(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Карлик императрицы
Замирая от гордости, Гинго шел за Астиальдой. Это было нечто неслыханное. Императрица пригласила его, презираемого всеми шута, в свои уединенные покои!
Астиальда была молода и ослепительно красива. Гинго она казалась самой прекрасной женщиной из всех, какие были во дворце, а было их тут немало. Муж Астиальды – император Олеарии и повелитель одиннадцати королевств, могущественный маг Гомбарум, был большим поклонником прекрасного пола. Девушек свозили к нему со всех концов империи, причем для службы при высочайшей особе отбирали самых красивых. Они служили горничными, танцовщицами, музыкантшами, певицами; многие из них были наложницами Гомбарума. Выбор имелся превеликий; при виде стольких ножек, талий, плеч и хорошеньких мордашек впору было совсем потерять голову, но Гинго оставался верен своей госпоже.
Видеть ее приходилось ему нечасто – только на пирах или во время ее прогулок по аллеям дворцового парка. В эти минуты в Гинго словно вселялся какой-то сумасшедший бесенок. Он начинал прыгать, кувыркаться, хохотать, свистеть и кричать, подражая голосам зверей и птиц, а то вдруг набрасывался на других карликов и принимался их толкать и колотить, вызывая в толпе шутов невообразимую суматоху. Императрица замечала Гинго и милостиво улыбалась ему. Однажды, когда он ее очень рассмешил, она даже позволила поцеловать себе руку. Рука ее, унизанная перстнями, была холодна и бела, как снег. Гинго потом целый месяц ходил шатаясь, закатывал глаза и мечтал умереть у ног своей госпожи за ее единственный взгляд. О, это была бы сладкая смерть! «Астиальда, я люблю тебя…» – шептал он вечерами, отходя ко сну, и просыпался наутро с теми же словами, рисуя в воображении пленительный облик, улыбку и глаза, сверкающие, как две голубые льдинки в морозный солнечный день.
«Сегодня случится что-то необычайное», – думал Гинго, идя следом за госпожой по бесконечной анфиладе комнат, вдоль мраморных колонн и величественных статуй.
Астиальда шла чуть впереди. Карлик вдыхал ароматы ее духов и от восторга у него кружилась голова. Ему хотелось закричать что есть силы и закувыркаться, но, сознавая серьезность момента, он шел степенно, маленькими быстрыми шажками, почти не дыша.
Астиальда была чудо как хороша в облегающей белой юбке с газовыми кружевами, шелестящими по полу, и в наброшенной на плечи голубой мантии! Сочетание белоснежного и голубого удивительно шло ее неземному облику. Высокая стройная фигура молодой императрицы выражала гордость и величие. Глаза излучали блеск. За всю дорогу она ни разу не взглянула на коротышку Гинго. Лишь когда они оказались в просторной шестистенной комнате без окон, освещенной высокими свечами в золотых шандалах, она обернулась к нему. Загадочная улыбка тронула ее тонкие губы.
– Вчера я вопрошала древнюю книгу, найденную в заброшенных катакомбах Кен-Корроса, – сказала она. – Я не хотела по ее буквам, посредством магической формулы, узнать имя человека, который был бы всецело предан мне…
Она подошла к громадному фолианту в бронзовом переплете, лежавшему на специальной подставке, и коснулась его рукой.
– Я перебирала имена множества придворных, вельмож и рыцарей, которые постоянно толпятся вокруг меня и оказывают мне всевозможные знаки преданности и любви, – продолжала императрица, – но книга отклонила их все. Не нашлось среди них того, кто готов ради меня броситься в пасть к дьяволу… Отчаявшись отыскать такого человека среди вельмож, я стала перебирать имена слуг, и тут буквы сложились в имя «Гинго»…
Карлик, устроившийся у ее ног, при звуке своего имени вскочил и порывисто воскликнул:
– Да, да, моя госпожа!
– У меня нет оснований не верить оракулу, – добавила Астиальда, – я ведь тоже владею магическим искусством, хотя далеко не так сильна в нем, как мой муж, император Гомбарум…
Гинго с учащенно бьющимся сердцем отвесил императрице поклон – слишком торопливый и смешной, как, впрочем, все, что он делал. Но лицо Астиальды оставалось серьезным.
