(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Неумолимый свет
Пока мы ехали, Гуанмин охал, цыкал и угрожающе жестикулировал. Шлепал себя по коленям, махал в изображение фронтальных камер, и даже наклонял ко мне шлем, с намерением поделится фрустрацией. Но я давно уже раскрыл свои карты, и каждый раз, когда речь заходила про индийцев, становился бронзовым и холодным. Мало ли у кого могли возникнуть проблемы? Мне этот карикатурный расизм не казался ни забавным, ни «уютно-домашним», как называли его некоторые урожденные земляне. Я родился на Станции, и там у нас было разделение только на рабочих и мертвецов.
- Они ударились током.
Я подправил фильтр на изображении, чтобы Кохаб не засвечивал камеры. Настройка часто сбивалось, и я подумал о том, что Гуанмин мог бы поменьше пиздеть на индийцев и побольше следить за программным обеспечением. Но это было бы слишком разумно для человеческого существа.
- И умерли.
Дорога, - ее размеченный флажками аналог, - была хорошей, хоть и с низинами, в которые приходилось нырять. Краулер вел себя так, словно мы летели над белой поверхностью Гипсовой пустыни. Свет Кохаба, абсолютно прозрачный, бесцветный, словно кипяченая вода, делал ее плоской текстурой из симулятора. И небо, как сказал романтик Гриценко, звезда вытравила, сделала стерильной простыней.
- Все умерли? – не выдержал я.
Полностью игнорировать старшего медика было чревато.
- Все, - подтвердил Гу. – Я видел, как они грызут провода. От скуки.
Я вздохнул.
Вообще вся эта идея будто бы родилась от скуки.
Галеон болтался у Кохаба уже два месяца, пока шла разведка и нечеловеческие расчеты нового маршрута. Даже на поверхности планеты, даже через вакуум Пространства, было слышно, как попукивает бесшумный корабельный Квант. Нам до того надоела белизна, что мы бредили звуками его приближающейся эврики. К счастью, она была уже на подходе и вылазка Гипс-1, получила приказ собирать монатки. Собирать было особенно нечего. Два геологических аванпоста на небольшом удалении друг от друга и купол-обсерватория для наблюдения за местным центром вселенной.
- Проблемы. Мы нашли только проблемы. Мы ищем так далеко, но тут только проблемы. Потому что миссия плохо организована. Вот астероиды – это хорошо. Это ресурс. А мы – ищем проблемы.
После прошлой остановки, во время которой поломало двух десантников, я склонен был согласится с этим многопроблемным тезисом. Что мы делали рядом с Кохабом? Компьютер и люди, благоговейно суетящиеся под его электронными коленками, говорили, что на Гипсе с такой-то вероятностью можно обнаружить следы одноклеточной жизни и редкоземельные элементы. Ничего подобного тут не нашлось. Планета была декорацией для космической оперы и ничем более. На таких главные герои ищут макгафины, а неоднозначные персонажи кончают с собой подальше от чужих глаз.
Геологи, разумеется, пометили перспективные места, но кто и когда станет их бурить, если гораздо выгоднее ловить астероиды и переплавлять их в бюсты настоящих героев Пространства?
В число которых мы не выходили.
Все-таки у частного капитала должны быть ограничения хотя бы в десять нулей, иначе у владельца может сорвать крышку. Господину Маску в его двадцать первом столетии повезло одуматься. Он забросил свои космические разработки и сосредоточился на машиностроении, что оказалось в перспективе куда полезнее для человечества.
А вот господин Вебер здраво рассуждать не собирался, и остановить его было некому.
- Вы можете не ворчать? – спросил я почти дружелюбно. – Зубы ломит.
Гуанмин снова замахал руками в экран.
- Бросить их тут и больше ничего, - был ответ.
Я усмехнулся. Насаждение гуманизма в холодной вселенной шло полным ходом.
В установившемся молчании мы по ровному откосу взбирались на Тарелочное плато. Поднялся ветер, полирующий вечную гладь, но тут же стих. Гипс был спокойной дырой. Меланхоличной свалкой пустоты. Невостребованным рабочим столом божественной силы, какой бы она ни была. Я бы даже назвал его медитативным раем, если бы не раздражающий свет Кохаба. Он был вредным во всех физических смыслах и слишком ярким. Настолько, что смотреть на него нужно было только сквозь камеры или забрала с автотенью.
