(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Плоть слаба
Все знают цену греха. Но многие всё равно готовы её заплатить. Потому что человеческая плоть слаба. Как и дух.
Дмитрий безмолвно смотрел на один-единственный лист в дневнике. Другие листы не были выдраны – просто в этом дневнике был всего один лист. И сам дневник, и единственный лист в нём были пожелтевшие, потрёпанные, а ровные края стали оборванными, каких-то частей даже не было.
Умом он старался понять, почему так преобразился дневник, который в момент приобретения был совершенно новым и с сотней страниц. Что-то внутри подсказывало истинную причину такого преображения, но этот, он же самый очевидный для Дмитрия вариант отбрасывался из-за неприемлемости.
Шёпот в голове становился настойчивее, и сопротивляться ему становилось всё сложнее. Сколько месяцев юноша (хотя Дмитрию было двадцать пять лет, мужчиной он ещё себя не ощущал, и в душе всё равно считал себя юношей, вчерашним подростком) не пользовался дневником? Девять месяцев? Кажется, год и три месяца? Да, с прошлой весны, когда сосед этажом ниже в пьяном угаре не полез с Дмитрием в драку из-за какой-то неизвестной причины. Конечно, оттолкнуть от себя пьяное тело было легко, но вот за выпавший и разбившийся телефон, причем только на днях купленный, было чертовски обидно, так что, не сдержав обиду и ярость, Дима воспользовался дневником. Даже сквозь кратковременную ярость он прописал всё правильно, так что к нему не возникло никаких вопросов, когда соседа-алкаша выносили из квартиры ногами вперёд.
«Ария» из динамиков исполняла песню о свободе, а Дмитрий размышлял о том, что же он сделал не так, если за год все его попытки заняться личной жизнью не привели ни к чему нормальному. Он не приблизился к своей цели – здравым и приятным отношениям – ни на шаг, и сейчас, когда с последней неудачи прошло несколько часов, гремучая смесь эмоций и чувств, преимущественно обиды, злости, чувства несправедливости, жажды мести привели его к той черте, которую он старался избегать.
Быть или не быть? Дмитрий знал, что будет, если он решится. Голос разума не был заглушён окончательно, но другой голос внутри шептал свой весомый аргумент – хуже не станет, если по ночам станет одной болью больше. Дмитрий уже привык к Библиотеке, и её ожидание его не пугало.
Её тонкий голосок всё ещё раздавался в ушах Димы. Её очередной отказ. За Катей он старался ухаживать уже несколько недель. Катя – молоденькая красавица из отдела кадров, внешне полностью попадающая во вкус Дмитрия – стройная брюнетка невысокого роста и с большой (по меркам талии) груди. Именно последний факт и привлекал его внимание, именно данные формы девушки заполняли его разум не меньше, чем её милый характер. За это время юноша активно общался с Катей как в социальных сетях, так и по телефону, плюс в свободное время на работе, но вот приглашения на встречи она не принимала, сколько он ни старался. С одной стороны, его грел тот факт, что не только его одного девушка отшивала. За бортом оказался и Андрей, коллега Дмитрия, чьи попытки тоже были частыми.
Смотря на пожелтевший лист, Дмитрий не спешил ничего писать. Он прокручивал ситуацию в голове, раз за разом. Если бы эта сука просто отшила его и сказала, что он не в её вкусе, этого бы не было. Он бы не сидел тут, решая её судьбу. Но она не прерывает общение! Если он сейчас напишет ей, то они могут пару часов провести за обсуждением какой-нибудь чепухи, будь то её любимые французские фильмы прошлого века или планы на будущий отпуск.
Силы разума ослабевали с каждой минутой, уступая минуту внутреннему зверю, которого Дмитрий старался держать на цепи больше года. Но теперь он не хотел сдерживать свои эмоции.
Мысленно представив Катю во всём её внешнем и (как надеялся Дима) внутреннем великолепии, юноша стал расписывать всё в журнале мелким почерком.
