Приблизительное время на прочтение: 40 мин

Крематорий (Петр 'Roxton' Семилетов)

Материал из Мракопедии
Перейти к: навигация, поиск

"Соединенные Штаты мира (а не Европы) являются той государственной формой объединения и свободы наций, которую мы связываем с социализмом" В.И. Ленин, 23 августа 1915 г.


"Правда", 5 марта 1936 года

БЕСЕДА С ПРЕДСЕДАТЕЛЕМ АМЕРИКАНСКОГО ГАЗЕТНОГО ОБЪЕДИНЕНИЯ "СКРИППС-ГОВАРД НЬЮСПЕЙПЕРС" ГОСПОДИНОМ РОЙ ГОВАРДОМ 1 марта 1936 года

[...]

Говард. Означает ли это Ваше заявление, что Советский Союз в какой-либо мере оставил свои планы и намерения произвести мировую революцию?

Сталин. Таких планов и намерений у нас никогда не было.

Говард. Мне кажется, мистер Сталин, что во всем мире в течение долгого времени создавалось иное впечатление.

Сталин. Это является плодом недоразумения.

Говард. Трагическим недоразумением?

Сталин. Нет, комическим. Или, пожалуй, трагикомическим.


БРИГАДА НОМЕР ТРИ

Я и Митька везем в четырехколесных тележках мешки. Стопки грязных, темных, вонючих мешков. Они все в пятнах, никакая химобработка не помогает. Митька кашляет, очень громко - так громко, что кашель летит дальше по коридору, как снаряд по ружейному дулу. Мешки должны быть доставлены вовремя - минута в минуту, иначе спецмашине где-то там, у ворот, придется ждать. А это не очень хорошо - для нас.

О воротах мы имеем самое туманное представление. Они где- то есть. Соединяют Крематорий с внешним миром. Вокруг Крематория сосновый лес - это известно наверняка. Надежные люди сказывали. А больше мы ничего не знаем. Да и все равно незачем... Это знать.

Не думайте, что мешки - легкий груз. Они лежат плотными штабелями, один на другом, в несколько рядов. Сам их укладывал, утрамбовывал, будь они прокляты. Везти мешки даже приятно. Да.

Я знаю, о чем говорю. Попасть в Третью бригаду - это все равно что пройтись пешком по праздничной улице, с мороженым в руке и беседуя с любимой девушкой. Третья бригада занимается только транспортировкой. Трупы - туда, мешки - обратно.

Везти тела в Чистилище, как мы называем унылое помещение перед печами, без мешков нельзя - это противоречит санпредписаниям какой-то мудрой головы. В Чистилище мешок надлежит освободить от содержимого, то бишь свалить оное на пол, и вернуть мешок назад в целости и сохранности.

Мешки - подучетный ресурс. На каждом - номер здоровенными белыми буквами. Вот у меня на руке тоже есть номер, так он поменьше будет, и циферки на нем зелено- синие. Сходство одно - и тот и другой номер автоматы ставят разные, но одним конструкторским бюро разработанные. Тот, что меня осчастливил - чудо техники.

Руку вставил - бжик! - и пошел дальше. Беда только - иглы, понятное дело, не стерилизуются перед каждым использованием, потому что автомат работает на износ, с перевыполнением всех планов и уверенной победой в соцсоревновании. Одному - бжик! Второй пошел - бжик! Получи инфекцию, вражья морда! Лично я таки получил - рука покраснела, распухла, и недели две так болела, что дотронуться до нее не представлялось возможным.

А тут, в Крематории... Надо очень следить, чтобы не порезаться, не заразиться. Сами понимаете. Тем временем мы проходим мимо ряда плакатов, висящих на стенах. По одну сторону плакаты цветные, по другую черно- белые. "РОДИНА ЗОВЕТ!". "ВРАГ НЕ ДРЕМЛЕТ!". "РАБОТАЙ ХОРОШО!", "ТЫ - ДОЛЖЕН!".

Да, я должен. Если хочу жить. А я хочу жить. Еще немного. Сколько возможно. Даже так. Даже здесь. Вот только - зачем? Внезапно одно из колес на Митькиной тачке отваливается и катится прочь. Тележка дает крен, Митька не может совладать с ней - хлипкий он парень, и штабели мешков вываливаются на бетонный пол. Я его, пол этот, как-то щекой попробовал - холодный.

- Твою мать, падла! Нам же опоздание влепят! - ору я, оставляя свою тачку и устремляясь на помощь, собирать мешки.

Митька тем временем прилаживает колесо, но все у него не получается. Никак не получается - потому что ось накрылась. Человек, не привезший мешки вовремя, становится ненадежен. Что-то он скрывает от родимой Партии, что-то крутит себе на стороне. Темные делишки. Уж не с империалистами ли снюхался?

Я ожесточенно кидаю ебаные мешки в кузов тачки. Не чувство взаимопомощи движет мною, не стремление помочь товарищу - мы тут все давно не товарищи. И даже не граждане. Нет, помогаю я из-за простой, очевидной причины - коридор широк ровно настолько, чтобы тележка могла не задевать бортами его стен. Две тележки рядом не проедут. Не проедут и две тележки, движущиеся в противоположных направлениях. Это специально придумано, будьте уверены. Светлой головой в очередном КБ.

- Ну же, сука, бля, давай! - Митька что-то мудрит с осью, пытается сдвинуть ее, чтобы насадить колесо.

- Все, кончай, - говорю я, - Давай, мешки собирай. Потащишь на трех колесах.

- Я не смогу, они тяжелые, заразы!

- А ты о Первой бригаде думай. Или о Второй.

Митька изменяется в лице. Секунду назад оно было плаксивое, извиняющееся, отчаявшееся. А теперь просто губы дрожат. Часто-часто.


А ЭТО ИСТОРИЯ:

НОВАЯ ОБСТАНОВКА - НОВЫЕ ЗАДАЧИ ХОЗЯЙСТВЕННОГО СТРОИТЕЛЬСТВА

(Речь на совещании хозяйственников)

23 июня 1931 г.

Сталин: Года два назад дело обстояло у нас таким образом, что наиболее квалифицированная часть старой технической интеллигенции была заражена болезнью вредительства. Более того, вредительство составляло тогда своего рода моду. Одни вредили, другие покрывали вредителей, третьи умывали руки и соблюдали нейтралитет, четвертые колебались между Советской властью и вредителями.


ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ СДЕЛАЛ ПРАВОСУДИЕ

Сорокин Юрий Алексеевич прибыл в Крематорий, можно сказать, по своей воле. Вернее, его ВОЛЯ привела сюда, в обход расстрелу на мягких опилках.

Сорокин был кибернетиком. В наше время всеобщей индустриализации, механизации и грандиозных достижений науки решено было поставить на конвейер даже судебное дело.

Партий дала строгий наказ - Машине Правосудия - быть! Есть! - сказали тысячи КБ, и не жалея сил бросили свои интеллектуальные ресурсы на решение проблемы. Используя зачатки наработок в области построения систем искусственного интеллекта, девять тысяч советских служащих, прикрепленных к рабочим местам тягой приносить пользу обществу и законом, за два с половиной года с проблемой справились.

