(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Друг Илюха
Был у меня друг, Илюха его звали. Дружили мы чуть ли не с первого класса, позже в армию вместе пошли; правда, нас распределили в разные части. После армии мы пару раз встречались, а потом жизнь нас надолго развела. Я закончил политехнический колледж, и меня как-то незаметно потянуло в предпринимательство: сначала я слесарем работал в частном цеху, а потом сам организовал свой цех по сборке металлических конструкций для строительства зданий. А Илюха на несколько лет пропал, а когда появился, оказалось, что он пошёл по спортивной линии, позже по военной и в конце концов заделался бойцом элитного отряда "Альфа".
Понятное дело, он об этом не говорил, я догадался сам по косвенным признакам, когда был у него в гостях. По форме, фотографиям, случайным фразам. Собственно, это не было такой уж тайной, но, видимо, болтать об этом "альфачам" не рекомендовалось. Хотя Илюха сам по себе не отличался разговорчивостью.
В наших краях он бывал редко, в основном, мотался чуть ли не по всей стране и за её пределами по государственной надобности. Как приедет, звонит мне, мы быстро собираемся и едем в зависимости от времени года на рыбалку, на шашлыки или в какой-нибудь приличный кабак, где можно тихо и мирно посидеть. Разговаривали мы в такие минуты в основном обо мне: я делился с ним опытом ведения бизнеса, рассказывал о своих коротких и редких романах, о недобросовестных работниках и прочих мелочах жизни. Илюха рассказывал о городах и странах, где побывал, но ни единым словом не упоминал о тех заданиях, которые там выполнял. Я, понятное дело, не настаивал.
Помимо этого, мы разговаривали о разных медитативных техниках, индуистской и буддистской космологиях, ритуалах, направленных на развитие духовной силы. Был у нас такой интерес ещё со школьной скамьи.
Так продолжались наши взаимоотношения, пока в 2010 году со мной не произошла беда. К тому времени мой цех разросся, у меня работало порядка восьми человек, я даже обзавёлся личным помощником, который занимался финансовыми делами. Егор был парнем сметливым, с цифрами ладил и хорошо мне помогал. Но, как оказалось, в людях я разбирался намного хуже, чем в металлических конструкциях. Выяснилось, что Егор закоренелый игрок и проиграл просто колоссальную сумму денег, большую часть из которых он самым бессовестным образом "позаимствовал" из нашей кассы.
Обо всех его грязных делишках я узнал только в тот день, когда он исчез без вести. Точнее, он просто сбежал от всех проблем в неизвестном направлении, оставив мне расхлёбывать кашу.
Я здорово влип: влез в долги, пятеро сотрудников просто уволилось, выяснив, что я не смогу оплатить им работу за последние два месяца. Клиент, с которым я на тот момент работал и заказ которого не выполнил вовремя, требовал вернуть аванс. А когда я не выполнил требование — денег у меня тогда совершенно не было, только долги — подослал двух крепких ребят, которые подкараулили меня вечером, сломали три ребра и выбили коренной зуб. Прочие кредиторы грозились подать в суд. Но даже этого судьбе оказалось мало. От меня ушла девушка, на которую у меня были большие виды. Слишком много гадостей навалилось сразу, одновременно. Я запил, попутно набрав долгов в магазинчике у дома, и всерьёз стал подумывать о петле…
И тогда появился Илюха. Я понятия не имел, где его носило последние полгода. Внешне он остался прежним: высоким, статным, ощутимо сильным, излучающим уверенность. Но взгляд изменился, стал каким-то тоскливым, печальным, как у человека, который видел слишком много боли. Он внимательно выслушал мой сбивчивый рассказ, прерываемый пьяными слезами и шумным сморканием.
— Вот только не вздумай руки на себя накладывать, понял, Лёха? — сказал он, вставая. — Это не решение проблемы. Посиди дома тихо и не бухай больше. Я скоро…
Я не осмелился приставать с расспросами, что он там задумал. Боялся надеяться. Лишь провожал его взглядом побитой собачки, которую наконец-то кто-то приголубил.
Илюха ушёл, а вернулся через два дня. За это время я извёлся. Но зато полностью протрезвел и навёл в квартире порядок. Илюха притащил сумку с деньгами — солидной суммой, которая покрывала все мои долги, и ещё немного оставалось.
— Это откуда? — пролепетал я. — Ты откуда это взял?
— Считай, сыграл в чёрную кассу, — ответил Илюха. — Мы с парнями иногда скидываемся... Все деньги честные и чистые, если ты об этом.
Я заикнулся было, что не могу взять такую сумму, но замолчал, наткнувшись на насмешливый взгляд Илюхи. Конечно, я мог взять — куда бы я делся? Перед друзьями ломать обычную комедию, отказываясь, а потом соглашаясь взять деньги, не нужно.
— Вернёшь, как сможешь, — сказал Илюха твердо. — А не сможешь, на том свете сочтёмся!
И рассмеялся… Как будто знал…
Одним словом, я поправил свои изрядно пошатнувшиеся дела, и вскоре всё у меня наладилось. А тому моему клиенту кто-то крепко начистил рыло. Ему и двум его телохранителям. Я не разговаривал об этом с Илюхой, но отчего-то подозревал, что бойцу элитного подразделения "Альфа" с друзьями несложно научить уму-разуму бизнесмена с бандитскими замашками девяностых годов.
Когда мои дела пошли в гору, я открыл специальный депозит, где копил деньги для возврата долга Илюхе. Но мой друг надолго пропал из поля зрения; на пару лет, если не дольше. К тому времени я уже накопил нужную сумму и с нетерпением ждал возвращения Илюхи.
И вот он вернулся. Похудевший килограммов на двадцать, с бледной до прозрачности кожей, еле передвигающийся. Когда я увидел его, подумал, что передо мной глубокий старик.
Он так и не раскрыл подробностей той беды, что приключилась с ним. Я лишь понял, что во время одной из боевых операций его отряд подвергся воздействию неизвестного химического оружия. Антидота против этого вещества рядом не оказалось, а после было поздно. Печень и почки у него отказывали, системные нарушения были такими обширными, что никакая пересадка органов не помогла бы. Короче говоря, он приехал в родной город умирать.
