(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Лори
Деньги в чёрном беретике всё прибывали и прибывали. Помимо скромных четверташей, в тёплом гнёздышке уже нашли своё место полтеши, сотки и даже подброшенный неизвестной кукушкой долляриус с Авраамом Линкольном. Были бы и евро, но иностранцы в метро не ездят.
Кельтика в этом сезоне имела явный успех. Неизвестно, правда, носили ли кельты береты, но, по мнению Лори, уместно всё, что гармонирует. Те же дубовые листья проще перешить на воротник, там они намного симпатичней, чем в венке. Это видно и по музыке. «Девушка с каштановыми волосами» писалось англосаксами, а звучит ничуть не хуже «Байле и Айлин». Всё равно никто не понимает староанглийского, разве что закоренелые бретонцы или кто-нибудь из гэльской лиги. Главное — слушатель.
Сейчас музыка стихла. Лори опустила замысловато изрисованную гитару, откинулась на стену и наблюдает за соседями по переходу — тихим джазовым квартетом. С ними беседует двое из транспортной милиции. Слушатели уже разошлись, и наполненный деньгами беретик одиноко чернеет на гранитном полу. Лори тихонько высвистывает любимый мотивчик из «Беовульфа», мелодия собственного сочинения.
Группе «Тринадцатое Созвездие» недвусмысленно рекомендовано свернуть свои пожитки и покинуть переход. Приказ мэра, вот именно. После тех двух взрывов предписано расчистить переходы. Кому потребуется взрывать бедных джазменов, когда-то игравших death-металл и носивших гордое имя «ДДДД» («Дивизия Дохлого Дональда Дака»)? Да кому угодно. Не забывайте, ребята, у музыканта и у торговки семечками — самая широкая аудитория. Конечно, можно вас и задержать, но не потащишь же в отделение всю эту аппаратуру. Сворачивайтесь!
Дальше будет проще. Следующая — Лори. Мансуров с автоматом держится поодаль. Разговор ведёт Ганерин.
— Так… похоже мы знакомы.
— Угу.
— Имя.
— Лори. Исполняю кельтскую музыку: «Кад Годдо», «Коннаут», всё такое.
— Это нас не интересует. Если я не ошибаюсь, мы с вами уже раз встречались. Вы, кажется, уже в курсе, что играть в переходах… что?..
— Запрещено указом мэра.
— Молодец! А почему играем?
Лори захихикала.
— Так мэр — он на земле. А я — под землёй.
— Интересный довод. И долго вы тут стоите?
— С утра.
Ганерин присвистнул.
— А всё-таки — почему не соблюдаем указ?
— Музыка нормальной громкости в общественных местах не под запретом. Запрещена только торговля.
— А это что?— милиционер подтолкнул носком сапога берет.
— Сама не знаю, зачем кидают. В помещении головной убор полагается снимать, а повесить некуда.
— Кхм. Странная мысль.
— Обещаю, как запишем «Конхобара», на гонорар куплю медный котелок в стиле Гундеструпского и буду класть туда, чтобы заодно не пачкалась. Договорились?
— На неё же вроде, ориентировка была,— вспомнил Мансуров.
— Это какая? Что-то не помню…
— На путях видели. Одежда была похожая…
Ганерин присвистнул повторно.
— Вы были на путях?— обратился он к девушке.
— В-в-возможно. Может быть.
— Так были или «может быть»?
— Я… я не уверена.
Ганерин махнул рукой.
— Короче, давай в отделение. Ей не повредит.
Он что-то пробормотал в рацию. С той стороны утвердительно пшикнули. Лори, как ни в чём ни бывало, подняла берет, отряхнула, и начала складывать деньги.
— Let’s go!— скомандовал Ганерин и они пошли в отделение.
Отделение располагалась в полутёмной комнатке, в которую вёл замызганный коридор. Стол с целым ворохом разнокалиберных фотографий, прижатых к столешнице обломком исцарапанного пластика. Голые стены, а возле двери, ни к селу, ни к городу, плакат «Властелина Колец».
