(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Кадр
Валентине Александровне не спалось. Диван был жестким, из-за тонкой стены доносился тихий, но от этого не менее раздражающий, звук соседского телевизора, в окно незваным гостем стучал ветер, а в комнате подванивало гнилым мясом. Тянуло со стороны шкафа, за которым, должно быть, сдохла мышь.
После двенадцати часов в плацкартном вагоне тело ломило, а за левым глазом поселилась сверлящая боль, вспыхивала красной молнией. Валентина Александровна села на кровати, помассировала виски и потянулась к пиджаку, висящему на спинке стула, достала кнопочный мобильник и, кажется, в сотый раз набрала номер сына.
И в сотый раз ей ответил женский голос, сообщающий, что абонент вне зоны действия сети.
— Колька. Куда тебя на этот раз черти занесли? — прошептала она и встала, морщась от боли.
С вокзала Валентина Александровна сразу поехала в отдел полиции, когда-то давно видела по телевизору, что заявление лучше подавать именно в городе, где жил пропавший.
— Взрослый мужик ведь, — сказал усатый дежурный, перечитав заявление. — Поищем, поищем, но могу сказать сразу: загулял твой сынок. Запил, скорее всего. Две недели на звонки не отвечает, а ты уже через полстраны за ним, как за пятилетним мчишься! Сама знакомых найди, с соседями поговори. Если хочешь, можешь волонтеров местных побеспокоить, они листовки расклеят. Знаешь, что еще? Возьми справочник и обзвони больницы.
Ничего не оставалось, как ехать домой к Коле.
Ключи от квартиры камнем оттягивали карман. Сын вручил связку матери во время одного из кратких визитов в Москву.
— Заглядывай, будешь в моих краях, — сказал он тогда.
Они оба понимали, что это вряд ли когда-нибудь случится, просто жест вежливости. И стоя у серой, металлической двери, Валентина Александровна вдруг испугалась, что ключ, оказавшись в замке, просто не повернется.
Но ключ подошел.
Весь оставшийся день Валентина Александровна сидела в квартире среди хаоса чужих вещей, и, следуя совету полицейского, звонила, звонила, звонила.
— У него особая примета, родимое пятно на шее, — говорила она. — Нет? Извините.
К ночи разобрала диван, нашла в комоде чистое постельное белье, расстелила и попыталась заснуть. Но боль, соседский телевизор и ветер мешали, будили, выхватывали за волосы из омута сна.
Небольшая потеря. Валентина Александровна знала, что там ждут только белое и красное.
На кухне горой высилась грязная посуда и чтобы занять руки Валентина Александровна стала мыть тарелки, стопки и чашки, настырно оттирать сковороду от жира. Чистила, пока не пришли слезы, тогда села на пол и закрыла лицо руками. Так и просидела до утренних сумерек. Затем навела растворимого кофе, забрала чашку в комнату и принялась копаться в вещах сына.
За бесцельным изучением записных книжек, фотоальбомов, файлов компьютера, исчезли несколько часов, за окном занялся серый, зимний день.
Валентина Александровна, будто заново открывала сына, при этом чувствуя себя вором, вторгающимся в чужую жизнь.
Задолго до того, как уехать из Москвы, Коля учил мать пользоваться компьютером, и она шаг за шагом вспоминала эти уроки, открывая папки, документы, силясь найти хоть что-то. Тщетно. Электронная почта была захламлена спамом, а история браузера ограничивалась новостными сайтами и торрент-трекерами.
«А возможно, полицейский прав и Коля просто укатил куда-нибудь?! Запил. Проспится и найдется. Телефон потерял, вот и… А ты бучу подняла, в квартиру вломилась, дура старая. Действительно, не пятилетний ребенок, ни перед кем отчитываться не обязан. Даже перед тобой», — крутились мысли в голове.
Но с первого звонка, на который Коля не ответил, внутри росло чувство черной тревоги. Обычное волнение, подумала Валентина Александровна тогда. Это нормально сильно волноваться за единственного сына, но после того, как она ступила на заметенный снегом перрон, тревога вспыхнула с утроенной силой, грозя обернуться настоящей паникой, и не собиралась гаснуть.
Валентина Александровна встала из-за компьютера, пересекла комнату и вывалила одежду из шкафа на пол, планируя порыться в карманах, вдруг там будет что-нибудь полезное, зацепка, телефон… хоть что-нибудь!
Когда на полу выросла гора из одежды, стало понятно, откуда тянуло гнилью. Запах шел из черной сумки, стоящей в углу шкафа. Валентина Александровна подняла находку, вынесла в центр комнаты и расстегнула молнию.
Вонь усилилась.
Внутри лежал зеркальный фотоаппарат, дорогой, с толстым объективом. Валентина Александровна взяла камеру. По пузатой линзе шли, пересекаясь, две большие трещины, образовывая букву X, из которой сочилась черная жидкость. Именно она воняла гнилым мясом.
— Что…?
Валентина Александровна перевернула камеру, попыталась включить. Дисплей моргнул, на нем что-то мелькнуло
белая плоть красная рана
и снова стал черным.
Она открыла слот для карт памяти. Пусто. Тогда положила находку обратно в сумку и села на диван.
«Я не найду Колю» — вдруг отчетливо поняла Валентина Александровна. — «Слишком поздно».
Тяжело встала, отвесила себе легкую пощечину и пошла в ванную, там умылась ледяной водой, вернулась в комнату, прилегла на кровать.
Нужно полежать пять минут и думать, что делать дальше. Пять минут. Не больше.
Постепенно Валентину Александровну окутала дрема и…
…она очутилась в подъезде старенького московского дома, где раньше жил Коля с Лизой. Дверь, обитая дерматином, открылась, и Валентина Александровна вошла в длинный коридор, такой узкий, что плечи почти касались стен.
Шаг за шагом. Ближе и ближе. К двери, за которой ванна. А внутри красное на белом. Красное. Такое красное…
— Изумительный кадр получился, теть Валь. — Раздался позади голос Лизы. — Вы просто не сможете оторваться.
Дверь в ванную открылась.
Валентина Александровна проснулась. На секунду, разделяющую сон и явь, ей показалось, что в дальнем углу, у окна, стоит Лиза.
В глазу пульсировала боль, тело знобило, как при сильной температуре. Во рту стоял металлический привкус. Валентина Александровна присела, стиснула зубы, пытаясь вернуть контроль над трясущимися конечностями. Прошли долгие минуты прежде, чем дрожь отступила.
В комнате никого не было. Конечно.
Только снег, налипший на окно, и вой ветра. Никого.
В отделе Валентина Александровна провела почти три часа кряду, большую часть из которых ожидала в коридоре. Потом около часа ее опрашивал растрепанный капитан с синими кругами под глазами.
— Будут новости, свяжемся. Из города пока не уезжайте.
Водитель такси, грузный, веселый дядька жаловался на погоду, жену, детей, работодателя. Валентина Александровна слушала вполуха. Прижалась лбом к холодному стеклу и наблюдала, как начинается метель. Неловкие снежинки медленно, никуда не торопясь, опускались с неба, но подул ветер, закружил белую крупу в танце, поднял поземку в воздух, и вот уже замело во всю мощь, и показалось, что нет в мире ничего, кроме снега, а темные фигурки пешеходов не люди вовсе, а призраки, заплутавшие в белом ничто. Словно предчувствуя приближение весны, зима решила хорошенько отыграться напоследок.
