любил подглядывать за людьми. Чаще всего он использовал свой бинокль по прямому назначению, как делал бы на его месте любой порядочный человек, но в тот день старый особняк, притаившийся за кряжистыми деревьями на самой границе парка, чем-то привлек его внимание. А, наведя резкость на темное окно второго этажа, он вдруг неожиданно для самого себя улыбнулся.
Напротив окна стояла женщина и медленно расчесывала свои длинные черные волосы. Альберт уставился на нее, затаив дыхание, как смотрел обычно на редкую птицу. Женщина была красива — какой-то нездешней, таинственной красотой. Ее тонкие руки на фоне волос казались белыми, как кость. Воздушное серое платье почти сливалось с темнотой комнаты, и казалось, будто все, что есть у этой женщины — это только руки, волосы и острое лицо с огромными глазами. Она смотрела наверх, словно тоже наблюдала за птицами. Что-то в этой картине было странным, почти призрачным: распахнутое старое окно, ее обреченные вновь и вновь повторяться жесты, ее легкое платье.
Если бы Альберта спросили, когда он в последний раз любовался женщиной, он тут же ответил бы, что это было четырнадцать лет назад. В тот день, когда он буднично обнял жену на прощание — ее, самую лучшую на всем свете — он, как бы мелодраматично это ни прозвучало, был счастлив в последний раз. Жизнь Анны оборвалась неожиданно и жестоко; так, впрочем, умирают многие люди. Человека, который убил ее тем вечером, быстро поймали. Он просто хотел найти деньги, чтобы купить наркотики. Все было так банально.
Альберт больше не пытался никого полюбить. Ужас, охвативший его, когда полиция отдала ему сумку жены, стал гарантией, что он никогда больше не будет сходиться с женщинами. Он смотрел на ее вещи, разбросанные по квартире — ее блузки из жатого шелка, нотные тетради, гребни для волос — и все больше утверждался в своем решении. Быть одному оказалось проще, чем искать кого-то, кто хоть немного был бы похож на Анну. Это было правильно.
Он быстро состарился. Раньше он следил за своей внешностью: гладко брил лицо, потому что Анна говорила, что у него красивый подбородок, тщательно выбирал одежду, чтобы порадовать ее. Теперь в этом уже не было смысла.
В тот день, когда Альберт увидел незнакомку в окне, он выглядел, как опустившийся пьяница из дешевых апартаментов на юге города: собранные в хвост седые волосы, клочковатая борода и красные, в прожилках, слезящиеся глаза. Тот самый человек, который не внушает доверия — особенно если сидит с биноклем и смотрит на чужие окна. Но Альберт ничего не мог с собой поделать. Глядя на эту молодую женщину, он словно смотрел живое кино на расстоянии, безопасном для них обоих. Это странным образом успокаивало.
В этот день все было так же, как и всегда: ритуал у окна с гребнем, затем — долгое разглядывание безоблачного неба. Альберт наблюдал за незнакомкой, иногда отводя бинокль и оглядываясь по сторонам, чтобы не быть замеченным. Но вот обычный сценарий прервался. Женщина вдруг встрепенулась и повернула голову туда, где, как догадался Альберт, была дверь. Затем легко соскочила с окна, на котором сидела боком, и исчезла в полумраке комнаты.
Потеряв свой основной объект наблюдения, Альберт принялся искать в густой изумрудной листве сорокопутов. Когда он сосчитал всех видимых на первый взгляд птиц, какое-то движение в доме привлекло его внимание. Кажется, он неосознанно продолжал наблюдать за окном боковым зрением. Наведя резкость, он вгляделся в комнату и удивленно присвистнул.
К женщине пришел гость. Пара стояла прямо напротив окна, будто в картинной раме — она, тонкая и легкая, и он, крепко сложенный и неуловимо неприятный. Кажется, это был самый неподходящий партнер для столь изящной особы. Его лицо будто бы все состояло из тупых углов. Потертая кожаная куртка маслянисто блестела в слабом предвечернем свете. Он широко улыбнулся ей и что-то сказал. Альберт увидел, что эта улыбка не тронула его глубоко посаженных глаз. Женщина наклонила голову к плечу каким-то совиным жестом. Затем сделала шаг назад, прочь из картинной рамы, и томно поманила гостя рукой.
