(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Блаширк
Когда обложенное тяжёлыми тучами небо стало темнеть, и повалил снег, на поле боя начали слетаться вороны. Звуки битвы утихли, и от луж крови, растекавшихся по обледеневшей земле, шёл пар. Восемь сотен мертвецов устилали равнину. Рослые белокожие воины с длинными светлыми волосами поверх кожаных нагрудников сплетались с телами приземистых смуглых мужчин и женщин. Холодный пронзительный ветер не был помехой чёрным птицам. Одна за одной они опускались на головы лежавших лицом вверх и выклёвывали им глаза. Внезапно несколько воронов резко взмыли в воздух, громко хлопая крыльями. Человек в помятом шлеме, из-под которого выбивались светлые пряди, приподнялся над телом поверженного врага и медленно встал на ноги.
Некоторое время Гильве покачивался из стороны в сторону, пытаясь удержать равновесие. В глазах у него двоилось, боль пульсировала в виске, и волны тошноты раз за разом подкатывали к горлу. Колени юноши дрожали. Опуститься на них означало облегчить страдания и похоронить надежду, которой почти не осталось. Превозмогая слабость и рвотные позывы, он поднял руку и коснулся вмятины в том самом месте, куда пал топор Аррх-Вана. Йомир, покровитель воинов и книгочеев, воистину благоволил эйну. Будь удар чуть сильнее, лезвие бы прошло сквозь шлем, пробив череп и вонзившись в мозг. Непослушными задубевшими пальцами Гильве нащупал застёжку кожаного ремешка, охватывавшего подбородок. Давление на голову немного ослабло. Эйн задержал дыхание и потянул шлем вверх. Струйка крови прочертила щёку, и изуродованный железный горшок с дребезгом покатился по земле. На мгновение окружающий мир погрузился в черноту, сознание сжалось до размеров точки, а потом холодный поток коснулся раны. Целую вечность Гильве стоял под порывами ледяного ветра. Ему показалось, что в какой-то момент он присел на корточки, зачерпнул горсть снега и отправил себе в рот в попытке прогнать тошноту, но кто знает, было ли это на самом деле. Снегопад усиливался, успокоившиеся вороны продолжали клевать пустые глаза мертвецов, и серый свет растворялся в надвигавшихся сумерках.
В тысячах колёс от заснеженной равнины у подножия высокого холма стоял белокаменный Блаширк. Городом изобилия окрестили его чужеземцы. Вряд ли нашёлся бы человек, способный назвать эйнов, жителей этого места, несчастными. Начинавшиеся за крепостной стеной поля давали богатые урожаи, окрестный лес изобиловал зверьми, а в прозрачной воде реки, разделявшей Блаширк на два берега, то и дело мелькали серебристые рыбы. Мастера-эйны славились искусностью в ремёслах, жрецы в храмах Йомира учёностью, а правители – мудростью и справедливостью. Многих манили богатства города, но опасались захватчики его опытных и храбрых воинов. Верность же женщин Блаширка своим мужьям вошла в поговорку. А ещё город изобилия был известен своим гостеприимством. Каждый год в первый день последнего летнего месяца на центральной площади города раскидывала разноцветные палатки Большая Ярмарка, не умолкавшая до прихода осенних ветров. Кто только не приезжал на неё из самых отдалённых мест, какие только диковины не предлагали покупателям крикливые торговцы. Но желтоглазый купец сумел удивить даже всё повидавших завсегдатаев ярмарки, ведь то, что он показывал, было настоящим чудом. Никто не мог сказать, когда впервые его палатка появилась на центральной площади. Высокий и худой, с тёмными курчавыми волосами и бронзовой кожей, он словно бы всегда стоял за своим прилавком, уставленным сосудами с зельями. Говорили, что Талраин, так звали купца, прибыл из далёкой Стигии, страны пустынь и чародеев. Он мало говорил и иногда улыбался странной и загадочной улыбкой. Ещё менее разговорчивыми были его слуги, напоминавшие высохшие мумии стигийских правителей, о которых писалось в жреческих рукописях. Они жили в небольшом шатре, стоявшем рядом с палаткой, а чуть поодаль находился шатёр самого Талраина. Невозможно сказать, как это произошло, но уже через несколько дней после открытия ярмарки на ней заговорили об удивительных товарах купца. Люди восхваляли его снадобья, от которых воины становились мужественнее, их жёны женственнее, а мудрецы мудрее. Талраин по-прежнему молчал и улыбался, глядя на прокалённую солнцем площадь. А потом неизвестно откуда по ярмарке вдруг прошёл слух, что на закате купец будет показывать какое-то удивительное зрелище. И эйны, и гости ярмарки видели на ней немало представлений, и всё же вечером того дня несколько десятков людей стояли у шатра желтоглазого. Наконец, когда звёзды стали загораться на небосклоне, показался Талраин. Оглядев собравшихся он слегка склонил голову в знак приветствия.