— Садитесь,— пригласил Шкутенберг и полез за журналом. Ганерин и Мансуров уселись по обе стороны стола, а Лори в кресло для посетителей. Настенный Фродо с ужасом наблюдал за ними, словно предчувствовал злую силу, но не знал, в ком она скрывается.
— Итак,— заглянул в исписанный журнал Шкутенберг,— вы уже не раз попадали в наше поле зрения. Причём, самое интересное, в переходах самых разных станций, порой расположенных на разных частях города. Как вы это объясните?
— Метро уничтожает расстояния,— улыбнулась Лори, поигрывая беретом.
— Неужели неудобно играть… поближе к дому?
— Мой дом там, где меня слушают.
— Остроумно. Да вы прям менестрель.
— Возможно, так и есть.
— Играли бы вы, менестрель, для феодалов!
— Фи! Феодалам под заказ петь надо.
— А как же клубы?
— В клубах я и играю. Но они только вечером открываются. У нас группа, «Окончательный Тинавуэль» называется.
— Это что за название такое?
— Из «Властелина Колец»,— она указала на плакат,— Наполовину.
— А-а-а,— вспомнил Ганерин — как-никак, он этот плакат конфисковал,— Кто там был? Хиппари-эльфы, гномы-металлюги и эти, колхозники…
— Хоббиты.
— Ладно, хватит истории средневековья,— сказал Шкутенберг.— Вас видели на путях?
— Может, и меня. Наверное…
— Так да или нет?
— Не знаю.
Шкутенберг замер. Потом осторожно достал ручку и отодвинул футляр для очков.
— Вы вообще по путям ходите? Между станциями.
— Говорю же вам, я не знаю.
— Как так можно?
— Вот, можно наверное,— девушка вздохнула и сложила руки на беретике,— Раз так есть — значит можно.
— Нда-а-а… и вроде на укуренную не похожа. Ладно, маме своей объяснишь, что ты там и где не можешь, когда она тебя забирать придёт. Имя, адрес домашний, телефон.
Он достал истерзанный блокнотик и разгладил какой-то обрывок.
Лори сказала. Много позже Ганерин с немалым удивлением заметил, что прекрасно помнит адрес и телефон, но словно и не слышал имени.
— Хорошо,— сказал Шкутенберг,— сейчас проверим.
Он снял трубку и быстро накрутил номер.
— Алло, Изумруд! Изумруд? Ау!— Шкутенберг повертел трубку и нажал рычажок. Поморщился, отложил трубку.
— Не пашет. Даже гудков нет.
— А может, вы эльфов обидели?— предположила Лори,— знаете это:
….эльфы
Скользят по проволокам
Мчаться в звонких токах.
Вот они вам телефон и отключили!
— Скорее, гоблины, которые этот телефон ставили,— пробурчал Шкутенберг. Он выбрался из-за стола и исчез в коридоре.
Вернулся через двадцать минут.
— По всей станции отрубилось,— проговорил он, опускаясь в кресло,— неизвестно что одним словом. Ладно, поезжайте к Зло, от него дозвонитесь.
— А кто такой Зло?— поинтересовалась Лори.
Все трое разом загоготали.
— Увидишь,— сказал Ганерин,— и, надеюсь, выживешь. Забыть Злотникова — невозможно.
А неприятности наслаивались и наслаивались. В конце концов, оказалось, что до Зло можно добраться только обычным ходом — в поезде. Так и поехали, все на одной скамейке с синей обивкой — возле дверей Мансуров с автоматом, рядом Лори с орнаментальной гитарой и клюющий носом Ганерин. Народу было полно, жара и духота просто невыносимые, мотало из стороны в сторону и Ганерин только на середине тоннеля заметил, что, словно лучший друг, разговаривает с каким-то рыжим парнем.
