(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Детский сад "Вишня"
- Приехали. – Сказал я, когда машина остановилась. – Теперь здесь наш дом.
Мира с Таей дружно прильнули к окну, разглядывая наше новое жилище. Жена скептично окинула взглядом двор, тихо вздохнула и заглушила двигатель.
- Какой-то он страшный. – Сказала старшая – Тая, прижимая покрепче зеленый рюкзачок в виде мордочки дракона.
- Не то слово. – Присоединилась к ней жена.
- Кать, давай не будем. – Сказал я, доставая связку ключей из кармана. – Ты же сама все понимаешь.
- Понимаю, но мне от этого не легче. – Катя вышла из машины, размяла затекшую от долгой дороги спину и еще раз окинула двор взглядом. – Тут пахоты, на месяцы. Я детей сюда гулять не выпущу, пока мы все здесь не разгребём.
- А мне нравится! – Мира, вечный позитив, спрыгнула с высокого порога авто и погладила траву, покрывающую весь двор высотой до пояса. – Прямо как избушка на курьих ножках.
- Ага, только ножки на суп пустили. – Пробурчала Катя, пробираясь к крыльцу.
Перетащив вещи в дом, начали понемногу их раскладывать, попутно протирая все от густого ковра пыли.
- Тут вообще кто-нибудь был за все это время? – Бурчала жена.
- А я откуда знаю, твоя же бабушка тут жила.
- Это был риторический вопрос. – Катя выдохнула, опустила коробку с кухонной утварью на пол. – Что нам теперь делать в этой глухомани?
- Кать, я уже сто раз просил у тебя прощения, и у дочерей. Я очень виноват, обещаю, как только немного разгребемся, то вернемся обратно. – Я подошел к ней и попытался обнять, но она отмахнулась.
- Я понимаю, но до сих пор на тебя злюсь. Даже когда ты в реанимации лежал после операции, злилась. А сейчас, после того как квартиру продали, иногда вообще ненавижу. – Она отвернулась, пытаясь скрыть порыв злости.
- У тебя есть на это право. – Я обреченно опустил руки. – Больше никогда к алкоголю не притронусь.
- Конечно не притронешься. Если притронешься, я сразу детей в охапку и все, поминай как звали, только алименты плати. Олег, – Катя повернулась ко мне, уперлась одной рукой в бок в другой сжимая сковородку, так словно была готова ей ударить. – Если бы не твоя операция, я бы уже ушла. Ты понимаешь, что из-за твоей пьянки мы лишились всего. Квартира, машина, друзья! У нас там была жизнь, а что нам теперь делать здесь! Да ты людей чуть не убил, еб твою мать! Если бы они не были такими хорошими, не пожалели бы тебя, пока ты там в коме лежал, то засудили бы по самое не балуй. Хотя и так пришлось квартиру продать, чтобы им компенсацию выплатить.
Я оперся на столешницу, сгорая от стыда и вины. Она была во всем права, и если бы она ушла сейчас, то я бы ее не винил. Но она не ушла, ни сразу после аварии, осталась со мной, пока я полгода лежал в больнице после трепанации черепа. Не бросила даже после того, как мы продали квартиру, и приняли решение переехать сюда, в село «Светлый Путь», где стоял старенький дом, доставшийся ей в наследство от бабушки.
- Вы опять ругаетесь? – Спросила вошедшая на кухню Тая.
- Нет дочь. Обсуждали наш переезд.
Раздался стук в дверь. На пороге стояла тучная женщина за пятьдесят, с подносом обёрнутым фольгой . - Здравствуйте! Я ваша соседка, тетя Камилла. А ты Катенька, внучка Полины Сергеевны? – Женщина улыбнулась и протянула поднос. – Я вам тут гостинец принесла, домашняя запеканка с овощами. Небось голодные с дороги.
- Здравствуйте тетя Камилла. – Вымученно улыбнулась жена. – Спасибо большое, хоть готовить не придется, а то совсем вымотались.
- Ничего, располагайтесь. Если будет нужна помощь, зовите. За подносом попозже зайду. – Женщина удалилась, закрыв за собой дверь.
- Какая гостеприимная. – Сказал я, приоткрыв фольгу на подносе и понюхав. – Пахнет очень вкусно.
