(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
История моего отца
Содержание
С чего всё начиналось[править]
Несколько лет назад со мной случилась необычная история, которую я и хочу вам рассказать.
Она берёт своё начало на улице Театр—Плаза, когда эта улица ещё существовала, и на ней, напротив театра, стоял полуразвалившийся деревянный дом. Он был похож на промокшую обувную коробку. Его постоянно сотрясал грохот проезжающих мимо машин и окутывало зловонное облако выхлопных газов. Этот дом достался нам в наследство от деда, когда я ещё только закончил школу.
Вскоре маменька моя совершила подлость и ушла от отца к другому мужчина. Отец же мой долго не грустил и сразу завёл знакомство с женщиной по имени Антонина. Уже через неделю он съехал к ней и в доме я стал проживать один.
Очень скоро я устал от одиночества и тоже женился. Жена вместе с тёщей перебрались ко мне. В доме снова проживали трое.
Была вторая середина двадцатого века. 25 июля. Как сейчас помню, жара на улице плавила даже воздух. Каждый вздох давался мне с боем, а липкий пот приклеивал к телу камзол. Вечером я вернулся домой с продуктами из магазина. К тому времени температура несколько спала, но всё ещё казалось, что асфальт плавит подошвы.
Дома я обнаружил отца. Он выглядел взвинченным. С грохотом расхаживал по гостиной взад—вперёд и был похож на заводную игрушку.
Это меня взволновало и удивило, ведь после его переезда он навещал меня лишь по праздникам. Ещё ни разу не нарушил он этой традиции.
Я принялся нервно теребить кончик своих пышных, янтарного цвета, усов.
— Папенька, что с вами сделалось?
Лицо у него было злое.
— Кавалерист, у меня проблемы! — (именно из-за усов меня так и называли).
Я тут же взволнованно спросил у него, что он имеет в виду.
— Антонина, шалава. Она ушла от меня к другому! — рассерженно крикнул отец. — Она променяла меня на какого—то вшивого стриптизёра.
Мне стало жалко отца. Без лишних слов я принёс с кухни его любимую вишнёвую настойку, усадил за стол и наполнил стакан. Отец за пару секунд опустошил стакан и хлопнул им по столу. Однако, я заметил, что это его несколько успокоило.
— Не переживайте вы так, — ободрил я его. — Найдёте себе ещё кого-нибудь. Вы человек статный. У вас ещё от дам отбоя не будет.
Отец поморщился.
— Зачем мне другие? Мне Антонина, шалава, нужна.
— Она совершила глупость, отец, — принялся убеждать его я. — Ушла от вас к какому-то там стриптизёру. Да никакой стриптизёр вам в подмётки не годится! Клянусь честью, она ещё будет локти кусать! Променять ум на тело — слыхано ли это? Ответьте же.
Он промолчал. Я наполнил стакан и он вновь опустел. Наступило волнительное молчание.
Отец нахмурился.
— Эх-х-х, Кавалерист, — наконец сказал он. — Она даже к нему переехала. Я был у них недавно. Пытался этого жопотряса проучить, но там такая скала, ты бы видел. Один я с ним точно не справлюсь. А Тоня же вообще со мной говорить не хочет. Только на прощание сказала, мол: "Чудик ты. Задолбал уже меня со своими цветами". И это с цветами! Раньше она любила со мной гербарии собирать, а теперь... Говорю тебе, этот жопотряс ей точно мозги промыл.
Я сказал, что тогда моему отцу тем более не нужно волноваться, раз от него ушла такая падшая женщина и тут же принялся приводить доводы против неё. Закончив, я увидел, что его лицо вновь налилось кровью и тут же пожалел о сказанном.
Он громко стукнул по столу, отчего я вздрогнул, а бутылку на столе со звоном подскочила и проревел:
— Не сметь! Не сметь в моём присутствии так отзываться об Антонине, кавалерист. Отставить! Только я могу!