Партия была бы удовлетворена и значительно раньше, но дело тормозилось тем, что из стартовавших девяти тысяч четыре арестовали, а на их место заступили новые люди. А, как известно, к коллективу нужно еще привыкнуть!

Жил-был такой большой человек, начальник над всеми кибернетиками. Фамилия его была Сорокин, а звали Юрием Алексеевичем. Этот Алексеевич кое-что знал о науке, которой заведовал, посему в процессе создания ЭМНП - Электронной Машины Народного Правосудия принимал самое активное участие. Сам лампы вставлял, сам за перфоратором сидел. И думу думал: "Вот сижу я сейчас, дырки в картоне клепаю.

Хорошо бы и ПОТОМ посидеть, а не полежать. В матери сырой земле". Научный гений Сорокина воспылал вдохновением, и в конструкцию ЭМНП были внесены некоторые полезные изменения. В частности, всем Сорокиным машина давала небольшой срок.

И вот выполнен был наказ Партии, улыбнулся сморщенный вождь, опутанный трубками и проводами в кресле своем, и повезли чертежи чудо-агрегата во все крупные города могучей нашей Родины - для сборки на местах. А пулемет по верхам кибернетиков гуляет, туда-сюда, слева да направо. Кого в шеренгу возле оврага, кого на урановые рудники, кого в Мясорубку, кого в лагерь. Так получилось, что Сорокина взяли с опозданием, и судили его уже не три строгих товарища в зеленой форме и фуражках, а заводской экземпляр ЭМНП, занимающий целых три комнаты в полуподвальном помещении. Стены меж этими комнатами пришлось разбирать из-за величины машины.

И что вы думаете? Да, хитрость Сорокина сработала, и хотя проходил он по пятьдесят восьмой - шпионаж, причем сразу в пользу двух империалистических держав - Австралии и Америки, ЭМНП, мудрствуя лукаво, направила Юрия Алексеича в обыкновенный советский лагерь, где условия, как известно, все равно что на море лазурном.

Далее по цепочке распределений наш герой попал сюда, в Крематорий. Нет-нет, не мертвым. Живым, как и мы. Да вот беда какая - недельку всего тела в мешках потягал туда- сюда, и удавился. Вот такая история.


ОТВЕТСТВЕННЫЕ РАБОТНИКИ ЧИСТИЛИЩА

В Бригаде номер два личности более интересные, нежели в третьей. В первой вообще психи, наркоманы чертовы, но о них речь пойдет позже. Вторая бригада занимается сортировкой трупов. Новичков сюда не ставят. Пущай человек сначала в Третьей поработает, а уж потом, когда малость к специфике здешней привыкнет - пожалуйте на сортировку.

Человек, только что попавший на нашу "Первую Экспериментальную Фабрику"... Ах, вы же еще не знаете, как называется наше заведение. Без промедления исправляю ошибку! Чтобы не было недомолвок. "ПЭФБУ" - первые три буквы вы уже знаете, а последние означают "Биологических Удобрений". Партия печется о колхозниках, об урожае. На то и удобрения нужны. Сволочи проклятые.

Каждый день к воротам подъезжает машина. Иногда две. Но основную массу тел подвозят по железной дороге - ведет в наш Крематорий малозаметная колея, через лес, по песчаным землям... Состав прибывает не каждый день, а раза по два в неделю. Автомобили - ежедневно. Подгоняют их кузовами к приемному помещению, открывают двери. С нашей стороны в это время охранники тоже открывают двери. Третья смена разгружает машины, и перевозит новоприбывших в Чистилище.

Фильтры для дыхания не положены, перчатки - тоже. Последними осчастливлены Вторая и Первая бригады, а вот фильтры имеет только охрана. Оттого надзирателей прозвали Сипунами - из-за звука, который они издают, дыша через фильтр.

Когда я сюда попал, меня определили вначале в Третью бригаду. А, вам интересно, как я здесь оказался? Почему? А потому, что опоздал на работу. Тунеядец чертов! На целых 45 минут после Звонка пришел. На входе меня ждали - несколько человек в форме. Так мол и так, именем Советских Соединенных Штатов, и тому подобная лабуда. Что потом было, рассказывать не хочу. Но домой я уже не попал - утром рано пошел на завод, и поминай, как звали. Поминать мало кто будет, но все же.

Впрочем, о жизни Там, в мире, я стараюсь не думать. Я приказываю себе не думать об этом. К чему травить душу? Она у меня не железная. Определили меня вначале в лагерь, потом сюда. Дороги назад нет - это я понял сразу. Но что делать? В первый же день послали работать. Сказали, что будем разгружать сырье. Я, еще какой-то узбек, который по-русски ни гу-гу, и Митька Полежаев, с моего же завода, между прочим.

Его загребли через два дня после моего ареста. Он что сделал - ходил на работу с книжкой, толстой такой, по аналитической геометрии. Дескать, студент-заочник, учится и работает. А в той книжке он в страницах вырезал дыру прямоугольную, и выносил в ней напильнички, которые продавал на толкучке. Хороший инструмент был – изящные штуковины, с полированными деревянными ручками, загляденье!

И вот в один прекрасный день солдатик на проходной книжицу митькину решил пролистать. А оттуда напильники и посыпались. Враг! Вредитель! Митька домой, понятное дело, не вернулся. Не знаю, что сообщили его жене и двум детям. Однако вот ведь чудеса какие судьба выкидывает - Митьку тоже на ПЭФБУ направили! Мир тесен. А ведь могли, как вражью морду... Сами понимаете.

Митька тут сильно сдал. Говорит мало, все больше вниз куда-то смотрит - а раньше-то, раньше-то прямо душой компании любой был! Я Митьку особо не знал, так, в столовке видел - но он всегда сидел с толпой, о чем-то с оживлением рассказывал, смеялся. Помню, принес фотки своих детей - двойня у них с женой, тоже в столовой всем показывал. Я Митьке, здесь уже, говорю:

- Ты о той жизни не вспоминай. Так лучше будет.

А он мне:

- Как же я могу? У меня там все осталось... Я же теперь никто!

- Ну, как знаешь.

Мне проще. Железная воля. Все под контролем. Подавить эмоции. Плыть дальше. Это вначале я себя с трудом пересиливал мешки таскать, грузовики разгружать. Помню, как в первый раз - вошли мы в кузов, там в беспорядке лежат... Они, в мешках.

Напарники свои мешки из кучи взяли, а я стою, пошевелиться не могу. Тут Сипун позади как гаркнет: "Блядь, че стоишь! Ща под очередь попляшешь!". Я дернулся весь, мешок подхватил, и ощущаю тело в нем, не знаю чье, тяжелое, твердое и безвольное. И без одежды. Взял, потащил... А что делать?

В Чистилище работают четверо - я, Колян, Сергеич, и Кощей. Наша первоочередная задача - сортировать поступающее сырье по конституции, росту и весу. Если тело большое по размеру, мало повреждено, и зубы в хорошем состоянии, то его надлежит зашить в зеленый мешок.

