(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Бездушные
– Але, Шквар, поди сюда! Ну, резче!
Денис с неохотой оторвался от томика Лукьяненко и, склонив голову, поплелся к пацанам из своего отряда. Нарочито неспешно он оглядывался по сторонам, ища поддержки в лице вожатых Аделины или еще лучше Кости, который не боялся приструнять даже самых зарвавшихся отморозков, но тех, как назло, не оказалось поблизости. Трое пацанов стояли, воровато переглядываясь, за шершавой синей трибуной.
– Че так медленно, Шквар? Чирей, выпиши ему для скорости! - бросил Саня Бух, негласный лидер мерзкой шайки, напоминавшей Денису гиен из мультфильма "Король Лев". Только гиены были совсем не страшные.
От компании отделился плоскоголовый низкорослый шкет и в несколько шагов подскочил к Денису.
– Хуле тормозишь, жиробасина? Давай! - в задницу Дениса прилетел кроссовок, угнездился болью в копчике.
– Иду, как иду! - пробурчал пацан, скорее надеясь, что его не услышат.
– Что ты там вякнул? А? Тебе "лося" прописать? - чернявый Чирей злобно ткнул его кулаком в плечо, туда, где уже пару дней назад расплылся желтоватый, как пятно йода, синяк, - Сука, я об твою жопу ногу ушиб!
Удар в плечо повторился. Можно было, конечно, убежать, пожаловаться вожатым. Аделина примется его утешать, угостит чаем с печеньем, а Костя - гориллоподобный рыдван выстроит пацанов за корпусом и заставит отжиматься, пока те не свалятся на асфальт. Но вот ночью Денису придется оказаться в одной палате со своими неприятелями, и он боялся представить, что они придумают на этот раз.
– Долго шел! - удар в живот казался молниеносным, Денис не успел сгруппироваться и теперь, подобно рыбе, вытащенной на берег, беззвучно хватал ртом воздух, - Чего пресс не держишь? Ну-ка, давай еще разок.
Бух размахнулся и со всей дури всадил кулак со сбитыми костяшками ему в живот. На этот раз Денис успел напрячь брюшные мышцы, и удар оказался не таким болезненным.
– Как бабу резиновую херачишь! - хохотнул Саня Бух — крупный для своего возраста подросток, племянник директора лагеря.
– Дай-ка я! - с трибуны спрыгнул Хаер, звеня бесчисленными значками и цепочками на джинсах.
– Хорош! - отрезал Бух, - Он вам не груша!
Бух вступился за него? Радость Дениса быстро сменилась досадой и страхом. Какую каверзу придумали мучители сегодня? В том, что собравшиеся вознамерились поразвлечься за его счет сомнений не было.
– Слышь, Шквар, ты бухаешь? - обратился к нему Хаер, поигрывая цепью на джинсах с болтающимся на ней гвоздем-соткой.
Денис отрицательно помотал головой. Если бы бабушка хоть раз застукала его за выпивкой, простым отлучением от компьютера, как бывало за плохие оценки, не обошлось бы.
– Да он небось до сих пор бабкину сиську сосет! - визгливо вскхрюкнул Чирей, довольный своей шуткой. Денис уже не раз проклинал день, когда бабушка привезла ему свежее белье и ходила по лагерю с инспекцией - все ли подходит ее внуку.
– Завали, Чирей! - остановил его Бух. "Не к добру все это!" - думал Денис, машинально отступая назад, к открытому пространству небольшой спортплощадки.
– Э, тебя еще не отпускали, - окликнул его Саня, - Дэн, а давай-ка ты с нами сходишь.
– З-з-зачем? - в напряженные моменты Денис начинал заикаться и ничего не мог с этим поделать, - К-у-уда?
– Да не садись ты на очко, мля! - грубо хлопнул его по плечу Хаер, - Дел на полчаса, туда-обратно.
– Да хули ты его уговариваешь? Пошли, жирный, до отбоя вернуться надо! - очередной пинок оставил грязное пятно на светлых джинсах Дениса. Он смерил мелкого говнючонка взглядом - ведь если бы рядом не было бешеного Хаера и мускулистого Буха, Денис бы, пожалуй, справился с Чиреем. Но тот, словно мелкий бес, всегда крутился подле своих товарищей.
– Короче, Дэн, пошли, по дороге объясним! - махнул рукой Бух, и Денис не мог не отметить, что вместо позорного "Шквар" Саня назвал его по имени. Скорее всего, это было какой-то приманкой для очередной экзекуции, но Денис устал сопротивляться.
Ноги сами несли мальчика за собственными мучителями, пока те, сутулясь, словно уголовники на прогулке вывели его к… лагерному ларьку. "Но откуда здесь алкоголь?" - недоуменно подумал он, пока Чирей мелкой гнидой влез в очередь, растолкав малышню чуть ниже себя, и прилип к маленькому окошечку ровно на уровне его головы.
– Бабки есть? - Денис получил неожиданный тычок в ребра от Хаера.
– Закончились, - соврал толстяк. На самом деле, бабушка ему с собой денег не давала вовсе, в расчете на то, что уже оплатила все, что нужно.
– Еще бы, такую ряху отъел! - возмущенно присвистнул панк и почему-то ухватил его за свисающий над ремнем бок.
– Оставь его, Хаер! Значит, так и останется девственником, - небрежно бросил Бух, даже не подозревая о том, какая буря эмоций разыгрывалась сейчас в маленьком толстячьем сердце, одетом в жировую сумку. Разумеется, Денис уже знал, что с девочками можно не только целоваться и держаться за руку. Только вот даже ничего похожего в его жизни раньше не происходило, а теперь они шли куда-то, где...
От размышлений его оторвал грубый окрик Чирея:
– Чё застыл, жиробасина? Двигай!
В руке задиристого коротышки болтался полупрозрачный пакет, набитый банками газировки и шоколадными батончиками.
Компания углублялась в территорию лагеря, приближаясь к темнеющему под лучами заката подлеску. Ободранные осины топорщились лысыми ветками во все стороны, напоминая замызганные туалетные ершики. Облезлый металлический забор маслянисто блестел остатками голубой краски.
– Так, первый пошел! - Саня подтолкнул Чирея к забору.
– Шквар, подержи! - мелкий пихнул Денису в руки пакет со сладостями, - Смотри, не сожри ничего!
Мелкой ловкой обезьяной коротышка перескочил с нижней перекладины в середину забора, повис на прутьях, ухватился за верхнюю планку и с легкостью перебросил себя на ту сторону. Развернулся к Денису:
– Давай! - толстяк подал ему пакет.
Следующим прыгнул Хаер.
– Вперед, - кивнул Бух на забор. Денис внутренне похолодел. На физкультуре ему не удавалось ни разу залезть на канат или подтянуться. Здесь добрые метра два высоты, плюс острые арматурины, торчащие сверху. Толстяк попытался вспомнить, делали ли ему прививку от столбняка.
- Ну, чё встрял?
Денис осторожно подошел к забору, встал на нижнюю перекладину и… застыл. Следующую ногу ставить было некуда. По ту сторона забора прихлебатели Буха гаденько захихикали, глядя на бесплодные попытки Дениса дотянуться до верхней перекладины.
– Ставь ногу! - неожиданно раздалось откуда-то сбоку. Толстяк обернулся и увидел, что Саня встал на одно колено, будто жених, делающий предложение и протягивает ему руки, сложенные лодочкой.
– Зачем...
– Ставь, кому говорят! Тянись! - скомандовал Бух. Толстяк потянулся и взмыл вверх, испуганно вереща. Арматурины пропороли футболку, проехались острыми концами по мягкому животу, и тяжелая туша мальчика плюхнулась на твердое переплетение корней. Через секунду рядом с ним, будто опытный десантник, приземлился вожак гиеньей стаи.
– Ничего себе не сломал? - со странной заботой в голосе поинтересовался он, - Ну-ка встань.
Денис справился с болью от ушиба и поднялся на ноги. Кости вроде были целы, а вот футболке не поздоровилось. Казалось, будто оборотень из фильма ужасов исполосовал живот мальчика. Под тканью жгло и было липко.
– Опять обоссался? - тряхнул сальными черными патлами Хаер. Стилизованное изображение шута на его футболке, казалось, насмехалось лично над Денисом.
