(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Он слушал соседские дома
Вспомнил тут один случай. Конечно не случайно, но теперь себе толком не могу найти места. Всему виной стало возвращение в родной город, где не был можно сказать двенадцать лет ровно. Оттуда я еще в десятом году уехал на учебу в столицу, а позже там пустил корни. Мои мать с отцом, пожили там еще несколько лет после того как я закончил учебу, и вскоре так же переехали в другой город. Квартиру не продали, а через мамину сестру сдавали. Теперь родители надумали её продавать, сами за это время они успели перебраться за границу, а я единственный кто может этим заняться. Взяв отпуск на работе, я приехал к себе на малую родину, где как уже говорил ранее, не был двенадцать лет. Оставлю всё что имеет отношение к продаже квартиры за скобками, а сам перейду к тому, что заставило сесть и начать писать всё это.
Когда я только приехал в свой родной город, у меня были смешанные чувства. С одной стороны меня с ним уже абсолютно ничего не связывало, а с другой, тут и там, проскакивали маленькие бреши, в которых я видел ориентиры на давно утраченные тропы в недра памяти, где таились теплые, но порой довольно грустные эпизоды моей жизни. С одного такого грустного эпизода, пожалуй и начну.
Мое детство пришлось на конец девяностых, начало нулевых. Сам по себе я не был каким-то выдающимся ребенком, был как все. Таких как я было еще десятка два детворы со всего моего дома. Наш городок славился своей промышленностью, тянул к себе молодые семьи. У нас был довольно уютный район, с хорошими соседями, и негласно принятым между всеми чувством приобщенности к чему-то значительному. Наверное, прежде всего, это выражалось в человечности. Помню, для меня тогда было чем-то естественным, сидеть у соседей дома, пока мама была на работе. Позже она оставляла у них ключи, чтобы придя со школы, я мог попасть домой. Все наши соседи были довольно хорошими людьми, и не только в моем доме. Моя зона комфорта, и то, что я мог для себя называть «мой район» уходило далеко за границы нашего квартала. Поэтому в детстве, я гулял не только в своем условном дворе. В одну из моих детских прогулок в другой двор, я и увидел впервые Горбушку. Звали его на самом деле Игорь, но малышня, повсеместно называла его Горбушкой. Это был такой местный безобидный сумасшедший. Полноватый дядька возрастом за сорок, может пятьдесят лет. Он жил на пять домов ниже от моего, во дворе, где никогда не было солнца. Жил с мамой, и всегда куда-то спешил, а в редкие дни, когда он не был занят, целый день просто ходил кругами вокруг своего дома.
Когда мы его видели, то здоровались с ним, называя по имени, в десять лет это почему-то казалось забавным и крутым, ну а он всегда здоровался в ответ. Местные так же относились к нему с состраданием и теплотой. Он не был больным в нехорошем, или фатальном смысле. Мне кажется, у него были какие-то задержки в развитии, быть может травмы головы в детстве. Из явного, что я запомнил, у него была сильно искаженная речь. Он как бы не говорил слова, а выдыхал их. Вместо слова «Привет», он говорил «Пивет», вместо «Как дела?», «Атила?» ну и так далее. Его можно было понимать, но разговаривая с ним, было невозможно догадаться к чему идет разговор. Было сложно разобрать, спрашивает он в разговоре или утверждает, обращается к тебе или другому человеку, он всегда смотрел куда-то вбок. К слову у него даже было свое, простое и бесхитростное чувство юмора.
Живя на свою инвалидную пенсию, Горбушка умудрялся постоянно покупать какие-то вкусности местным бездомным котам, что жили возле районной котельной, в тупичке гаражей. Находил где-то картонные коробки, пихал туда старые шмотки. Сверху неумело мостырил клеенку и рубероид. Мы даже когда-то помогали ему в этом, несли всякий найденный хлам к месту где Горбушка строил котам жилище. На этом мои детские воспоминания прыгают уже на несколько лет вперед, к одному странному и немного пугающему эпизоду, с которого можно сказать всё и началось.
