(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Глупые гайдзины
Синкансе́н нёсся с бешеной скоростью мимо рисовых полей, сливавшихся в окне в единое малахитовое полотно на фоне свинцово-серого неба.
— Дождь будет,— капризно заметил Руслан.
— Не ной, — ответила Алла, не находя себе места. Она то и дело скакала с сиденья на сиденье — салон был почти пуст — и дорогая зеркалка подпрыгивала на полной груди, — Наоборот, атмосфернее. И фотки получатся крутые.
— Ага. А еще радиоактивную пыль к земле прибьет. Респираторы — полное говно, дышать невозможно.
Действительно, купленные еще в России по дешевке «3-М» скорее задерживали воздух, превращая их ношение в настоящую пытку.
— Ну, видишь, все к лучшему! К тому же, если верить легендам, именно во время дождя ёка́и вылезают из своих убежищ, пока на улицах нет людей.
— Ну, в Нара́хе людей и так нет — они там могут бродить хоть круглые сутки, как в «Унесенных призраками».
Девушка тряхнула рыжими волосами и укоризненно посмотрела на своего спутника.
— Ты же не зассал?
— Кто зассал, я? — возмущенно воскликнул Руслан, дав петуха.
— Ну, вот и все. Собирайся, мы въезжаем в Фукуси́му.
Тяжелые рюкзаки перекочевали с сидений на плечи туристов, и они медленно принялись продвигаться к выходу, борясь с инерцией летящего, будто выпущенная стрела, вагона.
— Все, дальше пешком! — с неугасимой решимостью скомандовала Алла, выбираясь из старенькой «Тойоты». Водитель — молчаливый деревенщина — долго отказывался ехать по указанному направлению, пока девушка, торгуясь с ним на ломаном японском не предложила разом девять тысяч йен. Неуверенно моргая, мужик все же сел за руль, но всю дорогу шептал какие-то буддистские молитвы и то и дело теребил четки, свисающие с зеркала заднего вида, отвлекаясь от дороги.
— Слушай, сейчас ливанет, — заметил Руслан, разглядывая темные, набухшие влагой небеса, — Может, пересидим?
— Нам идти еще три часа. Ты точно хочешь оказаться в Нара́хе затемно? — ехидно спросила Алла, и Руслан, сглотнув, неохотно поперся по усыпанной галькой дорожке, уходившей от шоссе.
Старик вырос будто из ниоткуда. Вот порыв ветра нагнул стебли бамбука, а когда те выпрямились, за ними уже сидел тощий, иссохший японец, дремавший над импровизированным прилавком. Стоило туристам приблизиться, как он ожил, очнулся, точно сработал от фотоэлемента и улыбнулся во все свои тридцать два зуба.
— Любезные путники! Не желаете ли взглянуть на мои скромные товары! Каждый найдет себе что-то по вкусу! — приветственно проскрежетал тот. Глаза старика почти целиком прятались под загорелым до волдырей лбом, а лысый череп блестел, точно полированный, — Косметика, техника, украшения, что ни пожелаете!
Действительно, на прилавке, собранном из пары складных столиков чего только не было — какие-то потасканные фотоаппараты, телефоны, браслеты и цепочки, складные ножи и брелоки, а также несколько футболок — явно ношенных.
— Арига́то мас! — невпопад ляпнул Руслан. Алла посмотрела на него уничижительно и, поклонившись, обратилась к торговцу:
— Спасибо большое, нам ничего не нужно! — девушка разговаривала на японском медленно и неуверенно — все-таки никакие курсы не заменят практику живого общения, — Но, может, вы могли бы указать нам, как удобнее пройти в Нара́ху?
— В Нара́ху? — старик выпучил нездорово блестящие глаза, — Зачем двум молодым людям ходить в пустой мертвый город?
— Да, да! — обрадованно закивал парень, услышав знакомое слово, и тут же принялся махать руками как мельница, — Нара́ха, точно! Нам туда!
Алла закатила глаза — Руслан, может, и был опытным сталкером, посещал такие мертвые населенные пункты как Припять, и Ха́лмер-Ю и даже Берлин — тот, что в Нева́де — но когда дело касалось взаимодействия с живыми людьми, он показывал себя полным профаном, то и дело вызывая жгучее чувство испанского стыда.
