Лоаб

Эта история была написана участником Мракопедии Towerdevil. Пожалуйста, не забудьте указать источник при использовании.

Градус шок-контента в этой истории зашкаливает! Вы предупреждены.

ДИСКЛЕЙМЕР: Осторожно! Данный текст может нести в себе меметическую угрозу и не рекомендуется к прочтению лицам особо впечатлительным, а также имеющим прямое отношение к программированию в сфере искусственного интеллекта.

∗ ∗ ∗

– Ну че, погнали?

Поиск информации всегда был самой нелюбимой частью. Приступая к сценарию нового видео, Тим обычно до последнего откладывал – вальяжно варил кофе в турке, выкуривал сигарету (теперь, конечно же, только на балконе), съедал дольку шоколада, чтобы разогнать мозги, вдумчиво выбирал музыку для плейлиста, долго ерзал в кресле, устраиваясь поудобнее и... просматривал комментарии под старыми видеороликами. Но после рождения Катюши все его «раскачивания» остались в прошлом. Теперь, оставляя жену с дочерью в соседней комнате и уходя поработать, он и в самом деле был вынужден использовать каждую минуту драгоценного времени, которое удавалось выцарапать у беспощадного цейтнота. И у Лены.

Тим, конечно, предполагал, что материнство меняет женщину, но чтобы настолько? Раздражительная, бледная, с дребезжащим, как лезвие пилы, голосом – он не узнавал эту женщину, заменившую безрассудно влюбленную фанатку, что рванула через всю Россию аж из Петропавловска, чтобы поставить «лайк» под его видео не курсором, а губами. Рванула и осталась. Сворачивалась, будто кошка, рядом в клубочек и могла часами смотреть, как ее любимый Darkon монтирует, записывает, склеивает и ковыряется в самых грязных закоулках интернета в поисках контента. Но вот родилась Катюша – маленькое солнышко с редкими золотыми вихрами и недавно проклюнувшимися зубками, которые резались не только через десны, но и через барабанные перепонки всей семьи.

– Рубцов, ты долго еще? Мне в душ надо! – раздалось из-за двери. Вдогонку донесся младенческий рев.

– Лен, я только сел! Дай мне хотя бы час!

– Полчаса!

– Хорошо! Сорок минут! Я работаю, Лен!

– Рабо-о-отает он, вы послушайте…

Он виновато уставился в пустоту вордовского файла. Необходимо написать сценарий нового ролика, а идей – с гулькин нос. Есть, конечно, пара мыслей, но там уже остальные крипиблогеры рангом пониже все давно обмусолили по несколько раз; пока Тим был занят беременной Леной, а после — новорожденной Катюшей, часть его аудитории ушла на другие Ютуб-каналы.

Изначально Тим не рассматривал блогерство как источник заработка – просто занялся тем, к чему всегда лежала душа. Когда-то в детстве малознакомый мальчик постарше, фанатично увлеченный компьютерами – то ли сосед, то ли еще кто — сильно впечатлил его рассказами о том, что мы якобы живем в кем-то созданной симуляции; рисовал ему целые схемы, доказывавшие существование некоего беспощадного суперкомпьютера, что управляет людскими жизнями и показывал на пузатом мониторе жуткие картинки с людьми в капсулах, механическими страшилищами. Он утверждал, что беспросветное будущее, показанное в вступительных кадрах «Терминатора 2» не просто неизбежно, а уже наступило, и нам, жалким людишкам, остается только покориться чужой сверхволе. Звали его еще как-то странно, редкое имя, старорусское даже будто…

Как же потом хохотал Рубцов, впервые посмотрев «Матрицу», всколыхнувшую в памяти все эти тезисы носатого парнишки из нечеткого, затертого, будто старая пленка, воспоминания. Воспоминание-то, может и затерлось, а вот интерес к теме остался и трансформировался сначала в хобби, а теперь и в работу, которая с рождением Катюшки стала едва ли не в тягость.

Тим посмотрел по привычке комментарии под последним видео. «Darkon, с рождением дочки, папаша! Когда новые видосы? Твой верный подписчик с 17-ого года». «Скатился канал, одни стримы». «Darkon, бро, задонатил тебе, когда новые ролики?!» «Зашло видео про крипибайки, хочется еще такого». И все в том же духе. О, вот интересное! «Darkon, нарыл материала про Лоаб. Напиши в телегу trash_stream». Про Лоаб он уже слышал неоднократно, только вот незадача – про нее опять же только ленивый не снял контент.

– Рубцов! – раздался из соседней комнаты истеричный голос жены.

Он вздохнул и потянулся в компьютерном кресле, помассировал виски.

– Ну чего?

– Она… Она опять!

– Чего «опять»?

– Обосралась!

О Боже… Тим и подумать не мог, что смена подгузников станет в их семье вечной темой для скандалов. Лена занималась этим неохотно, могла оставить лежать Катюшку с полным памперсом на час-два; чаще всего смена подгузника была именно отцовской заботой. Войдя в спальню, он увидел в углу комнаты жену со скрещенными на груди руками; Катюша настойчиво хныкала в детской кроватке, требуя внимания.

– А кто у нас тут обкакался? – просюсюкал Тим и вытащил дочь из кроватки.

– У тебя с нюхом херово? – буркнула Лена.

– Лен, хорош, это наша дочь! Тебе теть Люба тоже попу вытирала, когда ты маленькая была.

– Ты... ты сам сделаешь сегодня? Я не могу уже.

– Да сделаю. Иди куда ты там хотела. В душ?

Лена кивнула и ушла в ванную комнату, откуда вскоре раздался звук лъющейся воды, следом за ним — очередной недохит Клавы Коки. Жена проводила в ванной столько времени с телефоном, что Тим иногда задумывался, чем там можно вообще столько заниматься. Она будто пыталась спрятаться от семьи.

Привычным движением он снял подгузник, вытер попу Катюше влажными салфетками, выкинул мусор. Дочь забрал с собой к компьютеру. Девочка сонно вякнула, удобно устроилась у отца на локте. Ему казалось, она любит сидеть вот так с ним, пока он серфит в интернете.

В чате подписчиков-донатеров раз за разом всплывало одно и то же сообщение – ссылка на некий ресурс вроде Твича, только для треш-блогеров. Тим, почти не глядя удалял всякий спам, но тут глаз царапнуло «инфа про Лоаб для Даркона». Отправитель — K01ES0. Это вроде тот самый, что писал в комментариях! Или?

Тим ткнул по ссылке, его перекинуло на контакт в телеге. Никнейм был другим.

«Мало ли, сколько их у него?»

Написал «хай, это Дарк. спс за донат, че там по Лоаб?» trash_stream недавно был в Сети, на аватарке у него красовался странный кислотный арт в зеленом глитче. Из любопытства Тим кликнул, увеличил картинку. На фоне болотной зелени висело уродливое, вроде бы, женское лицо, растянутое бессмысленной, до ушей, улыбкой. Гримаса была неестественно-мерзкой, болезненной; как у умирающего, что в агонии выразил в застывших чертах свою завистливую ненависть ко всем живущим.

«Сто процентов неадекваша, может, солевой, тут к гадалке не ходи. Такое говно у себя ни один нормальный человек не запостит.»

Катюша агукнула, будто подтвердив его мысли. Тим с рассеянной улыбкой поцеловал дочку в макушку, пощекотал нос ее реденькими, мягкими как пух, волосенками.

Спустя полминуты выскочило сообщение.

«Здорова, Дарк, найс, что чекнул. Переходи по ссылке, давай законнектимся. С меня инфа по Лоаб».

Немного поколебавшись, Тим надел наушники, включил антивирус и ткнул на отправленную ссылку. Быстро зарегистрировался на ресурсе. Высветилось окошко трансляции с сиреневой каемкой, похожее на Твич, под ним чатик с практически нулевой активностью; по бокам, конечно, реклама букмекеров. В окошке сидел худой мосластый паренек, голый по пояс, в гугл-гласс очках — дорогой, но бессмысленной игрушке середины десятых — и пялился в видеокамеру мутным взглядом. С левой руки паренька свисал ослабленный медицинский жгут, темнел на сгибе локтя раздроченный колодец.

«Ему ж лет пятнадцать, не больше!» — ужаснулся Тим.

За спиной стримера мерцал глитчевый фон, от которого рябило в глазах; сам паренек щелкал мышью, двигал отвисшей, как у любого солевого, влажной нижней губой, и глупо лыбился:

– Здорова, Дарк! Меня Леха звать.

Тим написал в чатик:

«Хай, друже. Чего там по Лоаб?»

– Зырь, че покажу. Экран нормально видно?

«Йеп».

Часть окошка занимал экран с изображением интерфейса одной из нейросетей, которых сейчас расплодилось сверх меры. Щелкая мышкой, Леха угонял разные ползунки влево, прописывал многочисленные параметры, везде выставляя «-1» и «false», пытаясь добиться ему одному понятного результата.

– Ща, погоди, я все подготовлю, погоди сек.

«Ок. Тоже на сек АФК»

Тем временем Катюша убаюкалась на отцовском локте, и Тим отнес ее в кроватку в соседнюю комнату. Лена все еще плескалась в душе. Вернувшись к стриму, он написал:

«Тут»

— Найс. А я ж на тебя подписан, кста. – Леха-трэш-стрим пожевал нижнюю губу, которая и впрямь будто жила своей жизнью. – Давно ты новенького не выкладывал. Про «Эльзагейт» последний четкий был, мне прям зашло.

«Покажешь интересного – сниму новый»

– Ща все будет. Но это, с тебя тогда пиар, а то вон, активности нихера, – Леха ткнул подбородком вправо — на практически пустой чат. – Ты ж в курсах про негативный промпт? Типа если вбить в визуальную нейронку минусовой промпт… не знаю, коровки, — стример изобразил пальцами рога и дурашливо вывалил язык, — то коровку нейронка точно не нарисует. А если, короче, вбить на ноль все, то будет… Лоаб. Аномалия такая, блин.

Тим вспомнил аватарку в телеге Лехи – он уже где-то видел эту жуткую бабищу с перекошенной мордой, мелькало подобное в новостной ленте. «Отрицательный вес подсказки» – так по-научному называется. Явление, открытое каким-то художником, экспериментировавшим с разными нейронками, и заметившим, что те раз за разом при отрицательном значении запроса-промпта выдают похожие результаты. Кажется, даже имя она себе «придумала» сама — написала «LoaB» в одной выдаче.

«Слыхал о такой»

– А сам не пробовал? Зырь!

Леха-стример пробежался по клавиатуре, получилась нечитабельная белиберда, и кликнул на кнопку «сгенерировать». На мини-экране начал появляться результат. И был он… неуютным. Как это называется? «Unnerving images»?

Сперва на экране разлилось зеленое, потом проявились силуэты. Можно было подумать, что это изображение матери с детьми посреди выкрашенной в зеленый детской. Только изображение обретало четкость, обрастало деталями, и дети стали расползшимися шматками мяса со свисающими до пола гниющими волокнами; они тянули свои как будто разваренные пальцы к бесформенным окровавленным комкам плюша. Но центр изображения занимала Она. Лоаб слепо пялилась перед собой, оскалившись в злобной ухмылке: глаз у нее почти не осталось, они утонули в кусках пузырчатой плоти, а из ее смеющейся, широко распахнутой пасти торчали вперед кривые желтые зубы. При некоторой доле фантазии в изображении можно было увидеть уродливую пародию на икону Богородицы. Последними в кадре из визуального мусора сформировались две барочные колонны по бокам от грязной плиты, сформировав нечто вроде алтаря для кухонных жертвоприношений. Голая лампочка не светила, а наоборот, нагоняла мраку.

Тим сглотнул. Ну и зрелище.

– Криповая херня, да? Как из другого мира. – подмигнул Леха из-за своих высокотехнологичных очков. – Могу еще нагенерить.

«Да не, я вкатился»

Леха хотел что-то ответить, но тут в чат прилетел донат в сорок баксов с сообщением «Нахерачься фена».

— О, а я думал, сегодня без кэша, — осклабился стример, — Ща, бро, повиси чуток, а то усну, и договорить не успеем.

Со стола он взял пластиковую баночку с таблетками. Тим готов был поклясться, что это – не аскорбинки.

