Однострочники

Эта история была написана участником Мракопедии Albind. Пожалуйста, не забудьте указать источник при использовании.

Эти маленькие истории были созданы в ответ на заявки участников сообщества одного почти умершего блогоресурса. Задача игры - написать короткую завершённую историю, раскрывающую предложенный сюжет. Таким образом, названием истории в данном случае является заявка.

Истории публикуются в порядке их создания.

Слэндермен, автозаправочная станция и плохое чувство юмора

Последние несколько миль пикап тащился еле-еле, бензин на счётчике подходил к концу, и все эти мили Пит думал только о том, как бы не заглохнуть здесь, в темноте и вдалеке от федеральной трассы. Поездка с самого начала была дурной идеей, и с каждой минутой настроение падало всё ниже. Стрелка на счётчике покачивалась у нулевой отметки, и в двигателе что-то фыркало, однако машина продолжала ехать. Свет фар ровным лучом прорезал окружающую темноту.

Пит помнил, что на карте примерно в миле впереди была отмечена автозаправочная станция, и молился теперь уже только о том, чтобы дотянуть до неё до того, как бак опустеет, а в такой темноте было немудрено её пропустить. Дорога проходила сквозь лес, и вдоль неё, конечно, были установлены фонари, но не горел ни один. Рискуя, Пит сбавил скорость, напряженно вглядываясь в темноту, чтобы не просмотреть заправку, и когда луч фар выхватил маленький рекламный щит автозаправочной станции, облегченно выдохнул, выкручивая руль до предела и заворачивая к маленькому строению с парой довольно ржавых колонок.

Свет не горел.

- Эй? – позвал Пит в темноту. – Есть кто-нибудь?

Перспектива провести ночь в лесу его совершенно не радовала.

«Заправлюсь сам, деньги… деньги под дверь,» - быстро решил Пит. На краю круга света от фар он заметил блестящий чёрный шланг, свернутый небрежной бухтой и подхватил его, удивляясь, какой тот мокрый и подозрительно мягкий. Подавив отвращение, Пит открыл бензобак и пропихнул шланг туда, щелкнув болтающимся на его конце зажимом, после чего вернулся к колонке и попытался включить подачу бензина. Ничего не произошло.

- Заправка давно заброшена, - сказал Пит в темноту. Просто так. Просто чтобы не отчаяться совсем.

Утром здесь наверняка проедет какая-нибудь машина, которая возьмёт пикап на буксир, а может быть в багажнике у водителя заваляется одна-другая запасная канистра… Пит без особой надежды подёргал дверь заправки («Заперто»), несколько раз нажал на переключатели колонки, но успеха не добился, приняв тогда решение переночевать в машине.

Похлопав по капоту пикапа, он не глядя потянулся к баку, чтобы выдернуть шланг. Пальцы нащупали открытое отверстие.

За спиной тихо звякнул брошенный зажим. Пит не успел обернуться.

На ветровое стекло брызнула кровь.

Школьная экскурсия в зоопарк

Мы сидим в клетках и вольерах. В общем-то, здесь даже неплохо. Кормят и есть, где спрятаться от дождя. С той стороны, что слева, соседи неплохие, с ними можно булками и яблоками меняться, иногда болтать, когда парк закрывается. Вот справа – не очень. Я туда не хожу, сосед справа противный сильно.

Почти никто не помнит, как мы оказались здесь. Кроме тех, кто постарше, как я – и, засыпая, я вспоминаю, как всё началось. А началось всё с шорохов под кроватью, со скрипа приоткрывающейся дверцы шкафа… Это всё неправда, что успеваешь позвать маму с папой. Не успеваешь – тело цепенеет от страха, а лапы, напоминающие то ли суставчатые конечности богомола, то ли руки гориллы, хватают тебя и уносят в свой мир.

Да, по сути, ничего страшного с нами не случилось. Кормят, опять же. Только по родителям скучаю. И всё ещё боюсь. Особенно днём, когда в парк приходят посетители с лапами, то ли как у богомола, то ли как у гориллы. И глаз у них больше, чем нужно. И суставы вывернуты в разные стороны. Суют свои руки сквозь клетку, бросаются кусками сырого мяса, стучат, стрекочут . Я закрываю глаза и отворачиваюсь к стене. На стене крупно написано: «Детей – не кормить».

Девушка одна в квартире принимает душ, и что-то начинает странно скрежетать и скрипеть в стоке

Струи горячей воды бьют из душа, ударяясь о скользкое дно ванны. Вода гулко стекает в сток. Ванна – эмалированная, бледно-жёлтая. Крестовидная решётка стока отсекает светлую ванну от непроглядной тьмы, царящей внутри трубы и ненасытно глотающей воду.

Дверь в ванну она не стала закрывать, только задёрнула полупрозрачную занавеску, разрисованную лупоглазыми рыжими рыбёшками. Дома-то никого и занавесочные рыбы – единственная компания.

Она испуганно ойкает, когда ванна вдруг содрогается. Сквозь плеск воды прорывается длинный писк, как будто скрежещет металл по металлу. Откидывая налипшие на лицо волосы, она озирается, не понимая, откуда идет звук, но тот уже затих.

«Дверь в квартиру закрыта? Я точно закрывала,» - она успокаивает себя короткой мыслью и возвращается под горячий дождь. Щелкнув крышечкой флакона, выливает на ладонь гель для душа и неторопливо размазывает его по коже.

Сток снова дребезжит. Теперь уже достаточно громко и отчетливо, чтобы можно было понять – звук исходит именно оттуда. Замерев, она прекращает намыливаться, всматриваясь в отверстие, куда с хлюпаньем утекает вода пополам с пеной. Там черно и ничего не видно.

Пронзительный скрип.

Она склоняется над стоком и даже не успевает вздрогнуть, когда пучок длинных игл стремительно вырастает из отверстия, пронзая глазницу и тащит скользкое, намыленное тело вверх, пока острия не упираются в потолок.

Вода пополам с кровью продолжает исчезать в трубе.

Делать ремонт, срывать старые обои/полы и найти там страшное загадочное послание

Третий день в доме стоял тяжёлый запах краски, и даже открытые настежь окна не помогали: едкие пары неспешно курсировали до окна и возвращались обратно со сквозняком, насыщенным запахом липового цвета. В пустых комнатах голос звучит гулко – эхо, придавленное прежде мебелью, вырвалось наружу.

Старинный дом, убранство под стать. Обои, которыми были обклеены все комнаты и даже потолок кое-где, были, похоже, старше моей бабушки и окончательно утратили свой первоначальный вид. Только там, где стены были загорожены шкафами и портретами, сохранились фрагменты поярче, неярко блестевшие позолотой.

