(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Штанишки на мальчика
— Зоя, ну где ты там! Чего ты топчешься, бога ради, давай за руку меня держи!
— Ну мам!
— Не мамкай мне тут. Седьмой час, а мы ничего не купили, считай. Хочешь новый год в обносках встретить?
Филатова Ольга Леонидовна, красивая, но какая-то нервическая и будто бы рано потускневшая женщина лет тридцати, заправила за ухо непослушную после салона красоты, залитую лаком прядь. Поудобнее перехватила пакет с говяжьей вырезкой и мандаринами, врезавшийся ручкой в пальцы. Мандарины отчётливо пахли праздником, но у самой Ольги праздничного настроения не наблюдалось. От повсеместного этого запаха её вообще начинало мутить: и дома, и на работе, везде мерещатся проклятые мандарины.
— Зоя, руку! Потеряться ещё не хватало, смотри народу сколько.
Все её мысли были заняты списком покупок и подготовкой к семейному торжеству. Темнеющее небо тридцатого декабря девяносто девятого безжалостно напоминало, что завтра приедут свекровь с мужем, и если она не хочет вновь увидеть уничижительный взгляд и поджатые губы кошмарной старухи, предстоит очень постараться. И как минимум полдня провести у плиты.
Вокруг неё бурлила и кипела незамысловатая жизнь Привокзального рынка, последней ярмарки в уходящем году. Люди толпились и толкались, перекрикивались кто весело, кто сердито, хаотично бродили от одной синей палатки к другой, перемешивая снежно-грязевую кашу с песком и размокшими картонками в узких проходах между торговых рядов.
— Полгорода сюда сегодня припёрлось, что ли, — пробурчала под нос женщина, стойко игнорируя тот факт, что и сама выбралась в город только под вечер, отпросившись с работы.
Улучив момент, Ольга ввинтилась в просвет меж чьих-то пуховиков и быстро пошла по ряду, углубляясь всё дальше в развалы и зорко оглядываясь в поисках чего-нибудь хоть относительно пристойного. За ней едва поспевала канючащая Зойка, недовольная, что ей не дали вдоволь похлопать глазами возле прилавка с петардами, игрушками и ёлочными украшениями. Со всех сторон чуть ли не в два этажа громоздились и нависали джинсы и дублёнки, аляповатые курточки, спортивные сумки и чемоданы, меховые шапки и бог знает какие ещё тряпки. На импровизированных прилавках из раскладушек громоздились горы китайской электроники вперемешку с кассетами, дисками, плохо поклеенной турецкой обувью и выцветающими после первой же стирки халатами.
Почуявшие наживу дородные продавщицы и хитрые усатые мужички сновали от покупателей к туго набитым клетчатым баулам и обратно, вовсю расхваливали свой товар и чуть ли не за рукава хватали прохожих, стараясь всучить кто манто из кошки (”настоящая белка!”), кто обувку (”у меня сын в таких же ходит, им сносу нет!”). Над всем этим гамом и суетой то и дело разносились из невидимых репродукторов обрывки песен и совершенно неразборчивые, зато до абсурда оптимистичные рекламные речовки, лишь усиливая ощущение царящего на рынке бардака.
На одном из страшненьких манекенов, что были не хуже своих хозяев побиты непростой кочевой жизнью и кое-как перемотаны, в порядке ремонта, скотчем, Ольга заметила приличную с виду белую блузку. Пожалуй, она подошла бы к её строгой юбке-карандашу. Спустя десять минут, закончив ругаться с продавщицей на тему бессовестных цен, она возмущённо отвернулась, но её требовательно протянутая в сторону ладонь нащупала только пустоту.
— Зоя, идём! — сказала она оглядываясь. — Зоя! Кому говорят!
Вправо и влево шли люди, ненадолго останавливаясь под навесами палаток, а затем продолжая своё паломничество. Продавцы длинными палками снимали вешалки с приглянувшейся кому-то одеждой и бегали греться в Жигули, прямо из багажника которых шла бойкая торговля импортными видеомагнитофонами. Под монотонное завывание “кофе-чай-беляши-пирожки” проехала мимо исходящая паром тележка, толкаемая полной тёткой в фартуке поверх тулупа.