– Ребят, я поцарапался… Может, есть йод или зеленка? - просяще проблеял толстяк, ненавидя себя за этот овечий тон.
– У хозяйки чего-нибудь попросим. Двинули уже, скоро стемнеет! - скомандовал Бух.
Денис неохотно перебирал ногами по узкой тропинке, то и дело спотыкаясь о какие-то ветки и кочки, точно сам лес пытался отговорить его от этого невольного похода. В голову закрадывались мысли одна страшнее другой. Что если на самом деле это вовсе не поход за "контрабандой", а какая-то изощренная затея нового уровня жестокости, которую его обидчики не рискнули провернуть в лагере.
– Не отставай, пухлый! - доносилось спереди, и он, послушно, будто агнец на заклание шагал вперед, в густеющую чащу. В горле першило от застрявшего там вопроса, и Денис, набравшись смелости, все же спросил идущего перед ним Хаера - наименее ядовитого из троицы:
– Так куда мы все-таки идем?
– Куда надо! - отрезал панк, - Язык в жопу и топай.
– К бабке одной, - снова удивил толстяка Саня своей подозрительной общительностью, - Мы у нее самогон берем, ну и еще там всякое...
– Так у меня же...
– Да не ссы ты! Она все равно деньгами не берет, - отмахнулся Бух.
– Только натурой! - загыгыкал Чирей, после чего обернулся, чтобы болезненно ущипнуть Дениса за грудь, - Вон какие сиськи отъел! Грех добру пропадать!
– Хорош его пугать! - панку прилетел несильный подзатыльник, разбросав его сальные патлы по голове, - Нормалдык все будет, покажешься бабке - мол, мы нового клиента привели, и вернемся. Ходу давай, а то до отбоя не успеем.
Между деревьями чернело что-то большое, заброшенное, приближаясь с каждым шагом. Денису не хотелось задавать лишних вопросов, чтобы не получить очередной тычок, но все его естество противилось самой мысли о том, чтобы приблизиться к этой жуткой хибаре. Запертая среди угольно-черных, будто бы обгоревших голых сосен, эта кривая приземистая изба, казалось, выросла прямо из лесного перегноя и мха, будто уродливый гриб. Влажные, потемневшие от времени бревна лежали как попало, а по их покатым бокам сползала пушистая белая плесень. Никакого забора, огорода, колодца, сортира или чего-то, что Денис привык видеть на придомовых участках не было. Вместо этого, примыкая вплотную к избе, торчал покосившийся дощатый сарай.
Денис не сразу заметил, как поутихли его попутчики, перестав толкаться, материться и прикалываться. Даже Хаер снял наушники, свернув провод на шее. Обычные звуки леса - крики птиц, жужжание насекомых, шуршание ветвей - не смели ступать на территорию "Черной Избы", как ее мысленно окрестил Денис. Компания застыла в нерешительности перед траченой древоточцами грубо сколоченной дверью. Наконец, Саня глубоко вдохнул и, подойдя к двери, постучал два раза, после чего, подождав мгновение, быстро отбарабанил еще четыре.
Дверь мгновенно распахнулась, точно хозяйка стояла с той стороны и ждала, когда раздастся тайный сигнал. На пороге появилась приземистая горбатая карга. Денис уважал старших, но назвать это существо "бабушкой" или даже хотя бы "старушкой" у него бы не повернулся язык. Кривое, скрюченное, как и сам домишко, существо сосредоточенно поводило костистым носом из стороны в сторону, настороженно прислушиваясь к каждому шороху. По щекам из пустых, похожих на заветренное мясо глазниц сочилась какая-то мутная слизь.
– Привели свеженького-то? Хорошо! - зашамкала карга. Ее голос напоминал скрип деревьев, качающихся на ветру. Сама бабка была такая маленькая, сухая, что, казалось, ее и саму может унести неожиданным порывом. Неожиданно для себя Денис отметил, что никакого ветра здесь не было - воздух висел тугой жирной пеленой.
– Да ты погоди, Хозяйка, продукт-то есть? - брезгливо ответил Бух, глядя куда-то в сторону - куда угодно, только не в эти пустые розовые дырки.
– А то, милки! Две банки, как слеза чиста! - горделиво отодвинулась карга, приглашая мальчишек в хижину. Все инстинкты Дениса вопили на разные лады: "Что мы делаем? Это же ведьма! Ясное дело - ведьма! Она нас опоит и сварит заживо! Вы что, сказок не читали?"
Но Саня, будто почувствовав нерешительность толстяка, обернулся, сгреб пятерней футболку у него на животе и первым втолкнул в хибару.
Внутри разливался бледный свет неприкрытых плафонами люминесцентных ламп, и пахло чем-то прокисшим. Будто бы старой мокрой тряпкой, оставленной в ведре.
– Давай, проходи уж, чего в дверях застыл? - раздалось из-за спины, точно не человек говорил, а дверные петли скрипели.
– Как всегда, шпана, плата вперед, - прошипела старуха, юрким зверьком кидаясь куда-то к черной от сажи печи. Поковырявшись в куче тряпья, она извлекла из нее старый полароид.
– Ну-ка, давай, становись туда, к стенке, - карга безошибочно указала костлявым пальцем на подвешенную на веревке, застиранную до полной потери цвета простыню.
Денис, неловко переступая через многочисленный хлам на полу, встал к занавесу, не понимая, что с ним вообще происходит. Было во всем этом что-то торжественное, почти оккультное. Мальчишки, сгрудившиеся у двери, молчали, будто в трепете перед грядущим священнодействием.
– Ну, что зенками лупаешь? Портки стягивай и футболку! - грозно приказала бабка, возясь с полароидом.
– Нет, я не буду! - четко и громко ответил Денис, как учили его на уроках ОБЖ, - Не буду я раздеваться!
– А чой-то товар такой норовистый? - хитро бросила старушка, поворачивая свои незрячие глазницы, словно дула пушек на пацанов.
– Сейчас-сейчас, Хозяюшка! - приветливо откликнулся Бух и, обойдя старуху по кривой дуге, подошел к Денису вплотную. Положив ему руку под затылок, сдавил пальцами шею сзади, да так, что у толстяка в глазах потемнело.
– Слышь, Шквар, - зло, спокойно и очень тихо говорил Саня, глядя своими черными, полными презрения глазами в глаза Дениса, - Пацанам кайф не ломай, у всех трубы горят уже! Ты если сейчас на попятную пойдешь, у тебя до конца смены жизни не будет, усек? А теперь давай, ну!
Денис стоял, дрожа от страха и смущения, проклиная себя за то, что так легковерно поперся неизвестно куда со своими злейшими врагами. На что он рассчитывал? Что те примут его в свою компанию? Угостят шоколадками? "Жирный дурак!" - обругал он себя.
– Та-а-ак, раз не можешь по-хорошему...
Толстяк изо всех сил цеплялся за футболку, надорвав ее еще сильнее там, где оставались дырки от забора, но напору Буха противостоять не мог. Отвернув лицо к простыне, толстяк молча глотал слезы, пока Бух раздевал его, словно немощного инвалида. Холод прогнившей избы коснулся гениталий, и щеки Дениса вспыхнули от стыда. Грушевидное тело пыталось вжаться само в себя, пока руки стыдливо прикрывали срам.
– Не ссы, Капустин, трахнем и отпустим! - напоследок Саня шлепнул его по пухлой щеке ладонью.
– Поворотись-ка , избушка! - скрипнула бабка из другого конца избы. Не отнимая рук от паха, мальчик неловко повернулся на голос, стараясь не споткнуться о спущенные штаны.
– Вот это я понимаю, бидоны! - одобрительно пожонглировал воображаемыми мячиками Хаер.
– Усохли, шпана! - прикрикнула карга непонятно на кого, ковыряясь в фотоаппарате, - Так, это сюда, вот это на единичку, ага… Готово! Ты руки-то убери, чай не в бане. Свои все, кого тут стесняться?
Денис просяще посмотрел на Буха, ища у него защиты, но тот лишь выразительно показал крепкий, со сбитыми костяшками кулак. Всхлипнув, толстяк расслабил руки, утопая в стыде, покрытый красными пятнами от смущения и мурашками - от сырого холода гнилой избы.
