(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Мой друг Стивен Кинг
Иногда я думал о смерти. Конечно, о чем ещё думать в пятнадцать. Эти мысли были не из разряда «ой, вот я умру и меня пожалеют», «есть ли жизнь после» или «каким меня запомнят потомки» и прочей ерунды. Потому что, извините, но так о смерти думают только те, у кого все реально в порядке. А когда ты инвалид-колясочник, загубивший свою едва начавшуюся спортивную карьеру, с матерью, которая готова продать тебя за бутылку, и отцом, которого нет… Смерть кажется просто трусливым выходом, не больше.
Вся моя жизнь стала сплошным ожиданием приятного момента ухода из неё. Как будто ты смотрел телик, но вдруг реклама стала интереснее основного эфира, и теперь ты просто ждешь, когда же ебучее шоу возьмет паузу. Чтобы ты снова мог послушать, как известный дядя, растянувшись на шезлонге в глухо-черных солнечных очках, рассказывает по пунктам почему тебе нужна новая дебетовая карта 20 дней без процентов.
Должен признаться — я драматизировал. Очевидно, что даже в моем незавидном существовании были и прекрасные стороны, которые держали меня на плаву. Например, рахат-лукум, карточки из журналов черепашек-ниндзя и, конечно, мой друг — Стивен Кинг.
Дружба у нас странная: Стивен жил себе где-то там в своем Мэне, целовал жену, баловал детей и внуков, писал романы, гонял в свой милый домик во Флориде, чтобы полюбоваться на Мексиканский залив и напитаться вдохновением… ну это я так себе представлял. Так вот, жил он и даже не догадывался, что в простой деревушке Нажерово был простой парень Рома, с которым у него, вообще-то, много общего. Мы оба любили и писали ужасы, боялись ворон, выросли без отца и еще много всего по-мелочи. Но Стивен об этом даже не знал. И пусть. Главное, что я считал его за друга, а большего мне и не надо было.
Правда, от реальных друзей я бы тоже не отказался. Но кто захочет водиться с инвалидом? Так я думал. Однако, один такой нашелся.
Титеху знали все, потому что таких редкостных долбоебов, может, всего-то один на миллиард. Он появился у нас недавно, но шороху уже навел. Всего не упомянуть, поэтому к примеру: за первую неделю после переезда в Нажерово Титеха оборвал ЛЭП кирпичом (не спрашивайте), спалил старый склад в поле (тем более не спрашивайте), стащил цветочный горшок с поселковой администрации (без комментариев), ну и финалочка — прокатил инвалида через весь поселок. На тракторе. Катал он меня. Разумеется, против моей воли. Одним вечером я неспешно колесил по проселочной, типа гуляя на воздухе, а на самом деле дыша пылью и подкармливая комаров. За спиной знакомо загудело, ну думаю, трактор, пусть себе едет. А он вдруг остановился. Выскочил пацан рыжий, как черт, завалил меня на спину и с большим усилием небрежно пихнул в кабину, и дальше мы уже вместе ехали. Сказать, что я прихуел — ничего не сказать. Молчал и лупил в окно, пытался не упасть с одного на двоих сиденья, держался за стенки кабины, ноги поправлял нервно, чтобы стояли ровно, хотя из-за тряски один хрен, и поглядывал на рыжего, улыбка которого казалась ненормальной. В тот момент я даже порадовался что моя инвалидность физическая, а не моральная, как у некоторых. Но потом мы как-то разговорились. Я узнал, что пацана зовут Гриша Тирехин. То есть, конечно, Хрьиша Титъехин, или просто Титеха, поскольку картавил он безбожно. Узнал, что он тут всего с месяц, переехал к бабке в дом на краю села. Титеха любил американские фильмы нулевых, пирожки с картошкой, азартные игры и еще много всякой хрени. Гриша говорил не замолкая. Когда я спросил про родителей, он подарил мне тяжелый взгляд и улыбнулся.
Мы сгоняли до пролеска, тормознули, и Титеха вышел. Я только смотрел беспомощно, как откуда-то из-за деревьев к нему подплыла компашка. Они гоготали, пожимали руки, Титеха смешно дергал своей рыжей башкой в сторону трактора, ему что-то отдали… Мне не было грустно или обидно — давно привык только наблюдать и никогда не участвовать. Но что-то внутри вдруг заново затянуло, и я уставился на колени, почему-то способный думать только о том, как бы не спиздили мою коляску с дороги. Когда Титеха вернулся, я посмотрел на него вопрошающе. А он сказал:
— Что, калека, с ветерком? Понравилось? Ну буде и хорош, — «р» у него глухо зажевалась. — Не боись, верну, как был, мамка не успеет соскучиться.