Дочери нигде не было. На улице темнело.
— Зоя! — крикнула Ольга, чем на секунду привлекла к себе несколько равнодушных взглядов. — Зой, иди сюда! Ты где?
— Ох и всыплю же я тебе, барышня, — произнесла она уже тише, массируя висок. Чувствовала, как вместе с волной раздражения поднимается и головная боль. — Вот ведь бестолковая. Небось, к игрушкам своим вернулась.
— Вы не видели, куда девочка пошла? Коричневая куртка, шапка с помпоном? — обратилась она к продавщице с бессовестными ценами на поддельные тряпки. Та только обиженно фыркнула.
— Ничего я не видела. Следить надо лучше за своими детьми.
Не удостоив хамку ответом, Ольга быстро пошла назад по проходу, высматривая в толпе бежевый помпон. Обладательницу помпона определённо ждали неприятности. Вот впереди показался перекрёсток, но ни Зои, ни палатки с игрушками на пятачке не было, вместо неё на натянутых верёвках и дверях морского контейнера были почему-то развешены мужские костюмы похоронного вида. Сама заблудилась, что ли? Не было печали. Раздражение понемногу начало сменяться страхом. Девушка закрутила головой, сунулась сперва в один проход, затем в другой (все они выглядели совершенно одинаковыми), развернулась и почти побежала, расталкивая прохожих, в обратном направлении.
— Зоя! Зоя, ты где?!
Вот та самая чёртова блузка, но тётки за прилавком на этот раз не было, раскладной стульчик пустовал. Дальше, дальше. Взгляд бездумно скользил по вывескам, болтавшимся там и тут на растяжках:
КОЛГОТЫ ИТАЛИЯ ЧЕХИЯ
Tуалетная вода France
РЕМНИ БЛЯХИ ЧЕМО
ДАНЫ
— Извините, вы тут девочку не видели? Одиннадцать лет, шапка с помпоном. Нет? А вы? Куртка такая… коричневая. Шапка. Простите, женщина, вы тут девочку…
Ольга и думать забыла про покупки, она металась вдоль наваленной кучами одежды под удивлёнными взглядами продавцов. Ряды безруких и безголовых полуманекенов с напяленным на розовый пластик неприличным кружевным бельём тоже будто обвиняюще смотрели на нерадивую мать, умудрившуюся вот так, на ровном месте потерять дочку. Потому что какая-то там блузка оказалась ей, видите ли, важнее.
Очередной перекрёсток. Проход налево загорожен, там разгружают газель. Куда теперь? Прямо или направо? Бесполезные вывески покачивались на ветру.
ДЖИНСЫ КОСТЮМЫ ЧЕХОСЛОВАКИЯ
Модная женская обувь Место 3☈4
Женскее польто плащщи шубы норка
ДЛЯ МАМ?
“Для мам?” — спрашивала удивлённо круглая фанерка с крупно намалёванной стрелкой. Торговый ряд за ней уводил куда-то наискосок, в сторону вокзала, и становился ещё уже. Словно палаткам там не хватало места, отчего их пришлось ставить ближе друг к другу.
— В эти прекрасные ночи, — заходился от восторга репродуктор молодым женским голосом, — подарите своей семье праздник! Чешское постельное бельё наполнит ваш дом…
Точно. Репродуктор! Можно же сделать объявление по громкой связи. Ольга пристала сначала к одному продавцу, потом ко второму. От неё испуганно шарахались. Третий, сумрачный дедок в кожаной кепке, молча мотнул головой в сторону одного из проходов. Она побежала туда, отмахиваясь от назойливых как большие пиявки торгашек, спотыкалась, отбрасывала паутиной налипавшие на лицо влажные шерстяные шали, которые кто-то догадался развесить прямо поперёк дороги. Впереди показалось кирпичное строение, наверняка администрация!
Тут многострадальная ручка пакета, наконец, не выдержала и порвалась. Охнув, Ольга беспомощно смотрела, как раскатываются по грязи оранжевые мячики мандаринов. Хороших, крупных, специально для неё отложенных знакомой с продуктового рынка. Такие очень любит свекровь.