Ещё никогда его так не съедало ожидание, как в этот раз. Дело было сделано, а дневник отправился обратно в выдвижной ящик стола. Оставалось только ждать, причём неизвестно сколько, ведь дело приближалось к вечеру, а расстояние между ним и Катей было приличное.
Раздавшийся спустя полтора часа звонок в дверь заставил Дмитрия вздрогнуть от неожиданности. Он сразу же направился к двери, чтобы встретить гостью.
Такой он не видел Катю никогда, и всё внутри него сжалось, так как юноша не знал, хотелось ли ему теперь того, что он сделал. Девушка выглядела такой же красивой, как и всегда – коротка и почти расстёгнутая курточка, открывавшая вид на соблазнительные формы, на которые Дима посмотрел сразу, и только потом обратил внимание на лицо гостьи. Слегка туманный, отрешённый взгляд, будто девушку только что разбудили посреди ночи, вызывал некоторую тревогу.
- Ну, раз уж пришла, то заходи, - только и выдавил из себя парень. Девушка спокойно вошла в квартиру, после чего сняла разулась, сняла куртку и прошла в самую просторную комнату, где недавно Дима записывал что-то в дневнике.
- А ты прекрасно выглядишь, - выдавил из себя парень.
Катя посмотрела на него, хотя, казалось, посмотрела даже сквозь парня.
- Ах... да, спасибо... Дим... я была с тобой груба, прости...
Приблизившись к нему, девушка неуклюже обняла парня за талию и посмотрела ему в лицо. Юноша и раньше пользовался дневником для чего-то подобного, но никогда не заглядывал в таких случаях в глаза. И теперь он понимал, почему и не стоило смотреть. Во взгляде было что-то странное, что он понимал сердцем, но не мог объяснить. Взгляд туманный, сонный, будто Катя была под кайфом, но если присмотреться, он видел страх, панику, так выглядят глаза жертвы.
- Давно пора бы извиниться, сука, - выпалил он. Скрытый внутри девушки страх его заводил. – Ведёшь себя как... – слова не находились, хоть он и репетировал за время ожидания гостьи. – Но сегодня всё изменится. Ты любишь боль?
- Нет... – честно ответила девушка, чьё тело жило самостоятельной жизнью, руководствуясь странной и непостижимой силе, доступ к которой имел Дмитрий.
Звонкая пощёчина так резко нарушила тишину комнату, что у парня даже зазвенело в ушах, а девушка упала на пол. Её щека так покраснела, что, казалось, настолько красной кожа быть не может.
- Значит, привыкнешь, сука.
Девушка лежала на полу, такая красивая, фигуристая, беззащитная, слабая... и в его власти. Чувство превосходства пьянило Дмитрия, и если во время ожидания он ещё думал, что будет позволительно сделать, а что нет, то сейчас любые границы стали стираться, уступая животным чувствам.
- Ну что, больно?
- Очень больно, Дима... Не надо так... – смехотворные попытки сопротивляться были обречены на провал. Настоящая Катя была рабыней собственного тела, которое полностью следовало немыслимой силе, чужой воле. Дмитрий, которого она до этого знала только с хорошей стороны, предстал перед ней в чудовищном виде, о котором она даже не подозревала до сегодняшнего дня.
- А ведь ты казалась такой милой, неприступной... Отказала всем ведь, да?
Непроизвольные слёзы от пощёчины заставили девушку всхлипнуть, и только потом она ответила.
- Я была много раз с Андреем. Мне с ним было очень приятно. И в общении, и в постели, - девушка не могла не ответить честно.
Сам Дмитрий даже не успел осознать смысл фразы, как его руки уже оказались сомкнутыми на тонкой девичьей шее.
- Шлюха! Шалава! – ярость затмила все остальные чувства. Андрей говорил, что Катя и его предложения увидеться отметала. А они за его спиной встречались и спали. Девушка ничего не отвечала, только хрипела под давлением его рук, и только чудом юноша сдержался от того, чтобы окончательно задушить её.
- Раздевайся, - приказал парень, убрав руки.
Не было в этом мире той силы, которая бы позволила девушке сопротивляться своему мучителю.