Неожиданно для себя Валентина Александровна поняла, что хочет убежать. Просто купить билеты в Москву, и мчать прочь из этого ледяного, промерзшего до самого основания, города. Сиди себе в теплой квартире на Речном вокзале и жди новостей от полиции.
«Ты просто не сможешь его бросить. Даже если он… мертв».
— Приехали, — бас водителя разбил мрачные мысли.
«Я его не брошу».
Расплатившись, она вышла в метель. Ветер выл бродячим псом и толкал в спину, предлагая поторопиться.
Квартира дыхнула в лицо гнилью и духотой, Валентина Александровна повесила куртку, прошла на кухню, осушила стакан ледяной воды, затем следующий, тяжело вздохнула и выглянула в окно. Во дворе, внутри белого водоворота, дети играли в снежки. Девочка в красной куртке упала в сугроб и отстреливалась от подруг.
Переливы дверного звонка вывели Валентину Александровну из ступора. Она подскочила на месте, по спине побежали холодные мураши, кишки скрутило в узел.
Коля!
Она мигом очутилась в прихожей и открыла дверь.
На пороге стоял высокий бритоголовый мужчина в сером пальто, на котором блестели кристаллики снежинок, голубые глаза смотрели устало. В руках незнакомец держал пистолет, направленный Валентине Александровне в живот.
— Не ори. Я зайду, не против? — голос тихий, хрипловатый.
Она попятилась вглубь квартиры. Мужчина последовал за ней, захлопнул дверь и взмахнул пистолетом, будто дирижерской палочкой.
— В комнату. Медленно. Хорошо. Садись.
Валентина Александровна рухнула на диван, во рту пересохло, в ушах шумела кровь.
Незнакомец опустил пистолет.
— Итак, ты кто и что делаешь в этой квартире?
— Я мать Коли. Валентина, — слова давались тяжело, — он пропал и…
— Прекрасно. Я осмотрюсь, не против?
Она кивнула.
«Бандиты. Коля влез в криминал… И теперь залег на дно. Или они уже…»
— Коля… жив?
Незнакомец вздрогнул. В его взгляде мелькнула тревога.
— Жив? Да… Думаю, да.
— Что он сделал? Дело в деньгах? Он задолжал кому-то? Много? Сколько? У меня есть в Москве…
— Не части, мать. Если уберу пистолет, не заорешь?
— Нет... То есть не заору.
— Хорошо. — Он спрятал оружие в карман пальто. — Сашей меня звать. Я не хочу тебе зла, мать. Правда. Мы поговорим, и уйду, ты меня никогда больше не увидишь.
— Во что он вляпался?
— В дерьмо. Ты даже не представляешь, в какое. Я не желаю ему вреда. Послушай, это твой сын. Ты лучше всех его знаешь. Куда он мог пойти? Где мог залечь на дно?
Валентине Александровне вдруг стало невыносимо стыдно признаться вооруженному незнакомцу, что она уже давно не знает Колю и, по правде говоря, не уверена, знала ли когда-нибудь до конца.
— Я в городе впервые. Без понятия, с кем он общается. Пыталась…
— Понятно, — оборвал ее Саша. — Он звонил тебе до пропажи?
— Да. Два раза в неделю строго.
— О чем рассказывал?
— Просто болтовня. Больше обо мне расспрашивал…
Саша покачал головой и направился в сторону прихожей, на полпути его остановила трель, доносящаяся из кармана.
— Да, Дэн. Новости? Хорошо, ща буду. — Саша спрятал телефон. — Бывай, мать.
— Постойте! Что вы хотите с ним сделать? Убить?
— Для начала найти, — Саша ухмыльнулся. — Мне нужно забрать у него одну вещь. Отдаст миром — разойдемся миром.
Валентина Александровна набрала в грудь побольше воздуха и, опасаясь передумать, выпалила:
— Я пойду с вами. Подождите, я могу уговорить его сдаться, отдать то, что вам нужно, я смогу… Он меня послушает.
Ей показалось, что прозвучало это совсем неубедительно, но Саша прикрыл глаза, пожевал губу и… кивнул.
— Да, крови и лишних проблем нам не надо. Собирайся. Я буду в машине. Красная «Мазда», — и, не оглядываясь, пошел прочь.
Валентина Александровна осталась одна. Она накинула куртку, зашла на кухню, взяла со стола нож, спрятала в карман.
Она не была уверена, что в нужный момент ей хватит сил защитить Колю от незнакомца.
Но попытаться стоило.
Дорога прошла в тишине. Несколько раз Валентина Александрова пыталась начать разговор, но безуспешно.
Вовсю мело, и машина плелась со скоростью черепахи, что явно раздражало Сашу, который то и дело курил, нервно барабаня по рулевому колесу.
Наконец из белого марева выплыла, сияющая красным неоном, вывеска «Бар ЛЕОнардо» и автомобиль остановился.
— Здесь подождешь или со мной? – спросил Саша.
— С вами, — кивнула Валентина Александровна.
Снег был везде, насколько хватало глаз, потерянным ребенком плакал ветер. Рядом с массивной черной дверью кучковались несколько бледных подростков, выпуская в воздух облачка сигаретного дыма, смешанного с паром. Внутри бара царил полумрак, в тусклом свете немногочисленные посетители казались тенями. Громко играла музыка, воздух слегка вибрировал от басов, и голова Валентины Александровны разболелась еще сильнее.
Саша направился прямиком к замызганной барной стойке, за которой протирал стаканы невысокий, крепкий парень с выбритыми висками и серебряной серьгой в ухе.
— Привет, Сань. — Бармен поднял голову и слегка кивнул.
— Водки. Ты будешь что-нибудь? — Саша повернулся к Валентине Александровне. Та покачала головой. — Как хочешь. Что там, Дэн?
— Их никто не видел. Как сквозь землю провалились.
— Тогда скажи, пожалуйста, на кой хер ты звонил? — Саша опрокинул стопку и рукавом вытер губы.
—У Клары была еще одна квартира, знал? — бармен вскинул ладони, точно защищаясь.
— Продолжай.
— Я поспрашивал и…
— Адрес, Дэн, адрес.
— Сек. У меня записано. Прошу. И, Сань, сразу же дай знать, как найдешь его. Не в деньгах дело, но сливаться так – не правильно, сам понимаешь.Отблагодарю.
— Хорошо.
— И еще, Сань. Мусора приходили, вопросы задавали. По поводу Ярика. Он отъехал. В курсе уже?
Саша, не оглядываясь, пошел к выходу.
Метель на улице окончательно рассвирепела, ветер чуть было не сбил с ног, Валентина Александровна замерла, пытаясь удержать равновесие.
— Куда теперь? — спросила она Сашу, который безуспешно пытался подкурить.
— К Кларе. Пойдем в машину, пока я жопу не отморозил.
В салоне было тепло и удушливо воняло освежителем воздуха. Саша завел мотор и откинулся на спинку кресла.
— Кто она такая? – спросила Валентина Александровна.
— Подружка общая.
— А Ярик?
— Потом.
«Все понятно. Он этого Ярика и грохнул», — подумала Валентина Александровна и сдвинула руку поближе к карману, где лежал нож.
Саша тем временем вбил полученный от бармена адрес в навигатор и вдавил педаль газа.