Я хотел сказать, что моя мама не может скучать ни по кому, только по бутылке, наверное. Но промолчал, закатил глаза — типа конечно, вези меня, кучер. Коляску в итоге не стащили, что приравнивалось к божьему чуду. Титеха выгрузил меня и посадил уже гораздо осторожнее и медленнее. Я поправил ноги на автомате и прежде, чем он развернулся, успел спросить:
— Че, проспорил что ли?
Он фыркнул:
— Наоборот — выиграл.
— И что же?
Неосознанно, я тянул разговор. Мне хотелось подольше побыть хотя бы так, косвенно, в чужом мире. Где есть друзья, глупые споры, гулянки, речка, девчонки, бредовые затеи и чистая юная дурь.
— Косарь, — он помолчал и зачем-то добавил: — Уже пятерку поднял на этой неделе.
Я тут же позавидовал. Своих денег у меня не водилось. Но если бы были, все равно не знал бы на что истратить. Разве что на книги Стивена Кинга. Или мог бы попытаться скопить, чтобы умотать отсюда в лучшую жизнь, но инвалид-колясочник в одиночку далеко не уйдет… не уедет, то есть.
— Слушай, — вдруг протянул Титеха. — Не хочешь со мной на Волгу сгонять?
Вот так мы стали общаться. Конечно, я не сразу осознал, что у меня теперь есть еще друг, который здесь и сейчас. На Волгу я тогда не пошел, но с Титехой начал видеться систематически. Он появлялся неожиданно, как маленькое торнадо, вечно на позитиве. Делился сплетнями с района, притаскивал рахат-лукум, катал меня по улицам. Иногда он приходил раздосадованный —значит, проигрался. Жизнь Титехи состояла из нескончаемых споров разной степени дурости и рискованности. Это был его способ заработка и побега от реальности. Когда он выигрывал — буквально светился. Прибегал похвастаться, покатать меня и угостить дешевым пивом. Но каждый проигрыш подкашивал Титеху, хотя он сильно старался этого не показывать. Я не успокаивал, просто выслушивал, но по роже его было понятно, что Титеху и такая поддержка вполне устраивала. В общем, судьба столкнула нас случайно, и Гришка сам собой притулился, как дворняжка, а я не стал прогонять. Так мы и дружили. Все было хорошо, но потом я зачем-то решил рассказать Титехе про другого своего друга, так сказать, познакомить их.
Мы сидели у меня во дворе. Матери второй день не было дома. Я не удивлялся — такое случалось часто, особенно летом. Мать затухала со мной, ей было тоскливо в старом, ветхом доме. Алкоголь помогал забыться, но не красил одиночество, так что блядовала она знатно. Я хотел думать, что ей это помогает. После многодневных случек она становилась общительнее и бодрее, даже ненадолго бросала пить. Каждый такой раз во мне появлялась надежда на скорую нормальную жизнь. Но после ухода отца у нас никогда ничего не было нормально, а когда я стал инвалидом — тем более.
Титеха знал о ситуации в моей семье, но тактично избегал любого обсуждения. А может, ему было просто неинтересно. В наших разговорах я редко принимал активное участие, оставляя Грише простор для незатыкаемой болтовни. Но стоило мне заговорить о Стивене Кинге, он неожиданно стал тихим и любопытным. Титеха такого не знал, и мы вместе прогуглили с его телефона. Я показал фотки, рассказал о его книгах, жизни.
— То есть, это твой друг?
— Ну как бы да. Я так считаю.
— Вот этот вот Кинг… Блин, кажется где-то слышал, да…
— По его романам много чего сняли: «Оно», «Сияние», «Доктор Сон»…
— Ооо, — отозвался Титеха с пониманием. — И такой крутой чел — твой друг? Ну как бэ…
— Да, я осознаю, что мы не связаны, что он обо мне не знает и все такое. Я не питаю никаких иллюзий.
Титеха открыл рот.
— Я знаю, что ты подумал — нет, я не шиз. Это не воображение, не образ, не фантазия. Я просто… считаю его своим другом и все тут.
Рот Титехи звучно захлопнулся.