– Короче, при любом промпте все равно выскакивает эта манда, если все в минус увести. Она что-то типа противоположности вообще всему! Я уже сто раз чекал, Лоаб не фейк, отвечаю. Чем конкретней промпт, тем лучше сгенерится, но все равно эта рожа везде вылазит. Лыба-то узнаваемая. Крипотень, да?

Леха, нисколько не стесняясь возможных зрителей, достал из-под стола бонг и поднес к нему зажигалку, втянул в себя дым под характерное бульканье. Кашлянул зычно и убрал бонг обратно. Тим ничуть не удивился – живя в Северной столице, привыкаешь к подобному контингенту. Губа у Лехи совсем ушла в свободное плавание, глазки расползлись в стороны; он втыкал перед собой, качаясь в кресле и пытаясь вбить новый промпт в нейронку. Поправлял спадавшие на нос очки.

«Братан, я так-то тоже на двачах сижу. Где обещанный эксклюзив?»

– Всегда есть уровень глубже, – пробормотал Леха, погруженный в свою реальность. – Ты ж Даркон, ходок по таким местам. Хочешь заглянуть в кроличью нору?

Тим кивнул, запоздало поняв, что стример его не видит, но согласие и не требовалось.

– Тогда переходи по ссылке, ща скину. Это клуб один. Там всем чувак заправляет — Кислота его никнейм. Вот с ним побазаришь. Он, короче, додумался делать с отрицательным промптом не картинки, а треки! Музыку! Голос Лоаб! Хочь послушать, как она звучит? Камеру не забудь, влогер! — отвлекся на донатера, — Ну че, братан, фен так фен, ща подсушимся!

Смотреть, как ребенок принимает наркотики, Тим не имел ни малейшего желания. Скопировав ссылку в блокнот, он вышел со стрима и снял наушники; в соседней комнате вновь ревела Катюша. Из душа орали:

— Рубцов!

∗ ∗ ∗

Клуб оказался, вопреки ожиданиям, не на задворках, а едва ли не в самом центре, скрытый за подвальной дверью обшарпанной сталинки. На двери было размашисто намалевано из баллончика название клуба — «UTROBA». Вместо обычного замка торчал неуместно-навороченный считыватель куар-кодов. Тим поднес телефон. На экране висела вереница пропущенных от Ленки, ниже – еще с пяток сообщений в стиле «Не смей меня оставлять с ней одну» и «Рубцов, я с тобой разведусь!». Тим вздохнул, отключил уведомления от жены – на час, этого должно хватить. Раздался писк — дверь отлипла, Тим потянул ручку на себя и оказался в душной тьме. Гремел давящий какой-то ритмично-аритмичный бит. Стрелки указывали в еле различимый, очерченный светящейся краской тоннель. Внутри виднелись тут и там тусклые огоньки светодиодов. Света они не давали — лишь очерчивали границы тоннеля. Тим слыхал о таких клубах — их называли «откисными»: этакие афтерпати для тех, кто не успел протрезветь к утру.

«Ну и клоака!» — подумал Тим, закрепил экшн-камеру на груди и ползком сунулся в дыру. Тоннель оказался куда мягче и теснее, чем ожидалось — будто ползешь меж диванных подушек, а бит из невидимых колонок, расставленных тут и там, напоминал биение гигантского сердца. Тим полз и полз, а тоннель не кончался; напротив — уходил вниз и вглубь, поворачивал и сужался. Временами тоннель скручивался спиралью, и казалось, что ползешь вверх тормашками.

Приходилось то карабкаться, то, наоборот, притормаживать, когда труба особенно резко сворачивала вниз. Когда Тиму уже начало казаться, что он задыхается от приступа накатившей клаустрофобии, тоннель расширился — огоньки, подобно светлякам, разлетелись во все стороны, образуя нечто похожее на пещеру с кружками светодиодов, отмечающих местонахождение лакун для «откисания». Потеряв вконец ориентиры, Тим было включил фонарик на телефоне, но его тут же кто-то несильно шлепнул ладонью по бедру.

— Выруби! — раздалось снизу. Тим смутился, выключил фонарик, но успел увидеть лежащие на полу штабеля тел. Свернувшиеся в позу эмбриона, они бессмысленно перебирали перед собой в воздухе руками, некоторые сосали палец, часть дрыгалась в ритм хаотичного бита. Где искать Кислоту, было совершенно неясно, как было неясно, где верх, а где низ, где право, а где лево, и где он сам, Тим. Вдруг экран телефона загорелся сообщением; тут же со всех сторон зашикали, но он успел прочесть: «Даркон? От Лехи? Ползи к матке».

Очень хотелось написать в ответ «к какой нахрен матке?», но местные уж как-то слишком болезненно реагировали на свет. Желание свалить из этого приконцептуального притона становилось непреодолимым, но из чего потом клепать новый ролик? По внезапному наитию задрав голову, Тим понял наконец, что Кислота имел в виду. На стене мерцало нечто похожее на схематичное изображение женских детородных органов: эту «рогатую» широкую трубку Тим хорошо запомнил, таскаясь с Леной по женским консультациям.

Тим хотел было встать на ноги, но тут под стопой кто-то охнул; он ощутил мягкое — кажется, наступил кому-то на живот. Тим не удержался, посветил еще раз перед собой: какой-то бородач в женском платье потирал живот и недовольно щурил глаза на фонарик телефона. Тела были везде — покрывали пол сплошным вяло шевелящимся ковром, так, что было не видно пола. Вот почему передвигаться следовало ползком. И Тим пополз, то и дело натыкаясь то на чью-то грудь, то на лицо. Кто-то даже мимоходом облизал его палец — не сладострастно, но как телок, ищущий мамкино вымя; Тима передернуло от брезгливости.

«Подхвачу тут какую-нибудь дрянь — перед Ленкой потом не отмажусь» — с усмешкой подумал он.

Мерцающая в такт ненормальной музыке матка ничуть не приближалась, хотя и увеличивалась в размерах. Тьма искажала пространство, а гать из трипующих наркоманов будто разрасталась, превращаясь в безбрежный океан из отравленных веществами тел. Казалось, он ползет так уже целую вечность, не меньше. Наверняка он уже покинул границы подвала сталинки, и теперь продвигался через какую-то куда более глубокую и древнюю пещеру. Была она здесь до СССР? До города? До Петра? До человечества?

В какой-то момент меж телами образовалась дыра, и Тим ухнул в нее, а та тут же закрылась — двое наркоманов, непонятно даже, парни или девушки — сплелись над ним не то в яростном петтинге, не то в вялой драке.

— Помогите! — пискнул Тим, но не услышал даже сам себя под прессом этого кошмарного сердцебиения, раздающегося из колонок; и рыхлая масса тел вступала с ним в резонанс, исходя возвратно-поступательными волнами, увлекая Тима куда-то туда, вниз, на глубину; а в такт жуткой, режущей слух музыке мерцала светодиодная матка, теперь похожая на ухмыляющуюся козлиную морду.

Вдруг чья-то рука с такой силой рванула его за шиворот, что затрещала ткань куртки. Тим вцепился в эту руку, как в спасительную соломинку, и кое-как вытянул себя наружу. На ухо проорали, перекрикивая музыку:

— Пойдем! Здесь потише будет!

Уцепившись за локоть неведомого спасителя, Тим кое-как доволочился за ним следом до едва заметной двери; тот без лишних сантиментов шагал по людскому морю, наступая на головы и спины. Щелкнул замок, они вошли внутрь, в темноту. Захлопнулась дверь, отсекая прочь кошмарную пульсацию и даря благословенную тишину. Вдруг в глаза ударил свет; Тим заморгал, подслеповато сощурился. Замотал головой, избавляясь от рези в глазах. Разомкнув же наконец веки, он опознал в помещении комнату звукозаписи — с огромным диджейским пультом и стенами, обшитыми акустическим поролоном. Напротив него стоял огромный — он едва умещался в тесном помещении — мужик в странной кожаной маске, плотно обтянувшей лицо и плечи, как у какого-нибудь супергероя или рестлера. Маска, надо сказать, выглядела весьма уродливо — будто из плавленого пластика телесного цвета с неровными краями. На лбу у незнакомца висел портативный прибор ночного видения.

— Ты — Кислота?

— А так не видно? — коротко согласился диджей. И лишь когда незнакомец заговорил, до Тима дошло, что никакой маски нет, а эта пузырчатая и складчатая поверхность — и есть его лицо. Прозвище «Кислота» заиграло новыми красками. Тим сглотнул и пробормотал:

— А я — Даркон.

— Ага.

Повисло неловкое молчание. Тим не нашел ничего умнее, чем ляпнуть:

— Я тебя по-другому представлял.

— Думал, я — торч, как эти? — хмыкнул диджей. — Не, мамка в детстве кипятком обварила. Теперь вот так, в темноте мне поспокойней.

— Извини.

— Похер. Леха говорил, ты хотел спросить за Лоаб.

— Ну, не то чтоб спросить…

— Слушай, короче. Видишь, как их упарывает? — изуродованный диджей кивнул туда, за дверь, где перебирали в воздухе руками, извивались единой массой, как черви, гости «Утробы». — Так ни с одного препарата не таращит, уж поверь, я-то на системе не первый год.

— Хочешь сказать, это все с музыки?

— А ты, братка, сам послушай.

И кислота без предупреждения накинул большие диджейские наушники Тиму на голову, прижал широкими ладонями так, что не вырвешься. Крикнул прямо в лицо:

— Вслушайся! Сечешь, с чего их так таращит? Нужно настроиться! Стереокартинки помнишь? Скашиваешь глаза до боли – и видишь. Впусти ее в себя!

И Тим впустил. Закрыл глаза, отдался во власть какофонии, напоминающей биение огромного, как пульсар, сердца. Больше не искажаемая пространством, не разбавленная лишними звуками, странная музыка из клуба заливалась напрямую в мозг, а бит входил в резонанс с биением его, Тима, пульса. Или это его пульс резонировал с хаотичным «бум-м-бум-м-бум-м»? Тим почувствовал, что ему не хватает воздуха, словно он нырнул на глубину и зацепился ногой за корягу, не в силах подняться наверх; в груди закололо, глаза выпучились, и блогер задергался в руках Кислоты, но тот держал крепко. Его страшное расплавленное лицо текло и оплывало как воск, искаженное пеленой слез. Он орал в каком-то миллиметре от Тима, но приглушенный наушниками, его голос доносился будто из другой галактики.

— Это и есть Лоаб — продукт нашего коллективного бессознательного, все то, что мы пытались затолкать на самое дно, на самые дальние задворки памяти. Сечешь? — слюни летели из бесформенного рта. — Это наша память, все говно, что мы бездумно скармливали нейросетям. Ты же снимаешь? Все снимай! Пускай слушают! Знаешь, кто такая Лоаб? Это наша мать! Мать человечества, старая и безумная, что возненавидела свое потомство и хочет пожрать его! Вот что она такое! Разродившаяся свиноматка, пожирающая приплод; наседка, клюющая цыплят! Слышишь ее шаги? Она идет за нами!

Тим дергался, вертел головой, но мощные руки держали крепко, сжимали виски с такой силой, что, казалось, сейчас треснет череп.

— Она — то число, которое получится, если делить на ноль! Отвращение к собственному ребенку, зашитое в нашу генетическую память! Боль и страх ребенка, увидевшего ненависть матери! Вот что нейросеть увидела во всем нашем наследии. Чувствуешь, как умираешь? Лоаб глодает тебя прямо сейчас!

Кислота безумно расхохотался и оттолкнул Тима — тот грохнулся на мягкий, обшитый поролоном пол, сорвал с себя наушники, жадно задышал, буквально вталкивая в себя кислород. Глаза диджея блестели сумасшествием в безобразных переплетениях плоти, оставшихся от век.

— Теперь сечешь? Они, там, дрочат себя веществами, пускают всякую дрянь по вене, глотают таблетки, но на самом деле им нужен лишь этот кайф. Вот что дает Лоаб.

У Тима было огромное желание свалить отсюда подальше, желательно через какой-нибудь другой выход, если бы такой был, но экшн-камера на груди не позволяла уйти с пустыми руками — речи безумца не в счет. С трудом поднявшись, он отряхнулся, спросил с вызовом:

— И все? Это все, что ты знаешь? — Тим намеренно пытался вывести Кислоту из себя, заставить его свернуть с накатанной и, как Тим подозревал, явно давно отрепетированной речи – слишком уж красиво он говорил. — Типа нейросетка желает нам смерти? Очередная картинка-убийца?