Через час опять постучали. На этот раз за дверью стоял человек в форме полицейского.
- Здравствуйте. Виталий Прохоренко. Участковый. – Мужчина снял кепку и поздоровался. – Как вы тут, обживаетесь?
- Здравствуйте. Да потихоньку. Что-то случилось? – Удивленно сказал я.
- Нет все хорошо. Мы всегда приветствуем приезжих. Сами понимаете, село маленькое, и кто-то новый большое событие для нас. Если что, вот мой номер, звоните. – Участковый улыбнулся и скрылся так же быстро, как и появился.
- Интересно, кто будет следующий, глава поселка? – Сказал я, повернувшись к жене.
- Забей, просто особенность маленьких сел. – Катя продолжала разбирать коробки на кухне.
- Странные они все какие-то. Ты пост заметила на въезде? Как будто в большой город приехали.
- Сказала же, забей. – Отмахнулась жена.
Закончили ближе к ночи. Дети умяли запеканку тети Камиллы, как оголодавшие и даже попросили добавки. Катя тоже ела, как с голодного края. Один я воздержался, хоть и ужасно устал за день, и голова не давала покоя. Ноющая и давящая боль, особенно в место трепанации. После операции почти не чувствовал вкуса еды, только запахи, а от таблеток постоянно тошнило, что отбивало любое желание есть. За полгода я потерял больше двадцати пяти килограмм. Жене нравилось, а я расстраивался из-за того, что приходилось ходить в огромных мешковатых вещах, денег на новый гардероб не было.
Как только я подошел к спальне, настроившись завалиться в кровать, Катя закрыла дверь у меня прямо перед носом. Спать пришлось в гостиной на старом и скрипучем диване, который насквозь пропитался запахом старости и затхлости.
Весь следующий день я мотался по поселку. Забежал в местную администрацию, куда заранее закинул резюме на должность системного администратора. Взяли на удивление легко, заполнил несколько документов, написал заявление и все. Выходить на работу уже завтра. Хоть какое-то облегчение. Если еще получиться нормально шабашить на ремонте техники, телефонов и компьютеров, то возможно скоро выберемся из этой глухомани. После посещения местного универмага, где закупил недостающие бытовые мелочи, пошел домой. Катя с девочками поехали устраиваться в садик «Вишня». Жена надеялась, что детей возьмут в середине года, иначе ей придется сидеть с ними и о работе можно забыть. В «Светлом пути» своего СМИ не было, но у нее было несколько авторских колонок на крупных порталах, которые помогали держаться на плаву, пока я валялся в больничке. Дети не давали спокойно писать дома, вечно отвлекая просьбами и баловней. Катя утром была на удивление бодрой и веселой. Даже Тая, антипод Миры, не бубнила и не устраивала истерик.
Обратная дорога шла через центральный парк. Погода была пасмурная. Ночью моросил легкий дождь и силуэты деревьев терялись в тумане. Под ногами хлюпали лужи. Не смотря на погоду в парке было много гуляющих. Мамочки с колясками и ребятней. Очень много беременных. Почти все дети до пяти-шести лет. Радушные, здороваются, улыбаются. Я тоже натягиваю улыбку в ответ, кривясь от головной боли. Проклятый дождь, от него башка болит еще сильнее, почти не давая спокойно думать. Пройдя парк насквозь, я отметил, что не встретил ни одного подростка. Вообще. Не десяти, не пятнадцати лет. Только взрослые и дошкольники. Хотя может у них еще идут занятия. От головной боли паранойя разыгралась.
Почти у дома вспомнил, что не купил хлеба. Забежал в небольшую кулинарию на соседней улице. Внутри вкусно пахло выпечкой. Симпатичная девушка за прилавком встретила улыбкой. Я кивнул в ответ и попросил буханку.
- Вы же новенький? – Спросила продавщица, протягивая мне еще теплый кирпич белого.
- Да, а как вы догадались?
- Нечасто у нас новые лица увидишь. Вы пироги наши еще не пробовали?
- Не успел еще.
- Тогда возьмите, это подарок от кулинарии. – Девушка протянула коробку, перетянутую шпагатом. – С фаршем и картофелем. Надеюсь вы не вегетарианец.