— Нара́ха — не место для людей, — сурово ответил старик, — Люди и так навредили достаточно — эти их выдумки с электричеством и атомами никогда до добра не доводят. Они вымертвили почву, отравили реки и ручьи, заразили воздух. Теперь это — территория ёка́ев, а людям там делать нечего.
— В том-то и дело! — радостно согласилась Алла, — Это все для моего фотопроекта. «Духи атома»! Синтоизм — самая подвижная культура в мире, она отражает в себе все происходящее вокруг. Моя идея — отразить, как радиация и, соответственно, такие печальные события, как катастрофы в Хироси́ме, Нагаса́ки и Фукуси́ме нашли свое отражение в японской мифологии, понимаете? Мне хочется показать, как духовный мир Японии переживает эти страшные бедствия.
— Благородная цель, — проскрежетал старик, демонстрируя явный скепсис, — Тогда я не смею становиться у вас на пути. Уверены, что не хотите приобрести что-то из моих товаров? Коль уж вы направляетесь в Нара́ху, я могу предложить вам немалую скидку.
— Нет, спасибо. Так как…
— Здесь почти по прямой. Дойдете до то́рии и свернете на тропинку через лес — основную дорогу перекрыли, там не пройти.
— Аригато мас! — поклонилась Алла и, поправив лямки рюкзака, двинулась дальше по гальке. Руслан, разглядывавший какой-то древний телефон на прилавке, кивнул и тоже двинулся за ней следом. Обернувшись пару раз на старика, он отметил, что тот больше похож на статую.
Дорога заняла меньше, чем они рассчитывали. Уже через полтора часа монотонной прогулки через поле перед ними выросла выцветшая, когда-то выкрашенная в красный арка. У врат то́рии — входа в покинутый храм — действительно обнаружилась проплешина в кустарнике с узкой протоптанной дорожкой. Достав дози́метр, Руслан внимательно прислушался к его нервному тиканью.
— Шестьсот миллизи́вертов в час. Лучше не сходи с дорожки.
— Угу, — беспечно буркнула Алла, продираясь сквозь кустарник. Вперед ее гнало неутолимое любопытство и тщеславие — если с проектом все выгорит, то ей — лучшей студентке на курсе — вполне может светить грант или даже премия. О том, что прямо сейчас ей светит несколько сотен рентген в час она предпочитала не думать.
Нараха открылась туристам самой своей неприглядной стороной — какие-то заборы промзоны, бетонное крошево под ногами, одинаковые ангары-коробки.
— Не очень-то атмосферно, — разочарованно протянула девушка.
— А ты что думала? Па́годы, храмы и самураи? Обычный рабочий поселок. Большинство здесь, кстати, работали на той самой электростанции.
— Ладно, пошли найдем жилые районы — уж там-то всяко поживописней.
Туристы двинулись вдоль длинного металлического забора, выкрашенного белой краской. Завернув, наконец, за угол, оказались на одной из окраинных улиц — повсюду промышленные магазинчики, какие-то ларьки, забегаловка с лапшой со́ба. На каждом шагу попадались брошенные автомобили — абсолютно невредимые, покрытые пылью. Стоило приблизиться к такому, и дозиметр начинал истерически скрипеть, точно умирающий от голода младенец. Когда Алла, выставив зеркалку перед собой, собралась подойти поближе, Руслан тут же поймал ее за лямку рюкзака:
— Не вздумай. От них фонит, как от реактора. Вообще, держись подальше от всего металлического.
— Как скажешь, «папочка»!
Впрочем, собравшись фотографировать мрачно-одинокие качели, установленные неизвестно зачем на территории заправки, она все же доверилась «зуму», не рискнув подходить слишком близко.
— С ума сойти. Целый город просто опустел. Взяли с собой деньги, документы и побросали все к чертовой матери…
— Да. Чисто Чернобыль. Надо будет, кстати, как-нибудь с тобой съездить.
— Нет, спасибо. Я все-таки востоковед, а не урбанист или физик-ядерщик…
— Да причем тут…
Договорить Руслан не успел. Дождь обрушился плотной тяжелой стеной, шумел в ветвях одиноких сосен, заливался за шиворот, хлюпал в кроссовках.