Я был в шоке. Я был готов пожертвовать для него любым органом. Но это его не спасло бы. Я приходил к нему каждый день, принося то еду, то лекарства, то ещё что-нибудь. Государство выделило ему сиделку — медсестру из больницы. Она выполняла свои функции старательно, но без особой веры в то, что от них будет какая-то польза. Илюха отказался лежать в больнице, поэтому медсестра ездила к нему домой.
Илюха угасал прямо на глазах. Если в первые дни он ещё кое-как сам передвигался по квартире с помощью тросточки, то в конце недели практически не вставал с постели. Я сидел рядом с ним, делая вид, что всё хорошо, а сам с ужасом смотрел на его тонкие, обтянутые пергаментной кожей руки, что бессильно лежали поверх одеяла. А хуже всего в комнате был запах — запах медикаментов и смерти.
— Да ладно тебе, Лёха, — прошептал он как-то. Его запавшие глаза смотрели куда-то в пространство за моей спиной. Казалось, они уже не могли фокусироваться на одном месте. — Хватит нести чушь, что я выздоровею. Ни черта я не выздоровею. С сегодняшнего утра я не чувствую боли… значит, скоро…
— Илюха, ты это... — начал я, но замолчал. Меня начали душить слёзы, я не мог смотреть на всегда такого сильного и уверенного единственного настоящего друга, который сейчас был похож на тень самого себя; не знал, что сказать человеку, стоящему на пороге могилы.
— Помнишь, — еле слышно, но отчётливо произнёс он, — мы читали книжки про индуизм и буддизм? Как в карму и реинкарнацию верили? Я до сих пор верю. Помнишь, в тибетской "Книге мёртвых" было написано, что те, у кого карма хреновая, будут блуждать после смерти между мирами и между рождениями?.. Не хочу блуждать.
— Ты ж хороший человек, — сказал я. — Ты не будешь блуждать…
Илюха засмеялся. Почти бесшумно, сухим бесплотным кашляющим смехом.
— Ты ж не знаешь, что я успел натворить. Я людей убивал.
— Террористов, что ли? Так это ж нелюди!
— Не только. И заложников тоже. Женщин, стариков и детей…
Я вытаращился на него.
— Илюха, ты бредишь. Тебе надо отдохнуть. Давай я подушку поправлю… вот так. Воды дать?
Он помотал головой. На восковом лице появилось выражение упрямства.
— Не брежу… Ты слушай!.. Приказ был такой. Заложников уничтожить. Иначе нам пришлось бы выполнять требования террористов… А их нельзя было выполнять.
Я понятия не имел, о чём он говорит. Но почему-то верил.
— Ну раз приказ, то ты не виноват! — старался я его успокоить.
— Я мог бы не выполнять. Семь бед — один ответ. Пусть трибунал… Главное, не блуждать…
Тут он действительно начал заговариваться. Из соседней комнаты неслышно вышла медсестра, и я кивнул ей. Она принялась набирать в шприц какое-то вещество, наверное, снотворное. Я поднялся, чтобы уйти. Последнее, что я услышал от Илюхи, было:
— Не хочу блуждать… не хочу…
Наутро я узнал, что Илюхи больше нет. Все расходы по похоронам я взял на себя. Вот и пригодился депозит, какая ирония! У Илюхи были дальние родственники, и они были совершенно не против, что всем заправляет чужой человек. Они даже ни одной слезинки не проронили. Родители Илюхи давно умерли, братьев и сестёр он не имел, семьёй не обзавёлся, и родительский дом в пригороде давно принадлежал другим людям.
Я и сам поначалу не понял, насколько сильно на меня повлияла смерть Илюхи. Я стал плохо спать, меня мучили кошмары. Если бы не помощь Марины, моей невесты, я бы снова запил, как и полагается слабовольному человеку. Но на сей раз судьба была ко мне более благосклонна, и мне повстречалась девушка, на которую можно было положиться в трудную минуту. Поэтому я постепенно вышел из депрессии, и жизнь пошла своим чередом.
…Пока однажды мне не приснился яркий, потрясающе детализированный и оттого невероятно страшный сон.
В тот день я обжёг сетчатку вспышкой сварки, и яркие зайчики перед глазами преследовали меня до вечера. Из-за них я плохо видел, и это чрезвычайно раздражало. Чтобы разглядеть какую-то вещь, следовало смотреть не прямо на неё, а чуточку вбок, используя боковое зрение. Когда я лёг спать, зайчики продолжали плавать в тёмном поле зрения, причудливо меняя форму и объем, становясь то радужными, то нестерпимо белыми, как полуденное солнце. Если они не исчезнут до утра, обращусь к офтальмологу, сказал я себе. Собственно, надо было обратиться к нему уже сегодня, но я то был занят, то тупо тянул резину.
Зайчики казались живыми существами, которые живут у меня под веками, а быть может, под черепной коробкой. От осознания этого мне было не по себе. А ещё оттого, что я боялся потерять зрение. Днём я убедил себя, что скоро эта неприятность пройдёт, но она не проходила. Иногда мне чудилось, что зайчики — это на самом деле двигающиеся щели в потолке тёмной комнаты, сквозь которую проникает невыносимо яркий свет. И что в этом свете иногда видно голубое небо, ветви деревьев и ещё какие-то предметы, которые трудно разглядеть.
Постепенно я провалился в сон. Поначалу мне снилось, будто я лежу на тёплой лужайке, прямо в мягкой траве, и гляжу в небо, по которому плывут в разные стороны изменчивые облака. Потом потемнело, словно наступил вечер. Сумерки имели неестественный желтоватый оттенок. Я встал и пошёл по знакомой улочке на окраине города, где жили мои родители. Я мог разглядеть деревянные заборы, стены домов, облетевшие ветви кустов и деревьев в мельчайших подробностях, несмотря на скудное освещение.
Люди мне не встречались, пригород точно вымер, и это меня не особо удивляло. Я будто знал, куда и зачем иду.