— А знаете что? И наплевать! Ненавижу я ваши мандарины! Так их, — она принялась давить фрукты каблуком один за другим. — Вот так! Вот! Пусть подавятся! И рынки ваши тоже ненавижу!
Размахнувшись, она от души пнула пакет, отчего куски мяса отлетели под прилавок с детскими вещами. Что-то сразу же зашевелилось там, захлюпало. Из-за свисавших чуть ли не до земли колготок и ползунков было не видно, что именно.
— Вот молодцы! — воскликнула, горячась, Ольга. — Собак ещё развели, антисанитария сплошна...
Она замолчала, вдруг заметив, что у всех ползунков почему-то было по три штанины. Так. К чёрту всё. Развернувшись, целеустремлённо зашагала в сторону одноэтажного кирпичного здания, однако чем ближе подходила к нему, тем сильнее становился безошибочно узнаваемый запах, едва забиваемый едкой хлоркой.
Девушка нервно хохотнула и в растерянности уставилась на объявление, нацарапанное от руки: “Тулет платный, 500р”. Свет внутри не горел, но в окошке, рядом с которым висело объявление и одинокий рулончик серой туалетной бумаги, определённо кто-то был. Кто-то ворочался и сопел там в темноте.
— Мама!
Едва слышный тонкий крик донёсся откуда-то из-за шеренги покупателей, плотно обступивших Ольгу, но стоявших отчего-то к ней спиной. Растолкав неповоротливые туши, она ринулась в первый попавшийся проход, однако через минуту поняла, что он уводит её в сторону, закручиваясь вправо, подобно спирали улитки. Недолго думая, она зашла в ближайшую палатку, отдёрнула занавеску и принялась пробираться дальше, переступая через коробки. Матерчатые домики стояли вплотную, продавцы делали проходы в задней их части, чтобы ходить друг к другу в гости, а некоторые приглядывали за несколькими торговыми точками разом.
— Гражданка, гражданочка, вы куда! Ой, прямо по товару, что делается-то! Я сейчас начальника рынка позову!
— Зови, — пробормотала девушка сквозь сжатые зубы, чуть ли не силой прорываясь через слои какой-то странной, обвисшей и растянутой одежды.
Ноги тонули в клеёнчатых баулах, на дне которых влажно чавкало, красивая укладка совершенно растрепалась, в волосах, как живая, запуталась невесть откуда взявшаяся пинетка.
— Мамочка! — крик повторился ближе. Что-то с ним было не так.
— Зоя, Зоинька! — Ольга вывалилась в очередной ряд и закрутилась на месте. — Где ты, девочка моя!
— Мама!
В окружении продавщиц, уже протянувших к нему свои безразмерные рукава, стоял на картонке и размазывал по щекам слёзы мальчик лет семи. Пробившись к ребёнку, Ольга подхватила его на руки. Продавщицы негодующе забормотали и закрутились вокруг своей оси.
— Что случилось, ты потерялся?
— Да-а!.. Где моя мама?! — рыдал он.
— Ну не плачь, не плачь, сейчас мы всех найдём. И маму твою, и Зою, и всё будет хорошо. Новый год ведь, праздник скоро, а в новый год ничего плохого не может случиться, это закон такой, ты знал?
Пацан отрицательно помотал головой, постепенно успокаиваясь. Она поставила его на землю и крепко взяла за руку в варежке.
— Тебя как зовут, богатырь?
— Артём.
— Вот что, Артёмка…
— Возь-мё-те?.. — гнусаво прогудели ей на ухо так неожиданно, что девушка подскочила.
— Что?
— Возьмёте? Штанишки на мальчика? Возь-мё-те?
— Есть раз-мер-чик, — добавили с другой стороны.
Кольцо вокруг них сжималось, но в одном месте пока оставался просвет: сбитая с ног внезапным появлением Ольги продавщица до сих пор копошилась на земле. Её дряблые щёки странно вздувались, будто она набрала полный рот живых угрей, и теперь те искали выход.