Когда комнаты были освобождены от мебели и вещей, пришло время снимать обои. Это занятие мне было по душе – дряхлая бумага отваливалась целыми пластами, осыпая все вокруг мелкой пылью и какой-то трухой. Скоро шуршащая лавина накрыла меня с головой. Чертыхаясь и выплёвывая крошку, я вылезла из обойной горы и замерла.

На стене был рисунок, что-то вроде отпечатков птичьих лап, может, ящеричьих – будто животное, вымазанное в темной краске, заставили пройтись по стене. Я бы поверила в такой вариант развития событий, если бы смогла припомнить птицу или ящерицу, которая оставит следы такого размера. Ну, значит, это рисунок, неизвестно сколько лет скрытый за обоями. Я поковыряла стену, пытаясь понять, чем это нарисовано, потом пожала плечами и вернулась к отдиранию обоев, двигаясь в ту сторону, откуда лапки пришли.

Когда был сорван очередной лоскут, показалось начало рисунка – надпись, из которой выходили эти лапки. «CЛ3ДУЙ ЗА MHON». Не знаю, кому раньше принадлежала квартира, но владельцы были знатными шутниками.

Вторую часть помещения тоже надлежало очистить от обоев, и я пошла за отпечатками, отрывая обои и обнажая траекторию следования владельца странных следов. Так я обошла комнату по периметру и вышла в коридор. Лапки в этом месте спускались со стены, пересекали пол и взбирались на другую стену, возвращаясь обратно в комнату. Похоже, они замыкали круг.

Следующий кусок обоев обнажил поблёскивающий фрагмент следа. Я потрогала краску, с удивлением поняв, что здесь она свежая. На пальцах она была красной. Как кровь.

Я перевела взгляд на стену. Следы в этом месте шли уже над обоями. Свежие, стекающие густыми каплями к полу, они поднимались к потолку. Я медленно подняла голову и закричала.

Лицо твари, свисавшей с потолка, не могло принадлежать человеку.

Заблудиться ночью в лесу, увидеть огонек и пойти на него

В лесу я плутал, пока не стемнело. А темнело здесь куда раньше, чем на открытых пространствах. Плотная завеса из ветвей и листьев скрывала небо, по сторонам же не было видно ничего кроме стволов, оплетённых каким-то вьюном, и те просматривались только на несколько метров вперёд, теряясь где-то во мраке.

Корзинку я давно потерял. Сам не заметил, как плетёная ручка выскользнула из пальцев. Добычи было не жаль – по дну каталось несколько маленьких рыжеголовых грибов, да горсть ягод малины, к вечеру превратившейся в малоприятного вида кашицу. И неважно. Ноги гудели, исцарапанные руки чесались, да ещё налетели прожорливые комары. Что ж вы, сволочи, едите, когда здесь нет очередного заблудшего неудачника вроде меня?

Поначалу я не терял надежды. Пытался сориентироваться по солнцу, пока оно окончательно не скрылось. Мох на деревьях указывал на все стороны сразу, а других примет я не знал. Пробовал кричать, пробовал звонить, но телефон в этой глуши не ловил. Динамик выплюнул несколько хрипящих звуков и затих окончательно. И вот тогда наступило полное отчаяние, совпавшее с началом темноты. Я с трудом различал собственные руки, где там увидеть тропу или просвет. И вот тогда, взвесив все за и против, я решил переночевать прямо в лесу. Дождаться рассвета, а там на свежую голову попытаться отыскать выход. Диких зверей в этом лесу вроде не водилось – по крайней мере, деревенские об этом ничего не знали. Да и я надеялся, что за ночь не встречу здесь никого кровожаднее мошки. Поплевав на ладони, я собрался влезть в древесную развилку, всяко повыше от земли, как увидел это.

Маленький голубоватый огонёк, будто от фонарика, покачивался в нескольких десятках метров от меня. Лесник, должно быть.

- Эй! Я тут! – на всякий случай проорал я в темноту, торопливо рванув в сторону светлячка.

То, что ответа не прозвучало, не показалось мне подозрительным. Слишком устал. Сил только на то и оставалось, что достать собственный телефон, подсвечивая местоположение светящимся экраном, да передвигать ноги в сторону огонька.

Источник света не отдалялся, постепенно становясь всё ярче. Из мрака выступили стволы ближайших деревьев, заблестели листья кустарника и силуэт человека, державшего фонарик. Он мне показался смутно знакомым.

- Эй! – выдохнул я, рванувшись вперёд. Зацепившись ногой за корень, едва не упал, но чья-то крепкая рука подхватила меня за шиворот куртки. Я выпрямился и заглянул в собственное лицо. Я стоял там и держал светящийся голубым светом телефон, светя на самого себя, и в молочных глазах двойника отсутствовало всякое выражение.

Я попятился. Губы двойника раздвинулись в улыбке и мой мобильник медленно погас одновременно с его телефоном.

Но этой твари, чтобы питаться, свет не был нужен.

Профессиональный механик. Быть недовольным характеристиками собственного тела, однажды начать "улучшать" себя, в процессе сходить с ума

Цепляю ключом гайку, кручу. Когда говорят, что к боли нельзя привыкнуть – это ложь. Можно, когда причиняешь себе её сам. За всё полагается плата, и это моя. Сила, выносливость возросли многократно. На вид я не слишком хорош, кровь запекается вокруг болтов, растяжки сочатся сукровицей. Под паровыми трубками кожа тёмная и грубая. Говорят, от меня пахнет кислым.

Ещё они говорят, что я не смогу остановиться и говорят прекратить. И это ложь. Я остановлюсь, как только характеристики будут меня удовлетворять. А это случится нескоро. Собственных ресурсов мне уже не хватает. Кожа изнашивается, сшитая-перешитая. Глаза слепнут – собрать сердечко из мелких часовых колёс непросто.

Титановые суставы проворачиваются без скрипа. Телескопической рукой я достану тебя, где угодно.

Я не могу собрать глаза, мозг и желудок. Механика слишком груба для замены даже изношенных частей. Вы говорили, что я безумен? У вас неплохие голосовые связки. Я возьму.

Дети вызывают пиковую даму, вместо нее вызвалось нечто жуткое

- Катька, ты дура, Пиковой Дамы не существует!

Белобрысая курносая Катька сжимает в руках распечатку с подробно описанной инструкцией по призыву и смотрит исподлобья на скептически настроенную подругу. Ну и что, что не существует. Ночью, в тёмной комнате нарисовать на зеркале маминой губной помадой лестницу и шептать нестройным хором «Пиковая Дама, Пиковая Дама, явись, явись, явись» - это же просто интересно. И жутковато. А что не существует никакой Дамы, это она и сама знает. Пожевав губы, Катька наконец выбирает верный ответ:

- Ты просто боишься!

