Приглядывал одним глазком

Когда Матвею было пять, за отцом пришли из НКВД. Почему-то больше всего ему врезался в память скрип кожаного плаща одного из незваных гостей. Этот еле слышный звук, раздававшийся при неторопливых мягких движениях человека с незапоминающимся блеклым лицом, лег на самое дно большого сундука его памяти. Потом туда лягут толпы испуганных людей на улицах Москвы, бледное лицо матери, ее мокрая от пота рука, жуткий потусторонний вой со всех сторон, смешное слово "эвакуация" (у Матвея оно стало ассоциироваться с перекошенным от плача лицом старушки, которая садилась вместе с ним и мамой на поезд). Сверху на старушку легли школа, грипп, работа на заводе, наконец, Тот Самый День. После него, светлого, было еще много всего - училище, девушки, походы в кино, опять работа. Жизнь шла своим чередом. И десятилетия лежал на дне сундука тихий жуткий скрип кожаного человека. Нет, не только скрип. Тонкие серые губы Матвей тоже запомнил - и забыл что запомнил.

Спустя семьдесят лет после ареста отца молодой человек в халате и очках (он напоминал эксцентричных ученых из рассказов Александра Беляева) выкашлял Матвею в лицо слова "неоперабельная злокачественная опухоль". Матвей знал что это значит. Он пожал руку врачу, поблагодарил, и вышел в коридор. Сердце билось ровно, голова была ясная, как после сна на природе. Нужно было попрощаться с детьми и внуками.

Он толкнул дверь на улицу, которая почему-то стала очень легкой, гораздо легче, чем когда он заходил. Сел в машину к сыну.

- Что сказали?

Матвей ответил. У сына дернулось лицо в сторону. Оно часто дергалось после контузии.

- Химиотерапия теперь?

Матвей усмехнулся, покачал седой головой.

Через две недели он лежал в кровати. Сил не было уже никаких. Страха почему-то тоже. Матвей думал, что будет после смерти. Может, врали учителя в школе и кудрявая тетка из комсомола, и сидят на облаках ангелы, а под землёй черти в котлах варят ту самую тетку? И бог листает сейчас досье на Катаева Матвея Валерьевича, раздумывая, не кинуть ли его в тот же котел. Матвей скривил рот. Смешно. Попрощаться бы успеть, внуков хоть обнять напоследок.

И тут он услышал звук.

Матвей приподнял голову. В темном углу комнаты стоял человек в длинном кожаном плаще и шляпе. Тут же открылась крышка сундука, вытряхнулось нафталинное прошлое, вывалился на пол комнаты скрип кожи. Сомнений быть не могло - в углу стоял тот самый особист. Матвей сказанул от души крепкое русское словцо, правда, слабым голосом.

- За мной что ли пришел теперь? Сука ты. - Он попытался смеяться.

Скрипучий сделал шаг к постели. Шляпа скрывала его лицо, Матвей видел лишь угловатый длинный подбородок и тонкие-тонкие серые губы, но он знал, что увидит, когда особист мягким кошачьим движением снимет шляпу - холодные рыбьи глаза. Матвей ощутил гнев, и осадил себя: это просто бред, галлюцинации. Тот гад давно мертв, расстрелян своими же.

Тонкие пальцы медленно обхватили тулью шляпы, и она поползла вниз. Матвей увидел тускло блестящую при свете из-за штор лысину, какую-то неправильную, будто на ней и не росли никогда волосы. Потом он увидел глаза человека, которому в детстве побоялся взглянуть в лицо. Точнее глаз - посередине лба. Не холодный рыбий - черный глаз без белка, без ресниц и без век.

Матвею стало страшно. Этот глаз он тоже знал. Глаз мертвого котенка, которого они с ребятами нашли у забора садика и показали воспитательнице.

Посетитель положил шляпу на кровать. Носа у него не было совсем, гладкая кожа. Матвей вдруг понял, что это существо не дышит. Он ощутил прикосновение руки пришельца к своей - холодная, липкая рука. Как у мамы тогда.

-Ты кто? - Горло пересохло.

Человек (человек?) смотрел на него и молчал. Матвей заметил, что в комнате стало темнее, и воздух будто сгустился, стал вязким. Издали начал звучать гул, переходящий в знакомый вой. Одноглазый второй рукой потянулся к пуговицам плаща.

- Нет! - разомкнул Матвей потрескавшиеся губы. - Мы тебя не убивали! Ты уже мертвый там лежал, тебе те мальчишки шею свернули. Ты зачем маму забрал? Дочку зачем? Они никого не обижали!

Матвей увидел в темном глазу лицо отца, почерневшее от побоев, с выбитыми зубами. Вой стал невыносим, перешел в кошмарную какофонию, словно завывали в холодной бетонной глубине больные, уродливые, обиженные существа. Циклоп распахнул плащ. На Матвея смотрели лица, много маленьких слепых лиц, где-то детские, где-то старческие. Они покрывали все бесформенное тело под плащем. Матвей узнал сморщенное лицо старушки из вагона, лицо молодого солдата, лицо начальника завода.

Тонкие губы особиста шевельнулись:

-Эвакуация...- неживой машинный голос будто звучал внутри черепа Матвея.

Вой раздавливал голову. Надо эвакуироваться, понял Матвей.

- Хорошо. - Он успокоился. Все уже кончилось, зачем бояться? Матвей сел в постели и одноглазое лицо подплыло вплотную. Больше не осталось в мире ничего кроме черного зрачка. Ни боли, ни рака, ничего.

Ночью жена пришла к нему, и увидела Матвея лежащим на спине с закрытыми глазами и спокойным бледным лицом. В руке покойный держал невесть откуда взявшуюся старомодную шляпу.

Текущий рейтинг: 53/100 (На основе 30 мнений)

 Включите JavaScript, чтобы проголосовать