(в том числе анонимно криптовалютой) -- адм. toriningen
Сад неземных наслаждений
Вот уже второй день Максим не мог прийти в себя. Первым симптомом стали навязчивые сны, что оставляют по пробуждении щемящее чувство тоски и беспокойства — будто что-то очень важное, невероятно прекрасное осталось там, за завесой, и нет больше никакой возможности дотянуться туда. Прокручивая в голове увиденное за ночь, он пытался восстановить видение, но оно раскалывалось на отдельные элементы — кожистые крылья, невиданные тропические фрукты — нежно-розовые, похожие на бычьи сердца; гигантские, необъятные холмы и выступы, бледные, покрытые прожилками вен валуны, поросшие черным мхом. И взгляд. Взгляд, преследовавший его отовсюду.
Холодный, вымороженный за три месяца зимы город и не думал оттаивать. Густой белый дым, изрыгаемый электростанцией клубился над горизонтом, розовея в лучах рассвета. Максим курил на балконе, дрожа, в пуховике на голое тело. На много метров вперед простиралась снежная пустошь, утыканная редкими бесцветными кустиками бурьяна и перечерченная полосой шоссе, а далеко впереди чернели циклопические трубы, отравляющие воздух своими извержениями. Молодой человек поплотнее запахнул куртку — не хватало еще, чтобы соседи увидели его сейчас, с этой чудовищной, нездоровой эрекцией. Вот уже второй день подряд его мучил непрерывный приапизм. Член просыпался раньше своего хозяина — огромный, как никогда, лиловый до синевы, покрытый спутанными корнями вен, он болезненно стягивал кожу, прижимал мошонку до темноты в глазах. Казалось, что его детородный орган может в любой момент треснуть от напряжения, словно промерзший ствол дерева, и кровь хлынет во все стороны, орошая стены его утлой однушки.
Пока горький дым вперемешку с холодным воздухом жестяным ершиком царапал глотку, Максим не мог отделаться от навязчивых, грязных мыслей. Жуткая тварь между ног, которую он уже не воспринимал как часть своего тела, жила своей жизнью — меняла оттенки, пульсировала, конвульсивно подергивалась, напоминая какого-то экзотического обитателя рифов.
На второй день такой эрекции Максим был вынужден взять на работе отпуск за свой счет. Можно было бы получить больничный, но молодой человек не представлял, как заявится к терапевту с этой багровой дубинкой. Черт его дернул соединить эти гребанные точки. Теперь он точно знал — все это из-за картины.
Три дня назад Максим, дизайнер небольшого рекламного агентства вернулся с работы, скинул всю одежду на пол, привычно наполнил хайболл дешевеньким бурбоном и уселся перед телевизором нагишом. Он вообще уважал красоту человеческого тела и часто задерживался перед зеркалом, крутясь и рассматривая свои многочисленные татуировки, под которыми бугрились сильные, тренированные мышцы. Поигрывал грудными, искажая надпись "Motorhead", напрягал округлый, твердый, как сталь бицепс, выпучивая хоккейную маску Джейсона, выпячивал пресс, заставляя корчиться морду Альфа над словами "Мои девяностые". С удовольствием выбривал ровную бородку на лице, обрабатывал антисептиком многочисленные отверстия с пирсингом. Совершенно обычный вечер совершенно обычного рабочего дня.
Это все та чертова передача! Щелкая пультом, он выискивал что-нибудь, способное занять его оставшиеся пару часов до сна. Спаривающиеся гиены на канале "National Geographic", брачные традиции племен Папуа на «Discovery”, "Секс с Анфисой Чеховой"…
Наконец, Максим неожиданно для себя остановился на канале "Культура", поймав краем глаза знакомое изображение. Экран в деталях демонстрировал правую створку "Сада земных наслаждений" Иеронима Босха, постер с которым висел прямо сейчас у него за спиной — легендарный триптих будто в зеркале отражался в экране телевизора, пока диктор монотонно что-то вещал про алхимические загадки и тайные подсмыслы.
"Главной задачей художника было показать тлетворные последствия чувственных удовольствий, их эфемерность и иллюзорность. В башне Прелюбодеяния с ее оранжево-желтыми стенами среди рогов спят обманутые мужья, находящиеся в блаженном неведении..." — нудно неслось из динамиков.
"Глупость какая!" — подумал в тот момент Максим, — "Наверняка, старикашка Иероним и сам был не дурак повеселиться как следует. Такие картинки возникают в голове не от чтения Священного Писания!" — размышлял он, бросая взгляд на глянцевую реплику триптиха за своей спиной. Блик от телевизора необычным образом отразился на ламинированной поверхности, соединив тонкой белой линией какие-то фантастические ягоды в руках розовых крошечных человечков.
"До сих пор знатоки живописи бьются над загадками, которые оставил нам талантливый голландец из шестнадцатого века. Сотни религиозных аллегорий и алхимических формул зашиты в его творения, и тайна их значений навсегда останется скрытой для умов..."
