(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Без устали
Отплевываясь снегом, Коля брел по сугробам, ежесекундно спотыкаясь о какие-то неровности и нагромождения, скрытые коварной зимой на дне бесконечной белизны. Замерзшие пальцы не так беспокоили, как тупая тяжесть в локтях, но он старался об этом не думать.
Ветер бил прямо в лицо пригоршнями белых хлопьев, залепляя все возможные физиологические отверстия. Некстати явившаяся непогода тянула на настоящий ураган - еще когда он орудовал массивным, пусть и проржавевшим колуном, морозный воздух скорее бодрил. А от этого воющего потока было сложно дышать, ломило зубы, а вспотевшая спина превратилась в источник постоянного страдания. Капельки пота, казалось, успевали замерзать, еще не прочертив путь до поясницы, и хлопались ему в штаны уже полноценными льдинками.
С ногами дела обстояли немногим лучше, чем с остальными частями тела - сугробы даже не пытались помогать одинокому путнику, и колени болезненно ныли, разгребая липкий снег, доходящий до середины бедра. Ну а пальцы ног вообще делали вид, что их у Коли банально нет, они в отпуске, где-то подальше отсюда, в теплых странах, и ему следовало бы последовать их примеру.
Что снег почти наверняка забил все ботинки, уже даже не подвергалось сомнению.
Коля беззвучно выругался, помянув и Гвоздя, и Бурого, и, самое главное, чертового Фюрера, который выбрал это Богом забытое место для встречи. Не забыв попутно пропесочить семейство каждого из фигурантов этой истории до третьего колена.
Шаг, шаг, да еще один шаг. Нарубленные дрова все настойчивей оттягивали его руки, призывая выбросить их к чертовой матери и самому упасть сверху, а дальше хоть трава не расти, и пусть Гвоздь сам разбирается, что в этот раз притащил Фюрер, а он просто поспит, отдохнет, наконец-то. Так уж вышло, что Коля всю жизнь пахал. Сперва даже буквально - с батей на тракторе, еще малой, с благоговением взирающий на землю, вскрываемую заживо ножами плуга, пораженный мощью этой невероятной, прокуренной, воняющей солярой и терпкой смазкой машины. И на подшипниковом заводе, пока все не жахнуло, да и просто грузчиком на рынке, разнорабочим на стройке, даже будучи студентом, в конце концов, тоже пахал - отчаянно, надеясь, что политех как-то вытолкнет его из этой вечной пахоты куда-то, где есть солнце и тишина.
Политех с задачей не справился, как и последующая армейка. И Гвоздь тоже. Наглый, дерганый, утопающий в какой-то безразмерной кожанке, он вонял проститутками, чем-то сладковатым, разнузданным, легкими деньгами и долгожданным покоем. Но Коля пахал, как и раньше. Копал ямы, таскал тяжести, виртуозно научился ломать носы крепким лбом, а теперь вот - рубил дрова. И конца и края этому не было.
Наконец, пурга блеснула теплым окошком - домишко был относительно целым, даже почти уютным. Единственное, что его портило - ледяная безжизненная печь. Деревню эту покинули уже, казалось, тысячи лет назад, и только этот одинокий доисторический скелет напоминал, что тут кто-то еще дышит. Коля крякнул, жалея о потерянных на этот звук силах, и пробормотал:
- На том свете отдохну.
Уж больно батя любил эту призказку.
Дверь, как ей и положено, мерзко скрипнула, даже завизжала. Чертова пурга основательно успела замести недавно расчищенный порожек, и Коля с трудом втиснулся в сени. Полжизни бы отдал, чтобы прямо тут и бросить чертовы дрова и отправиться отогреваться, да вот только проклятую печку еще предстояло натопить. Благо, эту ответственную задачу предстояло решать Бурому.
Вчерашний колхозник из-под Дзержинска годился на эту роль лучше всех - сам Коля из деревни смылся при первой возможности, и большую часть тонкостей сельского быта забыл напрочь, о чем совершенно не жалел. Бурый же навыки (в том числе и растопки печи) не потерял, и даже, кажется, скучал по своей беззаботной жизни, в которой не крушили черепа почем зря, а утюгом гладили только скатерти, а не несговорчивых коммерсов.
- Мало принес, - буркнул он вместо приветствия и забрал у Коли остодолбавшую охапку дров.
- Да иди ты… - сил на злобу не оставалось, замерзший человек осел на землю и принялся растирать пальцы.
- О, Колян, удружил, - Гвоздь вынырнул непонятно откуда и склонился над ним, - На, тяпни коньячку, полегчает.
Коля не стал отказываться.
Гвоздь и правда был тощим, длинным, острым, резким - чертовски опасным, если не соблюдать осторожность. Особо борзые пацанчики иногда по незнанию начинали бычить на угловатого, нескладного с виду братка, но довольно быстро жалели о своем выборе. Правда, предостеречь других от этой ошибки уже не успевали. На такой случай Коле и пришлось научиться таскать тяжести и копать ямы. Но и надежным он тоже был, как старый добрый стальной гвоздь. Если уж что-то сказал, то костьми ляжет (не обязательно своими), но сделает. Это ценили, и на периодически исчезающих с пустяковой стрелки бычков смотрели философски: раз Гвоздь загасил, значит, было за что.
Познакомились они, когда Коля дембельнулся. В поезде к нему прицепилась свора каких-то бухих молодчиков, и вряд ли дело закончилось мирно, если бы к мрачному парню с пухлым вещмешком не подсел этот обманчиво улыбчивый, иногда даже чрезмерно вежливый рельс, и не спросил, что они не поделили с его знакомым.
Впрочем, и в этом случае ничего бы миром не закончилось, но те пацаны, как выяснилось, Гвоздя знали. Поэтому растаяли, как пломбир на жаре, в ноль. Теперь, уже ознакомившись с методами своего, кхм, начальника, Коля понимал, почему. Ну а дальше было обычное дорожное знакомство, водка из замызганных казенных стаканов, и - номер телефона. По которому Коля и позвонил, когда стало понятно, что в теткиной квартире места ему уже нет, а работы в ближайшем будущем не предвидится.
Впрочем, работа - это всегда работа. Пахать поля, зубрить конспекты, ломать зубы. Пахать Коле было не впервой, и концепцию он уловил довольно быстро.
Глотнув еще раз коньяку, он вернул флягу Гвоздю и надел обратно ботинки, вытряхнув из них снег. Ноги все равно сводило судорогой, но по опыту он знал, что теперь хотя бы сможет просушиться:
- Да где этот сраный Фюрер?
- Не ссы, Колян, - Гвоздь сам приложился к фляжке, - Ты ж его знаешь, раз обещал, приедет.
- Ты в окно смотрел? Сейчас сюда танк не проедет.
- Ну да, - меланхолично заметил Бурый, - И он вообще-то уже должен быть на месте.
- Ну задержался, - пожал плечами Гвоздь, - Не дергайтесь, пацаны.
- Это не ты там себе жопу отмораживал, - буркнул Коля.