- Спасибо большое. Может я все же оплачу?
- Не надо, это презент. Наш местный хлебозавод делает, попробуете, станете постоянным клиентом. – Девушка улыбнулась пробила хлеб и отпустила меня.
Катя с детьми приехали спустя пару часов, когда я допивал свой протеиновый коктейль на воде. Больше ничего в горло не лезло. Девочки забежали в дом, полные эмоций и впечатлений.
- Олег представь, нас взяли! – Катя подошла ко мне и неожиданно поцеловала в щеку.
- Ого, так сразу? – Я потер рукой след поцелуя.
- Да, вообще обалдеть. Садик прелестный. Много детей, не знаю откуда столько. Воспитательницы -прелесть, добрые, внимательные. Заведующая просто очаровательна. Все нам рассказала, показала, уже записали девочек в группы.
- Прекрасно. Значит сможешь писать. У тебя же скоро сдача статьи?
- Да. Но меня тут еще позвали в управление образования, помогать с материалами для обучения.
- В школу что ли? – Сказал я, достав из холодильника пирог.
- Нет, школы тут нет. В соседнее село ездят. Здесь только садик. А позвали в управление. Буду готовит образовательные программы для дошколят. М-м-м, чем так вкусно пахнет? Ого, пирог. С чего так расщедрился, у нас же денег в обрез.
- Это плюсы маленьких поселков – презент от кулинарии. А-ля сельпо маркетинг.
- Давай пробовать, сейчас девочек позову.
Дети прибежали на зов мамы и уселись за стол. Без ссор, упрашиваний и скандалов. Я посмотрел на них, не узнавая своих дочерей. Свежий воздух, смена обстановки или впечатления от садика, не знаю, но вели они себя как образцовые, хоть рекламу йогурта снимай.
Утром собрались и поехали в садик. Дождь опять припустил, поэтому все были в резиновых сапогах и дождевиках. Девчонки крутились на заднем сидении, сгорая от нетерпения. Я сидел спереди. Хотелось биться головой об лобовое стекло, чтобы хоть немного унять головную боль. Когда чистил зубы, вырвало прямо в раковину. Недомогание сводило с ума. Эх, выпить бы сейчас…
Садик был большим. Нет, он был просто огромным. Исполинский конгломерат зданий вздымался на окружающей застройкой как саркофаг Чернобыльской АЭС над лесом, они даже внешне были похожи, такая же серая бетонная громадина. Забор, метра два, как вокруг воинской части. Стальная дверь с магнитным замком и домофоном. И вереница мамочек с колясками и детьми. Сотни мамочек. Откуда их столько? Словно со всей округи съехалась. Прямо колясочно-десткий парад. Внутри нас встретил хмурый охранник. Осмотрел меня с головы до ног сканирующим взглядом и улыбнулся жене с детьми. Внутрь здания не пустили. Воспитательница забрала девочек прямо у входа. Вышла администратор, заполнили договор и все. Даже справок и мед карты не предоставляли. Сказали, что медосмотр проводят на месте, не стоит себя утруждать.
Катя завезла меня на работу, а сама поехала в управление по образованию. До шести вечера я был предоставлен сам себе. Прошелся по кабинетам, осмотрел парк техники, прикинул масштаб работы и понял, что большую часть времени я буду страдать от безделья. Тридцать устаревших ПК, столько же лазерных принтеров. Даже Wi-FI не было. К обеду голова разболелась сильнее, пульсируя в висках. Начало тошнить. В столовой взял только кофе, и еле отбился от местных работниц бальзаковского возраста, которые так и норовили меня накормить. Сыпались вопросы о жене и детях. При упоминании дочерей расплывались в улыбках и нахваливали «Вишню». Из рассказов понял, что у каждой как минимум двое-трое детей и все ходят в этот садик.
Вернулся домой пешком. Дождь закончился, но слякоть с улиц некуда не делась. Звуки шагов отдавались в голове метрономном боли. Катя приехала через час, довольная, пышущая энергией и бодростью. Девочки выглядели великолепно: заплетенные и радостные. Они шумно что-то обсуждали. Жена несла в руках несколько коробок, с логотипом знакомого хлебозавода. Я почувствовал себя ложкой дегтя в бочке меда семьи. Хмурый, худой, с запавшими щеками и вечной головной болью. Еще и ботинки промочил, кожа на пятках размокла и лопнула, добавив к головной свежую партию боли.