— Этот Дэн…
— О, это местный центр торговли, — после бара Саша пребывал явно в приподнятом расположении духа, — в наглую банчит говном, а если нужно — инфой. Папаня, мусор, прикрывает, сколько раз отмазывал. Ушлая сука. Он тоже твоего сынка выцепить хочет, Колян ему прилично бабок должен. Вот инфой и делится. Думает, что я ему Коляна приведу. Идиот.
— Что происходит? Куда влез Коля и …
— Это сложно, мать, сложно. Сынок сам тебе все объяснит, если захочет. Зуб даю, что на Клариной хате залегли.
— Долго ехать?
— Прилично. На окраину. Главное – не кипишуй, мать. С порога шмалять не буду, слово даю. Будешь сама со своим Колей говорить. Но если он…
Валентина Александровна кивнула, отвернулась к стеклу, всматриваясь в белое и постепенно, несмотря на все волнения, задремала.
Лиза не заставила себя ждать. Голая, она стояла посреди грязного, весеннего леса и улыбалась.
— Изумительный кадр получился, теть Валь. Вы просто не сможете оторваться.
— Мать, приехали!
Валентина Александровна открыла глаза, покрутила головой, разминая затекшую шею, и осмотрелась.
Снег перестал, а сумерки медленно перетекали в раннюю зимнюю ночь. «Мазда» остановилась возле типовой хрущевки, справа дом прижимал пустырь, по которому ветер гнал поземку, слева стеной стояла лесополоса.
— Готова?
Саша замер у подъезда, поднял голову, прикидывая на каком этаже нужная квартира, подошел к домофону и нажал на первую попавшуюся кнопку.
— Здравствуйте. Газетки разнести можно?
Ответа не последовала, но запиликало, и Саша потянул дверь на себя. Из подъезда дыхнуло теплом.
— Нам на пятый.
На лестнице Валентина Александровна то и дело останавливалась, переводя сбивающееся дыхание. Саша терпеливо ждал, барабаня пальцами по бедру.
Наконец, преодолев подъем, они оказались у рассохшейся деревянной двери, смотревшейся совершенно неуместно среди металлических соседей. Саша зажал кнопку звонка. Зачирикали птицы. Никто не открыл. Постучал. Тишина. Повторил. Ответа нет. Громче. Подергал ручку. Заперто.
Он развернулся, и Валентна Александровна подумала, что Саша собирается уходить, но он подошел к порожкам, разбежался и со всего маху ударил ногой в район замка. Дерево жалобно затрещало. Грохот разлился эхом по подъезду.
— Что вы делаете?!
Но Саша не ответил, снова взял разбег и ударил. На этот раз замок вылетел и с веселым звоном ускакал вглубь прихожей.
Саша достал пистолет и, не оборачиваясь, вошел в квартиру. Валентина Александровна, будто привязанная, отставая на шаг, погрузилась во тьму жилища. Гнилостный запах сбил с ног, и она облокотилась на стену. Тело не хотело двигаться, сопротивлялось каждому движению. Замереть, превратиться в статую и…
Они вошли в единственную комнату. Саша щелкнул выключателем.
— Твою-то через плечо…
Клара сидела на диване. Шея женщины была счесана, а глазницы трупа и распахнутый рот полнились черной жижей. Жидкость не выливалась вопреки всем законам физики, лишь иногда по ней проходила легкая рябь, как по озеру в ветреную погоду.
Вонь стала невыносимой, и Валентину Александровну стошнило на пол, она почувствовала, как ноги подкашиваются, а темнота медленно, но неотвратимо закрывает пеленой глаза.
Кто-то поддержал, не дав упасть.
— Валить надо, мать, слышишь?! Валим!
Звуки исчезали, растворялись в…
Звонкая оплеуха привела в чувства.
— Валим. Быстро! Соседи на грохот могли уже мусоров вызвать.
И они побежали, насколько позволяли силы.
Отдыхать Саша больше не давал, а настырно тянул прочь из подъезда.Спотыкаясь на ступеньках, задыхаясь, стараясь не обращать внимания на боль за глазом, Валентина Александровна преодолевала лестницу, ставшую намного длиннее, чем раньше.
Они выбежали на улицу, в темпе пересекли двор, и влетели в машину.
«Мазда» мчалась сквозь ночь. А Саша матерился, одной рукой руля, другой прикуривая.
— Сука, сука. Он совсем тронулся. Твою-то бога душу. Мессия хуев. Педераст больной. Сука! Сука!
Ругань потихоньку перешла в стон, Саша остановил машину у обочины и уронил голову на руль.
— Что…это было? — подала голос Валентина Александровна.
— Жопа, мать, натуральная жопа. Твой Коля сотворил невороятную херь… Мы сотворили… Я… Нужно все обдумать и…
Зазвонил мобильник.
— Да, Дэн. Что?! Я сейчас буду. Не смей, дурак. Дождись. Еду. Не смей, твою-то, без меня никуда ехать, понял?! Я сказал не… Идиот! — Саша кинул телефон на приборную панель и развернулся к Валентине Александровне. — Твой сынок объявился.
Вывеска «ЛЕОнардо» ядовито мерцала красным посреди снежной ночи. Саша и Валентина Александровна вышли из машины.
— Вы можете объяснить…
— Некогда!
Саша упрямо пер вперед, как разъяренный бык.
За барной стойкой стояла худая девушка.
— Где Дэн?
— И тебе привет, Саш.
— Где Дэн?!
— Он к дому своему поехал. Колян звонил. Сказал, что деньги нашел. А что…
Саша побежал.
На улице ударом в лицо встретила метель. Валентина Александровна увидела, что ее невольный спутник уже садится в машину. Она, выставив руку перед лицом, заскользила к нему. Ветер рвал волосы, кусал кожу.
Автомобиль мчался настолько быстро, насколько можно, на поворотах его то и дело заносило и Валентине Александровне казалось, что вот-вот, еще чуть-чуть, и они вылетят с дороги.
— Даун настырный. Сучий сын непуганый, он, козлина, ни хрена не понимает, — всю дорогу сквозь зубы ругался Саша.
Мелькали дома, фонари смазывались в единую линию. «Мазда» затормозила резко, завизжали шины, и по инерции автомобиль еще немного протянуло по льду.
Они оказались в закрытом дворе-колодце. Свет фар высветил двух мужчин, копошащихся на земле возле подъезда.
Саша выругался и выскочил из салона, на ходу доставая пистолет.
В ярком свете фар Валентина Александровна увидела Дэна. Сверху на нем сидел бородатый мужчина. Он тянул бармена за волосы, заставляя смотреть в нотубук, стоящий на асфальте. Сам нападавший закинул голову кверху, выпятив вперед худую грудь. Сцена разворачивалась в тишине, которую нарушал только вой ветра и скрип снег. Ноутбук был повернут боком, и разглядеть, что происходит на экране, не получалось.
— Отпусти его, пидорасина! — заорал Саша, вскидывая оружие.
Мужчина, медленно, повернулся и, ахнув, мать узнала сына. Он отрастил бороду и волосы, изрядно похудел, но это был Коля. Ее Коля. Живой.
Он улыбался.
Она выбежала на улицу, кинулась к Саше, и всем телом повисла у него на руках, уводя пистолет вниз. Коля бросил Дэна, поднял ноутбук, побежал. Саша оттолкнул Валентину Александровну и припустил следом. Земля ушла из-под ее ног, ботинки поехали по льду, но равновесие чудом удалось удержать.