Я помолчал, давая ему переварить, хотя, скажем честно, переваривать было нечего. С детства с друзьями у меня было не очень. Сын тренера, я вырос на амбициях своих родителей, угождая и тратя время только на занятия и спорт. Потом отец ушел за хлебом, а я… замкнулся тем более. И стал много, долго читать, брал в библиотеках, буккросингах, покупал с рук и очень редко — в магазинах. Кинг мне понравился, его творчество и его история. В его книгах было… уютно что ли. Я читал про мальчишек, которые жарким летом пошли смотреть на труп в лесу и представлял себя вместе с ними; как мы бежим по железным путям от поезда, как смеемся, толкая друг друга на пригорке, как ночуем в лесу… О, или как я с ребятами борюсь с многолетним злом из канализации в американской глубинке. Читал про Блейза и оплакивал его одиночество, отчаянно жалел и понимал исключенную из общества Кэрри… Но больше всего мне нравилось перечитывать «Мизери». К своему стыду, я часто представлял себя на месте Пола, ставшего инвалидом, заключенным в доме своей ярой фанаткой. И… почему-то находил это не таким ужасающим.
— Чел, ну это… — наконец сказал Титеха.
— Странно? Я знаю. Это ты еще письма не видел…
Сказал и мгновенно пожалел о словах, которые не успел сдержать. Глаза у Титехи, заблестели. Чувствуя, что захватил его интерес, я решил жать на газ. Мы зашли в дом, я прокатился до письменного стола. Неохотно вытянул из шкафчика обувную коробку и передал другу. Он открыл, усмехнулся, и стал перебирать одинаковые белые конверты. На каждом — мой адрес, имя, код дома, а в отправителях просто — Стивен Кинг. Это был почти личный дневник, где я делился всем, в свежих письмах даже было про Титеху. Я не боялся ему показать. Просто знал, что читать он не станет.
— Вау, ну это реально… — он замялся. — Слушай, а давай отправим.
Он метко попал. Иногда я действительно воображал, что однажды письма найдут адресата. Стивен проникнется ими, и, может, из этого даже выйдет еще один хороший роман. Это были пустые мечты.
— Не дойдет же, ты чего. Да и нет у меня столько…
— Давай хоть одно отправим. Пусть знает, что где-то в Нажерово живет его друг Ромчик.
Я рассмеялся, но согласился. Бредовые идеи всегда меня привлекали, не знаю чем. Наверное, возможностью получить неожиданный результат.
Мы условились, и в нужный день Титеха за мной пришел. Я выбрал самое красочное и не слишком утомительное письмо — про мои пятнадцать, лето и дружбу с Гришей. Титеха доложил в конверт пакетик «Гринфилда», мол, пусть себя побалует. Меня это улыбнуло. Гриша услужливо покатил коляску по дороге, но не в сторону почты.
— Прогуляемся?
И я опять согласился, сжав в руках конверт. Поехали к Волге, виды там были шикарные, конечно. С детства помнил ширину разлива, крутой обрыв берега и пролесок по ту сторону реки. Однажды я пришел сюда в непогоду. Тогда я еще мог ходить. Волга волновалась и пенилась, ветер трепал деревья, а тучи напоминали мне скатавшуюся шерсть. Я спустился с обрыва к берегу и увидел в траве чайку с вывернутой шеей. Она кричала и отчаянно пыталась взлететь, но постоянно заваливалась. Белые крылья расчерчивали песок. Тогда я не знал, что птицы, бывает, болеют и умирают вертячкой. Я просто смотрел на тщетные чайкины попытки и мне было тоскливо. Прошло всего несколько месяцев, и я оказался в коляске. Неспособный больше ходить, я часто вспоминал эту чайку.
Титеха ожидаемо покатил меня на вершину обрыва. И там нас уже ждали. Пять-шесть пацанов, кажется, из титехиной компашки. Он поздоровался, смеясь, представил меня. Я плохо понимал, что происходит, но чувствовал — мне пизда. Вдруг Титеха отпустил коляску, встал напротив, как-то нелепо махнул рукой:
— Ну, читай Ромка.
— Даю два, если споет, — крикнул кто-то.
— Три — если станцует!
Все рассмеялись. Я съежился и вцепился в колеса, но знал, что мне не убраться так быстро. Тем более дорога к Волге была сложная, ухабистая, в одиночку там вряд ли проехать. А Титеха, похоже, не спешил меня вывозить.
— Ну почитай, не ломайся, ты чего. Давай, начинай — дорогой Стивен Кинг, пишет тебе твой друг Рома…
Хоть он и смеялся, но был напряжен. Я видел бегающие глаза Титехи, опущенные плечи, беспокойно дергающуюся башку и руки, которые быстро сжали протянутые купюры и запихнули в карман. Я сложил два и два.
— Заткнись.
— Ну что ты, Ромка, мы ж друзья, — он рассмеялся. — Ну так повесели друга. И моих братков заодно. Расскажи, что мне рассказывал.