Такой провокации Алина вынести не может. Выхватив листок из катькиных рук, она пробегает его глазами и заявляет, что готова попробовать. Только чтобы доказать, что никакая Дама не придёт и им только зеркало потом отмывать придётся.

Обе сидели как на иголках, пока не стемнело. И вот Алина чуть-чуть дрожащей рукой зажигает несколько свечей. С хлопком открывает футлярчик с помадой и старательно рисует на поверхности зеркала лестницу ровно с тринадцатью ступеньками. Вообще-то этого в инструкции не было, но Алина сочла, что так страшнее. Хочет Катька бояться – будет ей страх.

Взявшись за руки, девочки безмолвно глядят на собственные отражения. Мечется пламя – кажется, что огоньков вдвое больше. И наконец они начинают говорить своё заклинание.

- Пиковая Дама! Пиковая Дама, явись, явись, явись!

Ничего не происходит. Катька некоторое время ещё держится за прохладную липкую ладошку Алины, после чего с разочарованным вздохом отпускает руку.

Но подруга не пускает её.

Только там и не подруга вовсе. Рыхлое белесое тело, кое-как упакованное в одежду Алины. Круглый разинутый рот, пара чёрных глаз, разъехавшихся почти к вискам. Катька даже кричать от страха не может, даже пошевелиться.

- Всё-таки существует, - уверенно заявляет чудовище голосом Алины. Эта уверенность только прибавляет ему аппетита.

Человек, надолго оказавшийся в уединенном месте по работе, не может понять, это он с ума сходит или вокруг правда творится всякая чертовщина

15 сентября.

Так… здесь будет скучно, я это предвижу, так что буду вести дневник. Хоть какое-то развлечение. Интернета правда нет, ну само собой, в такой-то глуши даже мобильник еле ловит. Пока осваиваюсь, завтра возьмусь за работу.

16 сентября.

Дом чудесный. Сразу видно, долго стоял брошенным, но за печкой в кульках нашлись соль, сахар, крупа кое-какая, спичек сухих в достатке, это главное. Но стены толстые, окна хорошо утеплены, так что ночью я не замёрз.

С утра бродил по лесу. Пока только осматриваю деревья, меток не ставлю – под распил тут конечно не всё пойдёт, но много. Даже жалко – красота тут просто неземная. Ягод, грибов полно – набрал два больших пакета. Вечером с картошкой нажарю.

19 сентября.

Исследовал второй сектор леса, начал ставить метки. Тихо тут как-то, я думал, в это время года здесь должно быть больше птиц.

20 сентября.

Спал плохо – по крыше всю ночь что-то барабанило. Шишки падали, что ли?

Утро встретило сюрпризом: прямо на крыльце валялась дохлая сорока. Выкинул её подальше в лес.

Поставил все метки в первом секторе.

21 сентября.

Так, это уже не смешно. Я думал, тут ни души кругом, но какая-то зараза спустила мне все колёса на машине. Как выбираться-то отсюда, на своих двоих?!

Пытался позвонить в офис, но связь пропала.

Бля.

23 сентября.

Тут что-то не так. Утром пошел помечать следующий сектор, но стемнело как-то быстро, буквально за полчаса, я только десяток деревьев успел обойти. Возвращался в полной тьме, чуть ногу не сломал.

Двери домика были открыты настежь, но внутри никого не оказалось.

24 сентября.

Сука! Все мои припасы пропали!

Попытаюсь дозвониться до офиса, пусть кого-нибудь пришлют за мной!

25 сентября.

Сейчас ночь… не знаю, что делать. Дубак жуткий, печь растопить нечем, эта дрянь спёрла все спички. Это же человек, так? Так…

Вижу, как он ходит за окнами.

Сейчас попытался выйти, позвать его, но только кто-то быстро шмыгнул в ближайшие заросли, и… мне кажется, у него было очень длинное тело.

26 сентября.

Телефон по-прежнему не ловит. Из дома боюсь выходить, да и лучше не надо. Ещё несколько дней и, думаю, моё отсутствие заметят, пришлют кого-нибудь. Сижу, вооружившись кочергой, как дурак. Хоть какое-то оружие.

Спать хочется дико, но не могу позволить себе уснуть. Вижу в окне его лицо. Хотя какое это лицо… рожа страшная. Глаза как плошки. Понимает, что я смотрю на него.

Сейчас замахнулся кочергой, эта тварь исчезла из виду. Боишься, скотина? Уважаешь…

27 сентября.

Сплю днём, караулю по ночам, телефон молчит, жрать хочется страшно. Погрыз каких-то сухарей, под кроватью нашёл. В окно этот больше не смотрит.

ОН ОТКРЫВАЕТ ДВЕРЬ! Ну, сука, держ

Общаться с человеком письмами/эмейлами и потом понять что его нет или что он не тот, за кого себя выдает

Я стою на тропинке маленького тихого кладбища в чужом городе и не могу унять дрожь во всём теле. Сейчас я успокоюсь и уйду, но в будущем мне предстоит много тяжёлых раздумий о том, как такое могло получиться.

Всё началось с того, что в мой почтовый ящик упало письмо в обтрёпанном на уголках конверте и подписанное, не поверите, настоящей перьевой ручкой! Адрес значился мой, но имя – чужое. Как порядочный человек, я переслала письмо обратно, приложив к нему ещё одно, от себя, где сообщила об ошибке и попросила внимательнее подписывать адрес. Через неделю или две вновь пришло письмо, теперь уже для меня – ошибшаяся женщина выразила благодарность и сказала, что когда-то её старинная подруга жила по этому адресу, но, должно быть съехала…

И поехала-пошла переписка. С новой почтовой знакомой, Натальей, оказалось интересно, хоть и странно: она была немного старомодной особой, хотя черно-белая фотография запечатлела женщину чуть старше меня, да и упомянутый в одном из писем возраст подтвердил догадку, мы почти ровесницы. Впрочем, проживала она в довольно маленьком городке, так что некоторая несовременность взглядов простительна.

Так мы общались около полугода, пока мне не пришла светлая идея навестить свою подругу по переписке лично – как раз выдалось несколько свободных дней. Предупредив её и получив положительный ответ, я собралась и выехала вечерним поездом.

Нужный дом – низкий, трёхэтажный, со слепенькими окнами, я нашла быстро, как нашла и дверь, обитую дешёвой клеёнкой.