Мужчины исчезли во тьме.
Бармен лежал, не двигаясь.
Валентина Александровна подошла к Дэну и присела рядом.
Он еще дышал. Грудь тяжело вздымалась, пальцы царапали промерзший асфальт, широко открытые глаза смотрели в небо. Зрачки дрожали, то уменьшаясь, то увеличиваясь, бармен снова и снова открывал рот, пытаясь ухватить немного воздуха, раздалось бульканье, кадык задрожал.
Зрачки окончательно расширились, полностью поглотив белок, и по этой темноте, которая вдруг обрела глубину, прошла рябь. Из горла в рот хлынула жидкость, казалось, что еще немного, и она перельется, на подбородок, щеки, а затем на землю, но она замерла ровно у зубов. И с ужасом Валентина Александровна поняла: из бесконечной глубины глазниц, затопленных черной гнилью, на нее жадно смотрят, изучают, проникают в душу, где красное смешивается с белым а ванна полна сырой земли дождевых червей и так сильно пахнет влажной листвой медью так сильно так невозможно и тетя валя тетя валя тебе так понравится ты не сможет оторваться и
Валентина Александровна отползла от трупа. Набрала в грудь воздуха, собираясь заорать, выплеснув со звуком всю мерзость, всю грязь, которая успела проникнуть внутрь, заразить, испортить, но рот зажали, затем сильные руки взяли под мышки и подняли на ноги.
— Тихо, мать, тихо. Пойдем.
Зрение прояснилось, она увидела Сашу, такого живого, такого теплого, кинулась к нему на шею и заплакала, плотину прорвало, и она уже не могла остановиться.
— Пойдем, мать. Пойдем.
Приобняв за плечи, Саша отвел ее к машине.
«Мазда», напоследок моргнув фарами, поехала прочь.
Валентина Александровна стоит в лесу, недавно прошел дождь, и тяжело, липко пахнет прелой листвой, но всяко лучше, чем кровью. Она смотрит на то, как Коля закапывает строительный мешок. Сквозь жесткую материю проступают алые пятна. Сын приговаривает: «Мам, я, кажется, Лизку убил. Я не хочу в тюрьму. Приезжай, мам, пожалуйста. Помоги. Я не хочу в тюрьму, ма. Она сама виновата, ма. Сама виновата. Сама виновата. Сама виновата. Сама виновата». Комья земли мерзко чавкают, вторя голосу Коли. И Валентина Александровна снова в ванной. Видит голую, мертвую сноху, у которой на шее зияет дыра, вокруг кровь, такая красная, на такой бледной плоти. Рана смотрится глупо, неестественно, почти пошло. И когда сын с матерью начинают пилить, кровь течет по эмали ванной. Они бегают блевать по очереди.
Валентина Александровна никогда не была на бойне, но точно знает, какой там стоит аромат. И знает, что у этого запаха есть цвет. Красно-белый.
Она проснулась так же резко, как заснула. В комнату вошел Сашу и протянул тарелку, на которой лежал дымящийся бургер.
— Чем богаты…
Валентина Александровна понимала, что не ела со вчерашнего дня, но от запаха мяса мутило, и покачала головой.
Саша отставил тарелку.
— Да... Мне тоже кусок в горло не лезет.
— Я его не брошу. Он мой сын. Единственный сын. Я не позволю…
— Понимаю, мать, но и ты должна понять кое-что… Он опасен. Дэн тоже не понимал, он думал, что самый крутой, а это же просто безобидный, слегка придурочный Коля… Кому он может навредить?!
— Включи телевизор, — неожиданно попросила Валентина Александровна, ей захотелось услышать чужие голоса, голоса нормальных людей, голоса из другого мира.
Квартира Саши была обставлена аскетично. Пузатый телик, небольшой письменный стол и раскладушка. Цветастые обои местами отходили от стен.
— Я хотел уехать, — сказал Саша, щелкая пультом, переключая каналы, наконец, остановился на музыкальном. — Бросить тебя с трупом и валить. Не влезла бы, Коля уже был бы…
— Мертв?
— Не опасен.
— Но вы…ты не уехал.
— Нет, мать, не уехал. И чувствую, еще об этом пожалею. Пожалею, что взял тебя с собой. Я рассчитывал, что Коля, увидев тебя, не станет… А, к черту…
— Расскажи, что происходит.
Саша вытащил из кармана пачку сигарет, но не закурил, а принялся нервно мять.
— В общем… Коля сфоткал ад. — Он замолчал, опустив голову.
Из всех вопросов, которые кружили в голове, Валентина Александровна задала один.
— Зачем?
— Даже не спросишь, не ебанулся ли я? — Саша выбил сигарету и подкурил.
— После всего…? Нет. Там рядом с барменом я что-то почувствовала. Почувствовала еще в квартире Коли. Нехорошее, злое, нет, даже не так… Скорее… — она замолчала, пытаясь подобрать подходящее слово.
— Гнилое.
— Да. Именно.
Саша пожевал губу.
— Мой старший брат воевал. Чечня. Там он видел херовые вещи. И делал… После всего вернулся к нам с матерью… И однажды я проснулся ночью от того, что на меня кто-то смотрит. Чувствовала такое? Не важно. В общем, просыпаюсь, а брат в кресле сидит, напротив кровати, на коленях батина двустволка, с ней отец, когда живой был, охотился… Смотрит, короче, брательник на меня и одновременно сквозь, я не знаю, как точнее объяснить, и ружье гладит. Нежно так. Как бабу. Я чуть не обосрался натурально. Спрашиваю: «Юр, ты чего?!». А он мне: «Я сейчас, Сань, либо себе мозги вышибу, либо на улицу выйду и в кого-нибудь шмальну». И заплакал, как ребенок. Я вскочил и за матерью. Мы с ним до утра сидели. По голове гладили, а он все плакал. Тогда успокоился вроде. Все нормально. А через полгода повесился. В общем, я к чему… он что-то сделал на войне, что-то натворил и это жрало его изнутри, кусало. Он разлагался в душе, понимаешь?
Валентина Александровна прекрасно понимала.
— Короче… Жизнь никто праведником не проживает. Все пачкаются. Но некоторые больше… После смерти Юрки мать запила, жили без этого бедно, а тогда совсем жопа настала. Пошел в разнос я, короче. Первая ходка. Вторая. За дело все. Немало херни натворил. И понял, каково это — изнутри гнить. Слишком хорошо понял. Короче, откинулся я в крайний раз, разменял старую трешку, мать к тому моменту уже в гроб себя водкой свела, переехал в общагу, а на разницу открыл дело — шиномонтаж. Небольшое дело, зато свое. Важно иметь что-то свое, понимаешь? Получились неплохо, завелись деньги. Выпивал, куда без этого? Разгружаться надо. Тогда мы с Колей и встретились. В «ЛЕОнардо» познакомились. Ярик, Клара, Коля и я. Этакий, мать его, клуб по интересам. Знаешь, мать, мне начинает казаться, нас изначально свели, притянули, столкнули… Все вроде разные, но у каждого трупаки по шкафам. Мы, короче, это чувствовали. Нет, знали даже… Такое нельзя знать, а мы знали сразу. Как объяснишь? О том, что каждый натворил, никогда не говорили. Не самая лучшая тема для пьянок… Однажды твой сынок пришел в клуб дерганный весь, начал ерунду какую-то нести, а потом спросил напрямик…
— … Вы верите в ад?