— А, это тот Рома, у которого мать шлюха, я правильно понял? — спросил кто-то.
— У нас один такой упоротый калека, дурень. Он это. Пусть лучше расскажет, как его батя…
Я глотал обиду и молчал, не вмешиваясь. До этого момента. Кое-как, но все же подгадал и въехал в ближайшего, пока тот отвлекся.
— Эй, ты чего творишь, уебок?
От ответного толчка я завалился, выпал и вцепился в чью-то ногу, укусив. Конечно, драки бы не получилось, их вон сколько, а я один. Но шуму наделал, а мне другого было и не надо. Едва оттащили — я до последнего не разжимал челюсти, чуть не выдрав с мясом. Мне крепко дали под дых, усадили в коляску.
— Что такой борзый, жить перехотел?
— Да оставь калеку, хуй с ним.
— Ты видел, как он? Вцепился, звереныш. Сейчас я ему напихаю, — он пошел на меня.
— Димон, хорош.
— Эй, ты чего, он же просто инвалид!
— Тащите Диму, он же его забьет.
— Он этого не стоит, Дим, оставь его, похуй.
Я прикрылся руками и слышал голоса сквозь удары. Коляску толкало к обрыву. Если честно, в тот момент мне было все-равно, хоть бы и до смерти избили. После пережитого предательства я разочаровался в единственном хорошем, что у меня было. Спустя время Димона оттащили.
— Увижу еще твои колеса — убью, сука, понял?
Он развернулся, собравшись уходить. Я посмотрел на него заплывшим глазом, мазнул взглядом по Титехе, который выглядел растеряно, и сказал твердо, почти не хрипло:
— Пошел нахуй, петух.
Быстрое движение, толчок, а дальше — падение. И вода, много воды…
Когда очнулся, не сразу вспомнил, что было. Глаза едва открылись. Я смотрел в темное небо — облака застелили лунный свет. Вода лизала бок, и я покрылся мурашками, задрожав. Кое-как сел, чувствуя себя разбитым и бесконечно уставшим. Обе ноги были в воде, но я их не ощущал и мне было равно. Ощупал себя и обнаружил, что чудом остался жив, удачно скатившись по крутому землистому склону и не переломав себе шею. Побои, пара царапин и рассеченный лоб — вот и все мои травмы. Не считая душевных, конечно.
— Да, парень, несладко тебе пришлось.
Я вздрогнул, чуть не наделав в штаны, повернулся на голос. Рядом сидел мужчина. Сквозь мутную пелену в глазах я плохо прослеживал его черты. Он просто сидел и смотрел на меня. Один, ночью, на берегу Волги. Мне стало жутко.
— Ты кто?
— Твой друг.
— Стивен Кинг?
Он тихо и шуршаще рассмеялся.
— Что ты здесь делаешь?
— Пришел помочь.
Он взвалил меня на плечи и потащил вдоль берега. Носки моих кед оставляли дорожки на песке. Я знал, что дальше склон уменьшается и становится не таким крутым, так что можно было легко преодолеть обрыв и выйти к поселку.
— Спасибо, Стивен, — прошептал я, прикрыв глаза и прижавшись лбом к чужому затылку.
— Кто тебе насолил, парень?
— Один урод.
— И что же он сделал?
— Мне казалось, мы друзья, а он меня предал.
— Такое сложно простить.
— Я не хочу прощать.
— Тогда… — он помолчал. — Ты сам знаешь, что делать.
Мерный шорох шагов меня успокоил, и я заснул, уставший, но с легкой головой. Стивен был мне другом, настоящим. Как оказалось, он знал меня почти также хорошо, как я — его.
Я провел в первой городской чуть больше месяца, быстро поправляясь. Мать не приходила, мне было плевать. Я постоянно думал о том вечере, о Титехе, обрыве Волги, Стивене Кинге… Никак не мог вспомнить, как добрался до больнички. Просто очнулся уже в палате. У меня была небольшая трещина в черепе, но это оказалось некритично. В целом чувствовал себя сносно. Мне хотелось быстрее выйти. И быстрее разобраться с Титехой. Меня выписали, по просьбе довезли до села, благо, недалеко было. Я вернулся в пустой дом и сразу понял, что сюда давно никто не приходил. От соседей узнал, что мать, кажется, свинтила с каким-то ухажером, и что в селе ее с месяц не видели. Хотелось думать, что с ней что-то случилось и поэтому она не навещала меня в больнице.
