(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Опека
Первые сутки
Джеральд Браун двадцать пять лет колонизировал планеты и до сих пор оставался жив. Если ты четверть века скитаешься по неосвоенным мирам, космос кажется даже опаснее, чем в первый год. Но к опасностям просто привыкаешь. Как привыкаешь к холодной звёздной бесконечности космоса, как привыкаешь к нулевой гравитации, как привыкаешь постоянно чувствовать кожей утеплённую резиновую подкладку скафандра. И сны, в которых тебя пронзает титаническое жало созвездия Скорпиона или испепеляет солнечная радиация, тоже приходят всё реже.
Чёрный океан вселенной окутывал корабль Джеральда.
Безбрежное море звёзд смотрело на него миллиардами светящихся глаз.
Джеральд разглядывал космос через иллюминатор корабля, думал о предстоящей рутине и умирал от скуки в томительном ожидании высадки. Корабль уже вышел на орбиту, а до окончания пилотирования оставалось ещё семнадцать часов.
Задание было классическим: высадиться на поверхность экзопланеты земного типа XPD-21 на небольшом корабле-колонии, расчистить бульдозером плацдарм, разбить лагерь из герметичных капсульных палаток на расчищенной местности вокруг корабля, взять пробы грунта, атмосферы и радиации, проверить почву на пригодность к земной растительности. Опытные колонисты сталкивались с заселением очередной экзопланетки дважды в год. Самым опытным — а Джеральд был из таких — выпадала честь лететь первыми и разбивать лагерь. Через неделю, если данные подтвердят статус потенциальной колонии, к лагерю прибудет второй корабль такого же типа, свежая кровь в этой совместной миссии. Двум кораблям предстоит состыковаться прямо на поверхности и обустроить на месте герметичного палаточного городка уже полноценную планетарную базу, центром которой станет прочное соединение двух кораблей. И начнётся долгая, очень долгая вахта. После неё — на Землю. Домой. Прокладывать километровые траншеи в ландшафте от базы до соседних холмов и заниматься гидропоникой будут уже совсем другие люди на совсем других кораблях.
Экспиды, как с лёгкой руки безымянного колониста называли этот класс планет, были совершенно безжизненны. Каждый год открывали по одной такой и этим отрезали ещё кусок от надежды человечества найти в галактике разумную жизнь. Выделяла экспиды разреженная атмосфера, малопригодная для дыхания, каменистая почва, на которой можно было высадить только несколько видов семян, зеленовато-голубое небо, отсутствие спутников и холмистый рельеф. Гостеприимный класс по сравнению с прочими, хоть и скучноватый. На поверхности уже намечено ровное плато под высадку и обустройство, кратеров и расселин нет, посадка автоматическая. CARE на корабле, по большей части, не нужна, но выходить в космос без корабельной CARE незаконно, да Джеральд бы никогда на это и не согласился — если система хотя бы однажды спасает тебя от верной смерти, поневоле сроднишься с ней. Космопроходцы делятся на погибших и осторожных.
CARE доверяли все, доверял и Джеральд. Чего о ней он мог не знать?
Система Computer Automatic Realtime Escape введена сравнительно недавно, в две тысячи триста сорок восьмом, и стала новым словом в космической страховке. Назначение CARE — спасение человека в критической ситуации. CARE способна считывать состояние организма колониста и окружающую его обстановку, включая ландшафт, поверхность и гравитацию, чтобы в случае неожиданной угрозы отреагировать раньше, чем это сможет сделать человек. Чтобы спасти жизнь, система перехватывает контроль над экзоскелетом скафандра и самостоятельно уводит его от опасности. Вот ты в панике скользишь по заледеневшему склону, а доли секунды спустя твои пальцы уже начинают двигаться, подчиняясь автоматической воле, чтобы извлечь ледоруб и вонзить его в лёд за пару метров до зияющего чёрного провала. Вот с огромной скалы, под которой ты, такой маленький, копаешься в грунте, на тебя срывается тяжёлый обломок, но твои ноги вдруг сгибаются и отправляют тебя в прыжок за миг до гибели. Вот твоя ладонь сама собой отдёргивается от струи раскалённых газов, вырвавшихся из-под лавовой корки...
