(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Вскоре появились кошки
Здравствуй, мой милый друг.
Так же должно начинаться письмо, да?
Я скучал по тебе с тех пор, как ты покинул наш дом. Ты может и не видел, а мама тогда много плакала, теребя ткань и взрезая криками наш домик. Как отец уходил много работать, чтоб не видеть никого и не явить нам свою минутную слабость.
С твоим уходом начался голод. Я пахал за нас двоих на нашей земле, надеялся, что урожай позволит нам дожить до следующей капели, но землю будто посолили - хлеба не взошли. Не хватало не то чтобы на продажу, а даже но то, чтоб не смотреть в потолок, думая о еде. Мы с отцом уходили к более зажиточным, чтоб убирать у них снег за копейку, но это превратилось в борьбу с многими несчастными, чья земля также оскудела. Много ходили на охоту, ставили ловушки на мелкую дичь – изредка кто да попадался.
Чуть позже, начала болеть рыба. Ты же помнишь, как должна вести себя рыба? Извиваться, хлестать хвостом и судорожно дышать ртом, чуть двигая жабрами. Сейчас же, она сама выплывает к тебе через лунку и чуть ли не сама выбрасывается на ледяную гладь. Покрытую серыми пятнами рыбу выпускаем обратно, а остальную крепко засаливаем во избежание. Воду брать на хозяйственные нужды из реки перестали, теперь кипятим снег.
Мама стала брать заказы на шитье – ушивала одежду, кроила вещи из своих старых тряпок. Шила не останавливаясь, за долгие месяцы зимы проще посчитать дни в которые она отдыхала, чем в которые работала…а, черт с ним.
Ты знаешь, что в нашем краю есть большая яма, карьер для мусора. С недавней поры, в нем начали появляться мертвые животные. Вороны, воробьи, обычно кто-то не очень крупный. Мы даже закрывали глаза, когда в нем стали появляться уличные собаки и кошки, которых я по доброте своей подкармливал, хоть мне за это от матери и прилетало. Начался мор скота.
Местные, конечно, смекнули что тут к чему, и быстренько перерезали всех курей, свиней и коров на мясо. Коров было очень жалко – считай, кормилица, чуть ли не член семьи. Ветеринары только разводили руками – ничего не было ясно. Сомнительное благо, но мы ничего не потеряли – некого было. Когда мать ушила соседскую одежду старшей дочери под младшую, мы наконец-то смогли поесть мяса. Здесь уже начались волнения. Кто мог, уехали отсюда, от греха подальше. Люди стали недоверчивыми. Холодно, голодно, и теперь призрачная толика надежды на светлое будущее начала угасать. Мужики стали реже выходить на работу, начали пить.
Мы старались жить счастливо. Ну, как счастливо, просто пытались.
Отец работал, мать шила, я старался прилежно учиться. Но в школе начали болеть люди. Учителя чаще выходили на больничный, коридоры, трясущиеся от ребятни стали стремительно пустеть. Всего за неделю количество посещений уроков сократилось примерно вдвое. Ты, может, понимаешь уже, к чему я клоню.
Когда улыбку на лице встречного стало встретить почти нереально, я просто взял домашнее задание вперед, и перестал ходить в школу – утром стал чистить снег у соседей за деньги или еду, а вечером учился.
Тут то, примерно в это время, начали умирать люди. Все чаще у соседских дворов начали появляться наспех сколоченные гробы, тропа к околице, до кладбища, теперь вся черная от мокрого песка.
Улицы пустеют, окна и двери некоторых домов наспех забиты сосновыми досками – в них уже давно никто не живет, а новых жильцов не предвидится. Не впасть в депрессию – это был каждодневный вызов. Вскоре работать было почти не у кого.
Чистя снег у одной семьи на соседней улице, ко мне вышла бабушка из их дома и сказала «Гиблое здесь место. Скоро будет некому нас хоронить». Я тогда я не задумался об этом, но…через неделю люди совсем переставали выходить на улицы. После того, как в школе дверь перестала открываться, я просто начал читать книги, которые были у нас дома. Мать со мной что-то читала, но ей все-таки не до меня особо было.
Стало проще, когда мы в лесу собирали ягоды калины, боярышника, иногда попадались даже можжевеловые ягоды. От них пахло морозом. Только вот вкуса не было - как ластик.
Смута закралась мне в сердце, когда на дорожках начали появляться птицы. Рваные, бескрылые, они даже не взлетали, только топтали по земле своими тонкими лапками и падали, тыкаясь клювами в мерзлую почву. Вскоре появились кошки и лай собак. Их одноглазые морды, растрепанные шкуры с грязными «сосульками» и ребра, выпирающие сквозь истлевшее мясо долго мне будут еще сниться.
Я не верил. Да и ты бы мне тоже не поверил.
Я продолжал не верить даже тогда, когда в оградки вернулись немногочисленные коровы и курицы. Коровы шли, оставляя за собой затхлый след прокисшего молока с кровью, которое не держало в себе вымя, а птицы неслись хрупкими яйцами, которые растекались какой-то зеленой с вкраплениями черной субстанцией. Я нередко пинал их ногами, идя по улице, собирая чистый снег для кипячения. Боже, как я был подавлен! Я выпадал в осадок каждый раз, когда видел эти раздутые рогатые туши, но ничего не мог с этим поделать. Вскоре вернулись люди. Они вернулись, неся с собой плесень, червей и песок с той самой тропинки.
Мясо обнажало кости, серые, как и кожа, глаза хоть и смотрели прямо, но требовали усилий, чтоб они не закатились. Они пытались говорить своими рыхлыми языками, махали, пытаясь общаться. Как думаешь, получилось ли у них? Мы не знали, могут ли они нападать на нас, могли ли проявлять агрессию, но знали, что это долго не может продолжаться.
Нас в селе оставалось четырнадцать человек из и так бедных нескольких сотен. Мы заняли несколько домов, охраняли свои владения. Мы собирали еду, искали транспорт. И нашли.
Мне даже их немного жалко. Настолько, чтоб было искренне жаль этих людей, но не настолько, чтоб им помогать. Да и как я им помогу? Чем?
С тех пор как ты нас покинул, здесь стало невозможно находиться. Еще сложнее стало жить.
А еще сложнее стало, когда ты постучал в наше окно своей трехпалой рукой, глядя в никуда своим немигающим серым глазом.
Текущий рейтинг: 71/100 (На основе 43 мнений)
