(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Малиновое вино
Ключ в замке проворачивается с трудом. Кот спрыгивает с книжной полки и несется в прихожую, заодно сбросив на пол несколько открыток, которые были расставлены возле корешков книг. В коридоре зажигается свет. Теплый, золотой, похожий на солнечный. Свет ползет по старому паркету, осторожно заглядывая в комнаты, где всегда занавешены окна. Хозяйка квартиры, как и я, не особенно любит дневное освещение.
Я выползаю из своего укрытия за платяным шкафом в маленькой спальне, осторожно выглядываю. Девушка снимает с головы шапку, стряхивает с мехового воротника бисеринки снега. Кот, забравшийся на трюмо, с интересом наблюдает за тем, как она стаскивает сапоги, ставит их на коврик у входной двери.
Девушка ласково треплет любимца по голове, тот принимается мурлыкать. Подбираюсь поближе. Пахнет морозом, ежевикой и лавровым листом, смолой и арбузом. Скольжу вдоль стены под пристальным взглядом кота, замираю возле девушки, любуюсь копной лавандовых волос. Ах, если бы природа награждала людей волосами цвета бирюзы, малахита или той же лаванды! Или цвета лазурной воды в океане, или цвета вечерней аметистовой зари. Я пытаюсь вспомнить свой цвет волос и ненадолго впадаю в ступор, потому что совершенно не помню даже лица.
Кот все смотрит. Не люблю, когда он так делает, вытягиваю шею, начинаю на него шипеть. Хозяйка квартиры ничего не слышит, а кот со всех ног несется в кухню, лишь бы больше меня не видеть. Из спальни, в которую хозяйка ушла переодеваться в домашнюю одежду, доносится музыка. Зачастую то, что она включает мне не по вкусу, но сегодня играет «Щелкунчик» Чайковского. Пустота внутри меня заполняется теплотой. Перед глазами мелькают картинки комнат с зеркальными стенами, хрустальных подвесок на необъятных люстрах под высоким потолком, запутанных коридоров, где туда-сюда снуют хрупкие девочки в белых балетных пачках. Откуда все это взялось?
Заглядываю в спальню, где хозяйка стоит у окна в одном нижнем белье, смотрит на то, как красное солнце исчезает за многоэтажными домами. Кот тут же, трется о ноги девушки, выпрашивая чего-нибудь вкусного. Она улыбается, берет его на руки. Спина хозяйки украшена картинками, которые не смываются. Там расцветали узоры, алели странные цветы. Животное с причудливыми рогами смотрит на меня, удобно устроившись между лопаток. Мне хочется прикоснуться к нему, но я ничего не делаю. От моих прикосновений людям бывает больно, а по ночам мучают кошмары. Потому я просто плетусь на кухню. Хозяйка сейчас наденет растянутую майку, помоет руки и присоединится ко мне.
Я терпеливо жду, устроившись на одном из табуретов. Девушка заходит на кухню, открывает балконную дверь, берет сигареты и зажигалку, усаживается напротив меня. Чиркает зажигалкой, закуривает, выдыхает дым. Глядя на нее, я жалею о том, кем являюсь. Смотрю на нее влюбленными глазами, не в силах пошевелиться.
Когда с сигаретой покончено, девушка достает кошачьи консервы.
— Держи, — кошачья тарелочка ставится в уголок за холодильником, и животное приступает к трапезе. Для себя же хозяйка квартиры берет чашку, насыпает туда растворимого кофе, щелкает кнопкой на электрическом чайнике. Вода, оставшаяся там с утреннего чая, понемногу начинает шуметь. Я знаю, что сейчас девушка сделает себе пару бутербродов, сядет возле окна и будет смотреть на прохожих, пересекающих заснеженный двор, торопящихся домой. Мне она нравится, почти не обращает внимания на моё присутствие, не пытается вызывать страшного человека с бородой и крестом в руках.
Так сделали предыдущие жильцы, но я не ушел. Они сильно пугались, когда видели меня в зеркалах или когда замечали, что смотрю на них на границе дремоты и сна. Они шептались между собой о том, что я задушу во сне их детей и потом примусь за них самих. Меня это удивляло, поскольку с детьми мы прекрасно ладили. Смешной мальчишка с белыми как снег волосами все пытался угадать моё имя, выкладывая его из кубиков с буквами. Я лишь завороженно смотрел на то, как крохотные ручки ловко составляют все новые и новые имена. Свое мне вспомнить не представляется возможным, потому я лишь улыбался и качал головой. Мальчишка не расстраивался, просто продолжал стараться, в надежде угадать. Его старшая сестра, застенчивая девочка в очках, почти каждую ночь читала вслух сказки из потрепанной книжки, озираясь по сторонам, выискивая взглядом место, где я примостился.
