Кража, обман и мошенничество

Когда Кристина только начала жить одна, каждый вечер она проходила по всей квартире и задергивала шторы, старательно не глядя наружу.

Она фотографировала выключенную плиту и дважды дёргала ручку двери, выходя из квартиры даже на полчаса. Даже в детстве, как бы стыдно ни было вспоминать об этом теперь, Кристина не могла уснуть одна и спала в постели родителей почти до семи лет.

Никто и никогда не назвал бы ее смелой, хладнокровной или спокойной. Но всё-таки, войдя в сарай (чтобы взять молоток, вспоминала она потом, или всё-таки напильник?) и увидев на полу труп своего мужа, Кристина почему-то не закричала.

Она прижалась к косяку двери, да, и зажала рот ладонью, но всё-таки не проронила ни звука. Даже когда растекающаяся лужа крови почти коснулась носков ее летних шлепанцев. Даже когда Кристина поняла: они с мужем разминулись десять секунд назад, когда он попросил ее принести из сарая инструменты, и он никак не успел бы…

Жирная муха уселась прямо на подсыхающую кровь, стекающую по лицу трупа.

– Крис, – раздался голос откуда-то с грядок, – ну где ты там?

И несмотря на то, что всю свою жизнь Кристина была ужасной трусихой, услышав голос существа, которое не могло быть ее мужем, она сказала только: – Сейчас! И, аккуратно обогнув все растущую алую лужу, взяла с полки ящик с инструментами.

У нее даже почти не дрожали руки.

∗ ∗ ∗

На следующий день, проводив мужа на работу, Кристина не пошла в сарай. Она вернулась в постель, ещё не застеленную, хранящую тепло двух тел, и легла прямо поверх одеял.

Кристине не было страшно, вовсе нет, но… этим утром Миша готовил завтрак, брился в ванной, неудобно согнувшись перед слишком маленьким и низко висящим зеркалом. Он поцеловал Кристину в щеку и пожелал хорошего дня. Когда он сел в свою машину, та выехала за ворота точно так же, как обычно.

Было так просто поверить, что ничего не случилось, и вчера просто случился тепловой удар, или случайная галлюцинация. Или, может, как в детстве, Кристина перепутала сон и реальность.

Но когда она вышла во двор, от сарая пахло. Не очень заметно, ведь времени прошло совсем немного. И всё-таки железная крыша, нагревающаяся от солнца, сделала свое дело: запах тухлого мяса нельзя было не заметить. Нельзя было проигнорировать, что более важно – а потому Кристина сменила обувь на резиновые сапоги, чуть помедлила, глядя вслед уехавшей машине, хотя она была уже очень далеко, и пошла в сарай.

Миша был там: лежал, раскинув руки. Коричнево-красные пятна на его голове, подсохшая вонючая лужа крови. Жужжание голодных мух. На одной из полок тоже были пятна. Вот как он умер: упал, стукнулся виском.

В какой-то момент Кристина поняла, что плачет.

Ноги не держали, поэтому она опустилась прямо на траву и сжалась в комок, обхватив руками колени. Позже Кристина будет думать, что плакала из-за охватившей ее смертной тоски и горя, охватившей ее в эту секунду, но правда куда прозаичнее: ей было страшно. Намного страшнее, чем когда в комнату заполз огромный ядовитый паук, страшнее, чем когда ее соседка по комнате не возвращалась домой три дня, страшнее, чем когда ее едва не сбила машина.

Потому что существо, притворяющееся ее мужем, должно было вернуться домой меньше, чем через пять часов.

Кристина не переставала плакать, пока поднималась на ноги, пока с трудом перекатывала в сторону труп (ужасно тяжёлый, и теплый, и мокрый, и уже мягкий), чтобы открыть дверцу подпола. Ей пришлось достать лом, чтобы столкнуть тело в открывшуюся дыру, и ее вырвало от звука, с которым оно приземлилось. Потом – ещё дважды, пока она убирала засохшую, подгнившую кровь с пола, хотя под конец это были простые спазмы, потому что в желудке не было ничего, кроме желчи.