Не могу точно вспомнить что это был за год, помню лишь что был наказан по какому-то пустяку. Ни компьютера, ни телевизора, никакой улицы. Пока все мои друзья гуляли, я сидел дома и умирал от скуки. Даже если это была неделя запрета на прогулки, для меня она превращалась в целую вечность, и чтоб хоть как-то себя занять, я мог часами смотреть в окно, в надежде увидеть хоть какого-то знакомого пробегающего по двору. От этого становилось как-то легче, и появлялась надежда, что раздобревшие чудесным образом родители, внезапно отпустят меня гулять, в честь моей маленькой радости. С такими мыслями я и нес свою пристальную вахту. Обычно ничего особенного не происходило, как назло, друзья в те дни куда-то испарялись, и видел я лишь медленно прогуливающихся бабок со двора. В остальное время, вид из моего окна был словно на паузе. В такие моменты, мне становилось как-то особо по детскому тяжко. Я буквально молил Бога о том, чтоб хоть что-то случилось, и оно случилось. Только не то что я себе представлял, или желал сам того не ведая.
Случилось то, что повергло меня в очень странное, можно даже сказать первое странное состояние в моей короткой на тот момент жизни. Когда в очередной раз я уперся подбородком на сложенные руки, и приготовился к тому, что сейчас ничего не произойдет, как не происходило и полчаса назад, как ничего не будет и весь следующий час, и час что последует за ним, вместо всего этого, из-за угла соседнего дома вышел Горбушка. Тот дом был расположен как-то нетипично для нашего района, и был словно немного вкопан в землю, находился в своеобразной низине. Горбушка быстро вышел из-за поворота, дошел до угла где были подъезды, посмотрел туда, затем развернулся, глянул назад, и прислонился ухом к дому. Он стоял так буквально десять секунд, после чего таким же быстрым шагом пошел к другому дому. Там он проделал примерно то же самое, так же осмотрелся, увидел что за ним никто не наблюдает, и вновь прислонился ухом к дому. Затем он пошел к третьему, последнему видимому с моего окна соседскому дому. Вновь осмотрелся, и приложился ухом к дому, только там он стоял почти минуту, пока проходящие мимо две женщины не спугнули его.
Признаюсь, весь последующий день до вечера, я был сильно озадачен. Мой детский мозг сформулировал все возможные вопросы, ответить ни на один из которых я тогда так и не смог. Помню, даже приложился ухом к стене в своей комнате, и думал, что же он там такого услышал. На следующий день, я вновь с самого утра засел у окна и стал смотреть, ожидая увидеть уже не своих друзей, а вечно торопящегося Горбушку. До обеда как обычно не происходило ничего, а затем я увидел всё так же быстро несущегося Горбушку. Как и вчера он вышел из-за угла прикопанного дома, бегло осмотрелся по сторонам, затем что-то достал из кармана, быстро поводив этим по стене, и принялся идти в сторону следующего дома. Там, то же самое, только уже чуть дольше, словно он старательно что-то писал. Когда он подобрался к последнему дому, и стал что-то писать уже там, его спугнул вышедший из подъезда мужик. Мне казалось что он как вчера просто уйдет, но вернувшись через час, он доделал начатое, после чего ушел уже окончательно, и в тот день я его уже больше не видел.
Моё наказание длилось еще несколько дней, за это время он больше не приходил. Все эти бесконечные дни, я с нетерпением хотел скорее пойти к тем местам где он что-то написал, и узнать, что же это было. Когда с меня наконец сняли наказание, я со всех ног побежал к соседским домам, и стал судорожно искать те надписи. Глядел во все стороны, но их так и не увидел, пересмотрел каждый кирпич на стене, и уже отчаявшись собрался уходить, пока не увидел очень слабо виднеющиеся, маленькое нарисованное мелом солнышко. Такой простой кружочек, и немного растяпистые, выгнутые лучики. На следующем доме, после длительных поисков, я обнаружил нарисованный мелком, очень затертый примитивный цветочек. Последний дом – едва различимая улыбка и два глаза. Все эти рисунки были очень маленькими, умещались в области одного кирпичика на стене. Увиденное меня сильно разочаровало. Я ожидал увидеть там какие-то шпионские шифры, или хотя бы намеки на взрослые и сложные тайны, но вместо них было всё это.
Помню в досадных чувствах пошел и рассказал всё случившееся кому-то из дворовых друзей, после чего вместо ожидаемых смешков, встретил у них какой-то неестественный интерес к оставляемым Горбушкой рисункам. Один пацанчик с моего двора стал обходить наш дом под стенкой, и пристально всматриваться в каждый кирпичик на стене. Дойдя до угла дома, он радостно закричал. Мы подбежали к нему, и разглядели на стене небольшую елочку. Такая находка вызвала азарт у всех пацанов с моего двора, и весь остаток дня мы обходили все дома в нашем районе в поиске рисунков на них. За тот день, помимо видимых мной с утра, мы нашли еще примерно десять разных знаков. Вот что мне удалось вспомнить: звезда, рыбка, луна, яблоко, конфета, мяч, кот, монетка, зонтик, и последним был знак плюс, как аптечный крест.