— Так зачем вы её задерживаете?— не унимался парень,— не проще ли припугнуть и отпустить. Это же бессмысленно.
— Дальше будет станция,— лениво ответил Ганерин,— Дубрава. Там никто не выходит, потому что район ещё не застроен. Там даже поста нет. Зато есть переход на Институт Культуры. И что? Прикажешь проезжать мимо, не останавливаясь? Сейчас-то она бессмысленная, а когда-нибудь потом может и пригодится…— он зевнул,— лет через тридцать, когда наконец-то начнут эту «Дубраву» застраивать. Если к тому времени не сделают телепортацию.
Вой поезда начал стихать, словно вслед за хвостом ему придавили горло. «Станция «Дубрава». Осторожно, двери открываются».
Что это? Ганерин не успел ничего понять. Вот Лори рядом, а вот её силуэт в дверях, на фоне бледных стен станции. Мансуров поспешно вскидывает автомат.
— По толпе стрелять не будешь!— смеётся девушка и убегает, на ходу нахлобучивая беретик. Гитара болтается сзади.
— За ней!
Первым выскочил Мансуров, следом за ним почему-то рыжий парень. Ганерин успел в последний момент. Звонко клацнули двери, завыл ускользающий поезд.
— А где она?— спросил рыжий, в замешательстве оглядываясь по сторонам.
«Дубрава» выглядит скромнее всех остальных станций на линии — как знали, гады, что по ней никто не будет ходить. Простые полукруглые стены, выложенные белым кафелем, две узкие круглые колонны, широкие проходы на лестницу. Спрятаться просто негде.
Лори не было. На жёсткой скамейке тихо дремал какой-то мальчик, босой, но весьма упитанный.
— Эй ты, малой. Девчонку с гитарой не видел?— выступил вперёд Мансуров. Автомат придаст уверенности любому.
— Нет,— помотал головой мальчик. Его лицо почему-то было серым и морщинистым.
— А, кстати, где твои ботинки?
— Что!!!— разозлился мальчик,— Если в фуражке, думаешь, всё, можешь что хочешь делать! У нас равноправие рас, к твоему сведенью. Эльфов ты чего-то не гоняешь…
— Подожди, подожди,— вмешался Ганерин, пытаясь разглядеть шерсть на ступне,— Так ты что, получается — хоббит?
— Да, хоббит, периан, хафлинг, полурослик, половинчик и этим горжусь, называйте как хотите! Ничем не хуже твоей, Громадина круглоухая! Ещё со времён Элессара…
— Ладно, ладно, успокойся.
— Слушай,— не выдержал Мансуров,— мы сюда зачем пришли – девчонку ловить или с мутантами препираться…
— Вы слышали! Он меня мутантом назвал! Сауронист!!!
— Тихо!!!— взревел Ганерин,— Слушайте.
Все разом замолкли. Где-то в туннеле выл ветер.
— Холодно тут чего-то,— подал голос рыжий.
— Так ничего не слышно,— робко признался Мансуров.
— Что ведёт наверх?— тоном школьного учителя осведомился Ганерин.
— Лестница… и эскалатор.
— Эскалатор пущен?
— Нет.
— Акустика здесь замечательная, а людей — никого. Как полагаешь — можно ли бесшумно подниматься по лестнице… или даже по эскалатору? Ступени железные.
— А вдруг она затаилась?
— Сходи, проверь.
Мансуров вернулся пристыженным. Даже автомат на спину отбросил.
— Она бы не успела,— промямлил он,— мы тут заболтались, но она всё равно бы не успела. Там лестница ого-го…
— Возможно, пошла по путям,— пожал плечами Ганерин,— Опыт есть.
— Так они же под током,— проявил образованность рыжий.
— Не всегда. Когда поезд ушёл, можно идти по «обочине».
— Как мог поезд «уйти»?— рассвирепел Мансуров,— Они же с двух сторон подходят. Девчонка-то где проскочила?