Из разговора за ужином я понял, что Таю записали в группу «Ягодки», а Миру в «Цветочки». Дочки были в восторге от нового садика, и только о нём и говорили. Я старался натянуть улыбку и не ныть о головной боли, но не очень выходило. Ушел раньше всех и лег на диван. Проснулся от того что меня будила Катя. Она стояла рядом в одной прозрачной ночнушке и тянула меня за руку в спальню. Я обалдел от ее метаморфозы, но был очень рад. Мне не хватало ее тепла и ласки. Мы не занимались любовью с самой аварии. Но мой организм решил меня добить, подведя в самый ответственный момент. Не знаю, от головной боли или от недоедания, но мое тело просто никак не реагировало на ласки жены. Захотелось разбить голову об стену. Было стыдно взглянуть в глаза жене. Даже сейчас я подвел ее, опростоволосился. Попытался встать и уйти в зал, а может и вообще из дома. Но она обняла меня, нежно поцеловала.
Следующий день был полной калькой предыдущего, только внимания от работниц было больше. Заходили, спрашивали, почему серый, как туча, как здоровье. Я отшучивался, говорил, что устал после переезда. Хотели накормить, но меня опять рвало утром, и от одной мысли о еде накатывала тошнота. В обед зашел начальник и чуть ли не силой отправил в больницу.
Одноэтажное старое здание. Полный антипод громадине «Вишни». Старые покосившиеся двери, и ни одного человека в коридоре. Терапевт осмотрела, померяла давление, ознакомилась с медицинской картой. Прописала диету и лекарства. Диета была очень странной, прямо меню из ресторана. Жаренное, печенное, и как рекомендация снизу приписано «советую обратить внимание на продукцию нашего хлебозавода». Позвонила жена, попросила забрать детей из садика, задерживалась на работе. Вышел немного раньше, начальник отпустил легко.
Тот же хмурый охранник, пристальный взгляд. Я прошел за здание садика, ориентируясь на детский гомон. Выйдя на детскую площадку, обомлел. Перед воспитательницей стояла группа детей в которую ходила Мира, «Цветочки» вроде. Дети были раздеты до трусов, хотя на улице было сыро и холодно, не выше пятнадцати градусов. Стояли, подняв руки к небу и читая стишок, а воспитательница поливала их из шланга водой.
«Раз, два, три,
Вишенка расти!
Вкусным соком набирайтесь,
С веток грузных обрывайтесь,
Мама ягодки же ждет,
Поскорее сложить вас в рот.
Созревайте и растите,
Маме радость подарите!»
Я побежал к Мире. Схватил ее за руку. Но дочка вывернулась, посмотрела на меня обиженно и продолжила читать стишок.
- Вы что творите! С ума сошли! – Заорал я на воспитательницу. В ответ получил лишь осуждающий взгляд.
Выбежала вторая воспитательница, собрала детей и увела в здание. Меня туда не пустили. Двое крепких охранников преградили путь. Сил прорываться не было. И без того разрывающаяся голова готова была просто взорваться как перезревший огурец.
Миру вывели через десять минут вместе с Таей. Обе дочки смотрели на меня с укором.
- Что ты сделал, папа! – грозно сказала Мира. – Я еще не созрела! Мне надо созреть!
Я пропустил слова ребенка мимо ушей. Мало ли что может сказать трехлетняя девочка.
Дома я раздел детей, внимательно осмотрел и померял температуру. Мира была в порядке, а Тая нет. Дочка горела. Кожа на голове стала красной. Такое чувство, что под ней набралась жидкость, немного раздув голову. Я позвонил в больницу, но номер был занят. Набрал жене – не отвечает. Попытался дозвониться матери, но услышал только обрывистые гудки.
- Какого хрена? – Заорала с порога вошедшая Катя. – Ты что в садике устроил?
- Ты в курсе что там с детьми творят? Они их водой обливали! – Попытался защитится я.