— Нужно где-то укрыться! — орал он Алле почти на ухо, силясь перекричать бушующую стихию.
— Где? Все заперто от мародеров!
— Побежали, может, найдем какой-то навес!
Дорожка скользила под ногами, ветер нес листья, пыль и грязь прямо в лицо. Руслан нервно считал полученные рентгены — вот они, полторы тысячи. Первые симптомы лучевой болезни — рвота, головная боль… Прислушался к организму — шум дождя заглушал напрочь слабые попискивания дози́метра.
— Сюда! — рванулась Алла к лапшичной, у которой, неведомо почему, дверь оказалась открыта нараспашку. Вбежав первая под козырек, она успела даже повернуться и подмигнуть Руслану, прежде чем ухнула под землю, ровно там, где стояла, точно кто-то взял и по щелчку пальца заставил девушку исчезнуть.
— Алла? — тихо спросил Руслан, не смея двинуться с места. Ледяной дождь, хлеставший в лицо наискосок, затих, лишился звука, отошел на задний план, разорванный протяжным, нечеловеческим воем, точно орал заяц, пойманный в капкан.
— Алла! — крикнул он и рванулся к входу в лапшичную, перешел на бег, но, лишь перешагнув порог, замер. Инерция тяжелого рюкзака за спиной продолжала толкать вперед, кафель под ногами принялся крошиться, и Руслан сам едва не угодил на дно ямы, которую теперь не прикрывала бамбуковая циновка. На дне лежала Алла в неестественной позе — конечности выгнуты, голова вывернута, глаз бешено вращается. Из-под великолепной, третьего размера груди, на которую Руслан возлагал большие планы, торчал острый кусок арматуры. По футболке расплылось грязно-багровое пятно.
Похоже, арматура — одна из десятка, хищно выглядывающих из-под упавшей на нее циновки — пробила девушке легкое: крик прервался, сбитый натужным кашлем и хриплым бульканьем. Через кровавую пену прорвалось молящее, исступленное:
— Русик!
— Я сейчас! Сейчас! — парень осторожно соскользнул по краю ямы, оказавшись внизу. Схватив руки девушки, с силой прижал их к ране, — Зажимай!
Арматура, точно ксеноморф из старого фильма, высовывалась на добрые сантиметров двадцать из грудной клетки Аллы. Первым его порывом было снять подругу со штыря, на который та была насажена, точно засушенная бабочка. Но стоило ему попытаться приподнять ее со спины, как раздался булькающий визг, а ногти Аллы принялись царапать его шею.
— Больно! Больно!
От движения кровь потекла сильнее, заливала руки, делая те скользкими, окрашивала в рубиновый все вокруг, мешалась с грязью и дождевой водой на дне ямы.
— Держись! Я приведу помощь! Держись!
— Нет! Не оставляй меня! — неожиданно сильная и цепкая рука сомкнулась на его запястье, не желая отпускать, — Вытащи меня отсюда! Вытащи! Русланчик, милый, я что хочешь сделаю! Я расскажу всем на потоке, что мы встречаемся! Я тебе отсосу, Русик, только не бросай меня!
От этих слов в душе парня что-то дрогнуло и надломилось — значит, только с арматурой в груди она будет испытывать к нему интерес? С неожиданной холодностью он не без труда освободился от отчаянной хватки Аллы и бросил:
— Я приведу помощь. Зажимай рану. И не дергайся — потеряешь больше крови.
Девушка, будто поняв что-то, затихла. Руслан, тем временем, попытался забраться по отвесному склону, но едва сам не налетел на арматуры, когда пальцы соскользнули с мокрой земли. Вторая попытка также не дала никакого результата.
Ну вот — еще не хватало застрять здесь, в этой яме, в заброшенном городе, где никто не придет на помощь. Вода медленно, но верно наполняла ловушку, доставая уже до щиколоток. Цвет ее был серый от пыли с бурыми прожилками от крови, которую стремительно теряла Алла. Затихшая, она опиралась затылком на грязную земляную стену, чтобы не сползти ниже по арматуре и изо всех сил зажимала края раны — получалось не очень эффективно.