И вот я пришёл к дому Илюхи. В детстве я часто приходил сюда, чтобы позвать друга играть. Деревянная калитка была распахнута настежь, и возле неё на узкой улочке стоял взрослый, живой и здоровый Илюха. На нем почему-то была камуфляжная форма, в которой я его ни разу в жизни не видел. Только на фотографиях.
— Илюха! — обрадовался я. — Живой? Я так и знал, что ты не умер!
Во сне свои законы, память часто подводит, а если не подводит, то выдаёт желаемое за действительное.
Илюха выглядел смущённым. Смотрел на меня искоса, всё больше таращился в ноги, на лице блуждала неловкая улыбка.
— Привет, Лёха, — сказал он. — Живой-то я живой, да только здесь…
— Где здесь? — не понял я. — У себя дома, что ли? Кстати, родители дома?
Я будто вернулся в детство, из памяти стёрлись сведения о том, что этот частный домик больше не принадлежит Илюхе и что его родители давно умерли... Как и сам Илюха.
Он помотал головой.
— Заходи, что ли…
Я последовал за ним. В эти мгновения меня начали одолевать сомнения. В пригороде царила глухая тишина, ни ветерка, ни шелеста. Ни шума машин, ни лая собак. Здесь не было видно ни одного живого существа, лишь высились знакомые дома и сараи и торчали полуоблетевшие ветви деревьев и кустарников. И вязкие, ощутимо давящие жёлтые сумерки. В этом реалистичном сне у меня постепенно начало включаться рациональное мышление.
Где все? Что не так с Илюхой? Он вроде не должен тут находиться! Я же лично помогал опускать гроб с его телом в продолговатую яму...
Мы сели в беседке с видом на огород. В детстве мы часто играли в ней.
— Вот, — всё с тем же смущённым видом проговорил мой друг. — Огород собираю, работаю на земле помаленьку.
Я покивал. До меня постепенно доходило. Хотя сил осознать сон как сон полностью не хватило.
— И… ты тут живёшь постоянно?
— Да, — не глядя на меня, ответил Илюха. — Это — весь мой мир. С тех самых пор, как меня похоронили.
Я не поразился этой фразе. Во сне эмоции приглушены, а мысли в голове либо шевелятся едва-едва, либо бегут как бешеные. Но главное я понял: мы находимся в ненормальном мире, в котором Илюха жив и глубоко несчастлив.
— А что ты делаешь вечером? — спросил я.
— Ложусь спать.
— А утром?
— Встаю, пью чай, потом иду в огород. Или сижу здесь… Или хожу во дворе.
— Один?
— Один.
— А потом?
— И так каждый день, — хмуро пробормотал Илюха. — Без изменений. Снова и снова. Без конца.
Он внезапно посмотрел мне в глаза.
— Это и есть блуждать, Лёха! Я застрял тут, и я устал от этого. Ужасно устал. Это мир, зацикленный сам на себя. Я устал от этого Дня Сурка. Я устал блуждать. Это наказание…
— Как тебе помочь? — шёпотом спросил я. — Может, помолиться?
Илюха пожал широкими плечами.
— Не знаю. Ты уж подумай.
— Я подумаю! Я обещаю!
Илюха улыбнулся с робкой надеждой.
Мне вдруг почудилось, что похолодало, а желтоватые сумерки приобрели лиловый оттенок.
— Ты иди, — сказал Илюха. — Темнеет. Тебе на ночь лучше не оставаться.
— Почему?
Словно в ответ на мой вопрос за невысоким забором, отделявшем огород от соседского садика, зашуршало. Над забором поднялась тёмная неясная фигура. Там кто-то прятался, кто-то нехороший и бесконечно чуждый всему человеческому. Я не мог его разглядеть в сумерках, да и не хотел особо. Теперь не было тихо; с разных сторон слышались шорохи, невнятный шёпот, хихиканье. Ночная тьма пала так неожиданно, что я не успел заметить перехода. Я чувствовал Илюху рядом, мы по-прежнему сидели в беседке, но в залитом мраком огороде ворочались гигантские бесформенные тени, и они подбирались к нам.
— Иди, — сказал Илюха непривычно ломким, стеклянистым голосом. Он толкнул меня в темноте ладонью, и я ощутил ледяной холод, исходивший от этой руки.
Меня понесла незримая сила назад, спиной вперёд, сквозь пространство, и я словно с большой высоты шлёпнулся в собственную кровать.
Я открыл глаза и увидел знакомые люстру, потолок, обои и верхнюю часть шкафа. Сквозь неплотно прикрытые шторы сочился мутно-желтоватый свет, но в помещении всё равно было довольно темно. Я пошарил рукой слева от себя: пусто. Куда делась Марина? Вышла в туалет? Но в квартире властвовала тишина настолько полная, что казалось, будто кто-то проткнул мне барабанные перепонки. Я хотел позвать её, но в горле пересохло, и у меня не получилось издать ни малейшего звука.
Затем я понял, что кто-то стоит у моего изголовья, и у меня не было сил шевельнулся, чтобы посмотреть, кто там. Этот кто-то стоял и хихикал. И этот кто-то не был человеком. В какой-то степени я даже был рад, что не могу увидеть его.
"Слишком далеко зашёл, — прошипело существо за моей головой. — Куда не звали! Слишком многое увидел, чего не следовало! Любопытный и глазастый не в меру! Забудь, что увидел, забудь, что узнал, иначе тебя ждёт судьба хуже смерти!"
И тут меня наконец-то осенило. Я снова вижу сон! Это сон во сне! И вместе с этим осознанием проснулась злость. Мои собственные видения будут мне угрожать?
Я сделал отчаянное усилие и буквально выпрыгнул из постели. Готовый драться и разрывать, обернулся к существу у изголовья. Но ничего не увидел. Меня снова уносило прочь из этого уголка моего подсознания. Я проснулся.