Я колесил в гостиной по кругу и напряженно думал обо всем. Судьба моя стала еще более незавидной. Вряд ли получится несколько лет скрывать свое сиротство, если мать не объявится. А если вернется, то лучше не станет. Удивительным образом присутствие матери заставляло меня чувствовать себя еще более одиноким и несчастным.
Титеху подловил через неделю, на удачу — одного. Что-то странное было в его взгляде, но быстро пропало с появлением фирменной улыбочки. Титеха справился о здоровье, извинился за тот вечер. Сказал, что все перетрусили, когда я упал, и сбежали. Титеха боялся, что я мог сломать себе шею и не хотел быть тем, кто обнаружит труп. Утром он все-таки решился пойти к берегу, искал меня и не нашел. Потом узнал, что я в больнице, но заходить не стал. Говорил Титеха складно, жалобным тоном и старательно отводил глаза. Я сказал, что все прощаю и не в обиде.
На следующий день Титеха приперся ко мне домой, притащил «Гараж» и рахат-лукум. Мы хлебали дешевое пиво во дворе, сидя почти бок о бок. Он — на краю деревянной лавки, и я — рядом в коляске. Титеха долго и нудно извинялся, мотая рыжей башкой. Предлагал деньги. Пытался узнать, кто меня довез до больницы. Осторожно спрашивал, не собираюсь ли я писать заявление. Я слушал молча и щупал пальцами столовый нож в кармане, ожидая удобного момента.
Как Стивен и сказал, я точно знал, что делать. Читал об этом раз сто в его книгах. Долго думал, как хочу это провернуть, и в итоге решил не усложнять. Сначала ударил в глаз — Титеха сразу упал. Я навалился сверху, утягивая за собой кресло, и продолжил колоть в лицо, шею, живот, зажимая ему рот ладонью. Титеха кусался и царапался, пытался меня оттолкнуть, но коляска, которая всегда была подтверждением моей слабости, сработала, как дополнительный вес, и не дала нам обоим подняться. Титеха перестал дергаться. Я остановился. Кровь показалась не по-настоящему яркой. Я погрузил пальцы в рану на животе — было тепло и влажно. Вкус мне не понравился, он пробуждал тяжелые воспоминания о собственных старых неудачах.
Мой отец был тренером по легкой атлетике. Казалось, он пытался вырастить из меня олимпийского чемпиона, а когда я не оправдывал его ожиданий — вколачивал мне мотивацию. Помню разочарование в его глазах, поджатые губы и стиснутые кулаки, когда он смотрел на мои тщетные попытки пересилить себя в спорте. И вкус крови на языке, когда я снова получал за плохие результаты. Я тогда думал, отец бросил нас из-за меня, а не потому, что мать стала гулять. После его ухода во мне что-то обрушилось. Наверное, вера в то, что я когда-либо смогу оправдать надежды родителей. Мать стала истеричной и вечно пьяной. Она не пыталась усердно работать и держать семью, как это делал отец. Я был предоставлен сам себе и не знал, что с этим делать. В школе меня дразнили, дома не ждали, для меня нигде не было места, так мне казалось… Признаюсь честно — я смалодушничал, шагнув под машину. Это не решило моих проблем, а только добавило новых, когда я понял, что больше не могу ходить.
Я сплюнул, оттолкнулся от еще теплого тела, поднял коляску и залез кое-как. Мне думалось, что я покрыт кровью, почти как Кэрри. Напряженно посмотрел на Титеху, попытался силой мысли сдвинуть его, а потом рассмеялся сам с себя.
Руки дрожали и скользили, но я упрямо подкатился к столу. Достал листок, ручку и сел за последнее письмо моему единственному настоящему другу. Я не хотел скрывать убийство и готов был честно рассказать об этом бумаге. Для меня стало невозможным просто перешагнуть такое и жить дальше, как не бывало. Решение всех проблем казалось смутным, горьким и однажды неудачно испробованным. Но в этот раз я готов был сделать все правильно.
Я писал неровным почерком на перепачканной кровью бумаге, понимая, что после меня останется не одна сотня таких писем-откровений, скопленных за много лет моей односторонней дружбы. Как-то в одном из интервью Кинг сказал что-то вроде: если вы не можете найти время, чтобы читать и писать по 4-6 часов в день, то можете не надеяться стать хорошим писателем. А у такого инвалида-неудачника, как я, времени оказалось полно. Наверное, я мог бы стать почти таким же хорошим писателем, как мой друг Кинг. Но, Стивен, стал бы я от этого хорошим человеком?
Текущий рейтинг: 79/100 (На основе 42 мнений)