– Узнав о твоей преданности, – продолжала она ровным голосом, – я вопросила о тебе чудесную поверхность этого подноса… – Тут она взяла лежавший возле книги черный овальный поднос, украшенный по ободу драгоценными камнями, и опустила на пол, чтобы карлик мог видеть его зеркально-гладкое дно. – Смотри, Гинго, сейчас ты увидишь в нем себя…
Астиальда произнесла заклинание и взмахнула рукой. Черная поверхность подноса подернулась мерцающей рябью, в которой замелькали золотые и серебряные блестки. И вдруг, словно соткавшись из этих блесток, в овале подноса проступило лицо… Гинго встал на четвереньки, вглядываясь в него. Минут десять он созерцал молодое, удивительно красивое, обрамленное черными вьющимися волосами лицо, которое показывала ему магическая поверхность. Вскоре в ней отражалась уже вся стройная, мускулистая фигура незнакомца.
Гинго поднял на императрицу удивленные глазки.
– Что за прекрасный юноша виден там? – спросил он.
– Это ты и есть, – сказала Астиальда.
– Я? – изумился Гинго. – Невероятно… Ты шутишь! – с воплем горечи и обиды он отпрянул от подноса, – Мне никогда не быть таким! Я смешной уродливый карлик, которого не любит никто в целом свете и у которого один удел – страдать…
Он закрыл лицо руками. Беззвучные рыдания сотрясли его тельце.
– Слушай меня, Гинго, – сказала императрица. – Поверхность волшебного подноса показывает истинную сущность вещей. Если она показала тебя таким, значит, ты такой и есть. Прекрасный юноша, настолько прекрасный, что я всю ночь любовалась на твое изображение… – Тут она сделала многозначительную паузу. Гинго отвел от лица свои маленькие ладони. – Но сегодня утром, расспросив слуг, я была весьма опечалена, узнав, что Гинго – это карлик… – добавила она.
– О ужас, мне лучше бы не рождаться на свет! – Гинго вновь разрыдался.
– Я любовалась тобой всю ночь, – продолжала Астиальда. – От упоения твоей красотой у меня захватывало дыхание. Дерзкие и невероятные мысли приходили мне в голову… Мне вдруг захотелось избавить тебя от отвратительной личины маленького уродца и вернуть тебе твой истинный облик, коснуться твоих мужественных плечей, почувствовать жар твоей груди…
Карлик охнул и опустился на пол, не в силах стоять на ослабевших ногах.
– О божественная Астиальда, – прошептал он, – за один лишь час, да что там – за минуту неземного блаженства я готов отдать жизнь…
– Только за минуту? – все с той же загадочной улыбкой переспросила императрица. – Но почему бы блаженству не продлиться годы?
– Годы?…
– Даже десятки лет, если ты будешь достаточно отважен и выполнишь мое поручение.
– Что я должен сделать? – карлик на коленях подполз к Астиальде. – О, говори скорее! Ради тебя я готов броситься в пекло!
– Прежде чем обрести свой истинный облик, а вместе с ним и мое расположение, – сказала императрица, – ты должен убить Гомбарума.
– Государя? – ужаснулся Гинго. – Но ведь ты знаешь, госпожа, что это невозможно! Гомбарум – могущественнейший волшебник во всем Поднебесье, его власти покорна сама природа!.. Одним движением пальца он может вызвать страшнейшие землетрясения, бури, смерчи, наслать заразу на целые страны… Даже драконы Огненных Гор не смеют его ослушаться, а что говорить о нас, простых смертных… Госпожа моя, о том, чтобы убить Гомбарума, не то что сказать – даже помыслить нельзя… Император всесилен, он умеет читать мысли людей. Вспомни, сколько отважных и мудрых пало лишь за то, что они плохо подумали о владыке. Боюсь, что теперь и мне не сносить головы. Я не смогу удержаться, чтобы не вспомнить эту нашу встречу, и мысли мои неминуемо дойдут до императора. Колдун прочтет их, и я погибну мучительной смертью. Возможно, это случится уже нынче вечером… Я погиб. Горе мне… Горе…
– Да, мой верный Гинго. Поэтому мы должны действовать немедленно. Сейчас император спит. Час назад он вернулся с большой охоты в Гарпагоньих горах, собственноручно накормил собак и удалился в Запретную Башню.
– Но, государыня, в эту Башню никто не может войти, ни одна живая душа… – еле слышно прошептал карлик и оглянулся в испуге, словно могущественный Гомбарум мог его услышать. – Даже для тебя, со всем твоим колдовством, нет входа туда… А проснувшись, Гомбарум тотчас узнает про наш разговор! Для него нет тайн!
– Я рискую не меньше тебя, – возразила Астиальда, устремив на карлика пронзительный взор.