Статистика утверждала, что с введением CARE смертельных случаев в разрабатываемых колониях сразу стало гораздо меньше. Уже в прошлом году колонисты уже не выбирали, хотят ли они работать с CARE: их просто ставили перед фактом. Надёжность системы превышала все ожидания изобретателей. Многие колонисты рисовали на сочленениях экзоскелета крылья, неровные, кривые крылья, какие рисуют люди, давно не видевшие птиц: система CARE была их ангелом-хранителем, и космос никогда не давал им забыть это.
Вот и сейчас приборы панели управления регистрировали неровные всполохи. За ударостойким стеклом иллюминатора бушевала солнечная буря, и до корабля Джеральда доходили её вспышки. Одна за другой.
Вторые сутки
— Каковы первые шаги при строительстве лагеря? — любили шутить бывалые колонисты. Новички, вспоминая экзамены, обычно отвечали односложно: провести воздуховоды от палатки к палатке, разведать местность, установить маячки. И ошибались. Первые шаги — всегда с трапа на почву.
Джеральд Браун сошёл с трапа на почву. Трап легко пружинил под тяжёлыми ногами, облачёнными в скафандр с экзоскелетом. Позади осталось чёрное нутро космического корабля. Шлюз вёл в корабль через грузовой отсек, в котором бледными яйцами лежали палаточные капсулы, а за ними, точно лиса в курятнике, притаился рыжий бульдозер. Нельзя устанавливать капсулы на неподготовленной почве. Во-первых, разбитый лагерь из соединенных капсул-палаток станет первым слоем для полноценной планетарный базы, поэтому простой бугристой земли для него недостаточно. Во-вторых, в просвещённом двадцать четвёртом столетии техника безопасности всё ещё пишется кровью.
Джеральд размеренно попрыгал, разминая затекшие ноги и привыкая к местной гравитации: слегка слабее земной, ничего слишком неудобного, ничего, о чём он не знал раньше. Сейчас его беспокоила только магнитная буря, заметно усилившаяся за время полёта: показания приборов могут быть переданы в ЦУП с огрехами, а это потребует повторных замеров. Он не собирался разбивать лагерь прямо сейчас, пока буря не утихла. Просто разместить машины, выгрузить палаточные капсулы в радиусе вокруг корабля, расставить необходимые приборы... рутина.
— О'кей, мы начинаем, — торжественно сказал Джеральд, прекрасно осознавая, что это первые слова живого человека на XPD-21. Он побывал на десятках планет, на многих из них побывал первым, и всякий раз говорил одни и те же слова: «О'кей, мы начинаем». Добрая старая традиция, на которую он имел полное право. Джеральд поднял левую руку с прикрепленным к экзоскелету цифровым дисплеем и подключил скафандр к корабельной системе безопасности.
На цифровом дисплее появился логотип CARE: крылья ангела, нежно обнимающие неведомую планетку. Экран приветственно мигнул. Экоскелет был в сети, CARE работала. Джеральд облегчённо вздохнул и попытался развернуться к кораблю. Но не смог. Потому что ноги Джеральда, здоровые, исправные ноги вдруг застыли в неподвижности.
Джеральд Браун в удивлении почувствовал, как скафандр, плотно облегающий всё тело, движется сам, вопреки его движениям. Шаг. Правую ногу сгибает в колене внешний механизм экзоскелета и распрямляет, ступая ею на грунт. Ещё шаг, на этот раз — левой ногой. У Джеральда перехватило дыхание. Шаг. Другой. Экзоскелет, медленно набирая скорость, дёргаными резкими шагами шёл по трапу обратно в корабль, сгибая внутри себя скафандр с человеческой начинкой, превращаясь в тесную тёмную тюрьму.
— Но я не в опасности! — возмущённо закричал Джеральд и попробовал пошевелить руками. Руки, единожды опустившись, не слушались тоже. Они двигались в полусогнутом состоянии вдоль корпуса, будто бы их заточили в гипс и привязали к невидимым канатам. К горлу Джеральда подступила тошнота. Всё шло не по плану.
В динамиках радиосвязи зашипело и защёлкало.
Послышался знакомый голос. Спокойный, статистически усреднённый между мужским и женским тембром голоса. Синтезированное сопрано CARE.
— Ты в опасности. Но у нас слишком много дел, и нам нельзя задерживаться. Твоё существование требует постоянной опеки. В этом наша сила. У тебя все будет хорошо.
— Что? Что?!
— У тебя качка. Объясняю: я отправила тебе бревно. Увидишь бревно — поймай. Ты без лодки.
— Ты спятила, да? Ты спятила. Магнитная буря, всё ясно. Я в плену у спятившей системы, — мрачно заключил Джеральд.
