Записки огрызком карандаша

История эта, прямо как по Николай Васильичу, свет-нашему Гоголю, произошла в одном из небольших южнорусских поселений, а проще говоря, в селе на берегу Черного моря. В аккурат, после распада огромной державы, что обещалась быть с нами навсегда, да не дотянула даже до прихожей нынешнего века.

Возрастом я тогда был не очень зрелого, но и не сильно молодого. Как раз в ту счастливую пору, когда мужчина подобно юному ясеню, впервые оплетается омелой, а счастье жизни его ещё спит, солнечно улыбаясь, в своей колыбели за гранью этого мира.

Что до села, то было оно не просто какое-нибудь там село, а моё родное село. Из которого я, в свое время, был увезен охапкой, пребывая ещё в нежном возрасте. Отец да мать мои любезные, ринулись на поиски длинного рубля и простого бытового счастья, в возрасте своём уже далеко не комсомольском. И осели, в итоге тягостных скитаний, на стылых нефтяных сибирских болотах. Длинного рубля они, к слову сказать, там не нашли, да и счастья тоже, разругавшись в дрызг до банального семейного развода.

Но бабушка моя, бывшая партизанка и узница фашизма, родовое поместье наше блюла среди житейских бурь. Два небольших добротных дома на участке в два десятка соток, держала она гранитной рукой, как и свойственно представителям этого несгибаемого поколения.

Прилетал частенько и я в родительское гнездо, из северов своих таежных. Почти каждое лето, сминая всеми правдами-неправдами график отпусков сердитых коллег. Проведать родных, помочь чем смочь, да прогреть заскорузлые эпителии у чёрного, но приветливого моря.

А в тот год и повод был особый для приезда. Приехал я не один, а с весёлой симпатягой-невестой, конечно же будущей своей единственно неповторимой женой. Показать созревшую ягоду родительнице своей, да любимой родне, и наоборот. Опять же, вид для приличия сделать, что предъявил невесту для одобрения.

И было гулянье, эх! И скатерти скатерились, и столы ломились! Играло, золотилось топазом южное вино в хрустально прозрачных фужерах! А местное легкомысленное пиво закреплялось заветными бабушкиными настойками, придавая окружающему лиричность и философскую глубину... Но я отвлёкся. Отшумело, отгуляло мало-помалу веселье вместе с большей частью отпускных денег.

Днями мы с невестою отдавали дань диким живописным пляжам, ночами задорно расширяли свой кругозор в кровати, как и положено молодой паре в пору нежного сожительствования.

А надо заметить, в тот год, как и несколько предшествующих, поражала те места серьезная засуха. Не раз, выдирая на огороде бурьяны с засохшими комлями, слышал я бабушкин ропот. Ругмя ругала она, правда вполголоса и поглядывая по сторонам, некую местную ведьму. То же, к удивлению, моему и родительница моя драгоценная. Хотя и будучи женщиной образованной, иногда сетовала, вздыхая, на "сильную колдунью", недовольно пожимая плечиком на мою скептическую ухмылку.

Что и говорить, сам я этому сельскому фольклору значения не придавал. Ибо был взрощен на пионерско-атеистических убеждениях и напичкан журналами "Наука и жизнь". Мог ли я подумать, что подобный вздор хоть краешком тени омрачит мои счастливые дни?

Та памятная тёплая ночь, а вернее поздний вечер ничем особенным от предыдущих не отличался. Солнце моё, закатно-розовая после душа, ушла тихо улыбаясь, в нашу опочивальню.

О, кто был в тех местах, те знают эти вечера, на последнем вздохе суток! Прохладная поступь ночи вбирает тепло усопшего светила. Дикий глаз полной луны только серебрит по краям непроглядную темень, густую как чернозём. Сверчки хоралом поют свои древние гимны всем, кто внемлет. Не слышно никого лишнего, даже собаки молчат, склонив свои лохматые головы пред тёмной Хозяйкой.Необъяснимое оцепенение охватывает каждого в те минуты, проникая в душу, невнятно бормоча голосом крови далёких предков.

Примерно в таком состоянии я находился, докуривая свою последнюю перед сном сигарету, в плодово-ягодных зарослях за домом. Туда обычно уходил я дымить, спасаясь от осуждающих взглядов матери и бабушки. Старое скрюченное грушевое дерево, кормилицы моей с малых лет, предостерегая, шептало что-то мне на ухо своими старческими листьями.

Я обернулся, собираясь уходить и словно высоковольтный разряд пронзил моё тело! Впереди, навряд ли дальше двух саженей, отвернувшись от меня, стояло Существо. В те несколько ударов сердца, пока оно стояло задом ко мне, я успел рассмотреть её воспалённую розовую голую кожу, словно в плёнке пота. Вздутия мышц, ребра, позвоночник, нервно подёргивающийся хвост и мерзкое подобие женского естества под ним. Стояло оно на четырёх конечностях, возвышаясь от земли примерно мне до пояса, крупнее обычного человека.