- Ты дебил? Они закалялись! Это новая медицинская программа. Идиот. Больше бы внимания уделял воспитанию и читал. За границей уже давно применяют! – Не унималась Катя.
- А с Таей что? Ты ее голову видела?
- У них солярий в садике, обгорела может немного, а ты панику поднимаешь. Это передовой садик, скажи спасибо, что о наших детях так заботятся, ты им вообще ни хрена дать не можешь, только забираешь то, что есть! – Она хлопнула дверью спальни, уведя с собой детей.
Я ушел в машину. Боль была просто нестерпимая. От каждого движения подкатывала тошнота.
«Может я схожу с ума? Может это паранойя? Возьми себя в руки. Катя всегда мыслила трезво и за девочек готова порвать. Придурок, блин. Устроил сцену. Даже не разобрался.» Остался спать в машине. К жене было стыдно идти, так же, как и к детям. Ничего завтра будет новый день, все исправлю.
Опять работа. Катя увезла девочек в садик. Даже не видел их утром. Ночью замерз и перебрался на диван. На работу проспал и не слышал, как они уехали. Коллеги странно смотрят на меня, словно зная, что я вчера натворил. Осуждающе. С презрением. Словно жена рассказала всем о моей дисфункции. Я сижу тише воды ниже травы. Ни с кем не разговариваю, запивая головную боль очередным кофе. Пришел домой. Все игнорируют, словно я призрак. Башка болит, тошнит, а теперь еще и тупая ноющая боль в груди от стыда и вины. Закрылся на кухне после того как все поели. Проклятые пироги. Катя вообще обленилась, даже не готовит. Едят только все с этого гребанного хлебозавода, от которого на весь город пахнет выпечкой.
Еще один день, и еще один, и еще один. Хожу на работу, пью кофе, питательный коктейль, который прописали при восстановлении после операции. Без него бы уже в скелет превратился. Жену вообще не вижу. Только диван, дорога с мутными лужами, работа, уничтожающие взгляды коллег. Даже дочки со мной не говорят. Каждый вечер слышу, как они радостно щебечут с матерью, вообще забыв про меня.
Через неделю мне это надоело, решил поговорить с женой. Проснулся ночью от пульсирующей боли. Пошел в туалет. Когда начал мочиться чуть не закричал от режущей боли. Приехали, еще простатита мне не хватало. В тридцать три года превратился в больного старика. Зашел в спальню, а Кати нет. Кровать заправлена, словно она и не ложилась. Начал задыхаться от злости. На себя или на нее, так и не понял. Но что мне делать? Бежать искать ее? Куда? Где она может быть в поселке, где мы никого не знаем? Вышел на улицу. Машина дома, а ее нет. Решил дождаться, сел на кухне и налил себе еще кофе.
Проснулся с рассветом. Даже не заметил, как отключился прямо на стуле. Прошелся по комнатам, детей уже не было. Кровать в спальне так же заправлена. Позвонил жене, трубку не взяла. Пока чистил зубы опять вырвало. Чем-то черным, горьким, со сгустками крови.
На работу не пошел. Остался дома. Бродил из комнаты в комнату, как приведение. Дождусь, когда приедет и расспрошу. Надо поставить точку. Если это все, то пусть скажет. Зачем мучать и меня и себя. Посмотрел на часы. Девять сорок три. До вечера еще столько времени, с ума сойти можно. Опять пошел в туалет. Опять та же режущая боль, от которой сполз по стене, обмочив штаны. Переоделся. Вышел опять в зал. На часах шестнадцать тридцать одна. Не может быть. Часы глючат? Проверил время на телефоне, все правильно, часы не врут. Что со мной? Крыша уехала? Может мне повредили что-то в мозге при операции. А Катя меня жалеет. Надо поговорить с дочками. Они врать не умеют. Точно скажут.
На улице опять дождь, но я даже не обратил на него внимания. Ботинки промокли через минуту, давно думал купить новые, эти совсем прохудились. Вот она серая громадина «Вишни». Забор, калитка. Нажал на звонок, карточка была только у жены. Вышел тот же охранник.
- Вам чего. – Холодный и суровый взгляд.
- Я к детям.
- Звонила ваша жена, сказала вас не пускать.