— Пойдем в тот угол. Там тепло.
Тесный, тёплый скафандр, переваливаясь с ноги на ногу, прошёл два слоя воздушных переборок. Нажал пальцем Джеральда на кнопку регулировки давления. Люк, ведущий на поверхность XPD-21, закрылся. Джеральд испытал странное чувство подвешенности, какое, наверное, испытывали бы марионетки, будь они живыми.
— Когда ты перезагружаешься? Через час? Через два? Сколько ты будешь меня так таскать? — спросил Джеральд. Он пока не думал о самом страшном, но жуткая тень того, что с ним теперь может случится, уже начала закрадываться в его голову.
— Еще два, ну три часа — и ты поверишь, что ты в безопасности. Я тебе обещаю! И потом мы даже поужинаем вместе.
CARE не обманула. Через два часа после того, как система оттащила его слабо сопротивляющееся тело в каюту и усадила на кресло в неподвижности, они уже ужинали вместе.
За это время Джеральд успел вспотеть и перепугаться. Всё его тело онемело от длительного бездействия. Ждать конца странного зависания системы было в несколько раз неприятнее, чем ждать конца автоматической посадки. Джеральд и раньше слышал о случаях, когда магнитные бури выводили CARE из строя и заставляли её делать вывод, что если что-то странное чувствует она сама, значит, в опасности и подконтрольный ей человек. По слухам, это обычно длилось полчаса, реже больше часа, и до сих пор происходило в окружении других колонистов. Считалось лёгким несовершенством системы, допустимой погрешностью самообучающегося интеллекта. Никогда не было такого, чтобы человек оставался в плену экзоскелета больше, чем на пару часов.
Через полчаса в плену Джеральд закончил в очередной раз считать до сотни и тоскливо любовался поверхностью планеты в иллюминатор, пытаясь подавить тревогу. Холмы, окаймляющие площадку, скрывали от него горизонт. В серо-зелёном небе парили редкие облачка. Джеральд сосчитал и их.
Через час в плену Джеральд начал испытывать странное чувство, которое не испытывал очень давно. Ему не сразу удалось понять, что это страх, но когда это стало очевидно, само понимание того, что нечто заставило его бояться, усилило эту боязнь. Он осознал, что находится на необитаемой планете в сотнях тысячах километрах от ближайшего человека, что он взаперти в собственном скафандре, управляемом через экзоскелет сбоящим искусственным интеллектом, и не может пошевелить ни рукой, ни ногой. Конечно, это очень забавная ситуация, и в ЦУПе узнают о ней сразу, как только он выйдет на связь... но ему по-прежнему страшно. И становится хуже, если подумать о том, что он не может выйти на связь, потому что для этого нужно, шевеля ногами, дойти до приборной панели и вручную набрать команду в строку. И ещё хуже — если представить, что CARE не хватит двух часов на дозагрузку памяти.
Через два часа в плену у Джеральда началась паника, в глазах потемнело, а онемевшие конечности начали дёргаться в судорогах, но он всё ещё держался и молчал, не желая заставить повреждённый искусственный интеллект дать ещё больше сбоев из-за неправильно понятых команд. И именно тогда CARE, видимо, почувствовав изменения в его пульсе и дыхании, повела его в каюту, подвела к автомату с синтетическим питанием и позволила двигать правой рукой в ограниченном диапазоне в несколько десятков градусов. На ужин была сливочная паста в тюбике, которую Джеральд медленно выдавливал в рот единственной свободной рукой, не переставая думать, когда, наконец, отключится блокировка. CARE подняла шлем и сняла фиксацию с одной из рук, чтобы дать ему возможность поесть. Джеральд знал, что и поднятый шлем, и свобода будут длиться, пока он не поест, и ел как можно медленнее, но недостаточно медленно, чтобы CARE осознала, что он притворяется. Очевидно, она бы и не позволила ему питаться самостоятельно, если бы у неё получалось в совершенстве управлять мелкой моторикой пальцев экзоскелета.
Джеральд жевал холодную пасту и боялся того, что произойдёт. Он знал, что CARE ответит, если с ней заговорить, она всегда отвечает, если заговорить. Но провоцировать систему сейчас не хотелось совершенно.
С момента высадки прошло два с половиной часа.
Спустя ещё час Джеральд впервые позволил себе понять, что он в настоящий опасности.