Оно покинет Крематорий в неизвестном нам направлении. Зачем - мне неведомо. Дневная норма три штуки. Перевыполнение приветствуется. ПОБЕДИМ В СОЦСОРЕВНОВАНИИ. Каждый день мы видим кучу трупов, лежащих на гладком полу. Гладкий потому, что его удобнее мыть - вот в чем забота народного правительства о комфорте на рабочих местах. Везде пол бетонный, а тут каменный, из мраморной крошки. Любо глядеть!

Розовая куча тел. В воздухе тяжелый запах - кровь, пот, нечто приторно-едкое. Сегодня народу мало. Три мужчины, две женщины. Все молоды, разве что одному мужику лет пятьдесят. Рот одной девушки открыт, мы видим, что на верхней челюсти выбита половина зубов. Ногти сорваны, пальцы окровавлены. На теле продолговатые синяки. В печь.

Хуже всего, когда привозят детей. Нечасто, но бывает. У каждого пулевая рана на бритом затылке. Дети-то все лысые. Взрослых убивают менее изысканно - ставят в шеренгу, и косят из пулемета. Это если массовый расстрел. Такие, впрочем, теперь все чаще и чаще - государству выгоднее, экономия, как-никак.

Вот, положим, одну личность надо казнить. Официально. Приводят, значит, человека в темную камеру, там окошко маленькое, да опилками пол усыпан. В окошко офицер из пистолета стреляет, пока не попадет. Но в наше тяжелое время Советские Соединенные Штаты не могут позволить себе тратиться на мелочи, что вы! Враг не дремлет, он вокруг, внутри и снаружи. Сделать вещь по индивидуальному заказу всегда стоит дороже.

Значит, рассудили идеологи и исполнители, дешевле будут обходиться именно массовые расстрелы. Сверху дан наказ - выполняйте!

Тела, как я уже говорил выше, поступают к нам без одежды. Одежду отбирают, хм, вышестоящие инстанции - от тюремщиков до тех, кто пакует трупы в мешки и грузит их в вагоны и машины. Если у человека были коронки или зубы из драгметаллов... Ясно без слов, ха, правда?

Кольца, и прочие ценности - то же самое. Но вот Колян не верит. Он скрупулезно осматривает каждое тело. Никто и слова ему не скажет. Потому что Колян - шизофреник двух метров росту, косая сажень в плечах. Он лысый совершенно, а когда говорит, то изо рта каплет слюна.

Еще мы знаем, что он спит с мертвыми женщинами. Сипунам на это плевать, а никто из Второй смены против Коляна не попрет. Даже идеалист-правдолюб Сергеич. Все они, идеалисты, только на словах смелые.


А ЭТО ИСТОРИЯ:

"Большевик" № 8, 30 апреля 1932 г.

БЕСЕДА С НЕМЕЦКИМ ПИСАТЕЛЕМ ЭМИЛЕМ ЛЮДВИГОМ

13 декабря 1931 г.

Людвиг: Мне кажется, что значительная часть населения Советского Союза испытывает чувство страха, боязни перед Советской властью, и что на этом чувстве страха в определенной мере покоится устойчивость Советской власти. Мне хотелось бы знать, какое душевное состояние создается у Вас лично при сознании, что в интересах укрепления власти надо внушать страх. Ведь в общении с Вашими товарищами, с Вашими друзьями Вы действуете совсем иными методами, не методами внушения боязни, а населению внушается страх.

Сталин: Вы ошибаетесь. Впрочем, Ваша ошибка — ошибка многих. Неужели Вы думаете, что можно было бы в течение 14 лет удерживать власть и иметь поддержку миллионных масс благодаря методу запугивания, устрашения? Нет, это невозможно.


СЕРГЕИЧ

Сергеичем его называли все. По батюшке он был Сергеевич, а по имени Иван. Пятый десяток пошел человеку. Попал в опалу в связи с извращенным пониманием партийной идеологии. Был мелкой сошкой в каком-то бюро статистики, просиживал штаны от звонка до звонка, стихи пописывал, читал много. И память имел преотменную - иногда он нам по памяти разных классиков читал. Без запинки, целиком. Я его спрашиваю:

- Отчего у тебя, Сергеич, память такая хорошая?

Отвечает:

- Она и у тебя, Паша, такая же. Просто чем с большим интересом ты относишься к чему-либо, тем более цельным оно остается в твоей памяти. Зачем, по-твоему, пресловутые узелки на память?

- Ну?

- Ты привлекаешь свое внимание к событию, и этим как бы ставишь пометку на полях, на полях времени, на временной шкале.

- А-а.

∗ ∗ ∗

Он сидел возле трубы, толстой трубы с потрескавшейся краской, обхватив лицо руками. И рыдал. Подхожу, спрашиваю:

- Сергиеч, э... Ты чего?

Он голову поднимает, глаза - красные, мокрые.

- Дочь у меня там осталась. Понимаешь? Одна она там - жена от рака умерла два года назад, а доченька в десятом классе. А как теперь она? Что сейчас с ней, если отец - враг? Я же никак этого знать не могу! Понимаешь? Если ее вдруг в Чистилище привезут... Доченьку мою...

- Не думай, - говорю, - об этом.

- Да ты что! Павел, неужели ты такой бездушный человек!

Я обозлился, отвечаю:

- Какое тебе, падла, дело? Все, той жизни нету. Совсем.

- Но мы-то есть! И семьи наши...

- Парень, ты что, серьезно? Нас нет! Нас нафиг нет! Мы не выйдем отсюда! А семья - у тебя она была, у меня - нет.

Я почти вру. И продолжаю:

- Ничем ты своей дочке не поможешь. Ты это знаешь, все это знают. Так зачем сидеть, плакать и себя жалеть? Нахрен?

Он смотрит на меня, и серьезно так произносит:

- Паша, ты сможешь задвинуть меня в печь? И включить огонь?

Я недоуменно:

- Сергеич, ты чего? Совсем размягчился?

- Нет, нет. Просто, понимаешь, есть такая штука, как Грань. Предел. Хватит. Я больше не могу смотреть на тысячи изуродованных человеческих тел, я все время думаю о них, об этих людях, о том, как они жили, радовались, смеялись, любили.

- Ну и зачем?

Он долго мне объяснял. Я кое-что понял. Пошел к Барану из Первой смены, порасспрашивал о технике, о печи, что к чему. На другой день я убил человека. Сжег живьем. Он кричал: "Нет, выпусти меня!", но я не мог – было уже поздно что-нибудь сделать. Я сжег человека.

∗ ∗ ∗

А потом Сергеич вернулся. Я знаю, это не могло произойти. Он же сгорел синим пламенем. Но вернулся. Не знаю, как. Сергеич на этот счет отмалчивался.

Я спрашиваю себя - а не спятил ли я? Быть может, мне пригрезилось, что я сжег Сергеича? Не может быть. У меня не бывает галлюцинаций. Никогда не было. Не было!


ВОТ ТАКОЙ ЮМОР:

"Правда" № 53, 23 февраля 1933 г.