– Ты хочешь сказать, о госпожа, что Гомбарум… может убить и тебя?…
– Да, Гинго. И я со всей своей магией буду бессильна.
– Как? У него поднимется рука на тебя, прекраснейшую из женщин?
– Я уже не прекраснейшая. По крайней мере – для Гомбарума, – резко ответила Астиальда и добавила помолчав: – У меня появилась соперница, которой, похоже, улыбается удача…
– Ты имеешь ввиду Эройю, это тонконогую танцовщицу?
– Да.
– Невероятно! Предпочесть тебе, богине, какую-то замарашку…
– Эройя понимает толк в ворожбе, в этом все дело. Она уже второй месяц, будучи императорской наложницей, влияет на Гомбарума, она окутывает его сетями своего колдовства, а я ничего не могу ей противопоставить… Эройя задумала избавиться от меня руками самого Гомбарума и занять мое место. Гомбарум поддался ее чарам. Из магической книги Кен-Корроса я узнала, что Эройя в самое ближайшее время потребует у Гомбарума моей головы. И император выполнит ее желание. Возможно, это произойдет уже завтра, сразу после того, как он проснется и встретится с этой чертовкой в Павлиньем зале… Развязка близится, и это вынудило меня гадать по буквам магической книги, вычитывая в ней имя верного мне человека… Гинго, знай, что сама судьба определила нам либо погибнуть вместе, либо вместе торжествовать победу и насладиться годами счастья!
– Я сделаю все, что ты прикажешь! – воскликнул Гинго. Он выпрямился, весь затрепетав, глаза его заблестели. – Если надо убить Гомбарума – я убью его, не задумываясь. Но, государыня, что могу сделать я, ничтожный карлик, против властителя мира, обладающего неизмеримым колдовским могуществом? Он испепелит меня одним взглядом, я превращусь в головешку, в сухой лист, в плесень на стене, и память обо мне в тот же миг вытравится из мыслей всех, кто окружил меня в этом мире… О, владычица! – из глаз Гинго брызнули слезы. – Не мне бороться с всесильным колдуном!..
Он упал на колени и разразился горестными воплями. Императрица поглядела на него ледяным взором.
– Убить его можно во время сна, – молвила она.
– Но прежде нужно проникнуть в запретную Башню! – отозвался карлик. – Гомбарум окружил ее невидимой стеной, которую, как я слышал, не в силах разрушить никакие заклинания… Или, может, ты нашла способ?…
– Я спрашивала об этом у моих книг, – сказала Астиальда, покачивая головой. – Нет, одолеть невидимую стену невозможно. Покуда Гомбарум жив, она будет надежней всякой охраны защищать его сон.
– Но если нельзя добраться до спящего колдуна, зачем ты тогда призвала меня к себе? Значит, все-таки есть способ проникнуть в Башню?
На губах Астиальды заиграла улыбка.
– Ты догадлив, мой милый Гинго. Вспомни, кто, кроме Гомбарума, может беспрепятственно появляться в его опочивальне?
Карлик задумался, пожал плечами, потом вдруг хлопнул себя ладошкой по лбу.
– Собаки! – воскликнул он. – Охотничьи собаки императора! Они бродят по всему дворцу и никто из придворных пальцем не смеет тронуть их. Гомбарум кормит их из своих рук. Даже во время сна он не расстается с ними… Для собак не существует невидимой преграды, окружающей Башню!..
– И мы воспользуемся этим, чтобы добраться до колдуна, – добавила Астиальда.
– Я все-таки не пойму… – на лбу озадаченного Гинго прорезалась морщина. – Мне, что ли, нужно затянуться в собачью шкуру?
– Нет, Гинго, это не поможет. Чтобы проникнуть в Запретную Башню, ты должен стать одной из охотничьих собак Гомбарума. Стать собакой, – повторила она. – Превратиться в нее.
Услышав это, Гинго непроизвольно втянул голову в плечи и с затаенным ужасом посмотрел на Астиальду.
– И ты сможешь сделать это?.. – пролепетал он.
– Недаром я занимаюсь магией вот уже третий год, – усмехнулась императрица. – Кое на что и я способна… Подойди сюда, – сделав Гинго знак, она приблизилась к низкому столику у стены, на котором что-то лежало, покрытое черным шелком.
Гинго, робея, шагнул за ней. Астиальда отдернула покрывало, и Гинго вскрикнул, увидев труп одной из любимых собак императора. Из раскрытой пасти вываливался язык, рядом на столике темнели запекшиеся пятна крови.