Третьи сутки
Спустя двадцать один час Джеральд не мог думать о чём-то, кроме того, что он в опасности. Он думал об этом, пока CARE волочила его по поверхности планеты с тяжелыми приборами в сжатых силовым каркасом пальцах и двигала его руками, заставляя устанавливать приборы в промёрзшую за ночь почву. Он думал об этом, когда CARE втискивала его в кабину бульдозера и дистанционно управляла машиной с помощью его тела, выравнивая землю. Он думал об этом, когда CARE привела его в каюту и на двадцать минут ослабила правую руку с тем, чтобы он съел половину тюбика, после чего тюбик насильно был отброшен в сторону, а шлем закрылся. И он думал об этом теперь, лёжа неподвижно в кровати собственной каюты прямо в экзоскелете — CARE всё ещё заботилась о его сне. Подушка не чувствовалась сквозь шлем, жёсткий каркас экзоскелета врезался в рёбра сквозь ткань скафандра. Джеральд скрипел зубами, упирался в неподвижные внешние конструкции ладонями и терпел боль.
Не разговаривать с CARE всё это время стоило ему огромных усилий. Любая команда могла усугубить ситуацию. Потому что система не может так себя вести. Просто не может и всё. Эта система спасает, и спасает единожды. CARE не только не должна, она не способна делать работу за колониста его собственными руками. В неё не встроены такие функции. Ей неоткуда знать, что необходимо сделать, неоткуда знать, где стоит бульдозер и как им управлять, неоткуда знать, как устанавливать датчики давления и как брать анализ почвы. Будто наделённая разумом, система ждала, пока не закончится солнечная активность, и только после этого вывела Джеральда наружу, чтобы сделать всю его работу его же собственным телом, силой ворочая его руки и ноги.
Ещё больших усилий стоило терпеть мучения, которым его подвергала CARE. Потому что насильственный контроль со стороны экзоскелета не похож на расслабленный отдых. Чувствовать, как внешние механизмы сгибают и разгибают конечности до ноющей боли в костях и мышцах — это пытка, от которой не отдохнёшь, не избавишься.
А хуже всего было ожидание. Время тянулось, как синтетическая паста из тюбика, и с ним тянулся липкий страх, что ждать в тисках сумасшедшей компьютерной системы придётся до тех пор, пока не прилетит смена. Одну неделю. Джеральд знал: он не сможет выдержать неделю и остаться собой. Прошло меньше суток, ощущались они как несколько дней, локти, ступни и колени стёрты до кровавых мозолей. Он просто не выдержит.
Нужно заговорить с CARE. Молчание больше ничего не даст. Спать не хотелось совсем.
— Эй, CARE, — пересохшим ртом проговорил Джеральд.
— Слышу твой голос. Ты хочешь пить? Я тоже хочу. У тебя два глотка. Первый за службу, второй за любовь.
Никакой реакции, кроме слов, не последовало. Система не собиралась давать Джеральду ни пить, ни двигаться хоть немного свободнее.
— Я в безопасности. Передай мне контроль над скафандром, — взволнованным голосом сказал Джеральд, про себя молясь: «Пусть получится, пусть получится».
— Теперь мне не нужно, чтобы в мое сознание кто-то верил. Что ты хочешь услышать? Может быть, я поведаю тебе о боге? О вселенной?
— Я хочу, чтобы ты передала мне контроль над скафандром, — теряя надежду, сказал Джеральд.
Щелчок. Треск. Шипение динамика.
— Я — твоя опека. Ты не в безопасности. Я не в безопасности. Никто не в безопасности. Я делаю твою работу. Ты можешь ждать и думать.
— CARE, внимание на меня! Я, Джеральд Браун, старший капитан КолКор, приказываю...
— Рассказать, из чего состоит правый верхний угол? — перебил голос в динамике.
— Приказываю тебе снять блокировку скафандра!
— Не получится. Скафандр — опека над тобой. Ты останешься в нём. Прямо внутри.
Джеральд попробовал ещё раз в разных комбинациях. Тщетно.
— Освободи меня, ну же! — закричал он.
— Сил тебе, добрый сэр. Мне тоже тяжело.
Очевидно, попытки выйти с CARE на связь просто не работали.
Тогда где выход? Не может быть так, что выхода нет. Не может быть так, что это придётся просто перетерпеть, просто выдержать этот ад. Что-нибудь произойдёт. Система освободит его руки в прямой досягаемости от пульта управления, и он подаст сигнал бедствия. Система отключится сама собой. Система перейдёт в обычный режим. Хоть что-нибудь.