- Но Натальи здесь нет, - растерянно ответила мне пожилая женщина, отворившая дверь.

Я растерялась ничуть не меньше, но показала ей прихваченный конверт с адресом и именем отправительницы, объяснила, что общаюсь с ней уже несколько месяцев, и…

- Уходите, пока я не вызвала милицию! – не дослушав, громко перебила меня женщина, и захлопнула дверь, оставив меня в совершенном смятении чувств сжимать бесполезный конверт с адресом. Зато открылась другая дверь, противоположная.

- Вы Наталью Степановну ищете? – тихо поинтересовалась старушка, выглянув в подъезд. – Так она умерла давно, лет десять будет, как… Тихомировы уж после въехали. Да вы на кладбище зайдите, свечечку поставьте ей.

Онемевшими губами поблагодарив старушку, я развернулась и вышла из подъезда.

Теперь я стою на кладбище незнакомого города, и из-за могильной оградки с надгробия на меня смотрит женщина. Чёрно-белая фотография, на вид чуть постарше меня – знакомое лицо. Дата смерти двенадцатилетней давности.

Я пытаюсь понять, как это вышло, и не могу. Тонкая коричневая свечка трещит, курясь в небо сизым дымком. Я не знаю, что сделать ещё, и не знаю, что сказать.

Только приберусь на заросшей, неухоженной могиле.

Проработав N лет с коллегой, отметить ряд странностей в её/его поведении. В один прекрасный день понять, что он(а) - не человек

Нина сразу возненавидела нового главбуха. Стройная белокурая женщина с пухлыми губами и необыкновенно большими глазами приковывала к себе внимание не только мужчин, но и женщин. Голос – точно перезвон колокольчиков. Парфюма ровно столько, сколько требуется. На конфликт ни с кем не шла. И как специалист замечательная.

Сучка, одним словом.

- Ирочка, - протянула Нина наигранно-приветливым голосом. – Хочешь печенья?

- Ой, Нин, спасибо, - улыбнулась блондинка. – Я не голодна.

«На диете сидишь, худеешь всё, вобла сраная?»

- Ну как хочешь, - вздохнула Нина. Зашуршала упаковкой, откладывая лакомство. Покосилась на Ирину – та что-то быстро-быстро печатает на своём компьютере, не отрывая взгляда от монитора.

«С любовником переписывается,» - радостно сделала вывод Нина и удалилась в соседний отдел посплетничать.

Вернувшись в кабинет, замечает, как Ира что-то очень быстро спрятала в ящик стола и выпрямилась, взглянув на вошедшую поверх монитора.

- Всё в порядке? – с заботой в голосе спросила Нина. Кивнув и улыбнувшись – «Вот всё зубы-то скалит,» - девушка вернулась к своей работе. Только Нине не по себе, по кабинету разливается странный неприятный запах, очень едкий, такой, что находиться тут почти невозможно… Покрывшись красными пятнами, Нина пулей вылетела в коридор.

На следующий день на тоненькой шее Ирины блестит новое украшение. Хахаль вчерашний подарил, значит. Нина подошла поближе, рассматривая кулон на цепочке – сложную и гармоничную фигуру. Спросив разрешения потрогать, касается пальцем – и отдёргивает руку, уколовшись непонятно каким образом. На пальце выступает тёмная капля крови. Чертыхнувшись, уходит в санузел, чтобы промыть ранку.

Ира провожает коллегу внимательным взглядом.

Нина старается держаться от неё подальше, и на протяжении нескольких месяцев это вполне удаётся. Ира ведёт себя обычно, даже почти не раздражает, но наконец Нина не выдерживает.

- Послушай, Ирочка, не могла бы ты задержаться минут на пятнадцать после работы?

Блондинка медлит, юлит глазами по сторонам, но наконец соглашается.

Внутренне Нина ликует.

- Посиди тут, я сейчас подойду, - молвит Нина и выходит в коридор, неторопясь обходит каждый кабинет, чтобы убедиться в том, что в офисе никого не осталось. Обратно идёт крадучись – тихо для столь полной женщины, пожалуй даже слишком. Сквозь приоткрытую дверь видна Ирина, точнее её бледная тонкая шея, завитые локоны волос по сторонам. Нина скалится острыми белыми клыками и делает прыжок.

Ира слышит грохот двери и отшатывается. Чудовище ломает офисный стол и по полу, прыгая, разлетаются из ящиков головки чеснока. Взвизгнув, девушка давит одну из них острым каблучком и помещение наполняет едкий нестерпимый запах.

Нина воет, трёт когтистыми лапами глаза и вертится на месте, как юла. Ирина срывает оберег с шеи, зажав его в кулаке, и обрушивает этот кулак чудовищу на голову. Кажется, удар слабый, но тварь падает, точно её бетонной плитой огрели.

Воцарилась тишина.

Утерев испарину на лбу, Ира заправляет локон за ухо и звонит кому-то по быстрому набору.

- Ещё одна. Увозите, - почти ровным голосом говорит она. К распростёртому на полу телу медленно возвращается человеческий облик, но Ирину этим не проймёшь. Для верности она давит ещё один чеснок.

Тело на полу скорчивается в короткой судороге.

Проснуться дома, умыться, подойдя к окну увидеть неземной пейзаж

Что за чудесное утро! Неяркий золотисто-розовый свет пробивался сквозь опущенные шторы, в приоткрытую форточку вливался свежий весенний воздух.

Рита поёрзала под одеялом, ленясь вставать сразу, но когда будильник назойливо зазвонил второй раз, всё же покинула постель. Завершив утренний туалет и завязав волосы в растрёпанный пучок, с чашкой кофе в руках Рита подошла к окну и отдёрнула шторы.

В первую секунду ей показалось, что она спит, ибо вместо привычного двора-колодца, заставленного машинами, за окном расстилалась бесконечная равнина, поросшая какой-то длинной травой, по которой волнами пробегал ветер. Из травы возвышались беспорядочно разбросанные огромные камни, уходящие куда-то далеко за горизонт и теряющиеся в золотистой дымке.

- Боже… - только и прошептала Рита, не отрываясь от открывшегося вида. Подняла глаза, но вместо привычного солнца увидела сразу два светила, багрово-красных, и совершенно одинаковых.

Они моргнули.

Рита вскрикнула, выронив чашку. Кофе жгучей волной облил ноги. Пара огромных очей вновь моргнула и весь мир содрогнулся до основания. Рита кубарем покатилась на пол, ударившись о подоконник, с полок посыпались книги. На кухне зазвенела, разбиваясь, посуда. Ещё один толчок и её подбросило, как тряпичную куклу. Рита уцепилась обеими руками за тяжелую кровать, которая с грохотом подскакивала на месте от сотрясений, чтобы не удариться о стены.

