(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
История о слезах (Стив Берман)
День сегодняшний
Гейл ненавидит выходить на улицу в уксусный дождь. Она не доверяет колдуньям, которые утверждают, будто он очищает кожу и удаляет бородавки. Еще ребенком она как-то положила в уксус куриные косточки, а несколько дней спустя обнаружила, что они стали словно резиновые. Она убирает с лица мокрые пряди волос, кривясь, когда кислые струйки пробегают по ее губам. Руки тянутся к карманам джинсов, снова проверяя, на месте ли пластиковая бутылочка с аспирином, прихваченная в приюте. Пройдя квартал, она спотыкается. Ее кроссовки намокли, и ноги мерзнут, когда Гейл наступает в лужи. Слабый свет, пробивающийся с неба сквозь сизые тучи, придает улицам незнакомый вид, и на мгновение девушка думает, что она заблудилась, но затем слышит запись саксофона. Потом Гейл различает впереди линялый навес и белую кирпичную стену. Двери пришедшей в упадок гостиницы остаются открытыми до наступления ночи.
В холле в старинных хрустальных люстрах гудят лампы. Безмолвная людская очередь стоит в ожидании перед конторкой портье. Каждый человек держит в руках то, что, по его мнению, представляет ценность. С тяжелой мокрой одежды капает вода и пропитывает потертый персидский ковер. Из спрятанных динамиков льется очередная душераздирающая мелодия, исполняемая духовыми инструментами. Она чувствует озноб в удушающе теплом холле. Промокший свитер висит на ней свинцовым жилетом. За стоящими в очередь людьми она замечает малышку Бреннан. Девочка сидит на конторке, и ее крохотные ножки свисают вниз. Колдуньи нарядили ее в лимонно-желтый сарафан с кружевной оборкой, а светлые волосики завязали на затылке белой резинкой. Одна из сестер Грейс стоит рядом. Гейл видит, что старушка улыбается и щиплет обеими руками щечки Бреннан. Не ласково, а довольно сильно, так что лицо девочки краснеет, а костяшки пальцев колдуньи белеют. Бреннан начинает плакать, и старушка гладит ее по подбородку. «Вот так, вот так, хорошо, дорогая, — нежно бормочет она и поднимает чайную фарфоровую чашку для сбора слезинок. — Этого вполне хватит».
На колдуньях надеты яркие фланелевые ночные рубашки и шлепанцы. Их слабые водянистые глаза напоминают глаза охотничьих собак. Возле первой Грейс стоит ее сестра-близнец, которая держит наготове старинный шприц из стекла и сияющего хрома. Гейл видела такие в черно-белых фильмах. Губы колдуньи вытягиваются в букву «о», когда она опускает иглу в чашку и начинает аккуратно втягивать жидкость. Гейл пытается не таращиться, когда игла прокалывает кожу человека, дождавшегося своей очереди. Запах стоящих здесь людей вызывает в ней тошноту. Наркотическая зависимость от слез не оправдание для того, чтобы не мыться. Гейл обещает себе, что организует для наркоманов ванны, как только вернется на работу к колдуньям. Она может стащить откуда-нибудь соль и ароматное мыло. Все будут ей признательны. Она взбирается по огромной лестнице, стараясь не зацепиться ногой за разодранную дорожку. Мужчина средних лет, в джинсовом комбинезоне, еле плетется по ступенькам. Одна рука волочится по стене, оклеенной обоями; он не опустил рукав после инъекции. Слезные наркоманы не всегда добираются до своих комнат, некоторые падают на лестничной площадке или в коридоре. Колдуньи ненавидят, когда такое происходит. Они говорят Гейл, что гостиница приобретает из-за этого неопрятный вид. Старушки требуют, чтобы она укладывала клиентов в постель. Гейл вернется позже и проверит, не требуется ли этому мужчине помощь. А сейчас она должна в последний раз поговорить с Александром. Ему нужен аспирин.
Дни прошедшие
Все комнаты на третьем этаже гостиницы (лестница пропускала второй этаж, и сколько Гейл ни пыталась, дорогу туда так найти и не смогла) имели номер 83. На четвертый и пятый этаж колдуньи запрещали ей соваться. Лифты не работали с того момента, как в прошлом году исчезла реальность, и единственный путь на верхние уровни лежал через мрачные переходы лестничных пролетов для прислуги. С самого первого дня работы на колдуний, а случилось это несколько месяцев назад, Гейл стала считать себя служанкой и обследовала гостиницу с максимально возможной тщательностью. Именно так она и натолкнулась на Александра в комнате 450 на четвертом этаже. Или в комнате 540 на пятом. Порой номера менялись, стоило только отвернуться. Она брела мимо дверей по тускло освещенному коридору и пальцами выковыривала из банки пряную ветчину. И тут она услышала голос одной из сестер Грейс.