Некоторое время лежал тихо, стараясь понять, реальность ли это или очередной сон. Рядом посапывала Марина, с улицы доносились звуки никогда не спящего города. Темноту в комнате рассеивал тот же призрачный свет из окна, но он был не желтоватым, а вполне обычным, серебристым. В таком освещении не так-то просто разглядеть обои или люстру. Стены казались серо-бежевыми, узоров не различить, люстра свисала невнятным кулем с одной поблескивающей искоркой — отражённым от стекляшки уличным светом. Я внезапно вспомнил о существе и, дёрнувшись, изогнулся, чтобы посмотреть назад, за изголовье. Там была стена и картина, которую когда-то купила Марина. Мне она не нравилась. "Крик" Эдварда Мунка. Не нравилась нарочито примитивная техника рисовки, словно ребёнок намалевал пальцами, обмакнутыми в краску. Но ещё больше не нравилось ощущение, которое эта картина внушала. Одиночество. Страх. Безысходность. Кажется, я догадывался, кого увидел бы, если сумел бы обернуться во сне.
Сон подействовал на меня сильнее, чем я думал поначалу. В течение следующих нескольких месяцев похожие сны я видел ещё раза три. Я возвращался в Сумеречный мир, в котором застрял Илюха, только на этот раз он молчал и лишь виновато качал головой.
Понятное дело, я не считал — по крайней мере первое время, — что во сне я на самом деле проник на территорию Бардо, состояние между смертью и следующей жизнью согласно тибетской "Книге мёртвых". То был просто тяжкий сон, навеянный смертью друга, которому я был обязан слишком многим. Как здравомыслящий человек, я старался не допускать мысли, что сон хоть в какой-то мере был вещим. Иначе пришлось бы признать, что мой долг отныне — спасти Илюху, вывести его из Бардо, а это было выше сил простого смертного.
Но сны продолжали с завидным упорством тревожить меня, причём сюжет их почти не менялся. Снова и снова я проникал в Сумеречный мир, в котором неприкаянно бродит мой покойный друг.
Тогда я втайне от Марины обратился к психиатру. От моей на тот момент уже жены свои психические проблемы я по мере возможностей скрывал. Первый психиатр, у которому я пришёл, произвёл не лучшее впечатление. Слушал он меня вполуха, то и дело прерывался на телефонные звонки, что-то без конца строчил и в конце концов выписал мне кучу лекарств. Его совершенно не интересовали мои личные проблемы, я для него был просто очередным клиентом с поехавшей крышей. Второй психиатр, некто доктор Рудин, напротив, очень заинтересовался моими снами, детально расспросил о нашей с Илюхой дружбе, всех подробностях его болезни и смерти, даже задал ряд вопросов о тибетской "Книге мёртвых", основных постулатах индуизма и буддизма, концепции реинкарнации и посмертного скитания. Мне льстило такое внимание, но в то же время охватывало подозрение, что доктор такой же странный, как и я, раз обращает внимание на подобную мистику. Я попытался убедить себя, что это необходимо для полноценного лечения.
Рудин тоже выписал лекарства, но в гораздо меньшем количестве. В основном это были успокоительные и препараты, улучшающие мозговое кровообращение.
— Скажите мне честно, Алексей, — сказал доктор, буравя меня светло-карими, почти жёлтыми глазами, — вы считаете, что вашему другу действительно нужна помощь?
Вопрос застал меня врасплох.
— В смысле… — пробормотал я, — вы хотите сказать, что он на самом деле блуждает между мирами?
Сказав это, я устыдился. Уж очень глупо и по-детски прозвучало моё уточнение. "Блуждает между мирами", надо же!
— Поймите меня правильно, — сказал доктор. — Моя основная цель — оказать вам психиатрическую и психологическую помощь. Я не знаю, существует ли загробный мир, но очень важно, верите ли вы в него. Пусть вы внушили самому себе, что это правда; если человек уверен, что в его пятке торчит шип, мы не поможем ему, просто убеждая, что шипа не существует. Необходимо вынуть этот шип, реальный ли он или существует лишь в субъективном пространстве.
— Понятно, — буркнул я недовольно. Доктор почти прямым текстом заявил, что считает меня психом, но намерен нянчиться с моими тараканами. — Рассудком я понимаю, что это просто сон или, возможно, перегоревшие предохранители в мозгах, но в душе… Я очень боюсь, что Илю… что Илье нужна моя помощь.
Рудин удовлетворённо кивнул.
— Хорошо. На самом деле я не думаю, что вы сошли с ума и у вас какое-то психическое отклонение вроде шизофрении. Небольшие навязчивые идеи свойственны очень многим людям. Вы адекватно воспринимаете собственные проблемы и вовсе не настаивайте на собственной правоте. — Он постучал авторучкой по столу. У него были очень крепкие и заметно сильные длинные пальцы. — Случай нестандартный, надо признать. Я бы порекомендовал вам разобраться в вопросе более обстоятельно, выяснить всё, что можно, о реинкарнации и посмертных скитаниях. Обратиться к компетентным лицам.
— Каким ещё компетентным лицам? — опешил я. — К гадалкам и экстрасенсам идти?
— Нет, я же сказал "компетентным". Тем, кто действительно разбирается в теме.
Он выжидательно глянул меня. И до меня дошло.
— В этом должны разбираться тибетские ламы… Наверное… Это что же, мне теперь в Тибет лететь?
— Не спешите. Подумайте как следует. Необязательно сразу хватать чемоданы и лететь на другой конец света. Мы живём во времена интернета, многие вещи легко узнать удалённо. Я настоятельно рекомендую вам подойти к вопросу обстоятельно и не спеша.
Я покидал психиатра со смешанным чувством растерянности, изумления и облегчения. Этот странный доктор не советовал мне подавлять болезненные фантазии, а наоборот, всячески поощрять их. Видимо, таков был метод его лечения. Я прекрасно сознавал, что он всего лишь хочет мне помочь и вовсе не верит в мои сны. Собственно, я и сам в них не верил. Однако вопреки всем этим соображениям, я почувствовал сильнейшее облегчение, потому что теперь у меня были цель и план. Я не думал, я не хотел думать о том, что будет, если "компетентные лица" распишутся в своём бессилии мне помочь. Всё это будет позже, а сейчас я знал, как мне поступить.