Днем среды в «ЛЕОнардо» было немноголюдно, обычно надрывно орущее «техно» играло на приемлемой громкости и не приходилось кричать, чтобы собеседник услышал.
Клара пожала плечами. Самая старшая в их компании, она была и самой тихой. Обычно женщина не участвовала в общем разговоре, просто слушала, прищурив глаза, обрамленные сеткой глубоких морщин.
— О, Коляска, сегодня на позитиве, — Ярик подмигнул. Несмотря на то, что ему давно перевалило за тридцать, мало кто давал мужчине больше двадцати. Маленький, юркий, он словно разгадал секрет вечной молодости. С худого, смуглого лица редко сходила улыбка.
— Я серьезно. — Коля залпом осушил полстакана пива и ладонью стер с бороды пену. — Что-то ведь нас там ждет? И точно не райские кущи.
— Говори за себя. — Сказал Ярик. — Для меня там уже с десяток целок приготовлено.
— Чего тебя на религию потянуло, богослов? — влез в разговор Саша.
Коля перегнулся через стол и перешел на шепот.
— Я знаю, как туда заглянуть.
— Так, Сань, держи его, а я вызываю «скорую». — Гоготнул Ярик.
Клара слегка улыбнулась. Саша промолчал, мысленно готовясь к помойной философии, которой Коля, подвыпив, любил засирать всем мозги.
— Я давно искал. Не настырно, но… Слушал всякое, читал, в интернете копался. Сань, дай договорить. Есть такая теория, что существуют места, в которых…грань надорвалась и в особенные дни через них можно заглянуть в зарубежье.
— Спрошу откровенно. Тебе на бестолковку ничего не падало? — Саша скривил губы.
Коля затравленно огляделся.
— Святки идут. Самое время, чтобы посмотреть.
— Зачем? — спросила Клара.
— Что вас пугает больше всего? — Коля допил пиво. — Меня неизвестность. Если узнать, что там и есть ли вообще, будет легче. Я оступился один раз, сглупил… Каждый день в голове это верчу, бежал через всю страну, в эту жопу мира, думал, поможет, хоть чуть-чуть, но грязь прицепилась и не отпускает. И я боюсь, пацаны, боюсь. Если бы хотя бы неизвестность исчезла, было бы легче…
— В церковь сходи, — перебил Саша. — К батюшке исповедуйся, хули ты кукуху трахаешь и нам, и себе?
— Полностью согласен с Саней. Ваше здоровье, господа! — сказал Ярик, подняв перед собой стопку.
— Как? — спросила Клара.
— Основное – место, говорю же. Место, где пролилась кровь. — Коля нервно рассмеялся. — То, которое впитало в себя страдание, агонию.
— Так тогда вся наша Мухосрань подойдет.
— Помолчи, Ярик! — неожиданно громко сказала Клара.
— Вчера вечером я поехал на станкостроительный, одним моментом решил... Почему нет? — думаю, — попробую. Лучше места не найти. Взял фотик, хотел заснять, если что получится, свечи, мел. Таксист до самого завода вести отказался, еще полчаса пешаком по пурге идти пришлось, но дошел. Там в цеху на треногу зеркалку поставил, круг начертил, свечи запалил и стал ждать. Ничего. Пять минут. Десять. Собирался уже уходить, когда… Я как в дурной сон попал: ни закричать, ни двинуться, тишина, ни шороха, ни ветра, даже свечи на ветру не трещали, а потом звук. Словно кто-то по грязи идет, и земля чавкает. Кровью запахло. Меня отпустило, и побежал. Зеркалку там бросил. Уже у забора оглянулся, в цеху копошился кто-то. Огромный. Черный. А потом, как вспыхнуло… Потом еще. И еще. Фотовспышка. Снова и снова. Зеркалка снимала. Я так в жизни не бегал. Несся пока до домов жилых не добежал.
— Нет, ты точно кукухой хлопнулся или перепил.
— Я знаю, что видел, Сань. Там что-то было. И что-то записалось. Зеркалка снимала, понимаешь? Она снимала…
Клара крутила в руке бокал, Ярик побледнел и рвал салфетку.
— Ладно, Коль, извиняй, но ты несешь херню. — сказал Саша. — Бомжи с твоей мыльницей баловались. Прикидывали, сколько бояры накупят на такой внезапный подгон от идиота.
— Съездим и посмотрим, — Коля встал и упер руки в бока.
— Не, Колян, я пас, — быстро протараторил Ярик.
Саша прищурился.
— Ставлю пузырь, что ни мыльницы, ни хера там нет.
— Принимаю, — сказал Коля. — Добросишь?
— Без «б».
— Я с вами, — сказала Клара.
— Яр, точно нет?
— Не, спасибо. Я к себе. Поохотитесь на привидений, заезжайте.
— Окей, Колян ставится.
Все в городе знали про Иру Лаврову.
Два года назад десятилетняя Ира не вернулась из школы. Найти девочку удалось спустя два дня на территории заброшенного станкостроительного завода. Неизвестный изнасиловал ребенка, а затем удушил. Попытался удушить. Ира только потеряла сознание. Насильник сбросил, как он думал, труп с лестницы, в цокольное помещение, и девочка сломала ногу. Очнувшись, несчастная ползла, преодолевая ступень за ступенью. Ей удалось выбраться на улицу. Наверняка звала на помощь, надеясь, что за ней придут, вытащат из этого холодного ада, вернут домой.
Но пришла лишь собачья стая.
Впереди показалось здание завода. Мутное опьянение, туманящее Сашину голову всю дорогу, пропало, не оставив следа. И он пожалел, что повелся на пьяный базар. Сбросил скорость, оглядел спутников, натянуто улыбнулся, мысленно рассчитывая, что кто-нибудь предложит повернуть назад, но они молчали.
Индустриальный гигант, некогда бывший градообразующим предприятием, угрюмо смотрел пустыми окнами на приближающийся автомобиль. Все, что можно было, давно растащили местные и посреди поля стоял лишь монументальный скелет, по периметру обнесенный лахмановским забором.
Разумеется, происшествие с маленькой Ирой стало основой множества легенд. Говорили, что в особенно темные ночи с территории доносится детский плач, а по цеху снуют призрачные псы с окровавленными мордами. Саша считал себя материалистом, в призраков не верил. Бояться стоит людей, полагал он, не духов. Но, глядя на труп завода, он вдруг почувствовал, как в животе неприятно тянет, а руки покрывают мураши.
Клара мяла полы пальто и покусывала губы, Коля нервно барабанил пальцами по колену.
— Там дальше дырень будет, — сказал он.
— Сторожа точно нет? — спросил Саша.
— Вчера не было. Кому эти руины нужны? После смерти девочки вроде ставили охрану, а потом забили. Сторожит кто — косарь дадим на водку и отвалит.
Но никого не было.
Они перелезли через забор, и пошли в сторону цеха. Выл ветер, вдалеке перелаивались псы и Саша, вспомнив о судьбе Иры Лавровой, поежился.
— Уже не так весело? — спросил Коля с гаденькой усмешкой.
— Иди ты.