И там, где мы высадились он был всегда. Особенность эклиптики. Как полярный день на Земле.
- Перед куполом кто-то есть, - сказал Гу. – Стоит.
Это была правда. Прозрачная полусфера обсерватории, с убранной автотенью - казалась миниатюрой на слишком широком стенде. Этот стенд был белый, без пометок и надписей, незакончен и не будет закончен, потому что его время уже прошло. На фоне рыбьего глаза стоит одинокая фигурка, такая же уничижительно мелкая и лишенная контекста. Что она должна была делать здесь? Где ее легенда или хотя бы окрас?
Ничего нет. Все белое или прозрачное. Небо. Воздух. Купол. Стенд. Яркое гало Кохаба. Скафандр. И со всей этой несокрушимой единогласностью света, конфликтует один единственный знак. Точка. Затенённый до черноты круг на шлеме. Человек смотрит в нашу сторону. Но вряд ли на сам краулер. Он неподвижен.
- Что-то случилось, - сказал я.
Хотелось увеличить скорость, но мы не на гонках. И потом: слабо верилось в какую-то аварию. Две недели назад персонал уехал на аванпост, и в обсерватории остался только обслуживающий расчет из пяти человек. Они сразу сообщили о мелких неполадках и отказе автотени, но были спокойны. Им всего-то нужно было подготовить обсерваторию к демонтажу, а не поддерживать ее работоспособность.
Позавчера с ними пропала связь. Судя по тестовому импульсу их приемник был в порядке, но ребята почему-то игнорировали вызов. Сейчас один из них стоял метрах в сорока от купола, словно ждал, что его заметят с Галеона и скинут веревочную лестницу.
- Вызов. Это краулер Каппа, - позвал я. – Вызов. Вы нас слышите? Кто стоит снаружи? Молчание. Черный глаз неподвижен.
- Это наркотик, - сокрушенно заявил Гу. – Они употребляли. Всех посадить до конца рейса.
- Шутите?
- Горюю. Нет, наркотика нет, это невозможно. Но вдруг они случайно прошли психологическое кондиционирование?
В этом я сильно сомневался. Пусть экспедиция была частной, но готовились к ней словно к исходу, от которого зависела судьба человечества. Случайно на этапе кондиционирования можно было только обнаружить, что ты всю жизнь мечтал не о том.
Я остановил краулер в пяти метрах от «гуляющего» и подготовил систему к ожиданию. Гуанмин первым спрыгнул на Гипс и быстрым шагом подошел к человеку.
- Эй! – услышал я. – Ты что, не в себе? Почему ты снаружи? Почему вы не отвечаете на запросы? Отвечай!
Старший медик несильно толкнул человека в плечо. Тот повалился на твердое и распластался, словно давно уже ждал, что б его уложили спать. Жаль, но шутки быстро закончились. Гу крикнул меня и нырнул вниз. Я и так уже скакал к ним разведя, для драматичности, руки.
- Норма, - быстро шептал медик, проверяя монитор скафандра. – Норма. Норма… Норма. Ну-ка, где пульс-пятно?
Пауза.
- Он в порядке. В сознании, если я врач. А я врач! Ты что! – Гу злобно тряхнул лежащего. – Ты притворяешься?! Симулянт!
Я плохо видел их, Кохаб жег мне глаза. Происходящее как будто бы наполовину съедал свет. То же самое, что с темнотой, только наоборот. Я добавил уровней автотени на забрале, и присел рядом с доком.
- Он правда в сознании?
- Да!
Я поискал бирку. «Далмия Чадха». Индекс такой-то. Его рация должна принимать.
- Далмия, - я постучал по забралу. – Если вы нас понимаете, поднимите руку.
Ничего.
- Он в кататонии, - сказал Гу. – Оцепенел. Почему? Берите. В кузов.
Мы отволокли безвольного инженера в краулер, а потом понеслись к обсерватории. Док сразу же послал сообщение на аванпост. Оттуда его должны были переправить на Галеон.
- Видите еще кого-нибудь поблизости? – спросил китаец.
- Как будто нет. Маячки скафандров проверили?
- Остальные внутри обсерватории. Но я не удивлюсь, если кто-то их этих безумцев вышел наружу голышом.
