Мне не нравится моя работа

Если вы думаете, что мне нравится моя работа, то вы ошибаетесь.

Сейчас я расскажу всё по порядку, и вы поймёте.

Рядом с моим домом течет река. Казалось бы, Северный административный округ, что такого там может быть. Но стоит немного пройтись вдоль этой реки, отдалиться от цивилизованной парковой зоны – и всё преображается. Именно поэтому я и люблю там гулять – очень уж там интересно. Трубы, выходящие из земли и уходящие в реку, непонятного происхождения мусор – я долго ломал голову над игрушечным пупсом, по самую шею утопленным в прибрежную грязь, а происхождении многочисленных курток, ботинок и прочих предметов одежды я предпочел не думать вовсе. Дополняют картину растущие из земли прутья арматуры, оставшиеся от какой-то давно забытой стройки и заводи-лужи, затянутые пеленой мусора и ряски. Все это настолько выбивает из реальности, что, когда во время очередной моей прогулки из одной такой заводи вдруг поднялась Она, я даже не успел испугаться.

А когда она начала говорить, пугаться было поздно. Пытаясь понять, как ей удается говорить сразу столькими голосами я не сразу заметил, что голоса исходят будто не из неё – ни одна из покрывавших её нитей тины не дрожала, когда она говорила, не колыхалась ни одна из облепивших её газет и ни один кусок целлофана. И только дома, пытаясь припомнить, что конкретно она сказала, я понял, что вся её речь состояла из бессвязных слов, периодически прерывавшихся ритмичными стуками и звуком помех. Но в тот момент на берегу реки мне всё было понятно. Я спокойно развернулся и пошёл домой. Теперь у меня была Работа.

Состоит она в следующем – где-то раз в месяц я внезапно и очень чётко осознаю, что время пришло. Я сразу же понимаю – или скорее вспоминаю – куда мне надо идти. Как правило, это происходит в выходные или праздники, видимо, чтобы дать мне больше времени. Что было бы, если бы я решил не идти – не знаю. Когда я в порядке эксперимента пару раз подумал об этом я не то услышал, не то представил шум падающей воды. Почему-то я очень хорошо понял, откуда и куда она падает, что находится за ней и что мне сулит встреча со всем этим. Если коротко – ничего хорошего. Так что я одеваюсь, выхожу из дома и иду. Чаще всего это тот же самый берег, иногда свалка, пару раз это была какая-то невнятная кирпичная постройка, в которой даже бомжи отказывались ночевать. Придя на место, я сразу вижу свою премию – на Работе неплохо платят. Не деньгами, а вещицами. Это может быть что угодно – отбитый цоколь от лампы, старый кусок кирпича, один раз был целлофановый пакет. Я сразу понимаю, что с этим делать. Благодаря вещицам, я неплохо продвинулся на работе – той, обычной работе, на которой я работаю в остальное время. Вышестоящий руководитель заболел чем-то тяжёлым - меня поставили на его место. Нижние этажи затопило, а я удачно проходил мимо и спас ценные документы – выдали солидную премию. И кому придёт в голову, что в первом случае мне помог обрывок инструкции от какого-то лекарства, а во втором – обломанная спица. Но я отвлёкся.

Кроме премии, на месте меня ждёт ещё кое-что: я чётко понимаю-вспоминаю номер дома и подъезда. Это как правило совсем рядом – важный момент для того, что ждёт нас дальше. Я иду к этому дому и ищу дыру, назовём это так. Дыры бывают разные – иногда это просто дверь, типа тех, что ведут в подвал, вот только днём вы её не найдёте. Тогда я просто захожу в неё - всегда открыто - и оказываюсь в небольшом пространстве, из которого попадаю в квартиру - я зову это предбанник. Иногда-просто трещина в стене, в которую не пролезет ничего крупнее тощей мыши. Но для человека, который работает на Неё это не проблема. Первые разы было немного больно, но потом я просто перестал обращать на это внимание. Вылезаю я из щели всё в том же предбаннике. Из него я пролезаю в квартиру. Переход иногда открывается за диваном или шкафом-приходится аккуратно двигать, ведь ходить сквозь стены или что-то такое я не могу – наверное потому что иначе было бы слишком просто. Приходится просто прятаться. И вы удивитесь, насколько это нетрудно, если вы уже в квартире. Люди не могут меня заметить, однако попав в их поле зрения я сразу же испытываю охрененно сильную боль, так что я стараюсь обойтись без этого. Работа всегда идёт ранним утром, когда все только проснулись или поздним вечером, всегда на границе двух периодов, никогда не ночью и не днём. И я ни разу не оставался с ребёнком один на один – причина, я думаю всё та же – было бы слишком просто. Так что приходится импровизировать – из-под ванной, где я появился в этот раз – в шкаф, оттуда- за кресло, а потом резкий спринт до балкона. Прежде, чем подвернётся удачный момент, часто проходит много времени, мой рекорд-три с лишним часа. Приходится быть терпеливым, знаете ли.