Бабка приблизила одну из гадких глазниц к окошку фотоаппарата и зашептала:
– Делаю картинку,
Дою, как скотинку,
Курочка по зернышку,
Бабушка по перышку,
Много мне не надо,
Лишь бы сбечь от ада,
Душеньку кромсаю,
Кусочки запасаю...
Денису казалось, что этот шепот слышит он один. Будто гадкий жутковатый стишок звучит лишь у него в голове. А потом раздался щелчок и жужжание - из фотоаппарата вылез белый квадратик.
– Вот и все, а ты боялась! - ободряюще громыхнул Саня, - Одевайся, прячь свое хозяйство! Бабуль, нам бы уже разговеться!
– Не торопите, охламоны, дайте фотографию проявить! - отмахивалась бабка, тряся снимком над головой, - Вон на столе все, тряпицей накрыто. Забирайте - да и кыш отседа! У самой дел невпроворот.
Натягивая штаны, Денис со слезами смущения наблюдал за тем, как его лжетоварищи сгребают со стола банки с мутной белой жидкостью.
– Шевелись, жирный!
Парни уже выскакивали на улицу, когда толстяк, путаясь в джинсах, которые все никак не хотели сходиться на широкой талии, обернулся на бабку. Та стояла, вперив безглазые дырки в квадратик фотографии. По запавшим сухим губам плотоядно пробежал бледный тонкий язычок.
– Эу, Шквар, ты Хозяйку что ли оприходовать решил? - раздалось с улицы.
Старуха резко развернулась, вперив в Дениса влажно блестящие свищи, заменявшие ей глаза.
– Ну-ка, брысь! - грозно прошипела она, и Денис сам не понял, как оказался на улице, окруженный темными голыми соснами. За спиной громко, со злобой хлопнула деревянная дверь.
Небо уже темнело, чернила грядущей ночи лениво наползали на оранжевое, грязное от облаков зарево. Откуда-то из-за дома доносились смешки. Мальчик пошел на звук - троица стояла у дверцы сарая и курила. Сизый тяжелый дым не торопился утекать в небо - висел тяжелыми кольцами, окутывая плечи пацанов, будто вуалью.
– Ребят, может, пойдем? Отбой скоро, - пытаясь совладать с хныкающим голосом, попросил Денис.
– На-ка, хлебни! - протянул ему Саня банку, в которой оставалось уже не больше половины белесой дряни. Поднеся банку к носу, Денис ее чуть не выронил - в нос ударил сильный спиртовой запах, перемешанный с тем кислым смрадом, что висел в избе.
– Ну, пей давай! - ободряюще хлопнул его по плечу Бух, - Это как круговая порука, ты теперь с нами повязан будешь. Только слюней не напускай!
Вздохнув, толстяк прислонил банку к губам и тут же принялся отплевываться. Он пробовал несколько раз красное вино на день рождения бабушки, поэтому никак не был готов к крепкому алкоголю. Рот и глотку жгло, он тщетно пытался отдышаться, пока пацаны покатывались со смеху.
– Лошня. Баклаху верни, - грубо отобрал у него банку Чирей, протер края и тут же приложился, ничуть не изменившись в лице.
– Любк-а-Любк, - вдруг прокричал Хаер куда-то в дверь сарая, - Ты долго марафет наводить будешь, а?
Со скрипом отворилась дверь, внутри было темно, лишь чьи-то худые длинные ноги со стертыми, в ссадинах, коленками свисали с топчана.
– Батя первый! - прихватив из пакета со сластями пару шоколадок, ответил Бух и исчез в темном, похожем на беззубую старушечью пасть проеме, хлопнув за собой дверью.
– Слышь, Шквар! Анекдот хочешь? - обратился к нему Хаер, любовно пробуя пальцем остроту устрашающе длинного гвоздя, болтающегося на джинсах.
Денис осторожно повернулся к панку. Некоторые анекдоты включали в себя элементы насилия над слушателем, если их рассказчик принадлежал к этой компашке.
– Слушай, короче! Шел мужик по лесу. Шел-шел и заблудился. Плутал-плутал, три дня плутал. Голодный, как собака, ни ягод, ни кореньев кругом...
– Резче давай, хули ты кота за яйца? - недовольно бросил Чирей, глубоко затягиваясь самокруткой.
– Ну вот, короче. Набрел он на избу. Стучит, мол, "Хозяева, есть кто?". А ему открывает старушка - вот, типа этой. Тот и говорит, мол, так и так, пусти переночевать...
– Дай угадаю, он ее трахнул? - безразлично перебил Чирей.
– Я тебя сейчас сам трахну, - пихнул его Хаер в плечо и продолжил, - Ну, короче, спрашивает он у бабки - а поесть, мол, ничего нету? А та и отвечает: "Что ты, мол, милок! Солнечным светом да росой питаюсь!" Ложатся они спать. А мужику не спится - в животе бурчит, жрать хочется - жуть. Ну и начал он искать - а ну как бабка зажала что, спрятала там… Начал искать и глядит – под печкой тазик, а в нем желтое что-то, прожилки там всякие, холодец навроде. Ну, взял он ложку и навернул весь холодец в одно лицо и спать лег.
– Э-э-э, - изобразил рвоту Чирей.
– Ну и говорит наутро такой бабке типа: "Что ж ты, старая, киздишь? У тебя вон, под печкой, полон таз холодца был!" А бабка и отвечает, - Хаер выдержал паузу, готовясь насладиться эффектом от сюжетного поворота, - Ты что, милок, какой холодец, я в тот таз туберкулез свой сплевывала!"
Панк заржал, громко и зычно, эхо подхватило его смех и понесло над деревьями. У Дениса подкатило к горлу. Большого труда ему стоило не вывалить на пожухлую черную траву недавний ужин.
Из сарая раздался громкий стон. Вскоре дверь распахнулась, и на пороге появился Сашка - вспотевший, довольный. Смачно потянулся и бросил походя:
– Давайте по-бырому, время не резиновое.
– Ну ты и скорострел! - приметил на ходу коротышка, уворачиваясь от беззлобного, покровительственного подзатыльника.
– А что, Дэнчик, ты дрочить уже пробовал? Головку хоть раз залуплял? - безразлично полюбопытствовал Бух.
Толстяк растерянно оглянулся, не зная, что ответить. Меньше всего ему хотелось обсуждать свои интимные процессы с этими гопниками.
– Фу-у-у! - протянул Хаер, - Да он еще фимозник! Не знаю, как вы, пацаны, а я после него не буду.
– Тебя никто не заставляет! - грубо бросил Бух, после чего наклонился к панку и, понизив тон, хрипло зашептал, ничуть не стесняясь при этом самого Дениса, - Нас бабка больше не снимает! А если Любку разок попробует - сам будет каждый вечер яйца подкатывать.
– Ага, - вяло отозвался Хаер, отстраняясь от угрожающе зависшего перед ним Сани, - Пока хозяйка и его не забракует.
Чирей вышел из сарая ошалевший, довольный до одури. Улегся прямо на черную сухую траву и закурил. Следом за ним в сарае побывал и Хаер. Все это время какое-то гадкое беспокойство червячком расковыривало сердце Дениса, но тот все никак не мог понять, что же не так. Ответ пришел из уст Буха, захмелевшего и довольного, развалившегося на неведомо откуда взявшемся раскладном табурете.
– Давай, Шквар, не подведи, - кто-то всунул ему в руку "Сникерс".
– Сам не схарчи! - съязвил Чирей.
– Ах, наша девочка становится мужчиной! - глумливо утер несуществующую слезу Хаер.
Саня грубо подтолкнул толстяка к черному зеву покосившегося строения. Торчащие в проеме голые ноги затуманивали сознание мальчика, наполняли сердце какой-то непривычной истомой и страхом.
– Вот, знакомься, Любк, кореш наш, Денисом звать, - раздался из-за спины голос Буха, - Он стеснительный мальца, ты уж покажи ему, что куда...
Когда глаза попривыкли к тусклому свету, льющемуся от старой керосиновой лампы, мальчик, наконец, увидел Любовь.
На топчане, укрытом грязным замызганным матрасом, сидела девушка. На вид ей было лет пятнадцать, некрасивое плоское лицо обрамляли грязные мышиные патлы, мутные, лишенные какого-либо выражения глаза лениво скользили по помещению, с подбородка свисала ниточка густой, вязкой слюны. Губы влажно блестели, вспухшие и обветренные, они наполняли разум толстяка теми самыми сценами, во время показа которых по телевизору бабушка переключала на другой канал.