РЕЧЬ НА ПЕРВОМ ВСЕСОЮЗНОМ СЪЕЗДЕ КОЛХОЗНИКОВ-УДАРНИКОВ

19 февраля 1933 г.

Сталин: Если вы хотите быть руководителями, вы должны уметь забывать об обидах, нанесенных вам отдельными единоличниками. Два года тому назад я получил письмо с Волги от одной крестьянки-вдовы. Она жаловалась, что ее не хотят принять в колхоз, и требовала от меня поддержки. Я запросил колхоз. Из колхоза мне ответили, что они не могут ее принять в колхоз, так как она оскорбила колхозное собрание. В чем же дело? Да в том, что на собрании крестьян, где колхозники призывали единоличников вступить в колхоз, эта самая вдова в ответ на призыв подняла, оказывается, подол и сказала — нате, получайте колхоз. (Веселое оживление, смех.) Несомненно, что она поступила неправильно и оскорбила собрание. Но можно ли отказывать ей в приёме в колхоз, если она через год искренно раскаялась и признала свою ошибку? Я думаю, что нельзя ей отказывать. Я так и написал колхозу. Вдову приняли в колхоз. И что же? Оказалось, что она работает теперь в колхозе не в последних, а в первых рядах. (Аплодисменты.)


ЖИВАЯ ДЕВУШКА

Случилось так, что вместе с мертвыми в Крематорий попал живой человек. Это большая редкость, но все-таки иногда бывает. Сами понимаете, какой может быть контроль при таком количестве... Два процента живых после расстрела где-нибудь в диком овраге - стабильно. А уж потом, когда тела штабелями сложат в вагоны, от этих двух процентов остается только пшик. Нет, никто никого не добивает - умирают сами, придавленные другими телами, от удушья, либо их просто раздавливает.

Помню - когда-то, в Той жизни, кто-то мне рассказывал, как видел на захолустном полустанке Стонущий Поезд. Я не поверил, думал, байка какая... Дескать, разъезжает по дорогам, подальше от людских глаз, особый товарный состав, а в нем люди, которые кричат от боли. Не знаю, правда ли это, но одно известно наверняка - есть товарняки, трупами груженые, и среди трупов тех попадаются чудом выжившие люди...

...Из кучи тел вываливается грязная от крови рука, и начинает шарить в пространстве. Трогает пол, пытается оттолкнуть другие тела, тяжелые и задубевшие.

- Жыыыыы! - пускает слюни Колян, - Воооооо...

- Кто-то живой, Паша, - говорит Сергеич.

- Надо сипуна позвать, - замечает Кощей, - Будет сипунам потеха.

- Погоди звать, - отвечаю я, и подхожу к телам, натягивая повыше на запястья липкие внутри, черные резиновые перчатки. Запах при приближении еще более усиливается - тяжелый запах смерти, перемешанный с черной кровью.

- Эй! Эй, погоди! - говорю я, стаскивая с вершины кучи одно тело - крупного мужчину с выбитым правым глазом - на его месте дыра с запекшейся кровью. Затем сбрасываю еще пару трупов, и они падают на пол с противным звуком. Что-то внутри меня блюет в душу от этого действия. Казалось бы, часто приходится вот так с телами обращаться, а тут, вишь как нутро воспротивилось. Ничего, заткни пасть.

Стаскиваю мертвяков, значит. Нахожу то тело, кому рука живая принадлежит. А на другой руке пальцев нет - совсем, у корня отрезаны. Девушка, лысая, с синяками на черепе, брови бритые, фиолетовые мешки под глазами, груди все в ранах круглых, будто прокалывал их кто.

- Здравствуй, - говорю.

А она рот открывает - там зубы все искрошены, десны клочьями. И не говорит, и в горле у нее что-то клокочет. Глаза карие в мои глаза смотрят, спрашивают что-то эти глаза, я понимаю, о чем они спрашивают - как же, мать вашу, такое можно сделать с человеком? Ах вашу мать...

- Ваааааа, - гнусавит Колян, и идет к нам, подволакивая ногу. Высокий он, падла, метра два росту. Понятно, зачем он сюда идет.

- Ебааааа... - пускает слюни.

Нет, с Коляном мне не справиться - я слабее. И никто с ним не справится. Даже, Сергеич, сука, пальцем не пошевелит. Трусло долбанное. А вот я не такой. Кое-что сделать я все-таки могу. Смерть.

- Извини, - говорю я девушке. И втыкаю два пальца в эти ее доверчивые глаза.


ПЕПЕЛ

Не наше это дело - пепел выгребать. Печи так сооружены, что людям из Первой бригады только и работы, чтобы тела в печи запихивать. Специальность называется "оператор конвейера". Технология особая, мудреная. Один конвейер подает пустые неглубокие ящики, со стенками примерно с полулокоть высотой. На одно тело - по одному ящику. Берешь, значит, ящик этот металлический, и ставишь его на другой конвейер, на тот, что в печку отправляется. Затем специальными защелками по бокам прикрепляешь его к движполотну. После чего надлежит взять из кучи труп, и положить оный в ящик.

Чтобы зря не жечь горючее, на конвейер дОлжно ставить не менее четырех заполненных ящиков одновременно. Поставили. Отодвигаем заслонку. Рычаг есть для этого, очень тугой, на пружине. Расположен на стене, перпендикулярной печам. Там же и остальная машинерия управления, то бишь рычаги да кнопки. Есть рычаг "ВПЕРЕД", и есть "НАЗАД". Есть переключатель "СКОРОСТЬ", на три позиции. Немудрено, одним словом. Имеются большие черные кнопки "СТОП", "ЗАПУСК", "ВЕНТИЛЯЦИЯ" и "ТРЕВОГА". Вентиляция - штука тонкая, ее не всегда можно включать. Секретность нужно соблюдать.

А еще есть различные счетчики, как-то: "ГАЗ", "ТЕМПЕРАТУРА"... Мать-перемать, это все совершенно не важно! ПЛАМЯ-ПЛАМЯ-ПЛАМЯ! Там, внутри, загорается, там ЖИВЕТ ПЛАМЯ! И спятившая Первая Смена разговаривает с ним, как с живым существом! У него якобы есть имя – Агни. Оно жрет кости. Оно жрет кожу. Оно жрет тебя.


ГРАНЬ

Ох бля, Сергеич был прав. Есть она, Грань эта. Я бы называл ее Чертой. Впрочем, какая разница, к чертям все это! Жалости не было во мне. Я сам того пожелал. Но каждый день чувствовал, что приближаюсь к Черте. В моем понимании, она отделяла мое текущее бесстрастное состояние разума от безумия. Как выглядит, как ощущается безумие, я не знал. Но понимал, что оно - за Гранью, там пропасть, там бесконечный хаос мыслей, там искажение всех законов и принципов.

Это пугало меня, но вместе с тем и интересовало до чрезвычайности. ЧЕРТА приблизилась еще более, когда привезли новую партию трупов. Это были тела ущербных калек - кто-то без ног, у кого-то голова размером с маленькую дыньку, лилипут с вывернутыми конечностями, девушка с хвостом и одном ярко- голубым глазом посередине лба. Все они были убиты одинаково - будто кувалдой били по головам. Видимо, так оно и было.