— Скрытой? Ну-ну! — усмехнулся Максим, вглядываясь в невероятно удачно растянувшийся блик. Не до конца осознавая, что делает, молодой человек протянул руку к рабочему столу и взял с него розовый маркер. Осторожно, стараясь не размазать чернила, он прочертил линию, повторяющую синеватое отражение от телевизора. Блик совместился с чертой, придавая той влажный мясной блеск, словно превращая плоский рисунок в объемный мокрый рубец. Зачарованный зрелищем, Максим провел еще одну линию — от огромной клубники, собравшей вокруг себя толпу голых людей до пустой яичной скорлупы, куда, толкаясь, пытались заползти многочисленные сластолюбцы — и та тоже ожила, расцвела маслянистой розовой губой, пульсировавшей в неровном свете экрана.
"Многие из символов, присутствующие на данном полотне голландца напрямую перекочевали из апокрифических текстов, написанных членами Братства Богоматери. В этом закрытом обществе для посвященных состоял и сам Иероним Босх..."
Речь диктора напополам с невыразительной фоновой музыкой слилась для молодого человека в неразборчивое мушиное жужжание. Маленькие черные назойливые звуки залетали в уши, миновали мембраны и откладывали яйца прямо в подсознание. Рука самостоятельно соединяла один кругляш за другим, словно на точечной картинке в детском журнале. Перед глазами, прямо на копии бессмертного полотна рисовалась некая скругленная, стремящаяся к центру сложная геометрическая фигура, похожая на угловатый, ромбообразный бублик или спираль. Углы казались болезненно неправильными и резали глаз — хотелось их заштриховать или стереть. Уродливое, плотское колесо будто бы вращалось, поглощая собой взгляд Максима. Заглядывая туда, внутрь, он видел бездонный влажный тоннель, в глубине которого его поджидало что-то бесконечно желанное.
Телевизор уже давно умолк и потух, за окнами уже свистела голодная ночная вьюга, а Максим продолжал ворочаться в кровати, и пульсирующее вязкое видение не отпускало его ни во сне, ни наяву. Именно в ту ночь в его мозг прокрались эти беспокойные, манящие и одновременно отталкивающие картины.
В дверь позвонили. Наконец-то! Накинув халат, молодой человек отправился встречать гостью. С Мариной из отдела продаж он несколько раз пересекался на корпоративах. И все эти несколько раз — удачно. Рыжая полноватая девушка частенько провожала томным взглядом подтянутую задницу татуированного дизайнера, поэтому когда Максим набирал номер, то не сомневался ни секунды — прибежит, никуда не денется.
Дверь открылась, и из подъезда пахнуло стылым мартовским воздухом. Девушка, похоже, попала под ледяной дождь — шубка топорщилась иголочками меха, словно морской еж, рыжие локоны потемнели, слиплись на лице, румяные полные щечки горели вожделением и смущением.
— Ой, Максимка, привет, а я уже волновалась, думала, что с тобой… Ах!
Девушка от неожиданности оступилась, когда Максим впился губами ей в холодную, влажную шею, сдернув одним движением мокрый шарф.
— Макс, ты с ума сошел, что ты… Ого!
В живот Марине больно уперся горячий, твердый как камень, член, выскользнувший из халата. Головкой он доставал почти до полных, мягких округлостей груди. Ткань свитера, словно наждачка терлась о нежную плоть, причиняя Максиму странную, сладостную боль. Он прижался к гостье изо всех сил, словно пытаясь проникнуть внутрь нее, проткнув живот.
— Ох, Макс! — простонала Марина, когда его покрытая вытатуированными "перстнями" рука грубо рванула вниз молнию на джинсах и зарылась в коротких жестких волосах в поисках влажной мягкой щели.
Сильные руки подняли девушку в воздух — Максим почти не почувствовал ее веса — нетерпение наполняло мускулы тяжелой и густой, будто ртуть, кровью. Небрежно, даже грубо, он бросил Марину на диван, и та, раскрасневшаяся то ли после мороза, то ли от возбуждения, принялась стягивать с себя одежду. Макс помогал ей, еле унимая дрожь в трясущихся, как у алкоголика, руках. Член казался почти синим от наполняющей его крови. Край головки покрылся микроскопической кровавой росой, истекающей из надорванной безумным возбуждением кожи. Голубой кружевной лифчик просвечивал, открывая взору кровавые крупные соски на по-северному бледной коже. Джинсы наконец-то спустились до колен, освобождая путь к видимому через полупрозрачные трусики скоплению плоти. Солоноватый терпкий запах, идущий снизу сводил с ума — перед глазами молодого человека танцевали красные круги, в ушах стучало, он угрожающе надвигался на девушку, пока та, наконец, разглядев его чудовищных размеров детородный орган, находилась в странной смеси возбуждения и опаски.
— Ого, Максимка, это таблетки какие-то? Или ты операцию сделал?
— Заткнись! — неразборчиво, животно прорычал парень, переворачивая Марину на живот. Жестко дернув ее за ноги, он стащил ее колени с края матраса. Зрелище завораживало. Полупрозрачные стринги глубоко впивались в округлый белый зад, почти не оставляя пространства для фантазии. Грубо, до синяков вцепившись в ягодицы, он рывком стянул белье к коленям, и под ее полным, массивным задом обнаружилось… лицо.
Это было красивое женское лицо с черными маслянистыми глазами и рыжей бородкой. Рот, расположенный вертикально, влажно блестел розовыми пухлыми губами, нос озорно выглядывал из-под капюшона набрякшей плоти. Макс помотал головой, ожидая, что галлюцинация исчезнет, но она не пропала. Лицо казалось доброжелательным, томным. Длинные рыжие ресницы ласкали воздух, когда видение моргало.