— Мы ещё походим, отложите! — крикнула Ольга и потащила мальчишку в ту сторону, откуда раздавались далёкие звуки железнодорожной станции.
— Сейчас-сейчас, — бормотала она, лавируя между лотков и одутловатых фигур, — вон там будет выход, а как выйдем — сразу в милицию, да? Там разберутся.
Артём едва поспевал за ней, ничего не отвечал, только тихонько хныкал. В наступивших сумерках ориентироваться стало сложнее, но она очень старалась. На верхних этажах домов Жилмаша, обступивших рыночную площадь, там и тут загорался уютный жёлтый свет, за шторами чужих гостиных мигали гирлянды. Памятник Ленину, тёмной громадой нависавший над палатками и неодобрительно разглядывавший локальное торжество капитализма, остался по левую руку, а значит, бежали они правильно. Но где же тогда ворота? Где чёртов выход?
— Уважаемые посетители, — ожил громкоговоритель прямо над их головами, отчего Ольга чуть не закричала, — рынок закрывается через пятнадцать минут. Мы с нетерпением ждём вас в следующем году! Пожалуйста, не забывайте своих близких.
Проговорив это, женский голос начал истерично смеяться, но его быстро сменил очередной рождественский гимн.
Впереди появился просвет. Они выбежали на пятачок, образованный несколькими сходящимися рядами. Центр его занимала большая, подёрнутая коркой льда лужа с набросанными для прохода людей деревянными палетами. Слева, из-за стены дублёнок, была отчётливо слышна дорога, клаксоны автомобилей и шум покрышек по слякоти. Ольга принялась срывать и бросать на землю плечики с шубами, яростно топча их ногами, оторвала лоскут ткани от полотнища: за ним обнаружился железный забор, выходящий на трассу.
По тротуару на другой стороне дороги как ни в чём не бывало брели по своим делам люди, женщина катила коляску, шумная компания подвыпивших ребят ссорилась у входа в стекляшку продуктового магазина. На остановке ждала автобус и переговаривалась о чём-то пожилая супружеская чета.
— Эй вы! Э-э-эй! Мы тут! Помогите! — закричала Ольга, чуть не плача, размахивая просунутой между прутьев свободной рукой (другой она продолжала держать Артёмку). — Пожалуйста, помогите! Моя дочь потерялась, рынок закрывается, а мы не можем выйти! Э-эй!
Но никто, совсем никто не обращал на них внимания. Девушка решила, что её голос просто потонул в шуме проехавшего мимо четырнадцатого трамвая, но нет: благообразная бабушка на остановке взглянула на неё, недовольно поджала губы и демонстративно отвернулась. Старшеклассник, выгуливавший под окнами собаку, слишком уж старательно смотрел в другую сторону.
— Да что с вами со всеми такое, а?!
И тут её схватили сзади, быстро оттащили прочь от забора. Ольга зажмурилась, завизжала как девчонка, попыталась освободиться. Повалилась на кучу мокрых шуб, отчего-то тёплую. Рядом с новой силой заплакал Артём.
— Тише ты, — осадил низкий, прокуренный женский голос. — Замолчи, дурёха, кому сказано! Так ты их только привлечёшь.
К вони мокрого меха и выхлопных газов добавился новый, неожиданно аппетитный запах. Ольга притихла и открыла глаза. Над ней рядом со своей тележкой стояла, уперев руки в необъятные бока, давешняя торговка беляшами. Она выглядела сердитой, но совершенно обычной. В отличие от тех, кто, раскачиваясь, приближался к ним со всех сторон, волоча по земле свои безобразные товары.
— То-то же. Ты мне вот что скажи, дочка. Ты жить хочешь?
— Х-хочу, — всхлипнула под тяжёлым взглядом женщины уже не Ольга Леонидовна, старший сотрудник отдела кадров комбината по производству измерительной аппаратуры, а просто перепуганная Олька. — Очень хочу.
— Тогда слушай меня и делай, что говорю, понятно? Без никаких вопросов. Выведу уж тебя, дуру.
— А Зою? Мою Зою? Без неё не пойду!