– Денис, - протянул он руку, но сидящая никак не отреагировала.
– Не разговаривает она, - усмехнулся подросток, - У нее рот для другого придуман. Оставляю вас, голубки.
Дверь за спиной Дениса захлопнулась, и он остался с девчонкой один на один. Та с явным интересом поглядывала в сторону шоколадки, которая уже начинала подтаивать - так сильно толстяк сжимал ее в руке. Из одежды на ней была только грязная пижама, короткая футболка не прикрывала живот - тот был испещрен шрамами от порезов и сигаретных ожогов. Худые плечи выглядели ничуть не лучше. Девчонка, будто устав ждать, возбужденно замычала и потянулась руками к Денису. Тот отступил на шаг, но настырная Любка все не отставала, лапая его грязными, тонкими руками. Поняв, наконец, что ей нужно, толстяк отдал девчонке лакомство, и несчастная идиотка принялась сосредоточенно прогрызать упаковку.
Денис сидел на корточках в углу сарая и с нарастающим ужасом смотрел, как скорбное создание обливается шоколадными слюнями, поглощая подачку. В сердце щемило, словно кто-то вогнал внутрь вязальную спицу - он всегда считал омерзительную четверку настоящими мразями, но даже не предполагал, какие те на самом деле чудовища. И бабка тоже хороша - за какие-то фотографии снабжать детей алкоголем, а "на сдачу" сдавать в пользование собственную внучку-инвалида. Фотографии! Ну конечно! Все эти ритуалы - лишь театр для глупых детишек, а ведь фото на самом деле имеют реальную ценность. Денис читал в журналах, слышал на уроках ОБЖ и по телевизору о подпольных порнографах, наживающихся на голых детских фотографиях и видео. А что если...?
Денис вскочил и принялся осматриваться в поисках скрытой камеры, но тусклая керосинка не давала разглядеть ничего, кроме бледной олигофренки, которая, расправившись с шоколадкой, теперь глупо вертела головой по сторонам. Денис подождал для порядка еще пару минут и вышел из сарая.
В небе к тому моменту уже хитро поблескивали звезды, любопытный месяц озарял крутыми боками поляну с четырьмя пацанятами - успеют ли до отбоя?
– У-у-у-у! Ну, с почином, Шквар! Мужик! Как тебе Любка-Золотые Губки?
Денис не мог определить, кто хлопал его по плечу, от кого прилетел дружеский тычок, кто свистел. Его разум кипел вхолостую, пытаясь переварить события последнего часа.
Ночь обычно была неспокойным временем для Дениса, но сегодня его обидчики спали как убитые. К нему же сон не шел - перед глазами стояло дебиловатое лицо несчастной девочки, которую "сдавала в аренду" малолетним извергам омерзительная старуха.
"Фотографии она наверняка продает каким-нибудь педофилам, а те распространяют их в интернете" - думал толстяк, ворочаясь под тонким летним одеялом. В голове уже возникла картинка, как в черную избу в лесной глухомани заваливается типичный педофил - костлявый высокий усач с маслянистыми глазками - и покупает у слепой бабки полароидные снимки, проходясь по ним сальным взглядом, а где-то в стопке белых квадратиков лежит совсем свежее, его, Дениса, фото. Стоило об этом подумать, как сердце мальчика сдавило холодными пальцами ужаса и стыда - ведь если фото окажется в интернете, его увидят сотни, а то и тысячи человек. А что, если бабушка обо всем узнает?
Идея выкрасть фото лежала на самой поверхности, очевидная и банальная, она как будто только того и ждала, когда Денис ее, наконец, заметит.
Затаив дыхание, мальчик прислушался. Кругом слышалось мерное дыхание ребят – похоже, алкоголь сделал свое дело — сон его соседей был крепок и спокоен.
Спрыгнуть с первого этажа показалось толстяку куда лучшей затеей, нежели скрипеть дверями и шлепать подошвами по кафелю.
Короткими перебежками - он такое видел в фильмах про шпионов - Денис шмыгал от корпуса к корпусу, избегая попадаться под лучи фонарей.
Оказавшись у высокого заграждения, мальчик чуть ли не заплакал. Того, что самостоятельно взобраться на забор ему не удастся, Денис как-то не учел. К счастью, у стены склада спортинвентаря, прислоненная, стояла длинна белая лестница — всего лишь с одной осью, на которой располагались перекладины.
Взяв этот спортивный снаряд, похожий на металлический позвоночник какого-нибудь инопланетного динозавра, Денис закрепил край лестницы между прутьев забора и, перепрыгнув через острые арматуры, с легкостью перебрался на ту сторону. Обернувшись, Денис чуть было не застонал от отчаяния - его импровизированная лестница, сбитая толчком, лежала ничком по ту сторону забора. Приникнув всем телом к прутьям и просунув через них руку, он попытался дотянуться до "позвоночника" , но тот, как назло, упал за пределами досягаемости. Шепотом выругавшись, он взял себя в руки и вознамерился «решать проблемы по мере их поступления».
Ночной лес встретил Дениса первобытной густой тьмой, скомкав его решительность, точно бумажный фантик от конфеты. Кроны деревьев скрыли и луну, и звезды. Денис, выросший в городе, пожалуй, впервые оказался в такой абсолютной, беспросветной, идеально черной темноте. Тишину нарушали лишь стрекот сверчков и одинокие крики ночных птиц, но воображение услужливо дорисовывало под каждым кустом то волчью морду, то медвежью тушу, а то и просто что-то злобное и безликое, следящее за мальчиком своими выцветшими хищными глазками. Ветки, то и дело хлещущие по лицу представлялись Денису иссохшими руками старухи, в чье логово он в одиночку направлялся глубокой ночью. От осознания собственного безрассудства у Дениса кружилась голова, хотелось развернуться, бежать обратно к забору, к людям, кричать, звать на помощь, лишь бы снова оказаться в привычной среде, но жужжащим сверлом в черепную коробку вгрызалась мысль о том, что постыдное, грязное фото вскоре может попасть в руки очень нехорошим людям.
Толстяк не разбирал дороги, шагая куда-то просто по наитию, в надежде, что единственная тропинка, еле заметная среди мхов и лишайников все же выведет его к цели. Уже когда отчаяние подступало к горлу, а слезы принимались душить Дениса, среди древесных крон образовалась прогалина, и он увидел...
Та самая, черная, как смоль изба, запертая среди сосен, торчала из земли, будто гнилой трухлявый пень, а из открытой двери пробивался на подлесок бледный слабый свет.
Затаив дыхание, Денис крался вперед, стараясь издавать как можно меньше шума. Почти приникая к земле, он медленно подбирался к распахнутому, словно пасть какого-то древнего чудовища проему. До ушей мальчика донеслось невнятное бормотание, которое с каждым звуком становилось все более объемным, заполняло собой все пространство. Слова, что вырывались изо рта старухи казались уродливыми, ощипанными птицами, реальность дрожала , ежилась, изменяемая чужой волей.
- Много не возьму,
Не пущу во тьму,
Первая картинка
От души - полтинка!
Приникнув к косяку, Денис осторожно заглянул внутрь, готовый рвануть прочь в любой момент, будто любопытный зверек, подобравшийся слишком близко к людскому жилищу. Простыни на старом месте не было. Вместо нее на стене висела доска с сотнями пришпиленных к ней выцветших полароидных фотографий. Многие пожелтели от времени и уже начали осыпаться, на других же можно было разглядеть ту самую старую простыню. Старуха стояла лицом к доске совсем голая, подняв высоко над головой квадратик фотографии. Морщинистые ляжки, обвисшие ягодицы, бледная кожа, выпирающие кости позвоночника - мальчик со смесью отвращения и любопытства скользил взглядом по первой увиденной им обнаженной женщине. И зрелище это ему совершенно не нравилось. На полароидном снимке на фоне серой простыни стыдливо кочевряжилось что-то белое, округлое - Денис с ужасом узнал свой одутловатый силуэт. Старуха продолжала нашептывать какой-то наговор:
- Всю не заберу,
Хоть сама умру!
Утолю скорбь безутешную,
Пожру душу безгрешную,
Курочка по зернышку,
Бабушка по перышку,
С миру по нитке,
Да к моей калитке...