— Чего ты возишься? К черту презервативы, я потом приму таблетку! — страстно прошептала Марина, но Максим не мог оторвать взгляда от хрупких кукольных черт миниатюрного личика: губы разомкнулись, демонстрируя темный влажный тоннель, и красавица заговорила:
— То, что ты ищешь, находится на самой глубине…
— Замолчи! — выдохнул парень. Неужели он сходит с ума? Интересно, может ли слишком много крови отлить от головы в член? Какая глупость!
— Ты это мне? — слегка обиженно спросила Марина.
— Ты должен попасть внутрь, должен найти меня... — пока лицо говорило, из его рта тянулись блестящие ниточки вязкой слюны с сильным животным запахом — точно кто-то привел в квартиру козла. К аромату примешивались тончайшие нотки какого-то экзотического фрукта, не имеющие ничего общего с безвкусным «Донна Карен Нью Йорк» с примитивным яблочным запахом, которым пользовалась Марина. Такие фрукты снились Максиму по ночам.
— Где мне искать? — прошептал Макс одними губами, так, чтобы Марина не услышала.
— Ищи меня внутри! Оплодотвори меня... — откуда-то из влажной полости вынырнул длинный, похожий на хоботок бабочки язык и лизнул Максима в головку члена. Того мгновенно пронзила странная смесь ощущений — одновременно омерзения и экстаза. Не отдавая себе отчета в том, что делает, парень резко заткнул рот рыжебородому лицу собственным детородным органом, вогнал его мгновенно на всю глубину, загородив гладко выбритым лобком эти странные, чарующие глаза цвета нефти. Стон Марины, вырвавшийся было наружу превратился в натужное кряхтение. Теплая плоть, туго обнимающая его позволила ненадолго справиться с нескончаемым напряжением в гениталиях — неужели боль и правда ушла? Но она лишь отвернулась на мгновение, чтобы усилиться, толкая его вперед все сильнее и сильнее, чтобы тот трамбовал рот странного существа, живущего у Марины между ног, не давая этому прекрасному лицу сказать ни слова. Обычно Максим предпочитал тощих, но сейчас было что-то правильное, что-то невероятно возбуждающее в этих трясущихся боках, в этих мягких складках, в этих широких бедрах и натужных стонах девушки, которую он заполнял целиком.
— О, Максимушка! — шептала она в экстазе, пока он находил все больше и больше пространства внутри Марины, заполняя его полностью. Пальцы беспорядочно шарили по обширному заду, вкручивались в розовый сфинктер, заставляя бухгалтершу по-кошачьи выгибаться.
В какой-то момент девушка начала отстраняться, опасливо оборачиваться и пытаться замедлить темп, но Максим уже ничего не соображал. Перед его глазами над диваном кружилась, словно мясная снежинка, нарисованная им печать, над которой синим фаллосом вздымался изображенный Босхом Источник Жизни, вокруг которого в слепом раболепном обожании сновали маленькие кривые человечки. Безумная спираль раскручивалась перед глазами, затягивая сознание Максима в еще одно — воображаемое — влагалище. Застоявшаяся кровь казалась засохшим клеем, забившим вены, головка по ощущениям напоминала горящий уголь, и этот пожар нужно было затушить где-то в глубине чужого тела. Черные глаза благодарно кивали при каждой фрикции, рыжая борода щекотала мошонку, а беспрестанный шепот теперь лился парню прямо в мозг, точно он мог слушать членом.
...Я — лоно каждой роженицы, я — королева в каждом улье, я — птица, что откладывает яйца, и я же змея, что их пожирает, я — паучиха, что порождает на свет своего мужа, чтобы тот вновь закончил жизнь внутри меня…
Под ритм этих безумных напевов дизайнер с силой вколачивался в ёрзающую под ним девушку, которую он крепко прижимал к кровати, заглушая ее крики, заткнув лицо подушкой.
Вдруг что-то с силой впилось ему в мошонку, крутануло, вцепившись острыми ногтями, и он, ослепленный болью, свалился на пол, держась за пах. Огромный влажный член болтался из стороны в сторону, как раз на уровне надписи Motoerhead между сосками.
— Придурок! Ты совсем больной? Что ты вытворяешь? — кричала Марина, спешно одеваясь, пока лицо у нее в промежности благосклонно и даже слегка виновато смотрело на Максима, продолжая своим бархатным голосом рассказывать ему о невиданных мирах, неописуемых удовольствиях, необычных созданиях и иных видах бытия.
— Ты меня вообще слышишь? Шизофреник! — наконец, одевшись, Марина выбежала из комнаты. В коридоре хлопнула дверь. Он так и не успел кончить.
Шел третий день мучений. Недоделанный проект висел на шее мельничным жерновом. Трубку Максим взял с неохотой. Начальник то рычал в трубку раненым львом, то мурлыкал ласковым котенком:
— Ты понимаешь, щенок, что эскизы нужны были еще вчера? Это твой проект, и ты его просрал! — неистовствовал голос из динамика, сменяясь умоляющим нытьем, будто на том конце провода находился двуликий Янус, — Ну, Максимка, если мы этот банк упустим, к нам потом ни один приличный клиент не обратится. Не подведи, сделай, а?
