(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
А потом они заварили чай
В Таниных снах мягкая трава пробивается сквозь бетон заброшки и щекочет босые ноги. По пустым коридорам гуляет тёплый летний ветер. В её левой руке термос с прекрасным чаем, пахнущим шиповником и лавандой, а правая рука Тани сжимает руку самого важного в мире человека, и они вместе любят друг друга и весь мир. В сновидениях об августовских вечерах Таня опять счастлива.
Сны не напоминают о том, что случилось после. О том, как через месяц самого важного в мире человека не стало. О том, как спустя две недели принудительного лечения её, наконец, выписали из закрытого отделения психиатрического диспансера, посчитав, что своей жизни она уже не угрожает. И о том, как она оказалась в вечной изоляции на своей съёмной квартире, уже не видя ни причины, ни способа что-то менять, проводя досуг в беспробудном сне и редких вылазках в сеть.
— В мире слишком много людей, которые не чувствуют себя как дома, — говорит Таня чайному грибу, взгромоздившись с ногами на кухонную табуретку.
Чайный гриб не отвечает. Это, в конце концов, чайный гриб. Он неподвижно висит в пятилитровой банке с бурым раствором из воды, сахара и чёрного чая, напоминая белую сонную медузку.
Чайный гриб зовут Мико. Его в небольшом тазике принесла бабушка вскоре после выписки из стационара. Чтобы голова не болела, чтобы давление не прыгало, чтобы мысли о смерти эти дурные больше не возвращались. Первым порывом Тани было выплеснуть бледную пакость в коричневой жиже в унитаз, как только за бабушкой закроется входная дверь, но маленькая медуза, прибившаяся к краю тазика, выглядела невыносимо беззащитной и вызывала приступ острой жалости. Поэтому чайный гриб остался в квартире, стал её единственным питомцем и единственным собеседником. И даже получил имя.
Позднее Таня узнала, что чайный гриб — это не отдельный вид гриба и вообще, строго говоря, не гриб, а симбиотическая связь дрожжей и бактерий. Заботиться о нём несложно: просто раз в две недели менять раствор чая и сахара, в котором он живёт, и позволять расти. Чайные грибы обычно вырастают до размера сосуда, в котором обитают, поэтому пятилитровая банка на кухне нашлась очень кстати. Мико переселился в неё и уютно устроился в настое из четырёх литров воды и восьми чайных ложек крепкой заварки. Он хорошо перенёс переезд, быстро подрос и оказался удивительно хорошим слушателем.
Целыми днями Таня спала. Во снах было августовское солнце, был запах незнакомых трав, кирпичной пыли и земли после дождя, были тёплые руки и поцелуи. Просыпалась Таня по вечерам. Долго лежала в темноте, смотря в потолок. Вздыхала. И шла на кухню к милому Мико и старому ноутбуку. Включала лампу. Мико ждал её, неподвижно зависнув в банке, и свет настольной лампы отражался в стекле, как солнечные блики в человеческих глазах. Таня заваривала чай в дешёвых керамических чашечках, стилизованных под фарфор. С мёдом, с мелиссой, с лавандой, с шиповником — под настроение. Чокалась чашкой с пятилитровой банкой, отчего желеобразное тельце Мико еле заметно вздрагивало. Впервые за сутки улыбалась в ответ этому дрожанию. И на всю ночь устраивалась на табуретке.
— В мире слишком много людей, которые не чувствуют себя как дома. Повсюду столько боли и страха. А дом — это место, куда можно вернуться в любой момент и где всегда безопасно. Верно же?
Таня смотрит в глаза своему отражению в кухонном окне на фоне чёрного зимнего неба. Шторы когда-то давно свалились и с тех пор так и лежали на подгнивших бабушкиных соленьях грязными тряпками. У Тани грязные нечёсаные волосы, осунувшееся лицо, старая затасканная футболка в дырках и треники, протёртые на коленях. Она отворачивается и переводит взгляд на Мико. Небольшой ночник стоит на кухонном подоконнике сразу за банкой, отчего та словно светится изнутри. Тане кажется, что на неё из банки смотрит что-то обжигающе живое, светлое и доброе.