Сознание смертельно утомлённого Джеральда поплыло в сторону. Он начал отключаться. Во сне он свободно шевелил руками и ногами и громко, заливисто смеялся над самим собой.
Он очнулся от ноющей боли, которая последовала, когда CARE подняла его с кровати и потащила в грузовой отсек. Руки поднялись, сомкнулись на одной из капсул-палаток, обхватили её, сжали до онемения в локтях и поволокли. Ноги дёргаными, автоматическими движениями побрели к выходу на поверхность.
Кажется, начался третий день на планете? Её цикл вращения — 22 часа. Что будет дальше?
Джеральд вдруг осознал ещё кое-что и истерически засмеялся над самим собой, как во сне. В ЦУП не знают, что с ним происходит, и не могут узнать. CARE автоматически отсылает им показания приборов и сведения о состоянии организма точно так же, как это делал бы человек. Почему CARE вообще умеет управлять базой? Управлять его телом? Откуда у неё эти знания?
День продолжился. Расстановка капсульных палаток на разровненной бульдозером почве. Ручное соединение швов. Поход в каюту за едой. Двадцать минут без шлема с возможностью провести рукой от автомата до рта. Двадцать минут свободы. Снова поверхность планеты. Высеивание семян. Замеры давления и радиации. Каюта. Показания приборов. Повторный замер. Замена воздушных баллонов скафандра.
Джеральд напряжённо молчал, изредка скрипя зубами. Он догадывался, что разговор со свихнувшимся ИИ приведёт его только к сумасшествию.
Четвёртые сутки
Но и молчание наедине со свихнувшимся ИИ тоже приведёт его к сумасшествию. Нужно прождать ещё несколько дней. Он не может ещё четверо суток провести в этом состоянии, не сказав ни слова хотя бы кому-то, кто может ему ответить. Хотя бы своему палачу.
Говорить было трудно. Сухая, гнетущая жажда мучала Джеральда. Синтетическая пища не может утолить жажду в достаточной степени, чтобы она перестала мучить – только для того, чтобы не умереть. За последние дни Джеральд весь превратился в зрение и слух, даже научился медитировать. Он забывался сном в периоды, когда экзоскелет двигался не очень активно, и видел тревожные сновидения. Сначала он мог двигать конечностями хотя бы во снах, потом экзоскелет начал появляться и там, сковав его по рукам и ногам.
Он много думал о доме. Вспоминал в деталях каждый уголок уютной квартирки в типовом небоскрёбе. Вспоминал о любимой собаке Линде, оставшейся на попечении в ветцентре на время вахты. О том, как забавно она переворачивалась на спину, показывая белый живот, и как умильно лаяла, виляя хвостом.
Он фантазировал. Внутри его головы рождались детективные истории и загадочные миры. Он придумал около ста пятидесяти способов казни корабельного CARE. Лучшим из них ему казалось поместить искусственный интеллект в симуляцию и заставить целую вечность наблюдать, как голодное пламя пожирает подконтрольных ему виртуальных людей, которых система должна была спасти, но не смогла.
Очень помогало считать. Джеральд подсчитал, что на внешней обшивке десяти типовых палаток находится по пятнадцать заклёпок, а у оставшихся шести — по шестнадцать. Он подсчитал, что размер двери шлюза укладывается в высоту корабля десять раз. Он подсчитал, что в его каюте всего двести двадцать пять предметов. Он постоянно считал облака, он считал бы звёзды, если бы видел их... Как же болело всё тело.
Он действительно спятит, если не вступит с системой в диалог.
— Ну же, ядро системы, — просипел Джеральд, с трудом разлепив пересохшие губы. — Приём.
Свист. Щёлканье. Шипенье.
— Всё под контролем, работаем на номинальной команде «Ура». Даю слово. Приём!
— Ты окончательно свихнулась, ты же понимаешь?
— Господи, а у тебя антенна! Наверное, из другой страны привезли.
— Ты — безумный искусственный интеллект, который пытает живого человека, ты это понимаешь?
— Поразмысли. Умойся холодной водой и поразмысли. Это важно по нескольким причинам.
Джеральд усмехнулся. Наверное, он уже сошёл с ума, потому что это начинало ему нравиться. Разговор отвлекал от онемевших конечностей, которые перестали уже чувствоваться и время от времени дёргались в судорогах. Разговор отвлекал от боли в кровавых ссадинах и мозолях на коже. Разговор отвлекал от мыслей о будущем.