Красноглазое дитя самозабвенно трясло новую игрушку, обвив её семью длинными паучьими пальцами. Стеклянный шарик – дом посередине, пластиковая трава и всё залито водой, в которой вспыхивало облачко золотых блёсток, если потрясти. Дитя с интересом смотрело, как блёстки оседают на дно шарика, отражая свет его глаз красными бликами, и трясло снова.

Когда забава наскучит – оно его, пожалуй, разобьёт.

Прийти на костюмированную вечеринку в честь Хэллоуина, замечать подозрительную реалистичность самых жутких костюмов

- Классный костюм! – оценила я, едва успев плюхнуться на диванчик. Сидевшая рядом «мумия» в потрясающе натурально выглядящих бинтах, склеенных между собой каким-то желтоватым раствором для большей реалистичности, повернула ко мне голову.

- Ну слушай, круто… Я потрогаю? – не унималась я. Вытянула палец, чтобы коснуться предплечья «мумии», но отвлеклась на появившийся прямо перед лицом поднос со стаканами. Виски-кола с утонувшим в напитке кружочком лимона – дёшево и сердито.

Вообще-то в этом городе я новенькая и не ожидала быстро влиться в какую-нибудь компанию, так что немало удивилась, обнаружив на Фейсбуке приглашение посетить вечеринку в честь Хэллоуина. Костюм ведьмочки собрался быстро – тут чёрная юбка, корсет, рваные чулки и маленькая остроконечная шляпка на обруче. Но перешагнув порог дома, издали привлекавшего внимание богатым тыквенным декором и неоновыми вспышками из окон, я поняла, что со своим костюмом тут не сказать чтобы не к месту… Но серьёзно, эти ребята знали толк в перевоплощениях!

«Мумия» успела куда-то уйти, пока я была занята виски-колой, но это уже было неважно, теперь взор притягивал парень-вервольф, чудом сумевший втиснуть накачанное тело в треснувшие на бёдрах джинсы и спортивную куртку. Из прорех в одежде торчали пучки длинной густой шерсти, к тому же он не забывал заметно сутулиться, отчего его руки, свисавшие к полу, казались ещё длиннее. Откинувшись на диванчик, я потянула виски-колу через трубочку. Во вспышках стробоскопа движения всех присутствующих выглядели довольно странно, передвигались они будто рывками.

Кстати, я так и не успела узнать, кто из них меня пригласил. Так что я выпрямилась, надеясь, что этот человек меня заметит и заговорит – сама я как-то стушевалась, не зная, к кому подойти.

Вспышка.

В комнате стало как будто более людно. За грохочущей музыкой невозможно было расслышать ни слова.

Вспышка.

Кто-то толкнул меня под локоть и я выронила стакан. Чертыхнувшись, я наклонилась, пытаясь его подобрать прежде, чем хозяин вечеринки заметит нанесенный его дому ущерб.

Вспышка.

Мне кажется, или присутствующие будто подходят ближе ко мне? Я замерла, не успев нащупать стакан.

Вспышка.

Стекло хрустит под чьей-то ногой. Лицо обдало зловонным дыханием. Я подняла глаза и увидела перед собой налитые кровью глаза хищника.

Вспышка.

Вампир размазывает красное по лицу. Вервольф рычит и трясёт головой, в зубах зажата безвольная рука. Мумия, глухо подвывая, вставляет себе новые зубы взамен выпавших.

Моя кровь, моя рука, мои зубы.

От долгого сидения на диете ГГ начинает видеть вместо еды жуткую дрянь, и наоборот

В день Маша установила для себя норму в 1500 калорий, и никак не больше. Калории полагалось набрать овощами и йогуртом, полоской нежирного мяса, и ничем больше.

По ночам у Маши от голода сводило живот.

Маша прицепила на запястье аптечную резинку и больно щёлкала ею всякий раз, когда голод становился особенно невыносим. Днём – крутила обруч и пыталась делать упражнения, но скоро выбивалась из сил. Последняя еда – не позже шести вечера. Воображение рисовало Маше скорое превращение в прекрасную стройную диву, зеркало бесстрастно отражало впалую грудь с парой прыщей, обозначавших соски, кожу, натянутую на тазовых костях и повисшую мешком на коленках.

Маша щипала себя за отвисшую кожу и это был, конечно же, жир, отвратительный, вонючий и жёлтый. Тогда Машу рвало желчью и несколькими светлыми полосками проглоченного ранее салата.

Однажды утром Маша нашла в своём завтраке червей – толстых и белых, лениво шевелящихся личинок. Таких же, как она сама. Они грызли края салатных листьев, которые стремительно темнели и вяли. Дрожа от отвращения, а может и от слабости, Маша выбросила салат и торопливо выпила два или три стакана воды. Вода хорошо заглушала голод.

Всякому, кто не был Машей, было очевидно, что салат свеж и абсолютно нормален.

Позднее Маша нашла сюрприз в положенном на обед белковом рационе – ломтики белого куриного мяса сочились липким белым гноем и тухло пахли. Часть сознания Маши понимала, что ситуация не вполне адекватна, ибо такого просто не может быть, но прежде, чем разум взял контроль, курица исчезла в бурном потоке сливной воды в унитазе.

Понимая, что ещё немного, и её начнёт рвать от голода, Маша нашла сухие гречневые галеты и принялась грызть хотя бы их. Зубы в ослабших дёснах зашатались в стороны, столкнувшись с твёрдой и безвкусной пищей, и Маше было даже не очень понятно, что это хрустит – галеты или её зубы, однако она продолжала механически откусывать, жевать и глотать до тех пор, пока не обратила внимание на разводы крови и тёмную крошку на поверхности галеты.

В густой солёной слюне, скопившейся во рту, плавали обломки зубов.

Маша, скорчившись, сидела в углу балкона и отламывала кусочки бетона и штукатурки от стены. Те крошились, поддаваясь пальцам, но никак не машиным зубам.

Мама ночью стучит к тебе в комнату, и не дожидаясь ответа начинает открывать дверь. Только кажется это не совсем мама, ее выдают ...дцать пальцев на выключателе

Когда Дима был занят игрой, отвлекать его было бесполезно. И практически невозможно – уже по той причине, что до Димы, погружённого в мир, охваченный войной между эльфами и орками, было крайне непросто докричаться. Наушники с широкими мягкими амбушюрами плотно прилегали к ушам, отсекая любые посторонние звуки.

Родственникам это было прекрасно известно, так что после нескольких скандалов Диму прекратили беспокоить без действительно веской причины.