Ганерин внезапно стал очень серьёзным. Глаза вспыхнули.
— Так,— он оглядел всех троих, не забыв про хоббита,— кто-нибудь видел поезд с той стороны?
— Отродясь по одному ходили,— буркнул хоббит,— Сначала с одной, потом с другой. Вы иногородние, наверное.
— Карлик-шизофреник,— констатировал Мансуров.
— Что! Как ты меня назвал!? А ну-ка повтори!..
— Всем молчать! Ты говоришь,— Ганерин склонился к затрепетавшему полурослику,— что поезда в метрополитене ходят поочерёдно. Хорошо, допустим так. А как называется город, в котором мы сейчас находимся?
К немалому удивлению Мансуров, «карлик» ответил правильно.
— Давайте доложим,— предложил милиционер,— всё-таки упустили.
Ганерин достал рацию.
— Молчит. Твою проверь.
То же самое.
— Мобила есть?
Рыжий покачал головой.
— Жалеешь, что из вагона выбежал?— осведомился милиционер,— Правильно делаешь. Органы правопорядка — это цепкие лапы родины, вот так. Но порой даже эти лапы попадают в наручники. Ладно, ждём поезда и добираемся куда угодно — назад в Филидорово или вперёд к Злу. Кто-нибудь, посмотрите, долго ещё поезда ждать?— Ганерин начал ковыряться в смолкшей рации.
Парень и Мансуров прищурились. Насупленный полурослик даже не повернул головы.
— На табло одни нули,— робко заметил рыжий,— а на светофоре мигающий жёлтый.
— Бред какой-то!
— Это не бред,— выдал хоббит,— это только числа, а бред нас окружает. Допустим, эта станция «Дубрава». Кому она здесь дубрава? Наверху ни одного дуба нет.
Вдали послышался нарастающий вой. Всё громче и громче.
— Идёт,— улыбнулся рыжий. Ему никто не ответил.
Тёмно-синяя морда поезда выскочила из перехода на другой стороне станции. Мимо проносились жёлтые окна вагонов — было очень хорошо видно, что внутри никого. Морда, как ни в чём не бывало, миновала станцию и уползла в противоположенную арку, утаскивая за собой вагоны. Промелькнул последний вагон, сверкнули задние огни, и вой стих где-то в глубинах тоннеля.
Поезд прошёл мимо.
— Остроумно,— сказал Ганерин,— я уже смеюсь. Что с поездом? — обратился милиционер к полурослику,— Почему он порядок нарушает?
— Это по вашей части,— нагло ответил хоббит.— Вы же Транспортная Милиция!
— Давайте наверх поднимемся,— предложил Мансуров,— Или попробуем перейти на Институт Культуры. Там пост, нам полегче будет.
— Ещё там есть люди,— напомнил Ганерин,— с ними нам будет ещё легче. Let’s go!
И они зашагали по неподвижному, уже начинавшему ржаветь эскалатору. Разочаровавшийся в поездах хоббит увязался следом.
Как оказалось, выход найти не так-то просто. Вот уже час все четверо кружили по абсолютно пустому вестибюлю станции, пытаясь отыскать хотя бы турникеты. Нашлись даже кассы, но турникеты как сквозь землю провалились. Хотя куда здесь проваливаться?
— Слушай,— Ганерин продолжил допрос хоббита. Тот деловито ковырялся в мусорке, не принимая ни малейшего участия в поисках,— Когда ты спускался на станцию, турникеты были?
— Конечно, были. Вот только где они, хоть убейте не помню.
— Потерялись, наверное. Ты помнишь, как шёл?
— Понимаете, за эту станция я не в ответе. Я до Института ехал, а здесь хотел пересесть на другую линию.
— Ага, Институт Культуры всё-таки возможно существует. Учтём. И сколько ты ждал поезда?