— Тебе хорошо, ты в банке плаваешь. А я кто? Вот именно. Бездомная.
Таня поднимает банку и наливает в чай сквозь марлю немного Мико. Чай пузырится в чашке. И на вкус начинает кислить.
Идея пересадить кусочек Мико в ванную пришла к Тане сама собой. Ванной она уже давно перестала пользоваться: в мытье теперь виделось слишком много хлопот и слишком мало смысла. Но интернет заботливо рассказал, каких размеров могут достигать чайные грибы. Таня смирилась даже с необходимостью выйти из дома, чтобы набрать достаточно чая для объёма ванны. Прохожие с неприязнью косились на сгорбившуюся Таню в дурно пахнущей куртке. Таня удивлённо оборачивалась на взгляды прохожих.
После погружения Мико в ванну Таня всё ещё ночевала на кухне. Но иногда по ночам она заходила в ванную комнату под больной мерцающий свет лампочки, ставила чашку на край раковины и, внимательно вглядываясь в своё отражение на поверхности раствора, разговаривала с Мико. Подливала в ванну свой чай с мёдом, с мелиссой, с лавандой и шиповником.
— Как ты думаешь, что не так с этим миром?
Горящие глаза Тани отражаются в зеркале воды.
— С ним не так в принципе всё, да… Но в первую очередь — то, что людям некуда приткнуться прежде, чем их заберёт смерть, а я, чёрт возьми, люблю людей. Страх, зло и боль вызваны не смертью, но отсутствием дома. Будь у каждого место, где всегда хорошо и куда всегда можно вернуться, не было бы в мире зла. Ты знаешь, что у меня не было мест, которые я могу назвать домом, но теперь я знаю. Дом — это сидеть с тобой. На кухне или в ванной. И разговаривать.
А через месяц дно ванны скрылось под бледной поверхностью Мико полностью.
Идея принять с Мико вечернюю ванну тоже пришла Тане в голову сама собой.
— Мико.
Таня погружается спиной в Мико, чувствуя, как её обнимают мягкие прохладные волокна. Лампочка на потолке начинает раздражающе мерцать. Таня закрывает глаза, чтобы не видеть её, и чувствует мягкие, несмелые прикосновения маленьких нагревающихся щупалец. Они поглаживают в воде её спину, ладони, пятки, как мягкая нагретая солнцем трава.
— Мико, перестань, щекотно же! — смеётся Таня, наклоняет голову, приоткрывает рот и пьёт кисло-сладкий раствор, зажмурившись от восторга.
Невидимые за сомкнутыми веками щупальца обнимают уже всё её тело, и Таня чувствует, как растворяется в теплоте и ласке. Жидкость вокруг неё становится всё горячее с каждой минутой, а терпкий запах чая августовского лета, незнакомых трав, кирпичной пыли и чая с шиповником и лавандой накатывает волной, и от него кружится голова. Таню одолевает блаженная истома, она проваливается в безмятежность, не чувствуя ни жёстких стенок ванны, ни раздражающего мерцания темнеющей лампочки на потолке.
— Я люблю тебя, Мико, — говорит она и мягко целует немеющими губами окружающее её со всех сторон тёплое и живое. — Я их всех люблю. Так люблю…
Таня засыпает, и в её сознании вспыхивают странные, незнакомые мысли и мечты. В них стоит августовское лето. Силуэт знакомой заброшки опутан паутиной липких белых волокон, и из десятков тёмных провалов окон изливается и струится вниз по стенам чёрный чай. Свет заходящего солнца ложится на пропитанную чаем землю, а потом Таня видит, что это не солнце, а настольная лампа, и вот она уже на ночной кухне, чистая, радостная и завёрнутая в лёгкий халат, а перед ней светящаяся неярким вечерним светом пятилитровая банка, покрытая марлей, и в ней Мико — такой родной и хороший, и Таня смеётся и заваривает для них двоих чёрный чай с шиповником и лавандой, а в кухонном окне отражается звёздное небо, и все звёзды вселенной сливаются лучиками созвездий в великом астрономическом симбиозе, и нет ни здесь, ни вокруг больше зла, потому что все мировые проблемы на самом деле решаются, если просто сесть у себя дома на кухне, выпить чай и поговорить...