По мере бормотания изображение на снимке корчилось, дергалось, беззвучно разевало рот в крике, истекая прочь, отшелушиваясь от фотокарточки, пока, наконец, не исчезло полностью. На фото осталось лишь изображение серой простыни.
По спине мальчика прокатилась волна мороза, казалось, будто в лесу началась вьюга, и за шиворот Денису накидало снега. Что это? Порча? Заговор? Или… Почему-то вспомнились верования африканских аборигенов - о том, что фотоаппарат способен забрать душу сфотографированного. Слова бабки сложились в голове толстяка воедино, заставив его почувствовать боль и опустошение. Значит ли это, что старуха забирает души? И его, Дениса, душу она забрала тоже?
Денис быстро провел мысленную инвентаризацию - вспомнил бабушку, могилу родителей, любимую книжку - "Обитаемый Остров" Стругацких - одноклассников, формулу квадратного уравнения. Вроде бы все было в порядке. Похоже, старуха не способна забрать всю душу сразу и потому приглашает мальчишек снова и снова, чтобы отнять ее по частям. Так вот почему Бух позвал с собой Дениса - им нечем было отплатить карге. Значит ли это, что они совсем бездушные? Было похоже.
И тут мальчика осенила догадка. Отойдя от двери, он медленно, словно не желая того, зашагал к маленькому сараю за избой - обиталищу Любы. "Вот оно что, значит!" - думал Денис, - "А что если ведьма как раз и вытянула из девчонку всю душу?"
Значит ли это, что Саня Бух, Чирей и Хаер тоже станут такими? Значит ли это, что Дениса ждет судьба безмолвного раба старой колдуньи? Мальчик содрогнулся, представив, какое та могла найти ему применение.
Подобравшись к самому сараю, мальчик приник ухом к неплотно пригнанным доскам. Внутри было темно и тихо.
– Люба! Лю-ю-юба! - сам не зная, зачем, шепотом позвал Денис девочку, но по ту сторону стенки не было слышно ни звука. Похоже, лишенная души девчонка спит, или ее вовсе здесь нет. А что если он последним видел ее в живых?
Пора было ускользать - пока старуха не почуяла его присутствия. Стоило об этом подумать, как из лачуги раздались шаги, в дверном проеме показалась сухонькая фигурка хозяйки. Ее нос, живший, казалось, своей жизнью, возбужденно подергивался, бабка напряженно вслушивалась в ночную тишь, которую не разрывали ни шум листвы, ни стрекотание насекомых. Казалось, будто в округе все вымерло.
– Чую-чую, - скрипуче затянула бабка, поводя крючковатым носом из стороны в сторону, - Душа безгрешная проклятую землю топчет. Подойди ко мне, мальчик, не бойся.
Денис замер на месте, ни жив, ни мертв, боясь шевельнуться, а ведьма медленно, с трудом перебирая босыми ступнями, надвигалась на него, широко расставив тонкие, почти немощные на вид руки. В бледном свете, льющемся из лачуги стали видны плоские мешочки грудей, под которыми набрякшими гнойниками торчали еще четыре соска, будто у недавно ощенившейся суки. Седая шерсть ползла от лобка вверх, покрывая живот старухи почти целиком. От этого неправильного, ненормального зрелища голова у мальчика шла кругом, хотелось отвернуться, сплюнуть, но Денис, словно загипнотизированный продолжал смотреть. Обнаженная карга напоминала давно сгнившую поганку, поросшую пушистой белой плесенью."Шесть сосков - точно ведьма!" - холодея от страха, подумал толстяк.
– Тебя Денис зовут, да? Помню тебя, хороший мальчик, добрый. Ты зачем, Денис, следить за мной удумал? Чего хотел? Может, бражки самодельной? Али Любонька моя приглянулась? Так чего ж ты в углу сидел, как цуцик? Постеснялся при мальчишках? Влюбился нешто?
Бабка осклабилась, обнажив желтые иглы зубов, не человеческих, а тонких, загнутых, как у хищной рыбы. Пустые дырки на месте глаз влажно поблескивали. Казалось, будто гнилостные болотные огоньки резвятся в этих гадких искривленных глазницах, пронзая душу Дениса насквозь.
Это было слишком. Сорвавшись с места, будто спринтер, мальчик побежал в лес, не разбирая дороги, а вслед ему неслось вездесущее, скрипучее:
– Куда же ты, Дениска? Али бабки испужался? А фото на память?
Ветки хлестали по лицу, мелкая лесная живность разбегалась в стороны от тяжелой поступи. Тот, размазывая слезы, бежал, покуда хватало дыхания а в боку не начало колоть, потом перешел на шаг, тяжело отдуваясь. Денис, воспитанный бабушкой, знал немало молитв и хоть раньше и не верил в Бога, теперь, задыхаясь, шептал их одну за другой.
– Отче наш, иже еси на небеси, , обещаю, я больше никогда не пойду ни с кем в лес, буду заниматься спортом, не буду есть сладкого, только выведи меня отсюда!
То ли мольбы мальчика были услышаны, то ли он изначально выбрал правильный маршрут, но вскоре Денис уткнулся в прутья знакомого забора. В темноте спящими громадами возвышались строения корпусов. Перелезть через ограду обратно у толстяка не получилось бы никак, но теперь это не имело значения. Всем, о чем он мог думать, были пустые, стеклянные глаза Любы - несчастной девушки, лишенной души. Точно таким же Денис представлял себя - обгаженного и заросшего, сидящего на цепи в грязном сарае, а в дверях ему виделась неразлучная троица - Бух, Хаер и Чирей. Бездушные гопники будут, упившись самогона, измываться над ним как захотят, прямо там, в лесу, и уже никто и ничто их не остановит.
Вдруг вдалеке, на крыльце одного из корпусов появился маленький оранжевый огонек, и Денис, вымотанный физически и морально, сполз вниз по прутьям и закричал:
– Помогите!
Огонек мгновенно потух, раздались тяжелые шаги, чья-то нога запнулась о брошенную им лестницу, прозвучало ругательство, а чуть погодя в лицо ему ударил пучок яркого света.
– Опа-на! Какого хера ты здесь делаешь?
Проморгавшись, за бьющим в глаза светом фонаря Денис опознал в пришедшем обезьяноподобного вожатого Костю. Тот исподлобья пялился на мальчика, и его взгляд не сулил ничего хорошего.
– Ну-у-у? - требовательно протянул он.
И тут Денис расплакался. Рыдания душили, не в силах вымолвить ни слова, он лишь захлебывался слезами, издавая нечленораздельное бульканье. Теперь, когда опасность миновала, силы покинули мальчика, и он просто оперся лбом о прутья забора, размазывая слезы вперемешку с кровью по исхлестанному ветками лицу.
– Ты это… хорош! - неуверенно проговорил Костя, явно не зная, что должен предпринять. Неожиданно от корпуса отделилась еще одна фигурка и зашагала к забору. По хрупкой девичьей фигурке, по стрижке "каре" и по расшитому драконами полураспахнутому халату Денис узнал Аделину - вторую вожатую. Мальчик попытался вытереть слезы и унять истерику - почему-то перед ней выглядеть плаксой ему совсем не хотелось.
– Кость, ну что тут у тебя? - недовольно спросила девушка, после чего заметила Дениса. Деля ойкнула и поплотнее запахнула халат, но мальчик все же успел заметить белую полоску трусиков. В другой день он бы сгорел от смущения, но за сегодня и так слишком многое выбило его из равновесия.
- Соловьев, ты что здесь делаешь?
Вместе с рыданиями из мальчика полился бессвязный рваный рассказ о сегодняшнем дне. И о том, как Бух потащил его в эту хижину, и о самогоне, и о запертой в сарае умственно-отсталой девочке, и о фотографиях обнаженных детей, и о его ночной вылазке к прогнившей лачуге, где его встретила безумная голая старуха. Всхлипывая и подвывая от жалости к себе и пережитого страха, мальчик вывалил все.
Окаменевшее лицо Кости говорило лучше всяких слов, рядом стояла Аделина, зажав рот рукой, в ее глазах плескался ужас. Когда девушка, наконец, опомнилась, она выхватила из кармана халата мобильник и принялась набирать какой-то номер.