Кристина понимала в глубине души, что это все это – просто шок, что она должна сделать что-то другое, – но даже мысль об этом была странна. Она не могла вызвать полицию. Ей некуда было бежать. И она не могла оставить тело здесь: рано или поздно тварь нашла бы его и поняла, что Кристина тоже видела труп.

Тогда у твари не было бы смысла оставлять ее в живых.

“Я зачем-то ей нужна”, думала Кристина позже, лёжа в кровати, уже чистая, замотавшая голову бинтами. Покрасневшими опухшими глазами она смотрела в потолок. “Я должна узнать, зачем”.

Хуже всего было чувство беспомощности и одиночества: она знала, что не заметила бы различий, если бы не нашла тела. А значит, Кристина не могла доверять и другим людям. Ни семье, ни друзьям, ни полиции. Она могла полагаться только на саму себя.

Когда тварь вернулась домой, Кристина все ещё лежала в постели. К ночи похолодало, и ветер, прохладный и чистый, будто успокаивал больную голову. Хотя ей все ещё было страшно и больно, но теперь у нее был план.

– Крис? – позвала тварь из прихожей. – Кристина? Послышались торопливые, встревоженные шаги, и она, выждав ещё немного, вышла в коридор, придерживая стену. Днём Кристина ещё думала удариться головой обо что-то твердое – для большей правдоподобности, – но ей было слишком страшно. Падая на землю, она выставляла руки, ударяясь о дверь, в последнее мгновение отклонялась.

Но и так вышло неплохо: бледное, заморенное лицо с опухшими глазами и дрожащие руки. – Крис, – вдохнула тварь со смесью облегчения и тревоги. Сделала шаг, вперёд и так и застыла. – Что… что случилось? – Я упала, – соврала Кристина. Дотронулась до повязки и поморщилась. – Ударилась. – Сильно? – Нет… но у меня немного кружится голова.

Тварь сказала: – Это может быть сотрясение. Давай поедем к врачу? И ещё: – Ладно… как знаешь. Но если тебе на полегчает к утру… И: – Ложись. Я приготовлю ужин сам. Поешь потом.

Кристина притворилась спящей, но утром остатки еды все ещё ждали ее на столе. Она притворилась, что поела, но выкинула все в компостную яму и прикрыла кусками дерна.

После этого Кристина направилась в магазин: ей надо было купить еды. Во-первых, нельзя было голодать; во-вторых, для выполнения плана ей было нужно кормить тварь. Столько, сколько потребуется.

В магазине знакомая продавщица, увидев ее повязку, заохала и захлопотала: расспросила, что случилось, попыталась убедить заглянуть к врачу, выруга за попустительское отношение к здоровью. Выбрала лучшие куски мяса из лежащего на прилавке, одобрительно кивнула, увидев, как Кристина сгребает готовую еду. – Тебе лечиться надо, а не за оглоедом своим прибирать, – воинственно сказала она. – Надо же, заставил тащиться в такую даль, да ещё пешком!.. – Спасибо, – улыбнулась Кристина, как делала это раньше. – Он меня не заставлял. Я сама.

Это было правдой.

Ужин она готовила не так, как обычно: небрежно порезав овощи и мясо, сбросила все в одну сковороду. Даже если не дожарится, ничего страшного: за соусом ничего не заметишь. Если ты человек, конечно, но на всякий случай у Кристины было ещё одно оправдание: травма головы.

Готовя соус, она смешала все специи, какие смогла найти на дачной кухне. Острый перец полностью забил нежный аромат орегано, а базилик и кинза придали неприятный привкус сырого белья, и в другой ситуации Кристина бы расстроилась, но сейчас это было очень кстати.

Она была пугливой и беспокойной всю свою жизнь; вот почему в ее аптечке было много таблеток, названия которых ничего не скажут человеку без таких проблем. Кристина никогда не рассказывала об этом Мише – она не любила, когда окружающие думали о ней как о психе, которому нужно регулярно принимать таблетки просто для того, чтобы спокойно спать.