Однако не заметить вспыхнувший в комнате верхний свет было невозможно.

Дима вывел персонажа в безопасное место и обернулся, одновременно сдёргивая наушники с головы.

- Мам! – недовольно воскликнул он, заметив стоящий в приоткрытой двери знакомый силуэт.

Женщина в дверях кивнула и приложила длинный палец с наманикюренным ноготком к губам.

- Мам, что? Я занят, - продолжал негодовать Дима. Что-то было не так в этой ситуации. Дима близоруко прищурился, рассматривая безмолвную фигуру на пороге.

Длинные пальцы, аккуратный маникюр.

Десять длинных пальцев, лучами звезды расходящихся от одной ладони, лежали на выключателе.

Дима прошептал что-то беззвучно, пытаясь подняться с кресла и отойти в сторону. Было очевидно, что тварь пришла не с добром.

- Не входи! – предупреждающе крикнул он, шаря рукой по столу позади себя. Где-то там, кажется, валялся канцелярский нож.

Но твари даже не было нужно переступать порог. Она шевельнула длинными пальцами и руки, похрустывая, стали стремительно вытягиваться внутрь комнаты. Лак с тихим треском облетел с мгновенно отросших когтей.

Дима завизжал и попытался скрыться, но где найти укрытие в такой маленькой комнате, от таких длинных рук?

Его персонаж на экране скучал и почёсывался, ожидая, когда же вернётся хозяин.

Отражение комнаты в темном окне немного искажает действительность. А может, и нет

Галя сидит у окна, расслабленно откинувшись в кресле, и смотрит на собственное отражение в стекле и отражение комнаты за спиной. В силуэт вплелись ветви деревьев, рыжий фонарь на том конце улицы и прямая линия шоссе.

Галя смотрит на себя – ситцевый халат в василёк и ромашку, всклокоченные волосы, покрашенные в каштановый, но плохо, тут и там выступают предательские пятна седины. Руки худые, как у ребёнка.

А ещё – остановившийся стеклянный взгляд и отвисшая влево губа. Нитка серебристой слюны протянулась до закруглённого воротничка.

За спиной тикают настенные часы-ходики. Красный пластмассовый кот стреляет глазами туда-сюда, и его маятник-хвост тоже болтается туда-сюда. Галя смотрит на кота, смотрит на край югославской «стенки» и проход в другую комнату, закрытый занавеской. Занавеска метёт пол, откинутая в сторону, и в комнату выходит молодая женщина, вся в белом. Галя наблюдает, как она приближается к креслу-каталке, медленно, будто плывя над полом. Колебаний от шагов не видно и Галя не уверена, есть ли у неё ноги – она никогда не видела эту женщину своими глазами, а только в отражении в стекле.

Кресло тяжело скрипит, повернувшись на колёсах, когда женщина берётся за ручки. Теперь Галя видит всё то же самое, но не в отражении. Кресло медленно едет в конец комнаты, потом разворачивается обратно к окну и снова едет. Сейчас несколько минут такой прогулки по комнате, а потом будет обед.

Галя не знает, что её каталка сейчас ездит по комнате, будто сама по себе.

Туда-сюда.

Поезд-призрак проезжает заброшенную станцию заброшенной ж/д ночью 13 (или любого другого числа) каждого месяца, ГГ (один или в компании) хочет это увидеть

Мы жили в Гринвиле, промышленном городишке, где было всё, кроме чего угодно интересного: рельсовый завод, огромная свалка автомобилей и огромное озеро маслянистой жижи, которое при любом освещении казалось чёрным, и когда пробегал ветер, сморщенная рябь на его поверхности подолгу не разглаживалась. Туда сбрасывали отходы от производства.

Миллинокет находилась в нескольких десятках километров от Гринвила, и, между нами – там было в сто тысяч раз интереснее. Потому что в нашем городе ничего никогда не происходило, и когда я говорю «ничего никогда не происходило», я Богом клянусь, оно всегда так и было. Никаких особняков, где произошло групповое самоубийство пару лет назад, никаких маньяков и всего такого. То есть вообще ничего. У нас была только Миллинокет и её легенда о поезде-призраке.

Легенда была простая и все её знали: один раз в месяц, тринадцатого числа, мимо тамошней станции проезжал поезд. Поезд проезжал там с воем всех псов преисподней и потом исчезал, даже не успевая скрыться за горизонтом. И так до следующего месяца. И это был призрачный поезд, что знали все – во-первых, Миллинокет была заброшена уже много лет, а во-вторых, поезд выглядел довольно старинным, а старинные поезда никогда не проезжали мимо нашего Гринвила ни тринадцатого числа, ни какого-либо другого.

Короче, нам всем было по четырнадцать лет, когда мы наконец нашли в себе храбрость добраться до Миллинокет и увидеть поезд-призрак своими глазами. Мы – это я, меня зовут Боб, и двое моих друзей, Лукас и Энджел. Вообще-то это всё неважно, я хотел бы описать, как мы долго и с приключениями пробирались по железнодорожным путям к Миллинокет, прямо как у Стивена Кинга, если вы понимаете, о чём я…

Но нет.

Приключений никогда не происходило ни в Гринвиле, ни с теми, кто оттуда родом, так что мы туда просто приехали на двух попутных машинах. Водители даже не спросили, куда мы едем. Но, чтобы путешествие было немного более таинственным, мы решили выйти за пару километров до Миллинокет и оставшийся путь проделали пешком.

Это было двенадцатого мая, и жара стояла просто невероятная. Мы повязали на головы свои майки, что было довольно плохим решением, к концу дня спина обгорела у всех, кроме Энджела. Солнце опускалось за горизонт прямо позади нас, так что на шоссе мы отбрасывали длинные тени, точно с ходулями вместо ног. Миллинокет была видна на горизонте по левую руку, так что в какой-то момент мы свернули на просёлочную дорогу через степь, которая почти заросла травой, остались только две узенькие колеи, когда-то проделанные колёсами автомобилей. Вообще, тут иногда туристы проезжали, так что она полностью не зарастала. Но сейчас мы надеялись, что никого не застанем там, кроме поезда-призрака.

От солнца осталась только половинка, когда мы наконец поднялись по щербатым ступенькам на платформу Миллинокет. Лукас скинул рюкзак со спины – там лежала кое-какая еда и питьё, которое мы взяли с собой на тот случай, если поезд проедет не сегодняшней ночью, а следующей, и нам придётся тут заночевать. Вряд ли он приедет днём, так? Призраков днём невозможно увидеть, они же прозрачные.