— Давным-давно в уксусной бутылке жила старуха? Не слишком-то правдоподобное начало для моей истории.
Гейл заглянула в комнату. Колдунья сидела на неудобном деревянном стуле, какие стояли во многих комнатах гостиницы. Она склонилась над молодым мужчиной, лежавшим поверх простыней, и своим крючковатым пальцем приподнимала полу его халата Под халатом мужчина был обнажен, но кто-то исписал все его тело красными чернилами. Даже подошвы ног покрывала надпись: «Я должен быть безмерно счастлив, оттого что живу здесь», которая поднималась по левой ступне и спускалась по правой.
— Думаю, ты мог бы придумать мне концовку получше, — сказала колдунья. — Неблагодарный.
Мужчина фыркнул. Или вздохнул. Когда старушка поднялась, Гейл скользнула в гостеприимную темноту соседнего номера. Она дочиста облизала пальцы и засунула пустую банку в карман. А затем услышала скрип половиц под шагами проходившей мимо Грейс. Они вечно скрипели, и Гейл гадала, не старится ли постепенно гостиница от этого скрипа. Прежде чем войти в комнату к мужчине, она досчитала до ста. Его грудь вздымалась и опадала под белым махровым халатом. Письмена исчезли с его бледной, обтягивающей кости кожи. Он мог бы показаться симпатичным, если бы его не лишили всего волосяного покрова: ему не только обрили голову, но и выдергали брови и ресницы. Он открыл глаза. Кровавая фраза «Кто здесь?» выступила у него на лбу. Его изуродованное тело выдавало в нем Пострадавшего, одного из тех, для кого Исчезновение оказалось переменой к худшему. Она никогда раньше не видела их так близко.
— Это больно?
Он кивнул. Она почувствовала облегчение, узнав, что он испытывает муки. Это имело смысл. Слишком многие вещи, касающиеся гостиницы и Зоны Исчезновения, не имели никакого смысла.
— Интересно, почему сестры ни разу не упоминали о тебе? — Она присела к нему на кровать.
«Я их сувенир на память. Александр».
— А я Гейл. Я выполняю всю нудную работу для колдуний. Похоже, они не очень-то ценят свой сувенир. — Она решила, что он весит не больше сорока килограммов.
«Верно», — закровянилось на его подбородке и шее.
— Я не прочь читать твои ответы, но настоящую беседу с тобой вести трудно. Мне придется тебя разглядывать, а мы только что познакомились. — Она чуть не хихикнула.
Александр открыл рот. Она увидела исключительно белые зубы, но языка не обнаружила. Не было там и шрама.
— Извини.
«Можешь принести мне какой-нибудь еды?»
— Конечно.
Она пожалела, что прикончила пряную ветчину. Настоящую еду трудно было найти Внутри. Эту банку она вытащила вчера поздно ночью из-за конторки: один из наркоманов, должно быть, принес ее в качестве платы за дозу. Такой ароматный паштет Александр мог бы легко проглотить и без языка. Она сомневалась, был ли он способен пережевывать пищу.
В огромной кухне гостиницы не было электроэнергии. Но колдуньи договорились с одним антвоком, и тот установил холодильник — массивный белоснежный реликт, который притаился в углу кухни, словно покрытое пылью ископаемое. Хотя он и работал без электричества, урча и вздрагивая, старушки, должно быть, недоплатили Одаренному, потому что магия холодильника производила на свет только охлажденные приправы. Однако колдуньи, по всей видимости, не возражали, поэтому изо рта у них постоянно несло кисло-сладкими специями.