— Только сел, он подошёл, и вы выскочили. Но мне в другую сторону было.
Ганерин махнул рукой.
— Какие будут предложения?— он обращался ко всем,— мысли, идеи, гипотезы. Два вопроса из области географии. Первый — «Где все?». Второй — «Где выход?».
— А может, атомная война,— предположил рыжий,— Пока мы внизу болтали, случилась атомная война, и метро автоматически законсервировало. Но никто не успел…
— Тоже мне, пророк Софония.
— Это что за пророк? Знаю Иезекииля, он бутерброды с какашками ел.
— Софония из той же ветхоеврейской оперы,— Ганерин сплюнул,— Про атомную войну много писал. «Всё истреблю с лица земли — говорит Господь» и тэдэ и тэпэ. Давайте таксофон проверим. У меня карточка есть.
В трубке гудело, кнопочки звонко щёлкали под пальцами.
Клак! Подключилось.
— Му-у-у-у!
Из трубки, вместо гудков, доносилось задумчивое мычание. Один раз, второй, третий. Ганерин побледнел и повесил трубку.
— Не работает,— тихо сказал он, вытаскивая карточку,— давайте из кассы.
Конечно, можно было сразу идти на Институт Культуры… но надежду оставляют напоследок. Дверь оказалась открытой. Ганерин сразу схватил красный телефон и приготовился накручивать номер.
— Попробуем в Метрострой,— почему-то решил он,— спросим у них. Посмотри, телефон где-то должен быть записан.
Мансуров склонился над столом и начал диктовать. На четвёртой цифре Ганерин положил трубку.
— Адрес,— неожиданно потребовал он,— Адрес метростроя.
Мансуров назвал. Ганерин захлебнулся от хохота.
Успокоился он не скоро.
— Эта Лори адрес и телефон метростроя дала,— пояснил он,— Вот так. Пошли на Институт Культуры, может, там что выясним.
— А звонить,— робко спросил рыжий.
— Позвони, если нужно. Попробуй.
Рыжий взял телефон и накрутил какой-то номер.
— Алло, мама?
Тревожное лицо плавно перетекло в испуганное. Дрожащая рука оторвала трубку от уха.
— Полурослика! Спрашивают…
Хоббит пробрался к трубке и важно взял её чумазой ладонью.
— Слушаю. Что?..
Он постоял и осторожно положил трубку на край стола. Отошёл к дверям, с ужасом посматривая не телефон.
— Сказали, что я здесь лишний,— проговорил он,— И трубку повесили.
— Женский голос?
Полурослик кивнул.
— Ну что ж, мило,— Ганерин оглядел присутствующих,— похоже, эта девочка помощнее нас… во всяком случае, в метро она ориентируется куда лучше. Let’s go на Институт Культуры.
Переход между станциями — длинная кишка, облицованная гранитом. Тусклые жёлтые лампочки, развешенные на чёрных шнурах через двадцать метров. Запах горелой электропроводки. Пол, к счастью для мохноногого, чистый. Шли, как уже привыкли — Ганерин, рыжий, Мансуров и сзади, немного поодаль, вечно что-то бормочущий полурослик.
— Вы не удивляйтесь, что так петляет,— говорит Ганерин, подсвечивая фонариком,— Не забывайте, река рядом, приходилось учитывать русло, стоки, грунтовые воды. То, что здесь никого, вполне нормально. Станция не используется, просто вписана пока во второе кольцо. Возможно, её просто сняли с обслуживания, тем более, что выхода пока нет. Но…
— Но это ничего не объясняет,— грустно констатировал Мансуров,— ни Лори, ни второго поезда, ни телефонов.
— Ни вот этого шума,— перебил Генерин.
Они шли по особенно длинному и сумрачному коридору. Где-то рядом, словно за стенкой, начал нарастать гул. Поезд шёл совсем близко — и только через пять секунд, когда вокруг заскользил пронзительный ветер, Генерин понял, что поезд идёт по этому коридору.