Короче, мы сели на скамейку около билетной кассы (стекло было разбито, но решётка оставалась целой, а на двери висел огромный ржавый замок, так что залезть внутрь до сих пор никто не смог), и стали есть чипсы, да поглядывать на рельсы. На каком-то этапе мы поняли, что не знаем, с какой стороны появится поезд, но если он реально так громко воет, то мы его уж точно не пропустим.

В общем, солнце село и наступила ночь. В степи застрекотали всякие насекомые. Всё это ничуть не нагоняло страху, даже наоборот – мы перешли ко всяким смешным историям и сами развеселились, начисто позабыв о цели своего визита. В общем, мы ржали прямо как в цирке, когда от одной из колонн, подпиравших крышу, вдруг отделилась всклокоченная тень и направилась к нам. Мы замолкли в испуге и напряглись, думали, что нас сейчас погонят отсюда, но это был всего лишь какой-то старик, наверное бездомный. Он был одет в какое-то длинное пальто и калоши (это в такую-то жару!) и шляпу-котелок. Даже не взглянув на нас, он прошёл мимо и остановился на краю платформы, внимательно глядя на убегающие вдаль пути.

Мы сразу поняли, что это такой же любопытный, как и мы, поезда ждёт. Так что мы тоже не стали с ним заговаривать, а просто уставились в ту же сторону, куда и этот старик, даже смеяться прекратили.

Не знаю, сколько потом прошло времени. Небо стало совсем чёрным и высыпали звёзды. Ветер стих и насекомые притихли тоже – может потому в воцарившейся тишине стал отчётливо слышен странный новый звук, вроде такого тихого «зззззз».

- Это рельсы звенят, - нарушил тишину Лукас.

Не сговариваясь, мы встали и подошли к краю платформы, держась на расстоянии от того старика. Он, кстати, так и не двинулся с места с тех пор, всё стоял и стоял, вглядываясь в далёкую темноту, куда убегали две блестящие полоски рельс.

Там вдруг появился свет, который всё приближался. Свет, а затем и грохот, неслись к нам так стремительно, что мы были вынуждены отступить в инстинктивном страхе, чтобы нас не зацепило.

И он явился – весь сверкающий, длинный, он ехал так быстро, что казался почти прозрачным. Точнее, он и был прозрачным – поезд-призрак, который издавал вой и грохот, необычный для поезда, и длинная полоса серебряного дыма вилась за ним следом. А ещё он притащил за собой потусторонний холод, точно из духоты майской ночи мы вдруг перенеслись куда-то в зимнюю Сибирь. Не моргая и с открытыми ртами мы пялились, как поезд мчится к нам, мчится и замедляет свой стремительный бег.

Мы переглянулись – в легенде этого не было. Но не могли и сдвинуться с места. То ли страх, то ли что-то ещё, буквально приковало нас к платформе.

Поезд всё замедлялся с чудовищным скрежетом, и стало видно, что он действительно старинный. И ещё стало видно, что из окон вагонов на нас глядят лица с белыми глазами и чёрными провалами на месте носов. Они улыбались, все до одного, и смотрели прямо на нас, не мигая. Что происходило в вагонах спереди и сзади, не было видно, но и там, мы уверены, все пассажиры повернули головы в нашу сторону.

Боковым зрением я заметил, что старик, стоявший вместе с нами на платформе, заходит в вагон, придерживая котелок, и я увидел его горбатую тень, скользившую внутри вагона. Он сел на свободное место и тоже уставился на нас. Под полями котелка заблестели белые глаза.

Поезд свистнул и пришёл в движение, стремительно набирая скорость. Вагоны в его хвосте едва успели миновать край платформы, как он исчез, издав напоследок истошный, просто чудовищный вой, который прекратился так внезапно, точно кто-то выключил звук.

И тогда все мы трое выдохнули. Мы всё это время не дышали, можете себе представить? Тепло майской ночи медленно согревало наши продрогшие от мертвого холода тела.

Не сказав друг другу ни слова, мы гуськом направились к выходу с платформы, а там уже не удержались от вскрика – из высокой травы прямо позади Миллинокет торчала пара ног в калошах. Подобрав какую-то палку, вроде древка от швабры, Энджел сделал несколько шагов вперёд и аккуратно раздвинул траву вокруг, стараясь не прикасаться к ногам и тому, что следовало дальше.

- Это тот же старик! – потрясённо прошептал он.

Смотреть на мертвеца мы не стали, а просто отправились по просёлочной дороге обратно к шоссе, не разговаривая и не оглядываясь – подальше от поезда-призрака и тех, кого он собирает на своём пути.

Смерть в кукурузе, по мотивам одноименного произведения. Летняя ночь, кукурузное поле и пугало, которого не оказалось на привычном месте

В высокой кукурузе, которая тихо шуршала на изредка прокатывающемся по полю ветру, было легко и удобно прятаться. А вот чтобы не потеряться там, требовало приложить усилия – впрочем, в таких случаях следовало отыскать длинную водонапорную башню, которая всегда выступала в качестве стабильного и надёжного ориентира.

Ещё где-то в кукурузе стояло пугало на толстой палке с крестовиной. Страшным не было, по крайней мере для людей – просто набитый шелухой мешок, выполнявший роль тела, да ещё мешок поменьше в качестве головы, на котором краской была нарисована улыбающаяся мордочка. Зато оно отлично отгоняло ворон. Ни одной птицы над полем не было. Надетая сверху старая рубашка и штаны, туго затянутые поясом, исполняли роль конечностей пугала.

Расстеленный среди толстых стеблей спальный мешок был практически вмят в сырую землю и нуждался в капитальной стирке. Джейн поднялась с него, лениво застёгивая кнопки на блузке. Боб стоял чуть поодаль и ждал, когда она оденется. Джейн видела его очертания сквозь несколько рядов кукурузных стеблей. До оставленного у водонапорной башни автомобиля было почти два километра пешком, а темнело теперь довольно рано. Когда они вошли в кукурузу, было ещё светло. Потом стало неважно. А теперь – темно и зябко.

Джейн скатала мешок и сунула его в рюкзак. Белые кроссовки были уделаны землёй, на которой произрастала кукуруза, волосы на кончиках слиплись, угодив на каком-то моменте в грязь.

- Пойдем? – позвала она и всмотрелась в шуршащую темноту. Были видны только ряды стеблей вокруг. Боб не откликнулся. Но хуже того – Джейн потеряла его из виду.

- Боб? – уже куда громче окликнула она, вскидывая рюкзак на плечо. – Боб, это не смешно!

Тишина.