— Забу-удь. Забудь, слышишь? Что упало, то пропало. Ты баба молодая, ещё родишь. Ну, погорюешь немного, от тебя не убудет. А иначе сгинешь просто, и всех делов. Вон, смотри, уже прутся сюда.
— Что… Да как вы… Нет!! Без Зои не уйду! Ни за что!
— Тьфу, чёрт, кобыла упрямая. Ну а этот? — указала женщина глазами на сидящего в луже зарёванного пацана. — Твой?
— Это… нет, тут нашла. Это Артёмка, он тоже маму потерял.
— Ладно, сиди жди. Сейчас вернусь.
С этими словами женщина повернулась и, тяжко отдуваясь, покатила тележку в сторону других продавцов. Там она начала, иногда командирски покрикивая, объяснять что-то тёмным фигурам, жестикулировать и показывать на толстых как сардельки пальцах, словно неразумным детям. Потом откинула крышку своего ящика, принялась доставать и раздавать нечто, исходящее на морозе паром.
Ольга подумала, что её сейчас стошнит, и предусмотрительно отвернулась. Поставила на ноги продрогшего, громко клацающего зубами Артёма. Достала из кармана носовой платок, послюнила и принялась оттирать его щёки от грязных разводов, попутно приговаривая, что всё хорошо, что сейчас добрая тётя отведёт их домой, не надо плакать, ты же мужчина, верно? Во-от, а мужчины не плачут. Они храбрые, борются с драконами и спасают прекрасных принцесс. Сзади раздалось поскрипывание колёс.
— Всё, я договорилась. Вставай, пошли.
Вскочив на ноги, не до конца веря, что этот ужасный, кошмарный день всё ещё может закончиться хорошо, Ольга поспешила за их спасительницей. Цепочкой брели они втроём по проходу настолько узкому, что и двоим было бы не разминуться. Навесы палаток, тенты из плёнки и брезента сперва сблизились, а затем переплелись наверху так плотно, что торговый ряд превратился в пещеру, в полную шелеста, шорохов, хлюпанья и бесформенных теней нору. Звуки вечернего предпраздничного города сюда больше не долетали. Смутное движение ощущалось вокруг них. Всматриваться в происходившее в глубине палаток не было ни малейшего желания, так что впервые в жизни она была благодарна темноте.
— А моя дочка? Где она?
— Ждёт тебя уже, не суетись. Скоро свидитесь.
— Не знаю, как вас и благодарить. Я Ольга, кстати, а вас как зовут?
— Аделаида Павловна, а теперь цыц. Будешь много шуметь — начальник рынка приползёт. С ним уже не договоришься.
Девушка не стала спорить. Десять долгих минут они шли петляющим коридором, пока их проводница уверенно выбирала нужный путь на развилках, прежде чем Артём начал отставать. Она дёрнула его за руку поторапливая. Мальчик стал упираться ещё сильнее, что-то невнятно промычал. Ольга оглянулась.
Там были Продавцы. Огромные, почти шарообразные, они высовывались из палаток там, где только что прошли люди. Голову Артёма оплели и задрали кверху влажные грибоподобные отростки, растущие пучками из широких рукавов и воротников их тулупов, больше похожих на части их тел, чем на одежду. В глубине воротников блестели и перемаргивались россыпи крохотных рыбьих глаз, болтались гроздья уродливых полипов. Глаз же мальчика не было видно, потому что в них вошли эти наросты, они же забили его уши и широко раззявленный рот, проталкиваясь всё глубже. В нарушаемой только стонами ребёнка тишине издаваемые Продавцами звуки походили на шелест и биение крылышек тысяч ночных насекомых, пойманных в надутый воздушный шар.
Ольга не смогла даже закричать. Хотела, но не могла.
— Оставь парня, — бросила через плечо Аделаида Павловна, не сбавляя шаг. Тихо поскрипывали, удаляясь, велосипедные колёса её тележки.
— Вͫоͯт̈ ̐к̆ўрͮт͆о͒ч͆к͒аͪ ̓ё́с̾т̎ь̄,ͣ ̀Т͊ӳр̎ц̊и̂я̓,ͨ ̚р͌а͑ӟм̎еͩр̑ ̇к͐аͩк̏ ͧрͮӓзͦ ͬн̎а̚ ̓в͌а̃с̇, — нараспев прогудело ближайшее чудовище.