Это было невозможное предположение, однако произошедшее теперь казалось довольно-таки зловещим. За два месяца группа Гипс-1 не понесла потерь, не считая синяков, ушибов и одного отравления. Меня посетила ожидаемая догадка: один из рабочих рехнулся и причинил смерть своим коллегам. Это был худший из возможных вариантов, но я сразу же сказал:
- Надо бы его связать.
Док повернулся ко мне.
- Думаете действительно притворяется?
Он посмотрел назад. Далмия лежал на койке словно незастывающий труп и выглядел скорее беззащитным, чем опасным.
- Ладно, - сказал я. – Вы присматривайте за ним. Доедем до обсерватории, там видно будет. Нам в любом случае понадобиться помощь.
Они так и не починили общую автотень здания. По-видимому, и не собирались, ленивые негодяи. Решили работать в шлемах? Просто забудешься разок, и выйдешь из глухого помещения с непокрытой головой – пиши пропало. Писать вслепую, правда, не очень удобно.
Мы находились в приемнике, небольшом помещении, где люди могли переодеться, получить быструю помощь и морально подготовится к выходу в безвоздушную среду. Все-таки это каждый раз сопровождалось риском.
Я пытался дозвониться до кого-то из местных, и одновременно просматривал логи активности. Настенный моноблок работал от собственной батареи.
- Выходил только один, - сообщил я, не зная, радоваться или насторожиться. – Во всяком случае, мы знаем, что остальные здесь.
- Отвечают?
- Нет.
- Мне это все очень не нравиться, Че́слав. Если это какая-то эпидемия. Неизвестный патоген… Проклятье! Да что это?!
Я подошел к Гуанмину. Он пытался отстегнуть шлем рабочего, но ничего у него не выходило. От тряски руки Далмии соскользнули с кушетки, и он превратился в милого ангелочка с черной пастью вместо лица. Я смотрел на него и думал, насколько же это тревожно, когда не можешь видеть привычную картинку органов, из которых собирается нечто, зовущееся «человеческим лицом». Быть может, он там улыбается под забралом. Или скалится от бешенства. Или там уже ничего нет? Все выколото, срезано и зашито проволокой. Нет лица, нет информации о человеке. Невозможно подтвердить саму принадлежность к хомо сапиенс.
- Подождите… - я пощупал замок расхождения. – Да прекратите трясти, док! Возьмите себя в руки.
- Не снимайте шлем.
- Что?
- Свой. Ни в коем случае не снимайте.
- Понял.
Я вспомнил слова про эпидемию. Этого еще не хватало. Сидеть потом в карантине, как заразная жаба и гадать не помрешь ли через час в луже чего-нибудь жидкого.
- Сломан? Замок сломан, понятно.
- Он не сломан, - тихо возразил я, присматриваясь. – Ну, то есть, сломан, конечно. Но это не случайность. Его как будто запаяли снаружи. Сквозь полупрозрачное забрало, я видел мокрую ряшку Дока. Он был крайне озабочен и очень зол.
- Это все какой-то розыгрыш. Эти полудурки, дети слонов, они что-то задумали. Нас пугают.
- Исключено. Никакой розыгрыш не стоит дисциплинарного штрафа. Да и с чего бы им?
Гуанмин выдохнул и распрямился. Он подвинул к себе стул и уселся на него, потирая руки.
- Вколоть бы ему стимултага, - недобро прошипел он. – Запрыгал бы как миленький. Давайте свяжем его, как предлагали. Потом – искать остальных. Для неприятных нужд подошла бухта нового провода, лежавшая в подсобке. Мы скрутили Далмию по рукам и ногам и оставили на кушетке.
- Можно подождать подкрепление, - сказал я неуверенно. – Все-таки четыре против двух.
- Нет, - возразил док. Возразил он крайне нехотя, но с понятной мотивацией. – Если людям внутри нужна помощь? Немедленная? Что тогда? Я должен идти. Обязан. Вы можете остаться. Вы механик-водитель. Это не ваша обязанность.
Говорил бы он еще короче и тверже рубил фразы, я б, наверное, не удержался от смешка. Вот так Гу, вот так профессионал с большой буквы. Раньше у него не было возможности продемонстрировать себя с такой стороны, и мужик вызывал известное уважение.
- Да вы не так меня поняли, - я нервно засмеялся. – Я имел ввиду, что грузить их всех будет некуда. Они же ослепли.
- Все ослепли? – передразнили меня.