- Если ты решил меня сейчас здесь оставить, то ты самый больной ублюдок в мире! – проорала Джейн, мгновенно придя в ярость. Злобно дёрнув лямки рюкзака, она быстро зашагала вперёд, периодически стараясь подпрыгнуть повыше, чтобы не потерять чернеющий силуэт башни на фоне усыпанного звёздами неба. Ясное дело, он уже давно мчится по шоссе к городку в своей охренительной спортивной машине и радуется, как легко было её трахнуть. Недоумок!

Продравшись сквозь кукурузные заросли, Джейн вышла на узкую дорожку, ведущую через всё поле, и смогла ускорить шаг, чтобы побыстрее добраться до водонапорной башни, а от неё – к шоссе, где поймает попутку.

Миновала распятое пугало, силуэт которого был точно вырезан из бархатной бумаги. Облик чучела Джейн не испугал, она тысячу раз видела его в любое время суток, так что просто промчалась мимо. К тому же, у него ведь такая безобидная рожица нарисована, оно же призвано пугать ворон, а не людей.

Она не заметила, как с рук и ног пугала медленно капала вязкая тёмная жидкость.

К выходу с поля Джейн практически перешла на бег, но была вынуждена затормозить, завидев спорткар Боба, безмятежно поблёскивавший в лучах небольшой лампы, висевшей на входе в башню. Злость схлынула, стало страшно.

- Боб! – прокричала Джейн во всю мощь лёгких, сорвалась на кашель, но быстро заглушила его, вслушиваясь в звенящую темноту.

Ничего.

- Если ты сидишь в машине и пытаешься меня напугать, я не знаю, что с тобой сделаю, - хрипло пообещала она и подошла к автомобилю.

Новый крик прорезал темноту. На переднем сиденье спорткара сидело, обмякнув, пугало с кукурузного поля, безмятежно склонив набитую жмыхом голову набок. Нарисованная лаковая улыбка была адресована, несомненно, Джейн. А длинный ржавый нож, который больше рвал, нежели резал, спрятанный в пустом рубашечном рукаве, пригодился совсем для другого дела.

Утром новое кукурузное пугало напугает не только ворон.

Увидеть в чистом летнем небе что-то страшное

- Это облако похоже на дракона, - сказала Лика, указывая пальцем. Она лежала на спине, и кожу холодила влажная земля.

Макс с ней мысленно согласился. Вообще-то все облака были похожи в основном на облака, но лежать рядом с Ликой на согретой солнцем лужайке лесопарка было попросту приятно, и спорить ни о чём не хотелось.

- А вон то похоже на лицо старика, - сказала Лика.

Макс лениво повернул голову и сощурился, всматриваясь в слепящую голубизну неба с раскиданными по нему мелкими облаками. Потом моргнул, зажмурившись. Моргнул ещё раз, да так, что на левом глазу выступила слеза. Перед глазами плавала какая-то чёрная точка, вроде тех, что отпечатывается на сетчатке, если долго смотреть на что-то яркое.

Макс потёр глаза кулаками, но добился лишь того, что они покраснели. Он снова уставился на небо.

Точка стала больше. Потом стала ещё больше. Вообще-то она становилась всё крупнее, увеличиваясь в диаметре с прогрессирующей скоростью. Да ко всему появился нарастающий гул, сначала тихий, а потом он становился всё больше и больше, и точка – уже не точка, уже целое пятно, - тоже становилась всё больше и больше.

- Макс, что это? – с тревогой спросила Лика. Макс слезящимися глазами вперился в гудящий объект. Откуда-то поднялся сильный ветер и всё тело охватила дрожь.

- Макс, это похоже на огромную дыру! – закричала Лика, вцепившись в Макса, а тот вцепился в неё и оба они попытались ухватиться за что попало вообще, они и все другие люди, оказавшиеся под стремительно несущейся сквозь космическое пространство чёрной дырой, чудовищной, всеразрушающей, обладающей несравнимой силы притяжением. Маленькая голубая планета тряслась, содрогаясь, и не были слышны крики людей всей земли за опустошающим рёвом чудовищной силы.

Землю и всё, что было на ней, поглотило реликтовое чудовище.

Всё стало похоже на пустоту.

Соседи используют межквартирный тамбур как собственную территорию. Месть домового

Гадкие соседи кого угодно доведут до белого каления – их громкие разговоры, пронзительный голос ребёнка и манера лезть не в своё дело, с пытливым интересом вызнавая все детали твоей личной жизни. Не говоря уже о безумной привычке таскать кровать по всему полу с места на место и катать железные шары.

К слову о личной жизни – понятие границ у этих людей полностью отсутствует. Маленький тамбур, который отделяла от подъезда общая дверь, в теории был собственностью всех жильцов. На деле же ужасные соседи загромоздили его своими вещами – коляской, грудой вонючей обуви и страшной шаткой этажеркой, набитой неведомым хламом, который грозно нависал над всяким, сюда входящим и грозил, обрушившись, обеспечить могилу, достойную фараонов и конунгов давно минувших веков, ведь подкопаться к усопшему в таком случае удастся далеко не сразу.

К слову о хламе – он был таким же старым, как и сам дом. А в старых домах известно, кто водятся – домовые. И домовые как раз из таких существ, которые любят во всём порядок и чистоту. Громко разговаривать не надо, это нарушает покой. А ещё мешает бесполезный мусор, который с каждым месяцем в тамбуре всё прибавлялся и прибавлялся. Запасливость и домовитость – это хорошо, конечно, но есть тонкая грань между кладовой и простой свалкой.

Домовой был настоящим хозяином старого дома, и всё в нём его слушалось. Истлевшая проводка работала достаточно неплохо, пусть и гасли порой раньше срока новые, только что купленные лампы, по трубам весело бежала вода, не проливаясь ни каплей на пол, а стены защищали владельцев квартир. До поры до времени, пока владельцы заслуживали защиты.

Однажды утром тамбур окажется чист и пуст – кроме того угла, где была дверь в квартиру плохих соседей. Вся заваленная их же собственным хламом, она представляет собой настоящую монолитную баррикаду. Окна слепо закрылись, не пуская на улицу. Домовому пришлось хорошенько потрудиться, чтобы обеспечить звукоизоляцию этим четырём стенам.

Меры конечно временные. Неделя, может две. Ты быстро заметишь, что соседей давно не слышно, но даже не вспомнишь, что там, за неприметной стеной из хлама, которая день за днём становится всё площе, медленно исчезая в стене самого дома, когда-то жили противные соседи. Только раз сквозь сон услышишь призыв о помощи, но решишь – померещилось.

Первым не выдержит ребёнок.

Текущий рейтинг: 70/100 (На основе 13 мнений)

 Включите JavaScript, чтобы проголосовать