Мой отец всю жизнь проработал в библиотеке. В армии он ни разу не был. Тем не менее, голос у него был командирский, что тем более не вязалось с его внешностью: он был низкий, полноватый, дряблый и немолодой, что понятно, мужчина.
Я торопливо наполнил стакан, чуть дрожащими руками.
— Хорошо-хорошо. Вот отец. Испейте.
Отец выпил и опять наступило молчание.
Наконец он успокоился.
— Кавалерист, я вот чо пришёл. Помощь мне твоя нужна. Стриптизёришку этого шуганём, шоб Тоньку мою оставил в покое. Пусть знает, паскудник, с кем связался.
Негодяя из рассказа отца я возненавидел. Он совершил подлость. Украл даму сердца у моего отца. За это его необходимо было призвать к ответу! И я с пылом согласился помочь.
— Вот это мой сына! — воодушевился отец. — Покалечим стриптизёришку, этого жопотряса.
И после этих слов началась история, из—за которой я перестал верить в законы природы.
Странности начинаются[править]
Глаза моего отца заблестели энтузиазмом. Сразу же он принялся снимать с петель дверь гостиной, попросив меня помочь. Я помог. Не отказывать же в помощи отцу? Снятая дверь была приложена к пустующей стене и мой отец стремглав выскочил в коридор. Я слышал, как он возится и с входной дверью.
В тот момент я сильно переживал, что мой отец повредился рассудком, не выдержав очередного предательства женщины. Однако же, как потом выяснилось, я ошибался.
Вернувшись в комнату, отец держал в руке мой кнокер. Он не обратил на меня ни малейшего внимания, а сразу же стал устанавливать его на снятую дверь. Наконец он закончил.
— Значит так, Кавалерист, — возбуждённо произнёс он. — Щас мы его выманиваем и вместе учим манерам. Запищит щас у нас.
И тут же он громко ударил кнокером о закрытую дверь.
И только я собирался спросить у него, что он делает, как с огромным удивлением обнаружил, что за дверью играет музыка. И приближаются шаги. Они были громкие. Я машинально отметил, что принадлежат они, вероятно, кому-то очень большому. Когда они достигли двери, то замочная скважина заскрипела и дверь отворилась.
На пороге появился мужчина в трусах.
Он и правда оказался очень большой: темечко его доставало до верхушки порога, а по сложению тела он мог бы посоревноваться и с Апполоном. Мой отец был ему всего—лишь по пояс.
Он посмотрел на меня и взгляд его был наглый и высокомерный.
Челюсть моя, должно быть, достала до пола, а сердце очень громко и быстро билось в груди. Тело словно одеревенело. Этот амбал появился прямо из—за снятой двери! Как такое возможно?
Затем он посмотрел на отца. И стоило ему увидеть его, на его лице тут же выступила ухмылка.
Я сразу понял, что они знакомы. Очевидно это и есть тот негодяй, что украл у отца даму сердца. Мгновенно страх и удивление сменились ненавистью к нему. Мы с отцом были обязаны вернуть ему поруганную честь.
Мерзавец подошёл к отцу. Только сейчас я заметил, что отец дрожит от испуга словно лист на ветру. Ещё бы, ведь наглец был огромен!
Отец честно, хоть и дрожащим голосом, но сказал подлецу, что мы собираемся его проучить.
Ухмылка мерзавца усилилась.
— Что-что вы собираетесь сделать, убогие? — голос его был словно гром. — Убивать меня? Ты, тюфяк, я смотрю подмогу себе привёл. Я же тебя предупреждал, что Тонька теперь моя. Предупреждал? Предупреждал!.. — он кивнул на меня: — А этого ты откопал в училище для клоунов да? И как с тобой раньше жила Тонька я не пойму. Мелкий мешок жира — не более того. Валите давайте отсюда, пока я сам вас не поубивал, чмыри.