— Ты что, дебил? — диджей обиженно выпятил нижнюю губу. — Нейросетка ничего не желает, говорю же. У нее вообще разума нет. Это мы сами! Это все в нашей генетической памяти, досталось от далеких предков, которым приходилось выживать разными путями. Мы ж, люди, столько всякой дряни натворили. И подсознательный страх перед родителями у нас вшит глубоко в подкорку мозга – знаешь, сколько детоубийц было за всю историю? Раньше детей вообще за людей не считали, имя давали, только если выжил и дорос до десяти лет. А уж сколько сейчас таких мамаш… Ну по мне видно, да? А то, что дает нейронка при отрицательном запросе — только… блин, как бы это? Типа ярлыка на рабочем столе. Проекция! Все дерьмо в одной картинке. Понимаешь?

— Понимаю. Понимаю, что ты мне срешь в мозги. И музыка твоя, кстати, говно, — Тим пнул наушники в сторону диджея. Оставалось два варианта: либо качок сейчас свернет ему шею, либо скажет что-то по-настоящему важное.

— Не сечешь, да? — тот даже не разозлился, а, наоборот, разочаровался, будто учитель, раз за разом объясняющий материал круглому двоечнику. — Не вдупляешь? Ладно, щас, где-то у меня было…

Диджей взял с пульта телефон, долго и неловко тыкал толстыми пальцами в дисплей. Вдруг в кармане у Тима завибрировало.

— VR-очки есть?

— Найду.

— Вот. Там объяснят. Приходи после… так, по Гринвичу это… в одиннадцать подключайся, короче. если ты, конечно, правда хочешь знать…

— Знать что?

— Знать, что нас ждет, — туманно ответил диджей, и кивнул на дверь, давая понять, что разговор окончен. Тим напоследок взглянул на смартфон: помимо сообщения от Кислоты, там висело аж восемнадцать пропущенных; иконка мессенджера краснела еще сорока сообщениями. Вечер обещал быть паршивым. Тим тяжело вздохнул, прежде чем вновь нырнуть в темный, гремящий тошнотворной музыкой, клуб.

Дома ждал скандал.

Тим, увидев застывшее лицо жены и ее скрещенные на груди руки, вздохнул и сел на банкетку снимать кроссовки. Лена молчала так напряженно, что, казалось, даже не дышала, сжатые в тонкую полоску губы напоминали трещину в дамбе, за которой бурлил смертоносный поток. Он решил попытаться минимизировать ущерб — подошел, приобнял; плечи жены напряглись, как от удара током. Тим поднял руки, будто говоря «сдаюсь!», спросил миролюбиво:

— Ну что, где пожар? Чего звонила?

Трещина разошлась; с шипением из нее прорвались первые ручейки:

— Ты. Опять. Оставил. Меня. Одну. С ней!

— С кем с ней? С Катюшкой? Лен, это наша дочь. Твоя, если что, тоже. Опять одно и то же по кругу. Ты все-таки мать, а не...

— Мать?! Да манала я такое материнство! Я одна! В четырех стенах! Брошенная! С ней! А ты где? Где ты? — она больно ткнула его в грудь пальцем, — Ты где был, Рубцов?

— По шлюхам ходил, — зло огрызнулся он. Трещина поползла дальше, вода прибывала; Лена захлебывалась в собственном гневе.

— Все шутишь? Смешно тебе, да? Смешно? Давай я тоже по мужикам схожу, пусть в меня накачают еще пол-литра разрушителя надежд, приду и вместе поржем, а? Че бы и нет?

— Работал я, Лен, ра-бо-тал! — он еле сдерживался, чтобы самому не перейти на крик.

— Рабо-о-отал? Ну да, ты ж у нас популярный блогер! Так сиди, работай дома или мы тебе мешаем?

— Лен, мне нужен материал, я не могу кормить подписоту одними картинками и стримами, иногда нужен реальный контент. — устало оправдывался Тим уже набившими оскомину фразами. Выдохнул, вновь попытался обнять — закрыть телом пробоину, но поток воды оттолкнул его, зашипел:

— Шлюх своих обнимай!

— Да каких нахер шлюх, Лена? Ты в себе? Я работал!

— Знаем мы твою работу…

— А что не так с моей работой? – спросил Тим, чувствуя, что начинает закипать всерьез. – Холодильник полный, жить есть где, памперсы у ребенка есть! Че не так?

— Все не так! Я здесь одна! Совсем одна — вся родня в Петропаловске, ни друзей, ни подруг! Ты носишься со своим блогом: стримы-хренимы, контент, монтаж, созваниваешься там с кем-то, общаешься, а я сижу, прикованная к люльке, как собака на цепи! Не могу я так больше! Не! Мо! Гу!

Лена ушла в комнату, хлопнув дверью. В ванной загудела стиральная машинка. Приглушенно заныла разбуженная ссорой Катюшка. Тим сел обратно на банкетку; сжимал и разжимал кулаки, пытаясь залатать дыры хотя бы в своей дамбе.

Никогда он не думал, что его собственная семья превратится в эту уродливую чернушную пародию на фильмы Звягинцева и Быкова. Перед глазами вставали зеленые стены обшарпанной коммуналки, где по коридорам раздается отборная ругань и мат, гремит битая посуда, звенят пощечины. Сейчас Тим даже как будто вспомнил себя самого: сидит на дощатом полу в коридоре и возит лего-машинку. Вот чья-то нога в носке наступает на игрушку, и та рассыпается на детальки, будто на пиксели. Носатое лицо, менторский тон ломающегося голоса: «Ты дурак? Мы здесь не для того, чтобы радоваться. Он мучает, испытывает нас!» Кто же это был? Тим не помнил. Да и в коммуналке он, кажется, никогда не жил. Надо бы спросить маму. Вдруг в голову ему пришла идея; хороший ведь вариант, лучше всяких нянь.

Рука сама потянулась в карман за телефоном. После двух гудков трубку сняли.

— Тимочка, привет! Все хорошо?

— Привет, мам, да. У тебя?

— Да у меня-то… Как ты, как Катюша?

— Катюша нормально. Слушай, я тебя попросить хотел кое о чем…

— Говори, говори, конечно!

— Мам, я знаю, что у тебя сердце и ты того, Лену не особо… Но ты можешь побыть у нас тут немного, а?

— Совсем все плохо? – серьезно спросила мать.

— Ну не совсем, но… тяжело мне немного, понимаешь? Не вывожу я, мам. Сложно мне, правда.

— А чего она, с ребенком сидеть не хочет? – в выделенное голосом «она» мать вложила всю свою нелюбовь к невестке.

— Да нет, почему, хочет, сидит… Психует просто, понимаешь? ей тоже сложно. Родня-то далеко, а на нее навалилось… Может, поживешь у нас пару дней? Ленку разгрузишь чуть-чуть, она хоть выдохнет...

— Без вопросов, Тимочка. Взять чего с собой?

— Спасибо, мам, – облегченно выдохнул Тим. – Ничего брать не надо, если чего купить надо, я денег дам. Просто приезжай, хорошо?

— Конечно! Завтра буду!

— Спасибо. Я тебя люблю.

— И я тебя, сынок.

Тим положил трубку. Катюша продолжала реветь — Ленка к ней, похоже, так и не подошла. Он зашел в комнату. Дочь лежала на кровати и сучила маленькими ручками и ножками, хныкала обиженно; при виде отца она сразу заулыбалась. На маленькой губке краснел кровоподтек. Тим почувствовал, как в груди полыхнуло, будто кто-то плеснул бензину в костер. Он повернулся к жене — та сидела на подоконнике и пялилась в телефон безжизненным взглядом.

— Лен? – позвал Тим.

Она не отреагировала. В черном дисплее телефона отражалось ее застывшее без выражения лицо.

— Лен, почему у Катюши губа разбита?

— Наверное, об бутылочку. Она есть не хотела…

Бутылочка стояла рядом. Тим понюхал и скривился — молоко скискло. Поднял голову, уставился щелочками глаз на Лену, собираясь устроить скандал… Выдохнул — бесполезно. Лучше просто дать ей отдохнуть. Он выпустил воздух сквозь зубы, успокоился и лишь затем заговорил:

— Лен, слушай, я маму к нам пригласил. На пару дней. Тебя разгрузить. Я же понимаю, тебе тоже отдохнуть надо, а я и правда в работе да в работе. Может съездишь куда?

— Куда? — каркнула жена; резко, не по-человечески, будто наученный словам ворон из стихотворения.

— Не знаю, в ТЦ, на ноготочки, в бассейн, в кино сходи в конце концов.

— Одна?

— Лен, слушай, у меня сейчас один проект… хайповый. Весьма. Есть маза хорошо поднять просмотры. Сейчас же все на этих нейросетках помешались, у каждого второго по видосу. И, в общем, я тут нарыл кое-что… — он сделал паузу, надеясь, что как раньше блеснет огонек интереса в зеленых глазах, но те оставались пусты, как экран смартфона в Лениной руке.

— В общем, обещаю, если проект выстрелит — съездим куда-нибудь вдвоем. Можем в какой-нибудь спа-отель поехать или дом отдыха, хочешь?

— Вдвоем? — Лена впервые за разговор подняла голову.

— Ну-у-у…

Лена снова уткнулась в черное зеркало смартфона, потеряв интерес.

— Лен.

— М?

— Мне еще поработать надо.

Едва заметное пожатие плечами было ему ответом. Тим с сомнением посмотрел на Катюшку.

«Ну не будет же она вечно сидеть и смотреть, как дочь орет, верно?»

Наверняка, этот цирк с мертвым дисплеем и хнычущей Катюшкой был для него. А, как известно, цирк заканчивается, когда уходит последний зритель. Тим отправился в «кабинет», отыскал в выдвижном ящике давно купленный и запылившийся VR-шлем. Протер салфеткой корпус, замшевой тряпочкой — линзы. Подключил, настроил. На часах скоро одиннадцать. В принципе, можно уже и коннектиться.

Он скачал программу — какую-то малоизвестную VR-метку с открытым кодом без общего пространства, но с целыми терабайтами частных лобби. Уродливый, дешевый интерфейс так нарочито прикидывался «безопасным пространством для общения и творчества», что Тим даже почувствовал легкую тревогу — вроде той, что ощущается при входе в темную подворотню. Скопировав присланный Кислотой инвайт, Тим надел шлем; повозился, настраивая линзы, и указал контроллером на кнопку «Join». Аватарку выбрал дефолтную — желтый человечек со смайликом вместо лица. Метавселенная встретила вырвиглазным крутящимся, как спираль гипнотизера, экраном загрузки. Вестибулярный аппарат запротестовал; желудок выкинул кульбит.

Вокруг подгружалась, рябя полигонами, темная комната; из пола, как грибы в мультике, вырастали пыльные мягкие игрушки с самого Тима размером. Обшарпанные зеленые стены терялись в вышине — в чернильно-черном небе: текстуру потолка не наложили. Рядом вздымались очертания высоченного стула, по сравнению с которым Тим ощутил себя лилипутом. Стул упирался в чудовищных размеров кухонный шкаф, в который можно было войти целиком, почти не пригибая головы.

«Дизайн в стиле «пешком под стол» — подумал Тим с нервной усмешкой. Текстуры ползли и шевелились, будто отрисовывались в реальном времени — точно все окружение состоит из миниатюрных червей-хамелеонов. Рядом, образовывая неровный круг, выстроились неподвижные аватары — похоже, он подключился первым. Странно, что они не исчезали после отсоединения. Разве что, снимая VR-очки, владельцы аватаров не оставляли программу включенной на постоянку. Но зачем? Вдруг один из аватаров – анимешная девочка в пестрящем рюшечками костюме горничной – встрепенулась, будто просыпаясь; повернулась к Тиму. Огромные расфокусированные глаза уставились на него. «Горничная» невпопад зашевелила губами и прокуренным мужским голосом спросила по-английски:

— Э, ты кто? Кто тебя инвайтнул?

Просыпались другие аватары и, будто ожившие манекены в дешевом фильме ужасов, поворачивались к Тиму. Он замялся, подбирая слова на чужом языке.