— Сергей Михайлович, — натужно кашлял дизайнер в трубку, отчаянно симулируя бронхит, — Мне правда очень плохо, я из дома выйти не могу.
— А и не надо! Я тебе сейчас все материалы пришлю. Но ты уж сделай до вечера, у меня встреча с их представителями в одиннадцать утра, у них все эфиры расписаны, баннеры выкуплены, рекламная кампания стартует на днях, а логотипа до сих пор нет. Выручай, Максимка!
— Хорошо, высылайте, постараюсь успеть! — пообещал молодой человек, почти не слыша, что говорит. Его рука разминала тяжелую вспухшую кишку, бывшую когда-то частью его тела. Кожа в нескольких местах полопалась, детородный орган был покрыт струпьями и кровавой коркой. Кожу на животе болезненно стягивало. Казалось, с визита Марины мерзкая, вздувшаяся дубина выросла еще сильнее.
— Еще бы ты не постарался! Я тебе тогда лично жопу порву, понял?! — начальник снова ревел, как голодный медведь, проснувшийся раньше срока.
Компьютер пиликнул, оповещая о получении нового сообщения. Техзадание тянулось на многие страницы, к нему прилагалось еще несколько листов правок. Молодой человек в отчаянии уронил голову на клавиатуру. Работать не хотелось совершенно. Чего хотелось — так это наконец кого-то трахнуть. Трахнуть так, чтобы по самые гланды, загнать часть себя в другого человека настолько глубоко, насколько это вообще возможно и кончить, выпустить из себя все, что вот уже третий день копилось в его организме, угрожая порвать его напополам. На животе появились уродливые сизые растяжки, испоганив часть татуировок. Мошонка постоянно сдавливала тестикулы, причиняя нестерпимые страдания — словно рука Марины теперь навечно приросла к его промежности и продолжала мстительно выкручивать ему яйца.
— Ладно, поглядим, что тут у нас... — Максим попытался отвлечься на работу, уже не надеясь, что эта кошмарная эрекция его отпустит. Мастурбация причиняла лишь боль — пальцы оказались слишком грубыми для нежной травмированной кожи. О том, чтобы кончить не могли идти и речи. Он уже собирался сходить в секс-шоп за каким-нибудь силиконовым суррогатом, но так и не смог втиснуть упирающийся, будто чужой, орган в джинсы.
— Логотип для банка "Лабиринт" значит, — проговорил он, открывая редактор изображений. Лабиринт — что бы это могло быть? Минотавр, выглядывающий из-за угла, стоящий на страже вкладов и займов? Тривиально. Может быть, вход в лабиринт с продолжением уходящим в перспективу? Нет, будет похоже на логотип давно закрывшихся "Спасских Ворот". Классические решения всегда оказываются более выигрышными. Какой он будет? Квадратно-гнездовым, как мышление Сергея Михайловича? Или, может быть, треугольным — сильный оригинальный символ. А может, спираль?
Рука сама принялась выписывать вензеля на экране, повторяя розовый рисунок за спиной у дизайнера. Оборачиваться на "Сад земных наслаждений" ему не было нужды — неоновой вывеской на сетчатке глаз отпечатался каждый угол, каждый изгиб этого ромбовидного, неправильного круга с пустотой по центру. Вычерчивая тонкие линии внутри окружности, он злорадно улыбался — вот, мол, вам, Сергей Михайлович, ваш "Лабиринт". Получите и распишитесь. Ваше схематичное, голодно раскрывшее створки влагалище — теперь Макс не сомневался, что именно символизирует этот тайный знак.
Отправив готовую работу на почтовый ящик начальника, молодой человек довольно откинулся на спинку кресла. Кожа болезненно натянулась, грозила лопнуть, словно оболочка на переваренной сосиске. Желудок сводило от голода. Холодильник был опустошен еще вчера — а ел Максим последние дни как не в себя. Создавалось впечатление, будто это член требует пищи, чтобы вырасти размером со своего хозяина и отпочковаться, жить своей собственной жизнью, как у Гоголя.
Горько усмехнувшись собственным мыслям, Макс быстренько зашел на сайт доставки еды и заказал себе пиццу с салями и ананасами. Немного подумав, заказал еще две — с запасом. Если так будет продолжаться — на улицу он выберется не скоро.
"Попытки сравнить работы голландца с сюрреалистами — в частности, с Сальвадором Дали обычно в корне неверны. В своих произведениях художник обращался к мотивам средневековых эзотерических дисциплин — алхимии, черной магии и астрологии. Например, пустая скорлупа символизирует опустошающую силу греха, а черные птицы — совы и вороны — репрезентуют незримое присутствие дьявола. Сложно сейчас рассуждать, вкладывал ли Босх в свои работы осуждение или восхищение адептами этих учений. Нельзя не отметить тот факт, что свой автопортрет в лице Пустого Зверя живописец разместил именно на правой створке своего знаменитого триптиха..." — передачу на Ютубе прервал звонок в дверь.
Запахнув поплотнее халат, чтобы не вышло как в прошлый раз, Максим отправился встречать доставку. На пороге стояла низенькая несуразная девчонка, прячась за большой прямоугольной сумкой почти полностью. Дурацкая вязаная шапка с помпоном и цыплячий, желтый пуховик придавали ей вид беглой беспризорницы.