Словно под дых дали. Я ошарашенно осмотрелся по сторонам.
- Как? Это же мои дети! Мне срочно надо. – Я начал ломиться внутрь, но охранник просто пихнул меня в грудь. Я отлетел назад и шлёпнулся в лужу. Ягодицы обожгло болью. Почувствовал, как промокли штаны и трусы. Поднялся на ноги и пошел вдоль забора. Мне нужно попасть к дочерям! Эта мысль пульсировала в меня в голове, как навязчивая идея, как яркая неоновая вывеска. За поворотом увидел акацию, росшую прямо возле забора. Начал карабкаться на усеянный шипами ствол. Несколько раз проколол руки. Больно и глубоко. Распорол штаны. Добравшись до верха забора, перевалился и рухнул вниз на другую сторону, упав в свежеперекопанный газон. Земля смешался с потоками крови на руках, больно защипало проколы, но все это сразу померкло, когда я увидел то, что творилось внутри.
Дети, полностью голые, бегали босиком по асфальту и хохотали. Безумно, во весь голос. Их хохот был похож на карканье ворон и смех шакалов одновременно. Головы были обезображены, словно их покусали сотни пчел. Опухшие, перекошенные, красные как нарыв. Тонкие шеи ели держали эти изуродованные головки на плечах. Лица, больше похожие на алую опухоль, содрогались от смеха. Воспитательница стояла в толпе бегающих детей и хлестала их по плечам длинной розгой. От ударов на детских спинах вспыхивали рубиновые рубцы, кожа была покрыта бурыми потеками крови, а они хохотали. Я с трудом узнал в одной из девочек Таю. Подскочил, скользя по мокрой земле, и побежал к ней. Когда я схватил дочку, лицо обжег удар розги. Над площадкой разнесся истошный вопль воспитательницы, к которому тут же присоединилась дети. Я сгреб в охапку дочь и побежал к выходу.
- Отвали! Отпусти меня! Слышишь! – Орала Тая. – Мама ждет меня! Я почти созрела! Отпусти, тварь!
Она бешено дергалась, пытаясь вырваться, но я держал ее крепко. Когда я почти добежал до калитки в глазах вспыхнуло. Я упал вперед, выронив из рук Таю. Пропахал лицом по мокрому асфальту, оставляя на нем бровь и часть щеки.
Пришёл в себя от яркого света, бьющего прямо в глаза. Вокруг все белое. Скорее всего, больница. Правый глаз ничего не видит. Потрогал. Все забинтовано. Голова – раскаленный шар, даже глазами шевелить трудно. Руки привязаны, ноги тоже. Не пошевелиться. В палату зашла медсестра, посмотрела на меня, улыбнулась.
-У-э-о-о-ы. – Я открыл рот, попытался что-то сказать, но не смог.
Что это? Кляп? Решил проверить языком, толкнул вперед, но ничего не почувствовал. Захотел прикоснуться языком к небу и понял, языка нет. Я заорал что было сил. Крик вышел сдавленный и глухой. Медсестра улыбнулась сильнее и вышла из палаты. Начал вырываться, но ремни держали крепко. Через пять минут силы покинули меня, и я потерял сознание. Вскоре пришел врач вместе с Катей. Она смотрела на меня с снисходительной улыбкой. Попытался ей что-то сказать, но получилось только жалкое мычание. Я посмотрел на нее молящим взглядом и заметил, как она поглаживает живот рукой. Точно так же, как когда была беременна. Когда она повернулась боком, я заметил, что она округлилась. Грудь налилась, живот, как на третьем месяце. «Я точно свихнулся, это все галлюцинация. Этого просто не может быть! Может я умер в той аварии и попал в ад?»