— Подлец! — крикнул я. — Вы посмели осквернить честь моего отца. Вы посмели увести у него его даму. Разве можете вы называться после этого мужчиной?
— Правильно, кавалерист! — сказал отец. — Так его!
Когда мерзавец услышал, что меня зовут Кавалерист, то его громоподобный смех заполнил помещение. Он смеялся так сильно, что глаза его заслезились. Всё хохотал и хохотал...
— Кавалерист!.. — отсмеялся наконец он. — Я же вам шанс даю, олени. Бегите давайте отсюда пока можете. Пока ножки на месте, пока ручки целы... Давайте—давайте, бегите—бегите.
Глаза отца сверкнули тихой злобой.
— Верни мне Антонину!
Негодяй хотел схватить его, но я не позволил, тут же подскочив.
— Негодяй! — крикнул я. — Я требую сатисфакции! Вы осквернили честь моего отца. Вы оскорбили и смеялись надо мной. Я вызываю вас на дуэль. Стойте же здесь, я принесу наше дуэльное оружие.
Развернувшись, я собирался сбегать за дуэльными кочергами, когда уже второй раз за сегодня меня охватили глубокие испуг и изумление. Вместо гостиной был чей—то жилой подъезд. А за окном — незнакомый мне двор, усаженный липами и берёзами.
Очевидно, я находился в другом районе. А может даже и в городе. Но это невозможно!
За спиной тем временем продолжалась перепалка. Наконец я взял себя в руки, развернулся и посмотрел на отца. И стоило мне коснуться его взглядом, как он исчез.
Не сразу. Сначала он стал прозрачным, как стекло. Затем яркая вспышка ослепила глаза, заставив зажмуриться и раздался громкий хлопок. Когда глаза открылись, то отца я уже не видел.
Ноги мои подкосились.
— Отец! Папенька! Что это ещё за шуточки? Где вы?
Тишина. Только музыка играла из квартиры негодяя.
Подлец тоже видел этот фокус. Тут же он выругался и хлопнул дверью. Заскрипел замок. Очевидно, напуганный увиденным, он поспешил спрятаться.
В тот момент я забыл о дуэли и выскочил на улицу.
Наверное это сон! Я скоро должен проснуться. Однако, сколько я себя не щипал, я так и не просыпался. Это была реальность.
На улице отца тоже не оказалось. Блуждая, скоро я вышел к Проспекту Токарей. Это был аж центр города.
"Возможно мой отец может оказаться дома, — думал я всё это время. — Вдруг он переместился туда?"
Я тот час же сел на нужный автобус и направился на набережную, возле которой он и жил.
Но вдруг он всё же не переместился, а погиб? Я тряхнул головой и постарался отбросить эти мысли. Это не помогло.
Через некоторое время я уже был на набережной. Эти места я знал хорошо. Набережная была рядом и с моим домом, и часто случалось так, что я искал тут покоя от вредной тёщи.
Тут оказалось необычно много народу. Я торопливо пролезал через толпу. Со всех сторон доносился гомон людей, крики чаек, шум волн. Скорее всего горожане прятались здесь от чудовищной жары, захватившей в тот день наш город и я хорошо их понимал. Здесь стоял прохладный морской бриз. Впрочем, в тот момент мне было не до него.
Дойдя до пирса, я свернул и вскоре гомон остался далеко позади. И скоро я очутился возле нужного мне дома. К этому времени уже опускалась тьма.
Это была девятиэтажка с одним подъездом. Посреди окружавших его двухэтажек с палисадниками он чудился мне Гулливером среди лилипутов.
Не теряя ни секунды, я тут же вбежал на пятый этаж и принялся оглушительно долбить в дверь.
— Отец! —кричал я. —Папенька! Откройте же скорее, это я — ваш сын Кавалерист!
И когда дверь открылась — из груди моей вырвался вздох облегчения. Мой отец был жив! И даже здравствовал.