– Гинго, сейчас ты перейдешь в ее тело и помчишься в Запретную Башню, – повелительным тоном произнесла Астиальда. – Но перед этим я должна тебе сказать еще кое-что. В теле собаки ты пробудешь очень недолго – минут двадцать. Может быть, даже меньше, это уже не от меня зависит… За это время ты должен пробежать по коридорам дворца и проникнуть в Башню. Стена тебя не остановит. По винтовой лестнице ты поднимешься в опочивальню императора… Ну, а там… Мне остается надеяться на твое проворство и остроту собачьих клыков!
– Убить Гомбарума… – прошептал потрясённый Гинго, словно только сейчас до него дошли весь ужас и неимоверная тяжесть возложенной на него задачи. – Это невозможно, невозможно!.. – он в страхе отшатнулся. Но тут взгляд его упал на волшебный поднос, где еще не растаяло изображение прекрасного юноши… И ручки Гинго сжались в кулаки. С мучительным стоном, перебарывая страх, он обернулся к императрице. – Я убью его… – процедил он, и вновь сомнение овладело им: – Нет, государыня, это невозможно! – почти выкрикнул он со слезами. – Императора ничто не может убить! Он бессмертен! Огненные драконы обрушили на него скалы, все его войско погибло под обвалом, а император остался жив! Каменный рыцарь, порождение чародеев далекой страны Зуаммад, которого никакая сила не могла сокрушить на пути к имперской столице, у всех на глазах разрубил Гомбарума пополам и сам погиб в тот же миг, а две разрубленные половины срослись и император хохотал, видя страх и удивление окружающих! А теперь подумай, что могут сделать собачьи клыки, если с ним не справились даже гигантские драконы и каменный рыцарь!..
– Взгляни сюда, мой верный Гинго, – спокойно ответила императрица и провела рукой над волшебным подносом.
Вихрь блесток снова пронесся по черной глади. Вглядываясь в мерцающую пелену, Гинго вдруг увидел императора, раскинувшегося на широком ложе. Гомбарум спал прямо в одежде, не сняв после охоты запачканных грязью и кровью сапог. Его правая рука свешивалась с кровати и почти касалась пола. Вокруг кровати лежали или бродили коротконогие псы со свирепыми клыкастыми мордами; многие из них глодали разбросанные повсюду кости.
Вглядываясь в изображение, Гинго заметил в запястье свешивавшейся руки какую-то светящуюся точку. Поначалу он решил, что это блестит один из бриллиантов браслета, надетого на руку волшебника, но через минуту понял, что свечение исходит из самой руки.
– Чудесная поверхность подноса показывает то, что не дано видеть простому смертному, – сказала Астиальда. – В запястье императора хранится Зуб Саламандры – светящийся камень величиной с фасоль. В нем заключены бессмертие и невероятная волшебная сила Гомбарума. Много веков назад Гомбарум, тогда еще начинающий чернокнижник, благодаря своей природной хитрости, а скорее всего – случайному стечению обстоятельств, завладел этим камнем, принадлежавшим великому чародею Икльтмесу. О деяниях этого древнего мага и поныне рассказывают легенды, леденящие кровь. Одним лишь Повелителям Тьмы известно, сколько тысячелетий жил Икльтмес в нашем мире, распоряжаясь судьбами миллионов людей и не зная себе равных в колдовстве. И источником силы его был этот камень – Зуб Саламандры, который он вынес из Запредельных Глубин, населенных страшными демонами и кровожадными чудовищами, выдыхающими огонь. Сам же Икльтмес узнал о его существовании от всеведущих мудрецов Кен-Корроса – страны, погибшей десять тысяч лет назад, от которой остались лишь навевающие ужас подземные святилища… Икльтмес умер, потеряв камень. Бессмертие и сила его перешли к Гомбаруму. В камне – смерть и вечная жизнь его обладателя, колдовское могущество и власть над миром! Смотри внимательно, Гинго… Сейчас император спит. Тебе придется действовать очень быстро. Клыкам такого сильного пса, – она перевела взгляд на труп собаки, – ничего не стоит в один миг прокусить запястье на правой руке и добраться до Зуба Саламандры. Лишившись его, Гомбарум умрет в считанные минуты.
– Я понял, госпожа, – весь вид Гинго выражал решимость. – Превращай поскорее меня в собаку и я расправлюсь с колдуном.