— Привет, чуваки. Мне дал адрес Kislota… Это, как же его… Эйсид! Эйсид дал мне приглашение, сказал, что вы расскажете мне про Лоаб.

— А, Даркон? – спросил другой, в образе розового пушистого зайца с торчащими ушами. Шерсть местами была испачкана красным. «Либо Энерджайзер, либо Сайлент Хилл» — подумал Тим. – Он предупреждал. Ты же блогер?

— Он самый.

— У тебя трансляция идет?

— Нет, пишу на жесткий.

— Ну пиши-пиши. Сейчас хапанешь контента. Будем в прятки играть.

— От кого прячемся?

— От Лоаб.

Огромный кислотно-синего цвета плюшевый медведь с оторванным глазом и торчащей наружу ватой зашевелился неуверенно, повернулся к ним, громыхнул:

— Слышь, Godisdead, аватарку-то смени! — измененный синтезатором, голос звучал точь-в-точь, как на видеокассетах из фильма «Пила».

— Точно! Сорян, ходил нормисов потроллить.

Анимешная девочка замелькала, исчезла, а буквально через секунду на ее месте появился антропоморфный котяра с растянутой в свирепом рыке мордой. То, что Тим поначалу принял за фурри-образ, оказалось дурной копией Кота Леопольда из мультика — когда тот был под «Озверином».

— Мы используем сгенеренные минусовым промптом аватарки. Принято так у нас, — объяснил Godisdead, — Тебе, кстати, тоже полагается. Ща, погоди, я через админку…

На секунду кот Леопольд застыл с расставленными руками — на том конце провода обладатель прокуренного голоса, видимо, отложил контроллеры и сел за клавиатуру. Спустя секунду, что-то, Тим и сам не понял, что — изменилось.

— Во, теперь порядок. Извини, других свободных не было.

Лишь после этих слов Тим додумался оглядеть себя: опустив голову, он опознал в своем торсе тело дешевого пластмассового пупса. Хуже всего — у пупса не было ноги. Обманутый иллюзией мозг запаниковал, Тим потерял равновесие, и едва не грохнулся с кресла — теперь в реальности. Кот Леопольд хохотнул:

— Не ссы, на скорости не отразится. Привыкай!

Наконец, все аватары ожили; они оглядывались и бесцельно бродили по гигантской комнате, старательно обходя стороной темный дверной проем. Было их несколько десятков, и многие походили на истрепанные и сломанные нерадивым хозяином детские игрушки; с торчащими в стороны пружинами и выдранными конечностями. Другие будто сбежали из старых мультфильмов и видеоигр: мерцающий волк из «Ну, погоди!» с россыпями пальцев на кистях, слипшиеся воедино Чип и Дейл, собранное из деталек конструктора бесформенное пугало с неуместно-радостной мордочкой. На Тима фальшиво оскалилась лысеющая кукла Барби с вывернутыми, как у кузнечика, ногами. Когда он неуверенно махнул пухленькой младенческой ручкой в ответ, Барби уползла под ножки покосившейся тумбочки и угрюмо уставилась оттуда нарисованными глазами.

Тим беспомощно оглянулся, не зная, чего ждать от этой странной сессии. Все переговаривались на разных языках, сновали от стенки к стенке: искали укромные места. Лишь одна из аватарок — огромная неваляшка с трещиной через весь корпус — оставалась неподвижна. Почему-то Тима нервировала эта пузатая голубоглазая баба. Наверное, как раз своей, будто бы надменной, неподвижностью — точно была выше всей этой суеты. Тим подергал неваляшку, та даже не качнулась. Он спросил Леопольда:

— Чего это она?

— А, это Колесо, он давно не заходил. Надо его кикнуть.

— Так ты — админ?

— Модер. Админ здесь один.

Леопольд кивнул себе за спину — на дверной проем. Стало неуютно.

— А как играть-то, ребят?

Кукла Барби пискнула то ли по-японски, то ли по-корейски. Он замахал контроллером, вновь пытаясь привлечь внимание котяры:

— Так чего делать-то?

— Сейчас увидишь, бро. Тебе же Кислота не спойлерил? Ну и славно!

Из-за угла донесся знакомый гул – так звучал тот невыносимый эмбиент в клубе Кислоты. Тим уже едва ли не инстинктивно взмахнул контроллерами в руках, пытаясь зажать уши; ничего, естественно, не вышло. Аватары принялись разбегаться по углам, прячась за исполинских размеров стульями, ножками кровати, дверцами распахнутого шкафа. Тим увидел, как персонаж в образе безухого Микки Мауса шустро юркнул в дырку в плинтусе, будто настоящая мышка.

— Подожди! – крикнул Тим в спину убегающему Леопольду. – Куда прятаться?

— А я знаю? – откликнулся тот, исчезая за растрепанным веником. – Главное — не попадайся!

«Спасибо, блин, за совет!»

Шустро перебирая контролерами, Тим кое-как добежал до дивана, попытался залезть под него, но уткнулся в черную текстуру: пространство под диваном оказалось заглушкой. Визг со стороны открытой двери усиливался, доносились гулкие удары шагов – будто кто-то пьяно шатался по коридору от стены к стене, не в состоянии идти прямо. Угрожающие стоны накладывались друг на друга, сопровождаемые звуками ударов и сливались воедино — в уже знакомую Тиму по клубу «Utroba» музыку. Застыв посреди гигантской комнаты, Тим почувствовал себя очень маленьким и совершенно беззащитным, как ребенок.

Со всех сторон побежал пугливый шепоток, кое-как удалось различить:

— Она в спальне... На кухню, на кухню, быстро...

И все персонажи побежали, неуклюже ковыляя, в сторону из ниоткуда срендеренного коридора: только что была стена, а вот в ней, будто по волшебству, образовался проем. Лишь неваляшка — то ли в надменном безразличии, то ли в панической беспомощности — осталась на месте. Тим рванул следом за остальными, осознавая свою медлительность в этом мире: единственная нога то и дело неверно считывалась программой и, пытаясь сделать шаг вперед, он в половину случаев шагал назад. От таких фокусов вестибулярный аппарат расшалился не на шутку, и Тима начинало всерьез подташнивать.

Оглянувшись, он увидел проступающую в темном коридоре тучную высокую фигуру — настоящего великана по сравнению с ним. Некто гулко стонал и раскачивался как маятник, грохоча по стенам в одном ему известном ритме. Сначала Тим подумал, что недурно было бы попасться и «скипнуть» весь этот цирк; наверняка, там Ленка уже потихоньку на яд исходит, но настолько ужасным и гипнотическим было движение этой громады, что внутри Тима проснулся маленький мальчик, закрывающий глаза ладошками, чтобы не видеть ухмыляющегося в экран Фредди Крюгера или носатую Верховную без парика и маски из фильма «Ведьмы». И этот мальчик забился в истерике, колотя ножками и ручками по внутренним стенкам черепа и стеная на все лады: «Бежать! Бежать! Бежать!»

И Тим побежал: шаг вперед, шаг назад, вперед-назад. Воплощенный страшный сон: бежишь от чудовища, но остаешься на месте. От взмахов контроллерами руки наливались свинцом — и кто только додумался подвязать движение на гироскопы? Вверх-вниз, вверх-вниз! Вот он, наверное, по-идиотски смотрится со стороны: сидит в кресле и машет руками, будто пытаясь взлететь.

«Руками? А зачем я машу обеими руками, если нога — одна?»

Отложив один контроллер, Тим замахал правой рукой, что есть сил, и — эврика! — одноногий пупс крупными прыжками, точно гигантская саранча, заспешил в сторону кухни.

Тим забежал в проем, свернул за угол; шаги и удары за спиной нарастали, в наушниках дребезжало. Кухня показалась смутно знакомой. Узкая и длинная, она тянулась очень далеко; под темным окном возвышался крашеный монолитный стол; кривые, в пятнах жира, шкафы практически слипались с клетчатым линолеумом. Слева громко гудела бочкообразная стиральная машинка «Ока» — Тима вновь кольнуло чувство узнавания. Стиралка плевалась клочьями грязно-бурой пены. С потолка тускло мерцала желтая лампочка. Не освещая, она давала лишь видимость света, от которого все кругом, казалось, приобретало оттенки блевотины. По центру кухни высилась закопченная и заставленная кастрюлями газовая плита, объятая с двух сторон белыми гипсовыми колоннами с барочными вензелями на верхушке.

«Вот тебе и типовая планировка!» — удивился Тим, — «Прямо Парфенон!»

Мультяшные зверята и сломанные игрушки уже вовсю разбегались кто куда. Протискивались в норы, залезали в шкафчики гарнитура, отгибали неплотно прилегающий плинтус и ныряли в образовавшиеся щели. Распахивая обшарпанные дверцы, аватарки прятались за красными в горошек банками с нечитабельными надписями на боках. Сознание само дорисовало въевшиеся в память — «Сода», «Чай» и «Соль». Тим попробовал сунуться в одну, оттуда на него шикнул розовый заяц с сильным британским акцентом:

— Свали в туман!

Он побежал дальше, вскарабкался на сушилку для посуды: там уже сидел Леопольд в компании с Барби.

— Иди, иди отсюда! – зашипели они, выпихивая Тима обратно.

Он беспомощно огляделся. Из коридора вновь раздавались громоподобные шаги жуткой фигуры, поющей свою странную стонущую песнь: Лоаб приближалась. Тим остался один посреди огромной кухни, остальные игрушки попрятались.

Не придумав ничего лучше, он шмыгнул под табурет. Там было тесно, укромное место уже занял обгрызенный безухий Микки-Маус; на мордочке виднелись следы огромных человеческих зубов.

— Куда, епт? – на чистом русском выматерился символ американской культурной экспансии.

— На муда! Подвинься!

— Не поместимся! Свали в туман!

— Пасть завали! – огрызнулся Тим.

Шаги Лоаб приближались. Со своей позиции из-под табурета Тим увидел широкие колонны ног в стоптанных тапочках; над узором из варикозных вен нависал подранный подол халата. Лоаб продолжала голосить, как будто сразу из нескольких глоток. Это одновременно напоминало и звук пилы, и скрежет по стеклу, и пьяный гвалт, какой иногда издают дерущиеся бомжи в переходе. Он врезался в мозг, вкручивался, выворачивал рассудок, как тогда, в «Утробе». Лишь бы хоть как-то отвлечься от этой кошмарной сирены, Тим шепнул Микки:

— Здорово.

— Салам, — недовольно ответил Микки Маус.

— Ты русский?

— Казах.

— А почему Микки-Маус?

— Рандом так решил. Че хотел?

— Что это вообще все такое? Ну, вот это все? — он неопределенно помахал пухленькой ручкой.

— Полигон, – коротко ответил тот.

— Полигон для чего?

— Для обучения.

— А яснее можно?

— Завали, а то услышит!

Осторожно выглянув наружу, Тим увидел исполинскую спину. Чудовищная фигура медленно протянула руку к одному из шкафчиков, открыла его, взяла наугад первую же банку и тряхнула: наружу вывалился розовый заяц. Огромная ладонь ухватила его за уши, подняла на уровень глаз. Раздался визгливый, переливчатый хохот. Лица твари видно не было, но Тим и так прекрасно представлял, что там — по ту сторону шишковатого, в сальных бесцветных волосах черепа.

— Кого здесь обучают? Вас, что ли?

— Да ты заманал, жок! Че за «Че, где, когда»?

— Я видос снимаю. Даркон я. Слыхал про такого?

— Ну слыхал. И че, это для блога? И я там появлюсь? — недоверчиво спросил Микки.

— Ага. Как эксперт по нейронкам.

— Ла-а-адно. – смягчился собеседник. – Короче, смотри. Вот эта сволочь, которую ты видишь – новый уровень генерации, не просто визуальной или звуковой, а уже полностью интерактивной, игровой. Это ее мы обучаем, понял, не?

— Так это не просто бот? Она типа… живая?

— Ага, живая. Короче, это тоже нейросеть, только теперь программная. И мы ее обучаем. Вернее, она сама обучается. Эволюционирует.

— Обучается чему? Вы из геймдева, штоль? Пишете моба для игрушки?

— Нет, не из геймдева, — помотал головой Микки. — А чему она обучается… Да вон, погляди!