Его маленькие глазки—бусинки пылали жаждой мести, одет он был в спортивный костюм, а руки держали по двухлитровой бутылке с водой, используемые как гантели. Он пыхтел как аэрозоль и истекал потом.
Я сразу понял, что он, должно быть, готовится к бою с этим мерзавцем.
И всё же меня раздирало любопытство.
— Отец, что это были за штучки с перемещениями? Объяснитесь же!
Отец отложил бутылки и предложил мне войти. Так я и поступил.
Квартира оказалась уставлена множеством самых разнообразных цветов в горшках. Тут были и кактусы, и анютины глазки, и обычные одуванчики, и множество неизвестных мне видов; от столь крепкого их аромата у меня закружилась голова.
Мой отец всегда интересовался цветами. В молодости он обучался на селекционера цветов в ЛГАУ—ме и даже хотел, чтобы и я пошёл по его стопам. Но я пошёл по другим стопам, что впрочем его не очень расстроило.
На кухне мы сели за стол и отец начал рассказывать.
Рассказ от лица отца[править]
"Две недели от меня ушла Антонина. К стриптизёришке.
На моей душе скреблись кошки. Что она нашла в этом жопотрясе? Да разве сможет он рассказать ей о редких растениях? Разве знает он отличие рода ferocactus от рода blossfeldia? Как же я ненавидел его в тот момент! И как я проклинал Антонину и грустил о ней!
И всё это время я пил.
Напившись в очередной раз, я решил проучить жопотряса. Где он живёт я знал. Из—за хмеля в моей голове я ощущал себя неуязвимым, а знание о том, что этот бой будет ради Антонины только усиливало мою решимость.
Добравшись до него, я принялся яростно пинать его дверь. Этот грохот, должно быть, слышали и его соседи. Однако, когда я увидел жопотряса в живую, то сразу протрезвел. Все поджилки мои затряслись. Это был самый настоящий утёс! Признаю, что в тот момент я ощущал себя мухой, которая добровольно залезла в dionaea muscipula.
Но тут за его спиной, в коридор, вышла Антонина. С ухмылкой на лице. Разум мой затуманила ярость и я, позабыв о страхе, напал на стриптизёришку. Однако он настучал мне по котелку и я, перепуганный, ретировался.
Обратный путь шёл в размышлениях. И что Антонина нашла в этом глупом куске мяса? И как же я перед ней опять опозорился?
Так я ничего и не замечал, пока в незнакомом дворе не увидел необычный цветок с красными лепестками и жёлтым пыльником. Рядом жужжал шмель. Я его сразу узнал. Дыхание моё перехватило.
— Это же gesneria! — воскликнул я. — В наших то широтах!
Такой шанс упускать было нельзя. Я собирался сбегать домой за лопаткой и горшком, чтобы пересадить его и принести домой. Но когда я прикоснулся к нему, чтобы осмотреть, моё тело словно прошило током. Мышцы тут же онемели и болезненно сжались все разом. Из моего рта доносился лишь сдавленный хрип. И всё это произошло столь быстро, что я успел подумать только одно: "Я покойник!", перед тем, как тут же отключиться.
Очнувшись, я с огромным удовольствием понял, что ещё жив. Рядом уже не было никакой геснерии. До обморока был вечер, был он и сейчас: солнце на небе не успело сдвинуться ни на шаг, значит пролежал я немного.
В тот момент я всячески пытался это объяснить. Это белая горячка? Или этот жопотряс мне что-то отбил? Вдруг я чем-то болен?
Однако, странности на этом только начинались.
Добравшись домой, я поужинал и стал смотреть телевизор, грустя об Антонине и настороженный своим состоянием. И вдруг в ванной моей кто—то громко замяукал.