— К стене!— успел выкрикнуть он, вжимаясь в гладкий, кошмарно жёсткий гранит. Ветер дул, как в аэродинамической трубе. Воющий, лязгающий, свистящий шум приближался, обдавая упругим ветром. Вот он уже рядом, рядом, едет прямо на…
Глаза Генерина в который раз стали круглыми — поезда не было. Вот его шум, вот его ветер, вот мимо проносятся его вагоны, слышно, как воют рельсы, как ревёт двигатель, как звякают сцепки… и тем не менее ничего нет. Вокруг — пустой и сумрачный гранитный коридор, а в нём ветер и эхо.
«Поезд» прогрохотал мимо и медленно затих где-то в желтоватой темноте. Только лампочки раскачивались под потолком.
Генерин с усилием оторвался от стены.
— Все здесь?
— Я,— Рыжий.
— Я,— Мансуров.
— Полурослик?
Молчание.
— Хоббит!!!
Никакого ответа. Генерин развернулся и вгляделся назад.
Три или четыре лампочки в самом начале коридора разбило, и теперь поворот скрывала тьма. Из последнего круга света во тьму уходила широкая кровавая дорожка с налипшими чёрными ошмётками. Заросшая кучерявой шерстью ступня с куском перерезанной лодыжки лежала немного в стороне.
Когда они вышли на Институт Культуры, Генерин только присвистнул — сегодня он уже разучился удивляться. Станция была не та. Снова изумрудно-зелёные подножья и густой золотистый орнамент квадратных колонн из тёмного камня, пронзительный ветер и зеленоватые потолки — до рези в глазах знакомое Филидорово. Только теперь здесь никого. На стене за рельсами виднелось выложенное чугунными буквами «название станции»: «КУАЛНГЕ».
Генерину подумалось, что лучшего места для Лори и вправду не придумаешь. Было в этой станции что-то кельтское. Друидические орнаменты, стрельчатый потолок, пол из серого гранита.
Вниз спускались молча. Не сговариваясь, сели на холодную деревянную лавку. Рыжий застегнул куртку — здесь было ещё холоднее.
Ганерин наскрёб где-то в животе остатки надежды и вгляделся в чёрный провал тоннеля — может, получится, как у неё, по путям? Страж порядка покачал головой. Свисают провода, хищно мигает жёлтый огонь семафора — тоннель был похож на страшный, дремучий лес. Ганерин отвернулся.
Верно написано над воротами первого в истории человечества метрополитена: «Оставь надежду, всяк сюда входящий».
Трое сидели на скамье — словно три угрюмо-чёрных валуна в этнографическом музее. Послышался вой далёкого поезда. Никто даже не пошевелился. С глухим лязгом пронеслись мимо вагоны. Поезд остановился, двери разъехались. Прямо на лавочку лёг конус золотистого света.
Сидения в поезде были зелёные. Напротив дверей, положив гитару рядом, сидела Лори. Она встала, сняла беретик и выбросила его на гранитный перрон.
— Приветствую вас, почтенная публика,— девушка тронула струны,— Сейчас для вас прозвучит песня… на слова Йозефа Эйхендорфа. «Лорелей».
И Лори запела, мягко перебирая струны.
В тоннеле пахнет сыростью и ветром. На рельсах пусто, но отзвуки всё равно проникают сюда — где-то далеко-далеко грохочут поезда и шум несётся по трубе, вырождаясь в непонятные отзвуки.
Боковая полоса совсем узкая. С одной стороны веет холодом от рельс, с другой — бесконечная кафельная стена с редкими зарешеченными провалами. Но это не катакомбы, а туалеты.
Шкутенберг уныло бредёт сзади, косясь на провода, затянувшие невидимый потолок. Зло подсвечивает фонариком.
— Угораздило же,— пробормотал Шкутенберг,— Куда они деться-то могли?