– Помни, что Гомбарум не погибнет сразу, у него еще останется несколько минут, и он попытается отобрать у тебя камень. Но это будет уже не прежний могущественный Гомбарум, а слабеющий, теряющий рассудок старик. Возможно, у него еще хватит колдовской силы, чтобы лишить тебя подвижности… Тебе нужно будет продержаться эти страшные минуты, продержаться во что бы то ни стало, пока он не издохнет окончательно. Лучше всего, если ты проглотишь камень в тот же миг, как он попадет к тебе в пасть.
– Будь покойна, госпожа, я не растеряюсь.
– Главное – не отдавай ему камень! – почти выкрикнула Астиальда. – Без него колдовская сила императора будет слабеть с каждой секундой! И невидимая стена вокруг Башни будет таять и рассасываться. Мне, вероятно, в последний момент удастся проникнуть сквозь нее и придти тебе на помощь… Но все же полагаться тебе придется только на самого себя. Помни о награде, которая тебя ожидает.
Она протянула Гинго руку. Карлик сжал ее в своих горячих ладошках и покрыл жаркими поцелуями. На миг у него закружилась голова. Он готов был бессчетно перецеловать каждый бугорок, каждую впадинку на тыльной и внутренней стороне руки его богини, но она мягко отняла руку и велела ему опуститься на пол.
Гинго скорчился, поджал под себя ноги и руки, закрыл глаза и весь напрягся. По телу его прокатилась сильная дрожь, когда Астиальда положила ему на голову свою ледяную ладонь. Вдруг страшная боль пронзила затылок Гинго, словно туда воткнули раскаленную иглу. И уже через минуту, хрипло дыша и высунув из ощерившегося рта язык, он опрометью несся по мраморным коридорам огромного императорского дворца, сбивая с ног лакеев и пугая до обморока придворных дам. На четырех коротких сильных лапах он взбегал по лестницам, всей тушей с разгону налетал на двери и высаживал их, врезался в толпы разряженных сановников, слыша их проклятия и вопли ужаса. Во дворце привыкли к бесчинствам императорских собак. Гинго мог безнаказанно вцепиться зубами в жирный зад какого-нибудь кавалера или дамы, которые еще сегодня утром потешались над бедным карликом и осыпали его тумаками. С каким наслаждением он прогрыз бы до крови несколько обтянутых в шелк лодыжек и унизанных перстнями рук, с каким диким восторгом впился бы клыками кое-кому в горло! Но времени у него не было, каждая секунда была на вес золота.
Промчавшись галереей и кубарем скатившись по двум необъятным лестничным маршам, он выскочил во внутренний двор и побежал вдоль стены. Кроме нескольких стражников в клювастых шлемах здесь никого не было; они лениво оглянулись на спятившего пса и продолжали свою бесконечную игру в кости.
Обогнув угол дворца, Гинго увидел черную приземистую башню. Возле нее не было ни души. Запретная Башня не нуждалась в охране. Все знали о невидимой стене, воздвигнутой императором для защиты своего сна, и боялись не то что приблизиться к ней, но даже взглянуть в ее сторону. О взгляде на Башню мог узнать всеведущий колдун, и неизвестно было, как он истолкует взгляд!
Тут Гинго помчался еще быстрее. Черная громада надвигалась стремительно; где-то здесь, в десятке метрах от Башни, проходила колдовская стена, но Гинго не замедлил бега, только зажмурился и наклонил голову, словно ожидая удара о непроницаемую воздушную преграду…
Стена пропустила его, и обрадованный Гинго зарычал от радости и нетерпения. Ворвавшись в распахнутые двери, он бросился вверх по лестнице. На ступеньках дремали или бродили охотничьи псы Гомбарума. При приближении Гинго они вскакивали и провожали его недовольным лаем. Иные из них бросались за ним, но вскоре прекращали погоню.
Одолев последний лестничный марш, Гинго оказался в просторном круглом зале без окон, стены и потолок которого образовывали одну громадную полусферу. Она была вся обита черным бархатом и увешана крупными рубинами, которые излучали неяркий багровый свет. В зале царил полумрак. Однако Гинго еще с лестницы рассмотрел посреди зала просторное ложе с лежащим на нем мощным широкоплечим Гомбарумом. Император спал в той же позе, какую четверть часа назад показывало дно волшебного подноса. Он сопел, красные, измазанные жиром губы его вздрагивали во сне, правая рука свешивалась до пола. Только Зуб Саламандры не просвечивал сквозь кожу на запястье, но Гинго этого и не требовалось: он знал, что чудесный камень – там.