Я решил, что, должно быть, это соседский кот перелез ко мне через балкон и пошёл проверять. Однако, когда я открыл дверь, то ванна была пуста. Мяуканье тот час же прекратилось. На всякий случай я обыскал всю квартиру, но и она оказалась пуста.
Волосы мои встали дыбом. Это точно либо сотрясение, либо горячка!
И сколько же в тот день случилось всего ещё. Я слышал в квартире то кваканье лягушек, то звон стекла из спальни и, даже страшно подумать, голос моего покойного отца. Он был хриплый из—за курения, как и когда—то. И всякий раз, когда я бежал проверять, помещения были такими же пустыми.
На следующий день я тут же поехал в больницу, но никаких отравлений и сотрясений обнаружено не было. Я был здоров.
Странностей в новый день не происходило.
Зато они пришли на другой день. И на другой. И начались после этого стабильно по один—два раза в день.
Я мог внезапно оказаться на другом конце города. Только что я был в одном месте, раздавался хлопок со вспышкой, и я уже в другом.
В первый раз это меня так напугало, что я обзавёлся несколькими седыми волосами. Постепенно я, вроде, привык. В моём кармане после этого всегда была мелочь, чтобы можно было в случае чего без проблем добраться до дома.
Или, сидя на работе в библиотеке, книга возле меня вдруг со змеиным шипением становилась маслянистой лужицей.
А однажды, страшно подумать, бедная дворняжка, прошедшая возле меня, заскулив, вдруг превратилась в кота. Сразу же я бросился домой, до смерти напуганный этой метаморфозой. "Если превратилась она, — думал я, — то почему бы не превратиться и мне?"
Однако же не всегда эти чудеса были вредны.
Как—то раз, придя домой, я обнаружил у себя дома горшок с новым цветком. Это был не обычный цветок. Это был middlemist camellia! Я тут же выделил для него особую полку и аккуратно перенёс туда. Затем я принялся безудержно хохотать, хлопать в ладоши и носиться по дому словно ребёнок, получивший в подарок все игрушки мира. Должно быть, эти хлопки и мой безумный смех слышали все соседи. Нахохотавшись и нахлопавшись, я задумался. Вряд ли это Антонина принесла его мне как извинение за предательство. Сам он тоже не мог появиться. И тут я вспомнил про ту генсерию и тут же звонко хлопнул себя по лбу. Именно после и начались эти странности! Сомнений быть не могло — она была волшебная и это волшебство перетекло и ко мне.
Так я и жил, в постоянном ожидании нового чуда. Но вскоре грусть по Тоне стала усиливаться. Вместе с тем усиливались и чудеса.
Должно быть моё уныние и способствовало этому. Временами я стал впадать в особое состояние, сравнимое лишь с лунатизмом, когда засыпал на ходу, а, придя в себя, обнаруживал, что сделал что—то необычное. Именно таким образом я закончил свой новый гербарий, весь состоящий из таких редких цветов, какие у нас найти невозможно даже в магазинах. Радости моей не было предела. И сколько я не рассуждал о том, откуда они взялись — ответ был один: волшебство! Именно таким образом я и открыл дверь к жопотрясу.
Дни сменялись. Без Антонины мне было всё хуже и хуже. Наконец я стукнул кулаком по столу и сказал: "хватит!". Я просто обязан был попытаться снова проучить жопотряса и вернуть её! Но в одиночку я бы не справился с ним. Поэтому я и пришёл к тебе.
Дальше ты знаешь.
Когда мой отец закончил рассказ, я был ошеломлён. Усы мои, казалось, зажили своей жизнью. Ему я, ясное дело, верил.
— Папенька, так значит вы теперь волшебник?! — удивлённо спросил я.
Он лишь горько усмехнулся и сказал, что "волшебство" не поможет вернуть ему даму. После этого он встал и продолжил свои тренировки с бутылками, громко пыхтя.
А я отправился домой. На улицу уже пришла тьма. Жара уже сменилась прохладой, поднялся шумный ветер, гоняющий тучи. Яркий серп месяца, освещающий город то прятался за ними, то выглядывал вновь.