Гейл никогда не доверяла ни одному из Одаренных. Они жульничали в науке выживания, используя свои незаслуженные таланты. Умение пробуждать вышедшие из строя бытовые приборы могло бы показаться убогим даром, но эта способность давала антвокам преимущество над простыми людьми, вроде самой Гейл, которым приходилось вступать в единоборство с жизнью в Зоне Исчезновения. Она жалела, что не сбежала из Филли до того, как возвели высоченные бетонные стены, изолируя территорию, зараженную «инфекцией реальности», как называли все случившееся остальные жители страны. Первые дни Исчезновения казались волнующими, однако новизна стерлась под действием постоянной неопределенности: улицы меняли свое направление день ото дня; сегодня становилось рискованным проходить мимо того места, которое раньше считалось абсолютно безопасным. А еще Одаренные пугали ее. Тела Пострадавших больше не могли функционировать так, как когда-то, а Одаренные использовали существовавший Внутри хаос по своему усмотрению, словно это была магия для удовлетворения их шкурных интересов. Правила жизни менялись постоянно. Ей оставалось лишь стойко держаться. Колдуньи платили мало, но гостиничные хитрости не представляли для нее опасности. Она не церемонилась, брала все, что плохо лежит.
Гейл изо всех сил потянула за прохладную металлическую ручку холодильника. Полки заполняли банки и бутылки. Она стала их перебирать. Горчица «Колман». Сироп «Алага пикл». Яблочный уксус «Мак». Все, что пробуждали антвоки, обязательно было старинным. Она нашла индийскую приправу чатни «Бенгал клаб» и жестянку шоколадного соуса.
— Так рано, а ты уже проголодалась, дорогая? — Одна из сестер появилась в дверном проеме.
Гейл пожала плечами. У нее никогда не получалось быстро соврать.
— Тебе нужно убрать последнюю восемьдесят третью комнату. Здоровье бедного мистера Тео уже не то, что раньше. В следующий раз, наверное, придется разбавить слезы водой.
Гейл кивнула, пряча раздражение. Кому-кому, а мистеру Тео вообще не надо было бы колоть слезы. Старик пошевелиться не мог без стонов и охов.
— Я все сделаю.
Когда она стаскивала с кровати грязные простыни, на пол упала крохотная позолоченная коробочка. Гейл подняла ее, потрясла, потрогала поцарапанного эмалевого терьера на крышке. Большим пальцем откинула застежку и насчитала внутри семь малюсеньких таблеток. Что со стариком? Атеросклероз? Высокое давление? Гейл шепотом пообещала отдать коробочку мистеру Тео, как только увидит его на неделе. Она чувствовала себя виноватой за то, что так долго не возвращалась, и несколько раз извинилась перед Александром. Самостоятельно есть он не мог и нуждался в помощи. Ей пришлось поднести чатни к его губам и вливать жижу с маленькими кусочками ему в рот. Потом в пустой банке из-под пряной ветчины она принесла воды из крана и напоила его. Глотая, он мог «разговаривать», подобно кукле чревовещателя.
«Я был первой приманкой сестер. Я заполнял вестибюль своими историями».
— До того, как они нашли Бреннан? — Гейл вытерла ему губы и подбородок.
«Да. Эту печальную малышку».
— Я однажды тайком отхлебнула из ее чашки. Было так сладко, что я чуть не задохнулась. Я уснула и увидела сон. — Гейл вспомнила ощущение на языке и дрожь, пронизавшую тогда все ее тело.
«Что тебе приснилось?»
— Вечер сквозь заснеженное стекло. Я сидела перед телевизором и с интересом слушала местные новости. По какой-то кабельной сети. Диктор говорил со мной. Не как обычно, а действительно отвечал на мои вопросы. Объявил, что завтра будет сильный дождь и я должна надеть галоши. А желтые резиновые сапоги все еще производят? Как бы то ни было, у него был глубокий прикус и ужасная накладка из искусственных волос. И в конце он сообщил, что в Филли исчезают люди, и тут появились помехи. На экране пошел снег из черно-белого конфетти, как будто выдернули вилки из розеток и отключили все, кроме электропитания. Я приблизилась к окну и поняла, что все кварталы вокруг завалены снегом, и так будет всегда.
«Иногда мне кажется, я невольно слышу сны наркоманов». Александр скорчился от боли при появлении слов. «Я помню, какие они были довольные — такие тихие, молчаливые, улыбчивые, — когда им читали вслух мои истории».