Возле кровати развалились любимые охотничьи псы Гомбарума. Они оскалили зубы на Гинго, но, видимо, приняли его за своего, потому что ни одна из этих тварей не стронулась с места. Собаки глодали кости, дремали или гонялись друг за другом.
Гинго в несколько прыжков подскочил к свешивающейся руке и клыки его с размаху впились в запястье, обвитое ниткой жемчуга и украшенное золотым браслетом с бриллиантами. Жемчужины хрустнули под его клыками, золото смялось и один зуб Гинго с треском обломился, но все же собачья пасть прогрызла руку. Раздались пронзительные вопли и проклятия проснувшегося Гомбарума, но дело к этому моменту уже было сделано: кровавый клок императорского запястья вместе с кожей, сухожилиями, обломками костей и осколками жемчуга попали Гинго в пасть. Там же находился и заветный камень!
Стремительно отскочив от взревевшего чародея, Гинго, запрокинув морду, отправил все проглоченное в желудок. В таком виде его и застигло онемение. Сделать собаку неподвижной – это все, на что был способен Гомбарум, лишившийся вместе с камнем почти всей своей волшебной силы. Правая ладонь его помертвела, она болталась на одном сухожилии. Из обрубка густо сочилась кровь. Гомбарум некоторое время ревел и корчился, сжимая здоровой рукой изуродованную конечность. От адской боли его большое зверообразное лицо побагровело, топорщилась грива черных волос, судорожно открывался рот. Наконец Гомбарум опомнился, налитыми кровью глазами посмотрел на Гинго, который неподвижно стоял с запрокинутой пастью в двух метрах от кровати. Собаки, почуяв кровь, подбежали к Гомбаруму и принялись лизать красные пятна на полу. Стеная, император спустил ноги на пол и, пинками отгоняя назойливых псов, приблизился к Гинго. Сила Гомбарума иссякала с каждым мгновением. Колдун понимал, что если в ближайшие две-три минуты он не вернет себе волшебный камень, то он станет простым смертным, а это означало гибель. Здоровой рукой он взял Гинго-собаку за загривок и швырнул на кровать.
– Отдай камень, проклятый оборотень, – прошипел сквозь зубы император, наклоняясь над ним, – или я убью тебя… Разожми зубы и выплюни его, и тогда я сохраню тебе жизнь…
Он попытался просунуть лезвие кинжала между зубов Гинго, но делать это одной рукой ему было неудобно, к тому же онемение, охватившее Гинго, начало понемногу ослабевать. Гинго уже мог слегка шевелить лапами, дергаться туловищем и мотать головой, а у Гомбарума не хватало колдовской силы, чтобы удерживать его в неподвижности.
Император злобно выругался. Без камня он не мог читать мыслей, он не в состоянии был проникнуть в тайну этого неизвестно откуда появившегося пса и узнать, кто его подослал. А в том, что собака подослана, и что, скорее всего, это и не собака вовсе, а оборотень, Гомбарум почти не сомневался. Но дознаваться он будет после, а сейчас главное – это вернуть Зуб Саламандры. Только с чудесным камнем он станет прежним Гомбарумом, великим и всемогущим, и неведомые заговорщики не избегнут жестокой кары.
Он полоснул кинжалом по собачьей шее и животу. Брызнула кровь. Гинго извивался от резкой боли, но зубов не разжимал. Гомбарум, заметив это, тотчас решил, что камень у собаки во рту. И он принялся бить тяжелой рукояткой кинжала по собачьей морде. Трещали выбиваемые зубы, Гинго захлебывался в собственной крови, пытался уползти, однако Гомбарум ударами кулака возвращал его на середину забрызганной кровью кровати и продолжал бить по зубам.
Вскоре все клыки Гинго были выбиты. Перед глазами слабеющего императора плыли круги, кровать вместе с собакой ходила ходуном, его рука, пытаясь проникнуть в собачье горло, несколько раз промахивалась, наконец она всунулась в окровавленную глотку и принялась лихорадочно шарить в ней, стараясь нащупать камень. Но тот успел уйти глубоко в пищевод. Заревев в бессильной злобе, император вновь потянулся к кинжалу, намереваясь распороть брюхо проклятой твари, как вдруг простертая перед ним собака судорожно изогнулась и лапы ее сделались маленькими человеческими ручками, а вслед за ними преобразилось и все тело. Перед изумленным Гомбарумом лежал один из императрицыных шутов – уродливый карлик со сморщенной рожицей!