Возле дома меня уже ждали. Тёща стояла со злым лицом, подкидывая скалку в руках. Жена была вся в слезах, она постоянно всхлипывала и тоже злобно сверлила меня взглядом.
"Я же забыл приготовить маменьке ужин!" — возникла ужасная мысль и я громко сглотнул.
Встреча с комиссаром[править]
Тёща закатила мне грандиознейший скандал. Огромное количество дурных слов влетало мне в уши и заставляло лицо гореть. И всё это время моя жена продолжала реветь и злобно сверкать глазами. Она так и не произнесла ни единого слова. Её маменька справлялась и без неё. Я же просто стоял и нервно теребил усы, не решаясь сказать ни слова в ответ. Да и бесполезно было что—либо говорить.
Наконец они закончили и ушли в дом, громко хлопнув дверью, а я так и продолжал стоять на улице, не в силах заставить себя войти внутрь.
Так я и стоял, пока меня не привлёк зелёный автомобиль, который остановился возле нашего дома.
Из него вышел немолодой мужчина и хлопнул дверью. На нём был деловой пиджак, а на носу — очки с толстыми линзами. Лицо у него было простодушное.
Разглядывая папку, он подошёл ко мне.
— Доброго вечера. Скажите, это не дом тридцать пять?.. Ах всё, вижу—вижу, — сказал он, отрываясь от неё и увидев табличку с номером; его голос скрипел как старая калитка. — Так это, должно быть, вас кличут Кавалеристом?
Я нахмурился.
— Вы всё правильно поняли, уважаемый. Только, прошу заметить, не кличут, а именуют. Представьтесь же и вы теперь.
Он явно смутился.
— Ах да, совсем забыл. Извините, возраст берёт своё. Горлышко Эдуард Рудольфович. Комиссар по вопросам иным. Я здесь, чтобы поговорить с вами о вашем отце. Мы могли бы пройти машину и там всё обсудить?
Это меня несколько взволновало. Неужели это из-за фокусов моего отца?
— Во-первых ответьте мне, что за вопросы иные, о которых вы только что упомянули? Во-вторых скажите же, о чём конкретно вы хотели бы поговорить про моего отца?
— Видите ли, — ответил он, — "по вопросам иным" означает, что вопросы эти не относятся к обычным, так сказать, бытовым. Тут, скорее, речь идёт о тонких материях, голубчик. Что же касается вашего отца, то он эти тонкие материи нарушает. Я хотел бы поговорить об этом с вами. Всё таки вы своего отца знаете хорошо, может что и посоветуете. Давайте пройдём в машину и там поговорим, голубчик. Тут слишком ветрено.
Выходит я был прав.
Мы сели в его машину. В ней сильно пахло одеколоном и я сразу подумал, что, вероятно, этот человек сильно потеет.
Я стал нервно теребить усы.
— Если мой отец, как вы выразились недавно, преступает черту тонких материй, то почему же я не наблюдаю у вас форму хранителя порядка? Ответьте же?
Его тоже охватило волнение.
— Послушайте, Кавалерист, ваш вопрос не имеет смысла. Поймите, что ваш отец нарушает законы природы. Его квантовая составляющаяся нарушена до неузнаваемости. И всё это будет ухудшаться с феноменальной скоростью. До этого такое происходило всего раз, — он повысил голос. — Всего один раз в истории! И тогда, если бы не счастливая случайность, то наша Вселенная погибла бы. Вы хоть себе это представляете? Сейчас же ваш отец в нестабильном состоянии из—за потери своей любимой. Мы с вами должны. Нет! Обязаны, его успокоить! Мы обязаны его стабилизировать. Вы понимаете это, голубчик? Иначе неизбежно произойдёт непоправимое. Мы все можем умереть, понимаете?