Гейл, как правило, спала хорошо, особенно если перед сном навещала Бреннан. Однако знакомство с Александром привело ее в такое волнение, что она лежала без сна на матрасе в большом танцевальном зале. Гейл перевернулась, и одна ступня выскользнула из-под одеяла. От прикосновения к мраморной плитке по телу пробежал озноб. Зачем колдуньи держали Александра у себя? Они вроде бы всегда питали отвращение к Пострадавшим и сразу выгоняли их из вестибюля прочь. Гейл ничего не имела против них, во всяком случае против тех, кто был изуродован не слишком сильно, как, например, та девочка со стеклянными волосами, которая однажды попалась Гейл на глаза возле павильонов Аукциона еды.
Она закрыла глаза и попробовала уснуть, воображая кровавые письмена на внутренней стороне собственных век. Она думала о нем, неподвижно лежавшем на кровати. Они наказывали его? Эта мысль вызвала в ней беспокойство по поводу того, что в один прекрасный день то же самое может произойти и с ней самой.
Сестры велели Гейл стирать вручную всю одежду Бреннан. И заставляли добавлять дождевую воду при каждом ополаскивании, чтобы краски не линяли. В засушливые недели она брала уксус из холодильника.
В свободное от проливания слез время Бреннан держали в ее комнате. Девочка сидела на полу в розовой пижаме и пушистых тапочках недалеко от металлического штыря, к которому крепился ее поводок. Малышка подняла глаза на Гейл, когда та вошла с чистым бельем.
— Здравствуйте.
— Привет, кроха.
Гейл стала раскладывать вещи по полкам.
— Ты видела Человека-книжку. — В голосе Бреннан жалобное поскуливание идеально перемешивалось с обвинительными нотками.
Гейл замерла:
— Ты знаешь про него?
Бреннан кивнула:
— Ага. Он страшный.
— Ну разве ты не лапочка?
Не в первый раз уже Гейл задумалась, кем же была девочка на самом деле. В действительности она не походила на Пострадавшую и казалась абсолютно нормальной, если бы не слезы.
— Почему ты меня не любишь? — Крошечные губки надулись.
Гейл вздохнула:
— Но я люблю тебя. — Привычная ложь прозвучала совершенно естественно. Она отложила белье и взяла Бреннан на руки. — А теперь могу я получить свое лакомство? — У нее слюнки потекли от предвкушения.
Бреннан покачала головой, и светлые прядки ее волос легко коснулись лица Гейл. Гейл не повысила голоса. Однажды такой метод уже не сработал. Бреннан могла спрятаться под кроватью, и тогда ее пришлось бы вытаскивать за поводок.
— Жадные маленькие девочки превращаются в уродин, когда вырастают.
— Как сестры?
— Как сестры. — Гейл обняла Бреннан. — Так что же?
Бреннан прикусила нижнюю губу. У нее был глубокий прикус. В уголках ее глаз засверкали слезы. А потом они потекли по пухленьким щечкам, и Гейл жадно их слизала. От приторного вкуса возникло ощущение, будто язык покрыт глазурью, и Гейл еле подавила приступ кашля. Она отпустила Бреннан и подхватила корзину с бельем. Оказавшись в коридоре, она почувствовала, как запылали все ее внутренности. Сделав еще пару шагов, девушка остановилась под скворчащим светильником на стене. Кожу пощипывало, и она уставилась на руки, раздумывая, не прячутся ли под верхним слоем кожи слова, не процарапываются ли наружу острые засечки литер.
Визиты к Александру стали для нее так же необходимы, как и лакомые слезы Бреннан. Гейл слушала его удивительные рассказы, секреты, которые он узнавал от сестер Грейс. Когда-то они были красивыми женщинами с ногами танцовщиц и ходили по гостинице, покачивая бедрами в ритме джаза, лившегося из динамиков. Она прочитала про бродячих собак, которые, сбиваясь в стаю, патрулировали Зону Исчезновения. Что один из слезных наркоманов шпионил в пользу внешнего мира, но его отчеты представляли собой путаницу из плаксивых сновидений. Александр, похоже, жаждал внимания, несмотря на боль от историй, появлявшихся на его теле. Когда она уходила, он иногда чуть шевелился на кровати и поднимал руку, чтобы взять стакан с водой.
Следующей ночью она решила остаться с Александром до тех пор, пока глаза не начнут слипаться. Может, он предложит ей колыбельную. Взбираясь на четвертый этаж, она крепко держалась за перила. Сверху послышалось какое-то потрескивание. Лампа из комнаты Александра слегка освещала колдуний, бредущих по коридору в светлых стеганых халатах.