Потом квартиру выставили на продажу, и перед самым отъездом мальчишка выложил последнее имя из кубиков, с надеждой глядя мне в глаза. Чтобы его не расстраивать, я кивнул. Мальчишка расплылся в счастливой и гордой улыбке. Мне хотелось прикоснуться к нему.
Я стоял у окна, наблюдая за тем, как родители усаживают мальчика на заднее сиденье автомобиля. Он махал мне рукой, его сестра, сидевшая рядом, тоже помахала, смущенно улыбаясь.
Нынешняя хозяйка меня видит, но редко разговаривает. Если ей плохо, то она достает из кухонного шкафчика початую бутылку малинового вина, наполняет бокал. Вот тогда может начать беседовать. Ей тоже было интересно узнать моё имя. Я лишь указал на свой рот и мотнул головой.
— Не можешь разговаривать? — уточнила она. Я неопределенно пожал плечами. Голос-то есть. В моменты, когда тьма сочится из щелей, когда за окнами воют страшные звери, я могу кричать. Но боясь, что они меня услышат, я закрываю рот ладонями, прячусь в ванной и не покидаю ее до рассвета. При этой девушке я стараюсь обуздать страх. Дети предыдущих хозяев приходили в ванную, разговаривали со мной, тянули руки, чтобы погладить по голове, однако я их останавливал. Непонятно почему, но им было жаль такое существо, как я. Стараюсь не задерживаться перед зеркалами, правда, все равно вижу себя. Мне интересно, как я выглядел при жизни.
— Слова не складываются? — снова спросила девушка. Кивнул. Она принесла на кухню свой ноутбук, открыла текстовый редактор.
— А предметы можешь передвигать?
Я вновь пожал плечами, мол, если и могу, то не в курсе.
— Попробуй нажать на клавишу.
С пятого раза у меня получилось. Написал имя, которое последним сложилось из кубиков мальчишки.
«Обри».
Девушка допила вино залпом.
— А меня зовут Рошин.
Она спрашивала, почему я брожу по квартире, почему никуда не ухожу. Толком и сам не знаю. В другие квартиры мне дороги нет. Та, в которой я обитаю, не выпускает меня даже в подъезд. Я вижу его только в те моменты, когда открывается входная дверь. Может, оно и к лучшему, что квартира не отпускает. Неизвестно, кто таится за ее пределами. Даже таким существованием я дорожу.
Вода закипела. Рошин наливает кипятка в чашку, помешивая кофе ложкой. Потом берет чашку и тарелку, уходит в спальню. Кот жует свое угощение, украдкой поглядывает на меня, вдруг я захочу отобрать его ужин.
Тащусь в спальню вслед за хозяйкой, но прежде чем успеваю туда зайти, она закрывает дверь, бросая короткое «уходи». Из-за двери все еще доносится музыка Чайковского. Что-то внутри меня сжимается. Вспыхивает сцена, огромный зал, до отказа набитый зрителями. Как будто я выглядываю из-за кулис, моё нутро трепещет, ликует, но и скукоживается от ужаса. Тот, кто стоит позади меня, шепчет чье-то имя. Я понимаю, что оно принадлежит мне, но разобрать его как следует не выходит.
Скребусь в дверь спальни. Рошин не хочет впускать, однако открывает. Не удостоив меня взглядом, она идет на кухню. Достает из шкафчика малиновое вино, наливает его в бокал. Я вдруг понимаю, что все те разы, когда мы общались, ей не было плохо. Она пила вино просто для того, чтобы пережить общение со мной.
— Чего ты хочешь? — спрашивает девушка, делая глоток. Я прикладываю руки к голове, закрываю глаза.
— Не понимаю, — она убирает со лба волосы, — подожди, сейчас вернусь.
Она вновь приносит ноутбук, открывает уже знакомую программу.
— Напиши, — Рошин кивает на клавиатуру.
«Воспоминания». Получается написать с третьего раза.
— К тебе возвращаются воспоминания?
Я пишу еще одно слово.
— «Помоги»? — удивленным тоном произносит она, делая глоток. Я замечаю, что она старается не смотреть на меня. Не могу оторвать глаз от ее лавандовых волос.
— Помочь тебе вспомнить, кем ты был? — наугад говорит Рошин, я отчаянно киваю головой. Девушка осушает бокал, наливает еще вина.
— Можно попробовать, — произносит она, после нескольких минут молчания, — все равно заняться нечем. Как ты умер, кстати? Если ты был человеком, конечно же.
Мне становится неуютно. Ее сверкающие глаза, похожие на два синих сапфира, впервые пристально разглядывают моё неприглядное естество. Во взгляде Рошин читается плохо скрываемое любопытство. Меня почему-то не оставляет мысль о том, что ей стало интересно узнать, каким я был раньше.