Время, отведенное Гинго для пребывания в облике собаки, истекло, он снова стал самим собой. Но раны, которые Гомбарум нанес животному, перешли на тело карлика. Гинго весь был страшно исполосован ножевыми ударами, зубы были выбиты, из горла хлестала кровь. Увидев его, император даже привстал, пораженный внезапной догадкой.
– Астиальда! – взревел он, в ярости взмахнув здоровой рукой. – Когда я верну камень, я убью эту мерзкую колдунью! Задушу ее своими руками!..
– Нет, Гомбарум, – раздался негромкий голос за его спиной. – Тебе уже не удастся это сделать. Твоя волшебная сила изошла из тебя, и невидимая стена, окружающая Запретную Башню, исчезла. Ты видишь, я смогла войти в твое неприступное логово.
В смертельном ужасе Гомбарум оглянулся. Перед ним стояла Астиальда, непроницаемо-холодная, в облегающем белом платье и голубой мантии, скрепленной золотой фибулой на правом плече. Глаза императрицы надменно сверкали при свете рубиновых камней, озаряющих зал.
– Ты все-таки добралась до меня… – просипел Гомбарум и, пошатываясь, сделал по направлению к ней неверный шаг. Все качалось перед его глазами, плыли круги, в голове усиливался шум. Лицо его залила смертельная бледность. – Зря я не послушал Эройю и не убил тебя вчера…
Теряя силы, он сделал к ней еще шаг, другой, его здоровая рука поднялась и, дрожа, потянулась к ее горлу. Усмешка скривила тонкие губы Астиальды. В ее руке возник хрустальный флакон. Она плеснула содержимым флакона на грудь и лицо Гомбарума, и тот, взревев, покрылся черными, с каждым мгновением увеличивающимися пятнами, которые стремительно разъедали кожу, мясо и кости императора. Перед Астиальдой был уже не колдун, а простой смертный, корчащийся в агонии, бессильный даже против ее слабых чар.
Гомбарум зашатался и рухнул к ногам императрицы. Ядовитая жидкость довершала то, что начал Гинго в образе собаки. Спустя несколько мгновений тело Гомбарума представляло собой груду обугленных, кровоточащих комков мяса и костей, на которую с жадностью набросились псы.
Астиальда брезгливо обошла их грызущуюся свору и приблизилась к ложу. Гинго, тихонько постанывая, лежал неподвижно. Глаза его, в которых отражалась попеременно боль, ужас, восхищение и немая мольба, не отрывались от лица Астиальды. Он пытался что-то сказать, разбитые губы его шевелились, стараясь сложиться в улыбку, грудь судорожно вздымалась.
В горле у карлика захрипело, забулькало, когда он попытался приподнять голову навстречу подошедшей госпоже.
– Лежи спокойно, мой верный Гинго, – ласково произнесла императрица и сделала над ним легкое движение рукой. – Я знаю, что ты хочешь сказать мне. Ты сделал все, что было в твоих силах, и даже то, на что я не смела надеяться: ты вырвал из запястья Гомбарума колдовской камень и успел проглотить его прежде, чем он заставил тебя окаменеть. Гомбарум мертв. Ты вправе ждать от меня награды. Помнишь прекрасного юношу, которого показал тебе волшебный поднос? Сейчас ты станешь им и на твоем теле не будет ни единой царапины… И я здесь же, на этом ложе, вознагражу тебя за твою службу… Награда будет неслыханно, по-императорски щедрой, мой верный, милый, прекрасный Гинго…
Говоря это, она расстегнула фибулу и мантия упала к ее ногам. Гинго лежал, не смея пошевелиться. То, что он видел, казалось ему сном. Императрица отвела от своей груди легкую ткань и оголила плечо; затем обнажилась грудь, украшенная несколькими нитками драгоценных бус; мягко зашуршав, упало платье, оставив на белом, как снег, теле лишь тонкий набедренный пояс, усыпанный алмазами и изумрудами. У карлика захватило дыхание. Перед ним стояла нагая богиня, ослеплявшая блеском своей красоты!
Улыбаясь все той же отрешенно-надменной улыбкой, какой она встретила взгляд Гомбарума, императрица приблизилась к залитому кровью ложу, присела на его край и наклонилась над Гинго.
– Гинго, мой верный Гинго… – шептала она, все ниже склоняясь над карликом.