Эта конкретика и ясное понимание того, что следует делать, принесли мне временный покой. Время от времени мне продолжали сниться сны об Илюхе, но они были лишены той давящей атмосферы, которая оказывала на меня столь нехорошее впечатление. Я пользовался любой свободной минуткой, чтобы прошерстить интернет на предмет консультации с тибетскими ламами. Но это оказалось не так-то просто. Ламы не оказывали услуги удалённо, к ним следовало либо приехать, либо дождаться, пока они сами приедут к тебе в страну. На одном из форумов, где высказывались разного рода религиозные фрики, я вычитал, что во многих случаях ламам необходимо лично видеть спрашивающего человека, пощупать его, прослушать пульс и составить подробный гороскоп.
Подобное чтение энтузиазма не прибавляло. Я понимал, что всё глубже и глубже погружаюсь в трясину разнообразной псевдонаучной чепухи, в которую не верю ни на грамм. Я оказался в совершенно дурацкой ситуации. С одной стороны, хотел помочь Илюхе, застрявшиму в Бардо; с другой — абсолютно не верил в это самое Бардо и в то, что Илюха там застрял. Смерть — это абсолютный конец, и после неё нет ничего. Рационализм во мне находился в жёсткой конфронтации с иррациональными сферами.
В эзотерической литературе я наткнулся на описание йоги сновидений. С помощью этой йоги якобы можно достичь постоянной осознанности сновидений, что в итоге позволит человеку даже осознанно умереть. Осознанная смерть, как бы это странно не звучало, позволяет реинкарнировать по желанию в любом теле, любой семье и любой стране. И, возможно, свободно гулять в Бардо. Но практиковать эту йогу было не так-то просто, а в моём случае — попросту невозможно. Требовалось просыпаться как минимум трижды за ночь, держать ноги скрещёнными и всю ночь находиться в строго определённых позах. Представляю, что подумала бы Марина, если бы я начал всё это вытворять! Конечно, ради Илюхи я мог бы уехать в какую-нибудь командировку, снять квартиру в другом городе и заняться йогой сновидений. Но я очень хорошо понимал, что ни черта у меня не выйдет. Да и в эзотерической литературе подчёркивалось, что для достижения пусть даже минимальных результатов необходимо заниматься этой йогой по многу лет.
На чтение всякой сомнительной эзотерики я тратил слишком много времени. В сущности, я занимался только работой в цеху и поисками мистического ключа к освобождению Илюхи. От этой однообразной жизни некоторое время меня отвлекал сосед — весёлый, пузатый и лысый остряк Витёк. Марина привечала его и всегда с энтузиазмом принимала все его инициативы поехать нам с ним на рыбалку. Она видела моё состояние и справедливо полагала, что Витёк отвлечёт меня от тяжёлых дум. Он и отвлекал, как мог. Но спустя несколько недель мне снова начали сниться кошмары. Я не кричал во сне, так что Марина по-прежнему была не в курсе моих реальных проблем. Я просыпался среди ночи и частенько лежал до утра, боясь заснуть снова. На работе клевал носом, но старался держаться.
Мне снился Илюха и то, что с ним произойдёт после того, как он исчерпает свою карму. В его вечно желтоватом Сумеречном мире наступит вечная ночь. И тогда они придут за ним — Хозяева Сумеречного мира. Они с хихиканьем доберутся до него и подвергнут пыткам, которые невозможно вообразить. Его будут рвать на части, сжигать, замораживать и насаживать на стальные колья. Но он будет воскресать снова и снова, чтобы снова и снова испытывать запредельную боль, более реальную, чем сама реальность. И эти мучения будут длиться миллиарды лет — из-за того, что он убил людей, выполняя приказ и имея возможность не выполнять его. Спустя целые геологические эпохи его страдания в адах завершатся, негативная карма иссякнет, и он возродится снова — человеком ли, зверем ли, неизвестно. Чтобы жить и чтобы умереть. Такова Сансара — вечный порочный круг перерождений.
После таких снов я больше не сомневался в своей дееспособности. Это было неважно. Сошёл ли я с ума, навязчивая ли у меня идея — всё равно. Если я свихнулся, то хуже не будет, а если я в норме, то помогу Илюхе. Уверенность в том, что я делаю, была очень сильной, и я почти не придал значения ещё одной странности в моей жизни. С некоторых пор я стал замечать одних и тех же людей на улице, крупных торговых центрах, метро. Они попадались мне совершенно случайно — на первый взгляд. Они проходили мимо, следовали за мной, маячили на самом краю моего поля зрения.
Эти странные люди всегда были одеты в одну и ту же одежду: серые, ничем не примечательные куртки, серые брюки и серые рубашки. Лица их прятались в тени козырьков или капюшонов. Я не удивился бы, если бы и лица у них оказались серыми. Про себя я назвал из Серые Люди. Меня не интересовало, кто они такие и чего хотят от меня; в конце концов, реальны ли они вообще. Я был во власти одной-единственной идеи-фикс.
Пока я искал "компетентного специалиста по посмертным делам", этот специалист нашёл меня сам. Как-то раз я поехал в деловую командировку в Санкт-Петербург. И, уже находясь в отеле, прочитал в интернете, что буддийскую сангху, сообщество буддистов, северной столицы именно в эти дни посетил известный непальский "тертон" Дордже Тобгял. Тертон значило "продвинутый мастер, разыскивающий термы — спрятанные клады со знаниями". Легенда гласила, что в восьмом веке новой эры в Тибете великий Гуру Падмасамбхава спрятал клады с буддийскими знаниями: мантрами, заклинаниями, информацией о различных ритуалах. Причём спрятал не только в труднодоступных пещерах в горах, но и в коллективном бессознательном, чтобы их находили в нужное время… И вот одарённые люди, вроде этого тертона, находят драгоценные клады на протяжении вот уже двенадцати веков. Непалец с труднопроизносимым именем Дордже Тобгял был из этой когорты умельцев.