Гейл понадеялась, они проследуют к себе мимо его комнаты. Она никогда не знала, где они ночуют. Но старушки остановились возле номера 450. Каждая из колдуний потянулась к атласному поясу своей сестры и развязала его. Халаты с бархатным вздохом упали на потертый ковер. Их голые груди висели, как пустые мешки, но кожа на бедрах была упругой, и ягодицы казались крепкими. Колдуньи взялись за руки и вошли внутрь. Гейл бросилась назад в танцевальный зал. Всю ночь она лежала на спине, таращилась в потолок и содрогалась каждый раз, когда ей мерещился какой-нибудь звук. Она говорила себе, что лучший выход — забыть Александра. Она отвлекала себя, выполняя многочисленные обязанности и навещая Бреннан. Когда мистер Тео вошел в холл с пустыми руками, умоляя о дозе слез, она смотрела, как колдуньи направили ему в грудь пистолет и пригрозили, что испортят ковер, если он не уберется из гостиницы. Она так и не вернула ему коробочку с пилюлями, хотя та по-прежнему лежала у нее в кармане.
Послеобеденная очередь наркоманов растаяла. Гейл подметала холл, шваброй вырисовывая мусорные полукружия, и вспоминала о письменах Александра. Когда с холлом было покончено, ей пришлось сесть на нижнюю ступеньку и отдышаться. Руки тряслись, она потерла их и почувствовала, какие они старые и костлявые.
К ней подбежала Бреннан. Поводка на девочке не было.
— Они хотят тебя видеть. — Бреннан оглянулась, посмотрев через плечо в сторону гостиничного бара. — Большие неприятности.
Малышка сделала реверанс и с хихиканьем побежала вверх по лестнице.
Обшитые красным деревом стены бара, должно быть, некогда предполагали тепло и изобилие, однако сейчас помещение казалось душным и тесным. Обычно его запирали на замок, поскольку сестры не хотели, чтобы кто-нибудь украл жалкие остатки спиртного. Гейл обнаружила, как можно отпереть замок, практически сразу в начале своей работы в гостинице. Примерно тогда же выяснилось, что она любит односолодовое виски. Колдуньи сидели рядышком на бордовом кожаном диванчике, обхватив ладонями хрустальные стаканы со скотчем, стоявшие у них на коленях.
— Мы слышали, ты воровала у нас, — небрежно заметила та сестра Грейс, что находилась слева.
Гейл ни разу не видела, чтобы кто-нибудь из них пил. Их влажные губы беспокоили ее больше, чем обвинение.
Близняшка опустила палец в скотч и помешала напиток, звякнув кубиками льда.
— Думаешь, молодость и симпатичная мордашка маскируют сообразительность?
О чем они узнали? Гейл попыталась вспомнить обо всем, что взяла у них.
— Ты кормишь нашу Книгу.
— У него есть имя.
Обе сестры издали необычный звук, означающий насмешку, почти хрип.
— И не я держу человека в заточении, — продолжила Гейл.
Еще один присвист.
— Кто тут в тюрьме, а кто тюремщик? — Левая Грейс сделала выпад в сторону Гейл и расплескала свой скотч. — Его истории состарили нас.
— Дорогая, ты по-прежнему красива. — Правая Грейс провела рукой по лицу сестры.
— Я забираю его.
Однако слова Гейл прозвучали бессмыслицей даже для нее самой. Она понятия не имела, куда могла бы переправить пленника. Однако мысль о том, чтобы делить Александра с колдуньями (и воспоминание о том, как они разоблачились и направились в его комнату), причиняла ей боль.
— Он трахал тебя?
Правая Грейс ухмыльнулась, пробегая пальцами по седым волосам сестры.
— У него член в форме авторучки.
— Ужасно острый.
— Больно до ужаса.
Выбегая из бара в холл, Гейл услышала, как одна из них выкрикнула:
— Мы единственные, кто никогда не устает от его историй. Мы ухаживали за ним. Берегли его.
Когда голые руки заледенели на ветру, Гейл пожалела о своем решении так быстро покинуть гостиничное тепло. Она бесцельно прошла два следующих квартала, убеждая себя в том, что наутро колдуньи протрезвеют и успокоятся. И возьмут ее обратно, если она пообещает избегать Александра.