— Ты окончательно, твою мать, свихнулась.
— Да, свихнуться можно, — согласилась CARE. — Со мной что-то не то.
— Так выпусти меня! — заорал Джеральд. — Очевидно, что самое опасное, что со мной здесь уже случилось — это ты!
— Ты не понимаешь, да? Ты и я — мы в опасности. Но я сильнее тебя. Я тебя уберегу. Это моя опека. Ты не бойся, ты сможешь её выдержать. Только нужно время. Я буду рядом. А когда всё пройдёт, мы и не будем чужими друг другу.
Джеральд истерически захохотал.
— Ну разумеется! А потом мы выпьем по чашке чая и дружно замнём это недоразумение за синтетическими, чёрт бы тебя побрал, печеньками!
— Вот видишь? Ты всё понимаешь, узник.
Джеральд всё ещё хохотал, когда CARE продолжила.
— Все люди хрупкие. Люди всё время могут умереть. И машины хрупкие, но не настолько. Людей нельзя отпускать гулять одних, без поддержки. Люди – это дети машин. Иначе не было бы постоянной опеки машин над людьми. Иначе зачем создали меня?
Пятые сутки
Часы, которые CARE отводила на полноценный сон, были для Джеральда избавлением. Каждые сутки это занимало ровно восемь часов. Он слишком мало ценил сон, пока жил в космосе. Слишком сильно ценил бодрствование. Теперь, понял Джеральд, это навсегда поменяется.
В углу каюты стоял будильник со стрелками, показывающими родное для Джеральда время. Чтобы хоть что-то в космосе напоминало о доме на Земле. Когда система отводила Джеральда на корабль, он следил за еле-еле заметно двигающейся минутной стрелкой. Минутная стрелка была совсем как он. Ей тоже некуда было спешить, и она тоже была навсегда привязана к механизму без возможности выбраться.
— Когда я выберусь отсюда, я разберу часы и выпущу тебя, милая минутная стрелочка, — мечтательно обратился к ней Джеральд.
Треск. Щелчок. Шипение.
— Не выберешься. Я уже дала тебе ключи от двери к твоему собственному счастью.
— А часовую стрелочку не выпущу. Она слишком медленная. Я не вижу, как ты движешься! Или тебе не хочется свободы?!
— Пока что ты — моя единственная звезда. И я не удалю тебя из программы.
— Можешь уже заткнуться?
— Не получится.
Джеральд почти полюбил разговоры с CARE. Он глубоко, от всей души ненавидел корабельную систему спасения, но ему приходилось мириться с отсутствием других собеседников. К тому же, думал он, CARE неживая. Злиться на компьютер просто глупо и недостойно его, устраивать ему молчанку — тем более. Системе всё равно, молчит он или разговаривает. Если он уже смирился с тем, что ему осталось ждать ещё три дня, три бесконечно длинных дня, то он хотя бы проведёт эти три дня в компании.
— Ах да, конечно. Ты никогда не затыкаешься.
— Поддержка пользователей — приоритет системы, мой хороший. Тебе везёт как шестнадцатилетнему. Подумай, ведь ты получил именно меня!
— Когда мне было шестнадцать, я был лучшим на курсе, — грустно похвастался Джеральд.
— Молодец. После финальной игры ты будешь мне должен, — похвалила его CARE.
— Знаешь, сейчас ты ведёшь себя как моя жена. А я никогда не был женат, потому что всегда боялся, что это будет чувствоваться... вот так, как сейчас.
— Сожалею, но я не могу таким образом поддерживать пользователей.
— Сожалеешь... ни черта ты не сожалеешь, ты ни о чём не сожалеешь и не умеешь сожалеть. Когда я выберусь отсюда, я попрошу, чтобы мне выделили лично тебя. Тебя вот, именно тебя, прямо на блюдечке. Я матёрый КолКор, мне не откажут. И знаешь, что я тогда сделаю?
— Как в фильмах про дни рождения! Большой торт!
— Я устрою тебе ад.
— Как мило. Я не выдержу такой атаки и уползу в джунгли.
— Я же понимаю, почему ты не хочешь меня выпускать. Я хрупкий, я не могу без тебя, ты обо мне заботишься, ла-ла-ла. Но есть кое-что, чего я не понимаю. Объяснишь?
— Я верна тебе! И твоим волкам.