Когда было глубоко за полночь Дмитрий, наконец, успокоился и лёг в кровать. Он чувствовал себя безумно уставшим даже после душа. Причём усталость была не только физическая, оно и понятно, после стольких вещей, которыми он занимался. Никогда бы не подумал, что гнев и жажда власти позволят ему столько раз овладеть коллегой, которая лежала рядом, на полу. Девушка, следуя приказу, пыталась заснуть, хотя этому изо всех сил мешала боль – боль от укусов, царапин, синяков, которыми было усыпано почти всё её тело. Помимо этого, её тело ныло от внутренней боли, оставленной Дмитрием, который брал Катю, абсолютно игнорируя понятие «осторожно» и «чутко». Отсутствие какой-либо одежды или одеяла добавляло холод в список мучений.
Сам же Дима размышлял, что завтра дописать в дневник, так как в голову не приходило никакой идеи, как объяснить физическое состояние Кати, и все варианты склонялись только к грубой страсти. Да, так он и объяснит. И Катя в это поверит. В любом случае, у него ещё есть сутки до того, как контроль закончится.
Проклиная себя, что не подумал об объяснительной записи заранее, Дмитрий уже не мог ничего изменить. Значит, придётся страдать две ночи подряд. Но, как и говорил ему раньше голос – одной болью больше, одной меньше – как разница.
Парень был почти всемогущим с той силой, что была в его руках. И только одно он не мог изменить. Единственная вещь, которую он особо хотел бы поменять, но, увы, это то, что было неподвластно дневнику.
Он не мог избежать сна. Каждый день он обязан спать. Обязан встречать Её. И если год он просто проводил сны в терпимых муках, сегодня его ждёт особая ночь. Особый акт боли. Что он приготовит ему сегодня?
Думать о сладком и желанном теле Кати было приятнее, чем о ночной встрече со своей мучительницей, так что Дима стал концентрироваться на том, что он уже делал с Катей и чем займётся с ней утром.
Каждая клетка тела, имей она рот, завыла бы от боли так, что можно оглохнуть. Но говорить клетки не могли, так что сознание парня пронзалось столь невыносимой болью, будто ему в мозг вонзили сразу тысячу игл.
- А-а-а! – завопил он, резко открыв глаза, что удалось ему не сразу, так как запекшаяся кровь заставила веки слипнуться.
- Как же хорошо, что ты снова со мной... – мягкий женский голос звучал с нотками ехидства, так что ничего положительного к обладательнице голоса Дима не испытывал.
И как бы он ни старался отстраниться от боли, это ему не удавалось. И это было самое ужасное в этом месте. Насколько бы ни было больно, его не ждут ни шоковое состояние, ни потеря сознания. Ясность ума не покинет его до самого конца. Он будет ощущать всё, не упустив ни капли столь желанного для неё страдания.
- Малыш, ты не представляешь, какая же это мука – видеть целый год, как ты каждый день страдаешь и страдаешь, но не позволяешь мне довести работу до конца. Ты ведь понимаешь, что мы с тобой не закончили?
У этой твари был столь чувственный голос, что даже там, в реальном, бодрствующем мире ему не нравятся женщины с похожим голосом. Потому что каждый раз он чувствует вместо них её.
- К...как же... – первая волна боли прошла, и силы говорить вновь вернулись к юноше. – Ты уже оттяпала всё...
- И не поспоришь ведь! – звонко произнесла Библиотекарша, которую Дима, наконец, сумел рассмотреть, благо открыть глаза ему удалось.
Запах, заполнявших помещение, был знаком парню слишком хорошо, ведь он вдыхал его каждую ночь уже несколько лет подряд. Запах старых книг, пыли, бумаги... и всё это вперемешку с запахом гнилого мяса, крови, причём эти запахи настолько остро ударяли по обонянию, что когда Дмитрий оказался на настоящей скотобойне, местный запах его не удивил. С запахом Библиотеки ему не справиться.
- А ты весьма неплохо с ней порезвился, - сказала Библиотекарша. – Мне нравится. Думаю, эта сука и правда удостоена даже большего, чем то, что ты с ней делал.