- Да какая, в натуре, разница? Мы же все равно сейчас отсюда не уедем.
На это крыть было нечем. Бэха Бурого и так с трудом протащила их по заснеженному проселку, а в такую пургу уже наверняка сама превратилась в сугроб. Перспектива застрять в машине в какой-то безымянной жопе мира прельщала Колю еще меньше, чем сидеть в покинутой хате у печки. От которой, кстати, уже отчетливо веяло теплом, и Коля, не спрашивая разрешения, взгромоздился на нее и поджал мокрые ноги.
- А что это вообще за деревня? - Бурый вытащил пачку “Бонда” и отработанным движением выщелкнул сигарету.
- А хрен его знает, - снова глотнул из фляжки Гвоздь, - Ее вообще на карте нету. Если б Фюрер не рассказал, как сюда дочапать, мы б ее и не нашли.
- Офигеть, - буркнул Коля, - Концы в воду.
- Да не ссы, Фюрер не кинет. Мы вообще волыну берем, забыл?
- Не забыл.
- Вот и не возникай. Если нас со стволом повяжут, за красивые глазки не отпустят. Не маленький, должен понимать.
Коля понимал. Фюрер свое погоняло не просто так получил - промышлял он с кентами тем, что собирал на необъятных просторах свежеиспеченной Родины самый разнообразный хлам, позабытый в войну отступавшими оккупантами. В основном ничего выдающегося - каски, ремни, выщербленные штыки и тому подобная дичь, интересная только отбитым на голову фашикам. Советским барахлом он тоже не брезговал, но, как правило, за немецкое фуфло платили больше. Да и сам Фюрер неровно дышал к немчуре и даром что зиг хайль не орал. Но иногда - нечасто, но иногда, - он находил вещи поинтереснее. Снаряды, гранаты, стволы. И если во взрывчатке у их маленькой бригады не было никакого интереса, то непаленый ствол в идеальном состоянии Гвоздю бы не помешал. Кого точно он собрался грохнуть, Коля не знал, да и не любопытствовал: меньше знаешь, крепче спишь. Или просто для удали и понту, тоже вполне возможно.
Военные стволы были на вес золота - такой не отследишь, ни к чему не привяжешь, притопил в ближайшей говнотечке, и всего делов. Обычно они в мокрое дело не лезли (ну кроме тех случаев, когда Гвоздю срывало чердак), но с этого отморозка станется в киллеры податься. Коля вздохнул, с удовлетворением чувствуя, как тепло припекает сквозь подошвы. В наличии волыны и крылся главный секрет того, зачем его сюда потащили. Нет, понятно, что и для живого веса, парнем он был крупным, но и потому, что слыл он самым башковитым (спасибо политеху), а еще шарил за оружие (тут постаралась армейка). И лучше него проверить сохранность ствола вряд ли бы кто-то смог. Нет, в компетенциях Фюрера никто не сомневался, но береженого Бог бережет.
- Темнеет, - заметил Бурый и затушил сигарету о подоконник.
- Не слепой, - проворчал Гвоздь, - Ладно, ребзя, мы один хрен тут застряли. Колян, сбегай к тачиле, там еще коньяк есть в багажнике.
Взгляд Коли был тяжелее такового у гаубицы, которую ему доверили в армейке. Гвоздь немного пободался с ним в гляделки, а потом подчеркнуто беззаботно вскинул руки:
- Да шучу, шучу. Грейся. Бурый, метнись кабанчиком.
Никак не выражая своего возможного недовольства, браток надел шапку и молча вышел из хаты.
- Это что, нам ночевать тут?
- Ну а чо ты думаешь? Куда мы по такой погоде?
Коля проследил за жестом Гвоздя и снова вздохнул. Пурга разошлась не на шутку - окно превратилось в сплошной белый квадрат, исходящий хлопьями снега, как шум в телевизоре. Браток поежился и с благодарностью подумал об уцелевшей печке. Печка же подумала о нем с теплом. Все-таки им чертовски повезло, что хотя бы одна хата этой давным-давно покинутой деревни сохранила свои окна целыми, а печь работоспособной. В противном случае он даже знать не хотел, что бы им пришлось делать:
- А что Фюрер?
- Если до завтра явится, то хрен с ним, - Гвоздь снова хлебнул коньяку и протянул фляжку Коле, - А если нет, то спросим за косяк.
Коля поперхнулся: он достаточно хорошо знал, что значит эта фраза.
Гвоздь же загадочно улыбался и вглядывался в буйство стихии, словно видел там что-то еще, неподвластное человеческому пониманию. Коля же втайне радовался, что не знает, о чем сейчас думал его бригадир. Затянувшееся молчание прервал скрип двери - Бурый, все еще не подавая вида, что путешествие его чем-то расстроило, грохнул на покосившийся стол бутылку и шмыгнул носом:
- Там около машины…
- Что около машины? - Гвоздь посмотрел на него непонимающим, осоловевшим взглядом.
- Ну, это самое…
- Да не тяни кота за хвост!
- Следы.
- Какие нахрен следы?
- Такие. И бэха поцарапана.
- Какое нахрен поцарапано?
- Поцарапано, - Бурый нахмурился, в его неповоротливом мозгу явно рождалась какая-то мысль, - Суки.
- Да какие к черту суки, тут на сто километров никого вокруг нет! - ткнул в окно Гвоздь.
- Я видел, - с тупым упрямством отрезал Бурый.
- Ладно, до утра я один хрен на улицу не сунусь, - Коля отхлебнул из фляги и протянул ту товарищу.
- И то правда, - Гвоздь отобрал у Бурого сосуд, - Ох, будет мне о чем с Фюрером потереть…
Коля вздохнул. Что значит эта фраза, он тоже знал.
Флягу Гвоздь спрятал куда-то обратно за пазуху, и оставшиеся вечерние часы все трое добивали бутылку, предусмотрительно захваченную их лидером. Вообще-то, конечно, с ее помощью предполагалось обмыть успешное дельце, но Фюрер обойдется - в сложившейся ситуации он должен быть доволен, если хотя бы с целым таблом уйдет. Про волыну не говорили - лишний раз напоминать себе, в какую задницу их занесла эта затея, не хотелось. Колю понесло на ностальгию, он вспомнил парочку армейских баек, ну а репертуар Гвоздя, как обычно, состоял из лошков, разборок, молодецкой удали и ничем не прикрытой жестокости. Бурый привычно молчал, только иногда разражаясь громовым хохотом в особо интересных местах.
К счастью, кроватей в хате хватало на всех. Более того, сохранились даже какие-то простыни и одеяла. Почему селюки не забрали свое фуфло с собой, Коле даже думать не хотелось. Сперва он собирался прикорнуть прямо на печке, но та стараниями Бурого накалилась так, что вскорости пришлось с нее слезть и присоединиться к компании за столом, благо что одежда высохла. Гвоздь на правах старшого заграбастал себе огроменную хозяйскую перину, Коля облюбовал продавленный диван, ну а неприхотливый Бурый со скрипом и матюгами разложил старую раскладушку.