Когда Рошин укладывается спать, я усаживаюсь напротив трюмо с зеркалом в коридоре. Полыхающая черным огнем голова с двумя белыми пятнами вместо глаз. Невольно отворачиваюсь. Немудрено, что Рошин не хочет смотреть на меня и от этого только хуже.
Кот запрыгивает на трюмо, за окном раздается вой. Подавив желание закричать, я бегу в ванную, сжимаюсь в комок. Лучше бы у меня не было слуха. Вой не прекращается ни на минуту, то отдаляется, то приближается. Не знаю, что это за чудовища, но почему-то кажется, будто они ищут таких как я.
Однажды увидел такого зверя из окна. Уродливое подобие собаки, только раз в сто больше любой из них. Своей головой зверь задевал небеса, он скалился, из его открытой пасти капала тягучая слюна, она падала на снег, превращая белоснежность в бурую кашу. Большего я не рассмотрел, потому что убежал прятаться.
Чтобы отвлечься от воя, я думаю о коридорах, зеркальных комнатах и хрустальных подвесках на красивых люстрах под потолком. Снова видится сцена, только теперь я стою на ней и гляжу на зрителей. Они бросаются в меня цветами, я благодарно кланяюсь, подбираю несколько букетов и ускользаю во тьму, где полыхает солнце. Оно приближается, вижу прекрасную молодую девушку. Ее глаза густо подведены, губы алые от помады. На ней балетная пачка, на ногах пуанты. Волосы девушки, обжигающая медь в чистом виде, собраны в причудливую прическу, украшенную жемчужными бусинами. У меня не получается отвести взгляда от фарфоровой кожи. Я протягиваю руку к ее волосам, разрушаю прическу. Волосы опадают огненной волной на острые плечи, бусины со стуком рассыпаются по полу. Мои руки сплетаются у ее шеи, целую алые губы, она отвечает на поцелуй и прижимается всем телом. Кожа вдруг превращается в бурую кашу, лицо девушки плавится, смешивается с кашей. Вновь звучит страшный вой.
Прятаться бесполезно. Я отнимаю руки от головы, распрямляюсь и смотрю на себя в зеркало в ванной комнате. Там темно, но для меня словно горят софиты. Моё черное лицо трескается как керамическая маска, пара кусков отлетает. Сквозь трещину я вижу зеленый глаз и кусочек загорелой кожи.
Тяжело дождаться утра. Вой не стихает до рассвета и единственное, что могу сделать, чтобы его не слышать, это петь. Вернее, неумело выводить какой-то мотив, который непонятно откуда возник во внутреннем хаосе. Вспыхивает свет.
— Замолчи, пожалуйста, — говорит мне голос Рошин, я оборачиваюсь и вижу ее, взъерошенную, сонную. Злую. Виновато мычу, мол, прости. Она хмуро смотрит на меня, закрывает глаза, как будто набирается терпения.
— В чем дело? — спрашивает Рошин, поправляя мятую футболку, в которой она обычно спит. Об ее ноги трется заспанный кот. Рошин легонько отпихивает его, тот недовольно смотрит на хозяйку снизу вверх. Пожимаю плечами, ибо даже не в силах поведать о том, что приводит меня в ужас. Рошин подходит ко мне вплотную. Ее лицо меняется, когда девушка видит трещину и глаз, проглядывающий сквозь нее.
— Что тебя тревожит? — спрашивает она. Я мотаю головой.
Заплакать бы, может стало бы легче. Рошин тянет ко мне руку, отчего я буквально отскакиваю от девушки в сторону. Рошин ошеломленно глядит то на меня, то на свои пальцы. Яростно мотаю головой, машу руками, мол, нельзя. Она понимающе кивает, скрывается за дверью.
Кот спит на своем привычном месте на книжной полке. Холодное зимнее солнце пытается пробраться в квартиру, но плотные занавески мешают. Я не стал забираться за шкаф, просто остался сидеть на полу в коридоре, глядя в зеркало. Трещина никуда не делась, я все еще вижу загорелую до темной карамели кожу, пряную зелень глаза. Мне кажется, что я слышу шум машин. Но это невозможно, потому что рядом с домом нет оживленных дорог. Прикрываю глаза. Будто стою посреди дороги, мимо меня яркими пятнами проносятся автомобили. Водители кричат, яростно сигналят, чтобы я убирался прочь. Но не могу сдвинуться с места. За моей спиной стоит девушка с медными волосами. На ней нет балетной пачки, нет пуантов, в волосах нежная веточка жасмина. Жемчужные бусины рассыпаны по дороге, мне хочется встать и собрать их, но отчего-то тело тяжелое, будто налито свинцом. Даже пошевелиться толком не могу.