Она видела пар от своего дыхания. Ближайшая дверь вела в магазин спиртного. Осколки стекла покрывали почти весь пол. Полки были разграблены, вероятно, уже давным-давно. В одном из проходов она нашла и отряхнула плакат с рекламой виноделен в Пенсильвании. Завернувшись в него, Гейл улеглась на какие-то старые деревянные поддоны и попыталась уснуть.
Зашевелилась она, когда было уже довольно поздно. Те прокисшие остатки вина, которые плескались на донышках разбитых бутылок, казалось, окутали слизистую ее горла. Голова болела, и состояние здорово напоминало похмелье.
С утра на колдуньях были надеты веселенькие ночнушки в цветочек. Сестры нахмурились, когда Гейл вошла в холл.
— Мы считали тебя своей дочерью, — заметила одна из старушек.
— Однако ты стала чересчур своенравной, и мы не можем больше тебя любить, — сказала другая и револьвером показала на дверь. Оружие в ее руке блестело, словно смазанное маслом.
— Мои вещи… — Поставив ногу на ступеньку лестницы, Гейл услышала щелчок взводимого курка. Сестры прыснули, а Бреннан заглушила смех, прикрыв рот своей маленькой ручкой. Очередь всклокоченных наркоманов рассыпалась, когда те заметили, что Гейл плачет, и ей пришлось продираться сквозь путаницу рук, тянувшихся к ее лицу.
Девушка бесцельно бродила по округе. Она чуть было не зашла в чайную лавку, но вспомнила, как ее вышвырнули оттуда, когда поймали на воровстве. Она залезла тогда в открытую сумочку одной из покупательниц. Гейл удалось немножко вздремнуть в каком-то глубоком дверном проеме, пока ее не растолкали. Над ней склонилась пара с добрыми лицами, и это вызывало в девушке беспокойство, пока она старалась очухаться ото сна. Незнакомцы настаивали, что в приюте она окажется в большей безопасности. Гейл удивилась: она и не знала о существовании подобных мест. С другой стороны, она ни разу так и не осмелилась исследовать все извилистые улочки Зоны.
Раньше в помещении приюта располагался роскошный кубинский ресторан. До Исчезновения Гейл никогда бы не могла себе позволить сюда войти. Стены по-прежнему покрывала штукатурка теплого оранжевого оттенка и вставленные в рамы старинные картины, на которых выгибались или потягивались полнотелые женщины, окруженные сигарами. Только теперь они взирали на убогие койки, накрытые одеялами, и столы, заставленные мисками и подносами. Пепельницы из полированного дымчатого мрамора были задвинуты в углы, и из них торчали огарки свечей. Пухленькая маленькая женщина с коротко остриженными волосами, сотрудница приюта, выдала Гейл теплую одежду из коробки с пожертвованиями и предложила отдохнуть на одной из кроватей. Шерстяной свитер пах плесенью и висел на теле девушки, словно палатка. Другие постояльцы настороженно разглядывали ее. Она выпила солоноватый суп и решила выяснить, на какой основе здесь работают: за деньги или бесплатно. Когда сотрудница отвлеклась, чтобы помочь тощему, одетому во все черное парню, который разносил посылки, Гейл как следует осмотрелась и за наспех повешенными портьерами обнаружила изолятор. Она подняла зажигалку, лежавшую на стопке писем, провела большим пальцем по выгравированной надписи «Арома», затем крутанула колесико и зажгла крошечный огонек. Такая штуковина, очевидно, чего-то стоила. Девушка сжала зажигалку в ладони, так чтобы вернувшаяся сотрудница ничего не заметила.
— Думаю, мне нужно на воздух, — сказала Гейл женщине.
По пути в гостиницу она вела долгую телепатическую беседу с колдуньями. Они сказали, как сожалеют о том, что выгнали ее, и предложили угощение. Бреннан ужасно обрадуется ее возвращению. Сладкие слезы польются по круглому личику малышки. Слезы для нее одной. Когда Гейл переступила порог, сестры махнули ей, приглашая подойти к конторке. Девушка подняла вверх свое подношение и зажгла огонь:
— Это подарок.
— А-а-а, дорогая, мы предполагали, что ты можешь вернуться за дозой. — Одна из старух дружелюбно похлопала Гейл по руке, а вторая наполнила из чашки шприц.
— Ты осунулась. Плохо спала?
Девушка закатала рукав свитера при приближении колдуньи со шприцем. Однако поршень опустился, не дав игле проткнуть кожу. Слезы брызнули и упали на пол.