Сторожить их обиталище никому даже в голову не пришло - по такой погоде ни менты, ни коллеги по ремеслу к ним бы не сунулись, да и накрыли бы давно, если бы хотели. Но Бурый все равно прислонил к двери, ведущей в сени, хлипкий стул с кучей каких-то тазиков наверху. Сигнализация, значится. Коля только хмыкнул, но обсуждать инженерный гений коллеги не стал. Не раздеваясь, рухнул на диван, зарылся в старое, воняющее сыростью пуховое одеяло и почти мгновенно вырубился.
Спалось Коле мутно. Несколько раз он просыпался, ворочался на диване, неразборчиво ворчал. Сон его, обычно лишенный сновидений, давил мокрой ледяной белизной, срывающим кожу ветром, а он все брел куда-то, брел без конца, поскальзываясь, увязая в снегу, исходя едким злым потом, и знал только, что останавливаться ему ну никак нельзя. И только под самое утро, неожиданно, страшно, во сне его завыл ветер, накрыл с головой, засыпал снегом, но не прижал к земле, а поднял, высоко-высоко, и с силой понес вперед. И стало Коле вдруг легко, спокойно и полностью безразлично. И холодно.
Холодно было и в реальном мире. Проснувшись на удивление бодрым, Коля выкарабкался из-под одеяла и поежился. Печка давно прогорела и остыла, и сквозь невидимые микроскопические щели активно свистел ветер, выдувая из хаты остатки тепла. Бурча что-то под нос, Коля ломанулся было в сени, но там его ждал сюрприз - хитрая сигнализация Бурого была отодвинута, а в самом помещении уже лежала горка нарубленных чурок. Вчера они сожгли все дрова - это Коля помнил отчетливо. Значит, кто-то успел утром сходить к поленнице через дорогу (ну, наверное, это была дорога, под сугробами было не понять) и нарубил новую порцию. Бурый, больше некому. Гвоздь бы пальцем о палец не ударил, обязательно разбудил бы кого-нибудь из подчиненных.
Чего ж тогда уже и печку не затопил, раз дрова припер? Ворча, Коля сгреб несколько чурок и поплелся разводить огонь. Надежнее было, конечно, доверить это дело все тому же Бурому, но того нигде не было видно. Благо, какой-то ворох пожелтевших газет все еще лежал рядом с печкой, на растопку самое то.
Немного лихорадило - только бы не простыть еще, такая подстава Коле была совсем не по душе. Хотелось верить, что знобит его исключительно от выхолодившейся хаты.
Благо, пурга вроде бы улеглась. В окно было видно монументальные сугробы, да и ветерок никуда не делся, подвывая из многочисленных щелей, но по сравнению со вчерашним буйством стихии погода была просто прекрасной. Когда огонек наконец занялся, Коля устроился у окошка и рассмотрел то, что оно могло ему предложить.
От деревеньки мало что осталось. Редкие осколки домов выбивались из снега - какие-то балки и бревна, но большая часть развалин была заботливо укрыта высоченными сугробами. Кажется, виднелась даже одна чудом уцелевшая печь где-то вдалеке. Скелеты кривых деревьев - наверное, яблонь, обрамляющие их, были чуть ли не единственным признаком того, что конкретно это нагромождение снега не просто так тут намело, а вокруг чьего-то дома.
Интересно, куда все подевались. Фашисты какие разорили в свое время, или же уже потом, когда Союз кончился, все заглохло? Скорее первое. Уж слишком сильно тут все успело развалиться, даже удивительно, как эта одинокая хата выстояла, пусть и не в лучшем состоянии.
Коля потер ладони и вздохнул. Происходящее ему совсем не нравилось, но хоть убей, в чем именно подстава, он понять не мог. Да и резона никакого у Фюрера их кидать не было - бабки они и в Африке бабки, а у них все чин чинарем, нужная сумма в зеленых бумажках надежно упакована в неприметную коробку от какого-то импортного фуфла,. и сейчас мирно почивает на полу машины. Они-то уж точно никого кидать не собирались.
Печка потихонечку прогревалась, но кроме этого ничего не происходило. Коля вернулся к печи и уставился на потрескивающий огонек, совершенно ни о чем не думая.
- Колян, паря, - как-то уж слишком жизнерадостно возник за плечом Гвоздь, - Где Бурый?
- Хрен его знает, я только проснулся.
- Брр, ну и холодрыга.
Гвоздь уселся рядом и протянул ладони к огоньку:
- Ничего не видел?..
- Я серьезно, я тока проснулся. Дай отогреться хоть, и так вчера весь день пахал, как сивый мерин.
- На том свете отдохнешь, - беззлобно бросил Гвоздь и сам зябко поежился, - Блин, ну и занесло нас.
Коля благоразумно промолчал. Нет, конечно, свой резон в том, чтобы сюда притащиться, был. Но все равно именно Гвоздь договаривался с Фюрером, и вся сложившаяся ситуация была целиком на его совести. Но лучше лишний раз об этом не напоминать.
- Пойду дровишек подкину.
- А там что, вчера что-то осталось?
- Нет, - пожал плечами Коля, - Но Бурый, кажись, подсуетился. Там в сенях навалено.
- Куда ж он слинял-то, - почесал затылок их лидер, - Не дай Бог, бэху подбрил…
- Эй, это же Бурый, - с укоризной заметил Коля, сваливая очередную порцию дров возле печи.
- Ну да, у него мозгов не хватит кого-то кинуть, - ехидно улыбнулся Гвоздь, - За окном смотрел?
- Что смотрел?
- Ну…
- Там снег. Там до черта снега. Что я там должен увидеть?
Гвоздь промолчал, и только треск дров и громыхание свежих чурок нарушали тишину. За окном и вправду ничего не происходило - бескрайняя белизна, насколько хватало глаза, а дальше, под самый горизонт, рубленая черная рамка леса между снегом и такой же слепой небесной белизной. Та часть леса, которая наступала на деревушку, с этой стороны дома оставалась невидимой.
- Слушай, Гвоздь, - отряхнул руки Коля, - а Фюрер…
- …Очень меня расстроит, если не явится в ближайшие пару часов. Да и, блин!
В голосе бандита не звучало ни досады, ни раздражения. Только угроза:
- Если еще и Бурый свалит, то я…
Заскрипела и хлопнула дверь. Громким топотом вошедший вышибал из ботинок снег, а Коля только выдохнул: вот и Бурый явился. Кому еще, как не ему. Наконец, массивная фигура прошла мимо и грохнулась прямо на задницу у печи.
- Х-холодно, блин. - заметил браток.
- Ты где ваще, мать твою, был? - осведомился Гвоздь.
- Холодно, - повторил Бурый и сунул руки чуть ли не в самое пламя.
Коля внимательно на него посмотрел и только приподнял бровь. Ресницы его коллеги покрылись инеем, щеки считай посинели, на забытой щетине под носом красовались почти что настоящие сосульки. Какого…
- Машине капец, - Бурый не тратил время на пространные объяснения.
- Чего?