Ей очень хотелось высыпать в соус сразу всю упаковку, но это было слишком рискованно. Достаточно было представить, как тварь, притворяющаяся ее мужем, поднимает голову от тарелки и спрашивает, почему вкус такой странный, или просыпается посреди ночи и смотрит прямо на нее, как страх накатывал на Кристину с головой. Поэтому она ограничилась семью таблетками: на одну больше суточной дозы.

Хорошо, что она привыкла к страху: всю жизнь он следовал за ней неотступно, и теперь, когда ситуация была по-настоящему жуткой, Кристина чувствовала себя не хуже, чем обычно.

К тому моменту, как тварь вернулась домой, ужин был уже готов. Одна испачканная тарелка стояла в раковине: извини, милый, не дождалась тебя и поела, это же ничего?

Ничего, сказала тварь голосом Миши. Тебе уже лучше? – Да, – сказала Кристина. Но ей все ещё было достаточно плохо, чтобы не разговаривать слишком много и не улыбаться. Они просто сидели за столом, как бывало много раз до этого, и страх постепенно чуть затих, улегся, и на его место пришло горе. Только глядя в эти поддельные глаза и слушая ненастоящий голос, Кристина понимала, как же страшно одиноко ей будет потом. Как одиноко ей было уже сейчас.

Ближе к конца ужина она всё-таки допустила ошибку: тварь, отодвинув тарелку, посмотрела на нее и сказала: – Кстати… ты сегодня не была в сарае? Кристину будто облили ведром ледяной воды. – Нет, – сказала она одними губами. – А что?

– Да там… – на знакомом, любимом лице появилась такая же знакомая морщинка, и Кристине вдруг захотелось расплакаться. – Воняет. Может, крыса сдохла или ещё что. Я завтра гляну. И тут все едва не пошло насмарку: Кристина вцепилась в стол и крикнула не своим голосом: – Не надо!

Тварь осеклась на полуслове, озадаченность на лице стала заметнее. – Что в сарае, Крис? – спросила она наконец. Очень спокойно. На секунду Кристине показалось, что это конец – но испуганный мозг вдруг выудил откуда-то объяснение: – Картошка, – выдохнула она. – Там картошка.

– Которую ты обещала разобрать ещё на прошлой неделе? – проницательно заметила тварь. Морщинка на лбу разгладилась, и Кристина с трудом, но могла изобразить стыд. Даже раскаяние. – Извини, – пробормотала она, глядя на свои носки. Руки она сцепила в замок, чтобы не дрожали так сильно. – Там немного осталось, и я хотела… но все как-то… – Да ничего. Только не пугай меня так больше, ладно? Ты сейчас так заорала… – Извини, – повторила Кристина. – Я просто – не знаю, наверное, это все ещё голова.

Они посидели в тишине ещё немного, а потом тварь зевнула и сказала: – Ладно. Давай спать? Я сегодня что-то никакой. – Конечно, – облегчённо ответила она. Все снова шло по плану.

Заснуть Кристина не смогла бы все равно, поэтому она просто лежала, глядя в потолок и считала воображаемые числа: на овечек ей как-то не хватало воображение. На двух тысячах тварь захрапела, на трёх – перевернулась и попыталась обнять Кристину, отчего ту снова чуть не стошнило.

После пяти тысяч она решила, что достаточно, и аккуратно села на постели. Поскрипела пружинами, пощелкала пальцами у уха. Хлопнула в ладоши. Ничего.

Как ни странно, именно сейчас Кристина засомневалась в своем плане: все время, пока она доставала из-под кровати припрятанные веревки, дрожащими пальцами завязывала их на изголовье и изножье кровати, накидывал петли на руки и ноги, воображение жгли картины: тварь, занявшая тело Миши, вдруг открывает глаза, улыбается, спрашивает… что-нибудь.

Что в сарае, Крис?

Но ничего не случилось, хотя дважды у Кристины чуть не выскакивало сердце, когда храп вдруг прерывался. Но снотворное было достаточно сильным, чтобы даже боль и неудобство из-за веревок не прервали сон.