- Не удивлюсь. Простое несоблюдение ТБ. На фоне полной слепоты у них и развился шок. Ну… Наверное.
- Вероятно, - коротко согласился док.
Мы недолго спорили о том, кто должен пойти, куда и в каком количестве. В конце концов, сошлись на том, что заглянем внутрь вместе. В случае опасности тактически отступим в приемник, заблокируем дверь и будем ждать кавалерию. Если б нас самого начала было не один краулер с двумя туристами, а вдвое больше всего перечисленного, все бы уже решилось. Все равно никто бы ни на кого не напал, а вот тащить и грузить этих дураков оказалось сподручнее. Но хозрасчет экономил каждый грамм топлива, и складывал его в тяжелые деревянные сундуки в трюме Галеона. Без конкретной проблемы они бы ни за что не одобрили перерасход.
Я шел первым, Гу - прикрывал спину. Помещение обсерватории было не слишком просторным, но в нем было много перегородок и высоких панелей, так что ориентироваться было сложнее, чем в типовых самособорах. Я поставил автотень на максимум и осмотрелся. Несколько активных телескопов замерли на своих рельсах. Один был снят и лежал на полу, рядом с обесточенной аппаратурой. Маленькая оранжерея была полностью вынесена, в не остался единственный куб с пожелтевшими растениями, листья которых выглядели как горчичные языки. Раздражающее сияние скрадывало часть обстановки, но было очевидно, что противник не пошел на окружение, а сидит в засаде.
Меня обуяла дурацкая игривость. Организм реагировал на стресс, но так как был он дурак, да еще и не привыкший к таким ситуациям, справлялся выпуская в кровь серотонин.
- Ау, инопланетяне, - тихо произнес я.
Гу немедленно толкнул меня в спину.
- Серьезнее, Чеслав.
- Там, - я протянул руку. – У рекастера.
Рядом с мобильным утилизатором стоял человек в скафандре. Или просто скафандр. Потому что стоило мне сделать шаг в его сторону, как он медленно согнул коленные суставы и повалился на пол со знакомой бескостностью.
- И тут, - Гуанмин ощупывал замок. - И тут сломан.
Он вдруг поднялся и так залепил парню ногою в грудь, что я вздрогнул.
- Это профилактика кататонических состояний? – спросил я неприязненно. Док молчал. Удар был такой силы, что человек просто не мог не отреагировать. Однако скафандр лежал как мешок с камнями.
- К черту, - сказал он. – Я умываю руки. Больше никаких экспериментов.
- Я только за.
- Оттащу этого в приемник. Вы ищите остальных. Хорошо?
- Ок.
Гуанмин потащил человекообразное утолщение материи, взяв его за ложноручки. С местной гравитацией, это было несложно. Я сразу двинулся в сторону жилконта. Проходя мимо рабочих столов и станций, я пытался увидеть какие-то следы или намеки на произошедшее. Разбитое, упавшее, опрокинутое. Но все, как будто, было нетронуто. Или даже брезгливо проигнорировано. На фоне тревоги появилось ощущение лиминальности, но я отогнал его. Все это, - техника, форм-материалы, сложные как волшебство рычаги, - служит людям. А кому служат люди? Другим людям и сами себе. Главное помнить, что мы здесь с определенной целью, иначе нам даже этих падающих бедолаг спасать совершенно необязательно. Можно оставить их здесь, как сказал Гу. Это ведь были его слова?
Если приглядеться, все рукотворное выглядит неестественным. Сейчас, благодаря прекрасному освещению Кохаба, все отлично видно. Эти кнопки, ручки, разъемы, экраны и приданные им формы – все ненастоящее. Если выбросить велосипед посреди пустыни его невозможная форма, разделенная с человеческим присутствием, будет пугать как ползущий камень.
Нет движения теней, не пролетит муха, ни проплывет облако. Ничего не оттеняет истину и не переводит на себя внимания. Я смотрел на обычную термокружку забытую кем-то на кожухе анализатора, и мне хотелось кричать: настолько она была бесконечно неправильна и страшна. Какие ветра вытесали ее из песчаника, движение каких тектонических плит выдавили ее из земных недр?