На фото он выглядел плюгавеньким мужичонком с жидкими усишками и бородкой, с выбритой головой и в багряной рясе тибетского монаха. Он широко улыбался, чёрные глазки так и посверкивали.
Тертон должен был даровать учения в Дхарма-центре во Фрунзенском районе Питера в течение трёх дней, после чего улетал в Москву. И я понял: это знак судьбы.
Я поехал в Дхарма-центр и с удивлением обнаружил, что там полным-полно людей. Петербургская сангха оказалась немаленькой. Я занял очередь на личную аудиенцию, предварительно заплатив какой-то улыбчивой женщине с бейджиком за удовольствие лицезреть тертона. Меня вежливо предупредили, что, поскольку я не записывался на приём заранее, тертон может не успеть меня принять до начала учений. Но я продолжал стоять в очереди и прислушиваться к разговорам.
Народ здесь тусовался занятный. Все радостные, улыбчивые, говорят по-русски, но с обилием непонятной терминологии. Это всеобщее приподнятое настроение показалось мне несколько деланным. Хотя я мог ошибаться.
В какой-то момент к нам вышел сам тертон в обществе высокого блондинистого переводчика. Непалец окинул нас быстрым цепким взглядом, что-то сказал переводчику, и тут же удалился обратно. Переводчик подошёл ко мне и вежливо попросил следовать за ним. Я не понял, к чему это, и окружающие не поняли, провожали меня любопытными и недоуменными взглядами. Но спустя мгновение, когда выяснилось, что ведут меня в апартаменты тертона, все сразу сообразили, в чем фишка.
У меня перехватило дыхание. Комната, где Дордже Тобгял принимал людей, была украшена тибетскими тханками — изображениями на ткани разнообразных святых. Тертон уселся в кресло и указал мне на стул напротив. Между нами стоял низкий столик с деревянным ларцем, фруктами и чашками чая. Переводчик уселся возле тертона прямо на пол.
— Говори, что тебя мучает, — через переводчика обратился ко мне Дордже Тобгял, улыбаясь во весь рот.
— Как вы узнали, что меня что-то мучает? — ошалело спросил я. В эту секунду я был готов допустить, что он читает мысли.
Тертон рассмеялся и махнул рукой.
— Очень просто! Ты один стоял с озабоченным и печальным лицом в той толпе. Обычно ко мне приходят, чтобы получить индивидуальные наставления, или погадать, как раскрутить бизнес, или вычислить, кем человек был в прежней жизни. У всех них другое выражение лица. Простая наблюдательность и никакой магии!
Он снова весело захохотал.
Я рассказал ему о своей проблеме, и тут тертон посерьёзнел.
— Ты благородный человек, раз больше думаешь о своём друге, чем о самом себе, — сказал он через переводчика. — А йога сновидений не по зубам даже продвинутым практикам. Есть ещё один способ. Твоего друга можно спасти, если заменить его собой.
— В смысле, умереть? — прошептал я.
— Нет, я говорю о матрице сознания. Согласно буддийскому учению, души не существует. Это принцип анатмана. Но существует безначальный и бесконечный поток сознания, который из вечности в вечность кочует из тела в тело. Ты сможешь заменить сознание твоего друга своим сознанием, а потом спастись с помощью специального ментального якоря.
Тертон помолчал. В комнате повисла тишина, снаружи доносились приглушённые голоса людей. Переводчик, сидевший на коленях на коврике, с большим изумлением смотрел то на Дордже Тобгяла, то на меня. Судя по всему, тертон прежде никогда не вёл таких разговоров.
— Но ты должен понимать, что это очень опасно, — заговорил он. — Если эксперимент не удастся, ты навсегда останешься там.
— То есть я умру? А Илюха… мой друг… воскреснет?
— Не факт. Вы оба можете остаться в Бардо между смертью и рождением. А твоё тело займут другие существа.
Последние слова он произнес вполголоса, прикрыв веки и перестав улыбаться. Я отчётливо различил слово "Прета". Со времён увлечения индуистско-буддийской мифологией я помнил, что "преты" — это голодные духи. Ещё так называли мертвецов и привидения. Мне стало здорово не по себе. Переводчику, похоже, тоже.
— Скажи мне, ты готов рискнуть? — подавшись ко мне, спросил тертон.
Переводчик заволновался, что-то долго и быстро принялся ему втолковывать. Дордже Тобгял кивал с благосклонным видом и между тем доставал узловатыми пальцами какие-то цветные бусинки из деревянного ларца на столике. Когда переводчик умолк, тертон кивнул в мою сторону и коротко сказал: "бодхисаттва".
— Я не бодхисаттва! — запротестовал я. Бодхисаттвами называли людей, которые отказались от личной Нирваны ради спасения всех существ во вселенной.
— Ты беспокоишься о друге больше, чем о самом себе, этого достаточно. Возьми, — тертон протянул две разноцветные бусинки. Я взял их; они пахли пряностями. — Прими одну штуку багряного цвета перед сном в дни Упосатхи, весь день перед этим постись и читай мантру Гуру Падмасамбхавы. Знаешь ее? Она поможет, даже если ты не получал личной передачи от гуру. Если хочешь, оставайся на учения, я передам мантру Гуру Ринпоче сам. Другую таблетку, шафранового цвета, пусть примет другой человек, например, твоя жена. Пусть она спит с тобой, но не прикасайтесь друг к другу. Она будет твоим "якорем".
Я остался на учения. После аудиенции с тертоном я был сам не свой, плохо понимал, что происходит, и едва ли впечатлился экзотическими церемониями во время учения.
Я еле дождался "дней Упосатхи". Тертон имел в виду полнолуние, с которым связаны многие праздники и ритуалы в буддизме. До ближайшего полнолуния оставалось ещё полмесяца, и я потратил это время на уговоры Марины. Пришлось ей во всем признаться, рассказать историю с самого начала. Поначалу она слушала с интересом, потом с недоверием, удивлением, а под конец с ужасом. Женщины вообще более склонны к мистике, нежели мужчины. Об этом говорит по меньшей мере их любовь к гаданию. Не знаю, насколько она мне поверила; во всяком случае не отмахнулась сразу, как это сделал бы любой здравомыслящий мужчина. Судя по тому, как её напугала перспектива пить неизвестные таблетки и погружаться в сон, в котором можно остаться навсегда, она восприняла мою историю серьёзнее, чем я ожидал.