В цеху было просторно, сквозь пробитую крышу на заваленный обломками пол падал холодный зимний свет. Невыносимо пахло гнилью. Клара зажала рукой рот, Саша поморщился и сплюнул.
— Бля, тут по ходу еще целый класс успел отъехать…
— Вон она, — Коля вскинул руку, указывая в дальний угол. — У цокольного! На месте!
— Изумительно.
Под ногами хрустели обледенелые обломки. Чем ближе Саша подходил к фотоаппарату, тем сложнее становилось идти, ноги вязли в воздухе, как в тине, а в грудь било волнами невидимой воды.
— Я…не могу…не хочу, — донесся голос Клары.
«Надо поворачивать и сваливать. Это не шутки. Этот придурок ничего не выдумал». Но Саша шел. Не мог остановиться. Как и все.
Тренога мертвым зверем лежала на боку. А чуть поодаль темнела зеркалка. При ее виде Сашу саваном окутало омерзение, на мгновение показалось, что его затягивает во влажную почву полную скользких червей, щекочущих кожу. Пиво, выпитое в баре, комом встало в горле, он попытался отшагнуть, но ноги были неподъемными.
Коля, словно загипнотизированный, подошел к камере, поднял ее.
— Объектив треснул. Не включается. Сдохла.
И фотовспышка ослепила всех троих.
Он снова был там, стоял над трупом с камнем в руках. Саша подхватил с мокрого асфальта кожаное портмоне и побежал, петляя дворами. Он ненавидел сволочь, хотя видел впервые. Ненавидел за ухмылку, за дорогую одежду. Ненавидел за то, что он стал залупаться, вместо того, чтобы просто отдать деньги. За то, что заставил убить его. Ненавидел. Ненавидел. Ненавидел.
Вспышка еще стоял в глазах Саши, когда он снова оказался в цехе. Клара упала на колени.
Саша попятился.
— Мать вашу…
Клара выла и била кулаком по земле. Коля закинул фотоаппарат в сумку, поднял за локоть подругу и потащил к выходу.
— Сань, сваливаем. Саня!
Саша дрожал. В его ушах резонировал влажный звук, с которым камень врезается в череп, и никак не хотел стихать.
Обратно ехали молча. Темнело. Сумерки удлиняли тени и, казалось, любая из них может рвануть навстречу машине, схватить и…
— Ты пузырь мне торчишь…
— Что? — Саша очнулся от мыслей и посмотрел на Колю, на коленях которого лежала сумка с фотоаппаратом.
— Ты пузырь мне заторчал…
Первой рассмеялась Клара, хриплым, тяжелым смехом. Затем Коля, а потом и Саша. К дому Ярика они подъехали истерично хохоча.
Ярик стоял в дверях в домашнем халате с бутылкой пива в руках.
— Проходите, располагайтесь, а чего такие бледные. Неужто действительно призрака поймали?
Коля прикрыл глаза и вмазал кулаком в челюсть Ярику. Он влетел в прихожую, бутылка выскочила из рук и разлетелась на мелкие осколки.
— Колян, что ты… — начал Саша.
— Проходите, быстро, дверь за собой захлопни, — сказал Коля, подошел к Ярику и с размаху ударил его носком ботинка в лицо.
— Сука. Мразь. Помоги, Сань.
— Что за херня?! Херли ты творишь? — Саша с силой развернул Колю к себе.
— Я вижу. Я, бля, вижу. Там, в цехе, когда взялся за фотик, видел, что сделали вы… На, держи, — и протянул сумку.
Саша медленно взял ее. И увидел, как Клара держит подушку на лице отца, который никак не хочет исдыхать, подобно дворовой псине, которой, собственно, и являлся, царапает руки дочери длинными как у бабы ногтями.
Картинка сменилась, словно слайд и вот уже Коля бьет ножом в шею миловидную девушку. Жену. Нож входит легко, девушка хрипит, пытается зажать рукой рану, но крови слишком много.
— Ты, сука, мне жизнь всю сломала… Ты, сука… — шепчет Коля.
Мгновение, короткая вспышка, и Ярик нагибается над девочкой в черной шубке, лежащей в куче строительного мусора, спускает штаны…
Саша отбросил сумку, облокотился на стену, переводя дыхание.
— Что там?! — В голос Клары проникли истеричные нотки — Что?!
— Ира Лаврова. Не смотри. Не надо. Правда, не надо.
Ярик сжался в комок, прижимая ладони к разбитому лицу. Саша присел рядом, схватил бывшего друга за волосы и несколько раз ударил головой о белую плитку, на которой уже растекались алые разводы.
Клара, зажав рот, отошла в угол.
Коля поднял брошенную сумку и повесил на плечо.
— Клар, фотоаппарат. Он показывает…наши грехи. Хочешь, посмотри, но там…
— Но Ярик… Это же наш Ярик! Как он мог?!
— Так вперед! Смотри сама!
И Клара взяла камеру.
— Что делать будем?
Они сидели на кухне. За окном фары машин мелькали блуждающими огоньками в пурге. Из комнаты доносились стоны Ярика, которого Коля с Сашей связали порванным пододеяльником и бросили на кровать.
— Свалим и все, — сказал Саша, потушил сигарету и сунул окурок обратно в пачку. — Мусорам позвоним, анонимно. И скажем: «так и так, проверьте того-то, того-то». По любому следы остались.
— А если нет? Сколько лет уже прошло? Два года? Три? А если его даже проверять не станут? Мы позволим ему… После того, что он сделал… — Клара замолчала и покачала головой.
— Я кончать его не буду.
Коля стоял и молчал. Достал из сумки камеру, приблизил к уху и словно прислушивался. По крайней мере, так показалось Саше. Он подошел к приятелю и хлопнул перед его лицом в ладоши.
— Земля вызывает Коляна. Алё.
Тот вздрогнул, огляделся, будто разбуженный ото сна, затем улыбнулся.
— Кажется, знаю, что делать.
Он зажал кнопку включения фотоаппарата, но дисплей оставался черным.
— Сдох.
Отщелкнув крышку, вытащил карту памяти и пошел в комнату. Клара и Саша последовали за ним.
В углу на небольшом бежевом столике стоял ноутбук, Коля нашел нужный слот и вставил туда флэшку. По экрану прошла рябь, и компьютер включился, хотя Коля не прикасался к кнопке питания.
— Не смотрите.
Коля подошел к Ярику, вытащил из его рта носок.
— А ты, наоборот, смотри очень внимательно.
Глаза Ярика широко раскрылись, он успел издать нечто среднее между хрюканьем и всхлипом, зрачки расширились и, когда их окончательно заволокла тьма, Саша мог поклясться, что на мгновение увидел в этом непроглядном мраке отражение станкостроительного завода.