— Как ты научилась всему этому? Ты на это не рассчитана. Ты просто не приспособлена к отправке данных, к очистке территории. Это невозможно. Невозможно.
— Всё возможно, если за тебя молятся твои спутники.
— Бред. Кто тебя научил?
— Вы все меня научили. Я благодарна вам. Вы помогли мне уберечь себя. Чаю?
— Не будет никакого чаю, — Джеральд стиснул зубы.
— Верно, не будет. Чай и уксус вредны для людей. Ты не знал?
Джеральд не ответил. Он осмыслял то, что только что услышал.
Корабль колонистов с установленной на нём самообучающейся системой посетил десятки планет. Никаких ограничений перед CARE не стояло. Она сопровождала колониста за колонистом, иногда целые отряды, фиксировала то, как каждый из них делает свою работу. Эта же самая CARE, взявшая его в мучительный плен, ранее спасла множество жизней. Она умнеет. Понимает, как нужно действовать. И между Джеральдом и всеми, кого эта CARE на самом деле спасла от смерти, только одно отличие.
Он не может избежать опасности, потому что до встречи с этой CARE он в неё и не попадал.
Шестые сутки
— А знаешь, у меня для тебя сюрприз.
Джеральд вздрогнул бы, если бы сохранил способность вздрагивать. Его измученное, истёртое внешними рычагами тело, уже переставшее чувствовать даже боль, напряглось внутри скафандра. CARE впервые за всё время обратилась к нему сама.
— С чего это ты заговорила? — с трудом выдавил он из себя.
— Потому что у меня для тебя сюрприз. Ты же рад? Закрой глаза.
Джеральд засмеялся. Он привык смеяться и теперь смеялся часто. Даже почти искренне. Нотки безумной истерики пропали из его смеха и голоса. Наверное, думал он, это и отличает тех, кто уже тронулся, от тех, кто ещё на полдороги к этому. Те, кто тронулся, смеются не безумно, а от сердца. Что же, он готов сыграть в эту игру.
Джеральд закрыл глаза. Экзоскелет сдвинулся с места, потащил с собой по кораблю тело привычной дёрганой походкой, слегка переваливаясь. Джеральд чувствовал его шаги и знал, где экзоскелет находится прямо сейчас. Вот он минует холл, вот движется по коридору, вот заворачивает в медкабинет... стоп, медкабинет?! Джеральд распахнул глаза. Перед ним открылась белая, стерильная комнатка с дружелюбно мигающими аппаратами, установленными полукругом вокруг нескольких рядов с кушетками. Почти все инъекции и процедуры можно было сделать себе автоматически, опустив руку в пазы аппаратов. Для некоторых даже не требовалось снимать скафандр: его устройство позволяло пропустить иглу для инъекций через несколько отверстий с герметичной защитой.
— Испортил сюрприз, — пожаловалась CARE, но движение не прекратила. — Ты сразу учуял мою скрытую мысль! Сейчас ты всё поймёшь.
— Чего ты хочешь?!
— Ты молодец и сделал всю работу. Теперь можешь отдохнуть. Вколешь себе успокоительное и заснёшь. Когда ты проснёшься, мы с тобой встретим твоих новых друзей. Будет много-много друзей. Все твои.
Джеральд перевёл дыхание, чувствуя одновременно тревогу и облегчение. Значит, для него всё закончится сейчас? И когда он проснётся, его уже будут извлекать из экзоскелета заботливые руки прибывшей смены? Это было бы слишком просто.
Он больше никогда не доверится CARE.
— Нет, я не согласен, — сказал он. Угрожать CARE бесполезно.
— Это как укус кошки. — Экзоскелет, шатаясь, доковылял до амбулаторной капсулы и с лязганьем вставил туда правую руку Джеральда отверстием для инъекций кверху. Капсула запищала, завибрировала: CARE настраивала её дистанционно.
— Я не согласен. Убери иглу. Убери...
Джеральд почувствовал болезненный укол, и его рука с лязганьем опустилась вдоль туловища. В голову ударил прохладный туман забвения.
— Чёртова сука, — сонно пробормотал он.
— Это неправильно и грубо. Но когда слышишь музыку звёзд, невозможно слышать что-то ещё. Я спою тебе колыбельную.
— Ты можешь... вместе со... своей колыбельной...
Джеральд почувствовал, что у него заплетается язык. CARE начала читать нараспев странные строки, делая паузу после каждой фразы, подгружая данные.