Ночью после того дня мне приснился очень страшный сон, в котором я был теленком. Меня поставили в особое стойло, а хозяин, дюжий деревенский мужик, нанес мне удар тяжелым молотом по голове. Но промахнулся, и попал по шее. Я упал, и не смог больше пошевелиться. А потом он еще раз меня ударил, и тогда уже я умер.

И проснулся. Поняв, что произойди все это со мной наяву... Я бы перешагнул Грань. Я понял слова Сергеича о том, что существует Предел. Когда и приближаешься к нему, к этой границе, то смотришь в пропасть, да, там – ЗА - или ВНЕ - целая чертова пропасть. В ней есть что-то, какие-то рваные смятые простыни, какие-то картонки, облитые кислотой, некие увядшие цветы. Нет, не то.

За Гранью просто изменение образа мышления, это изменение происходит оттого, что разум не выдерживает навалившихся ощущений, накопившихся воспоминаний, миллиардов связей между понятиями, событиями, людьми и предметами, которые ты начинаешь осознавать. Начинаешь думать о самоубийстве, но здесь имеются две причины, по которой я не могу этого сделать.

Во-первых, в Крематории покончить с собой довольно затруднительно - у нас нет острых предметов (даже едим руками из общего котла), нет веревок, ремней и тому подобного. Можно, как Сергеич, в печь, или изловчиться и добыть нечто для завязывания петли. Но это скучно, не правда ли? Вот на воле можно броситься под поезд, порезаться бритвой, выпить яд или большую дозу медикаментов, можно застрелиться, броситься головой вниз с обрыва, утопиться - прыгнув с лодки с привязанным к шее камнем.

Право же, умереть не проблема - было бы желание. Его-то у меня и не было. Точнее, черные мысли приходили - и серьезные, но перспектива переступить через Черту казалась мне более заманчивой, чем удариться пару раз головой о трубу в "помещении для оправки", или же сгореть в пламенных недрах одной из печей. Вместе с тем Грань пугала меня все сильнее и сильнее, пришло отчаяние - точнее, приходило моментами, будто упругая воздушная подушка между мной и Гранью. И тогда я нашел выход.


РАСТВОРЕНИЕ

Растворитель "РЕДР-10" был создан алхимиками из Ленинхима шесть лет назад для задачи особой важности. Какой именно - мне не ведомо. Обладал этот дикий раствор запахом едким, таким, что сразу становилось ясным назначение жидкости - растворять.

Вся Первая смена нюхала клей, а я РЕДР-10. Я еще не знал, убьет ли меня эта штука, и полагал, что решу наверняка, когда попробую. Итак, я начал вдыхать испарения этого адского растворителя. Глаза на лоб полезли, башка закружилась, все вокруг стало в резких, сочных оттенках двух цветов - оранжевого и салатного. Слишком ярко, режет глаза...

Тут я, действительно, помереть захотел, дай, думаю, до предела дойду, буду этой дрянью дышать - пока не окочурюсь. Дышу, короче, чувствую, вот-вот отрублюсь нафиг. А потом произошло что-то интересное. Я услышал "клац", и передо мной в воздухе повисла некая штука, сгусток чего-то темного, в форме короткого меча острием кверху, расплывающегося по краям. Ах да, цвета уже стали обычными.

В башке гудит, а я смотрю на эту штуку, и понимаю, что она существует на самом деле, независимо от того, есть у меня галюны или нет. Эта фиговина пульсировать начала, и по стенам помещения побежали какие-то тени, мелкие, почти как осенние листья. Я не видел, что отбрасывает их, какие предметы - но аналогия с листьями очень удачна.

Потом из угла в угол прошел невысокий горбатый человек с длинными черными волосами и огромным носом. Он был одет в черные кожаные штаны, и черную кожаную куртку. И сапоги подстать одежде. Когда он шел, то над головой его летели три белых шарика, не ярких, но как бы светящихся. Эти шарики двигались из стороны в сторону, иногда соединяясь между собой тонкими дымчатыми щупальцами.

Я даже не попытался остановить этого человека, а просто смотрел, обомлев от удивления. Вот, оказывается, сколько всего вокруг происходит! Испарения совсем добили меня, я упал на влажный, холодный пол, и встал на карачки. Тянуло блевать. Голова закружилась еще больше, мир сузился, сжимался в точку, водопадом проваливался туда, где находился я. Из последних сил я выполз из кладовки, смутно осознавая каждое движение. Врете, падлы, меня вам не взять! Никому!

Я выбрался в коридор, и сел, прислонившись спиной к холодной стене. Понемногу начал отходить. Справа от меня в воздухе что- то бешено кружилось, как веретено. Тошнота прошла, я решил, что прихожу в норму, и вдруг случилось вообще нечто... страшное? НЕОБЫЧАЙНОЕ? Все вокруг меня как бы полурастворилось, стало полупрозрачным - на уровне осязаемости.

Я ощутил себя в двух телах. Одновременно. Две руки, две ноги, две головы. Я был в одночасье и в коридоре, и еще где- то, в сером просторном помещении. Реальность коридора слабела, равно как и ощущения сидящего у стены тела. Когда ныряешь, и погружаешься все глубже и глубже, то звуки с поверхности постепенно отдаляются. Так же и в этом случае, только речь идет обо ВСЕХ ощущениях.

Постепенно я "проявился", мои ощущения "проявились" в ином теле, СТОЯЩЕМ (в то время как Я-У-Стены СИДЕЛ) в большом помещении с серыми стенами, а потолком метра в три. Здесь все пронизывали ВОЛНЫ вибрации - я имею в виду совершенно все: меня, воздух, всю материю. Они, эти волны, были направлены в одну сторону, против меня. Мне стало ОЧЕНЬ страшно, пришла мысль: "все, я умер". А затем: "КАК МНЕ ВЕРНУТЬСЯ? ГДЕ Я?"

Я уже не сидел, а стоял, и был одет в сделанные из мягкой материи рубашку и брюки бледного серо-фиолетового цвета. Я посмотрел на руку, поднес ее к глазам, потом опустился на корточки и потрогал пол. Гладкий материал, не теплый и не холодный. Видимо, именно это называется "комнатной температурой".

Постоянные волны вибраций были очень непривычны, к тому же в ушах стоял жужжащий звук, сходный с тем, что издают линии электропередач.

Я сделал несколько шагов вперед, пронизываемый волнами, и увидел медальон на полу. Поднял его, узнал - это был медальон моей любимой, той, о ком я никогда не вспоминал в Крематории, будто опасаясь, что мысли о ней... приведут ее на "фабрику".

Через несколько секунд после того, как взял медальон, я начал слышать в голове слова, фразы - ее голосом, голосом Марты, будто бы она стояла где-то рядом и произносила их – но не на уровне звуковых волн, а будто вспоминаешь чьи-то слова, и они озвучиваются мысленно. Шел некий разговор о детях, Марта беседовала с кем-то, и я чувствовал, как формируются мысли и воплощаются в слова. Я позвал Марту вслух, но реакции не последовало. Тогда я бросил медальон на пол, и ее голос тут же умолк.