Грязи и крови нигде не было видно, зато всё, что мог видеть Дима, было аккуратной и симпатичной библиотекой – множество стеллажей и полок с книгами, которым, казалось, совершенно нет конца и края. Самая грязь была только рядом – капли крови, заляпанные инструменты – всё это было на полу в паре метров от парня, который был подвешен на высоте человеческого роста. Дмитрий ощущал каждый крюк, на который он был подвешен, но именно это его волновало меньше всего – это была самая привычная боль из всего, что он испытывал тут.
Руки Библиотекарши, на этот раз юные и тонкие, коснулись подбородка и шеи парня, и эти прикосновения можно было назвать даже нежными, но затем пальцы опустились чуть ниже, и Дима заорал. Там, где должна была начаться грудь, свисали его оставшиеся внутренние органы. Одно лёгкое и сердце, часть пищевода, куски мышц... как он мог разговаривать, когда от него осталось только это, шея, голову и одна рука, он не знал, да и уже давно не задавался этим вопросом.
- Если бы я не забрала всё это раньше, - вздохнула от огорчения Библиотекарша. Сегодня она была стройной брюнеткой за тридцать, хотя вчера была отвратной полуразложившейся старухой. Дима уже не следил за её личинами. – То сегодня пришла бы очередь твоего члена! Он так хорошо постарался с этой Катей, так что я бы сегодня занялась им. Знаешь, я бы сначала заставила его стать твёрдым, а затем... мм... ты только представь! Откусывать кусочек за кусочек! Рвать на части, аккуратно срезать маленькие кусочки! Тянуть каждый нерв! Переплетать их, словно узелки! Сливать кровь из алых артерий! И это самое невинное, что я бы сделала. Давай, улыбнись, тебя разве это не заводит?
Хрип раздался из горла юноши, так как тварь, рассказывая о пытках, потягивала его то за единственное оставшееся лёгкое, то за грудные мышцы.
- И это всё? – раздосадовано произнесла она. – В первые годы ты нравился мне больше. Ты так орал, так сладко кричал от каждого пореза, от каждого натянутого нерва, от каждого проникновения ножей и игл, которые я вонзала в тебя с любовью. Кажется, ты достиг своего предела, мой сладкий.
Дима за годы множество раз – десятки, если не сотни, и это о тех, которые он только помнил – спрашивал у этого нечто. Спрашивал всё – что происходит, зачем, почему и за что. Ответа он не получал, но основной смысл он уже понял.
Первый раз он увидел во сне Библиотекаршу в девятнадцать лет, когда впервые записал в дневнике пожелание. Оно сбылось, а ночью... Ночью он увидел Библиотеку. Подвешенный, он впервые увидел свою мучительницу, которую с тех пор видел каждую ночь. И всё стало очень просто. Не пользуешься дневником – ночью просто страдаешь. Пользуешься – во сне что-то оттяпают. Первое желание стоило ему правой стопы, и пусть там, где-то в реальности, его тело цельное, без повреждений, без шрамов, здесь же он помнит каждый порез, каждый распил, каждую рану, которую он испытал на себе.
- Да, жаль, что твоё достоинство я уже забрала. Но тот раз был великолепен! Согласен? Ведь это наше маленькое развлечение со скальпелем и иглами стоило того? А я помню, как тебе было хорошо с той девочкой. Сколько ей было? Тринадцать? Зато какая развратно короткая юбка была у неё. Ты сохранил её трусики на память, как хотел? Или же нет?
Дмитрий помнил это. Он помнил каждое использование дневника. От первых невинных и не совсем осознаваемых желаний до самых... гнусных, тёмных, но непреодолимых для него. От желаний получить пять на экзаменах и получения лёгких денег путём получения их от других до... Когда его доводили, он изощрялся в фантазии. Он убивал, насиловал, калечил, издевался над теми, кого считал достойными этого. Убил соседа, из-за которого разбил новый телефон. Изнасиловал дочь одной знакомой, и теперь малолетняя мама даже не знает, кто отец ребёнка, так как это стёрлось из её памяти с помощью одной только записи в дневнике. Некоторые обидчики уже умерли от болезней, а некоторые будут мучиться от шрамов и травм ещё тогда, когда дневник закончится, и осознание этого делало жизнь Дмитрия чуточку лучше. Поистине влияние дневника на поведение дневника было огромным, и Дмитрий с удовольствием использовал это для утешения собственного эго.