– Кому звонишь? - грубо прервал ее Костя, отобрав телефон.
– Надо в полицию, - горячо заговорила Аделина, - у нее девочка в плену, возможно, за этим стоит целая организация педофилов или еще чего похуже...
– Не надо никому звонить, - отрезал гориллоподобный вожатый, убирая телефон в карман, - Педагоги мы или нет? Это наши дети и наша ответственность.
– Кость, ты чего? - ошеломленно спросила девушка, - В полицию надо звонить!
– Ага, а ты уверена, что бабка тут сама по себе? Думаешь, ее никто не прикрывает? Места здесь глухие, - втолковывал Костя, нервно оглядываясь, - Я знаю, как это работает. У меня под Тверью одного кинолюбителя накрыли - полный гараж пленок и негативов. Так он чьим-то родственником оказался, ему на закрытом процессе два условно впаяли, теперь шкерится где-нибудь, дальше свои фильмы снимает. Не нужно нам этого говна, понятно? Постой тут, я за пацанами схожу.
– А с Соловьевым что?
– Пусть ждет, - ответил вожатый и ушел во тьму.
Оставшись один на один с Аделиной, Денис немного успокоился, хотя теперь он не совсем понимал, куда ушел Костя и зачем оставил его здесь. Девушка шокировано молчала, нервно накручивая пояс халата на палец. Мальчик же сел на траву и закрыл глаза, пытаясь привести сознание в порядок.
Наконец вдалеке замаячили сначала огоньки сигарет, а потом появился Костя, вместе с которым шагали еще двое вожатых - Андрей, краснощекий матершинник и Макс - высокий черноволосый парень, похожий на Стаса Пьеху. Даже сейчас, глубокой ночью он не избавился от своих любимых черных очков. В руках вожатые несли карманные фонарики, металлические прутья, кажется, отломанные от кроватей и какую-то канистру.
– Ребят, вы чего? Вы что творите? - зашипела вожатая, увидев грозно настроенных парней.
– Не ссы, Делька! - Макс небрежно потрепал ее по волосам и повернулся к Денису, - Эй, малой, дорогу покажешь? Как тебя там?
– Соловьев, - дрожащими губами ответил мальчик, - А можно я не пойду? Там легко, по прямой через лес, по тропинке...
– Э-э-э, нет! Поздно идти на попятную! - с нажимом проговорил Костя, - Будь мужиком, прикинь, сколько ты детишек спасешь! Давай-ка, посторонись!
Огромный вожатый отступил на пару шагов, после чего с легкостью перемахнул через забор. За ним уже не так ловко перелезли Андрей и Макс. Аделина просунула через прутья канистру и вопросительно посмотрела на парней.
– Спать иди, - бросил Костя, - Если кто спросит - скажи, мы в карты играли, вышли покурить. Поняла?
Не дождавшись ответа, он повернулся к Денису и хлопнул того по плечу.
– Смотри, если соврал - мигом домой поедешь. Ну, веди, Сусанин!
По пути вожатые громко переговаривались и смеялись, обсуждали, что подарят какому-то Лехе на день рождения, точно шли в лес по грибы, а Денис вздрагивал от каждого шороха, то и дело умоляя спутников вести себя потише, но те лишь махали рукой в ответ.
Дорога к ведьминой лачуге и правда оказалась прямой, как палка. Казалось, если знаешь путь, то тропинка сама выводит тебя к черной, похожей на беспорядочные нагромождения подгнивших бревен избе и маленькому дощатому сараю, пристроенному сбоку. Дверь в лачугу была закрыта, свет не сочился из узкого оконца - похоже, ведьма легла спать.
– Здесь? - посерьезнев, спросил Костя, и Денис обреченно кивнул.
– Можно я пойду назад? - затравленно спросил мальчик.
– Здрасьте! Чтобы ты на обратном пути вляпался в еще одну историю? Давай, показывай, где ту девчонку держат.
Дрожащим пальцем толстяк указал на утлую пристройку, что, словно опухоль, прирастала к омерзительной хибаре. Вожатые переглянулись, и Костя вышел первым. Подойдя к дверце из неплотно пригнанных досок, он тихонько постучал.
– Эй ты, как там тебя... - зашептал гориллоподобный.
– Люба, - подсказал Денис.
– Да, Люба! Слышь, вылезай, освобождать тебя будем.
За дверцей молчали. Не было слышно никакого движения, казалось, будто сарай необитаем.
– Она точно там? - переспросил Макс, надувая пузырь жвачки.
– Точно, я видел.
– Отойди-ка, - отодвинул краснощекий Андрей мальчика. Втиснув железную перекладину между досками, он изо всех сил надавил на импровизированный лом, охнул и свалился в пожухлую траву. Дверь с легкостью отворилась, будто от порыва ветра. Внутри никого не было.
– И где она? - заглядывая в сарай недовольно спросил Костя, - Признавайся, назвездел?
– Нет, она была, честно! - воскликнул Денис, забыв об осторожности, и шагнул в сарай. Луч фонаря выхватывал из темноты уже знакомый ему потасканный топчан и разбросанные по полу бутылки и фантики. Любы нигде не было.
– Она здесь была, правда, я не вру, - принялся уверять Денис, тщетно заглядывая под топчан и всматриваясь в темные углы, - Может, старуха запирает ее на ночь в доме?
– Сейчас узнаем.
Махнув рукой, Костя двинулся ко входу в избу, за ним последовали остальные вожатые и чуть поодаль, стуча от ужаса зубами, Денис.
– Осторожней, ребят, - стесняясь, сказал он, когда компания уже собралась у двери, - она не просто старуха. Она - ведьма, у нее эти фотографии, и когда...
– Да поняли мы! - прервал его Костя и со всей дури громыхнул кулаком по доскам, - Эу, хозяйка, открывай! Принимай гостей!
В лесу царила тишина. Не хрустела ни единая веточка, не шелестели листья, не стрекотали насекомые. Дом казался давно заброшенным, Денис даже на секунду предположил, что все события сегодняшнего дня ему и вовсе привиделись.
– Хоронится, - хмыкнул Андрей, - А ну-ка!
Привычным жестом он вставил лом в щель между косяком и дверью и потянул в сторону, но уже более осторожно -снова кататься по траве парню явно не хотелось. Хрустнули доски, вылетело несколько щепок, и косая неровная дверь просто шлепнулась наземь. Переглянувшись, вожатые шагнули в дом, пригибая головы, чтобы не стукнуться о низкую притолоку. Денис попытался отступить за их широкие спины, но Костя, заметив его намерения, подтолкнул мальчика вперед.
Фонарики бледными лучами облизывали нехитрое убранство лачуги – кривоватый деревянный стол , давно развалившуюся печь и серую простыню у стены.
– Здесь, - показал мальчишка, отодвигая полотно, больше всего на свете боясь увидеть там пустую бревенчатую стену. Но в холодных лучах фонарей тускло поблескивали замызганные, залапанные фотографии. Старые и пожелтевшие соседствовали со свежими и глянцевыми. На всех них было одно и то же - дырявая застиранная простыня и больше ничего.
– Ну и где твое детское порно? - требовательно спросил Макс у Дениса, растягивая слова на московский манер, - Бабка-то в маразме похоже!
– Но они были! - отчаянно воскликнул толстяк, позабыв о том, что находится в доме мерзкой бабки. В ответ ему откуда-то из-под ног раздалось леденящее душу ворчание. Звук был такой, точно старый медведь пытается воспроизвести человеческую речь. На секунду Денису даже показалось, что можно разобрать отдельные слова - что-то вроде "вода-лебеда".
Вожатые резко переглянулись. Мальчик увидел, как даже у краснощекого Андрея кровь отлила от лица, и оно стало похожим на кусок непропеченного теста. Макс же стащил с носа очки и теперь, часто моргая, растерянно оглядывался по сторонам. Лишь обезьянье лицо Кости сохраняло суровую невозмутимость.
– Люк ищите! - бросил он, принявшись шарить лучом фонаря по прогнившим половым доскам. Чуть погодя к нему присоединились и остальные.
– Вон! Под столом! - черноволосый Макс указывал пальцем на еле заметную прореху в полу и большое ржавое кольцо. Костя метнулся к столу и с грохотом опрокинул его.
Крякнув от натуги, вожатый потянул за кольцо, но люк не поддался.