- Тачке капец, говорю. Что-то…
- Что, мать твою, что-то? - подскочил Гвоздь.
- Бензопровод порван, аккумулятор сперли, колеса пробиты.
- Че… Чего???
- Провода в кашу. Еще что-то… Не знаю.
- ЧЕГО? - заорал Гвоздь.
- Хана тачке, говорю же.
- Какое, к черту, хана? Тут кроме нас никого нет!
- Следы, - проворчал Коля.
- Чо следы? - не понял Гвоздь.
- Вчера следы были у машины. И вот…
- Да вы, мать вашу, издеваетесь, - хватил Гвоздь по столу так, что сигарета в его руках надломилась и убежала тлеть куда-то под стол, - Какие нафиг…
- Тачке хана, Гвоздь, - мозги Бурого ощутимо трещали, соображая такую длинную фразу, - Колян прав, это те, кто вчера тут был. Там как топором все рубили, на куски.
- Да кто здесь вообще может быть?
- Кто угодно, - пожал плечами Коля, - Речицкие, Морозовские, местные…
- Да за какой хрен? - ударил по печке кулаком Гвоздь, - Местных тут никаких быть не может, тут кого крышевать, волков, блин?
- Гвоздь, я…
- Головка… - бандит застыл, длинно-длинно выдохнул и добавил невпопад, - …от руля. Так, ноги в руки, и пошли к машине.
- Дай погреться, - стуча зубами, ответил Бурый.
Гвоздь, судя по лицу, собрался было устроить бурю похлеще вчерашней снежной, но все же промолчал. Его подопечный выглядел донельзя жалко, мелко дрожал и постоянно потирал посиневшие пальцы. Вместо взрыва ярости из груди вырвалось только короткое и деловое:
- Колян, собирайся, надо разобраться.
Коля спорить не стал. И бесполезно это было, и самому было страсть как интересно посмотреть, кто там за ночь (да еще и за какую - как вообще кто-то осмелился выползти из помещения?) разворотил их верного стального коня. А еще лучше - до кучи объяснить этому кому-то, почему так делать невежливо и вообще небезопасно для здоровья.
Оказавшись на улице, Коля в очередной раз проклял все, что только вспомнил, и нестерпимо захотел обратно, к Бурому и теплой печке. Морозец, конечно, пощипывал, но главной проблемой был чертов рыхлый снег, норовивший забиться в каждую щель, забраться в ботинки и напрочь отгрызть и без того не очень хорошо себя чувствующие ноги. Гвоздь же плелся где-то сзади, предпочитая отдать роль ледокола подчиненному.
Благо, Бурый оставил после себя настоящую просеку. Коля мысленно поблагодарил здоровяка: мало того, что идти было намного легче, так еще и угадывать, который из этих сугробов был их тачкой, не было никакой необходимости. Машину они оставили вдалеке не просто так. Во-первых, до самого последнего момента они вообще не знали, что в этой чертовой деревне есть хоть одна целая хата. Во-вторых, дальше ехать не было никакой возможности. По таким сугробам сядешь днищем на какой пень или огрызок забора, и до свидания. Очертания деревенской улицы угадывались скорее интуитивно, и даже пешком было сложно находить дорогу хоть куда-нибудь.
Только когда бэха показалась на горизонте, до Коли наконец-то дошло, как они попали. У черта на рогах, на десятки километров вокруг нет никого и ничего, связи никакой, - да и что там они могли с пейджером Гвоздя, - на чужой территории, да до кучи теперь еще и без колес.
В глубине души Коля, конечно, надеялся, что Бурый ошибся, но не очень сильно в это верил. Почему-то уверенность только крепла: машине капец. Поднятый капот только подтверждал эту мысль.
- Да какого такого…
Тираду Гвоздя Коля пропустил мимо ушей, хотя и был с ней полностью согласен. Снег уже прочно обосновался в его ботинках, и сейчас он просто хотел как можно быстрее вернуться обратно. Его бы сейчас устроило вообще любое место, отличающееся от “здесь”. До тачки оставалось еще пара десятков шагов, но все равно отрицать торчащие из-под капота провода и какие-то железки было уже довольно проблематично.
Коля, конечно, кое-что рубил в технике, но вот о машинах знал только то, что у них четыре колеса, руль, педали, и нужно заправляться. Но даже этих знаний было вполне достаточно, чтобы понять, что бэха уже никуда не поедет. По крайней мере без бригады ремонтников и ведра запчастей.
- Да что ж это…
Гвоздь выглядел даже растерянным. Коля впервые видел такое выражение на лице этого отморозка, и оно пугало больше, чем безумная ухмылка, с которой он кромсал подвернувшихся под горячую руку. Машина, впрочем, выглядела еще хуже. Выдрано из-под капота было все, что только можно было выдрать. На тяжелом металлическом корпусе двигателя красовались какие-то зазубрины - действительно, как говорил Бурый, будто топором рубили.
- Твою мать, Колян, лавэ…
Коля сразу понял и метнулся к задней двери. Коробка лежала там же, где и раньше, нетронутая, и пачки купюр продолжали в ней задорно хрустеть. Пересчитывать, конечно, никто не собирался, но ни один человек в здравом уме не бросил бы такое богатство позади. Значит, дело не в деньгах.
- Вот же Фюрер, вот же сука расписная…
Коля как-то отстраненно слушал ругань бригадира. Ногам уже не было даже холодно - они окончательно задубели, и бандит был даже рад, что ничто не отвлекало его от тяжелых дум. Почему-то в то, что их подставил недоделанный фашист, не верилось абсолютно, хотя никакие другие кандидатуры на ум и не шли. Не сходилось решительно все - если бы их решили кинуть на бабки, было множество способов сделать это намного проще и без лишних проблем, да и бабки-то вот они, лежат в искалеченной бэхе.
- …Гвоздя они списать захотели, да я сам их всех спишу на…
Это Коле тоже пришло в голову. Только вот шлепнуть их лихую компанию было намного проще если не в родном Минске, то хотя бы в том же Мозыре, где они в последний раз ночевали перед тем, как очутиться в этой дыре. Да и мелкими сошками они были, что бы там о себе Гвоздь не думал. Так, набор мяса для решения особо неприятных вопросов, неизбежно возникающих у серьезных людей. За это им во многом и прощали мелкие шалости вроде вспышек ярости у Гвоздя или поборов на чужой территории. Коля поднял голову, устало выдохнул и осекся.
- Я ему этот ствол запихаю…
- Дым.
- Чо?
- Дым, - Коля указал рукой на едва заметный черноватый столбик, упрямо рвущийся в небо.
Там, откуда этот дымок поднимался, не могло быть вообще ничего. Они приехали тем путем - там не то что каких-то заброшенных хат не было, было вообще сложно представить, что чья-то шальная голова решила развести костер прямо посреди бесконечного сугроба, в который превратилась местная пародия на дорогу.
- Далеко? - Гвоздь не тратил время на пустые разговоры.
- Нет. Точно не скажу, но дойти можно.
- Ну так не стой столбом, интеллигент.