Альберт покраснел. Подумал, как жалко все это, должно быть, выглядит: обрюзгший старый мужчина жадно подглядывает за свиданием красивой девушки и ее избранника. Он отвел бинокль от лица и резко встал. Нужно ехать домой. В животе вдруг шевельнулось давно забытое желание купить бутылку и тяжело напиться, чтобы уснуть…
Внезапно окно осветилось рыжей вспышкой. Он уловил этот всполох краем глаза, а через долю секунды до ушей донесся слабый хлопок — несомненно, звук выстрела! Альберт быстро навел бинокль на окно, надеясь увидеть в нем хоть кого-нибудь, но комната оказалась пуста.
Он выхватил из кармана телефон и начал набирать номер полиции, но вдруг остановился. Что он им скажет? Что наблюдал за птицами в парке и каким-то образом увидел, как в доме стреляют? Наверняка полицейские решат, что он лжет. Это будет подозрительно… Но не звонить тоже нельзя. Этот мерзавец выстрелил в одинокую женщину, и она наверняка ранена, может быть, даже мертва! Ведь в окне до сих пор никто не показался. Нужно сказать, что он просто прогуливался неподалеку, а затем спешить к месту преступления. Да, так будет лучше.
Сверившись с картой, чтобы узнать улицу и номер дома, Альберт позвонил в полицию и коротко рассказал о произошедшем. Оператор попросила его отойти от дома на случай, если преступник появится на пороге. Альберт пообещал, что уйдет на безопасное расстояние, повесил трубку и побежал из парка.
К дому он подошел с колотьем в боку и еще долго стоял на улице перед оградой, пытаясь усмирить дыхание и безрезультатно осматривая окна.
Полиция приехала еще через несколько минут. Из машины вышли двое в форме и направились прямиком к Альберту.
— Старший офицер полиции Стайнем, — представился тот, что был повыше и покрупнее, — Это вы вызывали наряд? — Да, я гулял неподалеку, шел из парка… И увидел вспышку в окне, — Альберт постарался придать голосу спокойные интонации, — Я услышал выстрел. Теперь в доме никого не видно. С того момента… — Коннор, нужно все осмотреть, — прервал Альберта Стайнем. Второй полицейский кивнул и, положив руку на кобуру, вслед за офицером направился к дому.
Резная калитка, ведущая в сад, была приоткрыта, и полицейские беспрепятственно вошли. Альберт наблюдал, как они идут по мощеной булыжником дорожке, поднимаются на крыльцо и кричат свое обычное “полиция, откройте”, а затем, толкнув незапертую дверь, заходят в дом.
Альберт замер, прислушиваясь, и, кажется, даже перестал дышать. Минуты тянулись, как резиновые. На улице, негусто застроенной старыми особняками, было так тихо, что казалось, будто он попал в мертвый мир. Даже птицы почему-то не пели.
Когда дверь, наконец, открылась, он вздрогнул. Полицейские неторопливо пошли к калитке. Лица у обоих были недовольными.
— В доме никого нет, — сказал полицейский, который представился Стайнемом, — Он вообще давно заброшен. — Вы поднимались на второй этаж? — растерянно спросил Альберт, — Все там осмотрели? — Там никого нет, — с плохо скрываемым раздражением ответил Стайнем, — Ни на первом, ни на втором этаже. — Сэр, вы пили сегодня? — резко спросил второй коп. Альберт поднял брови. — Простите?.. — Я могу взглянуть на ваши документы?
После долгого (и, на взгляд Альберта, неоправданно тщательного) изучения его водительских прав полицейские распрощались и направились к машине, перед этим посоветовав ему больше так не шутить. Альберт думал было их остановить, но потом решил, что они не станут его слушать. Пожалуй, вкупе с рассказанной историей его внешность не внушала законникам доверия — поношенная одежда защитной расцветки и неопрятная растительность на лице придавали ему вид слегка безумного пьяницы, который сочиняет небылицы.
Дождавшись, когда полицейская машина скроется из вида, Альберт решительно направился к калитке. Если они ничего не нашли, значит, он найдет что-нибудь сам. В конце концов, он наблюдал за этим домом две недели. Пить он бросил уже давно, так что помутнение рассудка можно было смело исключить. Он знал, что он видел, и, похоже, был единственным, кто мог как-то помочь.
Неухоженный сад встретил его тревожным шепотом трав и сочным, каким-то животным запахом листвы. Альберт пошел по дорожке к дому, ступая по неубранным листьям. Короткую аллею обрамляли старые вишневые деревья. Среди темных крон виднелись поздние ягоды, которые сияли в закатных лучах, будто капли свежей крови. На черных ветвях одного из деревьев висели старенькие веревочные качели. Альберт заметил, что они слабо покачиваются, словно совсем недавно с них спрыгнул какой-то ребенок.