— Здравствуйте, доставка, — монотонно забормотала девчушка, заглядывая в чек, — Четыре большие с салями и ананасами, с вас семя, кровь и бесконечное вожделение.
— Что, простите? — Макс помотал головой, прогоняя из ушей вязкие, возбуждающие и пугающе-неправильные слова.
Курьерша раздраженно цокнула языком.
— Я говорю, с вас тысяча девятьсот сорок рублей. Ах да! — воскликнула она, запуская руку куда-то в сумку, — При заказе от тысячи рублей — подарок — возможность прильнуть к сосцам нашей госпожи навечно! Вам нехорошо?
Макс отступил в темноту коридора. Голова наполнялась тягучей тяжелой жижей. Мысли слипались, словно переваренные макароны, а сверху на них густеющим горячим потоком лились слова доставщицы.
— Извините, у меня еще заказы есть, не вы один желаете раствориться во всепрощающем лоне...
Лицо девушки — веснушчатое, бледное, некрасивое — оставалось безразлично-удивленным, пока кроваво-красный огромный язык вульгарно облизывал брекеты на крупных зубах.
— Я, наверное, пойду, — девушка отступила назад, в промерзший подъезд, глядя на набухшее продолговатое нечто, оттопыривающее халат, — Если ты не готов принять благословение Богоматери, найдутся и другие...
— Я готов! Готов! — Максим рванулся к девушке, схватил ее за руки, сжал, не рассчитав силы.
— Мне больно! Отпустите! На помощь! — заголосила девчонка. Хозяину квартиры пришлось втащить упирающуюся доставщицу в коридор и захлопнуть тяжелую железную дверь, отсекая крик от спасительной подъездной акустики.
Визг резал уши, и Максу пришлось зажать девчушке рот ладонью, рискуя получить укус, но курьерша, похоже, была слишком напугана, чтобы мыслить рационально. Широко раскрытые серые глаза в ужасе скользили по лицу и татуировкам, из-под ладони раздавалось мычание, показавшееся ему… сладострастным?
Член, будто направляемый чьей-то своенравной рукой, чьей-то злой волей как и в прошлый раз выскользнул из халата, устремившись девушке под пуховик. Ее мягкий плоский живот был приятно-прохладным после уличного мороза, унимал жжение язв и трещин, лаская охлаждающим прикосновением натянутую до предела кожу. Организм сделал выбор за Максима. Он с силой ткнул головой девушки об угол, и та обмякла, повиснув на сильных руках.
У хозяина квартиры хватило терпения лишь на то, чтобы донести ее до комнаты. Халат, словно старая змеиная шкура был сброшен там, в коридоре, вместе с остатками человечности.
Сильные испещренные татуировками пальцы с непривычной дикой легкостью надорвали тугую ткань леггинсов.
"Вот дура! Все женское себе отморозит!" — подумалось Максу невпопад.
Белые хлопковые трусики он снимать не стал — отодвинул, не рукой, а новым, могучим и безжалостным инструментом, что слепым питоном тыкался девушке между бедер.
Горячая мягкая теснота обняла молодого человека со всех сторон. Казалось, он весь провалился в узкое розовое отверстие и теперь потерявшимся спелеологом мечется во все стороны, ища выход. Цыплячий пуховик вместе со свитером задрались, из-под фиолетовой шапки рассыпались бесцветные, мышиные волосы. Капелька пирсинга на бледном животе беспокойно подпрыгивала, когда Максим упирался в живот доставщицы с внутренней стороны. Не веря своим глазам, он наблюдал как с каждой фрикцией посередине живота надувается небольшая выпуклость размером с кулак, точно что-то или кто-то пытается вырваться наружу.
Поначалу было сухо, но с каждым толчком смазки появлялось все больше. Красными струями она стекала по бедрам девчонки и Макса, размазываясь по паркету, пуховику и животу. В ушах парня звенели чьи-то бессмысленные пассажи, произносимые сладострастным шепотом:
— Я — сеятель, что дарит жизнь, я — жнец, что отнимает ее, я — яйцо куропатки, что вынашивает цыпленка, и я же — скорлупа, что останется после, я — свет, что рассекает мрак, я — тьма, что поглощает свет, я — свиноматка, что дает жизнь подсвинкам, и ее голодная пасть, что пожрет своих детей, я — лоно, что дает жизнь и я же — щипцы, что ее разлагают...
Девчонка очнулась и захныкала. Макс самозабвенно тыкался ей куда-то в желудок, не в силах противиться бесконечному зову плоти. Совершенно машинально он засунул дурацкую фиолетовую шапку в рот своей невольной партнерше на манер кляпа и продолжил движение. Огромная лужа крови растекалась по паркету, проникая в щели, делая узор доски более отчетливым и глубоким. Большие серые глаза смотрели в потолок, ужас и боль плескалась в сузившихся до размеров игольного ушка зрачках. По вискам девчонки градом катились слезы, к ним липли тонкие прядки волос. Не в силах смотреть на страдания девчонки, Макс зажмурился.
В какой-то момент теснота девчачьего тела спала, казалось, будто она как-то расширилась, словно выросла в размерах. Макс даже приоткрыл глаза, чтобы убедиться, что перед ним все еще та нескладная девочка из доставки, а не пустая скорлупа. Его глазам открылась трещина, что ползла от влагалища вверх. С каждым толчком разрыв ширился, полз до пупа, пока плоть не лопнула, и окровавленный член не выскочил прямо из горячего переплетения кишок, словно придуманный Гигером ксеноморф — покрытый какими-то пленками и слизью, он казался довольным содеянным.