Когда все было закончено, Кристина достала из-под кровати нож и… застыла: она вдруг поняла, что не может найти в себе сил, чтобы разбудить тварь. И дело было даже не в том, что снотворное работало. Одна мысль о том, чтобы протянуть руку и дотронуться до… тела…

В конечном счёте Кристина уселась у двери, подперев ее спиной, и уставилась на кровать. Место было удобным, почти уютным, и можно было разглядеть и то, как движется за окном луна, и как шевелится тварь на кровати, крутится в кровати, не понимая, что ей мешает.

Кристина сжимала в руках нож и чувствовала, как к глазам снова подступают слезы. Почему она решила, что тварь удержит то, что удержит обычного человека? Что, если она разорвет веревки – или попросту изменит форму, чтобы выскользнуть из петель?

Может, ей вообще не надо высвобождаться, чтобы убить Кристину. И ещё – если она так хорошо знает, как быть похожей на Мишу, то ничего не помешает ей быть похожей на Кристину. А ведь в городе живёт мама, и сестра, и маленький племянник, и ещё много людей, о которых так и не вспомнить…

Часов в шесть, когда тварь наконец проснулась, Кристина накрутила себя до того, что почувствовала облегчение. Как бы там ни было, скоро все закончится – так или иначе.

Тварь пошевелилась, попыталась сесть – конечно, безуспешно, – невнятно что-то застонала и наконец проснулась. Задёргалась активнее, повертела головой: взгляд был совсем ошалелый. Кристина всё-таки угадала. Что бы это ни было, оно было похоже на человека во всем. Или хотя бы хорошо притворялось.

– Кристина! – крикнула это что-то, заметив ее. В голосе – смесь страха и обеспокоенности. – Что… что это? Это ты сделала? – Я. Кристина подошла ближе, присела на стул, не выпуская нож из рук.

Чужое лицо подернулось страхом, и тварь дрожащим голосом спросила: – Что все это значит? – Ты сам знаешь, что! – неожиданно для самой себя вспылила Кристина; снова затряслись руки, и ей пришлось вскочить и открыть окно, чтобы хоть чуть успокоиться. – Но ладно… ладно. Давай просто поговорим, хорошо? Поговорим.

Тварь посмотрела на нее загнанно и чуть кивнула: – Как скажешь, – проговорила она таким тоном, будто успокаивала ребенка. – О… о чем? – Когда я нашла тело Миши, – голос чуть сорвался, но Кристина все равно продолжила, – я испугалась. Но потом… потом я поняла: тебе что-то надо от меня. Правда ведь? Иначе было бы проще убить и меня, или вообще занять, ну, другое место. Поэтому скажи мне – чего ты хочешь? – Я? – переспросила тварь. Кристине вновь захотелось зарыдать.

– Ты, или вы, или как это называется… мне плевать! Чего тебе надо? И тут тварь совершила нечестный ход: она заплакала. – Ничего, – голос, хоть и искаженный слезами, казался все таким же знакомым. – Господи, Крис… я, я вообще не понимаю, о чем ты… какой труп, какое… – Хватит! – Кристина стукнула кулаком об стол. – Я видела все своими глазами, ты меня… не обманешь! Отвечай!

Тварь снова замотала головой: – Я не понимаю, о чем ты говоришь… слушай, слушай, пожалуйста – если ты что-то видела в сарае… давай ты вызовешь полицию? Просто позвонишь им, не будешь выходить отсюда. Просто скажешь им идти сразу в сарай, и потом они… ну, найдут, о чем ты говоришь, и все… образуются. Кристина посмотрела на тело, распластанное на постели, и сказала, удивляясь, как мертво звучит голос: – А я ведь не говорила, где нашла тело.

Она успела заметить, как лицом Миши изменилось, застыло в гримасе досады и раздражения – а через секунду оно стёрлось, сменившись болью. Кухонный нож вошёл под ребра раз, другой, а потом Кристина перестала различать, куда бьёт: слезы встали перед глазами сплошной пеленой.