И всё это время я слежу за детьми. Они плачут, веньгают, канючат. Они выпрашивают сладкое, требуют включить мультики – нет не эти, а другие, да нет, не эти – и так до бесконечности. Если они не получают желаемое, они начинают реветь и кричать. И ведь что характерно, они мгновенно успокаиваются, прямо в момент становятся нормальными, если им это дают – а ведь секунду назад они едва не задыхались от рыданий. Они часто бывают жестоки – я видел, как милая девочка лет восьми душила своего котёнка, а спалившей её маме она сказала, что это его так гладит. Я видел их голыми, видел, как они начинают познавать свою половую принадлежность – не подумайте, это никогда не доставляло мне удовольствия, я же не извращенец какой-то. Но мне приходится это видеть. А детям приходится видеть меня. Их взгляд не приносит мне боли, только самые разные странные ощущения – иногда я мёрзну, иногда я словно становлюсь покрыт маслом, а один раз я начал слышать, как ходят мышцы внутри моего тела. Когда дети видят меня, они реагируют по-разному – кто-то из них начинает кричать, кто-то наоборот совсем не боится и пытается поиграть со мной. Я стараюсь не реагировать – лучше не отвлекаться. Пару раз родители реагируют на фразы про маленького дядьку за шкафом (вообще-то 170 см - это не так уж и мало, я просто немного сутулюсь), а потом перестают. И когда все отвлекутся - решающий момент. В обычной жизни я не контактирую с детьми, так что не могу точно сказать – они не могут вырваться потому что сил не хватает, или это всё-таки Она немного помогает мне. Так или иначе, я пока ни разу не встретил настолько сильного сопротивления с их стороны, чтобы не смочь дотащить их до входа в предбанник. Главное- зажать рот. А уж когда дотащишь до перехода- пусть кричат – это только кажется, что предбанник через стену от квартиры. Где он на самом деле – не знаю, но звуки оттуда не доходят, проверено.

Затем вместе с ребёнком я выхожу на улицу, тем же путем, каким приходил. Вести их (или тащить-тут уж как повезёт) приходится недалеко – помните, я говорил, что это важный момент? В столь поздние или ранние часы на улицах обычно мало народу, а тем, кому по какой-то причине не сидится дома - обычно всё равно. Если я вижу, что кто-то всё-таки обращает на нас внимание – я использую отработанные фразы. Утром я говорю что-нибудь вроде “Ну ведь ты сам так хотел в этот лагерь, там ведь все твои друзья, ты вернешься всего через пару недель, самому потом будет стыдно, за то, что ты сейчас тут устроил”. Вечером я отчитываю ребёнка и говорю, что больше никогда не отпущу его гулять так поздно – это же надо, мама уже два часа как во все морги звонит, а ты просто загулялся, оказывается. Как правило, люди верят.

Наконец, я вновь прихожу туда где всё началось. Я просто сажаю ребёнка куда придётся – на какие-то перевернутые ящики, на выброшенный холодильник, прямо в грязь, если дело происходит у реки. Я отворачиваюсь и жду буквально несколько секунд. Нет, я не слышу никаких замогильных стонов или дьявольского хохота. Только негромкий шелест, как от пакета на ветру, да и то не всегда. Дети тоже не кричат и ничего такого – наоборот, они прекращают плакать и звать маму, папу, или кого они там ещё зовут. Я разворачиваюсь и смотрю на ребёнка, а он смотрит на меня, и в его глазах я вижу изменения. Опять-таки, никаких вертикальных зрачков или кровавых слёз. Взгляд просто становится более спокойным. Намного более спокойным, как вода в тех заводях вдоль реки. Потом ребёнок убегает. Провожать его не нужно, он сам найдёт и свой дом, и способ попасть туда. Родители вряд ли успеют заметить его отсутствие – я работаю быстро. Они скорее будут рады хотя бы десятиминутной передышке в вечной череде слёз и идиотских вопросов, которые дети так любят задавать.

Иногда я вижу этих детей уже спустя какое-то время после того, как работал с ними. Мы, естественно не подаем виду, что узнали друг друга, я даже думаю, что дети-то меня и не узнают. А вот я узнаю. И я вижу изменения – они становятся спокойными. Они больше не плачут, не изводят окружающих назойливыми требованиями и не затевают этих мерзких шумных игр. Они не мучают более слабых сверстников – а ведь обычно дети обожают так делать. Правда, я не слышал, как они смеются, а то, что они рисуют на асфальте с большим трудом можно списать на неумение рисовать. Но это не такая уж и большая цена, как мне кажется. Они изменились к лучшему. И я принимал в этом участие.

Если вы думаете, что мне нравится моя работа, то вы ошибаетесь.

Я её обожаю.

Текущий рейтинг: 67/100 (На основе 46 мнений)

 Включите JavaScript, чтобы проголосовать