Гвоздь грубо толкнул подчиненного в плечо, рванул дверь и скрылся в машине. Погремел там чем-то и вытащил бейсбольную биту - непременный инструмент сложных переговоров. Коля же сжал зубы и пошел прокладывать тропу. Давалось это не в пример сложнее - в сердце даже шевельнулось что-то похожее на сочувствие к Бурому, который таким же макаром добирался до их исковерканной бэхи, но очень скоро уже ни для каких чувств, кроме усталости, места в голове Коли не осталось.
- На том свете отдохну, - подумал он. Сил произнести это вслух банально не было.
Сколько он продирался сквозь сугробы, не понял и сам. Остановил его только крик Гвоздя из-за спины:
- Тачка, чтоб меня, в натуре тачка!
Коля остановился и некоторое время осоловело осматривал окрестности, даже не пытаясь о чем-то думать. Бригадир, размахивая битой, пронесся мимо него, продолжая выкрикивать что-то непонятное. Подул ветерок, моментально приклеивший к спине майку, насквозь пропитавшуюся ледяным потом, и это привело братка в себя.
Действительно, это была тачка. Довольно потрепанный жизнью мерин, увязший по самое не могу в проклятом снегу. На секунду что-то шевельнулось в груди, но тут же ухнуло обратно, в бездну усталости и непонимания. Чья бы это ни была машина, никто на ней никуда уже не поедет. Капот был попросту сорван и валялся поодаль, а тот самый дым валил от движка, и что-то подсказывало Коле, что там не просто все раздолбано в мясо, а точно так же внутри все изрыто этими чертовыми зарубками, как будто кто-то остервенело долбил движок в слепой ярости, как у их бэхи.
А потом Коля заметил то, с чего стоило начать.
- Обалдеть, - биту Гвоздь попросту воткнул в снег и рассматривал внутренности машины, периодически разгоняя дым рукой, - Это что за…
- Гвоздь…
- Да блин, это кто вообще сделал…
- Гвоздь?
- Реально, как Бурый базарил, как будто топором…
- Гвоздь, твою мать!
Бригадир удивленно посмотрел на Колю. Тот только указал пальцем. Дальше что-то уточнять было излишне.
Снег у багажника машины был красным. Конечно, ночная пурга сделала свое дело, но полностью замести следы была не в состоянии. Гвоздь выдернул биту и покрепче сжал рукоять. Пытаясь двигаться осторожно, но посекундно оступаясь и проваливаясь в снег, оба братка подошли к багажнику и заглянули за машину.
Что бы здесь ни произошло, это не было ни тихо, ни мирно. И наверняка не быстро. Снег был вытоптан на добрых два метра в диаметре, и где-то на краю этого ритуального круга лежало то, что щедро окрасило эту импровизированную арену в несвойственный ей цвет.
- Охренеть.
Гвоздь выразился более подробно.
Жмуров они оба уже навидались - Гвоздь даже самолично организовал несколько десятков. Черт, Коле как-то довелось присутствовать при одном неудачно закончившемся допросе, но и тогда он ничего подобного не видел. Бедолагу будто пропустили через мясорубку - отличить руки от ног позволяла только тупая багровая шишка, бывшая когда-то головой. То ли ее измочалили какой-то битой, то ли содрали к чертовой матери кожу - больше всего она напоминала почему-то крыжовник со снятой шкуркой. Только красный, разумеется. Каких-то целых костей у жмура не осталось - его будто специально свернули в какой-то крендель, так, что пятки упирались ему в затылок, а руки много раз пересекали друг друга, заплетаясь чуть ли не в косичку. А туловище…
- Твою ж мать, - Гвоздя вывернуло.
Пожалуй, это был первый случай на памяти Коли. Сам он удержался больше потому, что отморозил себе почти все, и с трудом гнулся в суставах, не говоря уже о более сложных материях. Немногочисленное содержимое его желудка банально примерзло ко дну, и оставалось только крутить глазами в попытке понять, что именно здесь случилось.
Жмуру не просто выпустили кишки, его распотрошили, как цыпленка. Обломки ребер торчали страшной голодной пастью, а внутри не было ничего, что должно было там присутствовать. При таком раскладе весь этот усердно вытоптанный круг должен был быть просто завален разнообразной требухой, но ничего подобного не наблюдалось.
- Это что, с нашей тачкой тоже…
- А? - вернулся к реальности Коля.
- Ну, это же. Эти сволочи.
Коля промолчал.
- Это ж… Твою мать, а если они нас в этом доме найдут?
Коля пошатнулся и сделал парочку шагов, чтобы не рухнуть в сугроб. Обо что-то споткнулся. Присел, порылся в снегу, сам до конца не понимая, зачем это делает. Пальцы уже все равно почти ничего не чувствовали, да и голова, если честно, явно требовала отпуска после всего пережитого. Тем не менее, он нащупал в снегу что-то угловатое и принялся усердно обтирать находку. Почему-то он знал, что нашел, еще до того, как увидел.
- Твою мать, Колян, да тут какой-то беспредел пошел, - Гвоздь сплюнул, - Да там же ж Бурый один!
- Это Фюрер.
- Так, надо валить обратно… Что?
- Это Фюрер, - тихо повторил Коля и протянул свою находку начальнику, - Ну, был когда-то.
Гвоздь тупо уставился на мокрый люгер, который вложил ему в руки подчиненный. Пистолет не выглядел даже опасным - намного меньше, чем кто-то из них ожидал увидеть, он идеально ложился в ладонь и будто исчезал в ней, сливаясь с теплом живого тела.
- Какого…
- Там такая хреновина сверху, дерни.
- Чего?
- Горбинка такая, ну, Гвоздь. Дерни на себя.
Гвоздь дернул. Горбинка со щелчком стала на место.
- Из него стреляли, - Коля поднялся обратно на ноги и как-то обреченно отряхнул штаны, - Фюрер отбивался.
- Да откуда ты знаешь вообще…
- Да разуй глаза, тезка, ты что, вообще кино про фашистов не смотрел? Это чертов люгер, его после войны не делали. У кого еще может такой ствол найтись?
Гвоздь скрипнул зубами, но смолчал. Его настоящее имя только Колька и знал, наследие тех посиделок в поезде, а так бандит нереально бесился, когда кто-то напоминал ему, что он просто обыкновенный человек, один из многих:
- И чо?
- Не Фюрер нас подставил. Точно не Фюрер. Его самого подставили.
Обратно шли молча. Коля продолжал одуревать от чертового холода, Гвоздь же кипел внутри паровым котлом, но и сам понимал, что его ребята ни в чем не виноваты. Только сжимал периодически так желанную пару дней назад рукоять пистолета в кармане и что-то ворчал себе под нос.
- Дай ствол, - вдруг остановился возле осиротевшей бэхи Коля.
- Чо?
- Да дай посмотреть, блин. Забыл проверить.
- Чего?
- Вы меня сюда притащили, потому что я в волынах шарю, так? Дай ствол.