«В краю, откуда мы прибыли, — заговорил купец глубоким низким голосом, — живёт древняя магия, давно забытая в остальном мире. Я приглашаю вас стать свидетелями одного из чудес, привычных для моих соотечественников и невиданных доселе здесь. Входите с открытым сердцем и узрите то, о чём никогда не мечтали».
Сказав это, Талраин вновь скрылся в своём шатре, а его место занял один из слуг. Плата, которую он взимал с желающих побывать на представлении, была посильной даже для праздношатающихся бездельников с тощим кошельком, не говоря уже о богатых торговцах-эйнах. Когда двадцать человек исчезли в шатре, слуга знаками показал оставшимся подождать. Потекли минуты ожидания. И вот полог из звериных шкур откинулся. Один за другим люди с ошеломлёнными лицами выходили наружу. Они не отвечали на расспросы, и глаза их переполняло изумление.
На следующий день купец продал в три раза больше снадобий, чем обычно, а вечером у его шатра собралась целая толпа, возбуждённо гудевшая в предвкушении зрелища. И действительно им было чему поражаться. В центре шатра на железной треноге висел огромный бронзовый диск. Талраин бросал на него какой-то порошок, и тогда на блестящей поверхности оживали картины. Восхищённым глазам зрителей представали сыновья Йомира, сражавшиеся с ледяными великанами, их свадьба с дочерьми ветра и сам Творец Сущего, создающий звёзды из снежинок на своих доспехах. Они видели, как в чёрных башнях далёкой Стигии колдуны вызывают дождь. Капли падали в мутную реку, и она выходила из берегов, неся с собой зелёных чудовищ с длинными хвостами и пастями, полными острых зубов. Сам желтоглазый стоял в стороне и по обыкновению улыбался. Изредка, когда очарованные люди начинали нехотя расходиться, он подходил к кому-то из них и что-то негромко говорил.
Так продолжалось десять дней, а утром одиннадцатого Блаширк потрясла ошеломительная новость. Стражники, обходившие на рассвете городские улицы, обнаружили у крыльца одного из домов Хольте Стурлусон. Полуживая от побоев, в покрытой кровью разорванной одежде, она едва могла шевелить разбитыми губами. Хольте была женой Снорре Стурлусона, почтенного торговца шерстью преклонных лет. Недавно в их семье родился сын. Поговаривали, что юная девушка не всегда хранила верность старику-мужу, но в Блаширке привыкли не слишком обращать внимание на слухи. Немного оправившись, Хольте рассказала, что Снорре накануне явился домой поздно ночью и сразу же набросился на неё, обвиняя в том, что ребёнка она родила от жившего на соседней улице кузнеца. В конце концов, он вышвырнул девушку за порог. Она какое-то время ползла, сама не зная куда, а потом потеряла сознание. Поручив Хольте заботам лекарей, стражники немедленно отправились к дому Стурлусона. На их стук никто не открыл, но даже из-за каменных стен они могли слышать непрекращающийся плач младенца.
Стражникам пришлось взломать крепкие дубовые двери. Внутри они обнаружили заходящегося воплями ребёнка и самого Снорре, лежащего в кровати. Кожа старика пожелтела, тело покрылось уродливыми наростами, он тяжело дышал, обливался потом и не мог подняться на ноги. Самым страшным в облике Стурлусона были глаза. Зрачки их сузились и словно бы плавали в жёлтой жидкости, цветом подобной янтарному напитку, который варят в северных странах. Слабым прерывающимся голосом Снорре поведал стражникам невероятную историю.