Аромат ее духов кружил ему голову, а когда свесившийся сосок Астиальды как бы невзначай коснулся его лица, он едва не потерял рассудок Из горла его доносился хрип, потом из полураскрытого рта вместе с тоненькой струйкой крови вырвалось бессвязной восторженное восклицание.
– Потерпи еще немного… – прошептала Астиальда, белоснежной змеей изогнувшись над маленьким окровавленным тельцем.
Ее прекрасное лицо приблизилось к изуродованному лицу Гинго, кончики ее грудей коснулись израненного тела и испачкались кровью. Астиальда приоткрыла рот, в знойном призыве выставила язычок, однако губ Гинго не коснулась.
– Сейчас ты станешь стройным, сильным, высоким юношей, каким ты должен был быть от рождения, если бы не злые чары, напущенные на твою мать, носившую тебя в своей утробе… Минуту, Гинго, потерпи еще одну минуту, и ты преобразишься… Я обниму твои широкие плечи и стройный стан… Ты будешь моим… Моим навсегда… – В руках Астиальды появился футляр из черного дерева, обитый по уголкам золотом. – Здесь находится волшебный предмет, который развеет чары и вернет тебе твой истинный облик… И ты тут же, на этом ложе, упьешься ласками, которые не снились смертному… Ты узнаешь, как я способна любить, о мой прекрасный, обожаемый Гинго… Приготовься. Еще полминуты – и раны исчезнут, уйдет боль, тело твое преобразится…
Сладострастно полузакрыв глаза, она выдохнула и провела холодным пальчиком по вздрагивающей от боли, изрезанной груди Гинго. Конец пальца окрасился кровью. Астиальда, не сводя с Гинго затуманенного взгляда, поднесла этот палец ко рту и слизнула кровь.
– Закрой глаза, чтобы мне удобнее было сотворить колдовство…
Гинго зажмурился.
– Ты прекраснейший из смертных, Гинго, и только ты один достоин моей любви… Приготовься… Крепче закрой глаза… Это произойдет мгновенно…
И тут вдруг зрачки Астиальды хищно сверкнули, она стремительно раскрыла футляр, схватила лежавший в нем нож и одним быстрым и сильным ударом вонзила его в тело карлика пониже горла. Затем резкими рывками она вспорола маленькое тельце от шеи до мошонки. Карлик судорожно задергался, кровь потоком хлынула из страшной раны.
Он был еще жив и сердце его трепыхалось, обнажившееся в проломленной грудной клетке, когда Астиальда, погрузив руки в его внутренности, лихорадочно шарила среди кишок, мышц и мяса, отыскивая проглоченный камень. На поиски ушло не больше минуты. Цепко сжав камень в окровавленном кулаке, она брезгливо оттолкнула изуродованное тельце.
Сквозь кровавую пелену, из последних сил стараясь удержать затухающее сознание, Гинго видел, как она радостно выпрямилась.
– Зуб Саламандры! – воскликнула она, держа камень в вытянутой руке, по которой алым струйками стекала кровь. Голос ее гулким эхом прокатился под сводами сферического зала. – Камень Запредельных Бездн! Он даст мне бессмертие, вечную молодость и колдовскую силу, перед которой ничто не сможет устоять в Поднебесье. Я не повторю ошибки Икльтмеса и Гомбарума, никто не отберет его у меня. Отныне я – повелительница Олеарии и одиннадцати королевств! Я всесильна! О, сладость грубой любви обнаженных тел, сладость казней и пыток, оргий и кровавых забав!.. – Она захохотала. – Бессмертие позволит мне тысячелетия упиваться вами!..
И, забыв об умирающем карлике, останках Гомбарума и грызущихся собаках, она направилась к лестнице. В высоко поднятой руке ее пульсировал золотым блеском колдовской камень.
Гинго силился приподнять голову, чтобы в последний раз взглянуть на ее удаляющуюся фигуру, стройную и высокую, ослепительно прекрасную в своей наготе, похожую на богиню, изваянную из мрамора знаменитым скульптором. Улыбка тронула губы умирающего. Адская боль терзала его тело, на глаза наплывал мрак, но Гинго улыбался. Сбылась его мечта! Он умер за императрицу, и в последние свои минуты видел такое, за что он тысячу раз готов был принять смерть!
Она ушла, а в его угасающем сознании еще несколько долгих мгновений стояло видение ее белоснежной груди. Одна из пурпурных виноградин была так низко, что едва не касалась его лица…
Игорь Волознев
Текущий рейтинг: 64/100 (На основе 57 мнений)