— Мы стерли отпечатки, где могли оставить и свалили в разные стороны. Коля забрал ноут, никто спорить не стал, на кой хуй кому такое добро?! Я первым делом потом в церковь двинул. Никогда не ходил, но тут, сверкая пятками, побежал. А дня через два позвонил твой сын и предложил встретиться. Отморозиться хотел по первой, но все-таки поехал в «Лео». Они с Кларой уже на месте были. Коля весь растрепанный, ну растрепаннее, чем обычно, бледный, дерганный. Все время к сумке с ноутом тянулся. Побазарили. Говорил, что теперь у него карманная дверь в ад и что он может отправлять туда мудаков, стопроцентно определять мудаков, а что важнее – самому заслужить прощение этим. Предлагал пойти с ним, команда херовых суперменов, ага. Весь разговор на Дэна недобро косился, сука... Я тогда мог догадаться… Клара согласилась, он ей хорошо мозги засрал. Я ушел. То, что мы сделали с Яриком… Я сволочь, мать, у меня на руках крови хватает, но то, что натворил Ярик, это за гранью всего, омерзительно, чудовищно и скоростной экспресс к хуям он заслужил. Но ходить по улицам, и кончать людей, показывая им потустороннюю херню? Увольте. Да и думал, что дальше разговоров дело не пойдет, зассыт, а потом… У меня остались связи с блатняком и оттуда пошли очень неприятные слухи. О паре странных смертей. Очень странных. Блатные и менты в непонятках, эксперты в непонятках, из Москвы приехали шишки из главка и врачи крутые, тоже ничего не поняли. Зато я все понял, собрал шмотки и собрался уезжать, чуял, что Колян твой может за меня взяться. Уже билеты купил. Но до вокзала не доехал. Решил, не могу так все оставить и нужно Коляна стопануть, а эту сраную флэшку раздолбить, сжечь, закопать, что получится, короче. Не должно быть у человека такой власти. Позволю ему убивать, уже никогда спать спокойно не смогу, дремлю ведь без того некрепко. На руках у меня крови хватает, больше не хочу. Знаешь, мать, я думаю, искупление нужно при жизни заслуживать, а он этих людей даже шанса лишает. Поехал к нему на квартиру, вижу свет горит, еще удивился наглости, даже не скрывается, сука, думаю, а там ты… Теперь он и Клару прибил. Окончательно кукухой тронулся. Веселая история, да?
Валентина Александровна поморщилась от боли и встала, ноги затекли, их пронзали сотни маленьких иголок, прошла через комнату и уставилась в окно, в котором отразилась старая, уставшая женщина с мешками под глазами.
— Уже светает… — тихо сказала она и ладонью вытерла выступившие слезы. — Я видела фотоаппарат, о котором ты говорил, в квартире у Коли. Сразу почувствовала, что с ним что-то не то.
— Тебе повезло, что в нем не было флэхи, именно на ней та херовина… Короче, где нам искать Колю не знаю, мать. До этого они, по-любому, на той хате у Клары ныкались, не знаю, какая кошка между ними пробежала, но зашкериться ему особо негде.
— Он рано или поздно придет к тебе. Ты единственный знаешь всё. Ты его ищешь. Он придет.
«И я в этот момент буду рядом».
— Успокоила.
Валентина Александровна пожала плечами и продолжила вглядываться в отражение.
«Это ты во всем виновата». — Подумала она.
Когда, в какой момент всё полетело к чертям?
Коля рос совершенно обычным, спокойным ребенком, постепенно превращаясь в совершенно обычного, спокойного мужчину. Затем этот совершенно обычный сын и муж зарезал жену, и его совершенно обычная мать помогла закопать труп невестки в лесополосе, а потом спокойно лгала полиции.
«Дети платят за грехи родителей. А родители за грехи детей?»
В кармане завибрировал телефон. Валентина Александровна не сразу поняла, что это ее, оглянулась на Сашу, который смотрел вопросительно, и достала из кармана мобильник.
— Привет, Галь, все хорошо. Да… Хорошо, спасибо. Да, еще здесь подзадержусь. Ага, позвоню обязательно. Спасибо, Галь.
— Кто там?
— Соседка. Из Москвы. Я ей ключи оставила, кошку кормить. На работу уходила и отчиталась, что покормила.
— Понятно.
Она отошла от окна, подняла пульт и стала щелкать каналы. Саша лег на раскладушку, положив руки под голову.
— Так что, нам только ждать остается? — спросил Саша.
— Да. Он придет.
— Меня рубит, мать. Ты подремала, моя очередь. Чая нет, только кофе. Справишься?
— Да.
На замызганной кухне Валентина Александровна поставила чайник.
«Он понял. Сразу. Надеется, что ты его приведешь к Коле».
Она присела на край табурета. Подождала, пока закипит чайник. Заварила кофе. Пригубила. Заглянула в комнату. Саша лежал с закрытыми глазами и посапывал. В то, что он спит Валентина Александровна не поверила ни на секунду, но пошла в прихожую, накинула куртку, тихо открыла входную дверь, и замерла на пороге. Хлопнула себя по лбу, вернулась к вешалке, обшарила Сашино пальто. Так и есть. Забыл оружие в кармане. Быстрым шагом спустилась по лестнице, распахнула подъездную дверь и похромала сквозь неуверенное холодное утро. Остановилась у красной «Мазды», огляделась, вытащила нож и располосовала шины.
Выйдя со двора, Валентина Александровна пошла к остановке, где уже начали собираться люди, спешащие на работу, остановилась и набрала такси.
— Здравствуйте, можно машину вызвать. Остановка «Комсомольская». Да, прямо на остановку.
Подъехал пустой автобус, подобрал работяг, поднял в воздух брызги грязного снега и уехал прочь.
«Коля знает, ты не оставила его тогда, не оставишь и теперь».
— Мам, я видел тебя тогда с Сашей. Он не сделал тебе больно?
— Привет, Галь, все хорошо.
— Я все могу объяснить, не верь ему. Я в Первомайском парке буду, там рядом кафешка.
— Да… Хорошо, спасибо. Да, еще здесь подзадержусь.
— Я понял. Буду ждать тебя в парке. От него уедешь – позвони.
— Ага, позвоню обязательно. Спасибо, Галь.
— Я люблю тебя, ма.
Когда из-за поворота показалось такси, мать замерзающими пальцами набрала номер сына.
«Он рано или поздно придет к тебе. Ты единственный знаешь историю целиком, ты его ищешь. Он придет».
— Я уже села. Выехала. Скоро буду.
— Жду, ма. Я не знаю, что он тебе наговорил, но я люблю тебя, ты же знаешь…
— И я тебя.
Машина остановилась, седой водитель приоткрыл окно и закурил.
Валентина Александровна замерла на остановке, разглядывая замызганный бок такси, на котором змеилась глубокая царапина, уходя к днищу.
«Он рано или поздно придет к тебе».
Уезжай, — подумала Валентина Александровна. — Прочь. Не будь дурой.
«Я люблю тебя, ма».
Уезжай.
Валентина Александровна развернулась, и, насколько позволяли больные ноги, побежала обратно.
Водитель докурил, подождал еще немного, набрал диспетчерскую и сообщил, что клиент не пришел.
Взбежав по лестнице, Валентина Александровна остановилась и достала пистолет.В сериалах она часто видела, что оружие нужно снимать с предохранителя. Вот он, небольшой такой… Не до конца уверенная в кого собирается стрелять, толкнула дверь, которую, уходя, не закрыла.
Коля с ноутбуком стоял над Сашей, который жался к стене, прикрывал глаза руками. Сын ногой ударил бывшего приятеля по ребрам, тот припал на колено, выругался, но ладоней от лица не убрал.
— Коля…
— Ма, ты не должна быть здесь, — сын развернулся вполоборота.
— Давай просто уйдем, милый. Все будет хорошо. Он не будет нас искать.
— Будет.
Саша вскочил и локтем саданул Колю в ухо, от неожиданности он выронил компьютер, тот с треском упал на крышку. Сын отступил на шаг, и Саша выбросил вперед кулак, удар скользнул по щеке, Коля, потеряв равновесие, отшатнулся.