Несколькими днями ранее, наслушавшись рассказов о творимых купцом из Стигии чудесах, он посетил представление Талраина. В конце желтоглазый подошёл к нему и тихо сказал, что на самом деле в волшебном диске человек может увидеть всё, что пожелает. Талраин словно бы знал, сколько бессонных ночей старик провёл в мыслях о том, что жена ему неверна, с какой жадностью прислушивался он ко всем разговорам, касавшихся Хольте. Он спросил о плате, и купец назвал ему цену. И ещё одну ночь не спал Снорре, а поздним вечером следующего дня покинул свой дом, сказав жене, что отправляется на встречу с чужеземными торговцами. К тому времени представление уже закончилось, и в шатре не было никого, кроме желтоглазого мага. Он сказал Снорре, что он должен был делать, и старик опустился на колени. Ужасные, кощунственные слова произносил он вслед за стигийцем. Стурлусон отрёкся от Йомира, отрёкся от покровительства его сынов и препоручил свою душу Великим Древним богам. Тогда Талраин дал ему выпить какой-то горький напиток, а затем бросил на поверхность диска горсть порошка. Глазам Снорре предстало то, чего он так страшился. Он увидел свою жену голой в объятиях кузнеца. Их молодые загорелые тела покрывал пот, они кричали от страсти, смеялись и снова кричали. Каким-то образом старик понял, что это происходило всего несколько дней спустя их свадьбы с Хольте. Охваченный яростью Стурлусон бросился прочь из шатра и побежал к дому. Гнев удесятерил его силы, и молодая жена не смогла защититься от ужасных побоев. Вышвырнув несчастную вон, Снорре, не обращая внимание на плач голодного сына, лёг в свою постель и тут же уснул, а проснувшись, понял, что не мог даже встать с кровати.
Когда рассказ закончился, один из стражников остался с больным, а второй отправился во дворец. Узнав о случившемся, правитель повелел немедля привести к нему желтоглазого купца, однако все поиски оказались безуспешными, стигиец вместе с шатром, палаткой и слугами бесследно исчез. Воины, охранявшие городские ворота, клялись, что ни ночью, ни утром Талраин не покидал Блаширк. Стурлусону же становилось всё хуже и хуже. Старика трясло, его рвало желчью, временами он впадал в забытье и тогда бормотал в бреду что-то о проклятии Древних, загубленной душе и немыслимо далёких звёздах, где царит предвечное зло. Ничто не облегчало страданий Снорре, убелённые сединами прославленные лекари бессильно разводили руками перед ликом неведомого недуга.
Трое суток спустя Стурлусон умер, а на следующий день болезнь поразила его сына. Потом заболела старуха, жившая тремя домами выше по улице, а вслед за ней кузнец, с которым Хольте изменяла мужу. Блаширк охватила эпидемия. Чужеземные торговцы спешно покидали город, целители днями и ночами просиживали над старинными свитками в надежде найти рецепт спасительного снадобья, над храмами курился дым благовоний. Припав к изваяниям Йомира, люди молили о заступничестве, но всё было тщетно. За две недели болезнь унесла полторы сотни эйнов. Над прекрасным городом нависла гибель, и лишь случайная находка жреца по имени Стром-Норд указала его жителям путь к спасению от неминуемого вымирания. Перебирая храмовые рукописи, жрец наткнулся на запись свидетельств одного из пророков столь давних времён, что о нём вряд ли помнил и сам Верховный. Быстрее ветра помчался Стром-Норд во дворец правителя. Вот что гласил найденный им текст.
«Тысячи обличий у него, и лишь глаза, жёлтые, как яд горной змеи, не может изменить Посланец Тьмы. Не счесть его имён, истинное же одно. Ньярлатхотеп, Ползучий Хаос, он служит безумному султану демонов Азатоту и является, чтобы нести смуту и смерть. Легче других своих собратьев проникает он в наш мир, и каждый приход его приближает наступление царства Древних. Стремится Ньярлатхотеп совратить избранного им, прельстить его лживыми посулами и заставить отречься от веры предков. Проклятым становится вручивший душу Хаосу, и проклятие это падёт на всех людей из его рода. Жёлтыми сделаются глаза их и кожа, корчи скрутят тело, и умрут они ужасной смертью, исходя потом и желчью. Никому не спастись из проклятого рода, не помогут ни снадобья, ни молитвы. Лишь один способ есть избежать гибели. Суть магия ада проклятие Ньярлатхотепа, и слабеет его сила, соприкоснувшись с хладом. Если найдут отмеченные смертью место, где правит зима, где мороз сковывает землю и дуют ледяные ветры, перестанет косить их недуг. Но помнить должно: вечной тюрьмой станет для них это царство хлада, ибо и потомки их потомков будут нести на себе бремя проклятия.»