После этого, про знаки пошла молва среди все местной детворы. Какое-то время Горбушкины метки никто не трогал, а затем рядом с ними стали появляться всякие «приколы». В основном там были маты, иногда какие-то корявые голые люди и такие же половые органы. Но приколистам из-за отсутствия какой либо реакции подобное надоело быстро, а Горбушкины знаки продолжали появляться постоянно. За то лето я его видел еще один или два раза, слушающим соседние дома. Всегда днем, после чего он куда-то сразу уносился.
Где-то за неделю до сентября, после очередной моей истории, один мой друг предложил мне проследить за ним. Это звучало настолько невероятно и заманчиво, что я тут же согласился. Последующие три дня, мы каждое утро собирались на лавочке около моего дома, и ждали, смотря на те дома, которые он обычно «слушал». И на третий день нам повезло.Сидя у меня во дворе, мы увидели, как Горбушка быстро вынырнул из-за угла и осмотрелся. Тогда мы встали и стараясь не бежать, пошли в его сторону. Как только он переключился на следующий дом, мы ускорились и уже были у первого дома. Зайдя к нему за спину, мы уже полностью контролировали нашу слежку. Он дорисовал знак на втором доме, и пошел к третьему, ну а мы скрылись за углом второго дома. Быстро оставив метку на третьем доме, он стал идти к еще трем домам нашего квартала, тех что я уже не мог видеть смотря из своего окна. Там он так же по очереди поставил метки на каждом доме, а мы всё двигались за ним. Закончив с ними, он быстро перешел дорогу, и нырнул во двор соседнего квартала. Еле успев за ним, мы забежали туда и вновь затаились за углом. Еще три дома, снова быстрая перебежка через дорогу. Так продолжался час, быть может больше. Мы шли за ним, он метил дома, снова ускорялся и опять метил очередные дома. И вот когда мы уже отошли прилично от нашего дома, и попали в дворы где никогда не были, Горбушка пошел не к другим жилым домам, а наоборот в сторону поросшего зарослями полуразрушенного дома, стоящего в центре квартала. По валяющимся кирпичам он медленно и аккуратно прошел в центр разрушенного здания, после чего мы потеряли его из виду.
Мой приятель без раздумий последовал за Горбушкой, спотыкаясь о валяющиеся горы кирпичей, а я немного растерялся. Здание выглядело темным и зловещим, от него исходила сырость и холод. Неуверенно шагая по кучам строительного мусора я следовал за своим другом, и не сразу понял, как мы начали спускаться в подвал. После очень яркой улицы, темнота в подвале была ослепительно непроглядной. В подвале был слышен голос Горбушки, как он что-то усердно рассказывает, на него и двигался мой приятель. Я же шел на слабо видимое движение силуэта спереди. Когда мои глаза только стали привыкать к темноте, мой идущий на цыпочках впереди друг резко замер. Он первый увидел Горбушку, как тот стоял вдали, и усиленно махал руками, будто что-то объясняя. Затем чуть присев, это увидел и я. Как Горбушка стоял напротив едва освещенного свечами, выложенного из кирпичей и мусора подобия алтаря, и с кем-то говорил. Мы стали слушать его рассказ, и происходящее становилось всё страннее:
«У Нины абалела абака, арисовать еи ердечко?У!Арашо!Сасиба!».
«Отя Атя адила к истре, очет мирится. Усть удет олнышко?».
«Дима орошо сушал аму, татим анфет ыму?Арашо!Альшое асиба».
Я начал понимать, что он рассказывает то, что каким-то образом слышал прикладываясь ухом к дому, и тот кому он рассказывает, одобряет услышанное. Сердечки? Солнышки? Конфеты? Все те знаки что он рисовал, но кому он это говорил? С этими мыслями я стал всё больше высовываться из-за угла. Мой сидящий спереди друг, пытался держать меня рукой, сдается мне он уже тогда успел разглядеть что-то неправильное, что-то испугавшее его. То, что я успел увидеть лишь краем глаза. Лишь малый кусок того, что удалось разглядеть моему товарищу. Как из медленного движущегося силуэта, что-то сыпалось. Это всё что я запомнил. Под моими ногами предательски лопнул кусочек маленькой шиферинки, от чего и так не спокойный Горбушка обернулся в нашу сторону. Он всё так же обращаясь к кому-то возле себя проговорил:
«Нет. Ои хаошие! Неогай их».