– Андрюх, подсоби!
Уже вдвоем вожатые уцепились за ржавый металл и принялись тянуть вверх. Под кожей выступили бугристые мышцы, вздулись вены, и Денис поймал себя на мысли, что завидует их сильным спортивным телам. Пыхтя и краснея, Костя на пару с Андреем, наконец, смогли откинуть тяжеленную крышку люка. Мальчик ожидал увидеть, что та обита изнутри каким-нибудь тяжелым железом, но нет - это были привычные трухлявые доски. Почему же тогда вожатые еле справились с люком?
– Фух! Тяжелая, сука! - Костя отер выступивший пот со лба, - Ты говоришь, здесь живет слепая старуха? Как же она его поднимает?
– Может, ей кто-то помогает? - многозначительно предположил Макс, - Тот, кто скупает фотки, например?
– Ладно, пошли! Кто первый? - Костя исподлобья осмотрел собравшихся. Его взгляд остановился на Денисе, - Давай, пацан, вперед и с песней! Ты кашу заварил, так что...
Мальчик, съежившись под взглядом вожатого, взглянул в зияющий чернотой зев подвального люка и сглотнул. Идти вперед не хотелось, но перспектива оказаться на месте Любы - неразумным и безвольным существом в дощатом сарае пугала больше. Стоило наступить на каменные выщербленные ступеньки, как из трещин наружу повылезали бесчисленные мокрицы и многоножки. Брезгливо взвизгнув, мальчик потопал вниз по лестнице, не разбирая дороги. На последних ступенях он потерял равновесие и ссыпался вниз.
Упав на мягкую влажную почву, Денис огляделся - его окружал просторный земляной грот, чьи своды поддерживали точно такие же черные сгнившие бревна, из которых состояла хижина. Погреб тускло освещали лампы дневного света, издававшие мерный гул, перемежаемый сосущими звуками и влажным хлюпаньем. За спиной раздались шлепки Костиных сланцев по ступеням, а следом изумленное:
– Ох ты ж, мать твою за ногу...!
Денис слышал, как спустились вожатые, как Макс издал натужный гортанный звук, как шепотом матерился Андрей, но не мог оторвать взгляд от самого ужасного зрелища в жизни. Какие-то беспорядочные мысли вспыхивали в голове мальчика, но от одного лишь вида отвратительного создания, расположившегося на поверхности деревянной доски, они вновь гасли, точно искры от лагерного костра.
– Что это за тварь? - прошептал кто-то из вожатых.
– Курочка по зернышку, бабушка по перышку... - раздалось надтреснутое шамкающее бормотание из раззявленной пасти твари, в облике которой отдаленно угадывалась слепая старуха, - Деткам я не наврежу, душу-душеньку щажу, курочка по зернышку...
– Это… она, - сквозь всхлипывания ответил Денис.
Старая ведьма так и осталась обнаженной, но теперь из ее плеч и таза росли длинные многосуставчатые лапы, которыми та упиралась в землю, стоя на четвереньках. Массивный спинной гребень маслянисто поблескивал, шевелясь в такт дыханию твари. Цепляясь длинными черными когтями за фиолетовые соски на шести набухших, увитых венами грудях, старуха сцеживала мутную белесую жидкость в подозрительно знакомые Денису банки. Вот очередная струя ударила в стеклянную стенку, и мальчик вспомнил, что точно из таких же банок Бух со своей шайкой пил самогон. Осознав, что он и сам успел пригубить обжигающей дряни, толстяк изверг содержимое желудка прямо на свою многострадальную футболку.
– Что ты вообще такое? - выдавил из себя Костя, воинственно направив железный прут в сторону чудовища.
– Пожру душу безгрешную… С миру по нитке... - будто бы оправдывалось существо, стыдливо прикрываясь руками. В похожем на кусок сырого подгнившего мяса лице угадывалось какое-то тоскливое отчаяние, пустые глазницы жалобно поблескивали, переводя "взгляд" то на Дениса, то на Костю, то на остальных, что нерешительно топтались у лестницы. Вдруг, резко втянув воздух длинными вертикальными ноздрями, существо возбужденно зашептало, - Денис! Славный, добрый мальчик! Чего ты хочешь? Хочешь жить дольше всех? Хочешь, научу обращаться любым зверем или птицей, хочешь?
Толстяку хотелось выскрести себе глаза, лишь бы не видеть этого уродливого, скрючившегося над банками создания, которое продолжало себя планомерно доить. Это зрелище вышибло из него последние остатки воли. Неспособный что-либо предпринять, Денис просто продолжал следить за натренированными монотонными движениями пальцев, оттягивающих пупырчатые темные соски, свисавшие с тела лесной ведьмы.
– А вы, ребята? Чего вы хотите? Девочек красивых? Злата подземного? Ты, молодец, вижу-вижу, чего хочешь! А желаешь, найду для тебя такое колечко, особенное, с пальца вурдалачьего, твоя Аделинка тебе ни за что не откажет! А я к свадебке горшочек каменьев самоцветных справлю, а? Тебя же Костя зовут! - вдруг, обрадовавшись догадке, выкрикнула старуха, - Аделина и Костя, а? Хочешь?
Денис видел, как раздуваются ноздри на обезьяньем лице вожатого, как под ершиком светлых волос багровеет кожа, и багрянец расползается по щекам и лбу, как пульсирует вена на виске и как крепко сжимают кулаки импровизированное оружие.
– Я хочу, - почти прорычал Костя, занося железную перекладину над седой головой лесной ведьмы, - чтобы от тебя не осталось даже праха!
Со звоном металлический прут опустился на бугристый череп уродливой старухи. Раздался влажный хруст, и существо обрушилось на стеклянные банки, над которыми нависало. Омерзительный самогон расплескался во все стороны, осколки стекла впились в ребра и расположенные в три ряда груди, брызнула темная вязкая кровь.
– Делаю картинку… С миру по нитке… - скрипело существо, словно моля о пощаде, но Денис почти физически ощущал окружающую Костю ауру черной, бездонной ярости.
– Ты думала, сука, меня купить можно? - выплюнул он и саданул железкой по ребрам ведьме, после чего повернулся к остальным вожатым и спросил, - Ну, приглашения ждем?
– Костян, это как-то... - протянул Макс.
– Жестко, - закончил Андрей.
– Ссыкуны, мля, - выругался Костя и подошел к Максу. Вырвав у того из рук пластиковую канистру, он открутил крышку и полил съежившееся на земле создание прозрачной маслянистой жидкостью. От запаха бензина у Дениса слегка закружилась голова. Костя же, вытряхнув из канистры последние капли, отбросил ее в сторону и прошелся металлическим прутом по лодыжкам и коленям слабо покряхтывающей твари.
– Это чтоб она нас не подожгла, - объяснил он замершим в ужасе товарищам свои действия, неверно истолковав их побледневшие лицы, - Метаться еще начнет, зачем оно нам надо?
– Мальчики, что жы вы творите? - причитало покрытое кровью и осколками нечто, неуклюже отползая подальше от своего палача, - Я же вам ничего не сделала. Только картинку… Курочка по зернышку...
– Вот тебе зернышко! - осклабился Костя, прикуривая сигарету фильтром вперед. Когда та вспыхнула ярким, невероятно живым в этом бледном свете огоньком, вожатый выплюнул сигарету прямо в уродливое лицо старой ведьмы.
Тa занялась мгновенно. Синеватой вуалью пламя окутало бледную плоть, в секунду превратившись в весело пляшущие огоньки. Надтреснутый, врезающийся в мозг раскаленными гвоздями вой разнесся по подвалу, хаотично меняя тональность и громкость, превращаясь то в крик ночной птицы, то в рев медведя. Плоть лесной ведьмы плавилась, пузырилась, заставляя ее тело корчиться в агонии.
– Оборотень! - выдохнул Максим.
Омерзительная шестигрудая тварь теперь превращалась в обычную пожилую женщину, ту самую, что Денис встретил в первый раз. Хозяйка умоляюще протянула костлявые ручонки в сторону вожатых, после чего и этот облик растаял в беспощадном потрескивании пламени.