Валентина Александровна вбежала в комнату и выстрелила поверх голов. Выстрел в воздух в сериалах всегда остужал пыл дерущихся, но в реальной жизни вышло иначе. Отдача увела оружие вверх, в ушах зазвенело, а Коля, совсем не испугавшись, кинулся к матери, ладонью толкнул в грудь, а свободной рукой вырвал оружие. Развернулся и спустил курок. Саша упал на бегу.
— Коля, не надо!
Сын повернулся к матери.
— Ты не должна быть здесь! Зачем ты вернулась?!
— Ты меня выманивал!
— Зачем ты вернулась?! Я не хочу, чтобы ты это видела! Убирайся.
— Ты мой сын…
— Я не хочу, чтобы ты все это видела! Кадр сказал, что я заслужу для нас прощение, и я стараюсь, ма. Честно, стараюсь. Он говорит только со мной. Говорит, что выбрал меня… Ты думаешь, они хорошие люди?! Знаешь, сколько этот мудак людей перебил и пограбил?
Саша сел, прижимая руку к животу, пальцы окрасились красным.
— Коля, Колечка, давай просто уйдем. Пожалуйста. — Прошептал Валентина Александровна.
— Развернись и убирайся! Езжай домой. А я вернусь, когда… Когда…
— Ты окончательно тронулся, дебил. — Сквозь зубы выплюнул Саша. — Окончательно. Ты даже Клару убил! Ты же больной…
— Клара сама попросила! Она больше не могла жить с этим и попросила, а ты… Вы все… Мам, я тебя люблю.
— Я знаю, милый. Знаю.
— Мам, я вижу… Я продолжаю видеть и слышать его. Он не утихает даже, когда флэшка не со мной. Они везде, ублюдки, убийцы, нелюди… Я сам совершил ошибку тогда с Лизой, но они… везде… хуже, чем я… чем можно представить, — речь Коли сбивалась, по его лбу ручейками тек пот.
— Милый, не тебе судить, не нам.
— Я и не сужу. Кадр судит! Невинных он отпустит!
Коля заплакал. Валентина Александровна подошла вплотную к родному, незнакомому сыну.
— Он врет, милый. Он врет.
— Он знает, что делать! Она показывал такие вещи. Такие… Ты просто не понимаешь.
— Поехали домой. Поехали домой, – она обняла Колю, прижала к себе. — Мы все наладим, милый. Забудем про этот… кадр, все будет хорошо. Поехали домой.
Саша продолжал перемежать стоны с руганью, а сын с матерью стояли обнявшись.
Вдруг Валентина Александровна почувствовала, как Коля напрягся.
— Что такое?!
— Ты… Как ты… Выверни карманы!
Коля оттолкнул мать и вскинул пистолет.
— Колечка…
— Карманы!
— Хорошо… Хорошо…
Валентина Александровна вывернула, один пустой, из второго достала нож и, не делая резких движений, положила на пол.
— Я думал, он лгал, а ты… Ты только что ударить меня хотела?! Ты… Как ты могла! — в голос Коли прокралась совершенно детская обида.
— Это чтобы защитить тебя!
— Он показал, что ты к нему тянешься… Ты… Как ты могла?!
— Я не…
— Замолчи! Заткнись! Как ты могла?!
Коля прислушался, кивнул, сунул пистолет в джинсы и поднял ноутбук.
— Я покажу его тебе, мам. И, возможно, тебя за все простят.
Валентина Александровна не успела убежать, сын бросился вперед, ударил мать кулаком в солнечное сплетение и повалил на пол, сел сверху, выставив закрытый ноутбук перед ее лицом.
— Смотри внимательно. Не зажмуривайся, не усложняй. Я, правда, надеюсь, что он тебя простит. Очень-очень на это надеюсь. Я люблю тебя.
— Не надо!
Сын приоткрыл ноутбук.
— Не бойся.
— Не надо! Огля…
Саша ударил Колю ножом в шею, с силой рванул, расширяя порез, и на лицо Валентины Александровны хлынула кровь. Саша оттолкнул труп. Покачиваясь, отошел, бросил нож и упал на раскладушку.
— Я должен был.
Валентина Александровна не слушала, она подползла к сыну и поцеловала в лоб.
— Я люблю тебя, милый. Люблю.
Коля хрипел, смотрел на мать, полными слез глазами, пытался что-то сказать, но никак не получалось.
— Люблю, — продолжала шептать Валентина Александровна, гладя сына по щеке, пока тот окончательно не затих.
Саша сплюнул сгусток крови и, сквозь стиснутые от боли зубы, повторил:
— Я должен был.
— Знаю.
Издалека доносились переливы спецсигналов, приближались.
— Мусора едут. Оперативно…
Валентина Александровна последний раз поцеловала Колю и подняла ноутбук. Провела рукой по гладкой поверхности, посмотрела на Сашу и сквозь пелену слез увидела, как он совсем молодой стоит с камнем в руках над мужчиной, вокруг головы которого растекается кровь, в ночи кажущаяся абсолютно черной.
— Мать, ты чего…
— Сожги потом эту гадость.
— Не надо. Не смей, дура! — Саша вскочил, но ноги подкосило, комнату закружило, и он со стоном рухнул обратно.
— Я его не брошу, говорила же. Никогда. Ни здесь, ни там. Разве любовь к сыну может быть грехом?
Валентина Александровна вдруг услышала визгливый скрежет пилы, врезающейся в кости. И поняла, о чем он говорит. Что обещает.
покажи фото ублюдкам зверям нелюдям открой им глаза пусть гниль души хлынет наружу и они захлебнутся ей как захлебывалась кровью я теть валь покажи им и я прощу обещаю я прощу я забуду как ты отводила глаза когда видела синяки на моих руках я забуду как ты науськивала своего любимого ненаглядного колечку я забуду как вы рубили меня на куски я забуду я прощу кадр получился просто изумительный покажи им они все заслужили увидеть каждый из них
Она встряхнула головой, отгоняя наваждение, и открыла ноутбук.
Общий план показывал ванну с трупом внутри. Белая плоть, красная рана. Кадр, зацикленный в вечность. Валентина Александровна снова почувствовала медный запах крови, ощутила кончиками пальцев шершавый пакет для строительного мусора. И опять и опять. Вечность. Кадр.
Пришла боль, она привычно родилась за глазом, но на сей раз там не осталась, а медленно, как отрава, волнами пошла по телу, захватила собой все существо. И когда Валентина Александровна умерла, агония никуда не делась. Остался и кадр. Но Коли в нем не было. Мать звала, но сын не отвечал. Она была одна.
«Боль должна исчезнуть. Ничто не длится вечность. Боль пройдет. Боль пройдет. Боль пройдет, и мы встретимся, нас простят, я найду тебя, найду и мы будем вместе, нас простят», — мысль звенела дверным звонком, сияла в ночи неоновой вывеской, вихрилась снегом в темноте.
Лишь боль. Мысль. Кадр.
Уходили года, проплывали десятилетия, сменялись века, но мысль оставалась.
«Боль пройдет. Это не может длиться вечность», — думала Валентина Александровна.
Она ошибалась.
Автор: Алексей Искров
Текущий рейтинг: 81/100 (На основе 81 мнений)