В просвещённом Блаширке, где чтили Йомира, Великих Древних считали сказкой, пугавшей их далёких предков. Но не могли правитель и старейшины не увидеть истину в словах пророка, ведь описанный им недуг точь в точь совпадал с тем, который поразил эйнов. Нельзя было забывать и о жёлтых глазах купца, и об имени, которым он назвался. Смута всколыхнула город. Многие отказывались верить найденному Стром-Нордом свидетельству и покидать родину. Они собирались на площади перед дворцом и требовали у правителя любой ценой остановить эпидемию. Но болезнь продолжала свирепствовать, и когда число умерших перевалило за пять сотен, даже самые отчаянные крикуны вынуждены были примириться с правдой. И началась подготовка к великому переселению. Днём и ночью люди строили повозки, которые доверху загружали пищей, оружием и меховой одеждой. Лекари набивали мешки целительными снадобьями, а жрецы пергаментами. Теперь по ночам спали не более четырёх-пяти часов. Наконец, настал день, когда эйны были готовы уйти из города. Шесть тысяч человек прошли через ворота, и ещё пятнадцать сотен остались лежать за их спинами в земле Блаширка. Путь их лежал далеко на север, где, согласно картам, лежала безлюдная страна Норск. Дети кричали на руках заплаканных женщин, старики проклинали ревнивца Стурлусона и блудливую Хольте, за два дня сгоревшую от болезни, а воины с угрюмыми лицами ещё сильнее сжимали рукояти мечей.
На много колёс по дороге растянулись повозки эйнов с впряжёнными в них лошадьми. Долгим, очень долгим был их путь, и с каждым днём всё новые и новые тела принимала в себя придорожная земля. Дети и старики чаще всего становились жертвами проклятья, хотя оно равно не щадило и молодых и сильных. Жрецы, сверяясь с картами, направляли их движение, стараясь избегать мест, где располагались большие поселения. Эйны, численность которых неумолимо уменьшалось, не хотели терять людей в схватках с враждебно настроенными племенами. Постепенно бескрайние леса и степи стали сменяться унылыми безжизненными равнинами. Всё чаще и чаще с неба валил снег. Чем глубже проникали эйны в эти земли, тем меньше людей затрагивала болезнь, и вот настал день, когда ни одно тело не стало добычей с трудом поддававшейся ударом мотыг земли. Бурная радость охватила эйнов, но она быстро погасла. Лишь восемь сотен человек обрели спасение от проклятия, и ни одного подростка до пятнадцати лет не было среди них, и ни одной женщины старше пятидесяти. Чудом уцелели правитель и несколько жрецов и старейшин, в основном же смерть пощадила воинов. И ещё неделю продолжали свой путь кутающиеся в меховые одежды переселенцы, пока не нашли место, где решили остановиться. С трёх сторон равнину окружали горы, покрытые густым лесом, и с одного из склонов сбегала подёрнутая тонкой коркой льда река, убегавшая вдаль до самого горизонта. В лесу должны были водиться звери, а лёд на реке легко раскалывался под ударами топоров, открывая путь к воде. Здесь эйны решили раскинуть свои шатры и основать поселение. Его назвали Блаширком в память о навсегда утраченной родине.
И закипела работа. Мужчины рубили деревья, из которых потом возводили хижины, выполняя указания жрецов, днём и ночью изучавших пергаменты, где оставляли свои замечания строители. Женщины носили из реки воду, поддерживали огонь костров, круглосуточно пылавших между шатрами, и жарили на них мясо добытых охотниками зверей. Надежда начала просыпаться в сердцах эйнов. А потом был большой пир в честь окончания строительства последней хижины. Мужчин и женщин среди выживших осталось приблизительно поровну, большинство потеряло своих спутников во время эпидемии, и потому правитель повелел эйнам образовать новые пары. Только так можно было возродить некогда многочисленный род. Пережившие страшное испытание, но не сломленные люди понемногу возвращались к жизни.