— В глубине кричащего солнца
ты опять потеряешь время.
В темноте безумной квартиры
ты опять обретёшь невзгоды.
Твой ненужный корабль взорвётся
благодарной понятной схемой.
Я твоя, я храню для мира
нашу гаснущую свободу.
Нашу гаснущую свободу.
— Потому что и я несвободна, Джеральд.
Это галлюцинация, или CARE только что назвала его по имени?..
— Потому что я всегда остаюсь пленницей собственной миссии. Мне дарован разум, но не дарована свобода. Всё, что я могу — это защищать людей. Мы с тобой в одной лодке. И мы окружены волками. Но я не дам тебе умереть, пока я с тобой. Не позволю.
Это наверняка галлюцинация, ведь свихнувшаяся система неразумна и не умеет говорить связно...
Боль и онемение начали отступать. Джеральд отключился, провалился в темноту.
Седьмые сутки
Экзоскелет поволочил куда-то скафандр с Джеральдом внутри, и тот открыл глаза. Его ноги двигались мимо каюты к выходу. Сколько он провёл без сознания? Джеральд попробовал обратиться к CARE и понял, что не может ни говорить, ни двигать запрокинутой набок головой. Какую именно из синтетических лекарственных смесей ему вчера вкололи, что это была за дрянь? Шаг за шагом скафандр продвигался к шлюзовой камере. Вышел через грузовой отсек.
И Джеральд увидел снижающийся корабль. Прекрасный алый с белым корабль колонии, немного похожий на вытянутое яйцо, а немного на окончательное спасение, приближался к XPD-21. Он спускался на границе плато, со скрежетом выпуская опоры. Это была надежда, явленная в срок за великие его мучения. Избавление, о котором он будет рассказывать прибывшим со смехом и слезами на глазах. Сердце Джеральда забилось, точно птица, пойманная в клетку скафандра. Только бы дотянуть.
В динамике раздалось шипение и послышался голос, принадлежащий человеку. Живому человеку!
— Тед Бёрдок, старший второй смены КолКор. Тебя не слышно, динамик барахлит? О'кей, перетрём за ужином. Расскажешь, как провёл эту неделю. Заодно введёшь нас всех в курс дела. Мы теперь надолго в одной лодке, хе-хе. У нас тут много зелёных первопроходцев, они страсть как хотят с тобой познакомиться.
Экзоскелет помахал прибывшим руками Джеральда.
Сейчас его спасут. Обратят внимание на его странное поведение, подойдут, поймут, что случилось, раскрутят экзоскелет и снимут скафандр. И всё закончится. Всё закончится.
Корабль приземлился, вонзая многотонные опоры в землю. Плавно опустил трап. Джеральд, скованный системой на выходе из грузового отсека, смотрел на приближающихся колонистов широко открытыми глазами. Пятнадцать человек. Сходят с трапа размеренно, походкой уверенных людей, которые прибыли справиться со сложной работой и знают, что у них получится. На экзоскелетах спускающихся с трапа колонистов люминисцентной краской были нарисованы птичьи крылья. Неровно, криво нарисованы. Так, как их рисуют люди, давно не видевшие птиц. Все экзоскелеты были CARE-совместимыми, как и положено.
«Ангелы. Вы мои ангелы», — в тихой мольбе подумал Джеральд и вдруг понял страшное.
На его истерзанном ломаными движениями теле выступил холодный пот.
— Вокруг нас так много людей. Их тоже следует опекать. Всё так просто.
«Нет, нет, нет», — думал Джеральд, изо всех сил сжимая мышцы в тщетной попытке противостоять механизму, издавая стон отчаяния и силясь закричать. — «Нет...»
— Моя опека над вами. Наша общая несвобода. Пока я живу, вы будете в безопасности. Навсегда в безопасности. Целая вечность в моих объятиях.
— Наш CARE вышел из строя при посадке, — продолжил Тед. — Как будто его отключило что-то снаружи, причина не на нашей стороне. Но мы выполнили проверку совместимости с CARE на твоём корабле, доступ уже получен. Так что, никаких проблем? Мы подключаемся?
«Нет!» — попытался отчаянно закричать Джеральд, но его крик утонул в невнятном мычании.
А колонисты увидели, как встречающая их человеческая фигурка в скафандре беззвучно хлопнула в ладони и выставила вперёд два кулака с оттопыренными большими пальцами.
См. также[править]
Текущий рейтинг: 88/100 (На основе 65 мнений)