Гейл вскрикнула, как будто ее проткнули насквозь, и рухнула на колени. Она едва удержалась, чтобы не схватиться за намокший ковер.
— Может, тебе лучше поваляться в обнимку с хорошей книжкой, дорогая?
Она обхватила себя руками, пытаясь защититься от насмешек, но они все равно причиняли боль. Она не знала, куда пойти, поэтому отправилась обратно в приют. Ей хотелось сейчас немного заботы, а потом она решит, что делать дальше. Все Нормальные, кто не имел в Зоне определенного занятия, в результате оказывались без крова и пищи. Скитаться Внутри было делом опасным. Изменились не только люди. Ходило слишком много слухов о плотоядных переулках и руинах.
Этим вечером она проснулась мокрая от пота. Ее пальцы дергались, а тело горело, словно в животе разлилась кислота. Гейл не могла понять, где находится, и несколько минут пребывала в состоянии паники, пока глаза не привыкли к темноте и не вернулась память. Она позвала сиделку. Ее крик отозвался стонами и проклятиями проснувшихся постояльцев. Сладкая микстура, которую принесла сиделка, понемногу успокоила девушку. Пронзительная боль сопровождала любое ее движение на следующий день. Каждый вдох требовал усилия. Она нашла маленькое зеркальце и долго разглядывала свое отражение. Всегда ли кожу вокруг глаз покрывали морщины? Другие женщины в приюте засмеялись над ее — как они, должно быть, подумали — тщеславием, но Гейл знала, в чем дело. Колдуньи предупредили ее относительно Александра слишком поздно. Она чувствовала себя старухой. Наставница пристала к ней с вопросами о наркотиках. Гейл завопила, требуя оставить ее в покое. Она знала: сестры больше никогда не дадут ей увидеться с Бреннан. Ей ничего так не хотелось, как взять малышку, прижаться к ней и целовать нежное личико. И тогда все снова бы встало на свои места. Прошел дождь, и боль усилилась. Это наверняка был артрит. Трясущиеся пальцы потянулись к коробочке из фальшивого золота, лежавшей в кармане. Гейл склонилась, чтобы остальные не увидели содержимого коробочки. Она раздумывала, не принять ли одну из загадочных таблеток мистера Тео. Гейл пристально смотрела на таблетки, и на их поверхности начали постепенно проступать буквы. Она словно держала в руке крошечные кусочки таинственной кожи Александра.
— Что такое ланоксин? — спросила она сиделку, когда та подошла ее проверить. Гейл держала свое сокровище под одеялом.
Глаза женщины налились подозрением.
— Дигиталис, или наперстянка. Тебе еще слишком рано беспокоиться о подобных вещах.
— Мне показалось, я слышала, кто-то здесь просил это лекарство.
— Надеюсь, ты ошибаешься. Это для людей со слабым сердцем. — Наставница склонилась и прошептала: — Как твоя ломка?
Гейл покачала головой. Наставница не поняла. Гейл больше не нуждалась в историях Александра. Нужно было прекратить их читать. И колдуньям тоже. Вдруг без своей Книги они все снова станут молодыми? У него, скорее всего, ужасно злое сердце, если он причиняет им такие страдания. Возможно, ей не придется скармливать ему все эти маленькие пилюли.
— У вас есть аспирин? — спросила она.
День сегодняшний
Колдуньи совсем не обращают внимания на то, что она поднимается по лестнице. А может, они одобряют ее план. Да, наверняка одобряют. Может, и Бреннан тоже.
Гейл барабанит своими больными руками по открытой двери Александра. Он внимательно смотрит на нее с кровати. Она посылает ему самую что ни на есть дружелюбную улыбку:
— Давай поговорим.
Она трясет бутылкой. Ланоксин дребезжит вперемешку с аспирином.
«Сестры сказали, ты ушла».
— Тебе больно, я знаю. — Она стискивает зубы, откручивая крышку. Ей требуется несколько попыток, и в результате она едва не задыхается. — Вот. — Она подносит таблетки к его губам.
Он открывает рот, и она кладет пилюли точно на коренные зубы. Он сжимает челюсть.
— А теперь расскажи мне историю. — Она садится на стул.
Буквы проступают на его коже, а она сдерживает дрожь в предвкушении конца.
2008 г.
Стив Берман
Текущий рейтинг: 75/100 (На основе 19 мнений)