В саду стояла звенящая, почти искусственная тишина. Быстро, чтобы не дать внезапному страху захлестнуть его с головой, Альберт поднялся на рассохшееся крыльцо и толкнул дверь.
Дом был обителью призраков — это Альберт понял, только переступив порог. В воздухе витал сырой запах плесени, брошенных вещей и давней смерти. Сквозь немытые окна робко заглядывало вечернее солнце, заливая рыжим светом толстый ковер из пыли. Альберт тихо прошел по первому этажу, миновал гостиную, отметив, что стоящие у камина кресла лишены обивки, и зашел на кухню.
На маленькой плите стояла белая кастрюлька, покрытая изнутри густой бурой плесенью. Поежившись от отвращения, Альберт заглянул в закуток, где, судя по всему, хозяева обедали. Круглый столик с витыми ножками был сервирован на одного: чашка с давно уже высохшим кофе, неглубокая фарфоровая тарелка и столовый нож. В тарелке лежало что-то, что давным-давно, по-видимому, было яичницей. Кусочек истлевшей еды был наколот на вилку, оставленную на краю. Стул с изящной спинкой был чуть отодвинут от стола — неизвестный хозяин словно не успел доесть свой завтрак и встал, чтобы открыть кому-то дверь, да так и не вернулся.
Стараясь идти неслышно, растерянный Альберт вышел из кухни и начал подниматься по широкой лестнице на второй этаж. Тишина заброшенного дома давила на перепонки. Отсюда не было слышно ни звуков улицы, ни шелеста листвы на деревьях. Дом медленно, но верно погружался в вечерние сумерки. Сердце стучало, как барабан, ладони неприятно вспотели. Дойдя до верхней площадки, он остановился, чтобы собраться с духом, и невольно схватился за перила, с омерзением ощутив на пальцах жирную пыль.
Планировка второго этажа отвечала представлениям Альберта о подобных домах: две комнаты (дверь одной из них снята и прислонена к стене), ванная с мозаичным окошком на входе, окно в конце узкого коридора, которое выходило в опустевший сад. Глубоко вздохнув, как перед прыжком в воду, Альберт вошел в первую комнату.
Помещение со снятой дверью оказалось спальней. Окно выходило во внутренний дворик, и Альберт понял, что трагедия произошла не здесь. Он бегло осмотрел скупую обстановку комнаты, отметив, что на кровати не было постельного белья, однако имелся старый, хоть и довольно чистый матрас. Шторы оказались оборваны, но карниз с тусклыми латунными колечками все еще висел на своем месте. Стены украшали немногочисленные картины и фотографии — в основном пасторальные пейзажи и маленькие группы людей разного возраста. Присмотревшись, Альберт не без удивления отметил, что на фотографиях нет ни одной женщины, в том числе той, что каждый день расчесывалась у окна. Конечно, немногие люди украшают стены своими портретами, однако Альберт ожидал встретить на фотографиях кого-то похожего на незнакомку — может быть, членов ее семьи.
Дверь в следующую комнату была плотно закрыта. Замирая от волнения, Альберт пошел к ней, вытянув руку — то ли чтобы сразу взяться за ручку и не дать себе передумать, то ли чтобы дать отпор неизвестной опасности, притаившейся внутри. Что он там увидит? Конечно, не труп, ведь тут уже побывали копы. А впрочем… Впрочем, могли же они соврать? Разве можно исключать такое? Подумали, что перед ними старый псих, а дом этот, например, они осматривали буквально вчера… Нет, не может такого быть, нельзя даже думать об этом! Он должен войти. Нельзя бросать все сейчас.
Быстро, словно от этого зависела его собственная жизнь, Альберт нажал на ручку и толкнул дверь. Она тяжело подалась, разрезая тишину комнаты щемящим визгом.
Альберт оказался в рабочем кабинете. Он был почти пуст — только книжный стеллаж притаился у дальней стены, щерясь корешками книг, да стояло слева от окна старое бюро. Альберт прошелся по комнате, решив для начала осмотреть пол. Если кто-то стрелял, и это был не призрак, то должна была остаться гильза. Ее нужно найти.