Я так и не увидел, с кем говорил Горбушка. Мы кинулись нелепо бежать, из подвала, постоянно спотыкаясь о груды кирпичей. Бежавший впереди меня друг при очередной попытке сохранить равновесие, попытался ухватиться за стену, и улетел в груду бетонных обломков, вместе со своей вытянутой рукой. Не прошло и секунды, как он начал реветь. Над ухом появилась красное пятно, которое тут же начало увеличиваться на глазах. Будучи сильно напуганным, я пытался успокоить его, говорил что-то подбадривающее. Остаток пути он плакал, пока мы не дошли до нашего двора, где и разошлись по домам. О том что мы лазали на местной заброшке каким-то неведомым образом успели прознать все в нашем дворе, включая моих родителей. Меня снова наказали, а мой приятель лежал дома с сотрясением, и шел на поправку. Через пару дней, когда родители были на работе, я позвонил ему. Трубку подняла его мать, узнав что это я, она нехотя позвала его к телефону, словно случившееся было только моей виной. Когда он подошел к трубке, я поинтересовался как он, на что услышал абсолютно бодрое «нормально». На мой вопрос кого он там видел, я услышан растерянное «где?». Говоря с ним по телефону, меня не покидало ощущение, что всё это время, рядом с ним стоит его мама, и слушает наш разговор. Поэтому, чтоб она не узнала, что было в тот день, я пожелал ему выздоравливать и попрощался.
Закончилась последняя неделя каникул, мы вновь пошли в школу, и я наконец смог увидеть моего приятеля. На одной из перемен я подошел к нему, и стал спрашивать про тот день. Он так же не понимал, что я имею в виду. Когда мы говорили по телефону, мне казалось, что он боится своей мамы и наказания, но говоря с ним лицом к лицу, я видел, что он действительно ничего не помнит. Все мои вопросы про то, что он там видел, были полностью бессмысленны.
Я еще периодически видел стоящего у соседских домов Горбушку. Видел как он иногда оставляет свои маленькие метки, и постоянно куда-то бежит. Он всегда приходил днем, и обходил все дома в нашем районе. И как-то незаметно, по мере моего взросления, я перестал замечать его. Конечно если я видел его, то здоровался с ним, но за последующие примерно лет пять, до моего шестнадцатилетия, я не смог вспомнить ничего, где бы мог фигурировать Горбушка. Тут и начнется самая грустная часть этой истории.
Когда мне стукнуло шестнадцать лет, я уже редко гулял в своем дворе. Большую часть времени с друзьями мы проводили где-то на самодельных беседках, где резались в карты, пили пиво и замолаживали знакомых девчонок. И вот в середине очередного такого дня, я шел домой переодеться, чтоб быть на вечер в более модном прогулочном прикиде. Повернул в свой двор, и услышал кучу хаотичных криков. Казалось, весь двор собрался вокруг одной лавочки. Подойдя туда, я увидел лежащего на ней грязного и окровавленного мелкого пацана с соседнего подъезда. Рядом с ним стояли два его мелких и очень напуганных приятеля, так же с моего дома. Позади них возвышался Горбушка, весь в следах крови и пыли. Все что-то орали, оживленно спорили. Затем выбежала мамаша пострадавшего пацана. Их семейка жила в нашем доме не очень давно, может два или три года. Меня с детства негласно приучили со всеми здороваться, кого бы я не видел из соседей, и на моей памяти это были первые люди, которые не здоровались в ответ. Они занимались шмоточным бизнесом, возили вещи из Турции, имели какие-то точки на рынке. Попутно отец этого пацана был кем-то при пенсионном фонде. Его семья была богатой, пацан был откровенным наглым мелким мажором.
В момент, когда выбежавшая мамаша увидела своего лежащего без сознания окровавленного сынишку, мне еще там стало ясно, что дальше будет всё только хуже. Будут виноваты все:
- Кто это сделал!? Отошли все от него! Я спрашиваю! Кто это сделал?! А?! – кричала она, впав в ярость от увиденного.
- Это ты сделал! Тварь! Ты сделал! – не думая разбираться в ситуации, она махая руками кинулась на пребывающего в оцепенении Горбушку.
Стоящие рядом соседи кое как разняли их. Запинающийся Горбушка, что-то тихо проговаривая себе под нос, начал убегать. «Ловите его! Вызовите милицию!». В тот день я понял, грядет что-то нехорошее, и оно только начинается.