— Во—первых, перестаньnе называть меня голубчиком, — рассержено ответил я и повысил голос: — Моё имя Кавалерист, так и запомните же его. Усеките себе это на носу! Во—вторых, вы только что обвинили моего отца в нарушении законов природы. Так объяснитесь же!.. И откуда вы вообще узнали об этом? Вы что следили за ним? Знаете ли вы, что это бесчестно, подлец?!
Лицо комиссара стало болезненным, он нервно заёрзал и голос его стал совсем тихий:
— Кавалерист, боюсь я не могу вам сообщить, откуда я это узнал. Извините... Просто поймите, чем это чревато. Он же нарушает...
— Законы природы, — сердито докончил я. — Так знайте же, что только законы чести нарушать нельзя! А законы природы — не законы чести! Теперь сделайте отсюда вывод. И когда вы его сделали, то подумайте теперь вот о чём. Вы смеете обвинять моего отца, когда он блюдёт все законы чести. Так ещё и следить за ним удумали. Из всех нас только вы, попрошу заметить, нарушили законы чести. Только вы! Из всех нас только вас нужно призвать здесь к ответу.
Он совсем сник.
— Кавалерист...
— Молчите, негодяй! — резко прервал его я. — Я вызываю вас на дуэль! Стойте же здесь я принесу наше с вами дуэльное оружие.
Ноги сразу же понесли меня в дом. У меня был такой разозлённый вид, что даже тёща побледнела, ойкнула и попятилась. Взяв две кочерги, я тут же выскочил обратно.
Зелёный автомобиль взвизгнул колёсами и умчался прочь.
Этот подлец посмел обвинить моего отца, а сам трусливо сбежал от дуэли!
В тот момент я расценивал это, как величайшую трусость. Я был тогда, как любил говаривать мой дед: "зелёным ростком" и не понимал очень многого. Послушай я тогда комиссара и всё могло быть иначе. Мой прежний мир мог бы быть цел. Но комиссара я больше ни разу не видел.
Вскоре я всё же успокоился и лёг спать. И несмотря на то, что этот день был на тот момент самым необычным в моей жизни, сон пришёл быстро. Следующая неделя прошла, как ни странно, обыденно. Рутина вновь поглотила меня. Пока тёща с женой были на работе, я хлопотал по дому. Временами, тёща устраивала мне скандалы и гоняла, перепуганного, скалкой по всему дому. В такие моменты грохот, должно быть, было слышно и на соседней улице. В таком темпе закончился и месяц.
Наступило 5 августа.
Погода стояла дурная. Ливень шумно барабанил по протекающей крыше, а порывы громкого ветра грозились её окончательно сорвать. Весь день я бегал с вёдрами по дому и подставлял их под подтёки, а вечером мы сели смотреть телевизор.
Именно тогда нас и застала новость о том, что Юпитер исчез.
Странности продолжаются[править]
Юпитер — крупнейшая планета Солнечной системы — внезапно испарился со всех телескопов. Эта новость неприятно изумила нас всех. Тёща вскрикнула и, без сознания, сползла на пол. Жена была бледная как мел.
Меня охватила дрожь. Это точно устроил мой отец! Выходит, что комиссар — тот подлец, тот трус — оказался прав? Эта мысль была для меня словно удар.
Вместе мы положили тёщу на диван и я тут же, громко топая, кинулся за влажной тряпкой. Пробегая возле зеркала я заметил своё бледнющее лицо и перепугано—удивлённые глаза. Вскоре мы привели тёщу в сознание.
Но в порядке ли мой отец? Я тут же бросился к телефону.
Гудки, казалось, длятся вечность.
Когда, наконец, трубку взяли, то я был готов поклясться, что голос моего отца был паникующим. Но сильные помехи мешали разобрать смысл слов.
— Отец! — крикнул я. — Всё ли с вами в порядке?.. Я вас не понимаю! — и стоило мне это прокричать, как трубку бросили.