Гвоздь протянул пистолет подчиненному. Тот щелкнул каким-то рычажком, и из рукояти выпал тонкий футляр магазина:
- Три патрона осталось.
- И чо?
- Имей в виду, - Коля вернул пистолет бригадиру и открыл багажник их машины. Канистра ни черта не добавляла привлекательности пути домой, но выбора особенно и не было.
- Это нафига?
- Холодно, - проронил Коля и потопал по просеке, оставленной им и Бурым.
Ветер начинал усиливаться.
К тому моменту, когда Коля все-таки захлопнул за собой дверь избы, на улице было уже решительно неуютно. Не вчерашний апокалипсис, конечно, но, с другой стороны, ветру было совершенно некуда спешить. В хате, к счастью, было уже довольно тепло: печка честно трудилась и халтурить не собиралась. Опустив канистру на пол, Коля протопал прямо к их спасительнице и снова залез на лежанку, поджав под себя ноги. Только сейчас его начала бить мелкая отрывистая дрожь, будто через тело безо всякого порядка пропускали разряды тока.
Гвоздь же сразу исчез за ближайшей дверью, но тут же появился обратно, витиевато выругался и зашел во вторую комнату. Сперва Коля даже и не понял, с какого перепугу их лидер мечется по хате вместо того, чтобы просто присесть у уютной печки, но потом и его самого осенило:
- А где Бурый?
- А где Бурый, - с той же пугающей растерянностью повторил Гвоздь и плюхнулся на пол перед огнем.
Вытащил из-за пазухи фляжку и жадно глотнул, скривился и бросил ее Коле. Тот инстинктивно поймал предмет, посмотрел на него, и тоже отхлебнул. Судя по плеску, оставалось там всего ничего.
- Жрать охота, - как-то невпопад заметил Гвоздь и уставился в пол.
Заурчало в животе и у Коли. Печка уже ощутимо жгла задницу, так что браток спрыгнул с нее и усиленно растер ладони друг о друга. Почему-то исчезновение товарища его особо не тронуло - тот еще утром зачем-то поплелся к тачке, и ничего не случилось. Может, опять решил дровишек нарубить. Все равно им всем светила еще одна развеселая ночка у черта на рогах, идея довольно здравая. Коля же пошел осматриваться.
Честно говоря, черт его знает, что он пытался найти. Хата эта добрых полвека стоит в гордом одиночестве, и если здесь вообще было что-то съестное, то уже давно перешло или в разряд законченной гнили, или пополнило ряды окаменелостей. Но кишки крутило как-то неимоверно сильно - Коля бы сейчас кого хочешь порешил за самую завалящую, промерзшую до тошнотворной сладости картофелину.
Некоторый смысл, конечно, в его поисках был. Раз селюки бросили позади постельное белье, мебель и кучу нехитрой посуды, вполне могли и погреб с какими закатками оставить в целости. Сколько они вообще хранятся? Знания Коли на эту тему ограничивались простой истиной: вздувшиеся банки не трогать.
А ведь и правда, погреб. В каждой хате должен быть чертов погреб. Осталось только найти, где именно вход в него. Коля тут же опустился на четвереньки и пристально осмотрел пыльный пол. Пусто. В принципе, и логично. Где еще делать люк в подпол, как не в комнате с печью? В хозяйской спальне искать его точно было дурной затеей. Поворчав себе под нос, Коля вернулся в общую комнату. Гвоздь все еще хмуро пялился в пол, изредка отвлекаясь на озорные щелчки из печи, а вот люк в подвал нашелся сразу же. Пришлось слегка отодвинуть стол, одной ножкой подпирающий вход в подпол, но после этого сложности закончились - люк на удивление легко открылся, выпустив наружу облачко затхлого воздуха. Коля опустился на колени и прищурился, пытаясь рассмотреть хоть что-то в погребе.
- Это что такое? - подал голос Гвоздь.
- Погреб.
- Ну да. Конечно, мать его, погреб.
- Жрать охота, - брякнул Коля и сам удивился этой фразе.
Гвоздь, впрочем, даже не стал насмехаться. Вместо этого он активно зашуршал всеми своими карманами, пока не вытащил наружу маленький, выглядящий почти игрушечным фонарик. И тут же потопал к погребу.
- На кой ляд тебе фонарик?
- Светить, блин. А ну свалил.
Коля посторонился, и Гвоздь ловко скользнул в проем, но только для того, чтобы тут же закашляться:
- Твою мать, ну и вонь. Тут как насрали… - и замолк.
- Гвоздь? Але, Гвоздь, ты там живой?
Из каких-то глубин сельского прошлого в мозгу Коли всплыло знание, что в погреб после долгого отсутствия лучше не соваться - газы там вредные скапливаются, и помереть можно ни за что. Начальник все еще не отвечал, и Коля свесил внутрь голову, пытаясь придумать, что делать дальше.
И не то что желание, а сама способность что-то придумывать сделала Коле ручкой и ускакала куда-то обратно в Минск, где такого дерьма не водилось.
Гвоздь растерянно пнул человеческий череп, и тот задорно покатился в другой угол, сверкая какой-то недоброй темнотой из глазниц, и особенно - из маленькой дырочки в затылке. Затрещало. Какие-то хрупкие черепки на полу лопались и крошились, а Коля все отказывался верить, что это кости. И уж точно не собирался признаваться себе в том, что явно не куриные. Другой череп, который выхватывал из темноты фонарь Гвоздя, впрочем, вполне недвусмысленно ухмылялся и не оставлял особого простора для фантазий.
- Твою Бога душу мать, - прошептал Коля.
Это простецкое заклинание скинуло с бригадира оцепенение, и тот молниеносно взобрался по лестнице обратно, едва не сбив Колю с ног. Тот тут же захлопнул люк и отполз поближе к печи, где и застыл, обнимая колени. Нет, ну, конечно, жмуров он уже прилично насмотрелся. Но костями там был выстлан весь пол, как чертовым ковром.
- Сколько их там? - озвучил мысли Коли Гвоздь.
- Слишком до хрена.
Вьюга за окном ощутимо усилилась, и не то чтобы выла - ну, может, снаружи и выла, но здесь, через тонкие щелочки и неуловимые трещины в стенах, издевательски свистела, как чертов комар, который обещает не дать тебе заснуть этой ночью.
- Ты видел? - зачем-то спросил Гвоздь.
- Видел.
- Твою мать, тезка, ну мы попали…
Стрельнула угольком печь и погасла. Не говоря ни слова, как лунатик, Коля пошел в сени, сгреб последнюю пачку дров, и отправился кормить их спасительницу. Что бригадир его так уже лет пять не называл, даже не успело запечатлеться в его голове. Коля взял очередной пожухлый газетный листок и наконец-то на него посмотрел. Угол страницы был оборван, так что название газеты почило в бозе, но вот дата была отчетливо различима. 15 января 1932 года. Ни хрена ж себе. Коля свернул ее гармошечкой и отправил в печь. Бумага тут же вспыхнула от угольного жара, и языки пламени лизнули неподатливые чурки. Действуя все так же автоматически, Коля вытащил следующий листок, и тут его заклинило.