Так. Значит, с ней все в порядке. Это хорошо. Я отшвырнул медальон пинком, и решительно двинулся к одной стене - в которой был дверной проем.

Из него вышел человек, навстречу мне. Высокая девушка в сине-сером комбинезоне, и шнурованных ботинках. Ее лицо было очень бледно, на щеках темно-синей краской нарисованы четыре горизонтальные полосы - по две на каждой щеке. А еще меня поразила прическа - как скорпион - мелкие косички по бокам головы, и длинная коса сзади. Я остановился.

- Имя, - говорит девушка. Голос такой мягкий, приятный. Давно таких не слышал. Я молчу, потом спрашиваю:

- Поможешь мне выбраться отсюда?

- Имя, - повторяет девушка.

- Иди к черту! С дороги!

Я двигаюсь вперед, к дверному проему, мне нужно пройти, понимаете? Но незнакомка не отступает в сторону. Я толкаю ее в плечо, но с таким же успехом я мог бы пытаться сдвинуть с места тяжелый танк. Плечо у девушки свинцовое, твердое и неподвижное. Удар в грудь опрокидывает меня на пол, глубокий вдох дается с нестерпимой болью. Я отползаю сидя, спиной назад.

- Джек? - произносит девушка, и через секунду сама же отвечает: - Нет.

Делает шаг вперед.

Я воплю:

- Не убивай меня! Я Джек!

Закрываю глаза. Будет, что будет. Через некоторое время ощущения снова будоражат мой рассудок. Снова два тела, два мира. Я осознаю истину. Тело - марионетка, кукла. Ею можно управлять. Мысль не в мозге. Мысль вне тела. Я не знаю... У каждого человека есть много тел - в разных мирах. Это очень просто. Это надо ощутить, чтобы поверить.


А ЭТО ИСТОРИЯ:

ВЫСТУПЛЕНИЕ НА РАСШИРЕННОМ ЗАСЕДАНИИ ВОЕННОГО СОВЕТА ПРИ НАРКОМЕ ОБОРОНЫ

2 июня 1937 года (стенограмма)

[...]

Сталин: Но это не все, разведка плохая. Очень хорошо. Ну, успокоение пошло. Факт. Успехи одни. Это очень большое дело - успехи, и мы стремимся к ним. Но у этих успехов есть своя теневая сторона - самодовольство ослепляет. Но есть у нас и другие такие недостатки, которые помимо всяких успехов или неуспехов существуют и с которыми надо распроститься. Вот тут говорили о сигнализации, сигнализировали. Я должен сказать, что сигнализировали очень плохо с мест. Плохо.

Если бы сигнализировали больше, если бы у нас было поставлено дело так, как этого хотел Ленин, то каждый коммунист, каждый беспартийный считал бы себя обязанным о недостатках, которые замечает, написать свое личное мнение.

Он так хотел. Ильич к этому стремился, ни ему, ни его птенцам не удалось это дело наладить. Нужно, чтобы не только смотрели, наблюдали, замечали недостатки и прорывы, замечали врага, но и все остальные товарищи чтобы смотрели на это дело. Нам отсюда не видно. Думают, что центр должен все знать, все видеть. Нет, центр не все видит, ничего подобного. Центр видит только часть, остальное видят на местах. Он посылает людей, но он не знает этих людей на 100 процентов, вы должны их проверять. Есть одно средство настоящей проверки - это проверка людей на работе, по результатам их работы. А это только местные люди могут видеть.

Вот товарищ Горячев рассказывал о делах головокружительной практики. Если бы мы это дело знали, конечно, приняли бы меры. Разговаривали о том, о сем, что у нас дело с винтовкой плохое, что наша боевая винтовка имеет тенденцию превратиться в спортивную.

Голос: Махновский обрез)

Не только обрез, ослабляли пружину, чтобы напряжения не требовалось. Один из рядовых красноармейцев сказал мне, что плохо дело, - поручили кому следует рассмотреть. Один защищает Василенко, другой - не защищает. В конце концов выяснилось, что он действительно грешен. Мы не могли знать, что это вредительство. А кто же он оказывается? Оказывается, он шпион. Он сам рассказал. С какого года, товарищ Ежов?

Ежов: С 1926 года.

Сталин: Конечно, он себя троцкистом называет, куда лучше ходить в троцкистах, чем просто в шпионах. Плохо сигнализируете, а без ваших сигналов ни военком, ни ЦК ничего не могут знать. Людей посылают не на 100% обсосанных, в центре таких людей мало. Посылают людей, которые могут пригодиться. Ваша обязанность проверять людей на деле, на работе, и если неувязки будут, вы сообщайте. Каждый член партии, честный беспартийный, гражданин СССР не только имеет право, но обязан о недостатках, которые он замечает, сообщать. Если будет правда хотя бы на 5%, то и это хлеб. Обязаны посылать письма своему наркому, копию в ЦК. Как хотите. Кто сказал, что обязывают только наркому писать? Неправильно.

[...]

Ворошилов: Вот этот самый господинчик Фельдман, я в течение ряда лет требовал от него: дай мне человек 150 людей, которых можно наметить к выдвижению. Он писал командующим, ждал в течение 2 1/2, почти 3-х лет. Этот список есть где- то. Нужно разыскать.

Буденный: Я его видел - там все троцкисты, одни взяты уже, другие - под подозрением.

Сталин: Так как половину из них арестовали, то значит нечего тут смотреть.

Буденный: Не нужно этот приказ печатать, а просто сказать - не подлежит оглашению.

Сталин: Только для армии и затем вернуть его. Стенограмму тоже вернуть. Будет еще вот что хорошо. Вы как собираетесь - в два месяца раз?

[...]

Сталин: Нескромный вопрос. Я думаю, что среди наших людей как по линии командной, так и по линии политической есть еще такие товарищи, которые случайно задеты. Рассказали ему что-нибудь, хотели вовлечь, пугали, шантажом брали. Хорошо внедрить такую практику, чтобы если такие люди придут и сами расскажут обо всем - простить их. Есть такие люди?

Голоса: Безусловно. Правильно.

Щаденко: Как прежде бандитам обещали прощение, если он сдаст оружие и придет с повинной.

Сталин: У этих и оружия нет, может быть, они только знают о врагах, но не сообщают.

Ворошилов: Положение их, между прочим, неприглядное; когда вы будете рассказывать и разъяснять, то надо рассказать, что теперь не один, так другой, не другой, так третий - все равно расскажут, пусть лучше сами придут.

Сталин: Простить надо, даем слово простить, честное слово даем.


ПРЕЛЕСТЬ – ИХ КЛЕЕВЫЕ ГРЕЗЫ. НАША НЕНАВИСТЬ НАШЕ ПРОЩЕНИЕ

- Жрать!