Гильза нашлась около стеллажа, укрытая от поверхностного взгляда комом пыли. Альберт поднял ее, чтобы рассмотреть. Он ничего не понимал в оружии, но заметил, что гильза новая. Это почему-то укрепило его в уверенности, что трагедия не была плодом воображения. Опустив гильзу в карман куртки, он подошел к противоположной стене и стал искать след от пули в надежде, что он все-таки там есть — если так, значит, его незнакомка выжила, а мерзавец промазал.
Точно, есть! И не просто след, а целая дыра от пули, пробившей стену. Альберт радостно улыбнулся, но его улыбка тут же погасла. Если преступник действительно выстрелил в девушку, то куда они оба подевались? Будь здесь пятна крови, Альберт предположил бы, что нападавший успел спрятать труп и скрыться. Но ни его самого, ни неудавшейся жертвы здесь, кажется, не было.
Неуютный дом хранил звериное молчание. Становилось все темнее. Альберт почувствовал себя совсем жутко. Казалось, за ним кто-то наблюдает.
Увидев на секретере какие-то бумаги, он подошел, чтобы рассмотреть их поближе. Он не понимал, зачем решил поиграть в детектива — ясное дело, что пора было сматываться на случай, если полицейские вздумают вернуться, или, что еще более неприятно, если громила с пистолетом еще где-то рядом. Но желание посмотреть на вещи, которые принадлежали незнакомке, потрогать то, чего касались ее пальцы, было слишком сильным.
Альберт окинул взглядом немногочисленные бумаги: какие-то конверты, блокноты в кожаных обложках, карандашные наброски. Все вещи были сложены аккуратными стопками, за исключением одной.
Он взял в руки незапечатанный конверт, который лежал отдельно. Внутри было письмо. Поборов инстинктивное желание сунуть его в карман и дать деру, Альберт повертел конверт в руках, безуспешно пытаясь найти адрес — кажется, отправительница так и не успела его подписать. Поколебавшись не дольше секунды и быстро убедив себя в том, что его действия не так уж и аморальны, он подошел поближе к окну, чтобы прочитать короткое письмо.
“Дорогая Нина!
Я очень скучаю по тебе. Не могу дождаться того дня, когда мы наконец обменяемся клятвами и ты войдешь в этот чудесный светлый дом, как его полноправная хозяйка. Я пишу это письмо в своем кабинете, который мы (вскоре, я надеюсь!) сможем переделать в комнату для малыша. Знаю, здесь принято переезжать в дом побольше, когда рождаются дети, но я просто не могу оставить это место. Здесь так уютно и тихо! Напротив дома старый парк, а в саду, среди вишен, я на днях устроил качели. Когда ребенок подрастет, он сможет качаться на них и срывать ягоды.
Уверен, что тебе понравится наш дом. После прежних хозяев его уже отремонтировали — нужно было перестелить полы да кое-где подлатать лестницу. Мебель уже готова. Единственное, что осталось сделать — так это прогнать с чердака каких-то шумных птиц. Я не против, чтобы у нас жили птицы, но судя по звукам, которые я иногда слышу из этой комнаты, там живет целое семейство орлов! Конечно, я шучу. Садовник очистит чердак от гнезд завтра утром, а уже на следующей неделе мы обвенчаемся и займем красивую светлую спальню.
Надеюсь, твоей маме уже стало лучше. Как там Чарли, все еще готовится к экзаменам или уже сдал? Как поживает моя старушка Мисси? Не обижайте ее, это самая лучшая собака на свете!
Навеки твой,
Роберт”
Альберт убрал письмо в конверт и вернул его на стол. Руки немного подрагивали. В голове царила странная пустота.
Роберт. Почему Роберт? Невидящими глазами Альберт уставился за окно. Последние лучи заходящего солнца золотили толстые ветви каштанов перед изгородью. Воздух снаружи пах сыро и сладко — пах жизнью, в отличие от пустого, как выеденное тело, дома. Вдруг пришло отчетливое понимание, что отсюда нужно убираться, и немедленно. Альберт судорожно вздохнул.
И тогда наверху, прямо над кабинетом, раздался громкий шорох.
Стоя у секретера, как пригвожденный, Альберт вдруг понял, что слышал его и раньше, когда вошел в комнату, но неосознанно отсекал эти звуки, увлеченный своей игрой в детектива. К тому же, тогда шорох был тише. Сейчас казалось, что наверху таскают мешки с картошкой — такой странный, волокущий был этот звук.