Я набрал снова, но телефон не отвечал.
Ему точно угрожает опасность! Мгновенно я схватил, на всякий случай кочергу, и бросился на выручку. К счастью, бежать было не так далеко. Мой отец жил рядом.
Пока я бежал, я промок под дождём.
На ходу я расталкивал прохожих, пролетал на красные сигналы светофора. В спину мне доносились ругань, скрип шин, автомобильные гудки.
Я мчался, не обращая внимание на усталость.
И пока я нёсся во всю прыть, началась очередная волна странного.
Город вдруг стал меняться на моих глазах. То тут, то там машины, люди, здания — всё с приглушёнными хлопками стало превращаться в цветы. Всюду появлялись цветы самых разных расцветок и запахов. Хлопало со всех сторон. Даже капли дождя становились лепестками.Сразу стало ясно — это сделал отец.
Но вдруг и я превращусь в цветок? Эта мысль заставила ускорится. Никогда прежде я так раньше не бегал.
Вскоре дом отца был совсем рядом. Я уже видел его впереди. Но когда же я добрался, ноги мои подкосились. Я упал на колени, из меня вырвался отчаянный рёв.
На моих глазах дом превратился в сундук. В обыкновенный сундук!
— Папенька! — крикнул я. — Где вы, отец? Живы ли вы?
Ясное дело — никто не ответил. Только цветы шуршали и хлопало. И колоколом звенело сердце.
Моего отца больше нет! Непонятно откуда, в тот момент пришло ясное понимание этому и у меня опустились руки.
Глаза резало от обилия ярких цветов.
Из последних сил я поднялся, неизвестно чем ведомый, подковылял к сундуку и открыл его.
Это и стало концом того мира.
Тут же всё вокруг закружилось. Слилось в одно размытое пятно. Я был словно в быстрой карусели. Меня стало мутить. А оно всё продолжало крутиться, вертеться...
А затем сжалось в одну крошечную точку, быстро померкло и наступила абсолютная тьма.
Вокруг всё другое[править]
Очнулся я на диване в незнакомой комнате, моя голова жутко болела и мёрзла. На своём лбу я обнаружил холодную, влажную тряпку.
Вокруг меня было множество незнакомых мне людей. На лицах их было написано волнение.
Ничего не понимая, удивлённый, я попытался было встать, но один из них торопливо ко мне обратился:
— Стасян, ты лежи! Не вставай!
— Простите, вы это мне? — опешивший, не понял я. — Если вы это мне, то вынужден вам сообщить, что я знать не знаю никакого Стасяна. Меня зовут Кавалерист, так ко мне и обращайтесь.
Тот мужчина, очевидно взволнованный, снова стал утверждать, что моё имя Стасян. Я опять ответил, что нет — знать не знаю никакого Стасяна. И чем больше мы с ним спорили, тем бледнее и мрачнее становились лица окружающих людей. Тем более нервно они перешёптывались.
Внезапно во мне проснулась сильная жалость к ним. Я просто не мог больше смотреть, как они страдают. В этот день и так хватало уже страданий. В этот день я потерял отца. И я согласился, что да — я и есть тот самый Стасян. Судя по всему, это их несколько успокоило.
Так я и стал Стасяном.
Этот новый мир был совершенно другим: техника тут шагнула далеко вперёд, а география была до ужаса иная. Всё меня тут удивляло и забавляло, но я продолжал скорбеть по отцу. Однако со временем скорбь ушла.
Шли годы. Я перенял все повадки и привычки Стасяна. Я полностью стал им внешне, но внутри так и остался Кавалеристом. И иногда, по вечерам, я до сих пор вспоминаю и грущу по своему бедному отцу, по полуразвалившемуся домику на Театр-Плаза, по своим пышным усам. И даже по жене с тёщей.
Текущий рейтинг: 31/100 (На основе 5 мнений)