Всё-таки я её уговорил. Наверное, в глубине души она мне поверила сразу и не сомневалась в моей дееспособности. Это мужчинам свойственно всё подвергать логическому анализу и вечно во всем сомневаться.
И вот, в дни Упосатхи мы это сделали. Пропостившись весь день и пропев мантру незнамо сколько раз, мы выпили травяные таблетки и улеглись в постель. Я лихорадочно думал, что скажу Марине, если мы проснёмся завтра и единственным результатом нашего эксперимента будет тошнота. Таблетка, видимо, подействовала на голодный желудок, как удар кувалдой по голове. Меня сразу потянуло в сон. Перед тем, как провалиться в забытье, я услышал какой-то лязг — как мне показалось — в прихожей, но думать больше не было сил.
…Я шёл по тихому и безлюдному пригороду, застывшему в вечных сумерках. Все калитки и двери были закрыты. Кроме тех, что были в доме Илюхи. Он стоял там же, где и в первый раз, в том же камуфляже. Одежда на нем истрепалась и на рукавах превратилась в лохмотья. Лицо осунулось, а глаза запали.
— Зря ты это, Лёха, — глухо сказал он. — Живым живое, а мёртвым мёртвое.
— Попытка — не пытка, — ответил я с наигранным оптимизмом.
Наши голоса были глухими и тусклыми, будто проваливались в вату. Я прекрасно осознавал, что сплю, и сон мой невероятно ярок и детализирован. Из органов чувств прекрасно работали зрение и слух; что касается обоняния и осязания, то с ними дела обстояли похуже. Я не чувствовал запахов и практически никак не ощущал своего тела. Вероятно, именно это обстоятельство постоянно напоминало мне, что я нахожусь во сне.
— Может и пыткой оказаться, — Илюха покачал головой. — Ночи здесь становятся длиннее… Огород высох…
Я сообразил, почему он выглядит таким несчастным. Без огорода ему совершенно нечего делать. А каково жить в этом месте, где один день совсем не отличается от всех других?
— Ты это… иди, Илюха, — сказал я сдавленно. — Я за тебя останусь.
— Когда я хочу уйти, то возвращаюсь снова сюда, — пробормотал он. — Этот мир закольцован не только во времени…
— Теперь не вернёшься. Теперь здесь я. А Марина наблюдает за мной из другого уровня сновидений. Так сказал тертон. Тот уровень ближе к обычному миру. С её помощью я вернусь.
Илюха помолчал, глядя на свои ботинки. Затем порывисто обнял меня и быстро отпустил. Не говоря больше ни слова, он развернулся и пошёл по улице прочь. Когда его шаги затихли вдали, здешняя тишина обрушилась на меня, словно отвратительная душная пелена.
Я сделал шаг и непонятным образом враз очутился возле знакомой беседки. Огород действительно высох, пожухлые стебли каких-то растений торчали, как костяные пальцы мертвецов. Я оглянулся на дом. Окна были чёрные и пустые, в них я не разглядел ничего, даже штор. Но меня пронзило сильнейшее ощущение, что из окон кто-то смотрит на меня. Кто-то, кто пока не намерен на меня нападать, но ждёт своего часа…
Мне стало зябко, хотя холода я не чувствовал. Тертон не уточнил, сколько времени я должен пробыть здесь, чтобы Илюха обрёл свободу. Марина, которая находилась на более высоком уровне сновидческой реальности, должна была видеть меня и знать, когда пора вмешиваться. Я надеялся, что это время скоро наступит. А пока неуверенно топтался на одном месте, то и дело озираясь.
Мне показалось, что прошло много времени, и ничего не поменялось. Желтоватые сумерки нависали над беззвучным миром, очертание соседских домов слегка дрожали и плыли, как изображение в старом телевизоре. Но стоило мне сосредоточиться на них, как они обретали устойчивость. Вообще, боковым зрением я постоянно улавливал какое-то движение. Однако когда поворачивался, движение исчезало. Согнутые тени мелькали по бокам и сзади, сливаясь с тёмными предметами, едва я смотрел на них прямо.
Я все больше нервничал. Мне даже пришла в голову идея позвать Марину. Но перспектива кричать здесь, привлекая ненужное внимание, не пришлась мне по душе. К тому же голос глох, как на сильном ветру. Я пошёл в огород, лишь бы отойти подальше от дома с его чёрными провалами окон. Идти с каждым шагом становилось все легче, я высоко подпрыгивал и даже несколько мгновений парил в воздухе. А что, если мне просто улететь отсюда? Но куда?
Я вдруг со страхом заметил, что сумерки сгущаются. Приближалась ночь, а с ней Хозяева этих мест. Мой взгляд сам собой переместился в сторону соседского забора, где раньше я видел чёрную фигуру. Вроде бы там никого не было. Хотя нет… Забор дрожал, как марево, то укорачивался, то удлинялся, то становился выше, то ниже. Когда он становился ниже, я с замиранием сердца замечал, что за ним кто-то прячется. Кто-то тёмный и бесформенный, кто-то огромный. Кто-то, кого лучше не видеть при ярком свете.
И мне стало страшно. Теперь, когда в наступающей тьме я едва мог что-либо различить, больше не было тихо. Темнота наполнилась шорохами и шёпотом, злобным хихиканьем и далёкими заунывными голосами. Я не понимал, что они говорят. Но они что-то говорили, и их наполняла сдерживаемая злоба. Стоя посреди огорода, по колено в высохших растениях, я видел как дом исчезает в чёрной пелене. Пелена мрака пожирала дома, деревья, землю и небо, она окружала меня со всех сторон. Я понимал, что ещё немного, и мрак покроет меня. Тогда случится что-то ужасное и неисправимое.