Потом я посмотрел на свое тело. Необъяснимое, пятиконечное «это», ползущее неведомо куда, потому что так говорит внутренний голос, на котором вокруг не говорит больше ничто и никто. Ничто во всей вселенной, к которой мы абсолютно не приспособлены. Оно ползет в моменте, и момент этот тянется. Прерывается. И снова тянется. Потом он пропадает и больше нет его. Меня нет ни в прошлом, ни в будущем. Ни в прошлом не будущем...
Меня спасли чужие ноги.
Я остановился. Человек висел на проводе, словно какой-то конокрад из книжки. Провод свисал из технического узла фальштона, неприятно перекрученный и обезображенный узлами.
- Док! Док, тут суицид!
На этом скафандра не было. Человек был совершенно гол. Я бестолково схватил его за тощие ноги и приподнял, не понимая, что делаю.
- Док!
Молчание. Мне захотелось отшвырнуть от себя эти бестолковые конечности, но я сдержался. Вдруг он все еще жив? Сила тяжести – другая, он мог и не задохнуться, просто потерять сознание. Ведь мог же?
- Гуанмин! Отвечай!
Я все-таки отпустил ноги и поднял стремянку, которую этот кретин отстрелил как ненужную ступень к богу. Ты бы еще на Луне попытался так свести счеты с жизнью, баран. Только перерезая провод, я заметил лямки грузового ранца. Труп тяжело шлепнулся на пол. Грохнул белый цилиндр аккумулятора.
Прибежал запыхавшийся Гу.
- Что здесь? Вижу.
Я медленно спустился и сел на пол.
- Это ни в какие ворота, - сообщил я. – Ни в какие. Вообще.
Док не обращал внимания на мои трагические всхлипывания. Он расстегнул лямки и оттащил труп в сторону.
- Глаза запенены. Монтажной пеной. Не оторвать.
- И как он тогда соорудил себе эшафот? И почему он голый?
Почему-то Гуанмин этого не знал. Он притащил кусок укрывного материала и прикрыл смерть. Теперь ее как будто бы не существовало. Если за всю жизнь не увидеть ни одного трупа, можно отойти в иной мир с полной уверенностью, что человек бессмертен.
- Первый и второй тоже мертвы. Я пытался реанимировать. Не отвечал. Извините.
Я повернул голову на этот чудовищный звук.
- Как?
- Асфиксия. Они оба запенили себе кислородные сифоны. Моя вина. Не обратил внимания.
Я молчал секунд десять.
- Ну и что бы вы сделали? Монтажным составом?
- Да.
- Ничего бы вы не сделали.
- И ничем не разрезать. Все сверхпрочное. Все - на века.
Почему-то стало тяжело дышать. Я проверил свой концентратор. Заполнен на восемьдесят два процента. Если отстегнуть, резервного мешка хватит часов на десять.
- Если бы выехали сразу…
- Да кабы. Вставайте, быстрее! Нужно найти оставшихся двух. Вдруг.
Не вдруг. В жилконте было темно, как в пещере. После Кохабского светобесия, мы сами как будто лишились зрения. Один был привязан к койке в контейнере, ему запенили лицо. Выпуклая шапка, твердая как сталь.
Последний пятый сидел за столом. Он был в одних рабочих штанах и весь посинел от холода. Генераторы работали на одну десятую от мощности. Мы с доком вдвоем развернули его и увидели простые человеческие глаза, но давно застывшие и потерявшиеся в смертном бдении.
- Они не ослепли. Как минимум этот – точно.
- От чего он умер?
- Переохлаждение, думаю. Похоже они были не в себе. Все пятеро.
Я пошарил на столе.
- Ничего. Никаких предсмертных записей. Что-то мне жутковато док.
- И мне тоже, - признался Гу. – Молчание – всегда страшно.
Стало невыносимо стоять там. Я отошел и сел на койку.
- Вы знаете, - сказал я. – Мы тут пробыли совсем недолго, но у меня как будто смешались мысли. В какой-то момент я хотел просто оставить все как есть и забыть, кто я.
- Да?
- Этот свет. Вы когда-нибудь думали, что нам для понимания вселенной просто не хватает света?
- Только вы-то с ума не сходите, Чеслав!
Действительно. Я жадно, всем своим незапененым ртом хапнул холодного воздуха и взял себя в руки.
- Лучше?
- Да. Только давайте дождемся кавалерию здесь. В темноте.
Док не возражал.
Текущий рейтинг: 57/100 (На основе 43 мнений)