Чувствуя, как время уходит сквозь пальцы, Руслан принялся рыться в рюкзаке, выбрасывая прямо в воду под ногами все, что не могло пригодиться в данной ситуации — консервы, смену белья, плохо сложенную карту местности, стопка респираторов. Все отправлялось в земляное месиво под ногами, тут же пропадая под непрозрачной поверхностью. Наконец-то! Веревка! «Зачем нам веревка, Русик? Мы что, альпинисты?»
— Вот зачем, дура! — буркнул он, все же стараясь, чтобы девушка его не услышала. Нацепив карабин на один конец, он принялся отковыривать собачку, чтобы та превратилась, пускай и в очень закрытый, но крюк. Даже если он зацепится за дверной косяк, этого будет достаточно, чтобы подтянуться, а там…
— Русик, мне холодно! — плаксиво раздалось из-за спины. Велик был соблазн ответить что-то ядовитое, язвительное, но молодой человек сосредоточился на веревке. Бросок! Послышался печальный «звяк», и трос послушно пополз обратно, без всякого сопротивления. Плохо. Еще бросок! И снова неудача. На третьем броске Руслан едва не поскользнулся и не присоседился к Алле на штыре. Так больше продолжаться не могло. Вода уже почти доставала до колен и Руслан малодушно подумал:
«Самому бы уже выбраться из этой западни, а то так и утонуть можно!»
Запоздало подоспела мысль о том, сколько лишних рентген он хапанул, стоя в этих, собравших радиоактивную грязь и пыль со всего поселка, водах. Выяснить это не представлялось возможным — дозиметр потонул где-то на дне ямы.
Зубы стучали друг о друга от холода, руки дрожали и очередной бросок вышел не таким метким — куда-то вбок и вверх. Звякнул сломанный карабин, дрогнула и натянулась веревка.
— Есть! Слышишь, Аллка, есть! — радостно выкрикнул Руслан, не оборачиваясь. Ответа не последовало. Мучительно хотелось посмотреть, что там за спиной, жива ли девушка, что с ней, но нельзя было терять ни секунды.
Руслан подтягивался по тонкому тросу, ожидая, что тот в любую секунду сорвется, и он полетит нежной, теперь не защищенной рюкзаком спиной прямо на штыри, теперь спрятавшиеся под водой, подобно ядовитым речным змеям.
Последний рывок дался особенно тяжело. Руки скользили по мокрому кафелю, и Руслан долго висел над ямой, болтая ногами и цепляясь кроссовками за мокрую, жирную землю. Наконец, он оказался наверху. Времени на отдышаться не было. Бросив краткий взгляд за спину — голова Аллы еще торчала над водой — он рванул, что есть силы к выезду из города. Там у кордона должны стоять военные или полиция. Пусть их задержат, оштрафуют, но Алла будет жить.
Ветер швырял горсти ледяных капель в лицо, заливая глаза, грозя в любую минуту запутать, сбить с пути. Где-то на периферии зрения мелькнула тень. Дернулась — и пропала в сливающихся с пейзажем, облезлых и заросших диким виноградом вратах то́рии. Шевельнулись стебли бамбука, что закрывали их, будто занавесь.
— Подождите! — выкрикнул Руслан, после чего хлопнул себя по лбу от досады и добавил, — Wait! Please! Help! Wait!
Но неведомый житель заброшенного поселка, похоже, не желал быть увиденным. Видно было лишь, как качаются разросшиеся сорняки от шагов незнакомца. Кто это? Сторож? Такой же турист, как они сами? Принял его за сторожа и теперь пытается убежать? Или безумец-местный, проигнорировавший приказ об эвакуации и оставшийся погибать на зараженной земле? Выбора не было — кем бы ни был этот человек, на помощь лучше рассчитывать не приходится.
Рванувшись через врата тории, Руслан едва не налетел на неведомо как застрявший в них и проржавевший автомобиль. Пришлось обходить со стороны, то и дело натыкаясь на какие-то вешки из камней, склеенные ссохшимися корнями вместе.
Наконец, когда буйная растительность отступила, глазам Руслана предстал маленький, ветхий буддистский храм. Как там его называла Алла? «Дзи́ндзя?» — вспомнилось слово. Нет, это другой...