— Что?.. — глупо переспросила девушка. — Что?
— В͗оͤз͐ь͛м̓иͧт͛е̅ ͪб̓о̾тͩӣн́о̾чͤќи̋ ̿дͨлͪя̿ ̍мͫу̀жͮа̄.̍ ̃П̀оͦд̈т̎я͐ж̋к̊иͮ,̏ ̈́бͩрͫю̆к̄иͫ.ͮ ͤБͩиͫгͨу͑д͊ӣ-̀и̒-̈́и̎.
Клубок чего-то шевелящегося выкатился ей под ноги и распахнулся, как гниющая рана. Внутри Ольга увидела покрытую слизью коробку от импортного набора для завивки. Пустую.
— Артём! — закричала она истошно, приходя в себя, и принялась пятиться, обеими руками дёргая ребёнка. — Оставьте его в покое, твари!
— Отпусти, кому говорят, — раздался уже издалека равнодушный голос торговки пирожками. — Ты же не думала, что рынок вернёт тебе дочку бесплатно? Тут за всё надо платить, место такое.
— Но как же! Так ведь нельзя!
— Хочешь, чтобы Зоя снова мать увидела, или нет? Я тебя ждать не буду, учти. Понравилось — ну так оставайся, свободный лоток для тебя найдётся.
— Я так не могу… — прошептала она.
— А ты через немогу.
Девушка дёрнула мальчика, но уже гораздо слабее, неувереннее. Потянула снова и вдруг сама повалилась навзничь. Сквозь пелену слёз уставилась на зажатую в пальцах синюю варежку с обрывком резинки и вышитым на ней заботливой рукой именем: “Артём А., 1Б класс”. Под содрогающееся в спазмах тело Артёма тем временем подсунули картонку, его крутили в воздухе, как куклу, наряжая во всё новые и новые слои одежды. И она побежала.
Догнав Аделаиду Павловну у выхода из туннеля, Оля обернулась в последний раз, чтобы увидеть: Продавцы отступили. Артём, спелёнутый по рукам и ногам, уже не был похож на человека. Он превратился в хныкающий кокон тряпья. Упав набок, проворно, словно умел это всегда, слепым червём он уполз в темноту между прилавками.
— Я всё равно не понимаю, — произнесла уже стоя за воротами разом постаревшая на десять лет Ольга, обнимая и без конца покрывая поцелуями недоумевающую дочь. — Как? Вы же всё знаете, всё видели. Как вы можете тут работать? Тележка эта, чай-кофе…
Продавщица, облокотившись на свой ящик, смотрела вдаль над крышами домов, мусолила в ярко накрашенных губах папиросу и явно думала о своём. Наконец, выкинула зашипевший окурок в сугроб.
— Жить как-то надо. Я у себя одна на свете осталась, а времена вон какие, сама видишь. Ты соплячка ещё, чтобы меня судить, ясно? Вырастешь — поймёшь чего-то. А может и нет.
— Почему же вы помогли?
— По кочану. Дочь ты мне мою напомнила, она такая же идиотка была. Ладно, хорош языком чесать. Дуй давай к семейному очагу. И дочку береги. Я вот свою не уберегла.
Когда Аделаида Павловна, толкая перед собой тележку, уже добралась до перекрёстка и поравнялась с углом панельки, Оля нащупала что-то мягкое в кармане пальто. Достала, поднесла к глазам маленькую синюю варежку. И всё-таки решилась.
— Постойте! Приходите к нам завтра новый год встречать! Проспект Энергетиков десять, квартира три! Я гуся запеку!
Ничего не ответив, даже не оглянувшись, пожилая женщина повернула за угол и исчезла из виду. Где-то в соседнем микрорайоне дети с радостными криками взрывали петарды, вдалеке залаяла одинокая собака. С неба, сверкая в оранжевом свете уличных фонарей, начал падать медленный пушистый снег.
Автор: Chainsaw
См. также[править]
Текущий рейтинг: 78/100 (На основе 83 мнений)