Теперь, когда девчонка — уже явно мертвая — разверстой красной бездной предстала его глазам, Максим ощутил медленно подступающий ужас осознания того, что же он натворил. Сколько ей было — восемнадцать, девятнадцать? Или даже меньше? Раскатанная колея пересекала изорванные внутренности, будто печать его преступления. Треугольная красная пропасть укоризненно смотрела на Макса, как гаденькая вертикальная улыбка — сродни той, что он видел у Марины под круглой задницей.
Молодой человек упал на спину и закрыл глаза, обхватив голову руками. Волосы тут же слиплись, перемазанные кровью, несколько капель попали в глаза и склеили ресницы.
Что же теперь делать? Он убийца. Монстр. Чудовище. Маньяк, заманивший ни в чем не повинную девочку в свое логово, где он изнасиловал и убил несчастную. Сквозь окровавленные ресницы он видел чужеродный, вздымающийся, словно какая-то инопланетная башня, орган. Невпопад вспомнились кордицепсы — грибы-паразиты, что врастали в тела насекомых и управляли их поведением, превращая бедолаг в безвольных марионеток.
Может, и он стал такой же марионеткой? Навязчиво, словно муха об стекло, о стенки мозга забилась идея — ужасающая, сулящая избавление. Отчекрыжить, освободить себя от страшного, взявшего под контроль его разум паразита. Макс в ярких красках представил себе, как берет толстую гитарную струну, обматывает ее вокруг собственного члена, закусывает зубами какую-нибудь палку и принимается отпиливать тонким тросиком этот чудовищный отросток. К горлу подкатила едкая желчь, Максима стошнило на пол желудочным соком, который, перемешавшись с подсыхающей кровью, наполнил воздух омерзительными миазмами. Нет, на такое он не способен.
Решение пришло быстро. Простое и очевидное — стоило лишь взглянуть на стол, туда, где гордо поблескивала пузатыми боками початая бутылка виски.
Срок годности таблеток давно истек. Максиму их выписали аж два года назад, когда у того были проблемы со сном. "Препарат сильный, не больше одной таблетки в сутки. И упаси вас Бог мешать с алкоголем, заснете навечно!" — вспомнились слова пожилого терапевта. Уснуть навечно — звучит, как отличное решение.
Макс вытряс в миску все, что было в пузырьке — колес двадцать, не меньше. Растолок ложкой в муку и пересыпал в стакан. Залил сверху виски — до краев — и тщательно перемешал.
В кармане девчушки нашелся студенческий билет какого-то колледжа на имя Плеснецкой Светланы.
— Ну, Светик, за тебя! — Максим с горькой усмешкой приподнял стакан и залил в горло смертоносную смесь. Закашлялся — пошло не в то горло. Желудок, будто чувствуя, что принимает в себя яд, взбрыкнул, воспротивился, но Максим стойко подавил рвотный позыв.
— Я это заслужил! — безразлично произнес он, усаживаясь на диван под влажно блестящей спиралью на постере. Обернувшись, Макс с ненавистью воззрился на испорченную копию "Сада Земных Наслаждений".
— А ведь это все из-за тебя, гад! — прорычал он, приходя в прозрении смерти к простой и очевидной догадке. Собрав последние силы в кулак, Максим приподнялся с дивана и содрал плакат со стены. Немеющими пальцами он рвал его на кусочки и бросал их прямо в лужу крови, к изуродованному телу Светланы.
— Художник Босх Иероним был ироничен и раним! — мстительно приговаривал он, вспомнив давно прочитанное где-то двустишие. Веки наливались свинцом, в глазах плавали розовые круги, пальцы на ногах теряли чувствительность, а сердце начинало пропускать удары.
"Ну вот и все!" — отстранённо подумал Максим, готовясь покинуть собственное тело. Но что-то зудящее, жужжа мухой на расстоянии вытянутой руки, удерживало его сознание в теле. Казалось, будто какой-то зловонный рой ритмично взмахивал мириадами мелких крылышек, стремясь не отпустить его дух прочь.
Рука машинально повернулась к телефону и приняла звонок.
— Максимушка! Приезжай, я тебя расцелую! Не логотип, а безумие, чистое безумие! Заказчики с ума сошли от восторга, потекли, как суки! — радостно надрывалась трубка голосом Сергея Михайловича, — Завтра же пускают рекламу по регионам, наружка ушла в печать! Первая реклама будет в восемь утра, не забудь включить телек, полюбоваться.
Молодой человек попытался что-то ответить, но лишь невразумительно замычал, надув пузырь слюней.
— Макс? Максимушка? Ты здесь? Тебя плохо слышно, Макс...