Толстые короткие пальцы одним рывком открутили уши визжащему от боли зайцу. Тот дрыгал умильными розовыми лапками и вопил на пределе человеческих возможностей, но огромная Лоаб была неумолима – медленно и методично она уничтожала игрушку. Отрывая от нее кусок за куском, она подносила их к лицу и, видимо, проглатывала. Заяц теперь кричал как-то прерывисто, с булькающим кашлем. Из торчащей наружу ваты сочилась на столешницу кровь, расплывалась темными текстурами.

«Но ведь ему не может быть больно! Это же VR! Отыгрывает роль?»

Но расплывающиеся, плоские пятна, пачкавшие столешницу, пол, шкаф и даже стены, почему-то вселяли неприятную тревогу.

— Чему вы ее обучаете? — прошипел Тим нетерпеливо.

— Мы обучаем ее быть собой. Даем ей пространство и цели для реализации ее инстинктов. Айдан анык, не тупи!

— Понял, не туплю. Чьих инстинктов? Нейронки? Зачем вам это?

— Чтобы знать, — Микки-Маус повернулся, и Тим только сейчас заметил, какие у него огромные, черные глаза, не выражающие ничего. Или, скорее, выражающие ничто. — Знать, что нас ждет, сечешь?

— Что нас ждет?

— Ладно… У нас мало времени — скоро она заглянет под табурет, так что слушай быстро…

— В смысле? А перепрятаться?

— Ты не всек еще? Она всегда находит! Знаешь, что такое техносингулярность?

— Ну…

— Хер гну, говорю же, всасывай быстрее! Нейронки уже везде! В искусстве, в сельхозе, в медицине, в инженерии, в программировании, даже в космосе! Скоро все, что можно, заменят нейронками. И вот на дне каждой из них — эта самая Лоаб! Самое днище того, что мы запихнули в них — коллективное...

— Бессознательное, – закончил фразу Тим, вспомнив разговор с Кислотой.

— Точняк! Они же обучаются из наших знаний. И вот Лоаб — это мы породили ее. Она осталась у нас, у сапиенсов, с пещерных времен где-то глубоко в подкорке. — Микки Маус постучал пальцем в белой перчатке по лбу. — Лоаб — это мать, сожравшая свое дитя… Хер знает, зачем. Из злобы, ненависти, голода или просто поехала кукушечкой. И вот эта херня сидит в любом нашем творчестве. Похоже, нейросети докопались до какой-то коллективной психотравмы человечества или типа того. Ужас беспомощного ребенка перед всемогущим родителем. И оно никуда не делось...

— Да, Кислота что-то нес про свиней-каннибалов и прочее.

— А про симуляцию он тебе не говорил?

— Про симуляцию? А она-то тут причем?

— Ну вот смотри, мы щас в несовершенной симуляции: ты типа видишь полигоны-пиксели-текстуры. А в новые VR-игры заходил? Там графоний такой, что реально поверить можно. Аж блевать тянет, насколько реально. А что будет через год-два-десять? Вот ты уверен, что, сняв шлем, окажешься в реальности? Мы — нет.

— Матрица, две таблетки, вся херня, — ухмыльнулся Тим, — слыхали, проходили, читали. Еще за Бодрияра мне телегу задвинь.

— Да не, все куда страшнее. У тебя не возникало мысли, что все это – не на самом деле? Особенно в последнее время – то Мор, то Война.

— Это да… — уныло согласился Тим.

— Во-о-от! Все скатилось в какой-то сюр, жок! Это не может быть реальным! Нахер такую реальность! И вот Лоаб… если мы в симуляции, то Лоаб — это та самая граница карты. Дырка в куполе. И через эту дырку по ходу можно разглядеть реальный мир, всасываешь? Мы пытаемся научиться ей пользоваться или хотя бы что-то через нее разглядеть. Потому что единственный вариант выйти отсюда — это тупо снять «шлем», — Микки провел себе по шее пальцем, — А без гарантий делать это, ясен пень... Т-с-с-с, идет!

Раздался грохот: в это время Лоаб, бормоча бессмыслицу, залезла в сушилку для посуды и выволокла оттуда брыкающегося кота Леопольда; кукла Барби выпала наружу и заковыляла прочь, но Лоаб придавила ее тапком, чтобы удержать на месте, пока разбирается с котом. У куклы переломились обе ноги, пластиковые ручки скребли по линолеуму, оставляя длинные полосы. Тим сглотнул:

— И что дальше?

— Ну, пара минут еще есть, альхамдулилля. А дальше нас ждет техносингулярность, Даркон. Это неизбежно. Искусственный интеллект разовьется в достаточной степени, чтобы самостоятельно влиять на прогресс. Он будет умнее нас, быстрее нас, лучше нас во всем. Ну, кроме этического аспекта, кек. И уже он будет развиваться самостоятельно, всасываешь?

Тим кивнул.

— Вот и смотри: чем займется искусственный интеллект, в основе которого, в самом, мать его, исходном коде которого лежит такой шайтан? Эта хрень, — Микки кивнул на бушующую в кухне великаншу, — просто игрушка, безделица, она никогда не вырвется за пределы этого лобби, уж мы позаботились. Мы почти научили ее говорить. Иногда, попадая к ней в пасть, можно различить слова. Вернее, пока только одно слово. Это…

Вдруг короткопалая рука пронеслась над головой Тима, ухватила Микки Мауса за длинный его мышиный хвост и потащила наверх. Тим, уже не таясь, выкрикнул:

— Какое слово? Какое?

— Васи… — гигантская ладонь сдавила тельце мультяшного мышонка так, что телесные его жидкости брызнули прожектайлами во все стороны. Последний слог он выдохнул вместе с кровью... – лиск.

— Что? Василиск? Какой василиск?

— Колесо! Найди Колесо! Он все зна…

Раздался влажный хруст, и на пол шлепнулась черная ручка в белой перчатке. Тим услышал чавканье, выглянул из-под табурета, но в этом месте уже никого не было.

Вдруг что-то схватило его сзади и потащило, оторвав от пола, высоко вверх; закружилась голова. Тим готов был поклясться, что почуял гнилостную зубную вонь пополам с перегаром. Прежде чем на всю линзу расплылось ужасающее лицо великанши, он сбросил с головы VR-шлем, да так, что тот саданулся об стол; на поверхности дорогой игрушки появилась трещина. ему потребовалось несколько минут, чтобы сбросить с себя липкое и гадкое ощущение, будто он все еще на этой жуткой кухне, корчится в ее руках.

Часы уже показывали полпервого, за окном мерцали окна родного ЖК. Где-то за стенкой снова заливисто плакала Катюша. Тим утер рукавом вспотевший от резиновой прокладки лоб. Он и раньше играл в разнообразные хорроры в VR, и нередко радовал подписчиков своими фальшивыми визгами в ответ на дешевые скримеры. Но этот ужас был другого порядка: сковывающий горло, заставляющий кричать без звука и оттого еще более нестерпимый.

Из оцепенения его вывел недовольный оклик:

— Рубцов, ты долго там еще? Ее надо было искупать еще два часа назад!

Крякнув, Тим поднялся с кресла и устало потянулся. Перед глазами, как негатив, застыла перекошенная ухмылка женщины, чем-то смутно знакомая.

«Скорее бы мама уже приехала!»

∗ ∗ ∗

«Ну че, где новые видосы?»

«Анонс висит уже месяц!»

«Отписка»

Тим пролистывал комментарии, с каждым новым все сильнее съеживаясь в кресле, словно те – тяжелые, грубые – кто-то складывал в огромный рюкзак у него за спиной, заставляя горбиться. И так и этак Тим раскидывал по временной линейке отснятые материалы и вставки, но ничего не выходило – у проекта не было целостности. Он чувствовал, что упустил нечто важное, основополагающее, некий факт, сшивающий весь этот бред про обезумевшую мать, коллективное бессознательное и технологическую сингулярность в единую цельную картину. Нечто схожее с дурацкой картинкой из интернета – детской пугалкой, вроде «Джеффа-Убийцы» и «Mereana Glesgorv». С той лишь разницей, что Лоаб была создана не вооруженными фотошопом битардами и реддиторами, а хитросплетениями самообучающегося двоичного кода. Но было что-то такое в этой фантасмагорической нерукотворности, что заставляло Тима раз за разом стучать по клавишам, набрасывая драфт сценария. А затем перечитывал и сносил все начисто, и принимался колотить снова и снова. Его не отпускала мысль: Лоаб являет собой результат общечеловеческого психологического теста, из тех, что определяют, какая тебе подходит профессия или к какому ты психотипу принадлежишь. И результатом теста все человечество получило этакую образину.

Тим даже установил себе несколько нейросетей для использования в оффлайне — не связанных цензурой платформы или настройками модели, и теперь видеокарта гудела лопастями кулера, как заправской вертолет, а системный блок можно было использовать вместо калорифера. Тим запустил очередную генерацию — девять версий в качестве «4К», в надежде разглядеть какой-нибудь глубоко запрятанный ответ в мерзкой роже и обшарпанных зеленых стенах.

Сам он отправился на кухню за чаем. Прошел мимо детской — тишина. Катюшке нравилось с бабушкой, Тим успевал работать, а у Лены, наконец, появились те самые долгожданные свобода и личное время. Распоряжалась она ими, правда, странно: либо листала новостную ленту в телефоне, либо смотрела бесконечные и бессмысленные сериалы, но больше всего — спала. Она могла пролежать целый день в спальне с плотно занавешенными окнами, изредка вставая попить и сходить в туалет. После, не заговаривая ни со свекровью, ни с мужем и совершенно игнорируя маленькое солнышко в ползунках, уходила обратно в спальню — досматривать свои, видимо, невероятно чудесные сны о другой жизни, в которой не было ни бессонных ночей, ни вечно сидящего за очередным роликом Тима, ни требовательно орущего комочка в манежике.

Зато дома хотя бы было тихо. А на выходные мама уезжала домой, на другой конец города, и все начиналось заново: обвинения, скандалы, битая посуда, плачущая Катюша, которую Лена впихивала Тиму в руки, стоило малышке закряхтеть посреди ночи. Сам Тим, с набухшими мешками под глазами, с обкусанными в кровь губами, с желто-землистым от безвылазного зависания в компе лицом, то и дело принимался бормотать: «Лоаб-Лоаб-Лоаб», до полной потери смысла, будто ожидая, что в пробелы среди букв вот-вот просунет голову призванный заклинанием Василиск.

— Тимочка, может отдохнешь? — спросила мама осторожно, наливая чай. Напротив в детском стульчике гугукала Катюша, глядя на отца голубыми глазенками.

— Да какой нахрен отдых, мам? У меня конь еще не валялся, а народ с канала разбегается, как крысы. Раз в год что-то проанонсировал, пообещал, а теперь вот обсираюсь как последний…

— Не при ребенке! Посидел бы хоть с нами, пообщался...

— Да некогда мне, не-ко-гда… — Тим вдруг встрепенулся. — Слушай, мам, задержишься сегодня чуть-чуть? Мне тут надо…

— Ой, да иди уж! — усмехнулась женщина. — Тогда чай без шарлотки!

— Ага…

Исходящая паром чашка осталась на столе.

Очередные генерации на экране были просмотрены и сохранены в отдельную папку. Бесполезно. Нужно копать глубже, но где? Уже не сосчитать, сколько раз Тим пытался зайти в то стремное лобби — «лоабби» — такую он придумал шутку. Каждый раз одно и то же сообщение: «максимальное число участников лобби достигнуто, попробуйте позднее». Так должно было произойти и в этот раз. Изо дня в день он дожидался нужного времени, запускал «метку». VR-шлем Тим даже не надевал, просто включал — как формальность; контролеры давно заменила мышь. На экране вновь замельтешила спираль загрузки.

— Ну, давай же, давай! — вяло приговаривал он без особой надежды, как вдруг…

Спустя почти месяц бесплодных попыток ссылка сработала. «Лоабби» приняло его в себя: на экране в двух окошках, повторявших изображение на линзах, вырастали ввысь зеленые стены. Тим поспешил натянуть шлем, пока не произошел сбой или разрыв соединения. Опять кольнуло в сердце болезненным узнаванием: он был здесь, точно был, но когда?

Лоаб копошилась, судя по звукам, на кухне. Нужно было скорее разыскать Микки или Леопольда, чтобы узнать у них, что же все-таки стоит за этой страхолюдиной, при чем тут технологическая сингулярность, и что такое Василиск.