Таня просыпается в остывающей ванной, обёрнутая, как саваном, холодной вязкой плотью Мико. Её тошнит, она скрючивается, приподнимается и блюёт себе на живот и бёдра чёрным чаем и липкими белыми волоконцами. Те, извиваясь, резво сползают в прохладный коричневый раствор по её ногам. Раствор потемнел, пахнет шиповником с лавандой, и, кажется, металлом. Таня скользит взглядом по своим рукам и ногам и видит десятки маленьких сочащихся кровью ран, круглых и алых, как пулевые отверстия. Ставшая розовой поверхность Мико вздулась пузырём и вяло пульсирует в такт биению сердца Тани.
Таня опять целует розовую густую плёнку на воде и с трудом встаёт.
— Я понимаю, — шепчет она. — Это было необходимо, да?
«Да», — вспыхивает в голове расплывчатый туманный ответ, и неожиданный мысленный контакт отдаёт в виски глухой болью. Таня не удивляется.
— И теперь мы навсегда вместе?
«Вместе. Навсегда».
Таня перевешивается через край ванны, пытается встать и сползает на пол вдоль стены. Тёмная кисло-сладкая жидкость в ванной переливается через белую эмалированную кромку и хлещет на кафель. Белые волокна, прилипнув к телу, свободно тянутся за Таней. Она накидывает полотенце и, шатаясь, выходит в коридор.
Слышно, как сзади расползается что-то мокрое, раздаётся влажное шлёпанье, будто что-то большое и бесформенное выбирается из ванной и шагает на кухню. Семенит мокрыми липкими шажками бессчётных ложноножек. Таню снова рвёт, на этот раз кровью.
— Я помогу нам, Мико.
«Поможешь».
— Всё будет хорошо.
«Всё будет хорошо».
— Нужно научить тебя говорить, глупый.
«Нужно».
Слышится назойливая мелодия дверного звонка.
— Вы меня заливаете! — негодует за дверью незнакомый мужчина.
Таня открывает, завернувшись в полотенце. Всё ещё шатается. Но уже знает, что делает. Они с Мико — знают. Одного человека мало, а их будущему дому нужен сосед.
— А меня зовут Таня.
— А меня зовут Артём, и вы заливаете меня чёрным, мать его, чаем!
— Вы его пробовали?
— Стану я вашу дрянь пробовать! Что у вас там такое шлёпает? Чавкающее такое? Запах этот ещё... Вы в чём, простите, мылись?
Артём втягивается внутрь квартиры, силясь разглядеть что-то в полумраке. Таня улыбается, убирает свалявшиеся мокрые волосы, покрытые белым волокном.
— Это чай. С пола я уже убрала. Пойдём на кухню, Тём.
— Зачем?
— Все деньги там. Я оплачу тебе ремонт.
— Ты хоть знаешь, сколько…
— Понятия не имею. Ты мне объясни.
Артём брезгливо шагает вперёд по грязному, много месяцев не мытому полу, отворачиваясь от Тани. Не разуваться же тут.
И столбенеет на пороге кухни.
Человеческий разум, столкнувшийся с необъяснимым, выдаёт одну из трёх реакций — бей, беги и стой на месте. На долю Артёма выпала третья из этих реакций.
— Понимаешь, Тём, я вырастила чайный гриб в ванной, — сказала Таня, сбрасывая полотенце. Артём увидел, как из множества обрамлённых свежей коростой ранок на её теле короткими толстыми волосками выглянули белые волоконца и заструился чай.
— Что за херня?!
Ноги Артёма скользят по липкому белому ковру, покрывающему стены, пол и потолок кухни. Он отшатнулся к кухонному окну, когда из-за спины Тани к нему потянулось тёмное влажное щупальце. Оно пахло шиповником и лавандой.
За окном вечер. И девятый этаж. Можно разбить окно табуреткой, позвать на помощь, успел подумать Артём, но эта мысль утонула в липком холодном ужасе и подступающей к горлу панике.
— У тебя щупальца из чая! — голос Артёма перехватило.