Когда пострадавшего пацана унесли домой, и люди стали воркуя медленно расходиться по домам, я одернул двух его друзей и спросил, что же случилось. Они мялись, каждый всё повторял «не знаю». Для них я уже был вроде как «старшаком», поэтому немного послушав их сказал, что если они мне не расскажут правду, то будут битые оба. Тогда они мне и рассказали что случилось в тот день.
Маленький мажорчик страдал одной особой забавой. Он любил снимать Горбушку на телефон. Любил снимать, как он кидает в него зеленые абрикосы и камни. Любил, чтоб снимали, как он подбегает и дает ему подсрачник, или подзатыльник. Как он бегал за ним и обливал его двухлитровой фантой. Материала там было предостаточно, в основном всякие мелкие ублюдочные издевательства - плевки и матюги. Оказывается, эти «забавы» длились уже второе лето подряд, и никто из нашего двора или местных взрослых про это не знал. Малые вечно заставали его где-то в безлюдных местах. Гаражах, заросших посадках, в тупике дворов и заброшках. Сегодня они так же как раньше гнались за Горбушкой. Снимали на телефон, как он убегал от них, кидали в него мелкие камни. И потом, попали на территорию одного разрушенного здания, где были горы кирпичей и непроходимые кусты. По описанию рассказывающих мне это пацанов, в моем уме сразу всплыло то здание, где мы когда-то застали Горбушку, который что-то оживленно рассказывал неведомому собеседнику. Затем они рассказали как побежали за ним в подвал, и загнали его в угол. Как Горбушка закрывал своим телом странную сделанную из камней и мусора стену. Они описывали горящие там свечи, а мне даже не нужно было это представлять, я видел всё перед своими глазами, как тогда когда мы были там. Видел как там был кто-то еще, с которого сыпались струйки пыли. Маленький раззадоренный мажорчик увидев Горбушкин алтарь сразу ополоумел. Он рушил всё, пока последний камень не свалился на землю. Тогда это и случилось, один за другим на мелкого морального уродца стали падать куски штукатурки с потолка. Горбушка попытался закрыть его собой, но было уже поздно, мелкий уже лежал без сознания. Впопыхах Горбушка отрыл его, взял на руки и со всех ног побежал к нам во двор. Это всё что рассказали мне те два пацана, а то что случилось далее, не оставило равнодушным никого в нашей округе, и люди разделились на две стороны.
Мелкий изверг пришел в себя уже на следующий день. Он так боялся что его могут наказать за то что он гулял там где ему не разрешают, что стал рассказывать своей мамаше, что Горбушка схватил его за руку и затащил в подвал. Что он хотел его убить, что он на самом деле маньяк. Помню, как разъяренная мамаша вместе с районным участковым показательно шли вниз по улице в сторону Горбушкиного дома. Как туда приехал папаша «пострадавшего» ублюдка и очень наигранно орал под окнами у Горбушки. Помню как в окнах Горбушки едва качнулась шторка, после чего на улицу вышла его замученная пожилая мать. Как сейчас вижу как мамаша мажорчика трепала ее за одежду, пока её нависший над участковым муженек, кричал про свои большие связи. Вдоволь поиздевавшись над бедной женщиной они развернулись и стали уходить.
Признаться меня в то время эта ситуация сильно задела. Я знал что Горбушка точно не такой, что это один из самых безобидных людей что я видел за свою жизнь. Думая про всё случившееся, я вдруг вспомнил за знаки что рисовал раньше Горбушка. Вернулся к своему дому, и стал обходить дом по периметру. Совсем скоро я нашел маленький аптечный плюсик. Было понятно почему мелкий ублюдок так быстро стал идти на поправку. Даже после всего случившегося, Горбушка помог ему, хотя они издевались над ним годами. Это немного повергло меня в шок. Мне хотелось справедливости, и я вновь пошел к тем двум пацанам, чтоб найти и скинуть те видео, где они издевались над Горбушкой себе на телефон, и показать это соседям. Что один, что второй пацан были наказаны. За первым было бы заходить домой как минимум странно,я не знал его родителей даже заочно, а у второго был довольно свойский батя, которого я застал курящим у подъезда. Ему я и рассказал всё что знал про это, на что услышал «Я бы не связывался с его родителями, у них большие связи в исполкоме». После этого я еще пару дней пытался найти те видео, старался найти хоть кого-то на районе, у кого они могли быть на телефоне. Но намного быстрее меня нашел папаша мелкого мажора. Утром я как обычно выносил мусор, и выйдя из подъезда почувствовал на своем плече тяжелую руку:
- Здарова, как дела? – тон был очень не дружественный, хотя и старался звучать таковым. – Говорят ты тут ходишь видики ищешь всякие? – на слове «видики» объятие с плеча сползло на шею. – Так вот слушай сюда, если я еще раз хоть где-то услышу что ты суешь свой пятак куда не надо, будет беда, ты понял? – уже откровенно душа, и немного оторвав меня от земли процедил он. – Я спрашиваю, ты понял?!