Снова мушиное жужжание. Оно наполняло мозг, белым шумом врываясь в раскалывающуюся голову, заставляло открыть глаза. С правого века Максима взмыло в воздух потревоженное его движением жирное черное насекомое. Село на грудь и потирает лапки, будто готовясь к пиршеству. Ноздри забиты жирной, гнойной вонью. Смрадная вздувшаяся куча лишь отдаленно напоминает Светлану Плеснецкую, фиолетовую от расплывшихся трупных пятен. Комната наполнена мухами. Кажется, будто смотришь старую киноленту — перед глазами то и дело мелькают какие-то черные жужжащие точки. В бесконечном мельтешении трупоедов Максим с трудом поднялся с дивана и осмотрел себя. Пятно от засохшей рвоты на плече — не сдюжил, значит, организм, отторг все-таки отраву. Кожа бледная. Но главным, что изменилось, был член. Вместо уродливой сизой дубины величиной в руку у него между ног свисал совершенно обыкновенный мужской половой орган, даже слишком маленький в окружении непривычно отросших лобковых волос. Испещренный гноящимися язвами и трещинами, он походил на девочку из фильма ужасов, пережившую обряд экзорцизма. Совершенно автоматически, как всегда после пробуждения, Максим взял в руку телефон. Экран тревожно сообщал о десятках пропущенных звонков — из службы доставки пиццы, от Марины, от начальства и еще с нескольких незнакомых номеров. Но то, что бросилось Максиму в глаза, встревожило его куда сильнее неотвеченных вызовов.
— Я провалялся в отключке три дня? — спросил он вслух, не узнав свой осипший голос. Ни мухи, ни потекший в отапливаемой квартире труп ответа не дали. Вместо этого в дверь раздался тяжелый и настойчивый стук.
"Полиция!" — легко и беззаботно понял Максим, направляясь к двери. Он был готов заплакать от счастья, броситься на шею стражам правопорядка и покаяться в своих грехах. "Я просто сяду в тюрьму. Понесу заслуженное наказание. Все справедливо!" — подумал он и повернул дверную ручку.
Дверь отворилась, но никаких полицейских на лестничной клетке не оказалось. Сознание отказывалось принимать картинку целиком, деля ее на составные части — торчащие клыки, розовый подвижный пятачок, светлая шерсть на плечах, бугрящиеся мышцы, набедренная повязка из человеческого лица. Не для того, чтобы прикрыть срам — огромный, скрученный в спираль член торчал изо рта чьего-то скальпированного образа. Не без труда в чертах омерзительного, фантасмагорического чудища молодой человек узнал Сергея Михайловича, теперь похожего на прямоходящего кабана.
— Ну здравствуй, Максимушка! — плотоядно прохрюкало существо, брызгая розоватой слюной, — Я же говорил тебе, что лично жопу порву?
Тяжело переступая по-горильи длинными руками, начальник двинулся на своего подчиненного, перегородив собой проход. Почему-то вдруг отчаянно захотелось жить. Спиралеобразный член развернулся в длинный тонкий хоботок, на конце которого поблескивала капля, как на игле шприца.
— Иди ко мне, Максимушка! — проревел боров, целясь членом, словно копьем в уязвимый живот парня. С трудом уклонившись от уродливой туши, Макс уже было проскочил за спину Сергею Михайловичу, как тут же растянулся на скользкой розовой жиже, натекшей с пасти твари.
— Ух, я тебе сейчас штраф-то за просрочку макета! — довольно взвизгнул свиномордый уродец, наваливаясь на Максима. Неожиданно острый твердый конец уперся ему под ребро и медленно вошел в легкое. Во рту мгновенно скопилась горячая железистая жижа.
Искривленное какой-то хаотичной мутацией лицо блаженно ухмыльнулось, после чего вдруг разъехалось в стороны, обнажив мозг и торчащие из него тонкие женские пальцы с бирюзовыми ногтями. Насильник влажно хрюкнул, заливая кровью лицо и грудь Максима, после чего тяжело повалился набок. Его член вновь скрутился в спираль, точно бумажный язык у праздничной дудки.
Над Максимом стояла Марина, абсолютно нагая, напомнив ему одну из трех граций с полотна классика. Теперь в ней не было ничего от той толстозадой бухгалтерши, которая провожала Максима коровьими глазами. Царственный взор снисходительно скользил по лежащему на полу парню, пока девушка изящно стряхивала кровь Сергея Михайловича с рук. Полная грудь, казалось, набухла до предела, сосцы сочились какой-то прозрачной жидкостью, по-рубенсовски округлый живот влажно блестел, перетекая в массивные гениталии, не имеюшие ничего общего с женской вагиной.
— Марина, что...
— Этот боров не мог себя контролировать. Нам, женщинам, проще, — в унисон говорили два ее рта — один со смазавшейся помадой наверху, и второй, вертикальный, внизу, меж ее мощных, испорченных растяжками бедрах, — Ты чуть было все не испортил, Максимушка.
Лицо, обрамленное рыжей бородой казалось раздосадованным, черные маслянистые глазки с мягким укором поглядывали на измельчавшее, сочащееся сукровицей хозяйство молодого человека.
— Зачем же ты так с собой? — когда нижнее лицо говорило, длинные свисающие складки плоти колыхались, словно портьеры, скользя по полу. Женские соки стекали по нежным мембранам, капали с зубов, скапливались на внутренней стороне бедер. Запах ее смазки заглушал смрадные миазмы из соседней комнаты, возбуждая Максима до предела. Эрекцию у себя он заметил, лишь когда начавшие заживать ранки вновь болезненно разошлись.
— Следуй за мной!