Катя погладила меня по волосам, улыбнулась. Врач взял кровать за стальную дужку и покатил за собой. Стук колес вколачивал в голову стальные гвозди боли. Жену я больше не видел, только мелькающие на потолке лампы. Мы заехали в операционную. Понял это по большому светильнику с кучей лампочек и еще одному врачу в резиновом переднике. Он подошёл ко мне, поднял веко целого глаза, постучал пальцем по глазному яблоку, от чего я опять заорал. Затем он положил руку мне на голову, и начал водить пальцами по черепу, словно что-то искал. Я напрягся и застыл в ожидании. Нащупав дырку в черепе от трепанации, он на секунду застыл, посмотрел на потолок, и резко вдавил. Меня вывернуло. Я почувствовал, как обмочился. Захотелось кричать, но я лишь закашлялся. Удовлетворенно потерев руки, доктор молча постучал по операционному столу, давая сигнал второму. Меня начали отстегивать. Я почти ничего не видел, перед глазами плыли круги, в носу стоял запах крови и рвоты. Но когда меня отстегнули, внутри вспыхнул гнев. Сумасшедший, пожирающий, сносящий любые плотины. На секунду я забыл о боли. Со всей силы ударил обоими ногами стоящего передо мной врача. Он отлетел назад и упал на спину, снеся собой столик с инструментами. Я подскочил на ноги, едва не упав, но придержался об кровать. Дверь была прямо передо мной. Ринулся к выходу. Коридор, лестница вниз. Снес по пути поднимающуюся медсестру. Ту улыбчивую. Она влепилась в стену и кубарем покатилась вниз. Дальше, дальше. Вниз по ступеням. Фойе. Стойка администратора пуста. Охраны тоже нет.
Выбежал на улицу. Капли дождя забарабанили по коже. Только сейчас понял, что я голый. Осмотрелся по сторонам и увидел справа вдалеке громадину «Вишни». Здание было освещено багряным, словно у его подножия бушевал пожар. Весь поселок тонул в сумраке, и только «Вишня» стояла залитая ало-оранжевыми сполохами. Я побежал к ней. Не знаю откуда, но у меня было стойкое чувство, что дети там. Я знал это, чувствовал всем своим существом. Бежал по залитой дождем улице, шлепая босыми ногами по лужам. Рот заливало кровью из обрубка языка, повязка с правой части лица почти сползла. Прикоснулся и почувствовал корку из запёкшейся крови. Лицо было содрано почти до кости. Но я бежал не останавливаясь. Что-то придавало мне сил и гнало вперёд. Сзади послышался вой сирены. Далеко, кварталах в четырех. Надрывный, отражающийся в самом нутре. Но я не остановился, а наоборот, прибавил скорости. Когда до «Вишни» остался один квартал сирена затихла, а потом вообще замолчала. Знакомый забор, калитка открыта на распашку. Во дворе пусто, ни души. Но из-за здания разносится монотонный гул сотни голосов. Быстро обогнул строение, выбежал на площадку. И остановился, словно налетел на бетонную стену.
Дети, сотни детей. Большими кольцами вокруг одного центра. Те, кто ближе к середине изуродованы до безобразия. Огромные, налитые кровью и пульсирующие алые головы, которые вот-вот лопнут. Чем дальше от центра, тем степень уродства голов меньше. На внешнем круге сидят вполне нормальные. Над детьми стоят воспитатели, охранники, коллеги с работы, участковый, все, кого я видел в городе. И смотрят. Тысячи глаз устремлены к одному. В самом центре круга сидит она. Огромная, метров тридцать в высоту, безобразная фигура. Толстое брюхо с темно-серой, почти черной кожей, покрытой сетью фиолетовых сосудов, и пульсирующих опухолей. Две пары длинных и тонких, как у паука, многосуставных ног с гигантскими, размером с машину ступнями. Такие же длинные и тощие руки. Кисти со вздутыми шарообразными суставами на пальцах, каждый длинной не меньше двух метров. Они постоянно шевелиться, изгибаясь в невозможных для человека направлениях, заламываясь и выпрямляясь. Существо сидит на земле, широко расставив ноги, и медленно, словно в рапиде, поворачивает голову. Два глаза, как у человека, только круглые и выпученные на половину глазного яблока из непропорционально огромного черепа. Белые зрачки в половину глаза, смотрят пронизывая насквозь. Широкий рот с десятью рядами толстых и коротких желтых зубов. Язык вьется как слизняк, посыпанный солью, фиолетовый, блестящий. Длинные белые волосы свисают почти до земли. Тварь обводит глазами детей, водя руками над их головами. Дети воздают ему руки.