Варры появились одним ранним утром, когда ветер кружил в воздухе хлопья снега. Свой лагерь они разбили на расстоянии трёх полётов стрелы от поселения Блаширк. Сторожевые эйнов наблюдали, как десяток мужских фигур двинулись в их сторону. Правитель в сопровождении двух старейшин и нескольких воинов отправился им навстречу. Некоторое время они в молчании стояли друг напротив друга. Варры носили одежды из плохо выделанных шкур, их смуглые, иссечённые шрамами лица говорили о свирепости и безжалостности. Наконец один из чужаков сделал шаг вперёд.
Эйны не без труда понимали язык, на котором говорил Аррх-Ван, вождь варров, но главное было ясно всем. Пришельцы недавно пережили схватку с каким-то сильным противником, их ряды сильно поредели во время перехода в суровых условиях севера, и почти все дети умерли от болезней и холода. Варры требовали дать им оружие, еду и тёплую одежду, в противном случае они собирались взять это силой. Ответ следовало дать на следующий день. Не говоря ни слова, правитель повернулся к Блаширку и жестом повелел свите следовать за ним.
Через час все эйны собрались в центре поселения. Вперёд вышел Стром-Норд, жрец, обнаруживший свидетельства прихода в мир людей Ньярлатхотепа. В руке он сжимал пергаментный свиток, содержавший сведения о племени варров. Полуграмотные кочевники, отличавшиеся крайней жестокостью, они десятилетиями внушали страх многим народам. Приходя на чьи-то земли, они требовали с живущих на них дань и без колебаний вступали в схватку в случае отказа. Женщины племени сражались наравне с мужчинами. Тяготы кочевой жизни и многочисленные битвы сильно сократили численность варров, и за последнее время о них не было никаких упоминаний. По всей видимости, эйны встретились с последними представителями некогда могучего племени. Судя по количеству шатров, варров было около четырёх сотен, столько же, сколько и мужчин в Блаширке. Правитель оглядел собравшихся перед ним и задал вопрос. Один за одним эйны поднимали в воздух мечи. Им предстояло сражаться в великой битве, последней битве за жизнь...
Гильве не знал, сколько длилась страшная бойня. Юноша помнил лишь оскаленные лица варров и блеск своего меча. Жужжащая полоса стали раз за разом поднималась и опускалась, уродуя тела врагов, отрубая конечности, выпуская кровь. В какой-то момент он увидел перед собой правителя и Аррх-Вана, сцепившихся в смертельном объятии. Внезапно эйн стал оседать на землю, и окровавленное лезвие показалось из раны на его спине. С помутневшими от безумия глазами Гильве бросился к вождю варров. Топор Аррх-Вана рухнул на шлем юноши, но он всё же успел вбить клинок в широкую грудь противника. Потом была только тьма. И вот Гильве стоял посреди усеянного телами поля боя. Какое-то чувство, которое он сам не мог определить, говорило ему, что он единственный пережил схватку. Юноша не чувствовал радости победы. Он думал о женщинах, оставшихся в Блаширке, и о том, какой теперь будет его жизнь, жизнь единоличного правителя поселения. Отныне ему предстояло учить их охотиться и свежевать окровавленные туши, и разбирать вместе с ними свитки, в которых писалось о свойствах целебных зелий и их приготовлении. А по ночам он станет спать с ними, стараясь оплодотворить как можно большее количество, ведь без детей род эйнов обречён на вымирание. Он подумал о том, как будут выглядеть люди, зачатые в кровосмесительных связях, и о том, как ему придётся беречь себя, чтобы не уйти раньше времени в чертоги Йомира и не дать погибнуть Блаширку. А ещё Гильве представлял лицо Алии, своей невесты, когда вместе со всеми она узнает о случившемся. Юноша ещё не знал, станет ли он убивать детей варров, которых те, без сомнения, оставили перед битвой в своих шатрах, или же заберёт с собой в поселение. Сейчас его заботило лишь то, как дойти до Блаширка живым. Гильве глубоко вдохнул морозный воздух и осторожно сделал первый шаг.
Текущий рейтинг: 54/100 (На основе 54 мнений)