Это была не газета. Какой-то бланк, или что-то типа того. Размытая клякса была наверняка когда-то печатью. Листок был местами продырявлен - это почему-то было странным. Коля перевернул бумагу. Природа загадочных отверстий сразу стала ясна. Кто бы ни накорябал это короткое послание, он особо не церемонился - перо прорывало бумагу чуть ли не в каждой строке. Коля зачем-то начал читать вслух:
- 2 февраля 1932 года. Уполномоченный РО ОГПУ Каминский.
- Чего? - обернулся Гвоздь.
- Товарищам, которые за мной придут, - продолжил Коля, - Деревня вся забита контрреволюционной мразью. Революционный элемент сожрали. Середняков тоже. Одного кулака я лично приговорил прямо в погребе. Еще трое, все с оружием. Хлеба нет. Здесь ничего нет. Пожрали даже детей, мрази. Уйти нельзя, в спину уложат. Скрываются в лесу. Утром пойду искать, иначе найдут меня. Немедленно уходите, доложите ЛИЧНО товарищам Менжинскому и Ворошилову, этот гадюшник надо вырезать под корень. Меня не ищите. Выше знамя Ленина, товарищи!
- Это что за, мать его, галиматья была? - растерянно спросил Гвоздь.
Коля не знал. Или знал. В его голове отчего-то пульсировало что-то яркое, болезненное - может, продолжала развиваться чертова простуда, да и ничего удивительного в этом не было. Очень сложно удавалось нанизывать мысли на какую-то общую ось, хотелось просто лечь и заснуть.
Сначала.
Потом спать уже было нельзя.
Коля осоловевшим взглядом обвел комнату, скользнул по печи, почему-то оскалившейся ярким багровым заревом, хотя минуту назад в ней от силы уголек трепетал, пытаясь нагреть, высушить изнасилованную снегом древесину, прожечь ее, воспламенить, сожрать.
Сожрать.
Галиматья - какое же верное слово подыскал Гвоздь - прошла мимо его сознания, самое главное там таилось между строк, пропитало бумагу, наверное, еще до того, как этот уполномоченный, или как его, вонзил в нее свое перо.
- Колян?
Это даже не было приглушенным возгласом. Бандит прекрасно слышал и недоумевающие вопросы бригадира, и плач из-под земли. Только слов вот не мог больше разобрать - снова свернуло в морской узел желудок, слепая, горькая желчь наполнила рот, невыразимо захотелось блевануть прямо здесь, на дощатый пол, да вот только не был он способен на такие подвиги. Жгли угольки глаз - он знал, чьих, просто не хотел об этом думать. Параллельно с другой стороны на его смотрел Гвоздь, но его присутствие было каким-то совершенно ненужным. Бесполезным. Коля ухватил себя за ляжку, сжал с силой, до хруста, но ничего не почувствовал, кроме рукояти топора. которой совершенно точно не могло быть в его руке.
Выронил бумагу.
- Тезка, ты нормально вообще?
Он был в полном порядке. Разжал пальцы, и фантомное топорище куда-то исчезло из его головы и, самое главное, из руки. Мигнул, и Васятка растаял, превратившись в кучу тряпья в углу. А лихорадочно блестящие глаза Гвоздя стали немного ближе. Коле захотелось рвануться к начальнику. повиснуть у него на шее, черт, расплакаться, может, что угодно, что могло вытащить его из этого мира беспристрастных звуков. Где все еще был реален топор, безобразно распухший от голода Васятка (да кто он, мать его, такой) и обреченные причитания в подвале.
Братья должны помогать друг другу. Месяц назад их было семеро.
Заболел затылок, сперва Коля схватился за него, но хлесткая, беспощадная пощечина от Гвоздя заставила схватиться уже за челюсть. В подполе. кстати, перестали плакать.
- Ты чо вообще, Колян?
Тот судорожно сглотнул и ощутил во рту вкус крови. Потрогал языком десны. Черт, как же жрать охота…
- В гробу я это видал, - Гвоздь отвернулся и впорыве ярости опрокинул стол, - Где чертов Бурый?
- Я…
- Так, Колян, пошли искать нашего дуболома. Не знаю, на что нас подписал гребаный Фюрер, но я, мать его, этого так не оставлю.
В этом Коля не сомневался. Сомневался он только в том, что это имело хоть какой-то смысл. Впрочем, сразу после этого он споткнулся и упал на печку. Ладонь обожгло, Коля смачно выругался и принялся трясти рукой со всем возможным энтузиазмом. Наваждение отступило.
- Да погнали, че ты как баба, - буркнул Гвоздь и шумно открыл дверь.
Вьюга и вправду выла. К счастью, снегопад пока еще не намечался, да и вообще, на самом деле, на часах было часа три от силы. До ледяной мертворожденной ночи оставалось еще достаточно времени.
- Бурый, сука! - заорал Гвоздь.
Ему никто не ответил.
- Если ты там подох, я тебя лично прибью, понял?
Своеобразный юмор деревня тоже не собиралась как-то привечать. Коля почему-то пожалел, что не сжег странный листок с напутствием из прошлого.
- Бурый, да твою же мать!
- Следы, - буркнул Коля.
- Что?
- Следы. Вон, глянь. Туда кто-то шел. Кто еще, кроме него.
- И правда, - повеселел Гвоздь, - погнали.
Смешно прыгая по сугробам, оба братка устремились вперед. Колю не покидало мрачное предчувствие, да и недавняя галлюцинация все никак не собиралась выветриваться из головы. Ветер бил в спину так, словно никаких других препятствий для него попросту не осталось, и единственный смысл стихии сейчас состоял только в том, чтобы опрокинуть конкретно его наземь. Но в то же время совершенно не холодил, наоборот, подталкивал, и Коле даже казалось, что ступать по чертовым сугробам стало даже легче, словно кто-то заботливый поддерживал его за шкирку и аккуратно направлял. Как во сне, когда его подняло в небо, и понесло, понесло…
Коля обо что-то споткнулся и чуть не упал. Ощущение полета тут же исчезло. остался только чертов снег в ботинках и совершенно невероятный, невыносимый голод.
Следы же петляли, местами закольцовывались, будто Бурый не знал, куда идти дальше, но просто не мог остановиться, и вытаптывал в сугробах круги. Гвоздь скакал горным козликом, помахивая все той же битой, и чем-то горячечно-больным отдавало от его энтузиазма. Коле же было все равно. Он просто брел сквозь бесконечный снег туда, где… А, собственно, что?
Ответ найти было не сложно. Просто очень не хотелось его искать. Коля не знал, откуда в нем возникла эта картина, и уж точно ее не боялся - а боялся того, что… Что он прав. А еще того, откуда к нему эта картина пришла. Жадно жующего Васятки, гробовой тишины в погребе, того самого невидимого топора и тупой. до невозможности обыденной мысли, что Васятка протянет еще дня три.
А после этого его хватит почти на неделю.