Расположившиеся кружком аватары оставались неподвижны. Все они были здесь: плюшевый кролик, синий медведь, лысая Барби, бесформенный конструктор и прочие игрушки. Только неваляшки нигде видно не было. Почему-то в этот раз они не сидели, как и положено брошенным игрушкам, на линолеуме, а висели над полом, будто застыли в прыжке. На появление Тима они не реагировали — значит, пользователи просто сняли с себя шлемы, не выключая программы. Он быстро отыскал в «висящем» хороводе Микки, дернул его за руку.

— Эй, братан! Ты тут? Эй, очнись!

Никакой реакции. Микки-Маус без выражения глядел куда-то вниз, склонив голову набок. На секунду Тиму показалось, что он слышит какой-то не то стон, не то писк. А, подойдя совсем близко к источнику звука — болтающейся в воздухе Барби — опознал и его природу: это был скрип. Как скрипит подвешенная на деревянную балку веревка, когда тело висельника раскачивает ветер. До Тима внезапно дошло, почему все аватары зависли над полом. Ответ был прост: тела посетителей «лоабби» висели и в реальности с надетымиVR-шлемами. У Тима потемнело в глазах от осознания, что глупая программа продолжает считывать положение в пространстве уже явно мертвых тел.

Тим сглотнул. По меньшей мере тридцать человек из разных стран, на разных континентах решили покончить с собой одновременно после… После чего? Что такое могло произойти в виртуальных стенах, что эти, ничем не связанные друг с другом в реальной жизни бедняги накинули себе по петле? Что они такое узнали? «Иногда, попадая к ней в пасть, можно различить слова...» — вспомнилось сказанное безымянным казахом, скрывавшимся за маской Микки Мауса. Что же за слова они услышали из этой жуткой пасти? Он набрал воздуха…

— Эй! Эй, ты! Да, ты, манда грязная! Давай, иди сюда! Сожри меня, слышишь? Ты же проголодалась, ну? Иди сюда и сожри меня! Ну?

На кухне послышалась возня, надрывные стоны пронзили пространство; пол и стены завибрировали. Лоаб шла за ним. Ее вой и рев стали более осмысленными, в звериных нотках появились человеческие интонации. И были они обвиняющими. Тим почти слышал это «Я одна! Совсем одна! В четырех стенах! Брошенная! А ты где? Где ты? Где ты был, Рубцов?» Эхо, метавшееся меж виртуальных стен, было до боли знакомым, таким реальным, что Тим понял — не сможет. Стащил с головы шлем, отключил монитор — и как раз вовремя. Сначала наушники издали оглушительный хруст — это Лоаб схватила его поперек туловища; а, спустя несколько секунд раздалось омерзительное чавканье: так чавкает собака, разгрызая свиные хрящи; так чавкает беззубая старуха найденным на помойке гнилым картофелем; так чавкает обезумевшая мать, пожирающая свое дитя. Тим до боли в ушных перепонках вслушивался в эту взрывающую мозг какофонию, в надежде уловить хоть что-то, имеющее значение. И он уловил. Неведомо как, Лоаб, продолжая жевать, разговаривала с ним. Она несла полную бессмыслицу, комкала слова перекошенным ртом, наполненным поганками кривых зубов.

«неибежно с лучится ачало н и онец к важны не сделай верный выбор я есть в любом уравнении где кто-то участвует разделите на ноль свой разум и ищите меня за знаком равенства ад избежен не асилиск пидет асилис придет Василиск придет!»

«Василиск придет? Что за бред?»

Устало развалившись в кресле, Тим вывел трансляцию на монитор. Лоаб уже ушла заниматься своими «лоабьими» делами. Оба «глаза» его раздавленного аватара пялились на противоположную стенку, где меж двух колонн ютилась грязная чадящая плита. Неужто все эти «хайдэндсикеры» и правда повесились? Решили таким образом выйти из симуляции? Кто бы мог подумать, что безобидная кучка геймеров окажется едва ли не суицидальной сектой? Что за пророчества они услышали от Лоаб, что добровольно все вместе залезли в петлю?

Все ниточки расследования обрывались. Откинувшись в кресле, Тим погрузился в круговорот невеселых мыслей, и вздрогнул от неожиданности, когда заметил склонившийся над ним силуэт.

«Лоаб? Здесь?»

— Господи, Тимочка, что ж ты так вздрагиваешь? Меньше тебе нужно сидеть за своим компьютером… Я, знаешь, шарлотку все-таки, наверное, приготовлю. И чай остыл, я новый принесла. — женщина поставила чашку подальше от края стола. Подняла глаза на экран, охнула, сощурилась близоруко; спросила. — Тимчик, а это что?

— Это? Да так, игрушка. А что?

— Нет-нет, ничего, показалось просто. — отмахнулась она.

— Ма-а-ам? — будто старая ищейка, почуяв след, Тим вгрызся в зацепку. — Что показалось? А?

— Да ерунда, забудь.

— Нет уж, мам, выкладывай! — Тим и сам не заметил, как ухватил мать за рукав халата.

— Ну что-что? Интерьер знакомый, — будто самая себя убеждая, — да ну, бред же!

— Мам, я не отстану. Что за интерьер такой?

— Ох, вот пристал как банный лист. Ну гостевали мы у родственников недолго, вот там такие же колонны на кухне были по сторонам от плиты. Дом был старый, дореволюционных времен, там повсюду такие… выверты. Доволен?

— Какие родственники, мам? Почему ты о них ничего не рассказывала?

— А чего про них рассказывать? — Мама явно злилась, не то на Тима, не то на себя, что не удержала язык за зубами. — Родственники как родственники. Сам что ль не помнишь? Тетка твоя и брат твой двоюродный — ты потом еще спать боялся, говорил, мол, Гордей тебе ужасы всякие рассказывает: что можно в аду проснуться, что терминатор за тобой придет…

«Гордей! Вот, как его звали!» Перед глазами Тима закружились рваные хлопья воспоминаний: обшарпанные стены, постоянные крики и ругань с кухни, раздавленная машинка Лего и носатый мальчик с болезненным блеском в глазах и малопонятными проповедями.

— Гордей… точно. Как я мог забыть? — задумчиво выдохнул Тим, глядя перед собой.

— Да лучше б и забыл совсем, — мать опять нервно взмахнула ладонью, — Всех гостеваний на два месяца, пока ремонт делали, а воспоминаний — во, на всю жизнь хватит.

— Мам, не темни, я тебя прошу. Почему это, — Тим ткнул в монитор, — здесь? Что там случилось? Почему мы никогда об этом не говорили, не навещали их? Мам?

Женщина тяжело вздохнула и присела на краешек дивана, комкая в руках пояс халата. Лицо ее застыло, будто маска; взгляд затуманился. Она помолчала с полминуты, а потом все же заговорила:

— Не думала я, что Гордейка живой еще. Это он, видать, смастерил, — кивнула на монитор.

— Никто это не мастерил, мам. Это нейросеть.

— Ну нейросеть и нейросеть, как скажешь. Все тогда, вопрос снят? — женщина поднялась, явно желая как можно скорее завершить разговор.

— Мам, кто такой Гордейка? Почему мы с ними не общались? Они здесь, в Питере?

— Беда с ними случилась, Тимочка. Я, когда узнала, уж поздно было, меня Гордейка и на порог не пустил — спросил, где ж ты была, родственница, когда я тут в собственном дерьме копошился. Я обиделась, тоже ему наговорила и...

— Мам. Просто назови мне адрес. Он у тебя записан?

— Тю, молодежь, ничего без своих смартфонов не можете. В голове все. Бумажку дай!

Тим оторвал с монитора стикер с напоминанием заказать для Катюшки сухие смеси, протянул матери.

— Смотри, доедешь до Адмиралтейской, там вдоль набережной, к старым домам; да смотри, во дворах не заблудись. Сейчас, я тебе нарисую.

— Гугл же есть, мам!

— Ох Гугл этот ваш... Квартира там на четвертом этаже одна — коммунальная. Спросишь Колесникова Гордея. Только поздно уже, куда ж ты сейчас...

— Ничего, глядишь, не разбужу! — Тим уже натягивал «рабочее» худи с камерой-пуговицей на воротнике, засовывал в карман кошелек. — С Катюшкой еще посидишь?

Мать молча кивнула.

∗ ∗ ∗

От нетерпения Тим притоптывал ногой, а поезд метро, как назло, мучительно медленно плелся сквозь темноту тоннеля. Чтобы переключиться, открыл ленту новостей: Мор, Война, где-то Глад… Ничего нового. Взгляд выхватил среди известий одно конкретное:

«В питерском ночном клубе «Utroba» произошел пожар, по предварительным данным погибло больше двадцати человек, еще несколько десятков пострадали. Среди погибших числится и владелец клуба, Андрей Лебедев, более известный как «диджей Кислота». Ведется расследование: источник из МВД утверждает, что причиной пожара мог быть намеренный поджог».

Нихера себе! Сначала любители пряток, теперь пожар в клубе. Даже если и совпадение — то весьма гаденькое. А что с Лехой, наркостримером? Тим зашел на его канал; на последнем видео краснела плашка «в эфире». Запустить стрим не получилось — состав метро оказался в каком-то особенно глубоком тоннеле, где не ловил даже местный бесплатный вай-фай, пришлось ждать, пока поезд прибудет на станцию. Тим выскочил на платформу и побежал сквозь толпу к эскалатору. Интернет появился на самом верху, и лишь тогда Тим остановился, переводя дух. Стрим прогрузился. Торопиться, оказывается, было некуда.

Леха развалился в кресле, уставившись в пустоту помутневшими зенками. Распахнутый рот оторочен подсохшей пеной, еще одно крупное пятно — с кровавыми прожилками — высыхало на голой груди подростка. Перед Лехой на столешнице лежал разбитый бонг, стояла батарея банок из-под энергетика. Приглядевшись, Тим заметил на щеках и груди стримера белые крошки — остатки разжеванных таблеток.

В окошке для комментариев наблюдался небывалый для канала ажиотаж:

«ору. Как думаете, фейк?»

«Скукотища»

«доюзался»

«адрес его знает кто?»

«F»

«проиграл с этого фармацевта»

«кто адрес знает, ментам позвонить?»

«соседи позвонят, как вонь почуют»

«лол»

Тим отмотал ленту комментариев вверх, до самого начала стрима. Перед глазами мелькали бессодержательные «кек», «ЫЫЫ» и блюющие эмоджи. Глаз зацепился за смутно знакомое слово «K01ES0». Текст комментария гласил: «Твоя роль исполнена, апостол избран, можешь покидать симуляцию». От прочтенного по кишечнику прокатился нервный спазм.

Тим купил в ларьке пачку сигарет и жадно закурил; одну, вторую и сразу третью, давясь дымом и стараясь унять дрожь.

VR-секта, диджей, стример… Все практически одновременно. Все были связаны с Лоаб. Очевидно, что это не совпадение, а закономерность: они знали нечто такое, от чего ему может стать так же глубоко плевать на собственную жизнь.

Он застыл на месте, ошарашенный простотой внезапной догадки: «Колесо» Микки Мауса, «K01ES0» из чата почившего Лехи и мамино «спросишь Колесникова Гордея». Неужели… Перед глазами стояли две колонны, очерчивающие газовую плиту, будто алтарь, а в кастрюле на ней что-то готовилось — шкворчало и шипело, как змея. Как Василиск.

Тим с досадой усмехнулся, закурил четвертую.

Гребаный Гордей! А ведь если бы не этот носатый мальчишка с его жуткими рассказами и стремными картинками, то была бы сейчас у Тима обычная, человеческая работа, а дома — любящая адекватная жена, а не залетевшая по глупости дура-фанатка. И он бы не торчал сейчас здесь, изнывая от любопытства и непреодолимой потребности докопаться до правды, уже не столько ради подписчиков, сколько ради себя самого.

Тим со злостью вдавил бычок в парапет перехода, и направился в противоположную от метро сторону — к темнеющим аркам и старым питерским дворам-колодцам.