Строение имело вид жалкий. Каноничная пагода с одной стороны провалилась, колонны, увитые скульптурами драконов упирались друг в друга, уже не в силах удерживать поползший вниз козырек. Через щели в каменных плитах площадки пробивался пронзительно-красный ликорис. Ступеньки крошились, а щепы прогнившего пола торчали во все стороны. И все же там внутри дрожал, метался огонек. А там, где огонек, должны быть люди.
— Help! Please! — выкрикивал Руслан, осторожно обегая особенно широкие щели в дощатом полу — так недолго и ногу сломать.
Внутри храма в нос ударил сильный смрад благовоний. Именно смрад — пахло прогорклым санда́лом, гнилым му́скусом и протухшей ка́мфарой. Лампадки у статуи Будды лениво чадили, пуская блики, что отражались от луж на полу — крыша храма прохудилась в нескольких местах. Сама же статуя Будды представляла собой жалкое зрелище — деревянная скульптура прогнила и потрескалась в нескольких местах, больше всего напоминая трухлявый пень. Позолота сползла, голова раскололась надвое, а из щелей лезли бесконечные потоки сороконожек и мокриц. Наименее ловкие срывались и сыпались отвратительным потоком в мисочку для подаяний, где довольно копошились в какой-то подсохшей гнили.
Руслана затошнило. Резко и сильно, точно кто-то сжимал желудок когтистой лапой.
— Hello! — перебарывая спазмы, позвал он сквозь ладонь, зажимающую лицо, — Есть здесь кто?
— Е-е-есть здесь кто-о-о? — скрипуче протянул Будда, и от этой неожиданной, неуместной, искусственной русской речи в дзи́ндзя Руслану стало жутко, внутренности обдало грязной дождевой водой перемешанной с кровью, сковало конечности судорогой, а деревянный идол продолжал вопрошать, — Есть здесь кто? Кто? Есть здесь кто?
А следом из щели в голове Будды высунулась тощая черная рука и с чавканьем опустилась в миску для подаяний, раздавив кишевшую там живность. За ней показалась и вторая, уцепилась кривыми когтями за край постамента, и вместе эти руки, больше всего похожие на паучьи лапы, принялись вытягивать такое же угольно-черное тело. Показались торчащие, местами прорвавшие кожу позвонки. Позвякивали бусы из человеческих зубов, увивавшие короткую шею, высунулось бочкообразное тулово, а следом повернулась голова.
— Е-е-есть здесь кто? — протянуло чудище и облизало длинным красным языком глазные яблоки, свисающие из глазниц на тонких ниточках нервов. Те неистово вращались, выискивая непрошеного гостя покинутого святилища. Наконец, остановившись взглядом на Руслане, они так и застыли, вопреки всем законам физики и анатомии. Тем временем, сама тварь выбралась из статуи Будды целиком и теперь медленно, похожая на лысого ленивца, направлялась к Руслану, осторожно переставляя конечности, — Е-е-есть здесь кто?
Глазки подпрыгивали в такт конечностям, что с влажными шлепками ложились на гнилые доски. Бусы гремели на шее, волочился по полу длинный, похожий на кусок каната, обрубленный пенис. Язык взбешенной змеей метался во рту, нечто с блестящей антрацитовой кожей преодолевало сантиметр за сантиметром, неспешно, неловко, словно рискуя в любой момент потерять равновесие и грохнуться на пол. До твари оставалось добрые пять метров, можно было сорваться с места, можно было убежать, можно было звать на помощь, но Руслан, точно кролик, глядящий в глаза удава, стоял на месте, с силой зажимая себе нос и рот ладонью. В горле плескалась кислая, жгучая жижа, готовая в любую секунду вырваться наружу. Мысли вязли и затухали, не сформировавшись. Голову будто набили изнутри мокрой грязной стекловатой. Мелькнуло и тут же рассеялось, не успев оформиться, осознание: «Острая лучевая болезнь. Тошнота. Слабость. Отёк головного мозга. Галлюцинации. Всего лишь галлюцинации»
Нужно было прийти в себя, привести воспаленное сознание в порядок, сдержать, проглотить тошноту, победить невыносимую ватность ног и бежать, искать помощь, пока Алла не захлебнулась в грязных водах или не умерла от потери крови. Пару секунд — привести себя в порядок, тряхнуть головой и прогнать назойливую галлюцинацию в виде Черного Будды, которая уже подобралась совсем близко, а черные пальцы уже смыкались на щиколотке.