Необычайное, глубинное отвращение, абсолютная чуждость этого создания перекрыло даже чувство полной ирреальности происходящего. Впервые в своей жизни я понял, что означает выражение "прирос к месту". Внутренности мои превратились в студень, разум метался обезумевшей мышью. То долгое мгновение, пока тварь, с нечеловеческой грацией поворачивало ко мне голову, терзает мои сны до сих пор. Соединение человеческих и звериных черт на ее лице-морде, абсолютно, всецело отталкивающе и невыносимо! Но глаза! Хуже всего были глаза.. До такой степени, что даже сейчас похищенный мной карандаш выпадает из моих трясущихся пальцев, когда я вспоминаю этот взгляд. Его не описать, его не забыть. Будто оказался ты, скорчившись, в другом мире, во власти бесконечно чуждого, полного нечеловечески извращенных желаний, демона.

Чувства ужаса и омерзения от взгляда твари оказалось настолько сильны, что, бессвязно лепеча, передвигая ноги, как в вязкой жиже, я бросился прочь.

Сознание включалось и выключалось, как стробоскоп. Одно завладело мной: "убить, уничтожить тварь". Казалось невыносимым даже дышать одним воздухом с этим существом, понимать, что оно где-то рядом. Помню льдистый отблеск на лезвии топора, который точил накануне. Как он попал, ко мне в руки, не помню.. Помню ярость, которая затопила меня, как берсерка, затмила полностью даже инстинкт самосохранения.

Очнулся (или проснулся) я утром, на полу спальни. В окно мягко светило утреннее солнце, невеста моя безмятежно спала одна на нашем общем ложе. Руки мои были испачканы, я был одет так же, как и вечером, босой. Тихо поднявшись, я вышел во двор в раннюю свежесть и птичий гомон. В душе царил сумрак, в голове пустота: ни мыслей, ни чувств.

За завтраком, невеста, щебеча, посмеивалась над собой, рассказывала, как её вчера сморило, не дождавшись меня. Я молчал. Жизнь как будто разделилась на "до" и "после". Чувства будто окаменели, живот скрутило ледяным узлом.

Собравшись, мы с ней пошли на пляж. Дорога к морю проходила через заброшенное селянами поле. Через лесополосу, расстоянием около версты. Где-то на середине пути я ощутил резкий порыв ветра и огляделся вокруг. Весь голубой купол, с редкими облаками словно начал валиться на меня! Степь, со шкурой разнотравья, начала уходить из-под ног. Высокие деревья грозно шумели своею листвой. Едва сдерживая панику, я как смог, объяснил невесте, что скрутило живот и бегом бросился домой.

Зашторил окна, закрыл двери, что не слышать шум ветра и шелест листвы. Это чувство сложно передать, словно всё вокруг гибнет во вселенской катастрофе, а ты заходишься в истошном крике в последние секунды существования мира. Причём охватывало это чувство меня только с ветром и шумом листвы. В тот день меня спасла четвертушка бабушкиной настойки, заныканая ею для растираний. Передвигаться по улице я мог исключительно в штиль, что наступал обычно вечером. День пережидал, глуша спиртное и с наушниками в ушах.

Топор я так и не нашёл, пришлось купить новый.

Говорить о ночном кошмаре я ни с кем не мог, и не хотел. Во-первых, по причине наступавшего внутреннего тремора, во-вторых из необъяснимого чувства опасности таких разговоров для собеседника. Оставшаяся неделя отпуска была самой худшей в моей жизни. Я рвался прочь с этого прОклятого места, туда, на Север, в городскую свою квартиру, в снега, на полюс, к чёрту на кулички, но подальше от изводившего меня ветра и воплощенного кошмара.

Помню прилёт и себя, более-менее расслабленного, на балконе своей городской квартиры. Внизу росли большие берёзы, резко задул ветер.. Пришёл в себя я в ванной комнате, дрожа нутром, как осиновый лист(ха-ха,каламбурчик!).

Что сказать ещё...Я сопротивлялся этому. Понятно, с такими проблемами тогда я к врачу не обращался, оставляя стационар психдиспансера на самый крайний случай.

Конечно, пить я стал гораздо больше, и почти не вынимал из ушей наушники в ветреные дни. Вначале сдерживаться получалось более-менее неплохо, мы поженились. У нас родилась дочь, самое лучшее, что у меня было в жизни, луч солнца золотого. Конечно, силы мои убывали, сдерживаться и бороться с собой получалось всё хуже. Всё чаще я замечал остановившийся в стороне взгляд моей жены. Конечно, в итоге она меня бросила.

Но ещё до этого случилось ещё кое-что.

Однажды, ветреным тёмным вечером одинокая фигура впереди меня вдруг нечеловечески гибким движением оберн..

Текущий рейтинг: 24/100 (На основе 28 мнений)

 Включите JavaScript, чтобы проголосовать