— В том и дело, что некуда,— Зло скользнул лучом по стене. Белые плитки кафеля уже покрыл какой-то железистый налёт,— У нас здесь только туалеты, никаких катакомб. Бредятина.
Послышался гудок. Шкутенберг ускорил шаг.
— Да не беги ты. Он мимо проедет.
Шкутенберг помотал головой. Зло последовал за ним, обшаривая лучом стену, чтобы не пропустить дверь.
Было тихо. Поезд приближался, его вой впитывал и убивал все посторонние звуки.
— Помогите!
Зло уткнулся в спину Шкутенбергу и тоже замер.
— Вы нас слышите? Вы можете нас слышать?
— Ганерин,— прошептал Шкутенберг.
— Эй!— выступил вперёд Зло,— Что там с вами, будьте вы прокляты? Сколько вас?
— Идите сюда.
— Где вы стоите?— Зло судорожно шарил фонарём, но везде было одно и тоже — пустой и гулкий тоннель.
— Вы что нас, не видите?
— Помогите, помогите нам!— а что там у них за подросток? Девочку же вроде вели.
— Где Мансуров?
— В Лангарре! Вытащите нас отсюда!!!
Свет прыгает по рельсам. Никого, ничего.
— Где вы? Что с вами?
— Хозяйка!— снова этот подросток.— Она нас не отпускает. Она…
— Вы видите свет?
Гул. Вдали показались огни поезда.
— Стой,— Зло в последний момент схватил Шкутенберга за рукав,— Ты что, сдурел, на рельсы прыгать.
— Они там.
— Там ток! Их бы как цыплят поджарило.
— Да помогите же нам!
— Вы что нас, не слышите?
Голоса едва пробиваются сквозь гул.
— Где вы? Да где вы стоите, чтоб вас!
— Скорее! Чего вы копаетесь!
— Хозяйка…
Огни поезда вынырнули из тьмы, как два огромных круглых глаза и в ослепительно-жёлтом сиянии на мгновение мелькнуло две фигуры — что-то худое и неловкое, с растрёпанными волосами и ещё одна, громадная и в фуражке…
Поезд вошёл в них, как в масло и загремел дальше. Мимо мелькнул головной тягач, и понеслись вагоны — жёлтые клетки, набитые пассажирами.
— Он бы не проехал через людей,— тихо сказал Шкутенберг. Милиционер стоял возле самого края и смотрел на задние огни поезда.
Далеко-далеко послышался визг — снова станция.
«Станция Филидорово. Осторожно, двери открываются не всегда».
Стражи правопорядка молча пошли дальше. Вскоре луч фонаря упёрся в сумеречный зёв проёма, прикрытый решёткой. Зло пропустил Шкутенберга и, постояв на пороге, вошёл следом, прикрыв решётку.
В обшитой железом комнате туалета всё как обычно. В углу, наверное, уже лет десять стояла забытая всеми пустая бутылка, а на рукомойник кто-то положил золотистую веточку.
— Омёла,— отметил Шкутенберг,— интересно, откуда. Довольно свежая.
Он положил веточку на место.
— Ты лучше скажи, кто в вентиляции скребётся,— пробормотал Зло, подсвечивая фонариком.
Шкутенберг замолк и прищурился. От фонарика было мало проку — разве что можно было разглядеть, как с той стороны осыпается извёстка. Такое ощущение, словно кто-то расширяет шахту… или настраивает радио.
Шебуршание прекратилось, и неожиданно заиграла музыка — приглушённая, далёкая, словно играли здесь же, за стенкой. Мягкие, ласкающие гитарные переборы.
Хозяйка?
— Что там?— пробормотал Шкутенберг,— Что с той стороны?
— Земля,— неуверенно сказал Зло,— Цельная, вплоть до следующего сортира.
Тихий девичий голос пел.
Текущий рейтинг: 49/100 (На основе 62 мнений)