В снегах же Мерин уже давно не дымился, но даже сейчас сохранял некоторую индивидуальность, сменив картинку на звуки. Коля слишком хорошо знал, что это были за звуки. Они раздавались с двух сторон - снаружи ушей, залетали прямо с порывами ветра, и изнутри. Коля заскулил: грозило произойти что-то непоправимое.
- Гвоздь… Тезка…
Тот молча обернулся.
- Нельзя туда. Давай уйдем, в хату, в лес, братуха, нельзя! - Коля рухнул на колени.
Гвоздь покачал головой и обогнул мерседес. И выругался. Коля поднялся с колен и устало засеменил следом. Он сам не понимал, что именно только что произошло, но чувствовал. что пути назад уже нет. Ему не нужно было даже поднимать голову, чтобы знать, что именно творится за машиной гребаного Фюрера. Если честно, он бы все отдал, чтобы вообще сейчас ничего не знать.
- Бурый? - какие именно эмоции сейчас выдавал голос Гвоздя, Коля тоже знать не хотел. Он зажмурился и обхватил голову руками. Не помогло.
- Жрать охота, - виноватым тоном ответил бандит и положил обглоданную руку Фюрера на снег.
- Твою мать, Бурый!
- Жрать охота, Коля.
Коля заплакал - впервые за последние 30 с чем-то лет. В том числе и от того, что понимал, что говорят сейчас не с ним. А Бурый ведь не имел ни малейшего понятия о том, что его начальника зовут именно так.
- Ты вообще берега…
- Не надо, не надо, пожалуйста, не надо, - рухнул плашмя Коля.
- Жрать охота. Нормально жрать. Не как эти.
- Отвали, сука, стрелять буду!
Коля продолжал выть и захлебываться слезами. Васятка, лица которого он все еще не мог толком разобрать, повторял эти фразы голосом здоровяка, но пугало не это. Потому что дела обстояли как раз-таки наоборот. Бурый повторял за Васяткой.
- Как же без жратвы, Коля, куда же, если жрать охота…
Выстрел.
- …Ну чего ты сразу…
Второй выстрел. Коля наконец-то открыл глаза. Рядом с Гвоздем стоял бледный человек, улыбающийся от уха до уха. У него не было оружия, но он держал карикатурно палец, направленный на манер пистолета в грудь их подельника. На человеке были надеты какие-то потертые штаны, а грудь едва укрывала рваная тельняшка. Холод его яно не беспокоил, и вот как раз это Колю совсем не удивило.
Бурый же стоял на коленях и укоризненно смотрел на них всех. Снег, и без того щедро раскрашенный красным, усиленно поливало из двух дыр в груди бандита. Тот пытался что-то добавить к своему последнему монологу, но ничего не выходило. Наконец, Бурый улыбнулся и умер.
Ну, или Коле так показалось.
Немедленно поднялся такой ветер, что Колю, едва привставшего на четвереньки, бросило наземь и проволокло добрых полметра. Пытаясь сплюнуть снег, набившийся в рот и нос, он даже пропустил тот момент, когда Гвоздь схватил его за плечо и буквально поднял на ноги:
- Валим, Колян! Коля, сука, очнись!
- Что?
- Валим к хреновой матери!
- Куда?
- Куда угодно, за мной!
И Коля побежал. Ноги наливались тяжестью, снег, даже если исключить его стремление набиться в ботинки, совершенно не помогал этому процессу, и заставлял постоянно смешно подпрыгивать. Почему-то давила полная бесполезность происходящего. Все это Коля уже видел - не там, в непонятном угаре, накрывшем его после соприкосновения со старой бумагой. Где-то еще дальше, где никаких Коль отродясь не водилось. Где был только ветер, хищная пурга и чертов голод, который становился все сильнее. Если бы браток сейчас упал в снег, он бы даже не сомневался, почему. Не от холода. Не от усталости. Нет.
Жрать охота.
Охота. Коля выплюнул кровавый сгусток.
Гвоздь впереди потерял свою биту и только размахивал люгером, который так и не выпустил из рук. А Коля бежал, как только еще мог это делать. Что ж, пахать ему не впервой. Землю пахать или грызть гранит знаний, точить детали или грузить странные мешки в вагоны, загонять неожиданную дичь, ему было безразлично.
- На том свете отдохну.
Почему-то эта фраза даже не сбила дыхание.
Коля скосил глаза влево и встретился взглядом с тем самым мужиком в тельняшке. Галлюцинация точно так же улыбнулась во весь рот и только поддала прыти. Коля улыбнулся уже против своей воли - ему уже не надо было ничего разжевывать, уже и так было понятно, что рядом с ним бежит уполномоченный ОГПУ Каминский, автор записки. которая все еще жгла ему кончики пальцев. несмотря на то, что осталась догнивать свои дни в чертовой хате. Почему-то бандит громогласно заржал, срываясь на кашель и хрипы. Он понятия не имел, что такое ОГПУ, но был вполне осведомлен, что такое Организованная Преступная Группировка. Осталось выяснить, что же такое это ваше “У”. И ответ, кажется, ждал его в конце этого пути. Или не ждал.
На многие вопросы ответа просто не предполагается.
Призрачный спутник же его улыбался и выглядел до невозможного нелепо. Мозгами Коля понимал, что видит что-то, совсем не согласующееся с реальным миром, но все равно это что-то вязло в сугробах, глупо подпрыгивало, спотыкалось, и улыбалось - вот это, пожалуй, было единственное потустороннее, что он мог отметить.
- Колян!
Он не обратил на Гвоздя никакого внимания. Столетний мертвец подмигнул бандиту и его улыбка стала только шире. Огромная, хищная. Голодная. В животе свело так, что Коля едва не рухнул в сугроб. Прав был Бурый, жрать-то охота.
Горячее, свежее.
ОГПУшник толкнул его в спину, и Коля взмыл в воздух, как во сне, ветер пронзил его насквозь, и даже холода уже больше не существовало. Перед Колей лежало совершенно все. Может, весь мир. Может, даже немного больше. Его интересовала только одна точка, которая хаотично бросалась из сугроба в сугроб, растрачивая драгоценное тепло, чего он никак не мог ей позволить.
- Колян, не подходи!
В смысле, не подходи?
В грудь что-то ударило. Коля остановился и с недоумением провел по куртке. Из отверстия высыпалось несколько снежинок. Бандит погрузил в рану палец и ничего. кроме холода, не ощутил. Даже на секунду застыл, потеряв из виду ускользающую еду. Забавно. Рядом сидел ОГПУшник, прямо в сугробе, давно потерявший свою буденовку и прочную куртку, снятую с кулака в какой-то деревне под Мозырем. Может, в этой самой. Коля рассмеялся и расстегнул свою дубленку. Действительно, зачем она ему. Стал на четвереньки и вдохнул снежную пыль, как самый заправский кокаин.
Жрать-то охота.
Но я так устал.
На том свете…
Нет, видимо, не отдохну. Подгоняемый в спину оголтелым ветром, Коля мчался по следу.
Текущий рейтинг: 74/100 (На основе 48 мнений)