Загипнотизированный магическим ароматом Марины, он совершенно забыл о пробитом легком. Попытка самоубийства, блевотина на плече, труп в гостиной, ранение, холод в подъезде — все это меркло перед неизмеримым великолепием ее переваливающихся от спуска по грязной лестнице ягодиц. Увидев, как гипертрофированные половые губы подметают подъездные ступеньки, цепляют брошенные окурки и стекла, Максим подхватил их и понес на манер подола свадебного платья. Плоть была влажной и мягкой на ощупь, словно живой шелк, и молодой человек попеременно то прикладывался к ней лицом, зарываясь в мягкие складки носом, то восхищенно пялился на еще более рыжую на фоне бледной кожи шевелюру. Тяжелый кашель и хрипы вырывались изо рта вместе с кровавыми сгустками, заливая и надпись «Motorhead”, и жизнерадостного Альфа.
Со скрипом отворилась подъездная дверь, и холодный ветер слегка отрезвил дизайнера, вернул ясность мыслей. Максим тут же весь покрылся гусиной кожей. Пульсирующие складки в руках вызывали брезгливость, хотелось бросить их на снег, но царственная походка Марины, казалось, имела над ним некую власть. Бедра терлись друг о друга, круглые ягодицы перекатывались, словно мячи в сумке, и он, гипнотизируемый этим танцем плоти, шагал следом.
— Марина? -
— Да, Максимушка? — принес холодный ветер ее слова.
— Куда мы идем?
— Сейчас увидишь.
Сквозь мглу облаков проглянуло розовое северное солнце, и Максим увидел. Увидел уже издалека, внутренне содрогаясь от осознания. На огромном баннере над шоссе висела реклама банка "Лабиринт". С разработанным им же логотипом. Чудовищное, ромбовидное влагалище притягивало взгляд, топило сознание в вязком жирном омуте гормонов.
Вдалеке, за заборами ТЭЦ торчали двумя каменными фаллосами трубы, из которых, вопреки обыкновению, ничего не извергалось. Вся поверхность циклопических сооружений была розовой от налипших на них скоплений человеческой плоти, примерзнувшей к бетону. Застывшие башни похоти.
Со всех сторон раздавалась какофоническая, хлюпающая музыка, жуткая в своей неправильности. На снегу тут и там валялись люди. Искаженные, испорченные, они бесконечно совокуплялись, пристывая друг к другу и коченея навечно в этом безумном танце сладострастия. Мужчины целиком залезали в женщин, разрывая их изнутри. Женщины насаживались на фонарные столбы, так что лампа разрывала им тело и выходила через рот. Бесконечные циклы вылизывания, проникновения и разрывов сокрушали сознание, загоняя все человеческое, оставшееся в разуме Максима куда-то в темный угол — дрожать в объятиях кошмара. В безумном хороводе совокуплялись все со всеми — дряблые тела пенсионеров соседствовали с угловатыми подростками, мужчины, женщины — все было едино. Со всех сторон валялись смерзшиеся, вонзившиеся друг в друга тела — кто-то еще дышал, другие уже давно посинели и покрылись кровавой наледью.
— И дети тоже? — в ужасе спросил Максим.
— Они быстро рвутся, — отрезала Марина, махнув рукой в сторону какой-то мясной груды.
Источники музыки были ничем не лучше. Четверо мужчин окружали беременную бабу и дули в извлеченные из ее тела кишки, а та в свою очередь выла на манер волынки. В продырявленный член дудела тощая дылда с лошадиной головой. На вытянутых из спины жилах перебирала когтистыми пальцами какая-то птицеподобная тварь, будто играя на арфе. Жабоподобный человечек развалился на снегу, орошая все кругом кровью, а его вздувшийся живот гремел барабанным боем, пока несколько человек лупили его палками. Земля задрожала, и прямо над головой Максима прошагала на толстых, как стволы деревьев, ногах пустая скорлупа, внутри которой совокупляющиеся слиплись в единый клубок. Скорлупа повернула голову и грустно посмотрела на Максима. Бледное лицо показалось ему смутно знакомым.
— Что это все? Зачем?
— Это ты, Максимушка! Ты все расшифровал. Нашел дорогу назад, — раздался голос из-под белых ягодиц.
— Куда назад? — недоуменно спросил он, оглядывая потрескавшиеся от холода тела. Верить в происходящее не хотелось — легко было представить, что это лишь облупившаяся краска на одном из полотен безумного Босха.
Ворота ТЭЦ распахнулись перед Максимом, и он увидел сам. Переплетения плоти сладострастно вздыхали, многочисленные клиторы лениво шевелились на манер щупалец. Огромная молчаливая дыра жадно всасывала воздух, вытягиваясь в сторону Максима. Исходивший от нее аромат мускуса и сырой рыбы снова вышиб любые страхи и сомнения из сознания молодого человека. Сосцы по краям отверстия мироточили какой-то густой белесой жижей. Гигантское нечто раскинулось насколько хватало глаз, растапливая снег вокруг себя нестерпимым тропическим жаром, а из-под трескающегося асфальта пробивались наружу стебли незнакомых Максиму растений. Вот она уже совсем близко, густые горячие капли шлепаются на плечи, реснички по краям отверстия ласкают его лицо...
— Назад в Эдем, Максимушка! — провозгласили оба рта, горячая вспотевшая ладонь взяла его руку, и жена человеческая вместе с блудным сыном господним шагнули внутрь темного пульсирующего зева.
Текущий рейтинг: 54/100 (На основе 92 мнений)