Будто кто-то перетаскивает тело.
Спина Альберта под брезентовой курткой вмиг промокла, но разум, напротив, обрел кристальную ясность. Преступник все еще здесь. Он вооружен. Нужно бежать отсюда, снова звонить в полицию и убеждать их, что на чердаке кто-то есть. Но… копы могли ему не поверить. А еще (и Альберт старался держаться за эту мысль) девушка может быть жива. В таком случае промедление будет стоить драгоценных минут, за которые ей еще можно было бы помочь.
Нужно действовать осторожно. Если он найдет люк и тихо поднимется, мерзавец может его не заметить. А потом Альберт с ним разберется. Несмотря на возраст, он все еще был в хорошей форме — помогали частые прогулки по лесам и отсутствие вредных привычек. Жаль, в комнате нет ничего, чем можно было бы оглушить преступника. Придется действовать врукопашную.
В письме говорилось, что лучше всего звуки с чердака слышно из кабинета. Скорее всего, люк где-то здесь. Конечно, странно размещать его в комнате, но… Альберт задрал голову и чуть не вскрикнул. Люк располагался прямо над стеллажом в углу комнаты.
И он был открыт. Как это он не заметил раньше?!
Стараясь не наделать шума, Альберт взял стоящий у секретера табурет и отнес его к люку. Потолки здесь не слишком высокие, и, если он сможет быстро подтянуться… Опасно, нет, плохая идея. Преступник тут же заметит, что световое окошко кто-то закрыл.
А впрочем, есть ли у него выбор? Стоя под люком, Альберт обреченно смотрел в пасть темноты. Нет. Выбора у него нет. Это чувство, понял он, появилось сразу же — еще тогда, когда он, храбрясь, толкнул самую первую дверь. Если подумать, снаружи его ничего не ждет. Все, что у него есть — это птицы, бессонница и портрет жены, стоящий на прикроватном столике, как напоминание о прошлой, будто чужой жизни. Теперь уже поздно делать выбор.
Альберт влез на табурет и решительно сунулся в люк. Руки скользнули по грязной, будто сырой поверхности пола, но нашли опору, и он резко подтянулся, втягивая себя в черное чердачное чрево.
Темнота внутри не была абсолютной — сквозь щели в дощатых стенах просачивался слабый закатный свет. Но Альберт этого не заметил.
Ему в нос ударил мощный, омерзительный запах, который в кабинете ощущался, как плотная вонь плесени. Пахло каким-то животным. Пахло свежим мясом.
Альберт завертел головой, в любую секунду ожидая, что сейчас на него набросятся, что он услышит выстрел, который оборвется вечной тишиной. Но ничего не происходило. Глаза постепенно привыкали к полумраку, а звуки… Тот шорох, который он услышал еще внизу, прекратился.
Воздух здесь был неприятно теплым и спертым — весь день жестяную крышу обжигало солнце. Вместе с мясной вонью, которая взбиралась по носоглотке, как густая слизь, это рисовало в воображении желудок гиганского зверя. Будто Альберт забрался прямо к нему в пасть. Глупый, наивный человечек, муравей во рту огромного хищника…
В самом темном углу чердака что-то шевельнулось, и глаза Альберта метнулись в сторону этого движения. Взгляд привык к полутьме, и он увидел то, чего никогда не хотел бы видеть. Эта картина не могла принадлежать его реальности, она просто не имела права быть частью того мира, в котором он жил.
Добрую половину чердака занимало огромное гнездо. Помутившиеся от ужаса глаза Альберта увидели в нем куски разномастной ткани, очевидно, собранной со всего дома, какие-то палки, части кухонного гарнитура, стулья и ножки. А в центре этого чудовищного лежбища восседала колоссальная темная фигура. И она смотрела на него.
Это было какое-то неописуемое существо, и в его узловатых лапах висел тот самый мужчина, которого Альберт видел в окне. У мужчины не хватало половины тела. Кажется, Альберт прервал хищника в середине трапезы, и теперь он, сложив лохматые темные крылья, изучал вломившегося к нему в дом человека.
Существо не делало попыток сняться с места и схватить его. Не кричало. Оно… просто смотрело. И Альберт смотрел на него в ответ.
Через некоторое время чудовище, не отводя от него своих огромных, как воронки, глаз, открыло длинный клюв и медленно сомкнуло его на шее пойманного человека. Хищная тишина чердака надломилась отвратительным хрустом, и Альберт понял, что это хрустят позвонки мертвеца. Птица медленно подняла голову и зажмурилась, глотая крупную лысую голову целиком.