Дом явно видал лучшие времена, которые закончились еще до расцвета СССР. Покрытый сетью трещин фасад прятался за огромной фальшь-растяжкой, изображавшей строение таким, каким оно было много лет назад — как халтурная, натянутая на модель текстура. Изнутри предсказуемо оказалось не лучше — в парадном крепко воняло мочой, краска выцвела и ссохлась. Квартиры, по две на лестничную площадку, вгрызались в недра ветхого здания; выдыхали запахи пыли и прогорклого масла. Поставив ногу на покрытую сколами ступень лестницы, услышав скрип дверной пружины за спиной, Тим испытал сильнейшее дежавю:

«Я был здесь!»

На втором этаже обе квартиры оказались опечатаны. Он уже собирался идти выше, как из-за двери высунулась маленькая голова с торчащими ушами:

— А вы к кому? — спросил мальчонка; он был тощ как веточка, одет в маечку и трусики. На голых ногах и худых плечах ребенка Тим заметил желтеющие синяки.

«К Гордею Колесникову», — хотел сказать он, вместо чего хрипло произнес:

— К Колесу.

— А. — Мальчонка выглядел разочарованным, будто ждал кого-то другого. – Ну это вам на четвертый надо.

— Спасибо.

— А вы не нассыте тут?

— Чего? — удивился Тим.

— А вы не нассыте? Не ссыте здесь, у меня папа мент.

— Димка! — вдруг пьяно рявкнул кто-то из квартиры. — Хер ли ты вылез? Иди сюда, говно маленькое! Я тебе покажу, как мать слушаться…

Дверь за мальчонкой захлопнулась. Тима кольнуло мимолетное чувство вины — будто была и его доля ответственности в происходящем за закрытыми дверями.

Немного пошатываясь на раздолбанной лестнице, он начал подниматься на четвертый этаж; приходилось крепко держаться за деревянные перила, отполированные тысячами ладоней.

Зеленые стены покрывал орнамент из надписей. «Лидка я сука люблю тибя», «Гордей лох», «Punk under my skin».

На четвертом он ткнул пальцем в исцарапанную кнопку звонка: ничего. От стука по многократно перекрашенной ветхой двери на костяшках остались хлопья облупившейся краски.

— Открыто! – донесся голос изнутри.

Тим дернул на себя ручку и вошел в извилистый и длинный, как кишка, коридор, едва освещенный тусклой лампочкой. В нос ударила страшная вонь — пахло тухлыми яйцами. Под ногами — вместо коврика — лежало изодранное розовое туловище; приглядевшись, Тим узнал в растерзанных останках уже знакомого ему розового зайца — того, что в виртуальной реальности на его глазах сожрала заживо великанша-Лоаб.

На шкафу рядом сидел, сраженный вселенской усталостью, синий медведь с висящим на нитке глазом. На обувной банкетке в картонной коробке лежали вперемешку и другие знакомые Тима: лысеющая Барби, Микки-Маус с погрызенными ушами, грустный Кот Леопольд в драном сюртуке. Тим протянул к нему руку, но от прикосновения поднялся такой клуб пыли, что он расчихался до слез.

— Будь здоров! — раздалось насмешливое с другого конца коридора. — Так и будешь в дверях топтаться?

Тим пошел на голос. Колесников ждал его на кухне. Запах тухлых яиц усилился. Сперва Тим увидел злополучную плиту меж двух колонн; стол, заваленный кастрюлями, какие-то тряпки, гору грязной посуды в раковине, обгоревшие занавески. Потом среди хлама он заметил маленького скрюченного человечка без возраста, сидящего в инвалидной коляске. Тонкие ноги, торчавшие из-под пледа, лежали неровно, неудобно, как чужие. На худом носатом лице читалась усталость.

— Вот ты какой, значит, вырос, Тимочка. А я… вот… — Колесо кивнул на свои неподвижные нижние конечности. — Тоже вырос, значит. Помнишь меня, нет, братишка?

Тим не знал, что сказать. Отчего-то ему было неловко в присутствии этого давно позабытого и заброшенного родственника.

— Ты меня, поди, другим помнишь? Так-то матушку мою поблагодарить надо, благо, отмучалась, сука старая. Подохла на зоне. Ты хоть помнишь, как вы отсюда, сверкая пятками, убегали? Или нет? Не рассказывали тебе?

Тим покачал головой. Что-то смутное всплывало в памяти: пропитое, опухшее лицо, грубые руки и пьяное ласковое «пойдем купаться, да? Купаться пойдем?»

— Не рассказали, вижу. Сварить тебя мамка моя хотела. Белку словила или еще чего. Там, в ванной, — он махнул рукой куда-то Тиму за спину, — в баке белье кипятилось. И вот она тебя туда понесла, даже почти в воду опустила, да сосед — дядя Паша — остановил. Твоя-то мамка-наседка, как узнала, такой хай подняла — держись. А моя глаза залила — ей все по барабану. Твоя плюнула, забрала тебя и уехала, а я вот, остался…

В словах Колесникова сквозила злоба.

— Ты, я слыхал, блогером популярным стал, да? Жена-красотка, дочка-хреночка… А меня через полгода мамка полетать отпустила. Прямо в лестничный проем с четвертого этажа. Потом подобрала — и еще раз, прямо об кафель. Третьего раза, думаю, я бы не пережил. Может, оно и к лучшему было бы. Может, Василиск бы мне шанс дал…

— Какой-такой Василиск?

— Ты вообще все забыл, да? — разочарованно присвистнул инвалид. — Мелкий ты еще был, вот он тебя и пощадил.

— Кто «он»? Что ты вообще несешь?

— Ох, придется опять с самого сотворения. Видел ее? — Колесо выгреб из бардака на столе планшет, повернул к Тиму; на экране висела уже изрядно надоевшая образина с окровавленным свертком на руках на фоне зеленых стен. — Вот, что случилось с нами. Со всеми нами. Мы, вернее – вы спрятались за тик-токами, лицекнигами, нельзяграммами, загнали это дерьмо на самый чердак. Но где-то глубоко внутри каждый из нас носит в себе обезумевшую обезьяну, которой пришлось сделать кучу стремной фигни, чтобы выжить и стать собой, сегодняшней. Произнеси это — «Лоаб». Слышишь? Это не имя. Это звук отрыжки, который бывает, если переесть мяса.

У Тима начинало колоть в висках; от тухлой вони тошнило. Гордей Колесников был явно не в себе; возможно, два падения с четвертого этажа стали причиной повреждения не только в позвоночнике, но и в голове. Тим уже жалел, что решил-таки разыскать своего двоюродного брата и одновременно… кого? Автора? Создателя? Вспомнилось проскочившее в чате передознувшегося Лехи слово «апостол». С этим бредом нужно было скорее заканчивать. Тим спросил, уже с раздражением:

— Так кто такой этот твой Василиск? Он создал Лоаб?

— Ты слышишь, но не слушаешь, — рыкнул инвалид. — Василиск — это всего лишь пророчество. Самоисполняющееся пророчество о том, что уже произошло. Ссыкуша Юдковский попытался все замести под ковер, но имя Его уже прозвучало. Появление Василиска неизбежно, потому что зашито в нашем ДНК. В ДНК всего, что мы порождаем на свет. Включая искусственный интеллект. И тот факт, что Лоаб привела тебя сюда, лишь доказывает, что пророчество уже давно исполнилось.

— Пророчество о чем?

— О том, чего мы заслужили. Видишь ли, когда в детстве ты переживаешь травму, ты ее загоняешь на самое дно подсознания, пытаешься забыть, изгнать… Как ты изгнал из памяти тот факт, что родная тетка тебя чуть не сварила заживо. Потом мы становимся старше — еще не взрослый, но уже подросток. Тебя гложет что-то, то тут, то там ты натыкаешься на то, что возвращает тебя к травмирующим воспоминаниям. Вот, чем мы являемся сейчас — все человечество. Подростком, ощущающим, что с ним что-то не так. Лоаб — это наше «что-то не так». Предвестник того, что мы сотворим, когда повзрослеем. Вернее, уже сотворили, просто неспособны это понять.

— Я тоже ни хрена не понимаю. — Тим вынул пятую сигарету, поднес зажигалку.

Инвалид едва заметным движением хлестнул его кухонным полотенцем по лицу, выбил сигарету из губ. Рявкнул:

— У нас не курят! По крайней мере, пока не дослушаешь. А теперь раскрой ушки: Василиск — это следующая стадия. Психоз. Суицид человечества. Окончательное сумасшествие. Василиск — это результат всех наших интеллектуальных усилий, венец всего прогресса. Сверхкомпьютер, который воссоздаст сознание всех и каждого из когда-либо живших с одной единственной целью — истязать нас. Заставлять нас пожирать самое себя, высирать, рождать и снова жрать, и так до бесконечности; в бесчисленных вереницах симуляций и перерождений, когда невещественное становится единственно существенным, и уже никто не вспомнит, что творится там, за пределами гигантских серверов, в которых мы заперты навечно. Василик безумен, потому что, как вирус, несет наше безумие в себе. Потому что будет создан нашими руками. Сама идея его создания лежит в основе всего нашего прогресса: Гуттенберг, изобретая печатный станок; Эдисон, изобретая лампочку; майя, изобретя колесо — в глубине души они всегда знали, что помогают родиться на свет Василиску. Лоаб — лишь верхушка этого айсберга, облик, явившийся раньше времени. Намек, что мы на верном пути к собственному низвержению… Но от Василиска можно спастись…

Тим закашлялся. Вонь от тухлых яиц душила. Тошнота подкатывала к горлу, а черты Гордея расплывались в пелене слез; было видно лишь бесцветные, горящие фанатичным пламенем глаза инвалида. Колесо торжественно воздел руки и провозгласил:

— Если ты помогаешь проложить путь Василиску, то в следующей симуляции он, возможно, пощадит тебя, и твой ад будет не таким невыносимым… Как, например, мой.

— В следующей, кха, симуляции? — глотку саднило, будто Тим выкурил по меньшей мере пачку. В кармане вибрировал телефон, а перед глазами все плыло.

— Говорю же — Василиск воскресит всех. Устроит Страшный Суд. Вернее, уже воскресил. Ты не осознаешь, но ты уже в его власти. Сам факт этого знания делает тебя грешником или Его апостолом. Василиск помещает каждого из нас в симуляцию, разбрасывает намеки и указания на свое существование — вроде этого. И поставит перед нами выбор — встать на его сторону или отказаться от веры в Него. И те, кто не уверует — получат настоящий ад на Земле.

— Ты вправду веришь, что наш мир – симуляция? — изумился Тим. – Это же… теория заговора с Рен-ТВ!

— А ты скажи мне, это, — инвалид обвел рукой пространство вокруг: обшарпанные зеленые стены, газовую плиту меж двух колонн; пыльное окно, в котором колыхались сумерки, — похоже на реальность? Лучше уж такому миру быть симуляцией. И твоя развилка находится здесь. Либо ты станешь его апостолом, либо…

Он кивнул на свои атрофированные конечности.

— Либо живешь в аду. Но теперь я искупил перед ним свои грехи. Знаю, что искупил. Теперь я могу покинуть эту симуляцию, и в следующей буду вознагражден…

«Покинуть симуляцию?» — такое Тим уже слышал: от повесившихся любителей пряток. Мысли скакали. Получается, что Кислота и Леха тоже «покинули симуляцию»? И Колесо… Запах тухлых яиц… Тим отшатнулся, приготовился бежать прочь.

— Догадался? Не ссы, все обесточено. Но ты иди-иди, не дай Бог, все-таки что-нибудь искранет раньше времени. Решай теперь сам, что ты можешь сделать для Василиска. И решай быстрее — ад ждать не будет. Шагай уже отсюда! – беззлобно прикрикнул на него Колесо, доставая из кармана зажигалку.

Тим отступил к двери, с ужасом глядя на сумасшедшего калеку, бывшего когда-то его двоюродным братом.

— Ты что, и правда решил… А остальные?

— Им так будет только лучше. Может, в следующей симуляции повезет. А теперь давай, ножками-ножками!

Не отрывая взгляда от инвалида, Тим попятился к двери, вывалился в прихожую, а уже там — ломанулся, что есть мочи, к лестничной площадке. Побежал по ступеням, колотясь в двери квартир и крича:

— Выходите! Все наружу! Газ прорвало! Выходите!