Рошин возвращается домой и прямиком идет на кухню, чтобы достать малиновое вино. Я плетусь за ней, присаживаюсь на стул. Она откупоривает бутылку, начинает пить прямо из нее. Моему удивлению нет предела, но могу лишь возмущенно промычать, мол, не стоит так делать. Девушка, кажется, внемлет невнятному мычанию, отнимает бутылку от губ, стягивает куртку, шапка летит на пол.
— Ты, оказывается, не умер, — говорит девушка. В ее глазах слезы, губы красноватые от вина. Слышу треск, ощупываю лицо. Трещина стала больше. Возможно, теперь и увидеть сквозь нее получится не только один глаз. Рошин спешно достает из сумки планшет.
— Сегодня даже спокойно работать не могла, — она усмехается сама себе, — зато нашла практически все, что нужно.
На экране фотография той самой девушки с медными волосами, ее обнимает высокий молодой человек. Потом Рошин открыла видео, на котором он же танцует на сцене. Когда он останавливается, тяжело дышит, кланяется зрителям, его осыпают цветами. Он откидывает светлые пряди волос с загорелого лица, улыбается. Его кожа блестит от пота.
— Ты в коме, — говорит Рошин, указывая тонким пальцем на молодого человека, — но жив, правда, прогнозы неутешительные пока что. Ты разбился на машине, когда возвращался домой с репетиции. Сюда, в эту квартиру, которую твоя невеста продала после аварии.
Она замолкает на несколько секунд, показывает мне ту самую девушку с медными волосами. Внутри меня разгорался пожар.
— И тебя зовут Кай.
Когда она сказала это, то реальность вспыхнула огнем и рассыпалась вдребезги, лицо Рошин исчезло, квартира растрескалась на миллион осколков. Тело словно опустили в кипяток. Мне показалось, что я провалился куда-то вниз. Ноги сдавило, будто их обвил удав, а потом он начал передвигаться выше по телу. Вот я уже не чувствую рук, онемела шея. Слышу назойливый шепот, который становится то громче, то тише.
И я открываю глаза.
Полумрак, горит лишь небольшая лампа. В углу на маленьком диванчике кто-то лежит. Я тоже лежу, весь опутанный пластиковыми трубками. За окном, спрятанным за жалюзи, проглядывает бархатная ночь. Но никакого воя, лишь мерная тишина, нарушаемая писком аппаратуры.
Мне хочется пошевелиться, тело не слушается. С губ невольно срывается стон и тот, кто лежал на диванчике, приподнимает голову, с минуту таращится на меня, вскакивает со своего места и оказывается у мой кровати.
— Господи, — шепчет девушка. Ее медные волосы спутаны и тусклы. От нее пахнет лекарствами, терпкими духами. Совсем не так, как пахло от той, что с лавандовыми волосами. Стоп, я же знал ее имя!
— Ты вернулся ко мне, — ледяные ладони девушки ощупывают моё лицо, по ее щекам катятся слезы, — подожди, я сейчас!
Она бросается прочь, а затем возвращается с врачом и медсестрами.
Первое время я боялся засыпать. Боялся вновь оказаться в той квартире и услышать почти еженощный вой. Этот страх пересиливал желание увидеть девушку с лавандовыми волосами. Эйлин не отходила ни на шаг, радуясь моему возвращению. Сначала она очень много плакала, держала меня за руки. Я вспомнил практически все, что происходило до комы, которая произошла после тяжелой аварии. Вот ее вспомнить не получалось. Эйлин говорила, что мне повезло, мог погибнуть, а я всего лишь оказался на больничной койке. Но легче не становилось — танцевать больше никогда не получится из-за перебитых ног и поврежденного позвоночника.
Эйлин сказала, мол, ничего страшного, можно попробовать себя в искусстве преподавания, главное, что я вообще выжил. Она целовала меня каждое утро, когда приходила из дома, если не оставалась ночевать в палате. Тогда вместе с ней впархивал запах кофе, запах малины и чего-то еще, совершенно неуловимого, но очень знакомого. Целовала перед тем, как уйти домой, если нужно было. Но каждый раз, когда она наклонялась ко мне, каждый раз, когда ее волосы щекотали моё лицо, мне отчего-то хотелось почувствовать аромат ежевики и лаврового листа, чтобы медные волосы стали лавандовыми.
Я никак не мог вспомнить имя.
В один из дней снова открываю глаза и вижу, что сижу напротив знакомого трюмо. Кот сидит посреди коридора, ошеломленно взирая на меня. Ключ с трудом проворачивается в замке. Дверь открывается. Увидев меня, девушка с лавандовыми волосами почему-то не радуется.
— Читала новости, — говорит она, стягивая с шеи шарф, — мне очень жаль.
Текущий рейтинг: 88/100 (На основе 175 мнений)