Альберт обрушился в люк и, не издавая ни звука, сломя голову бросился к выходу.
Домой он добрался ближе к ночи. Выбравшись из страшного логова, он побежал в город, где еще долго петлял по улицам, надеясь сбить птицу со следа. Только через час или два до него дошло, что здесь он в относительной безопасности — вряд ли в его привычном, нормальном мире с полицейскими, армией и спасателями ему что-то угрожает. Сделав это открытие, он завалился в первый же бар и старательно напился, мешая пиво с водкой и безумными глазами уставившись в телевизор, где показывали какой-то футбольный матч. Поле на экране успокаивающе светилось зеленым, как ночник. Там не было места бурому, кроваво-алому и серому. Тот мир был безопасен.
На следующий день город накрыла гроза, и Альберт заперся в квартире, прикупив в магазинчике на углу столько виски, сколько влезло в карманы куртки. Теперь он сидел у окна, глядя на дождь, который тугими струями заливал подоконник, и стакан за стаканом пил, даже не потрудившись разбавить алкоголь колой. За распахнутым окном грохотала буря, и деревья в маленьком сквере гнулись к земле, будто искали защиты.
Он не знал, что будет делать дальше. Если бы кто-то спросил, как он себя чувствует, Альберт ответил бы, что терпимо. Просто он больше не видел смысла ходить на работу, наблюдать за красивыми птицами и притворяться, что мир — это странное, но все-таки нормальное место, которое таило в себе кучу нормальных опасностей и предлагало нормальные же сценарии. Он чувствовал себя терпимо. Но вряд ли теперь что-нибудь встанет на свои места.
В открытое окно внезапно залетело что-то темное, и Альберт лениво проводил это что-то взглядом — кажется, какой-то мусор вроде пакета от чипсов или скомканного листа. Но мусор вместо того, чтобы упасть на пол или закружиться в порыве ветра, вдруг зачирикал и шлепнулся о мокрый подоконник, а затем начал биться, пытаясь подняться на ноги. Забыв о своей хандре, Альберт кинулся к окну.
На подоконнике лежал, дергая промокшими крыльями, воробей. Нет, понял Альберт, рассмотрев окрас — не воробей, а воробьиха. Похоже, бедная птица ударилась обо что-то, когда спешила в укрытие, и залетела к нему домой. Альберт читал, что животные часто приходят к людям, как к сильным хищникам, чтобы найти помощь или встретить быструю смерть. Склонившись над воробьихой, он решил, что та сломала крыло. “Нужно будет отнести ее к орнитологу, когда перестанет лить”, — подумал Альберт. А пока стоило найти для птицы тихий уголок и насыпать немного еды. В его доме никогда не иссякал запас птичьего корма, который он покупал, чтобы подкармливать пернатых в парке.
Глядя, как воробьиха с головой забивается в подаренную ей толстовку, Альберт улыбнулся. Бедняга думала, что ей придется распрощаться с жизнью, это точно. Как мало они все-таки знают о мире, эти трогательные существа с быстрыми маленькими сердцами! И как много может решить случай — открытое в грозу окно, тот, кто может изменить твою судьбу по своей собственной воле, если только будет милостив…
…Альберт шагал от парка, высоко подняв голову. Его длинные волосы облепили лицо, в раскисших кроссовках хлюпала дождевая вода. Он точно помнил дорогу — от ворот направо, вверх по узенькой улочке, второй по счету дом. Он шел и улыбался, и ни один из редких прохожих, кажется, не понял, чему может радоваться этот промокший насквозь одинокий человек.
Она ждала его в кабинете, сидя на подоконнике, и выглядывала в открытое окно. Серое платье, длинные черные волосы, нежные, будто бархатные, глаза — вблизи она оказалась еще красивее, еще совершеннее. Он остановился в дверях, не решаясь войти.
Сомневаться было поздно. Впрочем, сомневался ли он вообще?
Она обернулась. Бледное лицо расцвело улыбкой, и на секунду Альберту показалось, что он может различить в этом милом выражении птичьи черты.
— Я так и знала, что ты придешь, — ее голос был низким и тягучим, как остывшая кровь, — Заходи.
Он робко улыбнулся незнакомке и вошел, закрыв за собой дверь.
Текущий рейтинг: 69/100 (На основе 37 мнений)