- Здравствуйте! – очень веселым голосом проговорил он, и отпустил меня. Навстречу нам шла соседка с дома. Он, словно меня вообще не было, переключился на неё, и стал жизнерадостно вести с ней беседу. Тогда я ничего не ответил ему, сильно испугался. Когда потом спустя время видел его во дворе, старался не смотреть в его сторону. Свои попытки добиться справедливости, я бросил в тот же день.
Тут Горбушкина жизнь превратилась в настоящий ад. Сейчас есть такие модные термины и слова как «отменить», «буллить» и т.д. Но я скажу простым языком – ему сломали жизнь, окончательно, и я был наблюдателем этого долгого и отвратительного процесса.
Началось всё с того, что ему перестали продавать продукты в одном нашем местном магазине. Продавщицы с порога кричали ему «Пошел вон отсюда педофил конченный!». Затем ему перестали продавать продукты в еще одном магазине. Теперь чтоб что-то купить, даже буханку хлеба, ему нужно было полгорода ехать на автобусе в сторону рынка и уже там делать покупки. К тому времени его пожилая мать уже была на той стадии, где начинался переход в «неходячее» состояние, и ей постоянно были нужны лекарства. Аптеки так же не обслуживали Горбушку, аптекарши делали вид что не замечают его. Смотрели куда-то в другую сторону. Если сначала Горбушке удавалось ездить в другую часть города и там что-либо покупать, то вскоре мамаша мажорчика и там успела раздать свои распечатанные объявления. «Внимание! Маньяк-педофил» и фото Горбушки. Одно время эти объявления висели и у нас на районе, но я всегда срывал их и выбрасывал, как это делали почти все мои знакомые. В нашем доме всё таки большинство людей не верило в историю семейки ублюдка, и относилось к Горбушке нормально. Но другие люди не были так рассудительны.
Теперь если они видели Горбушку где-то на улице, возле их дома, они матом прогоняли его. Он больше не слушал дома соседей, больше не ставил им свои знаки. Он всегда приходил днем, когда светило солнце. Но когда он перестал приходить днем, его сменил кто-то приходящий ночью. Его я видел всего пару раз из своего окна, стоящим все там же, возле домов напротив. Мне сначала показалось что это Горбушка, но присмотревшись, я понял это не может быть он. Силуэт был слишком длинным и худым, но одновременно с этим сгорбленным. Он прислонялся всем своим телом к домам соседей, и слушал их, пока с него что-то падало и сыпалось. Затем он шел к другим домам, где было намного меньше света у подъездов, и там он исчезал в тени.
Последнее что я помню перед тем как Горбушка переехал со своей матерью, это то, что он несколько месяцев питался из мусорников и практически не выходил из дома. Затем в один день они просто уехали, тихо продав свою квартиру. С того дня я больше никогда не видел Горбушку, и понятия не имею о его судьбе. Я даже не помню точный год их уезда, и если признаться не уверен жив ли он вообще. Мне кажется, я даже сейчас не найду и пяти человек из моего старого круга общения которые бы помнили его. Всё это было настолько давно, что при попытке вспоминать отдает каким-то сновидческим сюрреализмом. Я бы и сам охотно поверил что всё это было странным мимикрировавшим под воспоминание сном, да вот только вчера увидел кое-что жуткое. Возвращался от нотариуса домой, шел через внешнюю улицу своего дома, поворачивал за угол во двор, и заметил маленький знак на кирпичике. Такие неумело нарисованные мелком весы. Классическая чаша весов. Это и была та точка с которой всё и началось. То что сподвигло меня сесть и написать всё это.