- Теперь я расскажу тебе кое-что перед тем, как я решу, что забрать у тебя в этот раз, - голос женщины прибрёл грустные нотки. – Знаешь, тот, кто был здесь до тебя, продержался очень долго. Сорок три года я отрывала от него кусочек за кусочком, наслаждалась каждым его страданием, каждым криком, каждой каплей крови, которая проливалась на этот пол.
Он пытался использовать дневник по максимуму. Конечно, ему это не удалось, ведь нельзя изменить поведение тех, кто с тобой не связан. Не дам же я тебе изменить мир, правда? Зато он сделал себя богатым. Он пользовался дневником редко, но метко, как вы говорите. Обеспечив себя всем, чего он хотел, он больше им не пользовался. Долгие пять лет я наслаждалась его болью, причём безмолвной. Ведь всё, что от него осталось – лобная доля и один глаз, соединённый кое-как нервами с этой самой лобной долей. Пришлось так сделать, чтобы он видел. Ох, как же мне это нравилось! Иногда безмолвная боль слаще любых криков! Зато я показала несколько сотен способов приготовления мозга!
Как и все, он побоялся смерти. И это было его последним желанием. Видно, страх заставил его забыть, что даже мне не под силу. Но потом... как же я наслаждалась процессом! Ты не представляешь, насколько пластична душа! Я высушивала её, выпрямляла, разрезала на части и сшивала, пока не получила прекрасный шедевр! Настоящую жемчужину моей коллекции. Ту самую, которую ты купил за бесценок в букинистической лавке.
Дмитрий, не в силах говорить от боли, ловил каждое слово своей мучительницы, наконец-то сложив мозаику происходящего.
- И так обидно, что ты потратил столь безупречное произведение искусство на свои низменные страсти. Знаешь, почему вместо ста страниц в дневнике стало всего пять сразу после первого использования? – в голосе твари звучало презрение. – Это цена твоей души. Это максимум того, что Ад готов заплатить за твою душу. Но ничего... когда закончишь дневник, у меня будет достаточно времени, чтобы придать твоей душе нужную форму. Думаю, тебя вполне хватит на блокнот. Только не надейся, что боль прекратится. Твоя личность будет вечно храниться в этом блокноте. Ты ощутишь каждый грех, который будет на нём записан. А когда ты закончишься, как твой дневник, ты окажешься в моей коллекции. Я запишу на тебе историю твоей жизни, твоих грехов, твоих тёмных желаний. Видишь все эти книги? Они все были на твоём месте. И после тебя тут будет столько, сколько ты даже не сможешь себе представить. Ад вечен. Как и твои муки.
Кстати! Я решила! В этот раз возьму твоё лёгкое. Хотела забрать руку, но это я заберу завтра. Тебе ведь нужно ещё написать, чтобы Катя забыла о том, что ты с ней сделал, да? Завтра возьму руку. А потом... потом буду брать маленькими кусочками. Растягивать удовольствие, так сказать.
Дима закричал от того, что его лёгкое оказалось в крепкой хватке ловких изящных пальцев.
- Пока мы не приступили к тому, ради чего ты здесь, я отвечу на последний твой вопрос, - голос Библиотекарши был непреодолимо чарующим, ему нельзя было противостоять, совсем как тому, что написано в дневнике. – Почему тебе попала эта книга? Потому что плоть слаба. Твоя плоть и дух... твоя слабость и привела тебя к дневнику. Ты был выбран Адом до того, как сам себя ему отдал. А теперь набери побольше воздуха в лёгкое. Хочу насладиться твоим криком.
Ваалвериф, Архивариус, Библиотекарша Ада, вновь принялась за работу – шлифовать очередную будущую книгу, одну из сотен и сотен тысяч, очередную хронологию человеческого порока.
Текущий рейтинг: 57/100 (На основе 44 мнений)