— Такое случается, когда выращиваешь чайный гриб в ванной, — улыбнулась Таня.
— Мне страшно. Отпусти меня. Не нужно никакого ремонта. Просто отпусти. Отпусти...
— Ты же уйдёшь тогда.
— Уйду. Мне очень страшно.
Глаза Тани засветились августовским солнцем.
— Поэтому ты здесь.
— В каком, нахер, смысле поэтому?
— Тебе же страшно.
Ноги Артёма подогнулись, и он с криком упал на табурет, которым думал разбить окно. Хотелось верить, что кошмар, в который он попал, вот-вот закончится, и он сможет проснуться, скинуть это наваждение, эту ужасную неправильность. Не бывает девушек, из тел которых льётся чай и тянутся белые нити. Не бывает чайных щупалец. Не бывает...
— Чайные грибы — симбионты. Им легче, когда вместе, когда тепло и приятно. Они не умеют создавать сами, у них волоконца, но они умеют отражать живое и человеческое. Я долго говорила с Мико. Я дарила ему свою любовь и тоску по дому. Я рассказывала ему каждый из своих одинаковых снов. И мы вместе пили чай. И вместе нам было тепло и приятно. Он перенял у меня вселенскую любовь и желание подарить людям дом, а я у него — желание соединять и расти. Он пока неправильно это...
В накатывающих на Таню мыслях мегаполисы опутаны толстым полотном из белых ниточек, похожих на сеточку марли. Из руин рухнувших многоэтажек торчат человеческие туловища, руки и ноги, слившиеся в одно, и из десятков маленьких ран на них сочится сладкий чёрный чай. Это — их общий дом.
— ...представляет...
Таня против своей воли думает о выживших, которые, крича, бегут от надвигающегося тёмного тумана, пахнущего чаем и кровью, но уже скоро их давление будет в порядке, их сердца будут наполнены любовью друг к другу, а головы не будут болеть. Они будут дома.
— Но я его переучу. Его никто никогда не учил. На самом деле...
Дом. Счастье. Чай.
— ...вместе мы намного лучше понимаем, что делать.
— Этого просто не может быть!
— Мико — волшебный, мне ли не знать.
— Просто отпусти меня!
— И ещё. Твой выбор страшнее. Вне дома страшно.
— Да есть у меня дом!
— Нет у тебя дома. Мико прав, мир нужно изменить, но никаких развалин. Всё будет гораздо тише. Грустное приносит боль сразу, а радостное — когда кончается. Поэтому идеальный дом — это кухня, на которой ничего не происходит, где просто пьют чай и разговаривают, понимаешь?..
— Что?..
— Через Мико в себе я слышу голоса других бездомных. Они пока не знают, что больше не одиноки. И некоторые из них пьют чай. Мы с тобой, мы с Мико сможем выйти с ними на связь. И мы начнём соединять. Сотни тысяч домов и кухонек, миллионы голосов, миллиарды заваренных чашек чая.
— Подожди!
— Там, где мы будем, больше ничего не останется. Только домашний уют, свет и тепло. Только вечное кухонное окно и вечный стол с дырявой клеёнкой. И можно будет всегда, каждую минуту, сидеть на кухне, пить чай и разговаривать. Обо всём на свете.
Бурые и белые щупальца взметнулись из-за спины Тани и врезались в грудь Артёма, с силой отталкивая его назад и вниз. Артём почувствовал, как падает с табурета, как всё летит куда-то вверх, а линолеум пола в дрожжевом налёте врезается в его левый бок. Локти свело невыносимой острой болью, Артём закричал, захлёбываясь, и горячий поток полился в его горло, а вкус чёрного чая с шиповником перемешался со ржавым привкусом крови. Перед глазами всё потемнело, и, в последний раз посмотрев на прежний мир, Артём увидел, как над ним с нежной улыбкой склоняется Таня, приподнимает его голову мягкими тёплыми ладонями.
— Эй. Теперь всё хорошо. Поднимайся.
По её лицу струились бурые слёзы. В мире было слишком много людей и слишком мало домов.
А потом они обнялись и заварили чай.
Автор: Hiyoko
Текущий рейтинг: 62/100 (На основе 84 мнений)