- Мама! Мама! Мама! – Мне удалось различить, что гомонила толпа. Захотел сдвинуться, но не смог, словно ноги прибил гвоздями к асфальту.
Рот существа был растянут в злорадной усмешке. Оно проводило рукой над головами детей, и они подскакивали с места, крича «меня, меня, меня!» Я различил среди них Таю. Голова моей дочери лежала на ее плече, один глаз полностью затек от опухоли, волосы выпали, череп раздулся, она больше напоминала эмбрион. Моя Тая плакала от радости и протягивала руки к твари. Рука над ней застыла и два пальца обхватили мою дочь за живот. Тварь подняла её и медленно, смакуя, потянула к своей голове. Толпа взорвалась криком радости.
- Да, да, да! Мама я твоя! Я готова! Я созрела! – Кричала Тая. Слезы радости текли из опухших и заплывших глаз.
Существо медленно открыло рот, оголив все свои зубы. Пасть распахнулась почти на девяносто градусов, нижняя челюсть упала на грудь. Язык дотянулся до Таи и облизнул все голову. Моя дочка дрожала от восторга. Тварь начала медленно закрывать рот. Толпа замерла. Вот зубы коснулись опухшего черепа. Начали давить. Голову перекосило. Тая плакала. Раздался хлопок, и голова моей дочери лопнула, как переспелая ягода. Толпа взорвалась. Взрослые и дети кричали, падали в обморок от счастья, хлопали в ладоши. А я стоял. Стоял и смотрел как сожрали мою дочь. Как её кровь и мозги стекают по губам этой твари. И ничего не мог сделать, даже закричать. Мне парализовало. Я даже пальцем пошевелить не мог. Только сейчас понял, что даже не дышу.
Тварь начала жевать. Челюсти монотонно двигались, перемалывая содержимое головы Таи. Толпа бесновалась. Тварь резко махнула рукой и отшвырнула безголовое тело, которое шлепнулось за кругом людей на асфальт. Тут же подбежали двое мужчин и потащили его к грузовику, с огромной надпись на борту «Хлебозавод Светлого Пути». Меня пробрала дрожь. Я почувствовал свое тело. Неуверенно пошевелил рукой и осмотрелся. Словно стоп-кадр увидел лицо младшей Миры, совсем недалеко от себя. Попытался сделать первый шаг - получилось. Еще один, и еще. Перешёл на бег. Влетел в толпу, отшвыривая чужих детей и прорываясь к дочери. Добравшись до нее, я схватил за худенькое плечо и дернул к себе. Мира повернулась, вывернувшись из моей руки. В ее глазах стояла животная ненависть. Я упал на колени, из глаза хлынули слезы. Я попытался попросить ее уйти с мной, но вышло только промычать. Она смотрела мне прямо внутрь. Куда-то глубоко. Глубже души. И в ее маленьких глазах я видел только отвращение, презрение и ярость. Она подняла руку и со всей силы воткнула палец мне в глаз. Всю голову пронзила острая боль. Я почувствовал сначала острое тянущее ощущение, а затем холод и пустоту в глазнице. К моему телу прикоснулись десятки детских рук. Они царапали и били меня. Сжимали все сильнее, словно в их руках появилась сила нескольких взрослых. Кожа на ребрах натянулась и треснула, отрываясь. Если было бы чем, то меня бы вырвало. Я провалился на грань сознания, но оставался в реальности, словно что-то не давало мне отключиться. Детские пальцы прорвали кожу на внутренней части локтя, зацепили связку и медленно вытянули ее из руки, отрывая от мышц. Боль потеряла очаг и охватила все мое тело. Словно каждая клетка горела, и я мог это почувствовать. Еще одна рука уперлась в пупок и начала прорываться внутрь. Кожа лопнула, я почувствовал, как из меня вытягивают кишечник. Присоединились еще несколько рук, забираясь ко мне в живот и вырывая внутренности. Рот наполнился кровью, но я не ощущал её вкус. Боли уже не было. Только прикосновения. Весь мир начал таять. Меня дергали в разные стороны, отрывая куски плоти и кожи. Сердце дернулось, замерло на секунду, еще раз встрепенулось и остановилось навсегда.
Текущий рейтинг: 58/100 (На основе 44 мнений)