Теперь через оранжевые язычки проглядывали другие черты - глуповатое плоское лицо, серые, мышиные немытые волосы, пухлые искусанные губы и до боли знакомые, мутные, лишенные какого-либо выражения глаза. Люба, совершенно голая, извивалась в огне. Вскрикивая и дергаясь, она пыталась сбить пламя, и Денис, сам не зная, что на него нашло, рванулся ей на помощь, но был встречен тяжелым пинком Кости.
– Ты дурак? Жить надоело?
Лежа на земле, мальчик смотрел, как, набухая волдырями, с девочки слезает кожа, как мутнеют и лопаются глаза, стекая двумя печальными струйками по истерзанным пламенем щекам. Яркие язычки жадно облизывали все тело Любы, даже те места, на которые Денис старался не смотреть. Вскоре и этот облик истаял во всепожирающей геенне, обнажив черный остов из хаотично переплетенных костей, в расположении которых не было ничего человеческого. Обугленный скелет отчаянно метался в огне еще несколько секунд, после чего осел и окончательно упокоился маленьким, криво сложенным костерком.
– Подай мне что-нибудь затушить огонь! - безразлично бросил Костя за спину, обращаясь непонятно к кому, точно не он только что своими руками истребил лесного оборотня, - Ну!
Андрей опомнился первым, подобрал какую-то доску, прислоненную к стене и протянул товарищу. Костя примерился, вгрызся в земляной пол краем доски и принялся забрасывать пламя , до тех пор, пока костерок не потух под небольшой горкой грунта.
– Вот теперь все! - выдохнул вожатый, отбрасывая доску в сторону. Он закурил сигарету - теперь обычным способом - глубоко затянулся и устало выдохнул облако сизого дыма, - Ну что, пацан, нет больше твоей ведьмы. А теперь слушаем сюда!
Костя покровительственно приобнял Дениса за плечо и властно обратился к Максу и Андрею:
– Из лагеря мы не выходили, играли в карты с Аделинкой у нас в вожатской. Вышли покурить, сделали обход, вернулись. Ничего не видели и не слышали. Всем понятно? - не дождавшись ответа, он удовлетворенно кивнул и обратился к Денису, - А ты вообще спал в палате, как убитый, понял?
– В-вроде да, - ответил мальчик, думая о другом. Перед глазами у него стояло трансформирующееся в пламени собственного погребального костра существо, раскалывая его рассудок на маленькие кусочки. Сейчас толстяк чувствовал себя не тринадцатилетним подростком в летнем лагере, а глубоким стариком, из которого вынули души, покромсали, собрали, как попало и втиснули обратно в тело. Каким-то глубинным инстинктом Денис понимал, что после увиденного за сегодня ему никогда не стать прежним.
– В-в-вроде, - передразнил его Костя, выпятив крупную нижнюю губу и став совсем похожим на примата.
– А с избой что? - подал голос Макс.
– А ничего! Завалим сейчас чем-нибудь дверь и скажем, что так и было. Все понятно? - обратился Костя к вожатым, и те смиренно покивали, точно нашкодившие подростки, - И если кто-нибудь из вас пасть откроет...
Договаривать не было нужды. Сбитые костяшки обезьяноподобного вожатого и многочисленные шрамы на все еще красном от ярости лице говорили сами за себя.
Тихонько, стараясь не разбудить соседей по палате, Денис проскользнул к своей кровати и юркнул под одеяло, опасливо зажмурившись, когда панцирная кровать по-старушечьи заскрипела.
Денис честно пытался уснуть, но страшное видение преследовало его, стоило закрыть глаза, поэтому он просто смотрел в стенку, дожидаясь рассвета. В беззвучных, бессмысленных молитвах он провел остаток ночи, пока большие динамики на стадионе, сигнализируя «подъем», не разразились переделанной песней "Этот лагерь самый лучший лагерь на земле" - официальным гимном "Орленка».
Все утро Денис проходил вареной мухой, неохотно поклевал завтрак и просидел в библиотеке до обеда, словно сквозь пелену разглядывая расплывающиеся в книге буквы.
За столы рассаживались тоже по палатам, поэтому Денис с удивлением и облегчением обнаружил, что сидит за столом один. Эта маленькая радость немного приподняла ему настроение - после обеда с буховской кликой можно было встать с пятном от супа на брюках или с гречкой в волосах. Недолгое ликование сменилось леденящим ужасом, когда мальчик увидел, как троица - Саня Бух, Хаер и Чирей с мрачным видом заходят в столовую и молча усаживаются за его стол.
– Ну вы и обезьяны, сходили бы руки помыли, чумазые, как черти! - бросила повариха пришедшим, разнося хлеб по столам. Только сейчас Денис заметил направленные на него грозные, злобные взгляды исподлобья и черные, покрытые сажей и копотью руки.
Остаток дня Денис оставался на виду у взрослых, садясь где-то неподалеку и зарываясь в книгу. Он изо всех сил старался не поднимать взгляд от скачущих нечетких букв, лишь бы не видеть, как издалека на него смотрят три пары наполненных жгучей ненавистью бездушных глаз.
Перед отбоем Денис осознал всю бедственность своего положения - как и всегда, ночь ему предстояло провести со своими мучителями в одной палате. Мечась, будто загнанная лань, он пытался добраться до Кости, но тот как назло куда-то запропастился. Пока он оббегал все подряд вожатские, нигде не находя того, кто мог бы его защитить, на пути оказалась Аделина.
– Соловьев, ты охренел? Полчаса, как отбой! Ну-ка, быстро в палату! - девушка изо всех сил старалась выглядеть строгой. Денис попытался что-то возразить, но вожатая оставалась непреклонной.
Проводив его к самой двери и убедившись, что мальчик зашел, Аделина отправилась по своим делам. Только сейчас Денис осознал, что вожатая была непривычно ярко накрашена, и от нее пахло вином.
"Леха. Вожатый у мелкотни. У него же сегодня день рождения!" - осознал Денис. Вожатые уйдут праздновать на всю ночь, как только будут уверены, что дети заснули. Это означало, что Денис мог покинуть корпус и хоть всю ночь просидеть рядом со сторожем, или вовсе спрятаться где-нибудь на стадионе.
Обрадовавшись найденному решению, мальчик со спокойной душой отправился в свою палату. Свет был выключен. И Бух, и Чирей, и Хаер лежали без движения под одеялами, как и положено после отбоя. Не раздеваясь, Денис тоже улегся в постель, готовясь выскользнуть в окно, сразу после того, как Костя или Аделина зайдут их проверить - они всегда так делали. Все будет хорошо, его никто не тронет, он нашел выход...
Проснулся Денис от какого-то жуткого визга, больше похожего на скрип кровати - точно такой же исходил от сгорающей ведьмы. Открыв глаза, он принялся проклинать свой глупый мозг и свое слабое тело - после прошлой бессонной ночи его сморило, стоило лишь голове коснуться подушки, и теперь мальчик находился во власти трех теней, стоящих у изголовья.
– Ну что, Шквар, - яростно прошипел, точно придавленная змея, Чирей, - Ты теперь еще и в стукачи подался? Говорил, не надо его с собой брать – крыса он!
– А ты знаешь, Шквар, что делают с крысами? Их давят! - угрожающе усмехнулся Хаер, - Насмерть! Вот ведь пидор, третий год ходим, нормально все было, а тут...
Бух же, не говоря ни слова, просто надел Денису на голову наволочку от подушки. Мальчик набрал было воздуха в грудь, чтобы закричать, как вдруг получил сильный удар в солнечное сплетение, и изо рта вырвался лишь надсадный хрип. Сильные руки стащили толстяка на линолеумный пол, и на него обрушился град ударов. Твердые футбольные бутсы, кроссовки и тяжелые гриндера молотили по ребрам, не давая Денису вдохнуть, наволочка на лице душила и дезориентировала. В попытках увернуться от ударов, мальчик сворачивался в позу эмбриона и пытался отползти в сторону, но уперся спиной в перекладину кровати и затих в надежде, что его оставят в покое. Удары и в самом деле прекратились. Было слышно, как Хаер возится с цепью, а следом что-то холодное, тонкое и острое проникло в ухо Дениса, да так и осталось там торчать, точно не до конца забитый гвоздь.
- Не хотел с миру по нитке, да? - раздался озлобленный, ломающийся голос Буха, а потом гвоздь забили полностью.
Текущий рейтинг: 54/100 (На основе 65 мнений)