И мы жрем - руками, из грязного котла. Повар из числа зэков более высокого ранга, чем мы, из тех, что листья во дворе сжигают, уборщиков и прочей мелкой швали. Рядом с ноги на ногу переминается, ждет, чтобы посудину отнести. Огромный мордоворот стоит рядом с ППШ наперевес, и на часы поглядывает. Три минуты нам дано - потом повар котел заберет, и потопает с ним туда, куда нам доступа нет.

Колян пожрал, от котла отворачивается и ну рожи сипуну корчить. Коляну все можно, он шизик чертов. По слухам, попал он в Крематорий с Мясорубки. Обычный советский человек не знает, что это такое. А мы тут знаем. Я и вам расскажу.

Есть в Сибири место одно. Глушь лесная, кедры вокруг стеной. Тянутся к месту тому рельсы, из разных краев, из дальних далей. Едут по путям тем вагоны темные, без окон, с виду будто товарные, да только люди там. Живые люди.

Думают они, что везут их куда-то к светлой жизни, туда где тебе и работку подкинут, и накормят, и оденут-обуют. А еще охранять будут - орлы козырные на вышках, да с пулеметиками. Уж так зорко охранять будут, что...

Но ошибаются они. Люди всегда ошибаются. А потом оттого страдают. Мимо лысой сопки, под соснами да кедрами едут, хвоей, хвоей-то как пахнет! И грибами... Воздух свежий, дыши и живи этим! А вдоль дороги железной травы душистые растут, буйные травы, крепкие, ядреные.

Посреди леса вырубка. Большая, четыре на четыре километра. Заборчик из проволоки вокруг, вышечки - все как водится. Бараки - не очень много, потому что не живут тут. А временно пребывают. И еще административный комплекс и небольшая казарма. Но не это, товарищи, главное. Посередине лагеря круглое сооружение высотой примерно с пятиэтажный дом. Это над поверхностью. Люди сведущие знают о существовании целого завода под лагерем. Огромного, просто - не побоимся этого слова - гиганта!

А в наземной части круглая башня Мясорубки! Мясорубка! Такая себе воронка, в которую запросто можно кинуть здоровенный комбайн. Над воронкой три ряда, или слоя - называйте как хотите - лопастей. Ножей, то есть. Силища в них такая, что бревна кедровые сокрушать может. Но не про тех сила эта великая. Людей туда бросают, живых людей!

Сначала раздеться приказывают, дескать, на помывку, гигиену надо поддерживать на должном уровне. Шагом-арш из бараков. Заходите вот в это помещение, да-да, вот это, падлы, которое круглое. Там душевые! Каждому трудящемуся - по отдельной душевой. В очередь, падлы, и не толкайтесь! Все успеете.

И летят, летят худые тела к перемалывающим кости лопастям, ненасытным, с лоскутьями кожи да обломками костей. Летят с криком, руками машут, жизнь свою за секунду целиком вспоминают. Ножи вращаются, их особая электростанция питает - целая электростанция для нужд мясорубки выделена. Важный объект, значит. Автономен должен быть.

А как иначе?

Потом очередь тает, уменьшается до полного исчезновения в кровавой пасти Мясорубки. Приходит время помывки - да-да, лопасти надо из мощных брандспойтов полить, да очищающим раствором окропить, чтобы мясцо да прочее неприятное растворилось. Затем - снова смыть. И запустить холостым ходом, чтобы ножи-лезвия высохли, не заржавели. Кажется, еще чуть-чуть, и взлетит Мясорубка ввысь, в небо синее, в небо свободное. Облака рубить и кромсать. Душа, вишь, к полету стремиться, а нутро орет полной глоткой: РАЗОРВУ! ПОРВУ НАХРЕН! ЧИСТЫМ НЕБО ДОЛЖНО БЫТЬ!

78989АМНЕПЛЕВАТЬОТКУДАКОЛЯН78989АМНЕПЛЕВАТЬОТКУДАКОЛЯН78989

Я ненавидел Коляна. Ненависть - это сила, которая приносит пользу для души лишь тогда, когда ее - ненависть - есть на кого направить. Сипунов ненавидеть было бесполезно. Они сейчас для меня - высшая каста, недосягаемые. Колян был рядом. И я его ненавидел лютой злобой подыхающего волка. Колян - высокий шизик, с короткими ногами и длинным туловищем, прямоугольным лицом, залысинами и вечно открытым ртом, из которого стекали тонкие струйки слюны. Он был очень силен физически, и даже сипуны его побаивались.

Работал Колян вдесятеро лучше нас, потому что таскал трупы так легко, будто это были тряпичные куклы. У Коляна были длинные пальцы, покрытые сплошь черными волосками. Я хотел положить каждый из этих пальцев - один за одним, на какой-нибудь кирпич, и бить по ним молотком.

Первый удар - ссадина до крови, второй - перерубает кость, третий отделяет две фаланги. Я хотел засунуть его пальцы в мясорубку и с рвением заядлого стукача крутить ручку кухонного прибора, чувствуя, как смалывается плоть, крошатся в щепки кости. Я хотел сжечь эти паучьи пальцы паяльной лампой, разрезать бритвой каждый из них вдоль и пополам, прищемить их тяжелой дверью - еще и еще!..

Ненависть к Коляну переросла в манию. Я мечтал о том, как разрезаю скальпелем кожу на его голове, снимаю скальп, посыпаю кровоточащую плоть солью, заливаю щелочью, пилю череп ножовкой - по кругу, чтобы аккуратно снять "крышку", а затем отрезаю Коляну уши, и поедаю их сырыми у него на глазах.

Ублюдок, это тебе! Тебе, тварь! Ты не знаешь, кого посмел разозлить! Ликуй, сука подзаборная, ты удостоен Моей Святой Ненависти, ТВАААААРЬ! Я сожру твое лицо! Я отрежу тебе яйца и затолкаю на место твоих поганых глаз! Да я тебе зубы молотком выбью! Ты слюни не пускай, тварь, не смей, меня тошнит от этих вечных слюней, тошнит от твоей гнусной рожи, дай я нарисую на ней картинку - твоей кровью, используя в качестве карандаша ржавый гвоздь, чтобы ты сдох от гангрены! Давай я накормлю тебя мертвечиной, затолкаю в твою глотку куски гнилого мяса, я тебя НЕНАВИЖУ!

∗ ∗ ∗

Клея было достаточно. Большие пятилитровые банки. Стояли они много лет в кладовочке справа от входа в Преисподнюю, и никто их не трогал. Покуда Кощей не открыл чудесные свойства сего клея. И стали все клей этот нюхать, даже Сергеич.

Я - нет. Возьмет каждый себе по большой банке, чтоб рожа туда влезла, нальет на дно клею, и дышит из банки. Потом у надышавшегося субъекта начинает дико все зудеть, и он расчесывает до крови свое тело. Но не это главное, главное то, что он разговаривает с невидимыми собеседниками, ловит что-то в воздухе... Я у Сергеича спрашиваю, мол, что ты видишь? А он мне:

- Смешных людей. Вот там они стоят. Попробуй, Паш, и ты их тоже увидишь.

- А пошел в жопу... Или заклей ее себе!