Вместе с тьмой ко мне подкрадывались тёмные существа. Они были невероятно высокими, с огромными раздутыми головами, на которых белели похожие на блюдца глаза и на месте ртов краснели безобразные пятна. Они нависали надо мной, как кроны деревьев. Их тела изгибались, будто бесплотные струи дыма, выпускали дымные щупальца, ощетинилась множеством коротких конечностей, которые открывались и растворялись в окружающей темноте. А за ними скрывались другие существа, ещё более огромные, ещё более отвратительные. Увидеть их — значит сойти с ума.
— Марина! — не выдержав, крикнул я. Но крик не покинул глотки. Я издал какое-то слабое сипение. Снова крикнул, и снова ничего не вышло.
Кто-то запел высоким женским голосом совсем рядом. В клубах надвигающейся темноты брела тонкая фигура. Я узнал её: это была Марина. Она меня не замечала, просто медленно шагала куда-то с опущенной головой и напевала себе под нос. Я подскочил к ней, схватил за плечи. От моего толчка её голова откинулась назад, я увидел пустые чёрные глаза без намёка на склеры. Её рот был безобразно разинут, и из него вылетали звуки песни без слов, словно музыка из рупора граммофона.
Я в страхе отпрянул. Это было не Марина, это был даже не человек. Передо мной в тёмном воздухе колебалась пустышка — оболочка, оставшаяся от моей Марины. И в тоже время настоящая Марина была там где-то внутри. Я это чувствовал. Она была заперта в этом чудовищно преобразившемся теле, в этой жуткой пародии на человека.
Сквозь окружавшую нас пелену я каким-то неведомым образом увидел нашу спальню. Вот мы с Мариной лежим в постели… Вот в спальню входит незнакомый человек. Он одет во все серое, его лицо скрывается в тени от капюшона. Это один из тех неизвестных, кто преследовал меня в последнее время. Перед тем как уснуть, я услышал щелчок в прихожей — именно тогда он проник в наш дом. Он склоняется над Мариной, приближает к её лицу своё лицо… Мне почудилось, что он целует её, но он делал что-то иное. И, как вспышка молнии, пришло откровение: он забирает её душу и лишает возможности помочь мне! Я понимаю, что все эти Серые люди — всего лишь оболочки, оставшиеся от настоящих людей. Когда-то они слишком глубоко погрузились в сны, достигнув территории Бардо… совсем как я сейчас. Они там потеряли свои души или то, что можно назвать душой: матрицу истинного сознания. И тогда — я это понял в порыве неведомого откровения — их тела заняли другие сущности, твари из Сумеречного мира. Ныне они бродят по реальному миру в поисках жертв вроде меня. Они охотились за мной, и у них получилось меня поймать…
Тьма полностью накрыла меня, я больше ничего не видел, лишь слышал всё более громкий шёпот, который становился оглушительным. Этот странный оглушительный шёпот, треск, шум и меланхоличный женский голос, продолжавший что-то напевать, — всё это слилось в сплошную какофонию, от которой кружилась голова. Я понимал, что мне конец, что я останусь здесь навсегда, а моё тело займёт сумеречная тварь, которая будет охотиться на людей, слишком близко подошедших к черте.
…Грохот неясных голосов и шума внезапно стих. Я как будто вынырнул из вязкой чёрной тины и с трудом разлепил глаза. Вернулись спящие чувства: осязание, обоняние, мышечное чувство положения в пространстве. Я ощутил, что лежу в постели, а мои щёки почему-то болят. Надо мной нависал весёлый, пузатый и лысый сосед Витёк. Правда, сейчас он не был весёлым, круглое лицо в полутемной комнате казалось постаревшим и грустным. А вот пузо и лысина никуда не делись.
— Очнулся? — воскликнул он. — Ну наконец-то! Я думал, никогда тебя не добужусь.
Я схватился за щёки, они горели.
— Это я тебя уработал, — смущённо признался Витёк. — Никак просыпаться не хотел. Вы чего, снотворного наглоталась? Или надышались чего?
Я рывком повернулся к Марине. Она просыпалась, недоуменно тёрла глаза.
— Как ты, Марина? — бросился я к ней. — Ты в порядке?
Она переводила дикий взгляд с меня на Витька и обратно. Постепенно она расслабилась.
— Я не смогла, — выдохнула она, — не смогла тебя достать… А он мне помог, буквально выдернул меня оттуда. На нём была камуфляжная форма и… и…
Она нахмурилась, напрягая память. Впечатления длинного и страшного сна, если только это был сон, быстро стирались из её памяти.
Витёк был здорово сбит с толку. Он вдруг осознал, что выглядит странно в чужой супружеской спальне.
— Что вообще происходит-то, а? — чуть ли не жалобно спросил он. — Меня утром будто толкнуло что-то… Типа говорит: иди, мол. Ну я спросонья и пошёл. Смотрю: ваша дверь нараспашку. Захожу, думаю: к чему это? Зову вас, в ответ — тишина. Захожу сюда, вы лежите, живые, но не добудишься… Это вас отравил кто-то, что ли?
Мы с Мариной переглянулись. Я спросил у Витька:
— А ещё что голос говорил? Вспомни хорошенько. Это важно.
Тот пожал круглыми плечами, почесал волосатой рукой лысину.
— А пёс его знает! Иди да скажи, типа… — Он нахмурился и потёр лоб. — Скажи, типа… "Спасибо" скажи за всё... Так что происходит-то? Это я кукухой поехал или отравляющим газом надышался? Типа теракт, что ли?
Он боком двинулся к выходу, глаза его бегали. Я подумал, что надо будет придумать реалистичное объяснение всего этого безобразия для моего соседа. Но это потом, это не так уж важно.
"Илюха, это тебе спасибо, — подумал я. — Ты сказал, что на том свете сочтёмся… Как в воду глядел! Я рад, что ты больше не блуждаешь".
— У нас получилось? — неуверенно спросила Марина, игнорируя Витька.
Мне было начихать на то, что сейчас мы похожи на парочку сумасшедших. Я улыбнулся:
— У нас получилось…
Текущий рейтинг: 84/100 (На основе 61 мнений)