— Есть здесь кто-о-о-о?
— А с пацаном что? — деловито спросила Ямау́ба, отделяя огромным тесаком мясо с лопаточной кости. Убедившись, что сняла почти все, бросила кость в угол. Ее тут же поймал маленький серый человечек с болезненно-вздутым животом и крошечным ротиком, с замочную скважину. Приникнув всем лицом к лопатке, он принялся отгрызать с нее мельчайшие частички плоти.
— А что пацан? Пацан в храм зашел, — недовольно бросил в ответ тощий пожилой японец — тот самый, что торговал на въезде в Нара́ху всяким хламом. Теперь, правда, черты лица его еще сильнее заострились, казалось, скулы сейчас порвут кожу, выпустив наружу белую кость. Кривые, крупные и заостренные зубы торчали вперед, искажая речь старика, — Ты посмотри, а? Сдохла зеркалка! И не продашь ведь! Может, еще высушить удастся, а?
— Ну, в храм зашел, и чего? — седовласая старуха ненадолго прервала свое занятие — она вынимала длинными тонкими пальцами глаза из отделенной от тела головы Аллы — и вперилась своими огромными оранжевыми зенками в Дзикини́нки, — У нас там, вроде, ловушек не стояло.
— Ну в тот храм, — выделил голосом собеседник, и старуха досадливо замотала головой, будто злясь не пойми на что, — Там его Нури́-Бото́кэ и… Сама знаешь, нам туда хода нет. Даже тело забрать не получилось. Хотя, мне кажется, парень еще двигался.
— Мерзость, — передернуло Ямау́бу, кусочек мяса налип на одном из тонких рожек, а сзади уже подбирался вечно голодный Га́ки, попискивая от предвкушения.
— Да подавись ты! — крикнула старуха, швыряя крупную берцовую кость в угол, и человечек с малюсеньким ртом устремился за ним. Попытавшись засунуть одну сторону в рот и не преуспев в этом, он принялся недовольно верещать и вертеть костью, напоминая при этом взлетающий вертолет.
— Слушай, как считаешь, если просушить — удастся ее продать? — в надежде спросил зубастый, продолжая крутить перед носом среднеклассовым «Кэ́ноном».
— А я тебе что, технический консультант? — огрызнулась Ямау́ба, — Помогай лучше нарезать, у меня уже руки устали, а надо еще засолить, кости раскроить, распределить — что в похлебку, что на сасими, что куда…
— Я бы сырым все съел, — облизнул длинным тонким языком Дзикини́нки торчащие во все стороны зубы, — Какая разница? Смотри вон, как радуется!
Ямау́ба повернулась к Га́ки — тот все же расколотил кость об угол хижины, и теперь самозабвенно всасывал костный мозг.
— Потому что это — голодный дух, а мы с тобой должны соблюдать традиции. Иначе в этой глуши и одичать недолго… Кстати, позволь вопрос.
— М? — повернулся упырь, обреченный на вечные страдания за тяжкие грехи к призраку старухи, которую в голодные годы бросили умирать в горах.
— Зачем ты их все-таки отговариваешь? Вот это все: «Нара́ха — территория ёка́ев, людям здесь не место…» Зачем это все?
— У них должен быть выбор, — пожал плечами Дзикини́нки, присаживаясь на циновку и беря в руки отрезанную женскую грудь. Та дрожала на ладони, точно рисовый пудинг, — Все-таки негоже беднягам расплачиваться за чужие грехи и наш голод…
— Не знаю-не знаю… А был ли у нас выбор? Когда наш дом превратили в вечное Гакидо́? Ни рисинки, ни глотка саке. Никто не оставляет нам лакомства на праздники у алтарей, никто не посещает храмы и могилы… Они не справились со своей невидимой магией, заразили весь остров, да так, что никакой оммё́дзи не исцелит… Что нам остается? Питаться случайными путниками вроде этих глупых га́йдзинов. И нам никто не дал выбора! — с досадой Ямау́ба всадила тесак в череп Аллы и расколола его одним ударом надвое, точно гнилую тыкву.
— Мы и не люди, — рассудительно заметил Дзикини́нки.
Текущий рейтинг: 66/100 (На основе 52 мнений)