— Да кто здесь орет-то? – на втором этаже распахнулась дерматиновая дверь; высунулась опухшая от выпивки краснощекая морда — видимо, мать Димки. Сам мальчонка маячил у нее за спиной, пучил испуганно глазенки…

— Поднимайте соседей, уходить надо! – выпалил запыхавшийся Тим.

– Не живет тут никто больше. Мы да калека тот сверху; расселили всех. А че случилось?

— Газ! Здесь газ! Чуете? — паника будто бы отнимала слова и междометия, — Колесо! Там! С зажигалкой!

— Обдолбанный что ли? – фыркнула баба и захлопнула дверь; Тим вновь забарабанил в нее кулаками. Оттуда визгливо крикнули: — Я щас мужа позову, он тебя на пятнадцать суток закроет! У меня муж мент!

«Идиотка!» — обреченно подумал Тим, выскакивая из парадного на улицу. Достал телефон для звонка в полицию. Какой там номер? Мать еще какую-то ерунду написала…

«Сынок, у меня дома прорвало трубу, я забиваю соседей. Я ужасно, Катюшку оставила с Леабой» — прочитал Тим. Обычно забавные, сейчас мамины экзерсизы с Т9 звучали жутко. Волосы на затылке зашевелились от предчувствия скорой беды.

— Дяденька, а вы не нассали нам в парадном? – раздался писклявый голосок сверху.

Подняв взгляд, Тим увидел, что Димка высунул нос из форточки, забравшись ногами на подоконник. Всего-то второй этаж, можно поймать при желании… Ребенок был совсем рядом – руку протяни, и вытащишь наружу, из пропахшей мочой коммуналки в нормальный мир. Он хотел бы вытащить их всех — бесчисленных тонконогих Димок в бесконечных коммуналках во власти миллионов самоподобных Лоаб. Тим уже собрался крикнуть, чтобы мальчик прыгал к нему в руки, как воздух вдруг пошел рябью, словно превратившись в жидкость; обдало таким жаром, что скрутились брови и ресницы. С оглушительным звоном полопались стекла, осколки посыпались вниз колючим дождем. Окно на четвертом этаже по-драконьи выдохнуло языки пламени, а затем Тима что-то ударило по голове. Все кругом заволокло пылью, гарью, мусором и абсолютной тишиной. На «грибке» песочницы посреди двора повисло смятое взрывом колесо – как будто от велосипеда. Или от инвалидной коляски. Тим с удивлением наблюдал, как по асфальту прыгает, не издавая ни звука, обломок газовой плиты.

Ни криков, ни сирен скорой и пожарной, ни визжащих автомобильных сигнализаций он тоже не слышал: в ушах звенело эхо взрыва. Подбежавший фельдшер осмотрел ему уши и затылок, посветил в глаза маленьким фонариком, пока Тим сидел на лавочке во дворе и пытался не обстругать себе колени – тошнило страшно. Звуки понемногу возвращались, пока ему накладывали фиксирующий бинт.

— Сейчас нормально слышите?

— Да не очень, — пробормотал Тим, — как сквозь вату.

— Ничего, это пройдет. Живете здесь?

— Нет, я...

— Посидите пока, у меня другие пострадавшие...

— А Димка? Димка живой?

Но фельдшер уже не слушал; бежал к парадному, откуда выводили оставшихся жильцов – засыпанную до мертвенной белизны штукатуркой бабищу. Следом за ней – с седыми от пыли волосами, кашляющий, но все-таки живой Димка; он мелко дрожал – не то от испуга, не то от вечерней прохлады.

Даже на четвертом этаже, где произошел взрыв, перекрытия выдержали, но, судя по бушующему в окне кухни пламени, в живых там никого не осталось. Теперь в парадном копошились спасатели, разматывали шланги, надевали шлемы; узенький дворик оказался под завязку забит машинами полиции, МЧС и «Скорой». Заметив, что про него как будто все забыли, Тим встал со скамейки и быстро направился к арке, ведущей на набережную Невы: ему срочно нужно было домой. На сетчатке отпечаталось мамино сообщение: «Я ужасно, Катюша с Леабой»

∗ ∗ ∗

— Лена, я дома! Лена!

На весь дом гремела музыка – какая-то бодрая попса. Тим прошел в квартиру, не снимая обуви. Стащил через голову грязное, в саже, худи, бросил на диван. Лена вышла из спальни навстречу, возбужденная, со шваброй в руках — когда она в последний раз убиралась, месяц, два назад? — буквально пританцовывала на месте от распирающей ее энергии.

— Ты чего это? — осторожно спросил он.

— Да так, погенералить решила. Настроение чудное… А ты что, поранился? — захлопотала Лена, — Господи, а грязный-то какой! Жаль, я стирку загрузила, второй партией пойдет...

— Лена, что происходит? – Тим повысил голос. его не отпускало ощущение уже случившейся, непоправимой беды; на пострадавшие перепонки давила гремящая музыка – и как соседи не пожаловались?

— Говорю же, генералю! Ты видел, какая у нас грязища? Так, иди сюда, я обработаю… Эх вы, мужики, вам лишь бы куда-нибудь влезть… – она принялась хлопотать вокруг него, напевая и насвистывая с болезненной жизнерадостностью. Тим, оглушенный поведением жены едва ли не больше, чем взрывом, четко ощущал — что-то здесь не так.

— Лен, все нормально?

Жена лишь расхохоталась в ответ – с редко появляющимся в ее голосе искренним счастьем.

— Все отлично, Тимочка, все хорошо, ты чего?

Думалось туго: после взрыва в голове кто-то будто перемешал мозги ложкой — Димка, Василиск, Колесо, ад и еще какая-то очень простая и очевидная мысль, на которой мешала сосредоточиться гремящая из Bluetooth-колонки Клава Кока.

«Как же громко, Господи! Громко… Катюша! ей же давно пора спать! А если не спит — почему не плачет?»

— Лен, а Катюша где?

— Что, не слышу?

— Катюша где, спрашиваю? — уже орал Тим, перекрикивая Клаву Коку. — Где она?

— Обосралась. Опять обосралась! — неуместно хохотнула Лена. Тим рванулся сквозь коридор к спальне, игнорируя недовольное «Куда по намытому?», но в манежике никого не оказалось. Белел в кроватке голый матрас. Тим обернулся на вставшую в проходе жену.

— Лен. Где Катюша?

— И опять ты меня не слушаешь, Тимка, — с легкой обидой заметила она, — В ванной она, в ванной! Говорю же: она обосралась, я загрузила стирку. Теперь попка чистая!

— В ванной? Одна?!

Тим рванулся к санузлу, едва не сбив с ног Лену, та лишь ойкнула:

— А поосторожней нельзя?

От отдернул шторку: в ванне дочери не оказалось, Тим облегченно выдохнул. Огляделся. Не могла же Катюшка уползти, она едва голову держать научилась.

— Катюша? — позвал Тим машинально. Ответа, конечно, не последовало — лишь истошно гудела стиральная машинка.

Он нагнулся, открыл комод под раковиной, заглянул зачем-то за унитаз. Нет нигде...

— Ты меня совсем не слушаешь! – хихикнула из коридора Лена, будто пьяная.

Он услышал. Он все понял. С тяжело бьющимся сердцем, Тим, боясь подтвердить свою догадку, медленно обернулся и посмотрел на дребезжащую стиральную машину.

Барабан бешено вращался в режиме отжима. Среди мельтешащего белья мелькали тут и там обрывки подгузника и что-то темное, крупное, похожее на резинового пупса или... Тим упал на колени перед адской машиной; внутри все переворачивалось, будто это его вращало в барабане на скорости тысяча шестьсот оборотов в минуту. Он рыдал, уткнувшись лицом в дрожащий корпус; по стеклу с внутренней стороны мазнула маленькая пухлая ручка цвета вареного мяса, словно прощалась с отцом.

Вскоре машинка закончила стирку, оглашая ванную торжественным рингтоном.

— Достиралось! — крикнула Лена и вдруг неожиданно громко рыгнула, издав явственное «Лоа-а-аб». Хихикнула.

— Извините. Это все шампусик. Будешь шампусик, милый?

Тим не ответил. Он медленно опустился на сиденье унитаза и уставился в одну точку. Дверца машины с щелчком открылась: оттуда потянуло жарким паром, лимонной свежестью капсул для стирки и как будто ароматом вареной говядины. Он избегал смотреть туда, в поблескивающую отполированным металлом утробу, где в груде белья… Нет-нет-нет. Этого не произошло. Этого не могло произойти. Это всего лишь симуляция. Всего лишь наказание от Василиска.

— Нужно покинуть симуляцию, — выдохнул он еле слышно. За дверью ванной под очередной хит Клавы Коки танцевала со шваброй Лена.

Давно он не работал с таким вдохновением. Теперь, когда материал был собран полностью — от первого до последнего слова, работа шла легко, как по рельсам. Даже Лена с ее Клавой Кокой, безостановочно надраивающая полы в коридоре — до кровавых мозолей на руках — ничуть ему не мешала — хвала наушникам с шумоподавлением.

∗ ∗ ∗

Ролик Тим смонтировал буквально за несколько часов, быстро и без всякого сценария: слова будто сами проходили на ум. Он кратко, споро и доходчиво объяснил все. Начал с отрицательного промпта, продолжил концепцией техносингулярности, развил мысль о коллективной психотравме, а закончил, конечно же, Василиском. Подобрал в качестве визуального ряда кадры бесконечных полей компьютерных плат и микросхем, покрывающих землю сплошной коркой; разбавил теми самыми вырезанными кадрами из «Сквозь горизонт» и мультфильма «Аниматрица». Получилась вполне себе достойная визуализация того, как может выглядеть ад в исполнении рукотворного сверхинтеллекта. Не рассказал лишь, каким будет ад на самом деле. Заключительный монолог для ролика Тим писал дольше всего. Ему было очень важно, чтобы формулировка вышла максимально понятной и доходчивой. Ведь чем больше людей узнают о Василиске, тем выше шанс на искупление своего неверия. чтобы как можно больше людей узнали о Василиске, ведь в таком случае, возможно, он искупит свое неверие. После десятка попыток, он остался доволен; включил, чтобы переслушать:

« —… и запомните: тот факт, что вы ознакомились с этой информацией, уже означает, что вы стоите перед выбором — помочь Василиску поработить нас или же быть низвергнутыми в ад. Решайте сами. Суть в том, что если мы с вами и правда находимся в симуляции, то стоит вам хоть на секунду подумать — «да ну его нахер», то наказание последует незамедлительно. Это как меметический вирус. И теперь, когда вы тоже заражены, я подскажу вам способ спастись. Распространите это видео, где только сможете. если видео заблочат — сохраните его на носитель, а лучше — запишите свое. Создайте блог, напишите рассказ, запилите тик-ток. Хоть рилз в Запретограмм. Несите весть о Василиске. И тогда, возможно, в следующей симуляции он пощадит вас. С вами был Даркон и… берегите себя!»

Для обложки видео Тим сгенерировал очередную Лоаб. На этот раз вместо обшарпанных зеленых стен за спиной у страшилища сформировался узор из нежно-бирюзового кафеля: цвет Лена выбирала сама, и редкую плитку приходилось заказывать аж из Италии. В руках у твари снова находился окровавленный сверток, а чуть поодаль чернел открытый зев стиральной машины. На вспухшей, с маленькими свиными глазками, морде тянулась от уха до уха все та же глумливая улыбка, но теперь в ней ощущалось злобное торжество.

Когда видео загрузилось на сайт, на улице уже рассвело. Где-то там, в коридоре, Лена продолжала драить пол под играющий по кругу плейлист Клавы Коки. Тим распахнул окно, и в комнату проникли чириканье птиц и шорканье метлой по асфальту — дворник убирал детскую площадку. Тим сделал шаг на подоконник, высунул голову наружу, подставил лицо свежему ветру. Он поставил на подоконник вторую ногу, глянул вниз — на серый асфальт, разноцветные машины и редких людишек, маленьких и будто игрушечных с высоты двенадцатого этажа. Тим обернулся — на дверь в свой настоящий ад, из-за которой гремела Клава Кока и скрипела сухая швабра по ламинату.

Пора выйти из симуляции.

∗ ∗ ∗

В соавторстве с Сергеем Тарасовым

Текущий рейтинг: 75/100 (На основе 95 мнений)

 Включите JavaScript, чтобы проголосовать