После того как я пришел домой и собрался с мыслями, мне стало интересно, есть ли подобные знаки на других домах. Весь остаток дня, я как сумасшедший обходил все дома в округе и осматривал их. Те знаки что я обнаружил на них, повергли меня в состояние ужаса: гроб, крест, петля, спичка, нож, человечек с отрезанными ногами, лицо с зачеркнутыми глазами, зуб, слово «смерть», слово «боль», слово «ужас». Это были такие же нарисованные мелом маленькие знаки, как те, что когда-то рисовал Горбушка, только теперь они имели более пугающее содержание. Страшнее было от того, что я знал – их оставляет не Горбушка.
У себя дома, как в детстве я сидел у окна, только теперь уже вечером. Так же смотрел на соседские дома, и ждал. Та неестественная фигура, которую я когда-то видел всего пару раз, приходила каждый вечер и прикладывалась ухом к дому. Слушала, а затем шла к другим домам. Наутро там были очередные пугающие метки. Мне захотелось сфотографировать одну из них, и в момент когда я только начал направлять телефон на стену, позади меня окликнул грубый, женский голос:
- Эй, что ты там делаешь! А!? Пошел вон отсюда! – без каких либо прелюдий она плюнула на свою ладонь, и стала стирать со стены нарисованную мелом виселицу.
- Извините, я просто хотел сфотографировать…
- Не надо ничего тут фотографировать! Иди отсюда!
Такая реакция меня слегка удивила, и я пошел к другому дому. Найдя там маленький нарисованный нож, я вновь хотел его сфоткать, и снова наткнулся на очередного жильца, только уже более сдержанного:
- Здравствуйте, а для чего вы фотографируете? – поинтересовался вышедший из подъезда дедок.
На фоне гнавшей меня оголтелой тетки, дед выглядел вершиной рассудительности и спокойствия, и я рассказал ему про знаки, и то какими они были раньше. Он слушал меня молча, затем посмотрел так, словно пытается меня вспомнить, после чего стал рассказывать что происходило последние десять лет в нашей округе. С его слов, люди стали без причины умирать в нашем районе, часто вешаться, резать вены, прыгать с окон. Кто-то орал по ночам, кто-то забивался внутри досками. Все это начало происходить больше десяти лет назад. Слушая его, я понимал, что всё это начало происходить после того, как уехал Горбушка. На мой вопрос про знаки на стене дома, он рассмеялся.
- Мы стираем их каждый день, но это не всегда помогает, «Он» всё равно слушает наши дома, «Он» всегда всё знает, - сказал он и улыбнулся.
- Я дико извиняюсь, а кто «Он»? - услышав мой вопрос, его лицо стало еще более неестественно веселым.
- Может я, а может ты, - сказал он и стал уже без эмоций смотреть мне в глаза.
На секунду мне показалось что перед мной стоит очень реалистичное чучело деда, с которым от скуки я веду наигранную беседу. Я смотрел в его глаза, и видел что в них лишь кукольная пустота. Мягкая покрытая пеленой темнота. Был белый день, но чувство тревоги заставило меня пятится, и стараться не упускать из виду зависшего деда. Я так и ушел, не увидев момента , когда дед пришел в себя и стал двигаться.
Дома одержимый чувством жути, я смотрел в окно, тот дом где у меня недавно была неприятная встреча с дедом был частично виден. Того деда я не увидел, но увидел кое-что другое, заставившее мой мозг не менее судорожно работать. Увидел, как из дорогого черного лексуса выходит высокая фигура. Мне сначала показалось, что это батя того мажора садиста, который когда-то заварил всё это, и лишь присмотревшись, до меня дошло – это мелкий ублюдок. Уже взрослый, солидно одетый, на дорогой тачке, в роскошной одежде. Он припарковал её в месте, которое мы использовали в детстве как футбольные ворота, там где обычно соседи выбивали ковры. После чего, шагая таким шагом, словно всё вокруг грязь, он прошел в свой подъезд.
Увидев его я испытал нечто вроде дежавю и одномоментного складывания всех кусочков пазла воедино. Весы. На нашем доме были нарисованы весы! Правосудие, «Он» хочет получить свое. «Он» хочет не просто взять, «Он» хочет добиться справедливости. Остаток вечера я провел в поисках любой информации про выросшего ублюдка. Теперь это был не просто маленький мажор, теперь это был человек только по имени-отчеству, депутат одного из районов города. Я вдруг начал вспоминать все те долетавшие до меня годами истории про него, которые были мне не важны, из-за того что я окончательно забыл свой родной город. Как он изнасиловав очередную бедную девушку, давлением своих родителей заставлял ее забрать заявления из полиции. Как они они пьяные ездили на машине, и врезались в едущего по правилам таксиста. Водитель стал инвалидом, а это происшествие даже не получило уголовного дела. В своем «контакте» он красовался на разных мероприятиях, везде всё тот же взгляд, в котором застыли слова «Мне ничего не будет».