В этот момент мне в голову пришла идея...

∗ ∗ ∗

Оставалось дождаться ночной смены. Когда работаем ночью, то днем спим. Пять часов, с шести вечера до одиннадцати. При дневной смене время сна приходится на период с 11 вечера до 4 утра. Камеры закрываются, свет отрубается. Ни черта не видно. А для моей затеи освещение нужно. В шесть солнце еще светит.

И вот, когда Колян заснул, я тихонечко подкрался к нему. Некоторое время вглядывался ему в лицо - спит надежно? Крепко ли? Да.

Аккуратно вылил клей вначале на левый глаз, потом на правый. Желтовато-коричневая субстанция покрыла веки, ядовито поблескивая. С краю емкости тянулись тончайшие нити.

Затем я начал лить клей ему на губы. Хорошей полосой. Затем ушел, поставил банку на место, и вытер ее поверхность тряпкой, которая лежала неподалеку. Сомневаюсь, что будет проводиться расследование и изучаться отпечатки пальцев... Но все же... Паранойя нынче в моде.

Потом я лег спать на свою лежанку. Ближе к ночи заревел бешено звонок, я спросонья школу вспомнил, думаю, уснул на уроке, а тут звонок, перемена, значит. Лежу, правду всю знаю, а глаз не открываю - уж очень думать приятно, что в другом месте находишься. Вот стряхну дремоту, огляжусь вокруг - парты, однокашники учебники перекладывают. Улыбнусь я им - просто так, потому что хорошо это - людям улыбаться. Им от того веселее на душе становится.

Гремит звонок, орет. ПРОСЫПАЙТЕСЬ, ВСТАТЬ, ПОДЪЕМ! Слышен громкий хрипящий стон, нет, настоящий горловой рев - это Колян от сна пробудился. Что, сволочь, нравится?! А-а- а!

Врубается по команде свет - желтый, поганый, но все видно, все - что я натворил, видно. Кощей звонко ржет, сидя на лежанке с подтянутыми под подбородок коленями. Сергеич просто смотрит. На Коляна. А тот по полу качается, воет, руками глаза скребет. Желваки туда-сюда ходят, да не открыть рта - мой клей похлеще всякой сургучной печати будет. Я молча встаю и подхожу к Коляну.

- Что, - спрашиваю, - горемыка? Как случилось такое с тобой, а?

- ММММММРРРР!

- Обижать людей не надо, понимаешь? Ни живых, ни мертвых.

- МММММММ...

Продолжает мычать Колян, ногами сучит, руками по полу бьет. Сергеич не выдерживает:

- Надо на помощь позвать! Мы же люди!

- Сидеть. Без дури, - я произношу это ОЧЕНЬ сильно. Без крика, но как приказ. И Сергеич ослушаться не смеет. Против справедливости не попрешь. А я и есть справедливость эта. В это время. Ожесточенно пинаю Коляна в бок, изо всей мочи бью в пах, и еще раз, и еще. Что, сссука, не нравится? Колян мычит, делает нечеловеческое усилие, и его губы размыкаются. Отрывается кожа, обнажая красное мясо. Колян издает такой визг, что закладывает уши, как от реактивного самолета на малой высоте.

- Паааадллыыыыы... - кричит шизик, уже более внятно, - падлы ебаные, суки ха...

Я наношу еще один удар – кулаком - прямо в раскрытый рот, в зубы, вокруг которых клеевое кольцо и отвратительные клочья мяса, бывшие ранее губами. Костяшки пальцев ударяются о передние зубы Коляна. Это ощущение переполняет меня какой-то внутренней тошнотой - вот только к кому? Не к себе ли? Этой мысли время - миг. Потом я чувствую, как что- то (зубы) твердое с хрустом проваливается вглубь (в рот Коляна), и он Колян закрывает пасть, обслюнявливая мой кулак.

Это гадко! Эта слюна, смешанная с кровью, красная, блестящая, как мне смыть ее? Как мне избавиться от нее сейчас? Зачем, как я смог ударить человека?!

Кощей ржет, ржет громко, ржет резко - будто палкой по осколкам стекла кто-то бьет - невыносимо. Колян громко и бессвязно стонет.

- ПЕРЕСТАТЬ! - реву во всю глотку я, - ЗАТКНУТЬСЯ ВСЕМ! ВСЕМ!

ВСЕМ ВСЕМ ВСЕМ! Сегодня, в Центральном кинотеатре состоится премьерный показ художественной ленты "МЯТЕЖНЫЕ ГОДЫ". В главных ролях Марта...

Мою любимую девушку тоже зовут Марта. Это так, к сведению. А ПОКА Я ПРИКАЗЫВАЮ ВАМ, МИРОВЫЕ СИЛЫ, РАЗДРАЖАЮЩИЕ МЕНЯ, ЗАТКНУТЬ ПАСТИ И ПОСЛУШАТЬ МЕНЯ! Удар по незащищенному горлу Коляна. Вскрик, всхлип. ВОТ ТАК Я ПОСТУПЛЮ С КАЖДЫМ, КТО БУДЕТ НА МЕНЯ ОРАТЬ! КТО БУДЕТ ОРАТЬ НА СПРАВЕДЛИВОСТЬ! НЕ ПОНЯЛИ, МУДИЛЫ, С КЕМ ИМЕЕТЕ ДЕЛО? Я ВАМ ПОКАЖУ!

ПОД СПОКОЙНУЮ МУЗЫКУ, МОЛЧА:

АВТОМАТНАЯ ОЧЕРЕДЬ ГРОХОТОМ ВСКРЫВАЕТ КАМЕРУ. ПУЛИ ВЫЛЕТАЮТ ИЗ ОГНЕННОГО ПОТОКА, ВЫБИВАЯ ЩЕПКИ ИЗ ЛЕЖАНОК, КУСКИ ОТ СТЕНЫ. БРЫЗЖЕТ КРОВЬ - КОЛЯНА, КОЩЕЯ, СЕРГЕИЧА, И МОЯ. АХ КАК БОЛЬНО! ГДЕ-ТО В ГРУДИ. ЧТО ЭТО? ПОЧЕМУ? МОЯ ГОЛОВА ОТКИДЫВАЕТСЯ НАЗАД, И Я ЗНАЮ, ЧТО В ЛОБ, ПРЯМО У ГРАНИЦЫ ВОЛОС, ПОПАЛА ПУЛЯ. ВСЕ ЗАМЕДЛЯЕТСЯ, ЗВУКИ ЗАМЕДЛЯЮТСЯ, ПОТОЛОК ЛЕТИТ КУДА-ТО, Я ПАДАЮ, РАСКИНУВ РУКИ И ОТВЕДЯ ИХ ЧУТЬ НАЗАД. НЕНАВИЖЖЖЖУУУ ВАС СМЕРТЬ, ВОЗЬМИ МЕНЯ

(Беспокойное было время, неспокойное. Беспокойное было время, беспокойное.)"

См также[править]


Текущий рейтинг: 51/100 (На основе 23 мнений)

 Включите JavaScript, чтобы проголосовать