Ещё час назад она верила, что сможет выбить из твари информацию, если потребуется, и представляла, как будет резать и бить, но это ведь было тело человека, которого она любила. Даже сейчас ей было так больно, будто сердце сжали в чудовищном кулаке, а ведь убийство – легче, чем пытки, ведь Миша почти не кричал.

Когда она закончила, тело уже перестало даже дёргаться; руки расслабились, и их удерживали только верёвочные петли. Пахло кровью и немного мочой, и все лицо и одежда Кристины были в крови. Правая рука одновременно онемела и болела, и понадобилось немало сил, чтобы просто разжать кулак.

В тишине она опустилась на край кровати, взглянула на лицо, залитое кровью и искаженное страданием. Грудь, живот – все было таким обычным и человеческим. После смерти оно не изменилось ни на гран; что же за иллюзия это была?

В тишине было особенно хорошо слышно, как недалеко хлопнула дверь. Сначала Кристине даже показалось, что входная, но через секунду она поняла: нет, чуть подальше.

Дверь сарая.

Оцепенев, она слушала, как тихие, неуклюжие шаги с улицы добираются до дома. Как хлопает теперь уже внутренняя дверь, и к звуку шагов прибавляется ещё кое-что: будто что-то тяжёлое тащат по земле.

Нужно было бежать. Нужно было подобрать нож с ковра, но Кристина вдруг почувствовала – впервые за все это время, – настоящий страх. Парализующий, выворачивающий наизнанку.

Прежде чем зайти в спальню, оно постучалось. Оно: тело Миши, мертвое, залитое подсохшей кровью, засиженное мухами. Любимая футболка, обнаженные десны. Трупные пятна и побелевшие глаза: все, на что обращает внимание человек, когда смотрит на тело. – Так-так, – сказало тело, глядя на Кристину. С громким треском оно повело головой, выпрямляя его. – Как хорошо. Ещё и таблетки, да? Ты такая умница. Ну, иди сюда. Теперь все будет хорошо.

Кристина закричала и кричала до самого конца.

∗ ∗ ∗

Студент-аспирант радостно поставил этой женщине синдром Капгра, но Антон давно избавился от желания усложнять то, что усложнять не следует. Шизофрения давала ещё и не такие проявления, а на лечение больная реагировала просто замечательно – так и чего огород городить?

– Как вам здесь? – спросил он у женщины (Кристины, кажется?) ради приличия. Та посмотрела на него чуть затравленно, но улыбнулась. – Хорошо… знаете, я думала, что попаду в тюрьму. Антон пожал плечами. Не было нужно говорить, что она бы и попала – если бы только не показания соседей и односельчан, которые видели ее то бродящей по селу с расшибленной головой, то шатающейся по участку и плачущей.

– Ничего, – сказал он вслух. – И не таких лечили – так что не волнуйтесь. Вас тоже вылечим. Кристина вылетела у него из головы через секунду – ровно тогда, когда открылась дверь следующей палаты. И конечно, Антон не мог видеть, как существо, отзывающееся сейчас на имя “Кристина”, вернулось на свою кровать, легло и уставилось в стену, не переставая улыбаться.

Да, оно действительно планировало попасть в тюрьму: к мошенницам и воровкам, которые вышли бы на свободу и понесли его учение дальше, но так тоже вышло неплохо. Конечно, многие из женщин этой больницы никогда не выйдут наружу, но были и другие. Были девушки с тревожными расстройствами, были одинокие матери, впавшие в депрессию. Были их родственники, убитые горем или подточенные наследственными болезнями. Были, в конце концов, медсестры и санитары, выходящие на работу в ночь и едва сводящие концы с концами, привыкшие слышать в темноте то, чего там быть не должно.

Все эти люди, которые никому не нужны, которым никто не поверит, но которых услышат все.

Скоро, совсем скоро мир изменится навсегда.

Текущий рейтинг: 51/100 (На основе 7 мнений)

 Включите JavaScript, чтобы проголосовать