Признаюсь, план того как добиться справедливости у меня созрел почти сразу. Будто этот план был всегда где-то в недрах моей головы. Я знал, что нужно как-то заманить его в то здание, куда раньше ходил Горбушка. Так же я понимал что оттуда уже ему не спастись. Но между этими двумя точками в моей голове была пропасть, мысленно я не понимал как их соединить, чтобы ублюдок из точки «А», попал в точку «Б», где закончится его история. Ответом на мой вопрос, словно божественное вмешательство, стала статья про воров автомобильных номеров, что снимают номера с машин и где-то их прячут, после чего за выкуп называют место их нахождения.
Опасаясь, что если потом его кто-то будет искать, и менты начнут пробивать мобильную сетку, я оставил свой телефон дома, и вышел на улицу. Примерно обрисовав в голове план действий, я пошел на местный рынок, и купил довольно дешевый б\ушный старенький смартфон, у торгующих всем подряд людей. На том же рынке я купил повербанк, чтоб потом включить телефон. Затем приобрел стартовый пакет, и активировал его, после чего, оттуда сразу пошел в сторону заброшки, куда раньше ходил Горбушка. Там у входа в подвал, я спрятал замотанный в пакет купленный телефон, и для надежности накрыл его еще парой кирпичей. Придя домой, я записал контактный номер ублюдка, найденный в интернете, и как на иголках стал ждать следующий день.
Это наверное была самая долгая ночь в моей жизни. От скуки, как в детстве я всё так же сидел у окна, смотрел на дома соседей. Наблюдал за тем как в редких светящихся окнах гаснет свет. За тем, как стоящая у стены фигура слушает дом, как медленно идет к другому, и исчезает в темноте. Когда часы перевалили за пять утра, я вышел на свое первое и последнее в жизни «дело». Мне повезло, что в этих новых машинах номера на магнитах, отсоединив их без проблем, я перебежками двинулся в сторону Горбушкиной заброшки. Там я быстро достал спрятанный телефон, подсоединил к нему свой повербанк, включил и сделал пару фото. Затем ввел телефонный номер ублюдка, и отправил ему фотографии. После чего отправил язвительное сообщение, где предложил их забрать в знакомом ему месте, и далее описание того дня, и подвала где он кидался на Горбушку. Сообщения тут же помечались как прочитанные. Ублюдок принялся сразу звонить по этому номеру. Последнее что я написал ему, было «У тебя есть пятнадцать минут», после чего отсоединил батарею, достал симку, сломал ее, и разбросал кусочки в разные стороны. Перед уходом я взял автомобильные номера, и кинул в черноту подвала. Долетев до земли, они зазвенели ударившись о валявшиеся обломки кирпичей. Еще секунду я видел их, после чего, что-то большое, похожее на конечность, стало тянуть их к себе, вглубь подвала, в темноту.
Отбежав на приличное расстояние, я засел в кустах и стал ждать. Ублюдок не шел, он бежал, звенел не то мелочью в карманах, не то ключами от дома. Сидя в кустах я видел, как он разъяренно сопит, как он идет «убивать» растопырив свои худые руки в стороны. Как на секунду встав в дверях подвала, он достал телефон и включил фонарик, после чего шагнул туда. Он исчез буквально на минуту, и мне уже начало казаться что ничего не произойдет, как из подвала стали доносится ужасающие звуки. Ублюдок орал, выл и ревел от боли. Я боялся даже представить что с ним происходит, вжав голову в плечи, я стал уходить. В пути я выкинул остатки телефона в открытый люк, предварительно хорошенько протерев его от отпечатков. Его крик еще долго преследовал меня, практически до самого дома. Я продолжал слышать его и спустя неделю, особенно когда ходил мимо соседских домов. В их близости, мои уши начинали улавливать легкую вибрацию, тогда я прикладывался к стене ухом, и начинал слышать как ублюдок продолжает орать. И где-то в глубине души, я осознаю, что он так будет орать вечно.
После этого на соседских домах перестали появляться знаки. Мне кажется с того дня впервые за все время, за эти долгие двенадцать лет, в нашем районе все сдвинулось с мертвой точки, и жизнь продолжилась. Продав квартиру, я наконец покинул свой родной город. Оставив прошлое, уже окончательно.
Текущий рейтинг: 90/100 (На основе 93 мнений)
